"Эльфийская песнь" - читать интересную книгу автора (Каннингем Элейн)

Вступление

В самом сердце Северных Земель, в нескольких днях пути от столичного города Глубоководье, простирается обширный девственный лес, в незапамятные времена названный кем-то Высоким. Лишь немногие путешественники отваживались бросить вызов этой чаще, а после охотно рассказывали о странных явлениях и волшебных обитателях этого леса. Их рассказы породили множество легенд и песен о магических красотах и опасностях Высокого Леса. Одно событие, однако, ускользнуло от внимания бардов и сказочников.

Никто и никогда не рассказывал о зеленом драконе по имени Гримноштадрано, который для друзей и жертв был просто Гримнош. Такая несправедливость здорово портила ему настроение. Гримнош очень любил загадки, что не мешало ему рьяно охранять свои сокровища. Дракон поджидал и захватывал в плен всех путников, кто имел неосторожность приблизиться к его логову в лесной чаще, а потом предлагал им выкупить жизнь в обмен на новую загадку. Путешественники попадались нечасто, и никому из них не удалось загадать загадку, на которую дракон не смог бы ответить. Двоих или троих путников Гримнош отпустил на волю без выкупа, надеясь, что их рассказы привлекут в Высокий Лес других, более умных храбрецов; он поджидал мудрецов и бардов, падких до приключений и славы. По своему обыкновению, Гримнош намеревался съесть этих умников, как только услышит от них новые загадки.

К несчастью для дракона, отпущенные им путники в страхе разбежались по домам и никому не рассказали о встрече с драконом, и с момента его последнего ученого поединка прошло уже целое столетие. Неудивительно, что Гримнош был поражен, заметив одинокую путешественницу, по своей воле забравшуюся в самую чащу Высокого Леса. С помощью магии женщина преодолела лабиринт пещер и нарушила зимнюю спячку дракона.

Гримнош взглянул на зимний черно-белый лес, сверкавший бриллиантами ледяных кристаллов. Настало утро зимнего солнцестояния, и лес был укутан толстым нетронутым снежным одеялом. Деревья, окружавшие маленькую полянку перед самым входом в пещеру и узкую тропу, стояли так плотно, что даже без листвы почти полностью закрывали небо. Их обнаженные ветви были покрыты ледяной коркой и усыпаны множеством маленьких сосулек, отчего поляна казалась пещерой, высеченной из обсидиана и усыпанной алмазами.

Глубоко посаженные глаза дракона превратились в две золотистые щелки. Гримнош внимательно следил за женщиной, посмевшей проникнуть в его укромное убежище. Согнувшаяся под грузом лет фигура в сером плаще восседала на невысокой изящной белой кобыле. Дракону никак не удавалось рассмотреть всадницу – глубокий капюшон скрывал голову и большую часть лица, но острое обоняние распознало дразнящий запах эльфийской крови. Сначала Гримнош хотел проглотить глупую женщину, которая нарушила его покой и выманила на снег и мороз, но вовремя вспомнил о том, что слишком давно у него не было никаких развлечений, а разговор с эльфийской колдуньей мог оказаться интересным.

Путешественница заговорила, обращаясь к дракону, который медленно кружил вокруг всадницы, описывая радужным хвостом замысловатые узоры, не менее сложные, чем загадочные пассы мага, творящего заклинание. Под конец ее возмутительной речи Гримнош уселся на задние лапы и разразился оскорбительным хохотом. От оглушительного рева вздрогнули даже столетние дубы. Как арфа откликается на звук оборванной струны, так и молчаливый лес разнес по округе низкий и раскатистый голос чудовища. Голые ветви деревьев качнулись, и тысячи мелких сосулек вонзились в снег вокруг эльфийской колдуньи.

– Великий Гримноштадрано не торгуется с эльфами, – пророкотал огромный ящер, сверкая золотистыми глазами. – Он их попросту ест.

– Неужели ты считаешь, что я не могу предложить тебе ничего лучше легкого завтрака? – возразила женщина потускневшим от старости голосом. – В свое время я была бардом и мастером загадок, а теперь стала еще и колдуньей. – Легкая, почти незаметная усмешка подчеркнула морщины на ее лице, и женщина добавила: – Кроме того, ты должен знать, что перед тобой лишь наполовину эльф, возможно, это умерит твой аппетит.

– В самом деле? – проворчал дракон, подходя ближе. Эта колдунья, не проявлявшая и тени страха, одновременно раздражала и возбуждала его любопытство. – И какую же половину мне съесть в первую очередь?

Кончик хвоста со свистом рассек воздух и сбил с головы женщины капюшон, открыв ее лицо.

На роль закуски колдунья, безусловно, не подходила. В большинстве своем эльфы были соблазнительным лакомством, но уж очень они мелкие, как семечки. А эта женщина за несколько столетий растеряла всю свою привлекательность. Она была стара даже по меркам дракона, и кожа на ее лице напоминала древний пергамент. Легкие пряди дымчато-серых волос льнули к черепу, а глаза настолько выцвели, что стали почти прозрачными. И все же ореол магии окутывал ее, как туман окутывает озеро в летнем лесу.

Дракон оставил мысли о завтраке и перешел к делу.

– Ты требуешь, чтобы я отдал тебе Жаворонка. А что ты можешь предложить взамен? – резко спросил он.

– Загадку, которую никто не сможет разгадать.

– Если учесть, что мои предыдущие гости все как один не отличались особой сообразительностью, это нетрудно, – равнодушно заметил дракон, рассматривая когти на передних лапах.

– Все переменится. Древняя баллада о великом Гримноштадрано вдохновит тщеславных бардов искать с тобой встречи.

– Да? Но до сих пор этого не случилось.

– Только потому, что эта баллада еще не написана, – уверенно и строго промолвила колдунья. – Но для этого мне требуется Жаворонок.

В течение нескольких долгих томительных минут дракон разглядывал самонадеянную путешественницу.

– Как это ни странно, но сейчас я не в настроении разгадывать головоломки. Объясни, что ты имеешь в виду, и говори прямо, что задумала.

– Для тебя Жаворонок – всего лишь эльфийская арфа, волшебная безделушка, лежащая в груде твоих сокровищ. – Колдунья простерла вперед руки, оказавшиеся на удивление сильными и изящными. – Вот этими пальцами я смогу извлечь из нее редкое заклинание эльфов, известное как песня-чары. Как только мое волшебство соединится с силами арфы, я смогу наложить заклятие, которое вложит балладу о тебе в память каждого барда в пределах городских стен. Все они будут уверены, что давным-давно знают о великом Гримноштадрано. Каждый зачарованный песенник будет стремиться ответить на вызов дракона, любителя загадок. Барды разнесут балладу во все концы страны. Многие запомнят твое имя, а самые лучшие и отважные придут сюда.

– Хм-м, – задумчиво протянул дракон. – А что будет в этой балладе?

– В ней будет вызов, адресованный одновременно Арфистам и бардам. Им будут предложены три испытания: разгадать загадку, прочесть свиток и спеть песню.

– А что в твоей балладе будет обещано тем бардам, которые преодолеют испытания? Как обычно, слава и богатство?

– Вряд ли это имеет большое значение.

Гримнош шумно фыркнул, выпустив на колдунью клуб отвратительного смрада.

– Ты готова легкомысленно пообещать сокровища, тебе не принадлежащие.

– Твоему кладу ничто не угрожает, – уверенно заявила женщина. – Выбор загадки останется за тобой, а много ли нашлось умников, кто смог ответить правильно?

– При всей моей скромности должен сказать – ни одного.

– Даже если кто-то и справится с первым испытанием, что само по себе маловероятно, его ждет второе. Свиток, который я тебе дам, представляет собой головоломку нескольких уровней, и я со всей уверенностью могу утверждать, что ни одному из Арфистов не под силу прочитать все слои текста. Еще больше я уверена, что никто из них не силен в искусстве песен-чар. Требуется действительно правильно прочитать свиток и только после этого спеть.

Гримнош задумался над странным предложением, а его извивающийся хвост тем временем приблизился к лошади колдуньи. Дракон рассеянно крутанул заплетенный в косички хвост лошади, как ребенок в задумчивости крутит прядь волос. Кобыла беспокойно дернулась, но не двинулась с места. По прошествии нескольких минут дракон снова заговорил:

– Если все сказанное тобой – правда, откуда у тебя этот свиток?

Женщина отогнула полу плаща и показала небольшую серебряную брошь, украшавшую платье: крошечную арфу, опирающуюся на молодой месяц.

– Я была с Арфистами на протяжении трех веков и знаю, во что они превратились. – На ее лице появилось выражение строгой печали, а грудь приподнялась и опустилась в долгом вздохе. – Сегодняшние Арфисты могут выступить против тебя, вооружившись сталью, а не песней. Можешь проглотить их всех до одного.

– Ты предательница! – с восторгом воскликнул дракон, глядя на бывшую Арфистку.

Женщина пожала плечами и, подняв голову, взглянула на ящера:

– Это зависит только от твоей точки зрения.

– Хороший ответ. – Дракон снова погрузился в неторопливые размышления. – Как мне кажется, овладев магией песни-чары, ты сможешь многого достичь. А чего ты хочешь добиться, кроме того, чтобы скрасить мое одиночество?

– Чего хочет каждый Арфист? – На этот раз в ее улыбке была изрядная доля горечи. – В любом случае равновесие должно сохраниться.

Зима не торопилась уходить. Дважды умирала и возрождалась луна над Северными Землями, но снежные сугробы под стенами Серебристой Луны не уменьшались. Однако в самом городе шумела Весенняя Ярмарка.

Из окна башни колдунья смотрела на многоцветную толпу внизу, прислушивалась к разноголосому гомону. Прямо под окном находился внутренний двор Консерватории, и каждый год барды из разных земель собирались в этом театре под открытым небом, чтобы представить свое искусство. Обрывки мелодий возносились к небу на крыльях ветерка, согретого магией и напоенного ароматами цветов. Неподалеку от Консерватории раскинулся импровизированный рынок, на котором кроме повседневных товаров предлагались и предметы, прославившие Серебристую Луну, – редкие книги и свитки, компоненты колдовских зелий и все, что было связано с музыкой и магией. Жители Серебристой Луны вышли на праздник в своих лучших нарядах. Они радостно встречали наступление весны древними обрядами, смехом и танцами и с нетерпением ожидали начала представления.

Долгое время колдунья рассматривала веселую толпу под окном. Весенняя Ярмарка всегда была настолько ярким и веселым зрелищем, обещала такие пышные торжества, что не могла не наполнять радостью сердца людей. Даже пульс старухи участился, несмотря на три сотни пережитых встреч с весной. Снова ощутила она болезненную радость, как бывало каждый раз, когда умирающая зима уступала место сезону обновления природы. Она предчувствовала это, как предчувствует каждая женщина или девушка.

Скоро, скоро жители Серебристой Луны будут танцевать под другую музыку, а все барды будут петь только ею написанные песни. Мысль о том, что ее баллады заставят трепетать серебряные струны Арфистов, наполняла радостью сердце колдуньи.

Иссохшие пальцы нащупали знак Арфиста на плече, заветный когда-то знак, который она продолжала носить, несмотря ни на что, долгие годы. Колдунья сорвала его с платья и крепко сжала в ладони, словно хотела запечатлеть мельчайшие черточки талисмана арфы и луны на своей коже.

Вздохнув, она обернулась к небольшой жаровне, мерцающей посреди комнаты, приблизилась к огню вплотную и бросила брошь Арфиста в ковш. В полном молчании наблюдала она за тем, как серебряный значок превратился в бесформенную кляксу.

Еще одно действо предстояло совершить при подготовке этого могущественного заклятия: прошедшие годы лишили ее голос мелодичности, и ей снова предстояло научиться петь. Остатки фамильного состояния ушли на приобретение снадобья, способного вернуть былую красоту голосу и телу. Женщина достала флакон из рукава и подошла к высокому зеркалу. Закрыв глаза, она прошептала необходимое заклинание и выпила содержимое флакона одним глотком. Зелье горячим ручейком обожгло внутренности и словно расплавило груз прожитых лет, исторгнув из груди болезненный стон. Чтобы не упасть, колдунья схватилась обеими руками за раму зеркала, а как только рассеялся красный туман перед глазами, с изумлением взглянула на свое отражение.

Зеркало отражало женщину средних лет. Худощавый когда-то стан округлился и приобрел черты зрелой женственности. Блестящие огненно-рыжие волосы, воплощавшие в юности одновременно пламя и шелк, стали каштановыми, с проблеском серебряной седины. Вот только старые, уставшие глаза полностью восстановили яркий голубой блеск, которые ее давние возлюбленные сравнивали с сиянием сапфиров.

Через минуту колдунья вынуждена была признать, что и сама не сделала бы лучшего выбора. Прекрасная молодая женщина, чья красота сравнима с красотой бриллиантов и сапфиров, привлекает слишком много внимания, зато никто не помнит ее такой, какой она стала теперь. Оставалось последнее и самое важное: испытать действие снадобья на голос. Женщина сделала глубокий вдох и пропела строфу из эльфийской элегии. Звуки полились совершенно свободно, певуче и в полном согласии с мелодией. Серебряные колокольчики сопрано восстановили свое звучание. Колдунья удовлетворенно вздохнула и вновь взглянула на свое отражение. На этот раз легкая улыбка тронула ее губы. Среди Арфистов она была известна под именем Ириадор, эльфийское слово, обозначающее рубин. Теперь она больше сходна с гранатом, тоже драгоценным камнем, но более сдержанным по сравнению с ослепительным рубином. Образ темного драгоценного камня вполне устраивал колдунью. Гарнет[1] будет ее новым именем.

Женщина повернулась к окну и стала рассматривать стоящую у окна арфу. На первый взгляд она ничем не привлекала внимания. Маленькая и легкая, удобная, чтобы брать с собой в дорогу, но, тем не менее на двадцать струн. Инструмент был вырезан из темного дерева, а плавные изгибы и искусная резьба выдавали ее эльфийское происхождение. Но стоило заиграть на ней, и маленький жаворонок, украшавший корпус, начинал двигаться, как будто подпевал мелодии. Непосвященные его не замечали, поскольку птичка, давшая имя арфе, располагалась в таком месте, где ее мог увидеть только музыкант, да и то если знал, где искать.

Гарнет села рядом с арфой и положила пальцы на струны, радуясь обновленной гибкости суставов. Она взяла несколько аккордов и стала тихонько напевать. Вскоре голос колдуньи и голос Жаворонка сплелись в сложный узор могущественного заклинания. Музыка рвалась ввысь на невидимых руках высших сил, в ковше на жаровне плавилась и булькала серебряная капля – все, что осталось от знака Арфиста. Вместе с песней Гарнет остатки серебра маленьким облачком поднялись в воздух и вытянулись в длинную тонкую ленту.

Извивающаяся лента пересекла комнату и обвилась вокруг арфы, растворяясь в дереве инструмента. Заклинание свершилось. Древняя мелодия закончилась, и последние аккорды замерли в тишине.

Через минуту довольная колдунья снова заиграла на арфе и запела. Ее песни, наделенные магической силой, неслись над городом на крыльях ветерка. Гарнет пела всю ночь, и под утро ее голос ослабел до шепота, а пальцы начали кровоточить. Как только первые лучи рассвета вернули городу его краски, она вскинула арфу на плечо и устремилась на улицы, полюбоваться результатами своих трудов.

На спину Вина Эшгроува обрушился сокрушительный удар, от которого с плеча соскочила его волшебная лира. Первым желанием эльфа-менестреля было нагнуться за инструментом, но многолетний опыт странствий подсказал другой путь. Рука метнулась к рукояти длинного меча, и Вин резко обернулся к своему обидчику.

Подняв голову, эльф расслабился, увидев сияющее усатое лицо Керигана Храброго.

Кериган, скальд и пират из Северных Земель, подружился с Вином лёт десять назад, когда захватил и послал на дно купеческий корабль, на котором путешествовал Вин. Северяне питают огромное уважение к бардам, так что Кериган взял эльфа на борт и предложил доставить его в любую точку побережья, на выбор. Но менестрель предложил другой вариант. Он давно хотел узнать как можно больше о музыке людей, даже такой грубоватой и примитивной, как у северных народов, и предложил себя в ученики к Керигану. Время, проведенное вместе, не прошло даром. Неистовые схватки сменялись музыкальными упражнениями, перемежающимися захватывающими историями, и спустя время ученик-эльф стал считать Керигана одним из самых уважаемых учителей.

– Вин, приятель! Ты поздненько появился, но я все же рад тебя видеть!

Громогласное приветствие без труда перекрыло уличный шум, а за словами последовали дружеские объятия.

– И я рад нашей встрече, Кериган, – сердечно откликнулся Вин и нагнулся, чтобы поднять лиру.

– Ты вернулся из путешествия? – спросил скальд, и его глаза сверкнули в предвкушении новой истории.

Вин извиняющимся жестом развел руки:

– Увы.

– Очень жаль, – протянул Кериган. – Ну что ж, ты все же успел на главное представление. Его нельзя пропустить, разве что только из-за собственных похорон. А теперь поторопимся.

Вин согласно кивнул и последовал за своим приятелем. Кульминацией Весенней Ярмарки в Серебристой Луне всегда считался концерт под открытым небом на просторном дворе Консерватории. Само учебное заведение славилось далеко за пределами города, а его здание было построено на развалинах древней школы бардов. Все лучшие музыканты когда-то обучались в Консерватории, и весеннее паломничество собирало их со всего Фаэруна и более отдаленных областей. Соискатели славы из других земель тоже приезжали на Ярмарку, чтобы показать свое искусство, услышать новые песни или купить инструменты. На заключительном концерте исполнителей баллад звучали все лучшие произведения, поражавшие своим разнообразием даже искушенных жителей Серебристой Луны.

В бурлящей толпе народа, заполнившей улицы города, эльф и скальд представляли собой странную пару. Кериган был мускулистым широкоплечим мужчиной, возвышавшимся на семь футов на своих нелепо тонких и кривых ногах. Его шлем украшала пара ветвистых рогов, а черные густые усы придавали ему сходство с двуногим лосем. Скальд напевал на ходу, и его низкий рокочущий бас полностью соответствовал грозной наружности. Вин пробирался сквозь толпу молча и грациозно. Воспитание не позволяло эльфу замечать ни тревожных взглядов, направленных на его нелепого приятеля, ни восхищения, вызванного собственной эльфийской красотой. Кожа Вина имела золотистый оттенок, а волосы были черными, что соответствовало его благородному происхождению. Миндалевидные глаза эльфа своей зеленью могли соперничать с листвой древних лесов. Иссиня-черные кудри были коротко подстрижены, а элегантный костюм состоял из мягких кожаных штанов и шелковой блузы цвета молодой травы. Кроме серебряной лиры, висящей на плече, на поясе у Вина в серебристом сетчатом футляре покоилась небольшая флейта, высеченная из зеленоватого камня.

Странная парочка проскользнула в ворота двора Консерватории как раз в тот момент, когда сигнал герольда возвестил о начале концерта.

– Где бы ты хотел сесть? – прогудел Кериган, и его голос с легкостью перекрыл и гомон зрителей, и звук горна.

Вин осмотрелся. Все сидячие места были заняты, да и стоячих оставалось совсем немного. Но он понимал, что это обстоятельство не смущает бравого скальда.

– Рядом с проходом, в нескольких рядах от сцены, – предложил он, ничуть не сомневаясь, что Кериган и сам выберет те же места.

Северянин усмехнулся и. ввинтился в толпу. Выбрав места, он нагнулся и что-то прошептал двум сидящим бардам, наполовину эльфам, наполовину людям. Молодые парни поспешно освободили сиденья, причем на их лицах отразилось облегчение от того, что они так легко отделались. Вин, вздохнув, стал пробираться к своему другу. «Хорошо, что Кериган не прибегнул к оружию, возможно, это вообще с ним случилось впервые», – с восхищением отметил про себя эльф.

Распорядитель объявил первого соискателя награды, и лицо Вина вспыхнуло от удовольствия: это была цыганская баллада о давнем союзе между Арфистами и колдуньями Рашемена. Повествование осуществлялось при помощи музыки и танца. Лишь немногие исполнители могли так точно передавать содержание баллады языком движений.

Зрители встретили артистов аплодисментами. На платформу выбежали низкорослые смуглые люди со скрипками, барабанами и треугольными лирами, которые они называли балалайками. В роли главной рассказчицы выступала рашеменская женщина – миниатюрная и стройная, одетая, как принято у этого народа, в длинную черную юбку и вышитую белую блузу. Она появилась на сцене босой, с туго заплетенными в косы волосами, уложенными на голове наподобие короны. Женщина неподвижно стояла в самом центре платформы, а музыкальное сопровождение между тем началось ритмичным бренчаньем самой большой басовой балалайки. Сначала женщина «пела» лишь движениями темных глаз да сдержанными жестами рук, но по мере того как вступали остальные инструменты, артистка украсила свой «рассказ» танцевальными шагами, постепенно убыстряя темп, выводя замысловатую историю магии и интриг, битвы и гибели. Танец-рассказ рашеменских цыган обладал колдовской силой, а женщина на сцене была одной из лучших исполнительниц, виденных Вином. И все же что-то насторожило его во время выступления.

Сначала несоответствие показалось случайным – несовпадение жестов рук, зловещая нота скрипки. Вин не мог понять, как это могло случиться; исполнители волшебной баллады прошли все отборочные испытания, ведь только лучшие артисты могли принимать участие в заключительном концерте.

Через некоторое время Вин осознал, что классическая баллада была искажена преднамеренно. По обычаю Арфистов, удивительное арпеджио надлежало исполнять балалайке-сопрано, а сегодня эта часть отсутствовала полностью. Ритмичный перебор басовой балалайки, соответствующий образу Эльминстера, мудреца из Долины Теней, превратился в дробный стук, что наводило на мысли об угрозах и опасности. На глазах у пораженного эльфа рассказчица оступилась, но затем снова подхватила мелодию. Все быстрее и быстрее кружилась женщина, но ее босые ножки выводили совершенно новую историю.

Вин оторвал взгляд от сцены и посмотрел на Керигана. Если его друг и заметил что-либо, кроме развевающихся юбок и босых ножек, на его широкой физиономии это не отразилось. Встревоженный эльф стал рассматривать зрителей, ожидая увидеть возмущение на лицах самых искушенных бардов, но, к его изумлению, все до единого следили за представлением с радостными улыбками и, что более странно, с восхищением. Под конец цыганского танца аудитория взорвалась восторженными криками и громкими аплодисментами. Рядом с Вином оглушительно свистел в знак одобрения и топал Кериган.

Эльф сгорбился на своем месте, он был слишком ошеломлен, чтобы присоединиться к общему

восхищению или дожидаться, пока аплодисменты утихнут. Резкий толчок со стороны Скальда заставил его снова обратить внимание на сцену, где хор молодых прекрасных жриц исполнял балладу, восхвалявшую Сьюн, богиню любви. И это произведение, как заметил Вин, претерпело изменения.

Выступления следовали одно за другим, но каждая баллада сильно отличалась от тех, которые Вин слышал еще в юности. По бардовской традиции все произведения сохранялись неизменными и переходили из поколения в поколение. И все же эльф ни разу не заметил никаких признаков неудовольствия на лицах зрителей. Остаток концерта прошел для него как во сне, от которого менестрель не мог очнуться. То ли он сошел с ума, то ли прошлое оказалось переписано в умах и памяти сотен самых искусных бардов Северных Земель.

Вин Эшгроув не мог решить, какой из вариантов пугает его сильнее.