"Магия, любовь и виолончель или История Ангелины Май, родившейся под знаком Рыб" - читать интересную книгу автора (Ларина Елена)

Двигатель внутреннего сгорания

К утру я ужасно замерзла. Проснулась от гулкого лая и от трезвона. Со сна я никак не могла понять телефон это или звонок в дверь. Если в дверь – то это моя карма пришла за мной к Туманскому.

– Кто? – совершенно бандитским голосом спросил он. Если бы я была за дверью, я бы точно решила отложить свой визит. Потом он еще что-то сказал, потише. Но что, я не знаю, потому что дверь в комнату была закрыта. Зато когда отворилось окно на кухне, я слышала каждое слово.

– Я не понял, это у тебя называется поздно или рано? – с пристрастием спросил Туманский.

– Рано… Вон, еще девяти нет. Поздно, что ли? – нагло поинтересовался женский голос. – Чего это ты меня домой не пускаешь! Озверел совсем?

– Вообще-то мысль неплохая. Хорошо, что подсказала, – задумчиво сказал он.

– Э, Вовка, что за дела? Что ты на меня так смотришь, интересно?

– Да вот думаю, за ухо тебя втащить или по веревке заберешься?

– Издеваешься? – осторожно спросили из-под окна.

– Да нет, – он негромко засмеялся. – На самом деле в окно залезать придется. Замок сломался. Ладно… Сейчас я тебе стремянку выкину. Жди здесь.

Он громыхнул чем-то тяжелым. Чертыхнулся. Лестницу, наверное, спустил в окно.

– Только учти, Аня, я не один.

– И он мне еще что-то будет говорить… – в праведном гневе зашлась девица.

Я стала быстро одеваться. Определенно, карма моя была несколько однообразна. Но он же сказал, что изменять ему в данный момент некому. Или он имел в виду только эту ночь?

Я осторожно подошла к своему окну. Незаметно раздвинула темно-красные шторы. Но так мне ничего не было видно. А выглянуть в открытую я постеснялась.

– Да, кстати, – с преувеличенным интересом громко спросила девица под окном. – Если ты не один, то сколько вас, интересно?

– Двое в комнате, – хмыкнул он. – Я и девушка, фотографией на белой стене…

– Вовка, ты теряешь квалификацию… – пробормотала она тихонько, явно преодолевая какое-то препятствие. Лязгнуло железо подоконника. – Уже утро. А она все еще девушка? У тебя ведь вроде только рука не в порядке.

– И за что ты только на мою голову свалилась, языкастая ты моя… – Кто-то сдавленно пискнул. Громко залаял Клац. На него цыкнули.

Я подошла к зеркалу. Торопливо протерла глаза и расчесала руками волнистые после вчерашних косичек волосы. Бережно прикоснулась ладонями к саднящему лицу.

Я ни в чем не виновата. И вид у меня должен быть абсолютно независимый. Я схватила сумку и стремительно вышла в коридор в полной боевой готовности. Мне на всю жизнь хватило явления в неподходящий момент Антоновой Динары, чтобы позволить этому повториться еще раз.

В кухне в коротенькой дубленке стояла моя карма – отчаянно симпатичная девица. И чтобы побольнее напомнить мне о вращающемся колесе судьбы, она была брюнеткой.

Клац выражал свой бурный восторг, крутил хвостом, улыбался и изредка взлаивал, не в силах сдержать порывы своей собачьей души.

Туманский здоровой рукой заботливо отряхивал девице колени, которые она вываляла в снегу. Правая, растревоженная этой ночью, висела на перевязи под расстегнутой джинсовой рубахой. Темные волосы падали на лицо. Я не ожидала, что сцена эта откликнется в моей душе таким болезненным уколом. Только не подавать виду.

– Доброе утро… – по-деловому произнесла я. Клац ринулся ко мне, игриво обежал вокруг и вернулся обратно к девице. Она была явно популярнее.

– Здравствуй, – Туманский обернулся, мотнул головой, отгоняя прядь, и посмотрел на меня как-то очень уж лично, парадоксально не тушуясь в присутствии юной красотки. И, слегка улыбнувшись, добавил: – Славнейшая без сравнения Серафим…

Девица слегка приоткрыла рот и перевела любопытный взгляд с меня на него и обратно.

Кармический диагноз, который я себе уже поставила, завис под вопросом.

– Познакомьтесь. – Он указал рукой на меня: – Это Ангелина – одаренная журналистка. А это Аня – моя непутевая сестрица.

– Хорошая у вас профессия, – сладко сказала Аня. – Только вот рабочий день не нормирован. Тяжело, наверное?

– Спасибо. Пока справляюсь, – ответила я ей в тон. – А вы, Аня, тоже с ночного дежурства?

– Анна, давай-ка. – Он взял ее за плечо и настойчиво подтолкнул к двери. – По-хорошему!

– Да чего ты пристал! – капризно сказала она из коридора. Клац хвостиком засеменил за ней. – У меня все равно первой пары нет!

– Я тебе сейчас расскажу, чего у тебя нет, -зловеще пообещал Туманский. Но остался на кухне. Потому что на кухне стояла я и чувствовала, что пора исчезать.

– Да… Ангелина! – в коридоре опять возникла хорошенькая Аня, пытающаяся увидеть меня за спиной Туманского. – Забыла попрощаться. Всего хорошего! Мы ведь, наверное, больше не увидимся!

– Кто знает… – философски заметила я и мудро улыбнулась Володе, делая вид, что меня ее слова нисколько не задели. Я, конечно, была ее старше. А значит, должна была быть умнее.

– Ну я пойду, – сказала я твердо и пошла в прихожую одеваться.

Удерживать меня он не стал. С готовностью подержал мне одной рукой шубку. И молча на меня смотрел. Нет, нельзя было сказать, что он дожидается, пока я наконец уйду. Взгляд его говорил. Но говорил он мне нечто такое, чего в этот момент я совершенно не способна была понять. А поэтому я постаралась с ним взглядом не встречаться.

– Слушай, а шапка моя… Ты ее куда-то туда закинул.

Голос мой, пытающийся быть нарочито естественным, отдавался в моих же собственных ушах фальшью. Он пошарил рукой по полке на недосягаемой для меня высоте и протянул комок моей вязаной шапки.

Вспомнив о том, что руки поднимать выше головы в этом доме нельзя, я сунула шапку в карман, коротко поблагодарив его глазами. Он подчеркнуто любезно кивнул мне в ответ, продолжая отстраненно за мной наблюдать. И от этого взгляда я ощутила несвойственную мне скованность в каждом движении.

Вылезать из окна, путаясь в шубе и длинной юбке, было ужасно неудобно. Сначала я долго на четвереньках ползла задом наперед по подоконнику, внутренне содрогаясь от тех впечатлений, которые вынуждена оставить о себе напоследок. Потом неуверенно ступила на лестницу, которая тут же провалилась в снег одной стороной глубже, чем другой. Я ойкнула, судорожно вцепившись в подоконник. Туманский присел на него боком, крепко прихватил левой лестницу, сильно щурясь от дыма зажатой в углу рта сигареты. В напряженной тишине я приближалась к земле, удаляясь от рокового окна.

Оказавшись по колено в снегу, я бодро попрощалась, задрав голову вверх.

– А интервью, перед тем как напечатать, я обязательно покажу. Мало ли что.

– Мне не надо. – Он стряхнул пепел в сторону. – Карине отошли. Она посмотрит.

– А… Хорошо, – согласилась я поспешно. И постаралась как можно легкомысленнее произнести. – Ну все. Я пошла. Творческих успехов! Спасибо за интервью.

– Да на здоровье, – с высоты своего положения сказал он, безжалостно задевая мужскими обертонами своего голоса нежные струны моей души. Горький шоколад. Ох, горький. И ведь больше ничего не сказал, гад…

Вот они, случайные связи. Дожили. И что на меня накатило?

Боже, Боже, Боже… Я пропилила по всему Невскому на собственном двигателе внутреннего сгорания. Жгучая неловкость этого утра поутихла только у Адмиралтейства. И откуда между людьми берутся эти глухие стеклянные стены?

Надо было выбраться в это проклятое окно глубокой ночью. Нельзя было расслабляться. Нельзя было забывать, что между мужчиной и женщиной всегда идет игра и ведется счет. Вместо того чтобы беспечно засыпать с глупейшей улыбкой на губах, пригревшись возле его горячего бока, надо было таинственно исчезнуть. Надо было оставить его в недоумении и заставить о себе вспоминать. Тогда не о чем было бы жалеть, потому что до этого проклятого звонка в дверь все было хорошо. Нереально хорошо.

Засыпая с ним рядом, я пыталась запомнить ощущение счастья, чтобы в трудный момент суметь воскресить его в душе…

Можно, конечно, поставить любимую пластинку. Можно съесть любимое пирожное. Или почитать любимую книгу. Но гораздо более действенным средством от печали для меня являются коллекционные воспоминания. Коллекция антидепрессантов – вещь великая. И в отличие от пластинки, которая адресована только слуху, или духам, которые пробирают тебя только благодаря обонянию, воспоминания – многомерны. Память воскрешает их по всем параметрам – цвет, вкус, звук, аромат и температура окружающей среды.

Успокоительное номер один – запах согретой травы и детская память о том, что трава тебя выше. Шуршание Шимки. Косые лучи заходящего солнца. Полное спокойствие. Все живы. Все вместе.

В детстве таких моментов было больше. И детское счастье было совершенно очищено от горечи. Это я сейчас постоянно ощущаю, что если хорошо – значит, есть что терять и дальше будет только хуже. Это простой житейский опыт. Здравомыслие. Но отсутствие опыта дает ощущения высших проб. Потому что они чисты и лишены примеси будущих потерь.

Вот и этой ночью я запаслась воспоминанием впрок. Утро выветрится из памяти. Оно мне не нужно.

А симфония, исполненная дуэтом, останется в моей коллекции вместе с едва уловимым запахом канифоли, ментолового дыма и легкой болью в висках.

Уже подходя к своему дому, я остановилась как вкопанная. Во-первых, взору моему предстал громоздкий черный джип, стоящий в моем дворе. А во-вторых, в тот самый момент я вспомнила, что посеяла Лилины очки.

Это ставило передо мной сразу две неприятные задачи – либо портить отношения с Лилей, оправдываться, извиняться и в конце концов покупать ей новые, либо снова встречаться с Туманским и чувствовать себя при этом жуткой дурой, которая выискала повод для нового свидания. В данном случае предпочтительнее было общаться с Лилей. Но она соседка. А значит, одной неприятной встречей не ограничишься.

Ну и перспектива общения с владельцем джипа не вызывала никаких чувств, кроме усталости.

Я постаралась в его сторону не смотреть и быстро проскользнула в подъезд. Может, не заметит. Дотопав до своего пятого этажа на последнем издыхании, я почувствовала, что силы меня оставляют. Одолеть мою лестницу натощак может не каждый.

Соседки моей в это время дома не бывает. И я предвкушала простые, но вечные радости – ванну, кофеек и какой-нибудь бутерброд. Потом здоровый сон, полное восстановление психического здоровья и подведение итогов операции «Журналистка».

Я вставила ключ в замок.

– Просвети меня, убогого! Ты что, сердце родное, устроилась работать ночным сторожем? Или ты теперь девочка по вызову?

Я затравленно обернулась. С лестницы на чердак вальяжно спускался, затмив собой белый свет, Антон Альбертович Дисс. Лица его, слава тебе господи, мне не было видно.

– Других вариантов нет? – ответила я независимо, усмехнувшись про себя нелепости происходящего.

– Другой вариант – мальчик по вызову. Но на мальчика ты не тянешь…

– А ты что, Антон, на чердаке у меня теперь проживаешь?

– Нет, – ответил он мечтательно, – весь вчерашний вечер я проживал у твоей соседки Лилии. Чудная женщина… Психоаналитик. Как раз то, что нужно трудоголику и алкоголику. Думаю, а не жениться ли мне на досуге?

– Нельзя жениться на том, чего у тебя нет.

– Это ты о чем? – насторожился он.

– О досуге, о чем же еще… – сказала я рассеянно и открыла наконец дверь. – Заходи.

– Ну! – на полном серьезе наехал на меня Антон, заполнив собой весь коридор и не давая мне пройти. – Так где тебя носило?

– Пропусти, пожалуйста, Антон, – устало сказала я.

– Ты не ответила на мой вопрос! – Он не сдвинулся с места.

– Я не обязана отвечать на твои идиотские вопросы, – твердо сказала я и по-голливудски неискренне улыбнулась. – Я взрослый человек и имею право жить так, как считаю нужным.

– А тебе известно, что взрослые люди так не поступают?! – взбеленился он. – Ты же никого не предупредила! Мать твоя с ума сходит! Ей хоть могла позвонить?

– То, что она сходит с ума, – целиком и полностью твоя заслуга! Да и потом – что, собственно, произошло? Маме я звонила вчера утром. Какого черта было лезть своими грязными лапами…

– … в твою чистую жизнь, – закончил он за меня и окатил меня презрительным взглядом. Потом кивнул на телефон. – Звони!

– Без тебя знаю, – огрызнулась я и набрала мамин рабочий телефон. – Веру Ильинишну, пожалуйста! – Антон стоял рядом, как надсмотрщик. Я повернулась к нему спиной. – Мам, привет, это я. У меня все нормально. Не волнуйся. Да. Мам, ну я же уже не маленькая! Да. Нормально. Я тебе потом позвоню. Я сейчас не могу говорить. Тут начальник мой бывший у меня над душой стоит. Угу. Ну пока.

– Значит, бывший начальник… – он повторил мои слова, как будто прислушиваясь к их звучанию. – А ты, сердце родное, ничего не запамятовала?

– Ну, Антон! – взмолилась я, бессильно опустив плечи. – Чего ты от меня хочешь? А? Чтобы я всем теперь оглашала список твоих подвигов?

– Пойдем, поговорим, – сухо сказал он и подошел к двери в мою комнату.

Я молча открыла дверь и зашла. Здесь было светло и уютно. Как давно я здесь не была. Кажется, что за это время успела пройти целая жизнь. А ведь еще не прошло и суток. Говорить с Антоном ни о чем не хотелось. Единственное, что я себе обещала, – не вступать с ним ни в какую полемику. Молчать. Молчание – золото.

Я кинула сумку на стул. Сняла сапоги. И решила заняться своими делами. Как будто бы нет в моей комнате никаких громовержцев. И никто не стоит посередине, как гестаповец, перекатываясь с пяток на носки и убрав руки за спину.

Я подошла к шкафу. Открыла его, заслонившись дверцей, и вжикнула молнией на юбке. Юбка мне мешала. Хотелось скорее в джинсы. Я осталась в колготках и аккуратно повесила юбку в шкаф. А вот джинсы оказались на кресле у окна. Ну, в общем-то, что с того.

Да, стоит у меня в комнате среди прочих громоздких предметов не просто мой бывший начальник. Я ведь и вправду ничего не забыла. Прятаться и стесняться его теперь было бы как-то нелепо.

Я с равнодушным видом вышла из своего укрытия и направилась прямиком за джинсами, обойдя Дисса, как предмет неодушевленный.

– Лина! – Он перехватил меня за руку выше локтя. Я угрюмо на него посмотрела. Он вглядывался в мое лицо, и глаза его отливали зеленью. Потом, как исследователь, он провел пальцами по моей щеке. – Что у тебя с лицом?

– Аллергия, – ответила я и красноречиво взглянула на больно сжимающую меня руку. Он отпустил.

– Интересно знать, на что? – саркастически спросил он.

– На тебя… – мстительно ответила я и неторопливо надела джинсы. – Как увижу, так сразу красными пятнами покрываюсь.

– Зря ты так… ерепенишься. Я действительно за тебя волновался, – тихо и серьезно сказал он, отбросив прежний обличительный тон. Он глядел в пол и сосредоточенно обгрызал ноготь. – Не хочешь говорить, не надо. Все. Закрыли тему.

Я подошла и дернула его за пальцы.

– Прекрати грызть. Заболеешь! – Сверкнуло обручальное кольцо на левой руке. Вот позер! Я смягчилась и спросила: – Ну ладно, что ты от меня хотел? Говори уже.

– Лина, разговор серьезный, – предупредил он меня.

– Не пугай, Антош… Я женщина слабонервная.

– С Шелестом у тебя получилось гениально. Бабки срубили. Все срослось. Я хотел предложить тебе общий бизнес, Лина. – Я села и глубоко вздохнула. – Давай откроем магический салон! Я тебе таких клиентов поставлять буду! Это прибыльное дело, Лина! Офис для этого у меня уже есть. Документы и финансирование я беру на себя. С тебя – интерьер, антураж, атмосфера и все причиндалы. Сделаем рекламу – народ повалит. Что скажешь?

– Что скажу? – потянула я время. – Скажу, что мне надо подумать.

– Да не над чем тут думать, Лина! – перешел он в привычное наступление. – Надо срочно начинать! И потом, извини меня, прежде всего это надо тебе, а не мне. У меня-то с делами все в порядке… Но у тебя ж талант! Его надо реализовать. А здесь все сходится!

– Антош, видишь ли… Даже не знаю, как тебе это объяснить. Понимаешь, магия – это такое дело… Денег за это брать вообще нельзя. А если не веришь… Как ты себе все это вообще представляешь?

– Ну что ты за человек, Лина! – взорвался он. – Что ты как старуха! Давай попробуем! Ты себя уже показала. С Тамарой сработала чисто! Работа непыльная? Не пыльная! Денег заплатили? Заплатили! Что тебе не понравилось?

– А знаешь, что мне, Антон, не понравилось? Сказать? То, что у виолончелиста Туманского начались проблемы, что он не попал на конкурс, что повредил руку и еще неизвестно, как там у него все сложится. Мне это не понравилось!

– Что ты зациклилась! Это простое совпадение… – отмахнулся от меня Антон. – Но и совпадения надо уметь использовать! У тебя будет имя! Будет влияние.

– Я не могу понять – ты вообще веришь в магию или нет?

– Я тебе так скажу, – он потер переносицу, – я верю в тебя.

– Спасибо, конечно, – растерянно проговорила я. – Но я почти ничего не умею. И знаю так мало…

– Возьми помощников! Давай бабку твою в город привезем. Кто у тебя там еще, цыганка? Ее давай. Одной тебе все равно не справиться.

– Это нереально. О бабке вообще забудь. У нее все по-настоящему. Она тебя с твоим кооперативом пошлет куда подальше. Тетка моя в Пскове. Работает бухгалтером. Если что умеет, то скрывает. Нет. Это все ерунда какая-то. Хотя…

– Думай, Лина! Думай! – он сильно провел рукой по лицу. И я вдруг заметила, какая жуткая усталость затаилась в его глазах. Да уж… Трудоголик и алкоголик. Так он себя, кажется, называл.

– Я вот только одного не могу понять, Антон. И зачем я от тебя уволилась? Видеть тебя реже я не стала.

– А вот память у тебя осталась девичьей. – Он взглянул на меня с сожалением. – Это я тебя уволил, сердце родное…


Лиля «висела» на телефоне. Я уже десятый раз выходила из комнаты и демонстративно перешагивала через Лилины ноги, вытянутые поперек коридора, и шла на кухню. Там я делала вид, что готовлю – громыхала кастрюльками, шумно закрывала их крышками и ставила обратно на полку. Открывала воду, имитировала бурные хозяйственные хлопоты и пробиралась обратно через равнодушную к моим демаршам Лилю. После того как я потеряла ее очки, в наших отношениях наступила глубокая осень.

– Я не вижу в чем проблема, – искренне удивлялась Лиля, прижав трубку к уху и тараща в пустоту свои честные круглые глаза. – Он приходит домой? Приходит. Ах, приходит не тогда, когда вам бы хотелось? А почему он должен приходить тогда, когда вам хочется? – интересовалась она, натурально имитируя полное непонимание. – Он же не джинн из бутылки. Он самостоятельная личность. У него своя жизнь. Значит, он вас не любит? – ужасалась она. -А какая тут связь? Объясните, пожалуйста. Нет, Катенька, вы ответьте себе на главный вопрос: вам хочется, чтобы он приходил? Да. Он приходит. Я не вижу проблемы. Хороша ложка к обеду? Так не обедайте без него. Надо научиться ждать. Помните: «Просто ты умела ждать, как никто другой».

В последнее время Лиля часто консультировала по телефону каких-то знакомых. Консультировала, на мой взгляд, жестоко. И я как-то раз попробовала ей на это намекнуть. Но она ответила, что психоанализ и жестокость – вещи не отделимые друг от друга. Человека надо отрезвить и избавить от иллюзий по поводу себя. Все проблемы делятся на две категории. Первая: все должны тебе. Вторая: ты всем должна. В первом случае жизнь становится невыносимой, потому что они тебе должны, но никто не отдает. Во втором случае жить невозможно, потому что ты должна и отдаешь, но на себя сил уже не остается. Ты-то отдаешь, а они взамен – ничего. И тут опять вступает в силу схема номер один.

Отсюда лечение – ни ты никому не должен, ни тебе никто не должен. Мне не очень нравится Лилин подход к оздоровлению психики. Хотя некоторая доля справедливости в нем есть. Но уж больно это все цинично.

Мне нужно было позвонить моей двоюродной сестре Рае. А Лиля говорила по телефону уже минут сорок и не обращала внимания на мои сигналы. Позвонить нужно было на работу. Я подозревала, что в присутствии мужа по существу Райка мне ничего не ответит.

Когда Лиля наконец закончила свой поучительный сеанс и независимо удалилась в комнату, я кинулась к телефону и набрала Райкин рабочий номер.

– Гастроэнтерология, – прожурчал женский голосок. Я тут же подумала, как, наверное, тяжело говорить такое трудное слово по стольку раз на дню.

– Здравствуйте, вы не могли бы позвать Раису Райкину, – вежливо сказала я, почему-то надеясь, что чем вежливее прозвучит моя просьба, тем больше вероятности, что Райка окажется на месте. И замерла в ожидании приговора.

– Подождите.

Я вздохнула с облегчением. Значит, Райка сегодня дежурит.

Ее искали долго. Я уже подумала, что про меня забыли. Я слышала какие-то голоса, которые то приближались, то удалялись, и наконец различила многообещающий стук каблучков. Он становился все громче. Трубка зашуршала. И я услышала Райкин голос.

– Слушаю.

Я не стала вводить ее в курс дела прямо по телефону. Решила все рассказать на месте. Райка дежурила и оставалась в своем довольно спокойном отделении всю ночь.

Я приехала к ней в семь вечера. Какое-то чудо чистоты сидело, наклонив голову, за столом в коридоре и что-то старательно писало. Накрахмаленный колпак голубого цвета и иссиня-белый халатик оттеняли глубокое декольте цвета крем-брюле. Когда Райка подняла на меня черные и блестящие, как у индианки, глаза, я посочувствовала всем здешним пациентам и Райкиному мужу Паше в том числе.

– Гелка, зараза! – приглушенно воскликнула Рая, выскочила из-за стола и колыхнула богатым бюстом съедобного цвета. – Здорово, корова!

– Привет от быка! – закончила я наше детское приветствие, счастливо улыбаясь и целуя упругую щеку. На меня пахнуло лекарствами вперемешку с нежнейшими цветочными духами. – Какая ты важная, Райка! Прям, королева Виктория!

– Да какая королева Виктория! – польщенно отмахнулась Райка. – Тут у меня царство еще то. Такое впечатление, Гелка, что всем больным нынче в неврологии места не хватило. Во… Гляди, Левочкин ползет. Сейчас жаловаться начнет. – И сказала громко, как глухому, обращаясь к худому до дистрофии высокому старику в растянутых тренировочных и спортивной кофте: – Да, Николай Яковлевич! Что у вас опять, лапа моя, приключилось?

– Та, понимаешь… Больной этот… Ну как его! Рахмет этот. Или Рашид! Ну ты поняла…

Черномазый… Ну скажи ты ему! – старик прижал сухую руку к сердцу и дрожащим от подлинных эмоций голосом взмолился: – А то, понимаешь… Ну сколько можно. Сидит и сидит. Сидит и сидит.

– Да где сидит-то? – добродушно поинтересовалась Рая. – В туалете что ли? Не попасть вам?

– Да зачем в туалете? – рассердился Николай Яковлевич. – На койке он сидит.

– Так что ж, я его уложу, что ли? – беззлобно попыталась отделаться от деда Райка.

– Ты ему скажи, чтобы не пя-лил-ся! – из глубины души исторг дед. – Он сидит и лупает! У меня так язва откроется, я вам всем обещаю!

– Да не нужна мне ваша язва, Николай Яковлевич! И никому не нужна. Бог с вами! Вы успокойтесь, успокойтесь, голубчик вы мой. Пойдемте. Я ему скажу, чтоб не лупал. Тоже мне! Завели манеру на Николая Яковлевича нашего лупать!

И Райка, многозначительно на меня оглянувшись, приобняла за худые плечи несчастного старичка и повела его в палату. Я осталась стоять, прислонившись к стене возле поста. Райка вернулась через пять минут, возводя глаза к небесам.

– Пойдем в сестринскую. Я чайку поставлю. Замоталась уже. Там, представляешь, – она хихикнула, – мужик медитирует. Сидит на кровати в позе лотоса и смотрит. Не на Левочкина, конечно… Просто перед собой. А этот, дурак, весь извелся. Пять человек в палате – ужиться вместе не могут. Бегают, жалуются. Я тут как вожатая в пионерском лагере. Дурдом.

– Как Паша? Уже ушел? – спросила я, помешивая щедро насыпанный мне в чашку сахар.

– В пять часов понесся. Он сегодня Настасью из садика забирает. – Райка отпила сладкого чая и зажмурилась от удовольствия, как кошка.

– Забыла… Я же тебе шоколадку принесла, – я взяла из сумки шоколадку и положила на стол.

– Да ты моя лапочка… – умильно проговорила Райка и радостно зашуршала фольгой. – Ну так чего у тебя стряслось? Надеюсь, не заболела?

– Райка, ты еще не забыла, как гадать на картах? – начала я понемногу поворачивать в нужную мне сторону.

– Ты что, влюбилась? – насторожилась она и даже перестала жевать, как будто хуже этого со мной ничего произойти не могло.

– Да нет, – ответила я уклончиво. – Дело не во мне. Просто мне понадобится твоя помощь. Ты же на работе не каждый день?

– Сутки через двое, – ответила Райка.

– Вот и прекрасно.

Когда я поведала ей обо всем, что наобещал мне Антон, Райкины глаза загорелись.

– А что скажет Паша? – неуверенно спросила я. – Он не будет возражать?

– Гелка, ты неправильно ставишь вопрос. Не что скажет Паша, а что я скажу Паше! Но это я беру на себя. Ты когда мне в прошлый раз звонила и говорила, что этим занялась, я тебе прямо позавидовала. По-хорошему, конечно. И я ведь кое-что умею. Слушай, ну ты прямо так кстати с этой своей идеей. Я уж тут извелась. Денег не хватает. Перспектив никаких.

Пашка каждый день на отделении. Я уж думала сама дать объявление в какую-нибудь дешевую газетенку – гадание там, то да се. И тут ты! Вот это судьба!

– А как мы наш салон назовем? – спросила я воодушевленно.

– Что-нибудь из наших с тобой имен. Райский ангел. Или ангельский рай.

– Можно и фамилии задействовать. Плохо, что ли – Май и Райкина. Рай, труд, май! – засмеялась я. – Майский рай.

– Райский май, – прыснула Райка.

– Ангелamp;Рая, – изрекла я и подняла палец. Что-то со мной произошло. Я произнесла «ангел» и начала медленно, но неотвратимо краснеть. И никаким усилием воли затормозить эту странную реакцию у меня не получалось. Вот еще напасть…

– Впечатляет, – глубокомысленно согласилась Рая.

– Да, кстати, – небрежно спросила я. – А ты, случайно, не знаешь, как снимать приворот на крови с женатого? А то ведь мало ли кто к нам с какими проблемами пойдет. Меня тут спросили, а я не знаю.

– Бабка говорила. Я помню. Приворот на крови вырывается с мясом. Только с чьим, я не знаю. Я это для себя так понимаю: он связывает двоих, как веревка. Чтобы оборвать – или у него кусок мяса вырвется, или у нее. Но лучше в это не соваться. Я так считаю. И вообще, давай определимся, за что мы беремся, а за что нет. Я, конечно, кое-что от бабки помню… Но сама понимаешь. Такого можно наворотить!