"Заговор дилетантов" - читать интересную книгу автора (Хорватова Елена)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Редкий тип людей, которых становится все меньше и меньше.Предлог, чтобы манкировать важными делами. — Пришел час моей маленькой мести. — Усатый господин в котелке. — Простое и бесспорное алиби. — «Стало быть, убийцы — не вы».Страшная фотография. — Наш пострел везде поспел.

Из Замоскворечья я возвращалась в прекрасном настроении. Раз Александр Матвеевич взялся за дело Лидии, можно считать, что мы ее уже нашли, и теперь все будет в порядке. Во всяком случае, мне очень хотелось в это верить.

Легонтов относился к тому редкому типу людей, которых, как я часто с горечью замечала, становится все меньше и меньше в наше упадочное время, — людей, на которых можно полностью положиться. Какое счастье, что он еще не уехал в Петербург и мне удалось так легко его разыскать!

Мои губы сами собой расплывались в радостную улыбку, я почти парила над землей, чувствуя себя легкой, как воздушный шарик. Ей-богу, если бы меня подбросили в воздух, я бы полетела над городом…

В свой дом я вошла чуть ли не с песней на устах. Но, увы, радость всегда так скоротечна… Дверь мне открыла горничная Шура с испуганным лицом и прошептала:

— Елена Сергеевна, вам из полиции по телефонному аппарату беспрестанно названивают. Прямо горе. Звонят и звонят бесперечь, небось, уже все телефонные провода пооборвали!

Тут же из комнат в переднюю вышел Михаил (я заметила, что в последнее время под предлогом необходимости оказывать поддержку жене он стал манкировать важными делами и околачивается дома в то время, когда быть тут его вовсе и не должно).

— Леля, тебя разыскивают агенты уголовного сыска. Говорят, что им нужно срочно задать тебе пару вопросов по поводу господина Крюднера и его фирмы. Ты, кажется, хотела, чтобы они заинтересовались этим делом? Твои чаяния начинают сбываться. Скоро ты не будешь знать, куда укрыться от милосердной помощи Сыскного отделения…

— Да уж, как сказано в Писании: «Стучите и отверзется вам, просите и дастся вам». Да только теперь мне помощь господ полицейских не нужна. Я нашла другого милосердного самаритянина в лице господина Легонтова, который тоже заинтересовался делом Лидии Танненбаум. У меня есть основания предпочесть его помощь услугам полиции, так как со стороны Александра Матвеевича она явно будет более действенной, — заявила я, совершенно выпустив из виду, что имя Легонтова в нашем доме следует упоминать более осторожно.

Но Михаил пропустил мой бестактный комплимент Легонтову мимо ушей. Его занимали иные вопросы:

— Боюсь, моя дорогая, что на самом-то деле полиция не столько жаждет предложить свою помощь, сколько получить ее от тебя. Они настаивают на срочной встрече и беседе с тобой. Я предложил им взамен свою собственную кандидатуру, ведь вчера на фирме Крюднера мы были вместе. Я тоже вполне равноценный свидетель. Но полицейские слишком переборчивы. Капризничают и настаивают на беседе именно с тобой. Видимо, побывав у них в Гнездниковском переулке, ты, как всегда, произвела сильное впечатление.

— Ну, судя по тому, как они меня тогда встретили, их не назовешь особо впечатлительными людьми, — не могла не фыркнуть я. — Так, стало быть, в Гнездниковском обо мне вспомнили, и теперь я им понадобилась? Что ж, значит, пришел час моей маленькой мести. Может быть, в другое время визит в управление Сыскной полиции и доставил бы мне некоторое удовольствие, но сейчас мне не до развлечений… Если я снова безропотно побегу в Гнездниковский по первому зову, то буду выглядеть полной дурой, не так ли? А я уже выглядела таковой, когда в первый раз рискнула обратиться в полицию за содействием. Конечно, строить из себя дуру особого труда не составляет, но полагаю, одного раза в неделю вполне достаточно. Так что господам полицейским сыщикам придется подождать моего визита в Гнездниковский, и, боюсь, ожидание это будет долгим!

— Леля, неужели ты теперь больше никогда не захочешь иметь дела с Сыскной полицией? — невинным тоном спросил мой благоверный, явно провоцируя меня на дальнейшие высказывания.

— Ну, зарекаться не буду. Если меня, не дай Бог, убьют — мне придется-таки иметь дело с полицейскими и даже с судебными следователями. Но я, пребывая на столе в следственном морге, буду принимать в дознании уже самое пассивное участие.

— Твой юмор становится настолько черным, что мне просто не по себе от подобных шуток, — поежился Михаил. — Я всегда подозревал, что ты будешь острить даже на смертном одре, но все же лучше не впадать в крайности.

— А что ты хотел услышать в ответ на свой вопрос? Что-нибудь беззаботно веселенькое? Прости, но когда дело касается полицейских, в особенности полицейских из уголовного Сыска, никаких поводов для оптимизма и мягкой иронии я не нахожу.

Мы так и не успели покинуть переднюю, где вели этот оживленный диалог, как дверной звонок вновь задребезжал. Шура открыла дверь.

На пороге стоял незнакомый коренастый господин в котелке и тесноватом сером пальто в полоску. Его пессимистически обвисшие усы выдавали человека, находящегося на государственной службе и пришедшего в дом по казенной надобности.

Такие усы обычно бывают у полицейских, успевших дослужиться до средних чинов. Молодежь, только начавшая карьеру в полиции, предпочитает пижонские остренькие усики, браво закрученные вверх, а крупные полицейские начальники выбирают для собственного лица из всей возможной растительности мощные бакенбарды…

— Ну надо же, мадам, вы и вправду только-только вернулись, — удивленно заметил полосатый господин, ни с кем не здороваясь. — Вот и шляпку с перчатками даже снять не успели. Или, напротив, потихоньку сбежать вознамерились?

— Не вижу никакой необходимости потихоньку сбегать из собственного дома, — огрызнулась я. — Если вы ко мне, милостивый государь, то не могли бы сразу уж и представиться? Было бы весьма желательно узнать, с кем я имею честь беседовать.

— Пардон; пардон, прощения просим, господа, — усатый в полосочку рассыпался в извинениях. — Агент Сыскной полиции Стукалин. К вам, как легко можно понять, прибыл исключительно по казенной надобности-с. Служба-с. Я, мадам, просто был грешным делом уверен, что вы велели домашним отвечать на звонки из полиции, что вас дома нет-с, а сами от нас прячетесь. С телефоном многие такие штучки проделывают. Ну, думаю себе, если Магомет не идет к горе и все такое, знаете ли… Придется, дескать, нанести вам визит самолично-с. Прибыл к вам на Арбат, поднимаюсь в квартиру, глядь — вроде как и вы только-только вошли, если, конечно, не уходите прочь.

— Вы правы, я действительно только-только вернулась, а мои домашние, господин Стукалин, не имеют привычки лгать без особой нужды.

— Без особой нужды не имеют такой привычки? Похвально-с! А если нужда прижмет, стало быть, солгут?

— Господи, твоя воля, ну, случается, и солгут иногда. Грех невелик.

— Как знать, сударыня, как знать. Вот мне желательно бы вам задать пару вопросов и услышать в ответ хотелось бы правду-с. Чистую правду во всех смыслах…

— Надеюсь, ничто вам в этом не помешает. Давайте пройдем в комнаты, не разговаривать же в передней. Хотя правду можно говорить и под вешалкой, но лучше все же в креслах.

Стукалин отдал свое пальто и котелок горничной, пригладил редеющие волосы и прошел за мной в гостиную. Михаил Павлович, на правах главы семьи, естественно, проследовал за нами, поглядывая на полицейского агента весьма строго.

Господин Стукалин был самым настоящим сыскным агентом, без всяких подделок, просто-таки готовый типаж для социального романа о нелегкой судьбе полицейских. Жаль, что наши литераторы упорно обходят подобные типажи, предпочитая писать о нелегкой судьбе пахаря, слесаря, пекаря или студента-разночинца (въедливый Порфирий Петрович Достоевского — не в счет, он персонаж нужный, но не главный, и о судьбе его читателю ничего не известно).

Надо сказать, покрой пиджака господина Стукалина вполне соответствовал его полосатому пальто — полицейским агентам часто недостает вкуса в выборе модной одежды, как, впрочем, и в отношении многого другого…

Как я успела заметить, полицейским обычно удается выглядеть элегантно в штатском только в том случае, если они найдут образец для подражания (чаще всего из своей клиентуры — круг общения у них не широк) и начинают детально ему следовать. Вам никогда не встречался полицейский агент, старающийся воспроизвести узел галстука и фасон сорочки, подсмотренный у известного карточного шулера?

Но, с другой стороны, если хороший полицейский начинает упорно за кем-то следовать, то этот кто-то вскоре приходит к выводу, что появление на свет Божий было роковой ошибкой, и начинает проклинать судьбу.

В гостиной Стукалин вернулся к теме нашего разговора:

— Итак, мадам, еще раз прошу вас прямо и откровенно ответить на мои вопросы. Прежде всего скажите — где вы находились вчера в девять тридцать вечера?

Боюсь, на моем лице отразилась сложная гамма чувств и его выражение не показалось господину Стукалину любезным. Но что я могла с этим поделать? Вряд ли кто-либо испытает неземное блаженство в момент, когда агент Сыскной полиции станет его допрашивать о том, где он был и чем занимался накануне вечером в половине десятого.

— Не сочтите за труд, господин Стукалин, объясните нам, чем вызвано ваше любопытство, — вступил в беседу Михаил, давая мне возможность собраться с мыслями.

— О причинах моего, как вы изволили выразиться, любопытства поговорим потом. Напомню вам, господа, что я прибыл в ваш дом по казенной надобности, а оказывать содействие полиции — долг каждого гражданина. Вот я и прошу вашего содействия. И особо настоятельно прошу содействия и помощи у Елены Сергеевны, так как по моему разумению вас, сударыня, отличает активная жизненная позиция, в силу чего вы оказались замешаны в это дело в большей степени, чем ваш супруг.

— Во-первых, позволю себе напомнить, что никаких разъяснений по поводу этого дела, в которое я якобы замешана, с вашей стороны, господин агент, так и не последовало, что чрезвычайно осложняет беседу. Во-вторых, к вопросу исполнения мной своего гражданского долга — прежде чем просить даму, как гражданина нашего государства, о содействии, государственным чиновникам неплохо бы вспомнить о том, что женщина у нас лишена многих гражданских прав — например, избирательного. Так что, полагаю, лишь одним правом в этой стране я могу смело воспользоваться — отказать в содействии государству, которое не считает меня полноправным гражданином.

Агент Сыскной полиции оторопел. Вероятно, он не привык иметь дело с феминистски настроенными дамами, имеющими опыт публичных дискуссий, не ожидал подобной отповеди, да и вообще не желал нести ответственности за несовершенство нашего государственного устройства.

Немного подумав, Стукалин решил отказаться от не оправдавшего себя строгого начальственного тона и в интересах дела пойти со мной на мировую.

— Мне очень жаль, мадам, но я лично предоставить вам избирательное право никак не смогу, даже если бы очень этого захотел. А вопросы мне приходится задавать не из праздного любопытства — я занимаюсь дознанием по уголовному преступлению. Вчера, около половины десятого вечера господин Крюднер был убит, а поскольку вы навещали его и были одними из последних людей, кто видел покойного еще живым и здоровым, я, естественно, интересуюсь вашим алиби.

С ходу, не успев как следует обдумать сказанное полицейским (ведь не каждую минуту получаешь подобные известия, сразу перестроиться сложно!), я запальчиво произнесла:

— У нас с Михаилом Павловичем алиби на вчерашний вечер имеется, причем у нашего алиби есть важное достоинство — простота и бесспорность. Мы провели вчера дивный вечер в ресторане «Прага», здесь по соседству, на Арбате. Полагаю, метрдотель и официант подтвердят, что в указанное вами время мы находились в ресторанном зале.

А в мозгу так и застучало: «Вчера Крюднер был убит… Вчера убит… Убит…»

— Ну что ж, — меланхолично заметил агент. — Простое и бесспорное алиби — дело хорошее. Стало быть, убийцы не вы, и имена супругов Хорватовых можно смело исключить из списка подозреваемых.

Я, успев тем временем окончательно справиться с новостью, покладисто заявила:

— Если у вас есть еще какие-нибудь вопросы, я отвечу на все. Спрашивайте, господин Стукалин. Человеческая смерть — это не шутки.

— Верно подмечено, — кивнул Стукалин. — Простите, Елена Сергеевна, но меня весьма интересует такая вещь — когда вы несколько дней назад появились у нас в Гнездниковском переулке и пытались рассказать об исчезновении какой-то девушки, вы, как говорят, упомянули фирму покойного господина Крюднера…

Во мне снова вспыхнула старая обида, и я невежливо перебила сыскного агента:

— Не какой-то девушки, а личного секретаря покойного господина Крюднера, и этот господин, позвольте напомнить, в то время отнюдь не являлся покойным. Мне очень жаль, что никто из служащих полиции не счел нужным прислушаться к моим словам. Как знать, займись вы фирмой Крюднера чуть раньше, может статься, и трагедии удалось бы избежать, и теперь не было бы нужды проверять алиби у подозреваемых в убийстве…

— Трудно с вами не согласиться, — покаянно признал Стукалин. — Это было явное служебное упущение. Но при всем том, должен сказать, у нас в Сыскном служат очень старательные и усердные люди. Если уж мы займемся каким делом, то имеем привычку доводить его до конца. Нам, без похвальбы скажу, сударыня, довелось на своем веку раскрыть немало серьезных преступлений. В конце концов мы и это убийство раскроем, хотя нужно время, чтобы собрать улики и получить свидетельские показания.

Слова сыскного агента показались мне именно похвальбой, причем похвальбой человека, ожидавшего от меня в ответ каких-нибудь комплиментов. Но я не собиралась упустить нить разговора и дать Стукалину возможность увести эту нить в сторону от Лидии…

— Кстати, исчезнувшая девушка до сих пор так и не объявилась и разыскать ее мне не удалось, — безжалостно добавила я.

— Увы, в свете последних обстоятельств можно предположить, что это — звенья одной цепи. Как бы и с вашей протеже не случилось несчастья! И все потому, что кое-кого из моих сослуживцев обуревает страстное желание пребывать в неведении и покое.

— С последним вашим утверждением я полностью согласна, но прогнозы по поводу несчастья с мадемуазель Танненбаум я попросила бы вас не расточать прежде времени. Я предпочитаю надеяться на лучшее.

Стукалин деликатно промолчал, не соглашаясь с моими словами, но и не опровергая их, а потом заметил:

— Историю про мадемуазель Танненбаум я надеюсь выслушать от вас чуть позже и во всех подробностях, этим делом тоже придется заняться всерьез. А пока давайте вернемся к убийству Крюднера.

— Давайте вернемся, — согласилась я. — Кстати, я распоряжусь подать чай. Разговор у нас, похоже, будет долгим. Вы не откажетесь от чашечки чаю, господин Стукалин?

— Благодарю вас, не откажусь. Промозглым осенним вечером чаек — первое дело-с.

Я позвонила в колокольчик, попросила горничную приготовить стол к чаю и продолжила беседу с полицейским агентом:

— Знаете, господин Стукалин, когда вы говорили, что мы последними видели Крюднера живым и здоровым, в вашем утверждении содержались неточности. Первое — мы его видели живым, но отнюдь не здоровым…

— То есть? Что вы имеете в виду, мадам?

— Он накануне производил эксперименты со взрывчатыми веществами в своей лаборатории и пострадал при взрыве. Даже пытался поначалу увернуться от разговора со мной, ссылаясь на нездоровье, а потом вышел к нам весь в пластырях и повязках. Второе — при нашем разговоре присутствовали управляющий фирмой Герман и адвокат Штюрмер. И когда мы откланялись, Крюднер остался в компании этих господ. Впрочем, Герман проводил нас до ворот предприятия, но, похоже, собирался сразу же вернуться в кабинет хозяина. Вот они-то — Штюрмер и Герман — и видели его последними!

— Так-так, интересные вещи вы говорите, мадам. Господа Штюрмер и Герман взаимно подтверждают алиби друг друга на время убийства, но теперь придется с их алиби всерьез повозиться… Не сочтите за труд взглянуть на этот фотографический снимок. Соответствуют ли раны на лице трупа тем повреждениям, что вы заметили у Крюднера во время беседы с ним?

И Стукалин сунул мне под нос фотографию головы мертвого Крюднера.

Снимок был сделан крупным планом и, возможно, представлял большой интерес для следствия. Но тот, кому доводилось видеть полицейские фотографии мертвых людей, с искаженными смертью чертами и засохшими ранами на лице, поймет, почему я сразу же зажмурилась и предоставила Михаилу Павловичу право изучать этот снимок.

Михаил высказал справедливое замечание, что очень трудно определить соответствие ран живого человека ранам мертвого тела, особенно если живой прятал свои повреждения под повязками, а мертвец предстает хоть и с открытым лицом, но— лишь в виде фотографического портрета.

Сказать, что к чайному столу после демонстрации снимка мы направились с большим аппетитом, было бы преувеличением.

Стукалин еще долго терзал нас вопросами, после чего уже собрался было отправиться восвояси, как в гостиной появилась горничная и объявила:

— Елена Сергеевна, к вам господин Легонтов пожаловали.

Я не успела ничего решить по поводу знакомства сыщика и полицейского агента — нужно ли было полиции знать, что Легонтов займется делом пропавшей барышни или нет?

Но теперь у меня не оставалось иного выхода, кроме как пригласить Александра Матвеевича в гостиную и представить их с агентом Стукалиным друг другу.

— Мы хорошо знакомы с господином Легонтовым, мадам, — ответил Стукалин, улыбнувшись кривой и не слишком лучезарной улыбкой. — Как поживаете, Александр Матвеевич? Как здоровьице?

— Благодарю, Терентий Иванович, вашими молитвами, — сдержанно ответил сыщик.

— Я смотрю, все-то вы в делах, батенька, все в хлопотах, совсем себя не бережете. Ни одно убийство в Москве без вас не обходится. Наш пострел везде поспел…

Сказано это было так многозначительно, словно Стукалин подозревал, что Александр Матвеевич и есть главный московский душегуб и должен нести за все эти убийства личную ответственность. Легонтов предпочел не заметить намека.

— Мое дело такое, Терентий Иванович, главное в нем — расторопность, — миролюбиво заговорил он. — Волка ноги кормят, вот и бегаю по Москве в поисках истины.

— Да уж вам, сударь мой, грех жаловаться. Дела ваши, слышно, хороши, на двухэтажный каменный домишко под Петербургом уже со своей расторопностью набегали, в столицу перебираетесь. Славно, славно. Не каждому любителю истины так пофартит. Что ж, господа, не буду у вас более время отнимать, тем паче, новый визитер к вам пожаловал. Александр Матвеевич, надеюсь, завтра и к нам в Сыскное визит нанесете? Если уж вы, батенька, за это дело взялись, так извольте от полиции не таиться. Что узнаете — поделитесь. Какие счеты между своими людьми?

— А на взаимную помощь со стороны Сыскного позволите надеяться? — добродушно поинтересовался Легонтов. — Свои люди, сочтемся…

— В границах разумного, батенька, в границах разумного, — посуровел полицейский агент. — В интересах дознания не все разглашать дозволяется, наша служба — казенная, не взыщите.