"Не имей сто рублей..." - читать интересную книгу автора (Горбачевская Елена)

19. В заботах о хлебе насущном

Итак, закончив «отмывку» денег, мы приступили к следующей стадии реализации нашего плана. А именно собрались прикупить чего-нибудь съестного. Сережа по укоренившейся за последние годы привычке собрался было уже мчаться на Комаровку, да я его остановила. Что-то всплыло в памяти, что первое время после ввода белорусских денег их не очень охотно брали, предпочитая «деревянные». Так что было решено сначала посетить ближайшие магазины. Тем более, что тогда, то есть сейчас, в 1992-м, на рынке можно было купить еще далеко не все продукты.

В общем, выбрали мы парочку наиболее хрустящих купюр и отправились в магазин.

И благополучно обломались.

Поскольку давным-давно забыли о таком явлении, как дефицит. А оно, то есть он, расцветал на прилавках пышным махровым цветом. Ибо кроме этого цвета и жалких почерневших костей на них, на прилавках, больше ничего не было. Не радовали глаз яркие упаковки импортных продуктов. Да и серых отечественных не было. Оказывается, на сахар, муку, крупы и масло все еще существовали талоны. Причем не было никакой вероятности, что эти продукты когда-нибудь поступят в продажу, и талоны удастся отоварить. Пробежавшись по нескольким магазинам, мы обнаружили в одном месте более чем странную картину. Возмущенные покупатели устроили что-то вроде митинга перед «черным ходом». Даже милиция приехала. Не в наших интересах было обращать на себя внимание, но из бессвязных выкриков пенсионеров и ответных реплик стражей порядка у нас сложилось следующее мнение о развитии ситуации.

Оказывается, и сахар, и мука, и другие продукты имеются в изобилии на рынке. Но там цены выше. Если в магазине сахар должен продаваться по 42 рубля за килограмм, то на рынке — 60-70 рублей. Зато в магазине появления его, сахара, люди ожидают уже несколько дней. Стоят в очередях, составляют списки, скандалят по поводу «Вас тут не стояло!», трогательно пишут номерочки на руках. А вожделенный сахар так и не привозят. И поэтому, со слов милиционеров, по городу время от времени вспыхивают «сахарные бунты», когда очереди начинают чуть ли не громить витрины.

Хочу обратно, в 1997-й!

Оказывается, за пять лет мы уже благополучно отвыкли от этого дурдома, от талонов, купонов, визиток и прочих пережитков социализма.

— Хорошо еще, что нас не занесло чуть-чуть пораньше, когда для того, чтобы купить буханку хлеба требовались эти дурацкие купоны, — бурчал Сережка, укладывая в пакет молоко, наш единственный пока трофей.

— Да уж! — не могла я с ним не согласиться. — Попади мы в те времена, так вообще неизвестно что бы делали. Советских-то денег у нас нет! А помнишь, как тряслись над этими купонами! Зато потом напечатали их столько, что не знали, куда девать. У Маринки в тире до сих пор целая куча мишеней лежит, отпечатанных на обратной стороне купонов. В этом есть даже что-то символичное.

Сережа только хмыкнул в ответ.

И в это время мы увидели, что в мясном отделе продаются яйца. То есть в лучших традициях советской государственной торговли яиц на витрине не было. Как и ценников. И только какой-то мужчинка уныло-интеллигентского вида тоскливо повторял, протягивая чек за прилавок: «Девушка, отпустите яйца! Девушка, отпустите яйца!» Наконец появилась вызываемая «девушка», которая оказалась особой бальзаковского возраста и рубенсовских форм и на весь магазин громогласно заявила: «А я их и не держу!»

Мы с Сережей синхронно прыснули, мужчинка сначала покраснел, потом побледнел, а потом спаковал яйца в сумку. Приобретенные, разумеется.

— Знаешь, мне тут еще один яичный случай вспомнился, — стала я рассказывать мужу, стоя в очереди в кассу. — Дело было зимой, стоял страшнейший гололед. Молодая женщина гуляла по улице с маленькой дочкой и увидела, как какой-то мужчина несет целую упаковку яиц. Дефицит несусветнейший! Бедный, подумала женщина, сколько же он стоял за ними в очереди! А такой гололед, упадет еще, разобьет, и все старания — насмарку! В этот момент девочка стала капризничать, и женщина наклонилась к ней. Вдруг сзади — бум-м-м!

— Мужик упал?

— Она тоже так подумала. Решила даже что вот мол, накаркала. Подходит к нему, а он никак подняться не может, ноги скользят, и только задница кверху торчит. Она ему так сочувственно и говорит: «Мужчина, а как же Ваши яйца?» Он удивленно оборачивается, и оказывается, что это — совсем другой мужчина. А тот как шел, так и пошел! — закончила я историю. — Пожалуйста, два десятка!

Ну, что ж, яйца купили, неплохо.

Как бы то ни было, но крупные купюры мы разменяли, получив на руки полный «зверинец» вперемешку с уже забытыми советскими деньгами. Можно было отправляться на Комаровку.

Естественно, Комаровка, как и вся республика, делала только первые шаги к рынку. Не было отлаженных систем поставок из-за рубежа. Это был колхозный рынок в прямом понимании этого слова. То есть колхозники привозили то, что им удалось вырастить и изготовить. Редкими залетными птахами выглядели посредники, которые занимались целевыми поставками того же масла или злополучного сахара.

Хорошо, что мы разменяли в магазине «крупные» купюры! Очень неохотно народ брал наш «зверинец», а уж когда мы пробовали расплатиться «зубрами», то и вообще нос воротил: то сдачи нет, то еще что-нибудь. Вот смех, да и только: в наше время, в 97-м, на эти деньги уже ничего не купишь, а сейчас — еще. Зато даже одной разменянной купюры нам хватило на то, чтобы основательно затариться самыми необходимыми продуктами.

Прихватив целую пачку свежих газет, мы вернулись домой.

Я растерянно топталась по кухне, озирая нашу добычу.

Ни макарон быстрого приготовления, ни даже просто белых макарон мы не купили. Какие-то серые рожки из муки сорта восьмого, не меньше. Картошка молодая, это радует. Она, оказывается, растет несмотря на катаклизмы и реформы. Огурцы-помидоры ведут себя аналогично. А вот с колбасой напряженка. Удалось купить только очень дорогой по нынешним меркам сухой. Естественно, никакой тушенки нет и в помине. Про куриные окорочка, которые продаются просто так, без самих куриц, здесь, то есть сейчас, слышали только в контексте описания жизни в Америке в разделе «Их нравы». Говяжью вырезку, которую мы купили по «несусветной» цене — 70 рулей за килограмм — можно использовать только для домашнего питания, с собой ее ведь не возьмешь. Вот и получается, что для обратного путешествия у нас есть только палка сухой колбасы да эти серые макароны. Негусто.

Зато отбивные с молодой картошечкой и овощным салатиком на обед — очень даже неплохо! Правда, грузинский чай третьего сорта, от которого мы уже давным-давно отвыкли, к кулинарным изыскам не отнесешь, но за неимением лучшего и этот сойдет. Тем более, что для нас, вывалившихся из девяносто седьмого года, он является даже некоторой экзотикой.

Впрочем, экзотики и кроме него хватало с избытком. Даже зашкаливало. Особенно в газетах, которые мы просматривали, давясь этим самым грузинским чаем.

Сводки о повышении цен, словно сообщения с поля боя.

Такие же сводки о пожарах. Запрещен выезд за город, розжиг костров и прочее. Это вообще весело. Как же мы тогда доберемся до этого злополучного Черного озера?

Информация о средней заработной плате, которая в мае составляла 3 484 рубля. Вряд ли она в разы изменилась к июлю, так что наша сумма, даже с учетом сегодняшних трат, выглядит вполне прилично.

Сообщения с олимпийских игр. Первые результаты, медали. Последнее выступление объединенной команды Советского Союза, которого уже нет.

Интервью и выступления первых лиц государства. Фамилии, давно канувшие в Лету: Шушкевич, Богданкевич.

Забавно. Господин Богданкевич с пеной у рта утверждает, что нынешние денежные знаки республики — явление временное. Напечатаны только для использования в короткий период. Даже не деньгами называются, а расчетными билетами, многоразовыми купонами. То есть подождите, ребята, вот-вот появятся настоящие белорусские деньги. Они уже заказаны, печатаются где-то за рубежом. В ближайшем будущем войдут в употребление.

Так смешно. В ближайшем будущем! Как будто кому-нибудь дано знать свое будущее! И невдомек им, этим высокопоставленным чиновникам, которые сейчас, в 92-м, считают, что вершат судьбы мира, что через каких-то пару лет о них никто и не вспомнит! Что станут они такими же призраками, как те самые постоянные белорусские деньги, которых так никто ни разу и не увидел. Хотя, говорят, действительно были они отпечатаны. Только власть переменилась, а с ней и деньги. В одном был прав бывший главный банкир. Все «зайчики-белочки» действительно были временными деньгами. Потому как сдохли собственной смертью, отравившись нездоровой и неудобоваримой экономикой.

Очень весело выглядят объявления от народной корпорации «Грамада», которые предлагают населению покупку облигаций. До пресловутого российского «МММ», конечно, далеко, но для нашей маленькой Белоруссии это была самая знаменитая пирамида.

Ага, а вот и кое-что интересное.

— Сережа, послушай! Гороскоп для близнецов: «Прекрасное время для путешествий и развлечений. В последней декаде месяца (имеется в виду август) вероятны проблемы с родственниками и жильем». Ага, это, верно, о том, что мы сами вернемся из Смоленска. А вот дальше: «Будьте сдержаны и осторожны в еде, опасайтесь сквозняков». Так что когда поедем обратно, тебя не стоит кормить.

— А что про тебя написано?

— Да так, ничего особенного…

Да уж, ничего особенного! «Будьте осторожны в отношениях с любимым человеком! Возможно возникновение непонимания и сложностей в будущем».

Я отложила газету. В будущем? Что такое для нас будущее? Конец июля 1992 года, который мы уже однажды успешно пережили или 1997-й, в который надо еще попасть? И где нас действительно ждут сложности в семейной жизни. Только это там, в совершенно другом времени, а значит, в другом мире. А здесь и сейчас будущее неопределено. И никакой гороскоп не поможет его узнать.

Я задумалась. А есть ли будущее вообще? Нас так долго приучали только о нем, о светлом будущем думать и мечтать, что это стало частью нашей жизни. В будущем у нас будет просторная квартира, много денег. Значит, надо плюнуть на настоящее для того, чтобы хорошо и спокойно жить в будущем. Словно пишешь черновик сочинения. А потом вдруг получается, что прозвенел звонок с урока, а чистовика и нет. Двойка!

Я не знаю, что будет завтра. И даже не в переносном смысле, когда под «завтра» подразумевается предстоящий месяц или год. А в самом прямом. Может быть, именно завтра закроется эта «дырка» во времени, и мы перестанем существовать. Просто физически нас не станет. И даже если мы успешно переберемся назад, тоже неизвестно, что будет.

Но ведь пока мы живы. Даже пока вместе. Значит, надо жить. Здесь и сейчас. Несмотря на фокусы со временем и сложности во взаимоотношениях.

Течет поток времени. С каждой секундой призрачное будущее превращается в реальное настоящее, которое через секунду уходит в прошлое. В непоправимое прошлое. Прекрасное или ужасное, но оно уже там, далеко. И его нельзя изменить. В одну и ту же реку нельзя войти дважды. И от того, каким будет настоящее, зависит оно, прошлое. По крайней мере наше к нему отношение, наше восприятие его событий. И будущее тоже. Потому что именно в нем, настоящем, будущее зарождается и растет и отдельно от него не существует. Его просто нет. Его, светлого будущего, нельзя просто ждать. Нужно жить. Жить, вдыхая полной грудью каждое свое мгновение. Ибо никому неизвестно, какое оно на вкус, последнее, и когда оно наступит…