"Право первой ночи" - читать интересную книгу автора (Красавина Екатерина)

Глава 5

Дома вежливо, но пытливо поинтересовались, неужели у меня теперь внеурочная работа.

— Да, — соврала я. — У фирмы много контрактов, проектов. Происходит расширение объемов работы по всем направлениям. Приходится вкалывать.

— Это похвально, — проскрипел отец. Они с матерью ужинали на кухне, куда я зашла на минуту — схватить бутерброд с колбасой и стакан горячего чая. — Работа образует людей.

— Вот именно работа… образует, — подчеркнула я.

— Это ты о ком? — побагровел папашка.

Став безработным, он чокнулся окончательно. Во всем ему чудился подвох и подкалывание.

— Я вообще говорю. Я могу иметь собственное мнение. В конце концов я не маленькая.

— Оставь ее в покое, — тихо сказала мать.

— Да, чуть не забыла. — Я пошла в коридор за сумкой, а когда вернулась на кухню, то выложила на стол пятьсот долларов.

— Возьми, мам. На стиральную машину. Сколько можно горбатиться над ванной. Да и душа никогда нормального не примешь. Вечно что-то над тобой стекает и капает.

Отец как-то разом сник. Наверное, он решил, что своим жестом я намекаю на его полную финансовую несостоятельность.

Я посмотрела на мать. Ее губы скривились, словно она собиралась заплакать.

— Ну что ты, мам, все нормально. — Я обняла ее и быстро чмокнула в щеку. — Я попью чай в комнате. Не буду вам мешать.

Я смотрела телевизор, когда заявилась Ника. В нежно-розовом платье. Если я что-то понимаю в одежде, куплено оно было не на китайском рынке и даже не в дорогом универмаге, а в бутике, где зеркала режут глаза, как лазерные лучи, а продавщицы надменны, как английские принцессы.

— Привет!

— Привет! — буркнула Ника. — Что смотришь?

— Какую-то бодягу.

— Если это бодяга, то чего пялишься?

— А что еще делать? Ника фыркнула.

— Заведи себе классного трахальщика. Слабо?

— Кандидатуры не устраивают. Планка слишком высока. Не то что у некоторых… Готовы всегда. Готовы везде…

Ника встала напротив меня; подбоченившись.

— На меня намек?

— Нет. На других.

Ее лицо налилось кровью, и я подумала, что скоро она станет вылитым папашкой. Тот тоже от любого пустяка багровеет и психует.

— Не люблю я твои шуточки!

— А что ты вообще любишь?

— Многое. Но тебе эти вещи недоступны. Например, это платье.

Я делаю вид, что платье — ничего особенного.

— От Дольче анд Габбаны? — ехидничаю я. Лицо Ники внезапно озаряется радостью.

— Представь себе — да. Попала в точку. Дольче анд Габбана. Хоть в чем-то ты кумекаешь!

— Я кумекаю во многом. Иначе не работала бы секретаршей в солидной фирме.

Ника наклонилась ко мне, и я уловила аромат ее духов. И еще странный запах. Агрессии и враждебности.

— Работай дальше, кто же тебе мешает? Гнобись в вонючей конторе…

— Пошла ты! Сама бы поработала.

— Зачем? Я бабки и так имею.

— Давно ли?

— Не твое дело!

— Спишь с толстым папиком?

— Почему папиком. Это — не папик… — И тут Ника замолкает. А у меня просыпается любопытство.

Откуда у нее такие деньги? Представить себе, что какой-нибудь рекламный магнат или автомобильный туз потерял голову от Никиных прелестей, я при всем желании не могла. На суперкрасотку Ника не тянет. Внешность самая обычная, правда, когда накрасится — ничего. Фигура — средняя. Шарма — ноль, обаяния — тоже. Откуда же у нее деньги? Стала наркодилером? Это больше смахивает на правду. Но тогда Ника может загреметь в любой момент. Хотя она порядком треплет мне нервы и кровь, но все же это — моя сестра…

Она садится рядом со мной на диван. В другом углу. И, не глядя на меня, впивается в экран. Потом берет пульт и переключает. Так она делает всегда. Но сейчас я не спорю с ней. Мне страшно.

— Ника! — окликаю я ее.

— Что? — цедит она сквозь зубы.

— Ты связалась с наркотиками? Распространяешь их?

— Какое тебе дело?

— Ника! Не надо! Я буду делиться с тобой зарплатой. Только прошу тебя, не связывайся с наркотиками, дилерами, перекупщиками. Тебя подставят, и ты загремишь. Станешь стрелочником.

— Не хочешь носить мне передачи?

— Ника! — хватаю я ее за руку. — Не надо!

В ее взгляде что-то мелькает.

— Дура! — бросает она, высвобождая свою руку. — Ничем таким я не занимаюсь.

— Правда, Ник? Честное слово? — обрадовалась я.

Она посмотрела на меня, как на идиотку.

— Клянусь на Библии!

По телевизору показывали очумелый боевик. Пальба, грохот. Негр мочит всех из автомата. Высоченный небоскреб, похожий на рождественскую свечку, медленно оседает от взрыва террористов…

— Как Паша? — Это был последний Никин кавалер. В меру щедрый в отличие от других.

— Без понятия. Я его давно не видела.

Значит, это не Пашка. Ее содержит кто-то другой. Но кто? Рано или поздно Ника пробалтывалась мне о своих ухажерах. Ей нравилось хвастаться своими трофеями. Но здесь она молчит. Как воды в рот набрала. И это непонятно.

— Он богат? — захожу я с другого конца.

— Кто?

— Ну твой новый спонсор?

Ника делает глубокий вздох. Хрупкое взаимопонимание, установившееся между нами пару минут назад, нарушено.

— Ав-ро-ра, — раздельно говорит она. — Ты мне надоела. Понимаешь? Я имею право на свою личную жизнь или нет?

— Конечно, имеешь. Но мне интересно знать, как у тебя на личном фронте. Все хорошо?

— Прек-рас-но, — отчеканивает она. — Лучше не бывает. Но тебе я ничего не скажу.

— И даже не познакомишь?

— Тем более.

— Боишься — уведу?

— Вот именно!

— Странно!

— Почему?

— Да так.

Ника встает с дивана и начинает раздеваться. Стягивает через голову платье. Остается в одних трусах.

— Выключай свет! — шипит она.

— Сей секунд! — Я протягиваю руку к выключателю и щелкаю им. Комната погружается в темноту.

Утром я проснулась в семь, встала, накинула халат и посмотрела на спящую Нику. Она лежала лицом к стене, волосы разметались по подушке. Я прислушалась. Спит. Я осмотрелась по сторонам. Мне была нужна Никина сумочка. Я вчера видела ее. Черная с серебряной пряжкой на боку. Куда же она ее дела? Сумочки нигде нет. И я занервничала. На стуле — нет, на столе нет. Я заглянула под кровать. Валяется в дальнем углу у стены. Ника специально ее туда забросила? Подальше от меня? Чтобы я не нашла там наркотиков? Она же вчера клялась и божилась, что больше не связывается с ними?

Для того чтобы достать сумочку из-под кровати, надо взять длинную палку из ванной и аккуратно подцепить за ремешок. Есть и другой способ. Самой залезть под кровать. Идти в ванную было чревато непредсказуемыми последствиями. Меня мог остановить папашка и втянуть в длинный разговор, из которого я навряд ли быстро выпутаюсь. А в этот момент может проснуться Ника. И тогда прости-прощай мое знакомство с Никиной сумочкой. Точнее, с ее содержимым. Поэтому, взвесив все «за» и «против», я решаюсь лезть под кровать. Ника слабо шевельнулась во сне, перевернулась на бок и тихо застонала. Мне захотелось подойти к ней и дунуть на лицо. Отогнать страшные сны, как я когда-то делала в детстве. Но я поборола это искушение. Мы уже давно не были детьми, и сейчас передо мной стояла совсем другая задача.

Я встала на четвереньки, потом легла на пол и стала осторожно ползти вперед. Внезапно я подумала, что надо было подпереть чем-нибудь дверь комнаты. Если сейчас сюда войдет папашка, он разбудит Нику. Но все обошлось. Я хватаю Никину сумочку и ползу обратно со своей добычей. Когда я распрямилась, мне показалось, что Ника не спит, а притворяется и смотрит на меня сквозь ресницы. Но это мне лишь показалось, потому что дыхание у Ники — ровное, а глаза — закрыты. Я стою посредине комнаты с сумочкой и лихорадочно соображаю: что мне делать дальше. Осматривать сумочку здесь — рискованно. Идти с ней в ванную — тоже. Придется все-таки рискнуть. Но делать все надо очень быстро. Как говорится, в темпе вальса.

Я раскрываю сумочку и вываливаю ее содержимое на диван. Чего тут только нет. Такая маленькая дамская сумочка, а напихано… Мобильник «Нокиа»! Я не знала, что Ника купила мобильник! Даже номер своего сотового не дала! Ну и сестренка! Развела секреты! Я смотрю дальше. Записная книжка, темные очки, упаковка одноразовых платков, пачка презервативов, жевательная резинка «Орбит», две расчески, карамель «Бон пари», кошелек. Я раскрываю его. Триста баксов и семь российских сотен. Пудра. Дорогущая. Золоченая, с подписью на верхней крышке — «Нина Риччи». Платье от Дольче энд Габбаны, пудра от Нины Риччи. Помада в золоченом тюбике. Тоже под стать пудре. Я верчу эти предметы в руках. Замахнулась сестренка на шикарную жизнь. Подцепила на крючок богатую рыбку и затаилась. С кровати до меня долетает скрип. Я замерла, затаив дыхание. Впечаталась в диван. Намертво. Если Ника сейчас неожиданно проснется — мне капут. Она растерзает меня на мельчайшие кусочки. Меня не смогут даже похоронить — не соберут останки. Но моя тревога была ложной. Я продолжаю свой осмотр. Я роюсь, как заправский кладоискатель в надежде найти неизвестное сокровище. Так… дальше… Браслет в виде тонкой цепочки. Конечно, золотой. Ника теперь на дешевку не разменивается. И я ее понимаю. Жить хочется по максимуму.

Я продолжаю осмотр. Телефонная карта. Билет на метро. Реклама кухонной мебели. Наверное, сунули при выходе из метро. Все. Ничего такого, что указывало бы на ее воздыхателя. От досады мне хотелось завыть и стукнуть кулаком по дивану. Вторую часть своих пожеланий я осуществила. Диван был мягким и стучать по нему можно было сколько угодно. Облегчения мне этот жест все равно не принес. Я листаю записную книжку. Телефоны, имена. Попробуй вычислить: кто есть кто.

Я складываю все обратно в сумочку. Последней была пудреница. Я решилась раскрыть .ее, посмотреть, как выглядят шикарные пудреницы шикарных дам. Пока есть возможность. А то завтра Нике дадут коленом под мягкое место, и вся ее роскошь мгновенно кончится. Я раскрываю пудреницу, и оттуда выпадает сложенная вчетверо бумажка. Я разворачиваю ее и читаю адрес. Большой Харитоньевский переулок, дом двенадцать, квартира девять. Код 953. У меня нет ни капли сомнений: это адрес Никиного любовника. Того, кто покупает ей платье от Дольче энд Габбаны и пудру от Нины Риччи. Поэтому она и хранит эту бумажку в потайном месте.

Я быстро переписываю адрес и код в свою записную книжку. Что же! Я нашла, что хотела. И Никины тайны скоро перестанут быть таковыми.


Вячеслава Александровича я увидела только во второй половине дня. До обеда он отсутствовал. Он выглядел озабоченным и усталым. Как обычно за последнее время. Он подошел ко мне, я встала и протянула ему папку бумаг: напечатанные документы и проект на подпись. Он взял папку из моих рук и спросил:

— Как вчерашний день? В новом качестве у Натальи Родионовны?

— Все нормально.

— Зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет.

В кабинете он предложил мне сесть в кресло для посетителей и без всяких предисловий сказал:

— Все, что я сейчас скажу вам, должно остаться строго между нами.

— Я клянусь в этом, — с жаром сказала я. — Не сомневайтесь во мне.

Легкая улыбка скользнула по его губам. Больше всего в шефе мне нравилась вот эта легчайшая ироничная улыбка. Она стремительно возникала и так же стремительно исчезала. В ней была печаль и мудрость человека, знавшего о жизни все. Или почти все.

— Наталья Родионовна — тяжелобольной человек. Помимо сердца, — он запнулся и какое-то время смотрел прямо перед собой, как будто обдумывая, как лучше сформулировать свою мысль, — у нее серьезное психическое расстройство, — резко сказал он. — Мании, галлюцинации. Прошу вас иметь это в виду.

Я удивилась. Наталья Родионовна не показалась мне дамой с расстроенной психикой. Напротив, ее язвительные реплики и подкалывания говорили мне, что с рассудком у нее все в порядке. Но мужу лучше знать собственную жену. Тем более я видела ее всего один раз.

— Я буду внимательна к ней, — заверила я его.

— Напротив, я прошу вас разубеждать ее. Если Наталья Родионовна будет делиться с вами своими… своими фантазиями, не поддерживайте ее в этом. Договорились? Это моя просьба к вам.

— Я сделаю все, как вы хотите.

— Хорошо, приступайте к своим обязанностям. Я встала и вышла из кабинета.

Работы было много: я перепечатывала документы, отвечала на звонки. Когда в приемную вошел Руслан, я сразу опустила голову и сделала вид, что напряженно работаю. Я помнила, как он небрежно обращался со мной в прошлый раз, и готова была дать ему отпор. Но здесь случилось нечто неожиданное. На документ, с которым я работала, легла роза. Алая роза на длинном стебле. Я растерялась и подняла глаза.

— Это вам.

Я молчала, не зная, что сказать.

— Примите мой скромный подарок в знак вашего расположения.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарила я, откладывая розу в сторону. — Красивый цветок.

— Работы много?

— Как всегда.

Я старалась быть деловитой и краткой. Настоящей секретаршей, которая не пускается в длинные разговоры с посетителями. А соблюдает дистанцию.

— Да… Ольга, — протяжно сказал Руслан. Он стоял довольно близко от меня. Я чувствовала аромат его одеколона и обжигающий взгляд черных глаз. Соблазняет он меня, что ли, мелькнуло в голове. Может, у него хобби такое: соблазнять секретарш. Моя догадка оказалась верна. Потому что следующими словами Руслана были:

— А что вы делаете сегодня вечером?

Кто сказал, что настоящая женщина не сможет выпутаться из щекотливого положения? Всегда можно вежливо отказать, не задев честь и самолюбие мужчины. И я собиралась это сделать, но меня опередили.

— Возражений я все равно не приму.

— Это почему же? — Маска чопорной секретарши постепенно слетала с меня.

— Потому что таково мое желание.

— Вот как! — Мои брови взлетели вверх. — Но ваши желания могут не совпадать с моими.

— Это и надо выяснить…

— Каким образом?

— Во время ужина.

— Странное предложение, — сухо сказала я. — Очень!

— Нормальное. Сколько вам лет?

— Это к делу не относится!

— Еще как относится. Вы молоды, перед вами прекрасное будущее. Но в «Морском бризе» вы еще не были.

— И что с этого?

— Я хочу сегодня ликвидировать этот пробел в вашей жизни.

— Интересно! Это единственный пробел, который вы собираетесь сегодня ликвидировать? — И я посмотрела на него. В карих глазах Руслана плясали насмешливые искорки.

— Пока — да.

— Понятно!

— Ну так как? Во сколько договоримся встретиться?

— Ничего не получится. Сегодня вечером я занята!

— У Натальи Родионовны. Я знаю. Но вы работаете там до девяти. Я подъеду прямо к дому. В девять ноль-ноль.

Как я хотела сказать «нет»! Но почему-то вырвалось «да».

— Ну и прекрасно.

А когда Руслан покинул кабинет, я поняла, что передо мной стоит неразрешимая проблема: мне не в чем пойти в ресторан.


Мне нравится расхожее выражение, что совесть — это понятие растяжимое. Во всяком случае моя совесть растянулась не знаю до каких пределов, потому что я решила схапать на вечер одно из новых Никиных платьев. Если бы она была здесь, я бы спросила у нее разрешения. Но она непонятно где, а я не могу опозориться перед Русланом. Так что… разговаривала я сама с собой, роясь в шкафу, — все в порядке.

На розовое платье от Дольче энд Габбаны я наткнулась сразу. Померила. Я была объективной. И справедливой. Платье шло мне намного больше, чем Нике. Этот нежно-розовый выгодно оттенял мои темные волосы и карие глаза. Но как я пойду в таком платье к Наталье Родионовне? Там все хорошо разбираются в фирменных шмотках. Могут подумать, что я — новая пассия шефа и он втихаря отщипывает мне кусочки от своего финансового пирога. И здесь я нашла выход из затруднительной ситуации. Я пойду в будничной одежде, а платье спрячу в сумке, тем более что оно из немнущейся ткани. И переоденусь на лестнице или в укромном закутке. Так я и сделала.

В этот раз я шла к Наталье Родионовне с опаской. Общаться с психически больным человеком — занятие не из легких. К тому же неизвестно, что она может выкинуть в любой момент. Кто знает, что ей взбредет в голову?

Время пролетело довольно быстро. Большую часть я сидела около постели Натальи Родионовны и молчала. Она дремала, полуприкрыв глаза. Украдкой я посматривала на будильник, но старалась делать это незаметно, потому что боялась, что в любой момент Наталья Родионовна откроет глаза и увидит, что я пялюсь на циферблат.

Когда за мной закрылась дверь квартиры Викентьевых, я поняла, что сейчас мне предстоит молниеносно проделать маленькую операцию: переодеться так, чтобы на меня случайно не наткнулся никто из жильцов дома. Несмотря на то, что в этом элитном доме царила торжественная пустынность, я жутко боялась, что кто-нибудь увидит мои манипуляции с одеждой и будет выяснять, что я здесь делаю и чем занимаюсь. Укромных закутков в доме не было. Оставалась лестница. Поставив сумку на ступеньки, я мигом стянула с себя блузку, потом — брюки. Сняла лифчик, потому что платье было сильно декольтировано. И покидала все в сумку. И тут я почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Повернув голову, я увидела, как в щелочку двери на меня восхищенно глазеет лысый старикашка, причмокивая губами. На элитного жильца он никак не тянул, но, возможно, это был папаша какого-нибудь бизнесмена, который вместо дома престарелых отправил отца в престижную квартирку, предварительно переписав ее на себя или своих детей.

Я посмотрела на старика гневным взглядом в надежде, что он быстро захлопнет дверь. Я ошиблась. Щель стала шире. Теперь я могла лицезреть похотливого старикашку в полный рост.

— Отлично! — сказал он, кивая на меня. — Первый сорт.

— Неужели? Может быть, вы все-таки закроете дверь?

— А зачем? — искренне удивился старикашка. — Я же не каждый день могу видеть почти обнаженную барышню. Да еще с таким телом. — И он зацокал языком.

Я пыталась воззвать к остаткам совести, забыв, что согласно меткой поговорке там, где у мужчин была совесть, вырос х… Дверь распахнулась во всю ширь. Я выглядела, как испуганная нимфа. В одних трусиках, прикрывая грудь руками. Больше всего мне хотелось запульнуть чем-нибудь тяжелым в этого сатира, но ничего подходящего под рукой не было. Не кидать же в него бюстгальтер.

— Мне кажется, что это дивный сон, — закатил глаза старикашка. — Прелесть!

Я была в крайне дурацком положении и не знала, что делать. И вдруг я нашлась.

— Хотите увидеть продолжение?

— Конечно, — заволновался старикашка. — Когда?

— Сейчас. Но надо заплатить.

— Сколько?

— Тысячу рублей. И я обнаженка. Вся.

— Господи! — всплеснул он руками. — Давай же!

— Гони сначала бабки, — суровым голосом сказала я. — Халява здесь не пройдет.

Старик нырнул в глубину квартиры, а я подхватила сумку и рванула по лестнице вниз. Моля об одном, чтобы все жители дома внезапно погрузились в сон, как гости в «Спящей красавице».

— Эй! — раздалось сверху. — Это кричал «мой старикашка». — Где ты?

«Э-э-й-й», — эхом откликалось в доме.

Перед первым этажом я остановилась. Не хватало только, чтобы меня а таком виде застукал охранник. Я поставила сумку на подоконник, достала розовое платье и быстро натянула его на себя. Кажется, мои муки остались позади. Проходя мимо охранника, я приветливо улыбнулась ему. Но он отвлекся от телика и подозрительно уставился на меня.

— Это не вам кричали сверху?

— Мне? — делано удивилась я. — Нет. Он ничего не ответил.

Выйдя на улицу, я поискала глазами машину Руслана. Навороченную иномарку. Какой-нибудь «Форд» или «Ауди». Но я ошиблась. Руслан стоял около черного джипа и смотрел на меня. Как я могла ошибиться! Конечно, такие роковые мужчины могут ездить только на джипах. Им не подходят ни элегантные «Тойоты», ни юркие «Ауди». Только джип, грозный и мощный, мог подходить Руслану.

Я подошла ближе. Руслан без тени улыбки смотрел на меня.

— Опоздала! — И показал глазами на наручные часы.

Я возмутилась. Я — не рабыня в его гареме!

— Дела!

— И кто задержал тебя? Наталья Родионовна?

— Она.

— Понятно! Садись!

Я села в джип, и мы поехали. Всю дорогу Руслан молчал. Молчала и я. Наконец он затормозил у ресторана с надписью «Морской бриз» и кратко скомандовал:

— Выходим.

В зале преобладали глубокие синие тона. Во всю стену было выложено мозаичное панно, изображающее море, чаек, большой белый парусник, дельфинов, выныривающих из воды. Я подняла голову. В глаза бросились маленькие изящные балкончики.

— Здесь будем располагаться? Или пойдем на второй этаж?

— Здесь.

Мы сели за столик, покрытый бело-синей скатертью.

— Блюда в основном из рыбы, но, если хочешь, можно заказать что-нибудь мясное. Изучай меню.

Я выбрала турнедо из копченого лосося в сметанном соусе. И салат из креветок с омарами. Руслан — баранью ногу, запеченную в тесте, и картофель-фри. И два бокала сухого белого вина.

Официант ушел. Руслан положил руки на стол и посмотрел на меня.

— Как работается?

— Мы приехали говорить о делах? Руслан рассмеялся.

— Не совсем.

— Не понимаю.

— Давай сначала расслабимся и отдохнем.

— Хорошо. — Я откинулась на спинку стула и полуприкрыла глаза. Играла музыка. Приятная, расслабляющая. Кажется, это был блюз. Печальный, как осенний закат, и волнующе-томительный, как южная ночь.

И вдруг меня пронзило острое чувство радости: я молода, сижу в ресторане с привлекательным мужчиной, слушаю замечательную музыку… Наверное, это отразилось на моем лице, потому что Руслан с удивлением посмотрел на меня. Я постаралась придать своему лицу прежнее выражение.

— Красивый ресторан, — сказала я.

— Я люблю здесь бывать. Приятная обстановка. Хорошая кухня. Здесь есть одно блюдо, которое напоминает мне еду, которую я ел в детстве.

Я молчала. Что я знала о нем? О его детстве? Ничего! Мы были случайными людьми, соединившимися на один вечер за ресторанным столиком. Случайными и чужими друг другу.

— Я никогда не думал, что когда-то буду жить в Москве. Никогда.

— Почему? — машинально спросила я.

— Потому что слишком долог был путь к ней. Я родился в горном ауле, и Москва была для меня недостижимой мечтой.

— Но она же сбылась!

— Да! Поэтому я часто удивляюсь. Мне кажется, что это — сон.

— Наверное, приятно, когда мечты сбываются.

— Конечно. Они обязательно должны сбываться. Рано или поздно. А у тебя есть мечта?

Разговор принимал странный, неожиданный оборот. Какое ему дело до моей жизни, до меня?

— Нет. Я ни о чем таком не думаю.

— А зря! Тогда у тебя был бы стимул идти вперед.

— Зачем?

— Надо жить так, чтобы каждый день был наполнен чем-то полезным. Чтобы он приближал к цели.

— Может быть.

— Сейчас у тебя хорошая работа… Но надо думать и о другом.

— О чем?

— О том, как из секретаря стать профи высшего класса. Это же не окончательная ступень в твоей карьере.

— Не знаю.

— Почему?

— Я не люблю заглядывать в будущее.

И это было чистой правдой. Зачем знать, что ждет тебя впереди? Может быть, там такое, что надо срочно брать веревку и вешаться. Или забиться в угол и никогда оттуда не выходить. Был такой царь Эдип, которому напророчили, что он переспит со своей матерью и убьет отца. Он бежал из дворца, скитался по глухим лесам. Но ему не удалось уйти от судьбы. Я уже не помнила всех перипетий этой истории, но в конце концов все произошло так, как было предсказано. Зачем тогда Эдипу было знать свою судьбу заранее? Какой в этом смысл?

— Жить только сегодняшним днем — глупо.

Что я могла на это ответить? Спорить мне не хотелось, вдаваться в длительные рассуждения — тем более. На меня вдруг навалились усталость и раздражение. Руслан почувствовал это и замолчал. Принесли еду. Некоторое время мы молча ели, потом Руслан сказал:

— Мне отец прислал письмо. Два дня назад. Мы часто перезваниваемся. Но он все равно пишет письма. Зовет меня к себе. Ему хочется, чтобы я был рядом. Я ведь старший сын.

— Ты из Дагестана?

— Нет. Ингушетии.

— У тебя большая семья?

— Да. Трое братьев. Две сестры. Мы все очень дружны.

И тут мне пришлось сделать величайшее усилие, чтобы не разрыдаться, потому что моей главной мечтой было, чтобы у меня была семья. Чтобы мать не смотрела на меня, как на пустое место, чтобы отец был добр и великодушен, чтобы Ника тоже была другой. Моей подругой. Как когда-то. Я помню Никину ладошку в своей. Когда мы шли зимой по улице, и она отворачивалась от метели, пряталась за меня. Это было очень давно. В детстве. Как будто бы в другом измерении. Почему-то Ника всегда боялась хлопьев снега, летящих ей в лицо. Ей казалось, что это — маленькие осы. А я защищала ее, успокаивала.

— С тобой все в порядке? — спросил Руслан.

— Да. Извини, просто кое-что вспомнила.

— Я хочу сделать тебе одно предложение… — Внезапно он замолчал.

Мне хотелось пошутить и спросить: «Руки и сердца?», но что-то в Руслане не располагало к таким рискованным шуткам. Поэтому я только спросила:

— И что это за предложение?

Напротив нас было зеркало. Я посмотрела в него. И удивилась. Мы с Русланом были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Оба темноволосые, кареглазые. Только моя кожа была светлее. Я вдруг вспомнила, что мне всегда нравились брюнеты. Почему-то я терпеть не могла блондинов. Мне они казались слишком изнеженными и слабыми. Словом, не настоящими мужчинами. А Ника, наоборот, сохла по блондинам…

— Я хочу быть в курсе всего, что происходит в «Алроте». И ты можешь помочь мне в этом.

Я была слишком расслаблена, чтобы отреагировать на эти слова сразу. Их смысл доходил до меня постепенно, медленно.

Мне захотелось встать и швырнуть в лицо Руслану салфетку или вылить на его костюм остатки вина.

— Разумеется, твои услуги будут оплачены. Неожиданно мне в голову пришла одна мысль.

— А Ольга?

— Что Ольга? — не понял Руслан.

— Ольга тоже была твоей осведомительницей?

— Тебя это не касается, — отрезал он.

Еще как касается! Учитывая ее… конец. Может быть… — Слова застыли у меня на губах, потому что Руслан посмотрел на меня таким взглядом, что я осеклась.

— Не говори ерунды!

— Это не ерунда!

— Ты будешь получать приличную сумму.

Мне захотелось немного поиздеваться над ним.

— Приличную — это сколько?

— Ну, скажем, долларов пятьсот в месяц.

— Так мало? — протянула я. Руслан поднял брови.

— А сколько ты хочешь?

— Надо подумать. Я могу подумать над этим предложением? Или должна давать ответ сию минуту? Сейчас?

— Соглашайся сразу. — Ясное дело, что он хотел сломить меня и подчинить своей воле. Но не на такую напал. Я не какая-нибудь покорная женщина Востока.

— Не могу.

— Что тебя смущает?

— Моральный аспект проблемы.

— Не понял?

— Вячеслав Александрович ко мне прекрасно относится. Доверяет. Я подрабатываю сиделкой у его жены. А ты предлагаешь мне предать его. Я же не Иуда, в конце концов.

— При чем здесь Иуда? Я не могу объяснить тебе все до конца. Но это совсем не то, что ты думаешь.

— Откуда ты знаешь, о чем я думаю?

— Догадываюсь.

— Нет. Я не могу принять это предложение.

— Твое решение окончательное и бесповоротное?

Я качнула головой. Утвердительно.

— Да.

— Подумай хорошенько, а потом бросайся словами.

Здесь я по-настоящему возмутилась:

— Я никогда не бросаюсь словами.

— Похвально. Но женщина — существо непостоянное.

— Давай не будем говорить о всех женщинах. Я могу отвечать только за себя.

— А я и говорю о тебе.

— На каком основании? Ты что, хорошо меня знаешь?

Руслан хотел что-то сказать, но сдержался.

— У меня есть опыт работы с людьми. Я знаю их психологию.

Мне вдруг стало грустно и захотелось уйти. Вот почему он пригласил меня в ресторан и сделал вид, что ухаживает за мной. Ему нужна не я, а информация, которую я могу ему поставлять. Как же все просто объясняется в этом мире. Не надо ничего принимать за чистую монету и верить людям. Ищи во всем корыстные мотивы, тогда не прогадаешь и не попадешь впросак!

— Мне пора!

— Еще не принесли десерт.

— Не хочу.

— Не обижайся. Мы можем остаться друзьями. Надеюсь, ты понимаешь, что этот разговор…

— Не волнуйся. Я все поняла. Я пойду. — И я не удержалась, чтобы не подпустить шпильку. — Может быть, я должна тебе за ужин?

Руслан вздрогнул, как от удара.

— Без комментариев.

— Спасибо за приятный вечер, — насмешливо сказала я. — Все было очень приятно.

Руслан ничего не ответил. Я уходила с гордо поднятой головой, но на самом деле с трудом сдерживала слезы.

Я вышла на улицу. Стояли сумерки, и силуэты домов резко выделялись на фоне вечернего неба. Кругом горели огни магазинных витрин и кафе. В воздухе было разлито летнее марево. Приятный летний вечерок… Но я была как потерянная. Вроде бы не произошло ничего трагичного и печального. Но все равно на душе оставался муторный осадок. Не надо было тебе, голубушка, губу раскатывать, насмешничала я над собой. Ты и вправду поверила, что такой интересный мужчина будет просто так водить тебя в ресторан? Очень ты ему нужна! У него таких девиц навалом! Крутится небось с топ-моделями. А тут как же, снизошел до бедной секретарши! А тебя этот факт не насторожил. Ты решила, что привлекла его собственной персоной. Наивная душа! Лохушка! Ника, наверное, в два счета раскусила бы этого мачо. А ты… расслюнявилась и уши развесила. Он тебе о своей мечте рассказывал, письмах, которые ему папаша присылает. Как трогательно! Можно слезу от умиления пустить! Он старался расположить тебя, думал, что после ресторана ты вся разомлеешь и выполнишь любое его желание. Интересно, Ольгу он тоже водил в рестораны, ухаживал? Я вспомнила, что с Ольгой они общались, как близкие люди. Может быть, она была его любовницей? А потом, когда она стала опасна… он убрал ее? Я остановилась. По моей спине пробежали мурашки. Тогда все становится на свои места. И ясно, почему убили Ольгу. Она просто перешла ему дорогу. Но как? Стала угрожать разоблачением? Шантажировать? Просить все больше и больше денег! Ну конечно, как же я не подумала об этом раньше! На лечение матери требовались большие суммы, вот она и стала поднимать планку. Руслан испугался Ольгиных возрастающих аппетитов и убрал ее. Естественно, не сам, а чужими руками. А может быть, и сам… Я шла по улице и чувствовала, как мои щеки пылают от возбуждения. А если Руслан решит, что я тоже могу представлять для него определенную угрозу? Ведь теперь я знаю, что он хочет владеть информацией о делах «Алрота». Вдруг он посчитает, что я не смогу держать язык за зубами? Зачем ему нервничать, дергаться? Не проще ли все решить одним махом? Убрать меня! Нет человека, нет проблем!


Когда я через два дня пришла к Наталье Родионовне, она была в неплохом настроении. Я это поняла сразу, как только переступила порог ее комнаты.

— А, Аврора! Проходите, — приветствовала она меня. — Лекарство на тумбочке. Принесите воды.

— Сейчас.

Когда я пришла со стаканом воды, Наталья Родионовна уже сидела на кровати и читала газету.

— Какая гадость! — сказала она, отшвыривая ее.

— Что-то неприятное?

— Да просто гадость! Гадость и чушь! — И она брезгливо поджала губы. — Журналисты пишут черте что. В погоне за сенсацией готовы все опошлить и испоганить.

— Да, — поддакнула я ей. — Продажный народ. Я обратила внимание, что публикации о разного рода необычных извращениях, притонах, маньяках не сходят со страниц отечественных СМИ. Как будто все население России поголовно жаждет знать подробности сексуальных приставаний озабоченного папашки к несовершеннолетней дочери или не может уснуть без описаний интимной оргии двух шоферюг и трех лимитчиц, закончившейся поножовщиной.

— Пишут о том, как мать оставила двухлетнего ребенка без присмотра на два дня и укатила к своему сожителю в Подмосковье. Ребенок нечаянно сунул пальцы в розетку, и его ударило током. Насмерть. А мать в это время веселилась в компании. Пила и гуляла. Как можно писать об этом? Не может мать так поступить. Не может, и все.

— Всякое пишут.

— Но это уже предел. Вернее, полный беспредел. — Наталья Родионовна, как всегда, резка и категорична в своих оценках. — Это же ее родная кровинка. Что она, не чувствовала, что ее ребенку в это время плохо? Что он умирает?

— Наверное, не чувствовала. Была пьяная. Наталья Родионовна смотрит на меня с негодованием.

— Вы еще слишком молоды, чтобы судить о таких вещах. Вот когда станете матерью…

— Это будет еще нескоро, — весело говорю я. — Во всяком случае в ближайшее время идти к алтарю я не собираюсь.

— А здесь не надо долго собираться, — язвительно поддевает меня Наталья Родионовна. — Просто в один прекрасный момент люди понимают, что они не могут жить друг без друга. И все. Вы, Аврора, еще никого не любили…

— Не любила, — соглашаюсь я с ней. Но тут же я вспомнила Руслана и невольно покраснела.

Наталья Родионовна внимательно посмотрела на меня.

— Что-то намечается на любовном фронте?

— Ничего серьезного! Наталья Родионовна хмыкнула.

— Любовь — прекрасная вещь. Материнство — тоже. — Она как бы разговаривала сама с собой. — И вообще, жизнь — хорошая штука. Жаль, что люди частенько предают. — Ее лицо потемнело. Она судорожно глотнула воздух.

— Вам плохо? — испугалась я.

Нет. — Она желчно рассмеялась. — Я еще не умру. Я поживу. Назло некоторым, — многозначительно заключила она. Интересно, кого она подразумевала под «некоторыми»? Алину? Скорее всего ее. Наверняка Наталья Родионовна знает, что Алина спит с ее мужем. Но ей сейчас не до того. Ей бы выкарабкаться из болезни.

Мои мысли плавно перетекли к Алине. Рыжеволосая обольстительная стерва ковала железо, пока горячо. И не теряла времени даром. Но как мог Вячеслав Александрович поддаться на ее чары? Они… такие разные. Я ловила себя на мысли, что я воспринимаю отношения между Алиной и Викентьевым как некую абстракцию. Мне было очень трудно представить их в постели. Я даже не знаю почему. Вячеслав Александрович был внешне сдержанным, вежливо-корректным. Алина же выставляла свою сексуальность напоказ. Она просто била в ней ключом. Значит, моего шефа привлекают развязные девицы? Недаром говорят, что противоположности притягиваются. Вот они и притянулись. За спиной, точнее, за койкой Натальи Родионовны.

— Аврора! Тебе не идет долго думать! Ты становишься похожей на старушку! Не ломай голову над вопросами, в которых ты ничего не понимаешь, — со смехом сказала Наталья Родионовна. Я вздрогнула. Она словно угадала мои мысли. — Давай будем ужинать. Сегодня там не еда, а какое-то райское наслаждение. Как «Баунти». Кстати, на редкость невкусный шоколад. — Наталья Родионовна перешла на «ты», и я поняла, что стала для нее своим человеком.

— А мне нравится!

— Не возражай! Твои вкусы должны совпадать с моими. Полностью! Не обращай на меня внимания! — тут же без всякого перехода сказала она. — Это я так. Дурачусь. — И она махнула рукой. — Скучно. Вот и развлекаюсь. За твой счет. Прости меня.

— Да я и не обижаюсь нисколечко!

— Вот и славно! Сейчас принесут еду. — Наталья Родионовна позвонила по телефону Марине Семеновне и дала ей поручение.

Сейчас все сервируют в лучшем виде. Это наш первый совместный ужин. Готовься. Слюнки потекут. Я тебе обещаю.

Слюнки у меня действительно потекли. Причем от одного вида и запаха. Это было что-то нежно-воздушное. Лимонно-сливочного цвета. Оказалось, куриное суфле. Плюс изысканные закуски: салат с креветками, тарталетки с белой рыбой.

— Потрапезничаем! — И Наталья Родионовна подмигнула мне. — Жаль, что Анжелы нет. А то бы поужинали втроем.

От этой перспективы у меня чуть кусок изо рта не вывалился. Я не могла себе представить, как надменная Анжела сидит рядом со мной и ест. Скорее я могла бы вообразить себе английскую королеву, позвонившую в дверь моей квартиры. По-моему, Елизавета II намного проще и демократичнее капризной, избалованной Анжелы. Она бы ни за что не села со мной за один стол. Неужели Наталья Родионовна так плохо знает собственную дочь?

— Она вообще-то неплохая девочка, правда, немного избалованная. — И снова я поразилась способности Натальи Родионовны читать мои мысли. Я тихонько рассмеялась про себя. — Я сказала что-то смешное?

— Нет-нет.

— Аврора, я хочу знать. Может быть, я смешна, нелепа?

— Я могу быть с вами откровенной?

— Всегда. И во всем. Лизоблюдов не терплю. Ничтожные люди.

— Простите, Наталья Родионовна, но в Средние века вас обязательно бы сожгли на костре.

— Как ведьму?

Я сжалась. Все-таки надо быть поосторожнее с выражениями. Откровенность тоже должна иметь свои пределы.

— Вы сами просили быть с вами откровенной.

— Я от своих слов не отрекаюсь. Я просто спрашиваю — как ведьму?

— Ну в общем, да. — И я невольно зажмурилась, ошарашенная собственной смелостью.

— Дурочка, — тихо рассмеялась Наталья Родионовна. — Думаешь, ты первая, кто говорит мне такие слова. Ничьи мысли я не читаю, просто знаю или догадываюсь, какой мыслительный процесс идет в той или иной головке. Это называется психология. Я посмотрела на тебя, когда сказала об Анжеле, а ты как-то съежилась и глаза опустила в пол. Какие у тебя могли быть мысли в тот момент? Что Анжела взбалмошна и капризна и сидеть с тобой за одним столом не будет. Разве я не права? Хотя иногда могу и предвидеть некоторые события. — Она замолчала.

— Вы все объясняете, как Шерлок Холмс.

— Спасибо за комплимент. Но я не хочу, чтобы ты думала об Анжеле плохо. Это все — возраст, окружение, избалованность. Надо было строже ее воспитывать. Ну что теперь говорить об этом? После драки кулаками не машут. Что было, то было. Издержки педагогического воспитания. Вернее, его отсутствие. Анжела — мой единственный ребенок. — И губы Натальи Родионовны задрожали.

Я сидела и думала о том, что меня еще никто никогда не баловал. Я просто не знала, что это такое.