"Якутия" - читать интересную книгу автора (Радов Егор)

lt;О маслЪ кирпичном. Масло ис кирпича составляетъся: возми жженой, чтобъ кой кирпичъ в воде не былъ, и розбей мЪлкие части, и жьги тЪ куски на огнЪ, чтобы гораздо розогрЪлся, и всыпль в масло деревянное, и какъ тотъ кирпичь гораздо маслом напьется, и потом их истолки и наполняй скляничной и тЪстом сырым да бумагой затыкай, которой сосудъ огненной жеръ терпит; потом же ту скляницу запечатай бумагою пищею моченою с сыром толченымъ и повЪсь тое скляницу в горну, чтобъ ничего не было промежь огнем и скляницею. И как тЪсто сухо будет, чЪм запечатана скляница, тогда по малу огня прибавливай, дондеже станет скляница та гораздо потъти; и как вода с неЪ потечет, и тогда гораздо поддай огня, и истечетъ масло велми собою красно. Да беречися, чтобъ никако же огонь в то масло не кренулъ, того ради невозможно его потушит, и подкладывай огонь, дондеже течет масло, и как перестанетъ, и ту скляницу не замай в огнЪ, дондеже простынет; и потом то гнЪздо выкинь, аще тот сосудъ крЪпок, и еще наполняй ево, тЪм же обычаемъ перепускай, и то твори, дондеже доволенъ будеши маслом. И то масло положи в сосудъ скляничной, чтобъ устие скляничное невелико было, и запечатай воском, и то масло болъсамовос, и пускай тому сего масла в носъ и затылокъ главной мажь, и тЪм памят приводит, и зубную болЪзнь уйметъ... очи лечит, слезного течения не допускает; когда рыболовы маслом тЪм сЪти помажут, и тогда множество рыбъ изымаютgt;. Лечебник, XVII в.

Замба четвертая

Со страшной, но почти не ощущаемой скоростью они неслись вперед в вагоне, где больше не было никого. Через три станции после lt;Жеребцаgt;, называемых lt;Амбаgt;, lt;Эль-Тайга-Пасаgt;, lt;Мирная Люсяgt;, на станции lt;Трубкаgt; вошло шесть человек. Один был одет в зеленые шорты с изображением на них желтого пеликана, держащего в клюве розовую рыбу; другой был лысым и мускулистым, словно натренированный борец; две женщины несли синие сумки с белыми пакетами внутри; старичок глупо хихикал, сжимая гантель в руке; а подросток был на больших оранжевых роликах, и за спиной его висел бежевый воздушный шар. Все они расселись в креслах, только подросток остался стоять. Вагон опять поехал вперед, и никто не смотрел ни на Жукаускаса, ни на Головко. Через какое-то время голос вдруг неожиданно объявил lt;Остановка lt;Центрgt;. Софрон пихнул Абрама в бок, они вскочили и немедленно вышли из вагона. Не спеша выехал подросток и плюнул куда-то вправо.

Перед ними возник светлый вестибюль с желтыми стенами. Ступая по мягкому зеленому коврику они подошли к выходу. Открылись двери, они вышли и остановились, поставив сумки.

- Вот это да, блин! - ошарашенно проговорил Софрон. Головко загадочно улыбнулся и посмотрел вверх.

- Вы думаете, это и есть действительно что-то подлинное и настоящее?!

Веселый, лакированный, блестящий, сияющий, почти невесомый город открылся перед ними. Огни огромных небоскребов сливались в одно радужное зарево разноцветного свечения, пронизывающее теплый благоухающий воздух, который заполнял ласковую южно-волшебную атмосферу этого места; небо над всем было откровенно темно-синим, словно очищенная от всех примесей прекрасная натуральная морская синь зовущих глубин; тротуары и улицы были совершенно прямыми и как будто живыми от прохожих, машин, музыки, слышимой повсюду из машин, и от бесчисленных заведений, приглашающих провести время там; высокие пальмы, растущие вдоль улиц, отбрасывали на освещенные фонарями тротуары ажурные колеблющиеся тени, похожие на кружевные черные женские чулки, медленно снимаемые с ровных длинных ног; и каждое слово, написанное на какой-нибудь вывеске и каждая машина, выезжающая из-за угла, и каждый скомканный обрывок фольги, валяющийся около бордюра, дышали таким великолепием, свежестью и счастьем, что хотелось обнять всю эту действительность, возникшую вдруг за автоматическими дверями, и пропасть тут навеки, став абсолютно кем угодно, но принадлежащим всему тому, что здесь. Реальность, существующая в виде ошеломительного города, звенела, сверкала, звучала в любом окне, в любой побрякушке, висящей на девичьей шее, в любом шампуне, стоящем на матовом кафеле кофейного цвета, в любом смехе, раздающемся около стойки бара, где подают напитки с огромным количеством льда, в любой нитке, вместе со всеми другими составляющей фрак. Все было там, как было: и здесь не существовало тайны, поскольку был город, и здесь не существовало реки, потому что был неоновый свет.

- Я сейчас опупею... - сказал Софрон.

- Вы думаете, это - дар? - спросил Головко, подняв вверх левую руку.

- Пойдемте же скорее туда! - крикнул Софрон, хватая свою сумку и бросаясь вперед.

- Мой ординарный партнер... - прошептал Головко, ухмыляясь, - вы забавны!

Он пошел вслед за Софроном, не смотря по сторонам. Жукаускас бежал впереди, бросаясь то к вывеске, то к пальме, словно зверь, попавший в западню и ищущий лучшего места для последнего рывка к свободе, или к смерти. Прохожие не обращали на него никакого внимания, только один улыбающийся блондин в красной кожаной куртке неожиданно схватил пробегающего Софрона за локоть, развернул к себе и сказал:

- Ты какой хваткий, мэняга! Уа?

Жукаускас побелел и стал напряженно озираться, высматривая Головко.

- Все в шмат? - спросил блондин, заразительно рассмеявшись.

- В шмат... - машинально сказал Софрон.

- Ну и плезиринство! Давай - самонаслаждайся!

С этими словами блондин сильно хлопнул Жукаускаса по спине, потом плюнул перед собой и неторопливо пошел по направлению к находящемуся рядом lt;Зу-зу баруgt;.

- Эй! - крикнул Софрон.

Вдруг на него налетел маленький коренастый якут со злобным лицом. Софрон отпрянул; якут тут же встал в какую-то странную позу, пригнувшись и выдвинув руки перед грудью, как будто собираясь сделать одно из физических упражнений.

- Кааранай! - воскликнул он. - Баарай! Ты шо, чи упупел, желобок грязный, конь лысый?!! А ну - шубайся!..

- Я... - сказал Софрон, но тут якут сильно пнул его рукой в грудь.

Жукаускас охнул и стал задыхаться.

- Ща я тебе проведу шуяму, шоб ты, пер выенный, не шлепал, як дерьмо у мешке! Кааранай!

Якут размахнулся, но тут же упал, как подстреленный, на тротуар и начал корчиться там, издавая обиженные стоны. Над ним стоял Абрам Головко и с гордостью осматривал свой большой кулак.

Софрон подошел к Абраму, обнял его за поясницу, как своего папу, и заговорил:

- Спасибо, спасибо, чего они от меня хотят, не понимаю, спасибо вам...

- Пошли отсюда быстро, мало ли что! - скомандовал Головко, хватая Софрона. На них с интересом смотрели шесть прохожих, вставших в полукруг.

- В шмат! - сказал один, с благодарностью посмотрев в глаза Абраму. - Так их, ну их!

- Конечно-конечно, - сказал Головко, и они с Жукаускасом немедленно ускакали куда-то в толпу.

- Вы что, ослепли?! - с возмущением воскликнул Головко, когда они ушли уже далеко. - Вам что, хочется в милицию попасть? Что это вы так разбегались?! Софрон виновато шел рядом.

- Ой, не знаю... Здесь так ужасно, так чудесно... Такие цвета, такое тепло. Я не знаю, что это! Давайте съедим что-нибудь, я так хочу есть, я не ел больше суток...

- Нам нужно позвонить агенту! - резко сказал Абрам.

- Ну один бутерброд!..

- Хорошо, - недовольно согласился Головко, взял Жукаускаса за руку и быстро пошел с ним куда-то вправо.

- Вы что, знаете куда идти?.. - спросил Софрон.

- Какая разница! Вам нужен бутерброд, или нет?!

Софрон обиженно замолчал.

Через пять минут они оказались перед вывеской: lt;Каафееаай Кюсюрgt;.

- Вот это да! - изумился Софрон. - Как это вам удалось? Мы же как раз только что из Кюсюра.

Головко загадочно посмотрел вверх и ничего не ответил.

- Это - хороший знак, - сказал Софрон.

Абрам открыл серебристую дверь, и они вошли внутрь. Из полумрака вышел человек, одетый в черный фрак и белую рубашку с жабо.

- О! Приветик, - улыбаясь до ушей, сказал он, - мои радостные! Курим, нюхаем?

- Что? - удивленно спросил Жукаускас.

- Как я понял, нет. Вам нужна зала не для нюхачей и не для курцов. Пройдите, ради бога, вон туда, где синяя мать.

- Я ничего не понимаю... - прошептал Софрон, но Головко, мрачно схватил его под руку, быстро направился в указанную сторону.

- Что за синяя мать... - пробурчал Софрон, когда они вошли в небольшой зал с красными стенами, на которых были развешаны какие-то странные светильники, сделанные как будто из оленьей кожи, разрисованной желтыми фосфоресцирующими полосами, и где в белых глиняных горшках стояли карликовые баобабы, совсем как в тундре Кюсюра.

К ним вышел человек в красном фраке и синей рубашке с жабо.

- Приветик, мои радостные! - сказал он так, словно всю жизнь ждал этого момента, и, наконец, момент наступил. - Садитесь, ради бога, вот за этот чудеснейший столик!

Он указал налево, где стоял столик синего цвета на двоих. На столике лежали розовые салфетки, стояли какие-то приправы в фигурных бутылочках, и не было ни ножей, ни вилок.

Головко сел первый, Жукаускас за ним. Тут же человек в красном фраке дал им два меню.

Софрон открыл свое меню и начал его изучать.

- Смотрите, я ничего не понимаю! Что это за чушь?

- Написано латинским шрифтом, - сказал Головко.

- А! Так-так... Ну и что же такое съесть? Здесь дорого - видите, одно только кофе стоит рубляшник. А блюда... семь, восемь, девять...

- Официант! - негромко проговорил Абрам Головко.

Тут же подошел все тот же человек.

- Рекомендуйте! - коротко сказал Головко.

- Шля-жу, например... - улыбаясь так, как будто у него сейчас лопнет кожа на лице, предложил официант.

- Что? - спросил Софрон.

- Жеребец с ананасом, - прояснил официант.

- Да, - сказал Головко.

- Уажау! - крикнул официант и исчез.

- Вот видите, мой милый, добрый напарник, - весело проговорил Абрам. - Сейчас мы с вами будем есть прекраснейшее, якутское блюдо в гениальном городе Мирный. Вам нравится здесь?

- Это лучшее место в мире, лучший ресторан, лучшее мгновение, - серьезно сказал Софрон. - Но что это, почему это так? Разве такое может быть в Советской Депии? Ведь наша партия борется именно за это! А здесь уже все...

- Да ну! - усмехнулся Головко. - А я-то думал, что ЛРДПЯ сражается за демократию, гласность, либерализм, счастье и свободу!

- Но вот же они!

- Пока что я вижу только синий стол.

К ним подошел официант, неся огромный золоченый поднос. На подносе стояли две овальные тарелки с какими-то многочисленными, непонятного цвета, кусочками.

- Я вам радуюсь! - сказал официант.

- А где же жеребец? - спросил Софрон.

- Вот он! Это же Шля-жу - блюдо любви и зари! Полный шмат!

И, поставив тарелки на стол, официант удалился.

- Эй! - крикнул Софрон. - Стойте! Подождите! Ау!

- Вы что, охренели? - удивился Головко.

- А где же ножи и вилки?! И вода? Я хочу вина, хочу выпить, хочу алкогольного напитка, вкусного и красивого!

- Арык-тоник? - немедленно спросил тут же появившийся официант.

- Дайте нам какого-нибудь шампанского, - сказал Головко.

- О... - официант смутился, потом вдруг встал по стойке смирно, а затем подобострастно наклонился прямо к самому столику. - Конечно, ля-ля-ля... Ха-ха, су-су. Не желаете ли икры нельмы с мамонтятиной?

- Нет, - сказал Головко.

- Уажау!!! - заорал официант на весь зал и собирался уже уходить, когда Софрон возмущенно промолвил:

- А вилка?!

Официант поправил жабо и сделал такое лицо, что он сейчас заплачет. После небольшой паузы он жалобно проговорил тихим голосом:

- Шля-жу едят руками...

- Вот так! - сказал Головко, зачерпнул из своего блюда пригоршню кусочков и положил их себе в рот.

- Ну и ладно, - буркнул Жукаускас.

Через некоторое время у них на столе появилось золоченое ведерко, где во льду стояла бутылка шампанского, называемого lt;Лучший мирgt;.

- Будем пить? - предложил Головко, доставая бутылку. Софрон протянул руку и, гадливо морщась, взял несколько кусочков пищи из своего блюда. Он попробовал один, и на лице его изобразилось блаженство.

- Так это же великолепие и восторг! - воскликнул он. - Жеребятина!

- Ну да, - сказал Головко, громко выстреливая пробкой шампанского в синий потолок зала.

Жукаускас жадно заполнил свой рот кусочками lt;Шля-жуgt;. Абрам разлил lt;Лучший мирgt; в два хрустальных бокала, которые официант принес вместе с бутылкой, и, после того, как пена осела, Головко долил еще шампанского, а потом взял свой бокал, поднял его и посмотрел Жукаускусу в глаза.

- Я хочу выпить за любовь, реальность и чудо. Вы видите, что мир есть лучший мир, и все возможно, и все есть. Поэтому, выпьем лучшее вино лучшего мира за лучший мир в лучшее из мгновений! Я люблю счастье и высший миг, и я чокаюсь с вами здесь, и я знаю все и ничего, и я помню вас и Кюсюр. Да здравствует Мирный и вечность!

- Ура!.. - растрогано произнес Софрон ударяя своим бокалом о бокал Головко.

Они выпили залпом и закусили жеребятиной с ананасами.

- Как вы хорошо говорите... - пробурчал Софрон, жуя. - Любовь, свет. Мирный, счастье... Мне кажется, нам надо поселиться здесь.

- Как?

Софрон помолчал, дожевывая.

- Вы правы, - сказал он серьезно, - Нам нельзя. Мы должны бороться за то, чтобы вся Якутия стала такой. Да! И как это у них получилось?!

Головко налил еще.

Через некоторое время они все съели и выпили. Подошел степенный официант, вежливо поклонился и протянул счет на желтой бумажке.

- Шестьдесят четыре рубляшника - проговорил Софрон, посмотрев. - O-го-го!

- Платите, - сказал Головко.

Софрон достал из кармана деньги Мирного и отсчитал три двадцати и одну десятку.

- Сдачи не надо! - гордо заявил он.

Официант взял деньги, медленно положил их во внутренний карман, потом проникновенно посмотрел в лицо Софрона и тихо произнес:

- Я вас люблю.

- Да-да, - сказал Головко, хлопнув ладонью по столу. - А отсюда можно позвонить?

- Ну конечно... - тут же засуетился официант. - Пойдемте...

Они встали и пошли куда-то в узкий проход мимо разных столиков, за которыми сидели важные люди и ели руками всевозможные блюда.

- Сюда... - торопливо говорил официант. - Здесь. Он указал на большой светло-коричневый телефонный аппарат с зелеными кнопками.

- Где номер? - спросил Абрам Головко.

- А... может быть, я... - сказал Жукаускас.

- Дайте-ка номер! - приказным тоном объявил Головко. Софрон послушно сунул руку в задний карман штанов и вытащил скомканную бумажку. Головко взял ее, развернул, снял трубку и нажал на девять кнопок. Через какое-то время он отчетливо произнес:

- Заелдыз!

Потом последовала длинная пауза, а затем Абрам сказал: lt;Да!gt;, и повесил трубку.

- Пойдемте на улицу, напарник, - торжественно обратился Головко к Жукаускасу. - Павел Амадей Саха сейчас заедет за нами. И он очень рад!