"В плену у мертвецов" - читать интересную книгу автора (Лимонов Эдуард)

ТАК ГОВОРИЛ АСЛАН

Проснулся я в неизвестное мне время. Аслан рассказывал Ивану, как он в юности, ещё до Армии, в ссоре ударил вилами в задницу некоего юного, как и Аслан, бывшего морского пехотинца. Пехотинец работал в той же кошаре, где и Аслан, а из-за чего возникла ссора, я уже не узнал, я проснулся на том, как вилы летели вслед за морпехом и воткнулись ему в задницу. Морпех заслужил такое обращение, так как за мгновения до летящих в задницу вил, сообщил Аслан, морпех «сломал» двустволку и выстрелил по кошаре дробью в Аслана. Весь этот овечий Дикий Запад сопровождался довольным взвизгиванием Ивана. Иван любит слушать подобные истории, всегда переспрашивает, «куда попал?», «глубоко ли попал?» У Ивана явная склонность к судебно-медицинским подробностям.

Поскольку то были специальные вилы, ими работники кошары выволакивали мёртвых овец или аборты овцы (оказалось, у овец бывают выкидыши), то на остриях тех вил содержалась вся таблица Менделеева бактерий. Целый букет бактерий и бацилл. Посему морпех страшно болел, из него текли вёдра гноя, и хотя он остался жив и даже женился на очень неплохой тёлке, он остался в некотором роде калекой. Бациллы мёртвых овец и бациллы абортов сделали своё чёрное дело.

Аслан – хороший рассказчик. У него получается выпукло. Морпех «переламывает» двустволку, стреляет в кошаре, так и видишь летящие вилы, их в конце эпизода настигший морпеха и вилы Аслан «нагнул», и тем расширил четыре дыры в заднице морпеха. Эти вилы возможно было внести в дом только зимой, когда они замерзают, в остальное время было нельзя внести – они жутко воняли, так повествовал Аслан. Из чего у меня возникло подозрение, что вилы довольно часто вносили в дом, может быть рассказывая гостям о подвиге Аслана.

Через лет семь одетый в американскую кепку и в американскую куртку и камуфляж (Аслан начал с кепки, а потом как бы нехотя признался во всём американском), с рыжей бородой и в тёмных очках, Аслан приехал вместе с отцом к дому морпеха. "Отец не хотел, чтобы я шёл, хотел чтобы я оставался в машине, но я всё равно вышел, постучал ногой по скату колеса, снял очки, и тут он узнал меня. «Ой, я тебя видел, я тебя узнал, ну ты таким стал!» Аслан не пояснил, где видел его морпех, но я догадался, что по ящику, в числе чеченцев, захвативших Кизляр и Первомайское. Отец Аслана дал морпеху двести долларов. «На хера, отец, лучше бы мне дал», – ругал отца Аслан.

Моим сокамерникам не спится. Я обычно засыпаю в десять и просыпаюсь только в шесть с подъёмом. В истории о вилах как в зеркале отражается жизнь чечен, нравы Ставрополья, крестьянско-скотоводческая вселенная Аслана. История о вилах плавно перетекла в историю чеченского пацана семнадцати лет, появившегося в камере Пятигорской тюрьмы, где сидел Аслан с декабря по апрель, пока его не привезли в Лефортово. Пацан был взят за гашиш. Пацан был больной, ссал в свою постель, а двое ингушей («ингуши любят понты», – сказал Аслан) стали пацана за это изводить. В рассказе об уссыкающемся пацанёнке-чечене фигурировали две куртки, на обе из них умудрился «капнуть» пацан. Куртки помыли. Ещё в рассказе фигурировали и два (всё парами) «разбойника» (сидели за разбой) хохла, лежавшие на нижних шконках. Их потолок (простыню) промочил несчастный чеченец. Типичная full blooded тюремная история заканчивалась тем, что пацан проходит через спидовую камеру, куда его забирают вместе с одним из ингушей, затем его вытаскивает из тюрьмы мать. Спидовый диагноз в случае пацана оказывается ошибочным. Когда в ответ на истории Аслана Иван стал выдавать гнусавым голосом свой неразрезанный на предложения и абзацы поток сознания, я уснул.

Аслан не высок, но и не мелок ростом. Ему 33 года. На нём спортивный костюм ADIDAS с тремя белыми полосами по рукаву и на брюках, там где у генералов лампасы, а на спине куртки – трилистник. Аслан – «мюрид», это звание в иерархии чеченских командиров стоит ниже «эмира», однако вполне достойное звание. У мюрида все признаки рыжего, у него темно-каштановые, но всё же рыжие короткие волосы, тронутые сединой, на широких скулах осенняя отросшая стерня, красноватая кожа рыжего человека. У него широко выдающиеся крыльями скулы лица, я в шутку назвал его один раз «ирландцем», что ему понравилось. Аслан курит «Приму», ходит, сунув руки в карманы, по камере, плюёт время от времени, приподымая крышку, в дальняк. Последние метра полтора до меня Аслан не доходит, потому что этот житель гор, овцевод, тракторист и боевик – деликатный человек. В то время как храпящий на шконке еврей Иван – человек неделикатный. Неделикатным был и молодой бандит Мишка, или недостаточно деликатным. Ну о крысе Лёхе, о нём и говорить нечего – на то он и крыса.

Аслана арестовали потому, что он нужен был для проведения процесса Радуева. Это ясно как божий день. Его взяли 18 ноября 2000 года в горном селе Тевизана, иначе Киров-юрт. Аслан утверждает, что во Второй войне не участвовал, а по Первой Чеченской войне ему полагается амнистия. Но не так решили те, кто его арестовывал, чтобы судить вместе с генералом Радуевым. Им нужны были подельники для Радуева, схватили первых попавшихся, тех кто был под рукой. Аслан никуда не прятался. Хотя во Вторую войну у Аслана были куда большие причины воевать против русских. И куда более личные.

В октябре 1999 года отец Аслана, Султан, решил пробиться с гор, из невыносимых условий жизни в боевой зоне, из села Тевизана на свою равнинную родину, в станицу Чернореченскую, находящуюся в равнинном Шелковском районе Чечни. Глава администрации Киров-юрта пошёл к федералам, спросил можно ли выехать женщинам, детям и старикам. Федералы сказали, что коридор есть и беженцы могут отправляться по коридору. Отец Султан в очках, сестра Аслана, её сын и дочь, а также жена Аслана и его дети: две девочки, 7,5 лет и двухнедельная кроха, присоединились к автоколонне автомобилей и автобусов, общим числом до сотни машин. Когда стали спускаться на Горючеводск и Толстой-юрт, а было это 29 октября 1999 года, то вдоль дороги, оказалось, стоят полосою танки. Танки открыли огонь по автобусам и машинам с белыми флагами. Люди стали выбегать из машин и бросаться врассыпную. Уцелеть, однако, удалось немногим. Спаслось 25 человек из колонны более чем в сто машин. Случилось это в месте, называемом Петропавловские высоты. Позднее генерал Шаманов и его подчинённые, офицеры федералов, утверждали, что якобы на Петропавловских высотах засели и стреляли оттуда по федералам боевики. На это Аслан, горячась, утверждает, что это лысые высоты, укрыться там невозможно, что там не было никаких ваххабитов. Жители Горючеводска и Толстой-юрта сумели снять обстрел на видео. Видео были спрятаны, попали в ООН, а позднее в Гаагский суд.

На том спуске с Петропавловских высот у Аслана были убиты семеро членов семьи Горючеводск. Старшей его дочери фрагмент снаряда попал в голову. «Мозги повылетали,» – просто объясняет Аслан. Двухнедельной крохе оторвало головку. Жене также осколок разворотил голову. Женщин и детей семьи Аслана солдаты-федералы закопали отдельно, в стороне от двух общих могил, куда свалили все трупы. Две ямы наполнили трупами – так говорит Аслан. Согласно свидетельству старика. Старик выжил с оторванной ногой и видел акт захоронения, когда федералы бросали трупы в машины, он слышал стоны. Старика спасли сельские чеченские милиционеры. На свежих же могилах федералы поставили армейские палатки и так жили целых две недели. Очевидно таким образом командование прятало трупы. Но расстрел всё равно открылся, и палатки приказано было убрать. Могилы раскопали. По словам Аслана, у его отца, когда труп откопали, под ногтями была земля. Аслан предполагает, что его отец был засыпан ещё живой. Женщин семьи Алхазуровых вначале не обнаружили среди убитых. За банку варенья некий солдат указал, где находится захоронение двух женщин и четверых детей.

Ночами Аслан скрипит зубами. Иногда что-то кричит по-чеченски, то воинственное, то жалобное. Изголовья наших кроватей соприкасаются, его подушка наплывает мне на голову, потому мне, может быть, снятся чеченские сны. Аслан ненавидит Шаманова, что мне понятно со всех точек зрения. За тот день, уверен Аслан, Шаманов расстрелял две колонны беженцев, а на укоры гуманитарных организаций, согласно Аслану, Шаманов отвечал, что в колоннах находились «родственники бандитов». Я помню этот, один из ранних эпизодов Второй Чеченской войны, и отлично помню кадры видео, на которых солдаты носят трупы. Когда я их видел два года назад, это были безымянные трупы, а теперь, когда я «парюсь на нарах» с Асланом – это трупы членов его семьи. Хотя их возможно конкретно и не было видно на том видео.

Аслан сохранил способность улыбаться. Он может смеяться. При произнесении фамилии «Шаманов» он скрежещет зубами. Я спросил его: «А Трошев?» Он выдавил: «Один х…» Аслан ругается при виде (если показывают по ящику) или произнесении фамилий «Гантемиров» и «Кадыров»… От Аслана я узнал, что, оказывается, Гантемиров ездил в самом конце 80-х годов в Эстонию, где служил тогда верой и правдой советскому Отечеству генерал Дудаев, и обольстил Дудаева приехать на ожидающую его Родину. «Гантемиров – мертвец, – утверждает Аслан. – Кровная месть у нас, у чеченцев, может осуществиться и через 25 лет, с этим могут не спешить, но она обязательно осуществится над Гантемировым. Эта толстая сука… Он и его люди насиловали, убивали… Ему не уйти от мести. Он знает, что он мертвец». Кадыров, по мнению Аслана, делится с российскими генералами прибылью от нефтедобычи. Все они повязаны, и генералы не хотят, чтобы кончилась война и ушёл Кадыров. «Шапку он снял, без шапки даёт интервью», – с горечью говорит Аслан. «Чеченец ни перед кем не снимает шапку, он не должен появляться на людях без шапки…»

Аслан из крестьянской семьи. До 1991 года семья жила в селе Дмитриевское, Красногвардейского района Ставропольского края, оно же Дмитровка, среди хохлов. Отец занимался разведением лука, арбузов, коневодством и овцеводством. Аслан окончил школу-восьмилетку, а потом учился и закончил Красногвардейское ПТУ, приобрёл специальность: тракторист-машинист широкого профиля. Из Дмитровки он ушёл в 1986 году в Советскую Армию. В семье было семь братьев и три сестры. После армии стал плотно заниматься овцеводством. Работал вначале с братом. Потом ему дали кошару и он работал самостоятельно. Отец числился старшим чабаном, но братья не давали ему работать, всё делали сами.

И тут пришла перестройка. О том времени Аслан говорит так: «Стали заявлять о себе казаки. Дали самовластье верхушке, а те хуйнёй занялись, потихоньку национальные вопросы стали поднимать. Мол, надо гнать их, это наша земля, мы русские!» К семье Султана соседи-хохлы хоть и относились по-соседски хорошо, в 1991 году, после того как одного из братьев Алхазуровых застрелили в Астрахани, на рынке, отец дал команду переселяться в Чечню. Один брат уже жил в станице Червлёной в Шелковском районе, занимался земледелием, имел трактор. Выращивал кукурузу, подсолнечник.

Аслан ходит вдоль камеры, поворачиваясь ко мне то своим красным лицом и светлыми глазами, то спиной в синем костюме ADIDAS с трилистником на спине. Дешёвая «Прима» в пальцах. «Потом пришёл Дудаев. Его привёз из Эстонии Гантемиров, и его люди думали, что смогут, прикрываясь генералом, творить свой беспредел.» Гантемиров был с Лабазановым, тот стал охранником Дудаева. Но Дудаев собою управлять не позволил, и всех их разогнал потом. При Дудаеве люди стали жить лучше. Люди ездили в основном за границу, купить товар. В Грозном сложился самый дешёвый оптовый рынок на всём Кавказе. Там можно было купить всё, от иголки до автомобиля. Появились, конечно, и те, кто вагоны грабили, банды целые. Но тогда в Забайкалье тоже составы грабили…

Иван переворачивается под одеялом. Возможно он слышит, что говорит Аслан, и не согласен с его трактовкой чеченской истории. Возможно ему мешает лишь звуковой шум. Иван, в любом случае, как и Мишка, предпочитает спать днём. Аслан содержится в Лефортово с 17 апреля, он прибыл сюда на десяток дней позже, чем я. С тех пор он сидит с Иваном, и только с Иваном. Обычно сокамерников не держат вместе более двух месяцев. «Русские ещё жили в Чечне, работали, – продолжает Аслан, – на винзаводах, на пищекомбинатах… Основной поток русских беженцев начался, я о массовом потоке говорю, после Первой войны. Потому что русские ходили вместе с федералами и тыкали пальцами – вот этот меня притеснял. Этот. И этот! И люди после этого исчезали, или находили их в Грозном, переломанных. Месть рождает месть… Второй сильный отток начался, когда стали русских убивать. Дома отбирали. Встречу назначали в степи. Любой здравомыслящий человек понимал, что это подготовка ко 2-ой войне».

Отряд самообороны был создан в селе Червлёном. Аслан вошёл в отряд. Судя по эпизоду с вилами, он может быть был в числе первых. Участвовал в народном ополчении с 1994 года. «Сперва я был с пацанами из моего села, с теми, кто в Абхазии воевал с Шамилём. Потом их Басаев вызвал позднее к себе, и ушли с Басаевым. Защищали суверенитет. Я был при штабе. Сидели в Президентском дворце. Дежурили. Работа была такая: давали нам мешки с хлебом, с патронами и давали задание, куда везти. А оттуда мы доставляли раненых».

Так Аслан намеренно комкает своё повествование, и его как скомканную газетную страницу трудно прочитать. Я не стараюсь внести ясность и прочитать чётко эту страницу его жизни, так как ему ещё предстоит отвечать перед судом за его деяния того периода жизни. Было бы опасно для него, если бы я старался вырвать из него то, чего он не хочет говорить. Потому я просто записываю его слова. Что захочет сказать, то и скажет. «Потом я подался в Наурский батальон, в отряд к Баталову (далее Аслан называет Наурский отряд и „полком“ и „батальоном“). И был там до конца… Там был Наурский батальон. Подался я к пацанам, простынями обвязался, Терек перешёл. Туда можно было войти…»

«Тех, кто организовал эту операцию, их отпустили. Меня уже год держат. Радуевцев там не было, батальоны Наурский и Исрапилова. Вообще Радуев не подчинялся Масхадову, а подчинялся Басаеву. Мы думали что едем… и Наурские ребята поедут в Наур, а мы поедем в Шелковской район. Приехали, думаем Наур, а оказывается Кизляр…»

Я намеренно оставил этот невнятный кусок воспоминаний Аслана таким же невнятным, каковым он его выпустил изо рта. Насколько я понял, Аслан объясняет, что участвовавшие в нападении на Кизляр не знали, куда они направляются, и обнаружив себя в Кизляре были крайне удивлены. Кусок же с переходом (замёрзшего в январе) Терека, обвязавшись простынями, скорее всего отдельный эпизод прихода Аслана к своим, но уже в Первомайское 10 января 1996 года. Очевидно после Кизляра он проследовал на территорию Чечни отдельно, затем решил вернуться к своим, осаждённым в Первомайском, и сделал это успешно.

Если верить Аслану, после 1996 года он работал на компрессорной станции ответственным за безопасность. 18 ноября 2000 года его арестовали в горном селе Тевизана, откуда родом его тейп. Вначале его поместили в яму метра в три-четыре глубиной, на территории в/ч, а именно 45 полка МВД, «самый зверский полк», шепчет Аслан, потом забрали в в/ч Министерства обороны, в их зиндан. «В зиндане МинОбороны сырость страшная, камни… там отсидел не то 12, не то 14 дней. Когда допросы вели, то били, пытали».

«Как пытали? Ну по сердцу били. Душили. Прыгали на тело, одевали целлофановый пакет на голову. Брали за руки, за ноги, и об стену. „Рассказывай!“ – требовали. „Где базы находятся? Кто в горы ходит? Где ваххабиты? Фамилии?“ Бьют, аж сил нет, душат, кадык вырывают. Говорю „Басаев фамилия. Масхадов фамилия“. „Издеваешься сука? Фамилии твоих командиров!“ Бьют сильно, особенно войска МВД, эти вообще не люди. Я много общался и с солдатами-срочниками. Они ко мне в яму спускались, ели вместе. Эти нормальные».

Аслану удалось связаться с близкими. Те старались вырвать Аслана из ямы, действуя через чеченских милиционеров. Последние четыре дня сидения в зиндане Аслана отпускали ночевать домой! Правда заложником служила его сестра Лейла – адвокат. "Лейла оставалась последнюю ночь вместо меня. Я хотел убежать. Грозили, если не вернёшься, кроме сестры и брата арестуем, а брат служил в это время в Российской Армии. Ибрагим Култыгов, охранник Кадырова, дал гарантию, что приду. Последний раз я один пошёл домой. Сказали, что отпустят. Договорились. «Ты к этой войне не причастен. А по Первомайскому была амнистия».

Аслана обманули. Его договоры с чеченской милицией и воинской частью ничего не значили перед государственной необходимостью. Утром его на вертолёте перекинули в Ханкалу, по дороге пугая тем, что выбросят из вертолёта. Он не видел, кто его пугал, так как на Аслана натянули маску. В Ханкале он провёл ночь в клетке. К нему кинули в клетку пьяных солдат. Солдаты забрали у него куртку и личные вещи, избили его. Утром от солдат его «спасли» ОМОНовцы. ОМОН переправил его в УФСБ. УФСБ решило одолжить его РУБОПу. Начальник РУБОПа привёз его в Нальчик, там стали допрашивать. Спрашивали то же самое. «Называй фамилии командиров!» «Басаев, Масхадов!» «Нам нужны фамилии твоих командиров!» Опять били. «Сейчас увезём в лес и расстреляем!» Стали иголки под ногти на ногах загонять... Привезли в КПЗ, оформили задержание. Мучили.

Наутро привезли в суд. Судья: «У Вас написано, что Вас задержали на Верхнем Рынке в Нальчике» Судья дала шесть суток ареста…

Слушая Аслана, я подумал. «Жюстин или Злоключёния Добродетели», или «Жюльет», или «120 дней Содома» – все самые жуткие романы Сада, где злодеи передают вот так же по цепи, из рук в руки героиню или героя – просто жалко бледнеют перед рассказом рыжего тракториста о его злоключениях. Но конечно ни РУБОПы, ни товарищи МВД или ФСБ так же как и чеченская сторона не читали де Сада в подлиннике как читал я, ни даже в переводе, потому им недоступно понять, что они творят.

«Шесть суток ареста!» – казалось бы ошибка злодеев, свобода! Но тут наступает садистская по всем стандартам развязка. По истечении шести суток появляется следователь ФСБ! Аслана переводят в ИВС Нальчика. 8 декабря его перевозят в тюрьму города Пятигорска. А 16 апреля сего года перевозят в Лефортовский изолятор ФСБ в Москве, чтобы сделать подельником Радуева. Чуть позднее в Лефортово завозят Турпалали Адгериева. Турпалала заманили в ловушку, позвали якобы на переговоры, позвал генерал ФСБ, недавно умерший в Чечне от сердечного приступа. «Сучья проделка», хмуро квалифицирует арест Адгериева Аслан. «Слабость, бессилие -налицо. Не могут взять в честном бою, – заманили». «Адгериев – светский парень!» Так характеризует подельника Аслан. Адгериев участвовал в Первомайской операции. Адгериев – человек Масхадова, он был вице-премьером у Масхадова и создал что-то вроде Министерства Госбезопасности. Вот будет суд: генерал Радуев, командир Адгериев и мюрат Алхазуров. С НБП они тоже попытаются организовать нечто подобное. Они могли бы арестовать и двадцать человек, но бумажной работы будет в двадцать раз больше. Потому они создают компактные «террористические» коллективы.

Пятигорская тюрьма по рассказам Аслана – рядовой Ад. Всем тюрьмам де Сада такая тюрьма будет антитезой. Поскольку в ней подают заключённым особое насилие: насилие для нищих. Хозяин этой северо-кавказской тюрьмы – азербайджанец, работают надзирателями несколько осетин, остальной персонал – казаки. Казаки, по словам Аслана, хуже всех относятся к евреям и чеченам. Евреи по-чеченски называются «жюготы». Кормят зэка в тюрьме хуже собак. И казаки бьют заключённых, даже смирных «хозбыков», не делая, по словам Аслана, разницы между русскими, чеченами и «жюготы».

Для начала Аслана бросили в спецкамеру. Он отметил сырость на стенах и потолке. За решёткой снаружи находилась псарня. Грязи по колено. Невиданное количество клопов. «Как листьев в траве, так было клопов», – поэтично выразился Аслан. В меню пятигорской тюрьмы знаменит суп, так же поэтично называемый зэками «Аквариум», по-видимому сделанный из кильки. «Рыбные головешки только. Маленькие головы как геморрой». У Аслана явно поэтическое зрение. Если бы не война, из него мог бы получиться чеченский поэт. «Аквариум» – очень солёный суп. Ещё зэков кормят соевым мясом.

«Национализма, – сообщает Аслан, – в пятигорской тюрьме в камерах нет. Все знают, что это коммерческая война. „Красный Крест“ добирается и в Пятигорскую тюрьму. Но когда они выходят, их бумаги читают. Если что против тюрьмы написано – то зэков наказывают…»

«А если на иностранных языках? Они же, „Красные Кресты“, на иностранных записывают? Как же персонал читает?» – задаёт вопрос до сих пор спавший Иван. Въедливый и занудный спорщик, в данном случае Иван прав. «Красный Крест» приходил и к Аслану, и к Радуеву в Лефортово. Это были французские граждане. Аслан честно отвечает, что не знает, как вертухи читают бумаги «Красного Креста». Но случаи отъёма бумаг были.

До меня с Асланом несколько месяцев сидел мой подельник Сергей Аксёнов. Следователь Баранов (Подполковник, худой с тёмным лицом. Он же один из следователей и в нашем деле №171, также как и следователь дела Радуева) много раз подбивал Аслана избить Сергея Аксёнова. «Ну как там сидите, как Аксёнов?» «Нормально», – обычно отвечал Аслан. «Почему ты, чеченский националист, не изобьёшь русского националиста Аксёнова?» – подзуживал Баранов. Или говорил: «Ну, ты ещё не избил Аксёнова?» На что Аслан скромно отвечал (это его манера, он весь аскетический и сдержанный, скромный), что в тюрьме нет национальностей, все здесь заключённые. Баранов ходит в коричневой рубашке, с тонким светлым галстуком. Вид у него приветливый, он всегда улыбается. Но вот подбивал одного зэка на избиение другого. Мне Аслан сказал, что очень полюбил Серёгу Аксёнова. То, что я подельник Аксёнова, сразу расположило Аслана в мою пользу. Мне не пришлось завоёвывать доверие рыжего чеченского боевика. Его доверие до меня уже завоевал Серёга Аксёнов.

«Зачистки, Эдуард, знаешь как совершаются?» спрашивает Аслан. Он сидит на корточках у шконки, курит. Только что проснулся. «Развернёт танкист орудие, как даст по селу… А там женщины, дети… А когда с него спросят, ответ короткий: „Меня обстреляли…“ Контр-террористическая операция, её мать… Генералы решили матч-реванш сыграть. Вот и играют матч. Чечню не выкопаешь, не перенесёшь… В Нальчике берут за руки и за ноги и об стенку. А то, Эдуард, – апеллирует он ко мне, – знаешь, что, суки, делают? Раздевают брата и сестру догола и связанных кладут друг на друга. А у нас, по нашей религии, даже ведь нельзя, чтоб вырез груди брат у сестры увидел, даже ляжку. Это уже нечисто считается. Какие суки! Бывает ещё отца привезут и заставляют смотреть на голых детей…» «Убивали русских лабазановцы, гантемировцы… они были под Черномырдиным. Бараев, сука, людей воровал. Я был доволен, когда Бараева убили. Воровали журналистов Бараев, Ахмадов, Арсанов…»

«Русские пацаны с нами тоже воевали, Эдуард. „Хотим научиться вашей непредсказуемой тактике. Пригодится“. – так говорили». «Это люди Кадырова и Ямадаева воровали русских и дагестанцев. Откуда „джипы“ и установки „Град“ у Ямадаева? Их судить надо, братьев Ямадаевых. И братьев Ахмадовых. И Шаманова. Ещё надо судить Шахрая. Шахрай – это человек, который расизм, национализм развёл на Северном Кавказе. Он встречался перед первой войной с казаками. „Мы – русские, тут хозяева!“ А другие рабы что ли?»

«Басаев воевать любит. Любит контактный бой. Он без ума от войны. Взрывы домов – не его стиль. Басаева дагестанцы попросили помочь. Он один раз отказал, второй. Когда его дагестанская шура попросила – пошёл помогать. Всё это было подстроено через спецслужбы. Им нужна была к выборам война. Все понимают, что к следующим выборам войну остановят».

«А что в Чечне у Дудаева плохого было, Эдуард? Мы в Чечне не дали ни один завод приватизировать. Всё имущество, – сказали, – принадлежит народу. Цены на бензин, на солярку при Дудаеве не поднимались. Хлеб как стоил рубль, так и стоил». «Нормальный российский советский офицер в Чечню воевать не поедет. Это уже выпускники 90-х годов…»

Аслану приснилось, что он украл где-то много мыла. Красного цвета. Он спрятал его дома и наказал матери: «Когда кончится в доме мыло, – используй это». А сам взял автомат и пошёл в село. Зашёл в какой-то дом. Там сидели русские мужики, пиво пили. Аслан взял себе пива и выпил. Автомат у него с собой был 5,45, любимого им калибра.

Этот сон Аслана, ему просто растолковал Иван. Сообщил, что Аслан намылился на суд, вероятнее всего. Дагестанский республиканский суд принял к производству дело Радуева, Адгериева и Алхазурова ещё 23 августа. Согласно УПК дата первого судебного заседания должна быть назначена не позднее, чем через месяц после взятия дела в производство. Мы в октябре. Аслан не знает, где состоится заседание, то ли в Ставрополе, то ли в Махачкале, то ли в Москве. Наименьшая вероятность существует, что суд будет проводиться в Махачкале. Власти опасаются. В Махачкале всякое может быть. Всё большее количество дагестанцев переходит к соблюдению мусульманского образа жизни. Нет, они не становятся ваххабитами…

«Я кричал, в атаку ходил…», – говорит он сегодня, открыв глаза часов в одиннадцать.

«Ты спрашиваешь или утверждаешь?» – уточняю я.

«Ходил, но вот кричал ли?»

«При мне не кричал. Но с восьми до девяти я был на прогулке».

Аслан сходит со шконки. Суёт ноги в тапочки. Закуривает «Приму» и садится на корточки. Его излюбленная поза. «Мой тейп от шейха Мансура идёт», – говорит он гордо. «Мы – настоящие арийцы, все такие как я, блондины». На самом деле, как я уже отмечал, у него волосы цвета очень тёмного мёда или постаревшей меди. Глаза серые, кожа красная.

«С автоматом во сне в атаку ходил?»

«Ну да…» Он непонимающе смотрит на меня. Все его сны касаются автомата. Во сне он всегда неразлучен с автоматом. «Страшный сон, – признаётся он. – Что в мире?»

«В Ставрополе начался суд над пятью участниками нападения на Будёновск», – сообщаю я. Я знаю, что ему это первостепенно интересно. По «будёновцам» он может прикинуть и свой срок. Сколько дадут ему?

«Закрытым судят», – констатирует он.

«А вас что, открытым будут?»

«Почему? И нас будут закрытым. По Будёновску у них одних „терпил“ около трёх тысяч. У нас „терпил“ много меньше. Дагестанцы нам простили за Кизляр… Дагестанцы, суки, Басаева спровоцировали, а сами разбежались. Как имам Шамиль, чеченцев на резню повёл, а сам царю сдался. Шамиль дагестанец был. У нас тоже такие есть… Перед Второй войной сколько появилось красивых моджахедов: камуфляж дорогой, борода красивая, автомат дорогой, или даже пулемёт, а как федералы появились, так только клочья сбритых бород по Тереку плыли. Красавцы эти бежали из Чечни, а кое-кто и к Кадырову в милиционеры подался… Кадыров, он не чистый чеченец. И Хазбулатов не чистый, он из кабардинцев, Хазбулатов. Как нечистый, я заметил, и храбрость не та…»

«Русское Радио» объявляет что чеченские боевики напали на отделение милиции в селе Бехичу. Один чеченский милиционер убит, одиннадцать ранены. «В здании отделения, – утверждает радио, – учинён настоящий погром». Аслан, оторвавшись от книги (он читает, надев очки, детектив. Зрение у него ухудшилось в результате контузии и касательного ранения в голову), с видимым удовольствием слушает сообщение. Я заметил, что раньше он скрывал свои чувства. Или выражал своё удовольствие по поводу событий в Чечне более скрытно. Очевидно он привык ко мне.

«Аслан, а много в Чечне евреев?» – спрашивает Иван. Он проснулся и лежит, живот вверх, на шконке. Ивану всего 31 год. Это тюрьма, но живот его возвышается заметным холмом.

« В каждом ауле практически есть чечен-еврей. И есть целый аул из евреев», – объясняет Аслан. Сокамерники углубляются в проблему кавказских евреев. Выслушав их, я добавляю мою контрибуцию к проблеме, рассказываю, как шёл однажды в Париже по одной из глухих улочек вблизи Купола Сорбонны, и нашёл книгу «Сталин». В картонном ящике среди макулатуры, книг и журналов. Книга издана была в 1937 году издательством «Файяар», а автором был обозначен некто «имам Рагуза». Книга оказалась экстремально интересной, в особенности уникальна была та её часть, где повествовалось о детстве и юности Сталина. Неизвестный мне автор, спрятавшийся за псевдонимом, отлично знал Кавказ, писал о Кавказе в красочных деталях, а ещё лучше знал происхождение Сталина и друзей его детства и юности. Автор утверждал, что мать Сталина – Екатерина – происходила из семьи горских евреев – разносчиков, что отец её был богатым торговцем. Что мать Сталина была выдана замуж за сапожника осетина, за необразованного пьяницу. Я позвонил в издательство «Файяар» и попытался выяснить у них, кто автор опубликованной в их издательстве полсотни лет назад книги. Кто скрывается за псевдонимом «имам Рагуза». Ответа мне дать не смогли, сказали что все архивы издательства погибли в период Оккупации и Сопротивления и никто в издательстве не знает ничего об «имаме Рагуза»…

Аслан, выслушав мой рассказ, сообщил что чечены – евреи не горят желанием умереть за Родину, и многие об этом открыто говорят. У евреев детей воспитывает мать, – говорит Аслан. Отсюда все беды. К женщинам Аслан относится крайне жёстко. Рассказал, как русский тракторист из станицы Червлёной покончил самоубийством – сенокосилкой снёс себе голову, предварительно сняв с сенокосилки чехол; после того как застал свою жену ебущейся в кукурузе с армянином. «У нас в селе все знали, что она гулящая. Ему говорили – у тебя жена со всеми спит, выгони её или убей. Нужно было убить жену и прикопать», – спокойно вещает Аслан со шконки, сидя. «Женщина ведь это твоя вещь…»

Разговор переходит к чеченским нравам. «У нас пацан везде за отцом следует, чуть подрос. Отец играет в карты, ругается, рассказывает истории, как он там подрался, здесь подрался. Хвалится дракой. Это откладывается в памяти чеченского мальчика. Чеченского мальчика воспитывает отец…»

По радио сообщают, что в Курчалоевском районе погиб Салман Абоев, полковник-мент. «Вот, эта сука погибла, хорошо!» – радуется Аслан. «Это Кадыров сделал его полковником, какой он полковник… Вор он. Дом отстроил себе, – мрамором украшен. Сын ездил в школу за 200 метров в джипе „Гранд-Чероки“. Сына школьники один раз взорвали, бросили гранату в джип».

«Я считал, что хоть вы друг за друга, чеченцы, а вы враждуете как русские».

«А мы друг за друга. Те, кто солдаты, подчинённые им всё прощается. Виноват только лидер. Тот, кто главный, ну, может, второй человек наказывается, остальные чеченцы – братья». Из рассказов Аслана вырастает чеченское общество – крайне консервативное, даже реакционное. Где брат не может увидеть даже кусок обнажённой кожи сестры. Одновременно это храброе общество. Наказ чеченских командиров своим бойцам звучит примерно так: «Попадёте в плен, будут пытать, не молчите, называйте командиров. Меня называйте! Если не скажешь, русские убьют тебя. Мы – небольшой народ. Потому вы должны беречь себя, чтобы роды ваши продолжались. Особенно молодые, бездетные, берегите себя».

«Аслан, как будет „здравствуйте“ по-чеченски?»

"Много есть выражений. На улице, подходя к незнакомым говоришь «Салям алейкум» Если встретился с кем-то, то говоришь: «Марш вохыл» или «марш воыл». Это значит «Проходи свободным!»

«А как будет „до свиданья“, Аслан?»

«Адэкюэль», -жизнь чтоб твоя лучше была"

Слова чеченского языка похожи на французские слова, делаю я вывод. «Марш» может быть произведено от французского глагола «marcher» – ходить, маршировать. А какое само по себе пожелание гордое «проходи» или «ходи свободным!» Рядом может быть поставлена, впрочем, тоже гордая воровская клятва: «Век свободы не видать!»

Когда началась Первая Чеченская война, национал-большевики её шумно приветствовали. «Да здравствует война!» – был лозунг «Лимонки» №2. Я тогда не был знаком с Асланом. Я не уверен, что мы убрали бы лозунг, если бы я был знаком с Асланом, в конце концов политический лидер себе не принадлежит, и его личные симпатии – всего лишь его личные симпатии), но истолковывали мы бы лозунг по-иному. Это не подлежит сомнению.

Иван с ненавистью смотрит на «талибов» по ящику. «Во, обезьяны!» Я, поглядев на фотографии лиц, объявленных американцами угонщиками самолётов, устремившими их затем в террористическую атаку на Мировой Торговый Центр, имел неосторожность сказать о Мохаммеде Атта, что у него «доброе лицо человека в очках». Иван на взвинченных тонах сказал, что угонщики – «больные люди». Я возразил: «Эти люди – герои, а у тебя, Иван, идеал – человек – прямая кишка, в рот – еда, из задницы – дерьмо. Ты не понимаешь, Иван, героизма, на хочешь понять, что люди, вонзившиеся в Американские башни, сделали это в особом состоянии духа. Они – герои…»

«В атаке, – поддержал меня Аслан, – даже смерти ищешь. Умереть даже хочется». Я встретил в жизни совсем не много людей, способных отстаивать подобную точку зрения. Она не современна и не своевременна в европейском обществе. Аслан сделан из того же теста, что и анонимные герои, погибшие в самолётах. Он скотовод, человек от кошары и от трактора. Он средневековый Человек. И воин.

Ещё один сон Аслана. «Я бегу, автомат в правой руке, разгрузка – в левой. Смотрю конные милиционеры. Я по ним стрельбу открыл. А автомат не стреляет. Бегу, где бы спрятаться. А там наши чеченские пожарные. Я обращаюсь к ним, – „Спрячьте меня скорее. У меня патроны кончились!“ Они прячут. А я их вовсю крою, почему они от войны укрылись. Родину не хотят защищать».

Аслан придвигается к чёрному телу телевизора всякий раз, когда говорят о Чечне или он видит на экране чеченца. Недавние стычки в Гудермесе и Аргуне дали ему хорошее настроение. Совершив омовение он залезает на шконку молиться. «Аллах!» – обращается он к Богу.