"Рассказы" - читать интересную книгу автора (Лимонов Эдуард)

Эпоха бессознания

Из эпохи бессознания миража и речки Леты-Яузы завернутый в одно одеяло Вместе с мертвым Геркой Туревичем и художником Ворошиловым Я спускаюсь зимой семидесятого года Вблизи екатерининского акведука по скользкому насту бредовых воспоминаний падая и хохоча в алкогольном прозрении встречи девочки и собаки всего лишь через год-полтора. Милые! мы часто собирались там где Маша шила рубашки А Андрей ковырял свою грудь ножом Мы часто собирались чтобы развеяться после снеговою пылью над Москвой медленно оседающей в семидесятые годы простирающей свое крыло в восьмидесятые За обугленное здание на первом авеню в Нью Йорке Все та же жизнь и тот же бред настойки боярышника «это против сердца» сказал художник-горбун из подвала впиваясь в узкое горлышко пятидесятиграммовой бутылочки против сердца — против Смоленской площади где автобус шел во вселенную где встречались грустные окуджавы резко очерченные бачурины похожие на отцов где на снегу валялись кружки колбасы и стихи и спички и пел Алейников и подпевал ему Слава Лен. В краю поэмы и романа Всегда бывает хорошо В лесах охотится Диана Меркурий сладостный прошел И на груди у Аполлона Уснула рыжая сестра Так было все во время оно У греко-римского костра К утру натягивали тоги И грели сонные тела И были Боги — Жили Боги Любовь и ненависть была В дневном пожаре, в тяжком горе В Египет проданный я плыл И Афродиту встретил в море И Афродиту я любил Молился ей среди пиратов Пытался пальцы целовать Она смеялась виновато Но изменяла мне опять Она на палубе лежала Матросов зазывая вновь Текла по палубе устало Моя расплавленная кровь Смеялись воды. Рты смеялись Смеялись крепкие тела Дельфины горько удалялись Их помощь временной была Не умирая в божьей воле Привязан к мачте я стоял Во тьме ночной агентства «Золи» Пустые окна наблюдал Она являлась на машинах Она шаталась и плыла Вся в отвратительных мужчинах И шляпка набекрень была Я так любил ее шальную Гордился что она пьяна Что в красоту ей неземную Душа неверная дана Я был поэт ее и зритель Привязан к мачте я стоял Глядел как новый похититель Ее покорно умыкал Смеялись воды. Рты смеялись Вдали Египет проступал И все провинциальные поэты Уходят в годы бреды Леты Стоят во вдохновенных позах Едва не в лаврах милые и в розах Расстегнуты легко их пиджаки Завернуты глаза за край рассудка Когда-то так загадочно и жутко Стоят на фоне леса иль реки Где вы, ребята? Кто вас победил? Жена, страна, безумие иль водка? Один веревкой жизнь остановил Другой разрезал вены и уплыл Аркадий… Ленька… Вовка… * * * Люди, ноги, магазины Все изделья из фасона Их стекла и из резины Продаются монотонно Непреклонною рукой Свое личице умой Соберись поутру строго Ты — Елена. Вот дорога. — Уходи куда-нибудь. В черный хаос выбран путь Дура девица. Тогда Были лучшие года У тебя и у меня Был разгар земного дня. Ну а ныне эти люди Для которых моешь груди — беспросветные лгуны Не из нашей тишины Не из нашего отряда Ты ошиблось — мое чадо Сверхвозлюбленное Чуть пригубленное Потерял тебя навек Эдька — смелый человек Эдька умный. Эдик грустный Эдичка во всем искусный Эдинька вас в каждом сне Видит словно на луне Там вы ходите поляной В пышном платье. Рано-рано И в перчатках полевых Эдинька находит их Из травы их подымает И целует и кусает И бежит к тебе-кричит Добрый дядя — тихий жид На горе в очках стоит И губами улыбается Он любуется, качается… Там есть домик в три окошка Яблоко висит блестит «Хватит бегать — моя крошка» произносит добрый жид «Ну иди обедать детка!» Детка-длинною ногой Сквозь траву шагая метко Направляется домой С нею дикие собаки Я последний прибежал И за стол садится всякий И целует свой бокал Так мы жили. Нынче ужин Я один съедаю свой И не я ни жид1 не нужен Деве с легкою ногой Чтобы вас развлечь — малютка Я все это написал Эдька знает — жизнь минутка Жизнь — мучительная шутка Лишь искусства яркий бал этот хаос освещает Потому взгляни легко Счастлив тот кто сочиняет сочиняет сочиняет и витает высоко Пусть тебя не омрачает Жизнь тебя не омрачает Пусть земное не смушает Будет очень далеко… И двери туго затворялись И в верхних окнах свет мелькал Я шел один, я был в экстазе И Бога я в себе узнал Однажды на зеленой вазе Его в музее увидал Он там сидел простоволосый И дул в надрезанный тростник Как я скуластый и курносый Мой древнегреческий двойник Да он любил ее больную И на за что не осуждал И только песню еле злую Он за спиной ее играл Фотография поэта В день веселый и пустой Сзади осень или лето И стоит он молодой Возле дерева косого Морда наглая в очках Кудри русые бедово Разместились на плечах Впереди его наверно Рядом с делающим снимок Кто-то нежный или верный (Или Лена, или Димок) Фотография другая — Через пять кипящих лет Маска резкая и злая Сквозь лицо сквозит скелет Никого на целом свете Потому тяжелый взгляд По-солдатски на поэте Сапоги его сидят Ясно будет человеку Если снимки он сравнит Счастье бросило опеку И страдание гостит