"Плод граната" - читать интересную книгу автора (Рампо Эдогава)

4

Сайто не зря считался лучшим сыщиком префектуры. Я и глазом моргнуть не успел, как он уже выяснил всю подноготную: к вечеру помощник инспектора знал, что Танимура бесследно исчез, а на следующий день наведался в дом Манъуэмона, побывал у его друзей и других кондитеров и вынюхал все подробности, о которых я слышал от Кинуё-сан. Он узнал даже больше, и эти новые сведения с устрашающей убедительностью доказали, что Манъуэмон Танимура — убийца. Я уже говорил, что Танимура хотел основать акционерное общество, но, строго говоря, затея его существенно отличалась от обычной подписки на акции. Городские кондитеры, пытаясь противостоять проникновению на рынок разорявших их новых кондитерских фирм, вложили деньги в строительство крупной фабрики. После образования акционерного общества директором должен был стать Танимура. Для покупки земли собрали пятьдесят тысяч иен (по нынешним деньгам — огромная сумма в двести тысяч) и вручили их на хранение Танимуре. Тот говорил, что временно положил деньги на текущий счет в банке. Теперь послали к Кинуё-сан за банковской книжкой, и та сказала, что книжка должна храниться в кабинете у мужа, в маленьком сейфе. Сейф вскрыли, но обнаружили только другую книжку — с мелким вкладом, нужной книжки на пятьдесят тысяч иен в сейфе не оказалось. Тогда запросили банк, и выяснилось, что деньги были сняты со счета как раз наутро после убийства, сразу же после открытия банка. Предъявитель выполнил все формальности, после чего ему выдали деньги. Кассир не знал Танимуру в лицо, а потому не мог утверждать, что это он приходил за деньгами. Однако сам факт, что Танимура солгал — он не выехал в Токио утренним поездом, а находился в Нагое до открытия банка, — говорил сам за себя. Да и не только это: многое свидетельствовало, что преступник — именно Танимура.

Даже если он совершил убийство в состоянии крайнего возбуждения, все равно перед ним маячил страшный призрак эшафота. И совершенно естественно, что он решил бежать. Но для бегства необходимы деньги. При деньгах преступнику легче ускользнуть из сетей правосудия. Я-то думал, что Манъуэмон, совершив преступление, с невинным лицом вернулся домой лишь для того, чтобы сказать «прощай» Кинуё-сан. Оказалось, он преследовал куда более важную цель — взять книжку из сейфа! Как рассказывала моей жене Кинуё-сан, в ту ночь-то есть сразу после убийства — муж вел себя странно. Он не мог оторваться от Кинуё-сан, словно расставался с ней навеки, шептал ей ласковые слова, на которые был так скуп в последнее время, и то хохотал как безумный, то рыдал у нее на плече. Вы, верно, помните, что любовные ласки Манъуэмона носили обычно иной характер... Кинуё-сан тогда не придала значения его странному поведению, но теперь эти подробности приобретали особый смысл: так Манъуэмон прощался с привычной жизнью.

Виновность Манъуэмона уже ни у кого не вызывала сомнений, к тому же прошло более десяти дней, а от него по-прежнему не было никаких известий. Разумеется, мы разослали его словесный портрет по всем полицейским участкам, но безрезультатно: Танимура как в воду канул. Студента Акати освободили. Участь его была достойна всяческой жалости: впоследствии он окончательно повредился в рассудке и угодил в лечебницу для умалишенных.

Вот так случилось, что обе старинные фирмы, издавна торговавшие мандзю, прекратили существование словно по воле недоброго рока. Печальный итог... Я от души сочувствовал Кинуё-сан. Когда съехались родственники проверить дела, то оказалось, что Танимура не зря беспокоился о создании акционерного общества: его «процветавшая» фирма была на грани банкротства, и Кинуё-сан оказалась без средств. Магазин был заложен — перезаложен, дом и участок тоже; несколько комодов и с десяток сложенных в них кимоно — вот и все, что получила Кинуё-сан. Ей оставалось только вернуться в родительский дом приживалкой.

Дело было практически закрыто. Во всяком случае, так думали все. Но неожиданно следствие закрутилось в другом направлении. Оказалось, преступник придумал изощреннейший трюк. Весь фокус был в отпечатках пальцев.

Удивительно, как один — единственный отпечаток может разрушить всю стройную версию! Позвольте похвастаться: обнаружил хитрость преступника ваш покорный слуга. По одному отпечатку я изобличил убийцу, за что удостоился похвалы самого начальника управления.

Это случилось спустя полмесяца после убийства. Кинуё-сан уже готовилась к отъезду. Я пришел, когда она, дав указания служанкам, наводила порядок в доме. Помогая ей, я зашел в кабинет Танимуры, и вдруг взгляд мой случайно скользнул по лежавшему на столе дневнику. Без сомнения, он принадлежал Манъуэмону. Где-то сейчас сам хозяин? — подумал я. Наверное, раскаивается в содеянном, да уже ничего не поделаешь... В сильнейшем волнении я перелистал записи от последней страницы к началу. В них не было ничего необычного: рядовые заметки, и лишь кое — где попадались проклятья в адрес Сойти Котоно. Но вот, перевернув очередную страницу, я насторожился: на чистых, не испещренных иероглифами полях отчетливо отпечатался палец. Видно, Манъуэмон не заметил, что испачкал его в чернилах, и, перелистывая страницу, случайно оставил след. Сначала я взирал на отпечаток довольно рассеянно, но вдруг... Мне показалось, что земля разверзлась у меня под ногами. Стало трудно дышать.

Кинуё-сан встревожено спросила, что произошло.

— Это... Это... — запинаясь, я показал на отпечаток большого пальца. — Это рука вашего мужа? Вы в этом абсолютно уверены? — настойчиво спрашивал я ее.

— Да... Конечно... — Кинуё-сан растерялась. — Муж и близко никого не подпускал к своему дневнику.

— Тогда принесите мне какую-нибудь вещицу, которой пользовался ваш супруг. Ну, скажем, лаковую шкатулку. Или что-нибудь из серебра. Видите ли, мне нужны отпечатки его пальцев...

— Из серебра?.. Ну разве что портсигар... Больше ничего такого у нас нет.

Кинуё-сан смотрела на меня изумленными глазами.

Я осмотрел портсигар: поверхность его была идеально чистой, словно ее нарочно протерли до блеска. Но, открыв крышку, я заметил на внутренней стороне, на блестящем металле, несколько отпечатков, полностью совпадавших с тем, в дневнике.

...Я читаю иронию в вашем взгляде: мол, как это он мог так сразу определить их идентичность? Вы забываете, что у криминалистов тренированный глаз; мы и без лупы легко различаем линии папилляров. Но на сей раз я для верности вынул из стола увеличительное стекло и убедился, что не ошибся.

— Кинуё-сан, это ужасно, но... Присядьте, пожалуйста. Я хочу кое о чем вас спросить. Мне нужно, чтобы вы вспомнили все хорошенько...

Я едва сдерживался. Видимо, Кинуё-сан передалось мое волнение, потому что она побелела как мел и, вся дрожа, села рядом.

— Вспомните, Кинуё-сан... Подумайте, прежде чем отвечать. В тот вечер — накануне отъезда — ваш муж ужинал дома, так вы сказали? Опишите все по порядку, не пропуская подробностей.

— Да не было никаких особых подробностей. Даже не знаю, что и сказать... — пожала плечами Кинуё-сан.

По ее словам, тот памятный день муж провел у себя, работая как одержимый. Ужин она подала ему в кабинет, но не прислуживала за столом, а, задвинув фусума, возвратилась в гостиную. Выждав немного, она снова зашла в кабинет, за подносом. Все время они молчали, не обменялись ни словом. Это было в обычной манере Манъуэмона: когда он работал — читал или писал что-нибудь, — никто не решался входить в кабинет, даже чай он кипятил себе сам, на жаровне. Что ни говори, привычки у Манъуэмона были артистические.

— Ну, а его поведение... Он что-нибудь говорил вам?

— Нет... Ничего. Когда муж работает, он ужасно сердится, если я пристаю к нему с разговорами, и я не решилась его тревожить. Молча подала еду, а он даже не обернулся...

— Вот как. Тогда... Извините меня за нескромный вопрос, но это крайне важно... Когда ваш муж пришел наконец в спальню... Скажите, каким он был с вами в ту ночь?

Кинуё-сан залилась краской до самых волос — она вообще краснела из — за каждого пустяка. В такие минуты она удивительно хорошела. Ее прелестное лицо и сейчас стоит у меня перед глазами...

Кинуё-сан колебалась, но я настаивал, и ей пришлось отвечать.

— В тот вечер он пришел очень поздно... Я уже задремала. Да, это было около часу ночи.

— Скажите, в спальне горела лампа?

— Нет, я всегда гашу ее на ночь. Свет из коридора просачивается сквозь сёдзи, так что не очень темно.

— Муж о чем-нибудь говорил с вами в постели? О домашних делах, о жизни...

— Нет, пожалуй, нет. То, что было, и разговором-то назвать нельзя...

— Проснулся он, когда еще не было четырех. Вы помните это?

— Нет, я спала и не заметила, как он поднялся. А потом что-то случилось с лампой, и муж одевался при свете свечи в туалетной комнате. Я не слышала ничего до последней минуты. Затем приехал рикша, с которым муж условился с вечера, и мы со служанкой вышли в прихожую проводить его.

...Я передаю этот диалог в подробностях отнюдь не для красного словца. Просто так легче поймать нить. Но, чтобы вам не наскучил рассказ, изложу остаток беседы вкратце. Вы, вероятно, пока не догадываетесь, чего я добивался от Кинуё-сан.,.

Итак, в то утро Манъуэмон ушел из дома не позавтракав. Ночи осенью темные, и в четыре утра не видно ни зги.

...Меня трясло, ладони вспотели, но я продолжал допрашивать Кинуё-сан, испытывая при этом азарт игрока. Подтвердятся или нет мои подозрения?

— Итак, с вечера и до утра вы так и не видели лица вашего мужа и голоса его почти не слышали, верно?

Кинуё-сан оторопело взглянула на меня, пытаясь постигнуть смысл вопроса. Через мгновенье лицо ее исказилось. На нем был написан такой безграничный ужас, словно она увидела привидение.

— Что вы хотите сказать? Что это значит? Ну не томите меня, скажите же наконец!

— Вы уверены, что это действительно был ваш муж? Ведь вы толком его и не рассмотрели. А он молчал. С вечера и до утра. Вдумайтесь хорошенько. Неужели супруг не сказал бы вам за все это время хотя бы словечко? Ведь должен же он был дать какие-нибудь указания перед отъездом!

— В самом деле... Еще ни разу такого с ним не случалось... Что же это такое? Нет, я просто с ума схожу... Говорите же, говорите всю правду!

Думаю, вы можете вообразить себе ужас и изумление Кинуё-сан в ту минуту. Я не решился сказать ей впрямую, и сама она не стала затрагивать эту тему, но ведь если в ту ночь рядом с ней оказался не Танимура, значит, Кинуё-сан совершила грехопадение. Насколько я знал от своей жены, Манъуэмон вел себя в ночь убийства не так, как всегда. Он то смеялся, то плакал, и горячие слезы заливали лицо Кинуё-сан. Прежде я думал, что причина столь необычного поведения — раскаяние и тоска перед вечной разлукой. Но если то был не Манъуэмон Танимура, то безумные ласки, смех и рыдания обретали иное значение...

Возможна ль такая нелепица? — спросите вы. Но выдающиеся злодеи всегда делали то, что вообразить себе почти невозможно.

...Положение Кинуё-сан было плачевным. Ведь она же не виновата, что обозналась. Сама мысль о подобном была за гранью возможного. Удивительно, психика человека столь же подчинена закону инерции, сколь и бездушные вещи. Если преступник неотличим со спины от жертвы, то и Кинуё-сан могла легко принять его за собственного супруга. И пока не возникли особые обстоятельства... Впрочем, обстоятельства эти имели место, но тем не менее Кинуё-сан осознала свою ошибку только теперь. Невозможно в это поверить, но она приняла сидевшего в кабинете убийцу за Танимуру, и все последующие события — сцена в постели, расставание — происходили под знаком этого заблуждения. Злодей действовал осторожно, он предусмотрел все до мелочей — даже поломку лампы. Как рассказала Кинуё-сан, потом приходил монтер и проверил линию, но все оказалось в порядке; тогда он открыл щиток, и обнаружилось, что кто-то просто отключил электричество. Без сомнения, преступник сделал это, когда весь дом погрузился в сон. Он правильно рассчитал: кому придет в голову открывать щиток в суматохе отъезда?

— Но... Но если не муж... то кто же тогда? — со страхом спросила Кинуё-сан, едва сдерживая рыдания.

— Если я прав — а я безусловно прав, — с вами был Сойти Котоно.

При этих словах красивое личико Кинуё-сан исказилось, как у маленькой девочки, которая вот — вот разревется.

— Нет! Не может быть! Что вы несете?! Такое в кошмарном сне не приснится. Его же убили вечером того дня! — твердила Кинуё-сан, пытаясь отмахнуться от чудовищной правды.

— Увы! Мне больно говорить вам об этом, но убили не Сойти — а вашего мужа. И убил его именно Котоно, а потом надел на него свое авасэ.

Я должен был сказать ей всю правду. На Кинуё-сан невозможно было смотреть без слез. Пока муж считался пропавшим без вести, у нее еще оставалась надежда, что Манъуэмон жив и, быть может, они когда-нибудь встретятся. Но Танимура погиб — это его труп с изуродованным лицом нашли в заброшенном доме, — и вместе с радостью оттого, что злодеем все-таки был не ее Манъуэмон, сердце Кинуё пронзила острая боль утраты. Хуже всего было то, что она провела ночь с этим оборотнем, с заклятым врагом, которого Манъуэмон ненавидел, как ядовитую гадину... Со злодеем, что убил ее мужа, влив ему в рот серную кислоту! Это невозможно было перенести!

— Нет, я не верю. Чем вы докажете? Ну, говорите!.. Я ко всему готова, — едва слышно прошептала Кинуё-сан бескровными губами.

— Мне очень жаль, но доказательство у меня неопровержимое. Отпечатки, оставленные в дневнике и на крышке серебряной табакерки, бесспорно, принадлежат вашему мужу. Точно такие же отпечатки мы сняли у трупа, обнаруженного в заброшенном доме...

Отпечатки пальцев, снятые у трупа, я исследовал по гамбургскому методу и отчетливо помню каждую линию. Мало того, у убитого на большом пальце оказался маленький шрамик. Невозможно, чтобы у двоих людей был одинаковый кожный узор с одинаковым шрамом. Это доказывает, что убитый не Сойти Котоно, а Манъуэмон Танимура. Тщательная экспертиза подтвердила впоследствии полную идентичность отпечатков...

Разумеется, я сразу же доложил начальству о своем открытии, и это направило следствие по новому руслу. Нечего и говорить, какой поднялся шум. Я тогда был очень молод, и, конечно же, успех совершенно вскружил мне голову... Вы вправе посмеяться над моей недогадливостью: как такая простая истина не пришла мне в голову сразу? Как я мог не понять, что не случайно преступник изуродовал жертву до неузнаваемости?

Скажу, что подобные мысли возникали в процессе расследования и у полиции, и у прокуратуры. Однако преступник был очень хитер. Он сыграл с нами скверную шутку. Я имею в виду Кинуё-сан. Обманув несчастную женщину, злодей сумел убедить всех, что в ночь убийства, по крайней мере до самого утра, Манъуэмон Танимура был жив и здоров, а из этого следовало, что пострадавший — Сойти Котоно. Убийца не опасался, что Кинуё-сан пойдет на место происшествия и обман раскроется. Что ни говори, злодею не откажешь в смекалке и ловкости. И только в одном он допустил непростительный промах: совершенно забыл об отпечатках пальцев. А ведь именно кожный узор — неповторимая отличительная особенность человека.

...Вот, собственно говоря, и все об убийстве с применением кислоты. Я, верно, утомил вас долгим рассказом? Мне так живо вспомнились подробности... И надо, пожалуй, немедленно записать их в дневник.