"Луна доктора Фауста" - читать интересную книгу автора (Эррера Луке Франсиско)

15. ГОЛОД

Пятнадцать дней шли они по направлению к югу. Гуттен, возмущенный злодейской выходкой Мурги, замкнулся в неприязненном молчании, но как-то раз, не вытерпев, высказал ему в лицо все, что накипело на душе.

Тот выслушал его, окинул каким-то странным взглядом и невозмутимо ответил:

– Я, сударь, всего лишь исполнял отданный мне приказ. Ничего другого нам не оставалось, если мы по-прежнему стремимся найти Дом Солнца.

Гуттен, еще больше распалившись от этого ответа, яростно выкрикнул:

– Когда мы вернемся в христианские земли, вас будет ждать суд!

– В первую голову не меня, а капитан-генерала. Он распоряжался, он приказывал, – проговорил Мурга, презрительно оттопырив нижнюю губу.

Гуттен собрался было проучить его за дерзость, но в эту минуту Хуан де Вильегас дернул его за рукав.

– Ради всего святого, успокойтесь, дон Филипп! – зашептал он. – Пойдемте со мной, не надо лезть на рожон. Ваши слова могут навлечь на вас серьезнейшую опасность. Санчо де Мурга, закоренелый злодей самого низкого разбора, сказал вам правду – в преступлении повинен не он, но губернатор. Зачем вы угрожали ему, человеку, совершившему столько ужасных убийств? Разве вы не понимаете, что можете оказаться его следующей жертвой?

– Вы правы, дон Хуан. В будущем я постараюсь быть поосмотрительней.

– И я, и все остальные знают, что вы, дон Филипп, – человек редкой цельности и благородства, но все же выслушайте меня. Перед вами выбор: или бесстыдно лгать и изворачиваться, как пойманный с поличным цыган, – и тогда вы вернетесь в Коро живым. Или тайно избавиться от Спиры и самому возглавить экспедицию. Будьте уверены, что все мы поддержим вас…

Внезапно из-за дерева вынырнул Спира.

– О чем это секретничает мой помощник и дон Хуан де Вильегас? – спросил он с ласковостью, за которой легко угадывалась злость.

– Вот хорошо, что вы пришли, ваша милость, – отвечал Вильегас, мгновенно сменив заговорщический тон на самый почтительный. – Я как раз высказывал дону Филиппу свое беспокойство по поводу того, что запасы провианта истощаются: маиса осталось на три дня, и я всерьез опасаюсь, что добыть его нам будет негде. За последние две недели нам не попалось ни зернышка. Наши охотники возвращаются с пустыми руками. Если не случится чуда, нам вскорости будет грозить голод.

Участники экспедиции рыскали в поисках пропитания: ели лягушек и змей, от одного вида которых у Филиппа начиналась тошнота; изловили каймана, но от него так несло мускусом, что их тут же вывернуло наизнанку; убили и съели ягуара, несмотря на отвратительный вкус его мяса. Франсиско Мурсия де Рондон и Лионсио вернулись как-то раз с охоты, неся тушу большой обезьяны. Они освежевали ее и зажарили на вертеле, а потом с жадностью набросились на еду. Гуттен, скривившись, сказал бывшему секретарю короля Франциска:

– Ну как вы можете это есть? Похоже на трупик ребенка…

Но тот отвечал ему с просветленным взором и набитым ртом:

– Какая разница между этой мартышкой и молочным поросеночком? Никакой. Жалко только, что мало.

Один из псов ни с того ни с сего набросился на индейца Лионсио, сбил его с ног и вырвал клыками изрядный кусок из бедра.

– Собачка-то вовсе дикая стала, – заметил Франсиско Веласко, хватая свой арбалет. – Лучше уж мы ее, чем она – нас.

Стрела пробила собаке грудь.

– Надо ее съесть, – добавил он и большим ножом прирезал собаку, бившуюся в предсмертных судорогах.

Всех остальных собак по единодушному приговору членов экспедиции постигла та же участь. Спира, узнав об этом, впал в ярость и не смог сдержать слез досады. Неунывающий же Веласко подвел итог этому происшествию:

– Если голодная собака бросается на своего хозяина, будет справедливо, если голодный хозяин съест ее.

А голод между тем наступал. Кончился маис; доели последние маниоковые лепешки. В глазах у людей появился странный блеск. Перес де ла Муэла разрезал свой кожаный щит и принялся варить его.

– В конце концов, этот щит когда-то хрюкал и рыл пятачком землю. Приглашаю вас отведать, дон Филипп, когда уварится, кушанье выйдет на славу.

– Да нет, я предпочитаю жевать траву и съедобные корни: можно обмануть голод. Пробовали ли вы сердцевину пальмового дерева? Она очень нежная и вкусная, – ответил Гуттен.

– Поглядите-ка на этих несчастных: они выкапывают из земли червей и поедают их.

– Голод не тетка! – сказал Мурсия. – Знаете, какой сон видел я нынче ночью? Как будто я сижу в Девичьей башне вместе с королем Франциском и передо мною – жирный фазан и вот такая гора перепелок…

– Ради бога, замолчите! – взмолился Лионсио. – Я вас самого сейчас съем!

– Сегодня умерло шестеро, вчера – четверо. Если так и дальше пойдет, все передохнем с голоду. Что ж сидеть сиднем! – воскликнул Мурсия, одушевляясь. – Пойдем, Лионсио, промыслим чего-нибудь!

Они отправились на охоту, а Веласко, Себальос и еще четыре солдата решили последовать их примеру. Они прошли около двух лиг и уже углубились в лес, как вдруг Себальос оступился и упал, вскрикнув от боли.

– Ты сломал себе ногу, – осмотрев распухшую лодыжку, сказал Веласко. – Ходить не сможешь. Эй, вы, ступайте в лагерь за лошадью, а я побуду с ним.

– Позвольте нам сперва поискать пропитания, – попросил один из солдат. – Ведь пока даже змей не попалось. Отыщем еды, вернемся, смастерим носилки и снесем его в лагерь.

– Ладно, черт с вами. Я останусь тут. Арбалет мой при мне, отобьемся в случае нужды, хотя даже ягуар не сунется к таким оголодавшим парням.

Стемнело, а четверка охотников так и не возвращалась.

– Ох, Веласко, как болит нога и как хочется есть, – стонал Себальос.

Взошла луна. В листве забилась какая-то крупная птица.

– Слышишь, Франсиско? Бог послал нам угощеньице. В лунном свете вырисовался силуэт птицы, похожей на индюка.

– Это паухи, – обрадовался Себальос. – Осторожно, не спугни ее и не промахнись… Ах, какое у нее нежное мясо!.. Помоги мне приподняться, у меня глаз верней.

Веласко, не отвечая ему, прицелился и выстрелил. Птица с глухим стуком упала наземь.

– Попал! Хвала господу! Теперь разведи костер, а я ощиплю ее.

Затрещали в огне сучья. Веласко, вздев тушку на саблю, жарил ее. Лицо Себальоса было искажено страданьем, в глазах появилось зверское, плотоядное выражение.

– Долго еще? Я умираю с голода…

– Вот и умирай.

– Что? – в ужасе переспросил тот.

– Вспомни-ка ту ночь в Варавариде! – злобно ответил Веласко, и в словах этих Себальос услышал свой смертный приговор.

Рано утром солдаты обнаружили на поляне труп Себальоса, обглоданные кости паухи и крепко спящего Веласко.

– Что тут было, капитан? – спросил старший.

– Подох с голоду, – сонно отозвался тот. – При моем посредстве. У нас с ним давние были счеты.

Четверо солдат невольно вскрикнули.

Веласко поднял наконец голову и увидел рядом Мурсию со связанными за спиной руками и колодкой на шее.

– А с ним что стряслось? Почему вы его скрутили?

– Ох, сеньор капитан, ваш поступок – невинная шалость по сравнению с тем, что натворил этот негодяй. Представьте только: он убил индейца Лионсио, а потом зажарил на вертеле, как барашка. Мы застигли его в ту минуту, когда он, точно дикий зверь, пожирал его.

– Господь всемилостивый! – вскричал Веласко, придя наконец в себя. – В чем согрешили мы пред тобою, что ты караешь нас так страшно?!

– Ох, верные ваши слова, капитан, – подхватил солдат. – Проклято наше предприятие!

– Конечно, проклято, – рыдая, ответил Веласко, – а виноваты во всем немцы!

По возвращении в лагерь Веласко с той же яростью крикнул Спире:

– Это вы, немцы, навлекли на нас нечистую силу, и она не отвяжется, покуда всех не погубит!

Желтое лицо губернатора пошло пятнами.

– Молчать! Вы еще смеете возвышать на меня голос, подлый братоубийца! Заковать его в цепи и убрать с глаз моих! А вы, – он перевел взгляд на Мурсию, – ступайте вон! В экспедиции вы больше не состоите! Ступайте туда, где вы убили Лионсио!

Мурсия неуверенной поступью направился к лесу, потом обернулся и выкрикнул:

– Да будут прокляты Вельзеры ныне и присно и во веки веков!

Он двинулся было дальше, но в руках у Гольденфингена грянула аркебуза, и секретарь Франциска Первого упал замертво.

Голодающая экспедиция брела по равнине. Каждые три дня забивали лошадь, но крошечный кусок конины не утишал, а только подхлестывал голод. Обнаружили обглоданные кости еще одного индейца, пропавшего незадолго до этого, разыскали и четверых солдат, совершивших это злодеяние. Спира сначала распорядился казнить их, но потом отменил приказ, рассудив, что людей и без того совсем почти не осталось и нечего зря проливать кровь. В ту же ночь один из людоедов умер в страшных муках.

Наконец впереди показалось озеро и большой индейский поселок, окруженный маисовыми полями.

– Дошли! – пав на колени, воскликнул Филипп.

Целый месяц они отъедались: маис, маниоковые лепешки, рыба, дичь. Индейцы закололи для них невиданное животное, похожее на большого борова, покрытое белесой щетиной и обитавшее в реке. Мясо его пахло рыбой, но было сочным и вкусным.

– Они называют его карпинчо, – перевел Эстебан Мартин.

– Очень вкусно, – похвалил Перес де ла Муэла. – Малость смахивает на нашего Гольденфингена, но можно ведь и не смотреть, правда?

По глади озерца плыли несколько уток в бело-зеленом оперении.

– Поглядите-ка, ваша милость, какое угощение посылает нам господь! – вскричал лекарь.

– Вижу, вижу, – отозвался тот, – эй, кто там с арбалетами! Цельтесь вернее, не упустите ни одну!

Но тут раздался выстрел аркебузы, и спугнутая стая взмыла в воздух.

– Кто стрелял? – в бешенстве крикнул Спира.

– Я, ваша милость, – смиренно ответил Мартин. – Я не знал, что вы уже отдали приказ арбалетчикам.

– Не знали приказа или намеренно нарушили его?

– Помилуйте, сеньор губернатор, как мог я…

– Следуйте за мной, – бросил Спира и направился в чащу леса.

Обильная охота и маис вскоре утолили застарелый голод солдат, они окрепли и порозовели, хоть и не все: сто сорок девять человек, включая пятнадцать кавалеристов, по-прежнему лежали в лежку.

– Что же нам с ними делать? – беспокойно спросил Филипп.

– Подождем, пока оправятся, – ответил Гольденфинген.

– Ни в коем случае, – сухо и решительно сказал Спира. – Все, кто может передвигаться, пойдут со мной к Дому Солнца, а прочих оставим здесь на попечение господ Гольденфингена и Мурги.

Толстяк так и взвился:

– Почему всегда я? Почему вы вечно отстраняете меня от серьезных дел и поручаете всякие пустяки? Я – солдат, а не сиделка!

Спира, по своему обыкновению окинув его долгим взглядом, осведомился:

– Хотите знать почему?

– Да, хочу! – осмелев от горя, закричал Андреас.

– Во-первых, потому, что такова моя воля. Довольно вам такого объяснения? А во-вторых, потому, что я считаю: лучше вас никто не сможет поддержать порядок в арьергарде.

– Спасибо, ваша милость, – проговорил Гольденфинген, вновь обретая свое неизменное спокойствие.

– Кто лучше вас сможет укараулить такого ловкого негодяя, каков Франсиско Веласко? Если хоть на минуту оставить его без присмотра, он взбунтует войско и бросится за нами вдогонку.

– Истинная правда, ваша милость, истинная правда…

– Итак, вы останетесь и будете ждать нашего возвращения. Еды тут, сами знаете, в избытке, голодать вам не придется. Храни вас господь. А мы выступаем!

В ту ночь Гуттен в полудреме видел перед собой Берту и плешивого капуцина. «Спира опасается Андреаса, это ясно, – думал он. – А знает ли Гольденфинген, что такое Спира?» Ему чудилось, что Берта прилегла к нему под попону. «Не противьтесь моим ласкам, сударь, не бойтесь меня, я не Кундри, а трактирщица Берта…» – «Я рыцарь Лебедя…» – «Вот сюда, сюда, на сено, сударь…» – «Ты не можешь склонить меня ко греху!» – «Не просыпайтесь, сударь, не открывайте глаза, или я тотчас обернусь дождем…»

Набухшая туча наконец пролилась дождем. Гуттен глядел во тьму. Потом повернулся лицом вниз и в великом унынии прошептал: «Кёнигсхофен!..»