4. ПОИСК

Орб больше не приходилось никого расспрашивать, чтобы отыскать местных цыган. Она справлялась с этим самостоятельно. А поскольку теперь она знала язык, то цыгане принимали ее как свою. Сами цыгане обычно владели двумя языками — кало и местным. Знание кало очень помогло Орб, ведь на нем говорили все цыгане, а об английском во многих странах и не слыхали.

В северной Франции Орб поведали еще одну историю про Ллано. Она сидела с женами местного цыганского барона и слушала, а женщины с удовольствием слушали вместе с ней, несмотря на то что хорошо знали эту легенду. Вообще-то посторонние считали их сестрами жены — полигамия в этих краях не приветствовалась.

Когда-то в одной стране правительство в очередной раз преследовало цыган. Такие естественные вещи, как кража еды, фальшивые предсказания судьбы легковерным простакам или эротические танцы, особенно за деньги, кажутся посторонним чем-то ужасным. Сама Орб в последние месяцы стала гораздо более терпимой в этом отношении, чем могла себе раньше представить.

И вот табор, вроде того, что у них, был окружен солдатами.

— Но сегодня мы с любимой должны были пожениться! — воскликнул один юноша. А кольцо врагов вокруг них все сжималось.

— Мы окружены. Нас мало, и пули у нас на исходе, — возразил предводитель. — Большинство наших мужчин уже убиты, а через час все мы скорее всего будем мертвы. Как же ты можешь думать о свадьбе?

— Я люблю ее! И у нас не будет другого случая пожениться!

— Но у нас нет ни еды, ни вина для праздника.

— Ее губы пьянят меня лучше всякого вина!

И тогда предводитель увидел правду в его словах.

— Ты говоришь как истинный цыган! — сказал он. — У вас будет свадьба!

И все цыгане по этому случаю собрались в большой круг. Но их музыкальные инструменты были уничтожены солдатами, и не было у них ярких одежд для праздника. А солдаты все приближались. Гремели выстрелы, и пули свистели между деревьями около табора. Времени оставалось совсем мало.

Среди тех цыган один старик знал маленький кусочек Ллано. Голос его был слабым и надтреснутым, но он начал петь, и юная пара танцевала танану под его пение. Лохмотья их превратились в яркие, красивые наряды, потускневшие пуговицы на жилете юноши загорелись ярким золотом, а старые серьги и браслеты его возлюбленной засияли, как дивные драгоценности. Цыганки щелкали пальцами в такт музыке, и голос старого певца становился все сильнее и громче. Теперь он заполнил всю поляну и нарядил цыган в цветные праздничные одежды. Даже свет дня, казалось, стал ярче.

Солдаты подошли совсем близко. Пули разбрасывали угли в костре, поднимая фонтанчики золы. Но цыгане, зачарованные песней, продолжали щелкать пальцами, а молодые танцевали, забыв обо всем на свете. Песня стала еще громче, и солдаты тоже попали под ее власть. Они остановились, пораженные тем, что цыгане не обращают на них внимания.

И тут из круга вышла девушка-цыганка, взяла за руку солдата и увела его в круг — танцевать. Песня отняла у парня волю. Солдат бросил ружье и пошел за девушкой, и взял ее за руки, и танцевал с ней в кругу цыган. Другая девушка увлекла в круг другого солдата, третья — третьего… А песня продолжалась. Вскоре уже все солдаты танцевали с цыганками, забыв, зачем они пришли сюда.

И так они проплясали всю ночь до рассвета. А когда настало утро и старый певец совсем охрип, а танцоры слишком устали, чтобы продолжать, песня стихла, и изумленные солдаты оглянулись по сторонам. И что же? Каждый увидел рядом с собой прелестную девушку и понял, что просто не может причинить ей зла. Только как объяснить это командиру?

Тогда солдаты поговорили друг с другом и решили, что никак ему этого не объяснишь. Стоит вернуться, и их самих казнят. Поэтому они решили остаться с цыганами и жениться на девушках, с которыми танцевали. И табор выжил и стал еще больше, чем прежде, а все это из-за Ллано.

— Может, и в моих жилах течет кровь тех солдат, — закончил барон. — И я не жалею об этом.

Но Ллано он не знал, и не знал, где находится родина цыган.

— Может, тебе стоит спросить об этом у немецких цыган? — предложил он Орб.

В Германии у цыган были неприятности. Их барон умер от чахотки, и городские власти похоронили его в могиле для нищих, а жен его выслали из города. Все они были растрепанными и грязными до отвращения.

— Хотите, я принесу вам воды? — предложила Орб.

Все три женщины, как одна, покачали головами в знак отрицания.

— Мы не можем ни мыться, ни прикасаться к воде, пока его тело в земле полностью не разложится, — объяснила одна из них.

Так Орб узнала о Культе Мертвых. Все цыгане были последователями этого культа, включая тех, с которыми она жила в Испании, но в деревне тогда никто не умирал, и Орб ни разу не столкнулась с обрядами, относящимися к смерти. Когда цыган умирает, тело его сжигают вместе со скудным имуществом. Тогда его жены могут мыться. Нет тела — нет и траура. Но здесь в дело вмешались власти, и несчастные женщины оказались в бедственном положении.

— Мы даже не можем принести ему пищи! — жаловались они. Дело в том, что по обычаю на могилу надо приносить еду, чтобы дух покойного не проголодался.

Орб осталась на ночь в одной палатке с женщинами и мужественно терпела ужасный запах. Но стоило ей уснуть, как снаружи началась какая-то суматоха. Орб и ее соседки вскочили на ноги и выглянули из палатки.

Там стоял какой-то человек, с ног до головы перепачканный грязью. Даже с бороды его сыпалась земля.

— А, вероломные жены! — громко закричал он. — Почему вы не принесли мне поесть? Вы что, хотите меня голодом уморить?

Это был дух умершего цыгана. Все три его жены упали ничком на землю, крича от ужаса. Разгневанный призрак двинулся к ним и замахнулся, чтобы ударить. Орб шагнула вперед, еще не совсем понимая, что делает.

— Это не их вина, цыган! — закричала она на кало. — Горожане никого не подпускают к могиле!

Призрак повернул к ней залепленное грязью лицо.

— Кто ты? — спросил он грозно.

— Я — просто женщина, которая ищет Ллано, — храбро ответила Орб. Как это она посмела вступить в спор с призраком?

— Это невозможно! — заявил дух. — Даже я не знаю Ллано! Как же можешь ты, чужачка, искать его?

И он снова шагнул к упавшим женщинам.

Орб не знала, что еще можно сделать, поэтому запела цыганский мотив, подключив к нему свою магию.

Призрак опять остановился. Он был обескуражен и не двигался, пока Орб не допела до конца.

— Один человек умер когда-то, совсем как я, — сказал призрак, когда кончилась песня. — Его семья не смогла сжечь ни его тело, ни коня, потому что шел дождь, а у них не было огня. Но один из них знал кусочек Ллано, и он спел его. И тогда погребальный костер высох и задымился, а потом вспыхнул ярким пламенем. И тело того цыгана сгорело, и он упокоился с миром, а жены его снова были чисты.

С этими словами призрак исчез.

Женщины поднялись на ноги.

— Ты спасла нас! — воскликнули они.

— Увы, только на эту ночь, — грустно ответила Орб. — Что, он действительно может причинить вам вред?

— О да, у него и при жизни-то была тяжелая рука, а после смерти он явно добрее не стал! Мы должны принести ему еды!

— Или лучше сжечь его тело, — сказала Орб.

— Да! Но как? Ведь полиция…

Орб боялась, что из-за нее их всех арестуют, однако надо было попытаться.

— Похоже, он подсказал нам как. Я попробую вам помочь. Сможете вы сжечь тело, если вас пустят на кладбище?

— Сможем, если полицейские позволят нам это сделать. Но они же не позволят!

— А может, и позволят. Попробуем завтра ночью.

На следующий вечер цыганская повозка въехала в город. Орб и ее спутницы изо всех сил старались не шуметь. Повозка остановилась у ограды кладбища. Члены семьи покойного отправились раскапывать могилу, а Орб уселась у самой ограды со своей маленькой арфой и стала ждать.

Полиция не дремала. Не прошло и получаса, а они уже были тут как тут. Дюжие полицейские двинулись по направлению к разрытой могиле.

И тут Орб начала петь, подыгрывая себе на арфе. Магия ее музыки коснулась полицейских, и они замерли. Вскоре все полицейские стояли около Орб и слушали ее пение, не в силах пошевелиться. Цыгане продолжали работать — они были слишком далеко, и волшебная музыка на них не действовала.

Орб пела песню за песней, не останавливаясь, чтобы полицейские не вышли из транса. Цыгане выкопали тело, сложили погребальный костер. Потом загорелся огонь, языки пламени взметнулись к самому небу, и до Орб донесся отвратительный запах горящей плоти.

Снова появился вчерашний призрак.

— Вот так-то лучше! — воскликнул он. Но тут сгоревшее тело рассыпалось в прах, и дух исчез.

Орб перестала петь и играть. Они с цыганками залезли в повозку и поехали прочь. Полицейские так и стояли без движения, глядя на разрытую могилу и груду углей рядом с ней.

Повозка подъехала к ближайшей реке, и все три вдовы содрали с себя одежду и бросились в воду — так им не терпелось отмыть грязь. Потом они уселись на берегу стирать грязную одежду.

Наконец мокрые и дрожащие женщины завернулись в одеяла, вытащенные из повозки.

— Ты сделала это! — восклицали они. — И если это было не Ллано, то что-то очень похожее!

— Это было не Ллано, — ответила Орб. Однако в душе ее горел теплый огонь.

Венгрия была страной цыганской музыки. Здесь жили известные всему миру композиторы и музыканты, а по стране с успехом гастролировали целые цыганские оркестры. Во все времена знаменитые музыканты Европы черпали из неиссякаемого источника цыганской музыки, популяризируя ее и распространяя, как свою собственную. Шуберт, Брамс — их прекрасная музыка восходит корнями к старым цыганским мелодиям. Венгерский пианист Лист записал цыганскую музыку в своих венгерских рапсодиях.

Местные цыгане называли себя ромалэ. Они жили здесь еще до прихода мадьяр, и мадьяры только выиграли, смешавшись с ними. Когда цыгане сопротивлялись, появлялись законы, обязывавшие их принимать христианство и сочетаться браком только с мадьярами. Из-за этого многие вынуждены были покинуть страну и уехать в Россию и Польшу, Германию и Францию… Многие цыгане притворились, будто приняли христианство, и даже украсили свои повозки крестами, но в сердце своем они продолжали хранить веру отцов.

Затем им приказано было поселиться в домах и забыть родной язык. Это вызвало новую волну эмиграции, ведь истинный цыган не может долго жить на одном месте. Цыган обвиняли в каннибализме и жестоко преследовали за это, считая оправдания лишь подтверждением несуществующей вины. Но они все равно выжили. Их способности к обработке дерева и металла способствовали созданию новой, оседлой цыганской культуры, а цементом, скрепляющим эту культуру, стала цыганская музыка. Почти все кузнецы в Венгрии происходили из цыган, и все музыканты тоже. Величайшим из цыганских музыкантов современности был скрипач Чигари. Говорили, что его музыка пленяет души живых и мертвых.

Именно этого музыканта и искала Орб в Венгрии, но остальные цыгане не говорили ей, как его найти. Она была для них пришлой, а пришлых здесь называли «унгар», то есть «чужой», и не доверяли им. Орб была приятно удивлена, когда сообразила, что ее принимают за цыганку. Она так хорошо знала язык и обычаи, что даже ее медовые волосы не вызывали у цыган подозрения. Может, ее просто считали полукровкой, ведь цыгане часто женились на представителях других культур. Но похоже было, что здесь гораздо больше уважали местных гаджо, чем цыган из других стран.

Жители одной из деревень, попавшихся Орб на пути, были особенно грубы и угрюмы. Это удивило Орб — ведь обычно цыгане счастливы, как дети.

— Что случилось? — спросила она.

— Чинка осквернила воду! — кратко ответил ей кто-то.

— Что? — переспросила Орб. Ее потрясло сходство имени неизвестной женщины с именем ее подруги Тинки.

— Она прошла над нашим подземным водопроводом, — возмущенно объяснила какая-то женщина, вероятно, приняв восклицание Орб за проявление гнева. — И теперь нам приходится привозить воду издалека. А это так неудобно!

Орб разыскала Чинку. Женщина была на грани самоубийства от горя и досады.

— Я просто заблудилась! У меня был большой сверток в руках, и я не видела, куда иду, а когда увидела, было уже поздно — я споткнулась и наступила туда! — всхлипывала она.

В цыганской культуре некоторых регионов женщина считалась по природе своей нечистой. Орб узнала об этом, когда учила язык, но до сих пор ни разу не сталкивалась с этим сама. Ритуальная скверна лишь усугублялась беременностью; после родов одежду беременной женщины полагалось сжигать. Но нижняя часть тела женщины нечиста в любое время. Поэтому она не может перешагнуть через медные изделия, не осквернив их, и то же, очевидно, относится к водопроводным трубам. Никто теперь не будет пить воду, которую Чинка осквернила, пройдя над закопанной в землю трубой.

Орб понимала, что обсуждать правомерность этого обычая с ее стороны было бы неосторожно. Подобные суеверия менялись от табора к табору и в разных регионах довольно сильно отличались, но уж если существовали, то держались упорно. Сама Орб, разумеется, не считала Чинку виноватой и хотела помочь ей.

— Однажды я помогла женщине сжечь тело ее мужа, — сказала она. — Может, я и тебе смогу помочь?

На мгновение в глазах Чинки вспыхнула надежда. Потом женщина снова впала в отчаяние.

— Это невозможно. Мы же не сумеем проложить новый водопровод!

— Но я могу попробовать очистить от скверны старый…

— Ты кто? Колдунья? — заинтересовалась Чинка.

— Нет, я просто музыкант. В некотором роде. Я приехала, чтобы встретиться с Чигари, но мне не дают его увидеть.

— Никто не видит Чигари! Он встречается, с кем захочет и когда захочет!

Орб так и думала.

— Может, если я спою ему песню, он придет?

Чинка пожала плечами:

— Может, и придет. Только как это поможет очистить трубу от скверны?

— Я надеюсь, что это сделает моя музыка.

Чинка непонимающе покачала головой. Но Орб все-таки заставила ее показать то место, где она так неудачно споткнулась. Прямо там Орб средь бела дня поставила стул, села на него, достала арфу и заиграла.

Она пела песню о воде. О горных ручьях и прозрачных реках, о блестящих прудах и глубоких чистых озерах. Она протянула силу своей магии, но не к слушателям, а к воде у себя под ногами. Пусть вода в трубе откликнется, пусть примет в себя чистоту той воды, о которой она поет!

Как всегда, когда Орб играла, вокруг нее собралась толпа. Цыгане всех возрастов, мужчины, женщины, дети стояли и молча слушали ее пение. Орб продолжала петь песни о чистой воде, переводя, что могла, на кало. Толпа становилась все больше и вскоре заполнила улицу.

Когда Орб первый раз прикоснулась к воде своей магией, она почувствовала, что эта вода действительно нечиста. Любой, кто попробует пить ее, заболеет, а одежда, постиранная в ней, останется грязной. Сама сущность воды отдавала чем-то скверным. Но музыка Орб проникала в эту сущность, и вода постепенно становилась чище и чище, пока не стала той водой, о которой шла речь в песне. Раньше, пока не возникало подобной нужды, Орб и не думала, что способна на такое. Она и сейчас не была уверена, что все получится, пока сама не увидела результата. Теперь ей было очевидно: да, у ее магии есть такая власть.

Орб остановилась и обвела глазами толпу:

— Вода чиста. Кто будет пить?

Никто из ее слушателей не шевельнулся — они не верили. Кроме всего прочего, она сама сидела над трубой, продолжая осквернять воду.

— Я прикоснулась к воде своей песней, и теперь она чистая, — повторила Орб. — Она больше не сможет вам повредить. Попробуйте и посмотрите сами.

— Я попробую! — воскликнула Чинка. Женщина подбежала к ближайшему крану, открыла его и выпила полную чашку воды. И вода ей нисколько не повредила.

— Ей ничего не сделалось, потому что она сама воду и осквернила! — сказал кто-то из мужчин. Остальные закивали. Действительно, разве это проверка?

— Но сейчас-то над ней сижу я! — подсказала им Орб.

Подсказка была принята. Мужчины с сомнением поглядывали друг на друга.

— Вам нужна вода, — сказала Орб. — Я — женщина, мое тело оскверняет ее. Но моя музыка противится злу, и эта вода чиста. Кто еще хочет попробовать ее?

Пробовать никто не хотел. Никто не доверял ее словам.

Неужели все усилия тщетны, пусть даже вода и очистилась?.. Орб не знала, что еще можно сделать. Она неохотно поднялась со стула и убрала арфу.

— Я попробую воду! — вызвался какой-то мужчина из гущи толпы.

Все головы повернулись в его сторону. По толпе прошел шепот восхищения. Красивый, хорошо одетый цыган пробрался через толпу и подошел к крану. Он открыл кран, подставил под струю сложенные горсткой ладони и сделал несколько глотков. Потом вылил оставшуюся в горсти воду, завернул кран и выпрямился, глядя на толпу. Целый и невредимый.

— Это хорошая вода, — заявил он громко.

Тут уже и другие отважились попробовать воду. Люди пили и соглашались, что вода хорошая, проклятие снято и можно возвращаться к нормальной жизни.

— О, спасибо тебе, спасибо! — воскликнула Чинка. По ее щекам лились слезы благодарности.

— Скажи спасибо этому человеку, — сказала Орб. — Он поверил, когда остальные сомневались. Если бы не он, никто бы и пробовать не стал.

— Я просто не сомневался, — произнес незнакомец. — Никогда раньше не слышал ничего подобного.

— Спасибо, — кивнула Орб. — Простите, как вас зовут?

— Ты не знала? — спросила пораженная Чинка. — Это Чигари!

У Орб отвисла челюсть:

— Вы же не хотели меня видеть!

— Я не слышал, как ты играешь. — Чигари приглашающе согнул руку. — Пойдем в мою повозку, и я буду играть для тебя.

Орб взяла его под руку. Толпа расступилась перед ними. Они подошли к повозке музыканта, Чигари вынес скрипку и заиграл. Это была импровизация, и никогда в жизни Орб не слышала столь прекрасной музыки. Снова вокруг собралась толпа слушателей, но теперь ничто не имело значения: Орб видела лишь Чигари и слышала одну только скрипку. Не зря у этого цыгана такая слава!

Когда мелодия умолкла, Орб взглянула на свою арфу:

— Можно?

Чигари молча кивнул в знак согласия и заиграл другую мелодию. Орб уселась на землю, достала арфу и тронула струны, углубляя и обогащая льющуюся мелодию. Магия Орб достигла слушателей, вдохнула жизнь в их лица. Теперь это был не просто дуэт скрипки и арфы — им вторил целый оркестр. Все вокруг застыли в немом восхищении.

Наконец Чигари прекратил играть и отложил скрипку.

— Хватит, — сказал он хрипло и обернулся к слушателям: — Оставьте нас.

В мгновение ока толпа рассеялась, и они остались вдвоем.

— Ты не цыганка, — покачал головой музыкант. — Чего же ты хочешь от меня?

— Я ищу Ллано!

— Ах, Ллано! — вздохнул Чигари. — Я должен был догадаться!

— Мне сказали, что я могу найти Ллано на родине цыган, — продолжала Орб. — Но я не могу разыскать ее! И подумала, что вы в состоянии мне помочь.

— Я знаю, где найти нашу родину, но не Ллано. И я боюсь, что даже там ты не обретешь того, что ищешь.

— Но если это цыганская музыка…

Чигари покачал головой:

— Ллано — не цыганская музыка. Мы мечтаем о нем, но на самом деле мы не ближе к нему, чем другие народы. Мы считаем Ллано своим спасением и стремимся к нему, но нам не дано его обрести.

— Не понимаю.

— Ты не слышала историю о гвозде?

— О гвозде?

— Это всего лишь легенда.

— Но она имеет отношение к делу?

— Возможно.

— Тогда расскажите, пожалуйста!

— Ты ведь знаешь, что здешние цыгане — лишь по названию христиане, подобно тому как цыгане мусульманского мира лишь называют себя поклонниками Магомета. У нас своя вера, и иной мы не признаем.

— Я понимаю, — сказала Орб. Она уже научилась терпимости.

— Когда римляне решили распять Иешуа бен Мириам, которого теперь все называют Христом, им понадобились гвозди. Четыре крепких гвоздя: два для рук и два для ног. В те дни гвозди были редкостью и ценились высоко. И вот двоим солдатам выдали восемьдесят пенни в тогдашней валюте, чтобы они купили гвозди у местного кузнеца. Но солдаты были ленивы. Они пошли в кабачок и просидели там полдня, попивая скверное иерусалимское вино. Выбрались они оттуда поздно и пропили половину денег. А гвозди надо было принести до сумерек, а солдаты были в подпитии, и вот они поспешили к ближайшему кузнецу и потребовали, чтобы он выковал четыре гвоздя. Но кузнец видел Христа и отказался делать гвозди для его казни. Солдаты рассердились и подожгли его бороду. Тем не менее кузнец был непреклонен. И пришлось им пойти за гвоздями в другое место.

Солдаты были в подпитии, однако у них хватило ума не сообщать имя жертвы следующему кузнецу. Они просто попросили выковать четыре гвоздя за сорок пенни. Кузнец возразил, что за такие деньги может сделать только очень маленькие гвозди. Солдаты стали угрожать ему пиками. Кузнецу это показалось подозрительным, и он снова отказался. Тогда солдаты разозлились и убили его. А потом пошли к третьему кузнецу.

Этому они предоставили такой выбор: или он сделает гвозди, или его убьют. Кузнец испугался и пошел к своей наковальне. И тут загремел голос мертвого кузнеца: призрак кричал, что гвозди предназначены для того, чтобы распять невинного человека. Тогда кузнец бросил наземь свои инструменты и отказался работать. Пьяные солдаты убили и его и поспешили к четвертому кузнецу.

А четвертый кузнец был цыган. Он просто проезжал мимо и ничего не знал о местных делах. Он был рад, что ему подвернулась работа, и принялся за дело. Как только он заканчивал делать гвоздь, солдаты сразу убирали его к себе в мешок. Но когда цыган начал ковать четвертый гвоздь, солдаты рассказали ему, что этими гвоздями будет распят Христос. И тут же раздались голоса всех предыдущих кузнецов, которые заклинали цыгана не ковать последнего гвоздя. Солдаты в страхе убежали, унося с собой три гвоздя.

Цыган закончил ковать четвертый гвоздь и попытался остудить его, но вода закипела и испарилась, а гвоздь продолжал светиться. Тогда цыган испугался, сложил свою палатку и уехал, бросив пылающий гвоздь. Но когда он собрался поставить палатку где-то в другом месте, гвоздь снова появился перед ним и все еще шипел. Цыган снова пустился бежать. Но где бы он ни останавливался, раскаленный гвоздь был уже тут как тут.

Как-то одному арабу потребовалось починить колесо. Цыганский кузнец взял этот гвоздь и залатал им железный обруч. Когда араб уехал, колесо унесло гвоздь с собой. А через несколько месяцев кузнеца попросили починить меч, и рукоятка его начала светиться. Эту рукоятку выковали из того самого гвоздя, и вот он явился, чтобы преследовать цыгана.

Кузнец опять побежал, но везде перед ним появлялся проклятый гвоздь. Всю жизнь цыган убегал от гвоздя, а когда он умер, гвоздь стал преследовать его потомков. Христа распяли всего тремя гвоздями — на одну ногу не хватило, а четвертый является сынам племени кузнеца. Так оно и идет до сего дня, и, видно, поэтому мы и должны все время быть в пути, иначе гвоздь настигнет нас. Говорят у нас также, что только Ллано способен остудить этот гвоздь и подарить нам покой, ибо Ллано отпускает все грехи. Но я не верю в это. По-моему, Ллано — лишь иллюзия, посланная нам в утешение, как неосязаемый Святой Грааль — христианам. Что может какая-то песня сделать с тем великим грехом, который мы совершили, выковав этот гвоздь?

Отпускает грехи? Как интересно!

— А почему римлян никто не преследовал за то, что они сделали? — спросила Орб.

— А откуда ты знаешь, что не преследовал? Где теперь Римская Империя?

Орб кивнула:

— Быть может, и они заплатили. Однако пора гвоздю отдохнуть. Я буду искать Ллано!

— По-моему, ты нашла уже больше Ллано, чем позволено смертному. Брось гоняться за невозможным, женщина, и выходи за меня замуж.

Орб уставилась на музыканта, пытаясь понять, шутит ли он.

— Твоя музыка волшебна. С тобой моя игра достигнет наконец совершенства. И, кроме того, ты красива.

Он говорит серьезно! Орб совсем не хотела выходить за Чигари, но понимала, что неблагоразумно просто так взять и отказать такому человеку.

— Я не уверена, что это будет мудро, — осторожно сказала она. — Быть может, вам стоит спросить у провидицы. Что она скажет о подобном союзе?

— Разумеется! Сейчас спросим!

Чигари щелкнул пальцами и сказал подбежавшему цыганенку:

— Приведи нам предсказательницу. Самую лучшую!

Вскоре к ним подошла старуха.

— Я хочу жениться на этой женщине, — сказал Чигари. — Каковы предзнаменования?

— Дайте мне ваши руки, — молвила провидица.

Орб протянула руку. Чигари тоже. Старуха закрыла глаза, вглядываясь в будущее. Но тут же, как Орб и предполагала, открыла их снова.

— Там пусто, — сказала она.

— Как это там может быть пусто! — возмутился Чигари.

— Я смотрю, но ничего не вижу. Что-то мешает мне.

Чигари взглянул на Орб:

— Ты знаешь, что это значит?

— Мой сводный брат — волшебник. Он защищает мое будущее. Вероятно, мне еще не пора замуж.

— Должно быть, так, — кивнула старуха. — Только могучий волшебник способен помешать мне увидеть будущее. Я думаю, он хочет, чтобы ничто не препятствовало Поиску этой женщины.

Чигари вздохнул:

— Да, это было бы слишком хорошо, чтобы осуществиться. Похоже, я не могу взять тебя в жены, прекрасная дева.

— Этого я и опасалась, — промолвила Орб. Музыкант был так вежлив с ней! Ей стало даже жаль, что из его затеи ничего не вышло.

— Поезжай в Македонию, — сказал Чигари. — По-моему, именно оттуда цыгане пришли в Европу. Может, там ты найдешь ответ на свои вопросы.

В Македонии цыган оказалось больше, чем где бы то ни было. Похоже, каждый второй житель страны был цыганом. Там говорили на кало, и эта была самая чистая версия цыганского языка из всех, что дошли до наших дней. Привел сюда цыган сам Александр Македонский. Он узнал об их искусстве в обращении с металлами и захотел повысить с помощью этих знаний боевую мощь своей армии. Цыгане пришли сюда не как рабы, а как почетные гости. К ним относились с большим уважением, а умения, которые они передали народу Македонии, помогли этой стране сделать не один шаг к величию.

Но потом пришло время Рима, и слава Македонии померкла. Цыгане должны были теперь учить римлян. Золотой век миновал. Многие цыгане разбрелись по свету или спрятались в горах, чтобы сохранить свою свободу. Хотя большинство осталось.

Но была ли Македония их исторической родиной? Орб сомневалась в этом, и вскоре ей рассказали еще одну легенду. Где Александр нашел цыган? Нет, не в Египте, как думают многие. Цыгане жили тогда за Персией, в землях Хинда. Вот где их древняя родина.

Орб знала, что Хинд — это Индия. Или часть Индии. Туда-то ей и надо.

Она купила билет на самолет, который летел из Македонии к малоазиатскому побережью с посадкой в Анатолии. Второй самолет должен был доставить ее из Малой Азии в Индийские Королевства. Орб постаралась расслабиться и заснуть. Она знала, что полет будет долгим.

Но тут в дело вмешалась Судьба. На борту появились вооруженные люди. Один из них сказал что-то на незнакомом Орб языке, и несколько пассажиров в ужасе уставились на него. Второй заговорил по-английски:

— Это угон. Мы летим в Персию.

— Но в Персии война! — запротестовал кто-то из пассажиров. — Нас собьют!

— Нет, — ответил угонщик. — О нас знают. Теперь этот самолет — собственность Персии. Мы запросим за каждого из вас выкуп. Тот, кто откажется с нами сотрудничать, будет мобилизован в персидскую армию.

— Моя семья бедна! — вскричал другой пассажир. — Как же мы заплатим вам выкуп?

— Добро пожаловать в персидскую армию! — мрачно ухмыльнулся угонщик. — Я уверен, вам понравится на передовой!

Орб вздрогнула. Вот уж не повезло! Жестокая война между Персией и Вавилоном тянулась давно и без надежды на победу с обеих сторон, однако обе воюющие стороны решительно отказывались заключать мир. А решения международных конференций выполняли только на словах. Теперь, значит, выясняется, что персы добывают деньги и солдат, посылая своих агентов захватывать самолеты.

Угонщики начали составлять список. Все пассажиры по очереди сообщали свои имена — судя по всему, тут ничего не сделаешь. Самолет теперь летел по направлению к Персии.

Но либо угонщики просчитались, либо пилот их обманул. Появился еще один самолет, судя по опознавательным знакам — вавилонский. По радио им пролаяли новый приказ: немедленно приземлиться в Вавилоне. Иначе их самолет будет сбит.

— Лучше умереть! — воскликнули угонщики.

Последовал предупредительный выстрел. Точнее, это вавилоняне считали такие выстрелы предупредительными. В левом крыле образовалась огромная дыра. Самолет задрожал.

Орб поняла, что если никто ничего не сделает, то через несколько минут все они погибнут. А сделать никто ничего не мог. Кроме нее. Орб совсем не была героиней, но жизнью своей она дорожила. Как она жалела о том, что связалась со всей этой наукой, а не полетела на своем верном, испытанном волшебном коврике! Коврик и сейчас был с ней. Но — увы! — в багажном отсеке.

— Когда я отвлеку угонщиков, подойдите к пилоту и скажите ему, чтобы он лег на старый курс, — шепнула Орб своей соседке.

— Но они же убьют и вас, и меня!

— А может быть, и нет.

Орб взяла арфу и заиграла.

— Эй, ты! — закричал говоривший по-английски угонщик, замахиваясь на девушку прикладом.

Тут Орб запела, и он замер.

Магия Орб успокоила всех, кто находился на борту самолета. Продолжая петь, девушка легонько подтолкнула локтем свою соседку. Та встала и начала пробираться к кабине. А Орб все пела и играла, зная, что, как только она остановится, угонщики снова примутся за свое.

Но вавилоняне не слышали ее пения. За первым «предупредительным» выстрелом последовал второй. В крыле появилась вторая дыра.

Орб на мгновение прервала пение.

— Скажите им, что мы садимся! — крикнула она пилоту и снова запела, прежде чем бандиты успели опомниться.

— Это не выход! — отозвался пилот. — Вавилон — еще хуже, чем Персия!

— Тогда включите радио! Я и для них спою!

Орб снова отвлеклась, и один из угонщиков успел поднять винтовку и прицелиться. Но на курок нажать не успел. Орб снова запела, и бандит так и застыл с поднятой винтовкой в руках.

Теперь Орб сосредоточила внимание на вавилонянах. Подействует ли пение? Радио донесет до них ее голос, однако увидеть-то Орб они не смогут! А как зависит действие магии от расстояния? Орб не знала, но старалась думать о вавилонских пилотах и петь для них. Вдруг магия все-таки сработает!

Их собственный самолет сменил курс. Сердце Орб оборвалось от страха — сначала ей показалось, что они падают. Потом она поняла, что дело не в крыле, а в действиях пилота: он развернул самолет и летел теперь прочь от Персии. А значит, удалялся и от вавилонского аэропорта. Если ее пение не подействовало на вавилонян…

Но третьего выстрела не последовало. Самолет повернул на юг и вскоре совершил аварийную посадку в Аравии. Наконец-то Орб смогла отдохнуть!

К счастью, власти пришли в замешательство, узнав о таком просчете службы безопасности полетов, и не стали предавать события огласке. Поэтому репортеры Орб не осаждали. Вскоре подали другой самолет, и все пассажиры, пусть с некоторым опозданием, все же добрались до Индии.

Там Орб ожидало еще одно разочарование. Индия представляла собой множество маленьких княжеств, в каждом из которых говорили на своем языке, и ни одного Орб не знала. Цыган здесь, кажется, и вовсе не было. Видимо, они пришли из северной Индии, в которой жили до того, как навязанная завоевателями кастовая система превратила их в парий и вынудила уехать ради свободы. Утверждалось, что родной язык цыган очень похож на санскрит. Вероятно, растущий гнет вызвал несколько волн цыганской эмиграции из Индии. Но до отъезда они все были не цыганами, а туземцами. Так что здесь была родина цыган, а не Ллано.

Что ж, придется объехать всю Индию в поисках ключа к разгадке и расспросить туземцев во всех княжествах. Где-нибудь в Индии найдется человек, который знает о Ллано. Во всяком случае, Орб хотелось в это верить.

Путешествие свое Орб начала в Калькутте. Она понимала, что неразумно странствовать одной, и присоединилась к передвижному цирку. Для этого понадобилось только показать свое мастерство владельцу цирка. Он сразу принял Орб на место, назначив, как она понимала, весьма низкую плату. Но ей нужны были скорее попутчики, чем деньги, а цирк собирался объехать за год почти пол-Индии. Так что Орб была довольна. Ее Поиск продолжается.