"Шаг до страсти" - читать интересную книгу автора (Энтони Эвелин)

Глава 1

— Леди и джентльмены, мы подлетаем к Барбадосу. Приблизительно через десять минут наш самолет совершит посадку в аэропорту «Сиуэйз».

Голос пилота звучал устало; грудной ребенок в конце салона туристского класса в первый раз за два часа перестал плакать. Джуди заметила время полета, потому что не раз смотрела на часы; действующий на нервы плач взвился до самой высокой ноты и тут же сразу прекратился, словно дитя почувствовало, что путешествию пришел конец. Младенец явно испытывал больше энтузиазма по этому поводу, чем Джуди Ферроу. Другие пассажиры приникали к иллюминаторам, вытягивали шеи, чтобы увидеть остров, лежащий на подушке сверкающего синего моря. Она посмотрела через плечо соседа и увидела маленький клочок земли, невероятно зеленый, очевидно, от жгучего солнца. Вопреки ее настроению, при виде островка у нее шевельнулось что-то вроде пробудившегося интереса, что-то, похожее на волнение. Говорят, остров очень красивый. Очень спокойный, расположенный в стороне от суеты больших по размеру Карибских островов, сонный рай, где запутавшемуся в проблемах человеку можно разобраться в хаосе собственной жизни и попытаться навести в ней порядок. В двадцать восемь лет ее привычный образ жизни смешался и рассыпался, превратившись в отвратительную мерзость, при одном воспоминании о которой ее мутило. «Возьми отпуск, — посоветовал ее босс Сэм Нильсон. — Забудь про ООН, Нью-Йорк, своих друзей, про все, что окружает тебя». Это был добрый человек, с которым у нее сложились приятельские отношения. Он мог позволить себе безобидное покровительство в отношении женщины чуть старше его собственной дочери Нэнси, делившей с Джуди квартиру.

Нэнси, женщина сильная, решительная, столь же рациональная в своих многочисленных романах, как какой-нибудь искушенный мужчина, предложила то же лекарство: «Улетай».

И, вообще не имея никаких желаний, а к этому предложению относясь с откровенным безразличием, Джуди все же сделала так, как они советовали. Друзья уверяли, что она почувствует себя лучше в первые же несколько дней. Однако Джуди все-таки последовала их совету...

В этот момент остров пропал из виду, скрывшись за крылом самолета, когда тот резко накренился, делая последний заход на посадку. Ну да, конечно, станет ей легче! Будто отпуск может восстановить утраченную веру, иллюзии, уважение к себе. И все же Нильсоны, очевидно, правы; когда в ее личной жизни уже случилась трагедия за четыре года до этого, она спаслась тем, что вырвала свои корни из британской почвы и уехала в США начать новую жизнь. Смерть мужа в глазах всех людей была трагедией, но в ее случае горе было во многом условным. С общепринятой точки зрения, конечно, разрыв с человеком, которого она знала и любила всего шесть месяцев жизни, должен был казаться пустяком по сравнению с потерей мужа. Ее увлечение Ричардом Патерсоном не заслуживало большего, чем двухнедельный отпуск, в течение которого следовало залечить душевную рану.

Посадка оказалась мягкой, пассажиры потянулись к выходу, ребенок снова заплакал. В память о двух годах замужества у Джуди даже детей не осталось.

Она даже ни разу не забеременела. Вышла за Патрика Ферроу, когда ей исполнилось двадцать два года; он был богатым человеком, обладавшим очарованием и юмором, которые свойственны ирландцам, ненасытной страстью к путешествиям, новым местам и коллекционированию новых людей. Он прихватил Джуди, оказавшись проездом в Марокко в Британском посольстве. Ее дядя служил там советником, и она встретилась с Патриком Ферроу на обеде у посла. Через месяц он женился на ней, и у молодоженов началась гонка по всему миру. Поначалу Джуди казалось, что она счастлива и вести такой образ жизни — одно удовольствие. Как это замечательно: вдруг отправиться в Кению, из Момбасы внезапно вылететь в Непал, где Пэт, заскучав в первую же неделю, тут же получает приглашение слетать в Токио полюбоваться цветением вишни.

Ферроу был щедрым и внимательным, но у них не было постоянного дома, и даже самый роскошный гостиничный номер становился похожим на предыдущий, когда стиралось очарование новизны. Но Пэт, конечно же, был счастлив. Он считал себя самым удачливым человеком в мире, о чем заявлял почти на каждой затянувшейся на всю ночь вечеринке, держа в одной руке бокал с шампанским, а другой обнимая жену.

Они приехали в Англию ненадолго на открытие гоночного сезона, и Джуди отправилась навестить отца, предоставив Ферроу наслаждаться гонками без нее. Возвращаясь из Ньюмаркета, он врезался на своем «енсене» в грузовик и погиб на месте.

Отец Джуди, человек доброжелательный, но в то же время сухой и замкнутый, потеряв жену в первые же годы совместной жизни, истратил столько сил, переживая это несчастье, что почти не находил добрых чувств для дочери. Так и получилось, что Джуди приехала в Нью-Йорк с рекомендательным письмом Сэму Нильсону от дяди, который перед этим сменил Марокко на Оттаву.

Ей не хватало Пэта Ферроу; казалось невероятным, чтобы столько энергии и жизнелюбия могло в один момент исчезнуть навсегда, но она испытывала не столько горе, сколько чувство вины, признаваясь себе, что к моменту трагедии уже разлюбила его.

Оставшееся наследство Пэта было поделено между нею и женщиной, жившей в Ирландии и родившей ему внебрачного ребенка.

Недостатка в деньгах она не чувствовала, но их оказалось не так много, как можно было предположить, зная, какую жизнь они вели. Джуди подала заявление на замещение должности личного помощника Нильсона, директора Международного секретариата ООН. Это произошло четыре года назад. С тех пор достаточно много мужчин пытались завести с ней романы; обаятельный и с серьезными намерениями юрист в департаменте Нильсона даже предложил руку и сердце. Джуди отвергала всех. Но, что характерно, когда она все-таки говорила «да», то непременно не тому человеку. В выборе любовников она оказывалась такой же неудачливой, как и в выборе мужа.

Ступив на бетон аэродрома, она почувствовала, что жар окутал ее, как одеялом, и зажмурилась, взглянув на яркое солнце. Она словно нырнула в душистое тепло, во всепроникающую жару, не вызывающую, впрочем, неприятного ощущения. Влажный пассат смягчал зной, поддерживая ровную температуру и спасая кожу от ожогов на тропическом солнцепеке.

Аэропорт был крошечный, здесь совершенно не чувствовалось спешки и того смятения, без которых она не представляла себе перелеты. Багаж разгружали не торопясь, пассажиры проходили через таможню и иммиграционную службу мимо полного цветного полицейского в белом тропическом костюме с боевыми наградами, никто не выражал недовольства по поводу долгого ожидания, даже несмотря на то, что поблизости не было достойных внимания лавочек с беспошлинными товарами или туристскими сувенирами. Внезапно, как по мановению волшебной палочки, сумасшедший ритм американской жизни замедлился едва ли не до полной остановки.

Джуди прошла таможенный досмотр и стояла в ожидании своего багажа. В отличие от большинства женщин, она предпочитала путешествовать налегке; все самое необходимое уместилось в одном чемодане — прошлогодние летние платья и два купальника. Она не собирается ни с кем знакомиться...

Ричард Патерсон звонил накануне ее отлета. «Джуди находится в отъезде», — сказала Нэнси Нильсон и повесила трубку. Он не успел даже спросить, куда уехала Джуди. Теперь, направляясь к выходу из аэропорта в сопровождении чернокожего барбадосца, тащившего ее чемодан, Джуди испытала чувство облегчения. С первого же момента, как самолет приземлился в аэропорту, все стало казаться совершенно другим. Полицейский в ослепительно белой форме посмотрел на нее и улыбнулся. Он был молод, и Джуди первый раз пришло в голову, насколько великолепным может быть цветной — это прекрасное, мускулистое, гибкое мужское тело.

Он не был темным — несмотря на то, что барбадосцы не так перемешались, как жители других Карибских островов, все же в их жилах текло много смешанной крови, и красавец юноша в своей форме, напоминавшей колониальное прошлое острова, являлся результатом определенной интеграции, произошедшей за поколение или более до его рождения.

— Добро пожаловать на Барбадос, — сказал он. — Такси вон там.

— Благодарю вас, — сказала Джуди. Впервые за много дней она улыбнулась.

Остров буквально горел всевозможными цветами. Ибискусы, розовые и белые олеандры, знаменитые пурпурные бугенвиллии обвивали ограды и крыши; огромными кустами, обступавшими дорогу, пламенели самые красивые из всех алые понсеттии, которые обычно можно увидеть торчащими, как свечки, в витринах цветочных магазинов накануне рождественских праздников.

Всю поездку шофер говорил не переставая, но с таким сильным акцентом, что понять его было абсолютно невозможно. Джуди разобрала всего несколько слов. И потом перед глазами возникло море сапфировой синевы с бегущей по нему снежно-белой линией прибоя. В небо упирались высокие пальмы. Отель преподнес еще один сюрприз. Он состоял из серии маленьких домиков-бунгало, окруженных роскошными тропическими садами, которые она видела повсюду на острове, пока ехала в гостиницу из аэропорта.

В центре вымощенного патио переливался разноцветным блеском аквамариновый бассейн, обсаженный яркими цветами, вокруг бассейна тут и там стояли маленькие столики под полосатыми зонтами, напоминающие странные грибы, а за стойкой бара стоял черный как антрацит бармен и поигрывал шейкером для коктейлей.

Она заметила, что ей стало жарко. Одежда прилипла к телу, и когда она увидела лицо женщины в зеркале за спиной портье, то ужасно удивилась, с трудом узнав себя в бледном, изможденном отражении.

Войдя в бунгало, Джуди осмотрелась: оно было ярким внутри, с белыми стенами и мебелью, обитой чудесными ситцами; с террасы открывался вид на пляж, а в спальне имелся кондиционер. Она с удовольствием обнаружила маленькую кухоньку со всеми необходимыми принадлежностями. Она зашла в душевую, разделась и встала под струи, подставив под воду волосы и поворачиваясь, чтобы охладить все тело. По сравнению с коричневыми фигурами, лежащими у бассейна, ее тело было невзрачно-белым. Она подставляла лицо под прохладные струи, и вода растекалась потоками по груди. Ощущение собственной наготы вызвало в памяти воспоминания, которых она старалась избегать. Джуди повернула ручку в сторону «выключено» и завернулась в полотенце. Меньше всего на свете ей хотелось бы вспоминать любовные утехи с Ричардом Патерсоном. Она вытерлась досуха и прошла в спальню.

Солнце клонилось к закату, и по небу протянулась густая серая линия, поднимаясь так, что казалось, будто кто-то с той стороны небосвода медленно опускает жалюзи. Скоро совсем стемнеет. Она так устала, что упала навзничь на кровать и, ощутив на теле мокрое полотенце, сбросила его и накрылась простыней. Попозже можно позвонить и попросить чего-нибудь: сандвич, кофе.

Она все еще раздумывала, что бы заказать, когда усталость взяла свое. Джуди заснула.

Она проснулась в кромешной темноте; светящиеся стрелки показывали два часа ночи.

В соседнем бунгало находился мужчина, он не спал. Он увидел, как в темных окнах справа вспыхнул свет и больше не погас; темноту между домиками прорезал желтый луч. Он уже не пытался читать, спасаясь от бессонницы, и вышел на террасу посидеть и покурить. С улицы доносились какие-то звуки: всего в двадцати ярдах от бунгало о берег разбивался прибой, а с деревьев, обступивших песчаную береговую линию, шел негромкий настойчивый стрекот. Можно было подумать, что это какая-нибудь птичка. Однако он узнал характерный стрекот цикад, но, кроме того, различил и прозаический гул кондиционеров. Ему не удавалось заснуть вот уже вторую ночь. Сон всегда ускользает от того, кто его добивается. Всю жизнь он страдал периодами бессонницы, которые приходили без всякого предупреждения и вне всякой связи со стрессом; просто он вдруг обнаруживал, что не в состоянии заснуть в течение нескольких суток. Так же внезапно бессонный цикл прекращался. Он уже приучил себя спокойно воспринимать такие случаи и не прибегать к снотворному.

Прежде ему не доводилось бывать в Вест-Индии. Вдруг привлекла идея выбрать место, которое описывается как капиталистический рай, возникший благодаря поту черных пролетариев, — такой уж у него был иронический склад ума. Этот выбор, конечно же, приведет в негодование товарищей, получающих удовольствие от критиканства. Он любил подбрасывать яблоко раздора своим врагам, а потом тихо удалялся, предоставив им драться. Он сидел в темноте, курил и ждал, уставившись неподвижным взором в поблескивающие осколочки звезд на небесах. Люди исследовали бесконечность космоса и доказали, что он конечен, они проникли в глубь Вселенной и обнаружили, что на звездах ничего нет. Огромная белая Луна лишилась невинности под башмаком космонавта. Вероятно, Луна уже никогда не будет прежней. Ничто не остается неизменным. Все меняется.

Те, у кого хватает ума, приветствуют перемены и держат голову над водой, чтобы плыть по течению.

Другие сопротивляются, пытаясь остановить прогресс. В этом было не меньше правды, потому что нельзя не признать горчайшую иронию того факта, что дети революционных перемен превратились в самых махровых реакционеров. Рутинеров. Вот куда поворачивало течение, и он чувствовал его направление, хотя на поверхности еще ничего не было заметно, но новое движение времени набирало силу. Он мог бы захватить с собой женщину, но ему никого не хотелось иметь под боком. К тридцати девяти его тело устало так же, как и его изнывающий по сну мозг. Соседнее бунгало пустовало, и до тех пор, пока не зажегся свет, он и не думал, что там кто-то появился. Он услышал какое-то движение — у него был великолепный слух. Он слышал, как кто-то ходил по домику, вот открылась и закрылась дверь. Вспыхнул фонарь, и терраса стала желтой. Раздвинулись двери, появилась женщина и шагнула к перилам; она задержалась у них на мгновение, чтобы, облокотившись, посмотреть на черноту моря, по которому пробежала сужающаяся к горизонту дрожащая лунная дорожка. У женщины была стройная фигура с юными линиями, волосы ниспадали до плеч. Лица не было видно. Он сидел не двигаясь в темноте и смотрел, спрятав огонек сигареты в ладони. Она повернулась и ушла в дом. Он огорчился. Когда знаешь, что в это же время кто-то совсем рядом тоже не спит, чувство одиночества от бессонницы становится менее острым.

Потом он услышал, как хлопнула дверь ее бунгало, и с удивлением подумал, что она вышла на воздух. Через несколько минут раздался всплеск. Ну да. Она отправилась в бассейн.

В глубине патио над закрытым баром желтела лампочка. Совершенно бесполезная. В небе висела огромная белая луна в окружении звезд. Посмотрев вверх, Джуди перебрала в уме все пришедшие на ум словесные клише. Луна походила на жемчужину, звезды — на алмазы, пальмы мерно раскачивались, цикады тянули свою нескончаемую песнь. Все это кажется избитым и не похожим на правду, пока не увидишь своими собственными глазами. А после этого уже невозможно описывать увиденное словами, которые стерлись от употребления. Она прыгнула в бассейн и принялась плавать взад-вперед, лениво двигая руками и ногами, занятая игрой в метафоры и придумывая, как бы еще описать эту ночь...

— Добр вечэр. Чудн вечэр. — Тот же самый странный акцент, несколько менее заметный, чем у шофера, но несомненный. Она повернулась и увидела стоявшего у края бассейна мужчину. На голове у него была матерчатая шапочка, и он снял ее.

— Добрый вечер, — сказала Джуди. — Вы ночной сторож?

— Да, мэм.

— Я остановилась здесь, — пояснила она. — Не могу заснуть. Так красиво и тепло.

— Да, мэм, — произнес сторож. — Очень даже тепло. — Он снова надел кепочку, поприветствовал ее взмахом фонарика и ушел. Джуди продолжала плавать.

Мужчина из соседнего бунгало тихонько обошел выступ здания, откуда он мог незамеченным наблюдать за фигурой, скользившей в освещенной воде. Он стоял, наблюдая за ней, пока она не вылезла из бассейна, а потом стал смотреть, как она в желтом свете фонаря высушила ноги и протерла тело полотенцем. Она молода. У нее хорошенькое лицо. Он вернулся и вошел к себе в бунгало до того, как она появилась на дорожке. В гостиной у него стояла бутылка виски. Приобретенная в Америке привычка. Он предпочитал виски водке. Нашлись бы люди, заявившие, что с этого-то и начинается разложение. Он улыбнулся своим мыслям, налил полстакана и вернулся на террасу. Свет в соседнем бунгало погас.

В специально оборудованной темной комнате в подвальном помещении Советского посольства в номере 1125 по Шестнадцатой улице Вашингтона, округ Колумбия, проявляли и увеличивали микрофильмы. Процесс занимал некоторое время, и за ним наблюдали два сотрудника посольства. Пленка содержала тридцать страниц машинописи формата в одну шестнадцатую, на некоторых имелись приписки от руки, на увеличенных снимках оказались заметными сделанные прописными буквами заголовки, некоторые письма были из Госдепартамента, другие — из Британского посольства, несколько документов — копиями меморандумов из Белого дома. Тот из двоих сотрудников, что был пониже ростом и постарше, склонился над ванночками с проявителем и прочитал несколько предложений, проступивших на уже проявленных снимках.

— Прекрасно, — сказал он. — Еще один чрезвычайно важный документ.

Второй был его младшим помощником, армейским лейтенантом, официально числившимся атташе посольства. Он стоял очень низко на служебной лестнице и отступал от старшего начальника на три шага.

— Товарищ генерал, это будет скопировано и приобщено к папке с документами Синего.

— Прекрасно, — повторил генерал Голицын. Он посмотрел на светящиеся стрелки часов на руке. — Мне нужно идти. У меня встреча с венгерским послом. Оставайтесь здесь, пока не будут готовы все отпечатки. Дело Синего должно быть на моем столе в девять утра.

Он вышел из комнаты, лейтенант отдал ему честь, лаборант бросился открывать дверь. Генерал поднялся наверх в свою комнату — переодеться в форму. В отличие от западных дипломатов, которые предпочитали гражданское, члены Советского посольства, являвшиеся официальными военными представителями, этому обычаю не следовали. Генерал любил свою форму, на левой стороне мундира у него красовались разноцветные ленточки наград за жизнь, отданную службе на благо Родины, среди них несколько иностранных орденов. Собираясь уходить, он думал о папке Синего. Номинально он не являлся главой резидентуры, но, находясь в генеральском звании, он был старым, уважаемым членом политической верхушки страны. В связи с отсутствием настоящего руководителя он первым ознакомился с информацией, переданной самым важным советским агентом в Западном полушарии.

— Доброе утро.

— Доброе утро. — Джуди привыкла видеть своего соседа на террасе его бунгало, когда выходила завтракать. Первые два дня они не разговаривали, она вряд ли даже замечала его и большую часть времени проводила загорая на пляже или читая у себя на террасе. Отель был набит отдыхающими, пары соединялись с другими, превращаясь в маленькие группки, которые не отходили от бара и буквально оккупировали бассейн. Джуди отразила несколько попыток затянуть ее в такие компании. В бассейне она плавала только по ночам; она по-прежнему просыпалась после полуночи и одна ходила купаться в темноте. С ночным сторожем разговаривала больше, чем с кем-либо из живущих в отеле.

Она так ни разу и не заметила своего соседа, когда он по ночам наблюдал за ней. То, что он говорил только «доброе утро», позволяло считать его безобидным. Он также ни с кем не общался. Ел он за отдельным столом, и она тоже решительно воспротивилась попытке управляющего посадить ее с двумя другими женщинами, канадскими матронами, приехавшими сюда поболтать и позагорать.

До этого утра Джуди едва ли даже взглянула на него.

— Кажется, сегодня жарче чем обычно. — Она не ожидала, что он продолжит разговор.

— Да, — ответила Джуди. — Мне тоже так кажется.

— Возможно, будет дождь. Видите, появились облака.

— Возможно. Ничего страшного, дождь здесь никогда надолго не затягивается.

— Вы знаете, что нельзя прятаться под теми деревьями?

Она отложила книжку:

— Нельзя? Под какими деревьями?

Он был моложе, чем ей показалось. Темноволосый. Нервное лицо с тонкими чертами, светлые глаза.

Он смотрел на нее так внимательно, что взяться сейчас за книжку было бы с ее стороны просто невежливо.

— Вон те темно-зеленые деревья. У них любопытное название, не могу его точно произнести. Но, если идет дождь и вы стоите под ними, вода будет жечь вам кожу. Они очень ядовиты. Вас должны были предупредить об этом.

— Я не предоставила им такую возможность, — ответила Джуди. — С самого приезда я еще ни с кем не говорила.

— И я тоже, — сказал он. — Я приехал сюда, спасаясь от людей. Вы тоже?

— Да, — сказала Джуди. — Боюсь, что меньше всего на свете я хотела бы оказаться в толпе у бара.

— Вы не американка? Может быть, канадка?

— Англичанка, — ответила она. — Наверное, у меня небольшой акцент. Я проработала в Соединенных Штатах три года.

— Где вы работаете?

— В ООН, — сказала она. — А вы?

— Федор Свердлов. — Он встал. Он был довольно высокий, худощавый; в шортах и старомодных парусиновых туфлях со шнурками. Он уже успел загореть. Они пожали друг другу руки. Джуди знала русскую привычку пожимать руки. Если они принимались трясти вашу руку, а потом повторяли эту процедуру перед тем как попрощаться, следовательно, они к вам очень расположены. Если они не пожимают вам руку — значит, жди объявления военных действий.

— Я тоже в Америке. В нашем посольстве в Вашингтоне. Вы должны знать Вашингтон.

— Ну конечно, — сказала она. — Да, я знаю его. — У нее было такое чувство, будто ее голова — это сцена и все эти четыре дня и ночи за кулисами ее подстерегал Ричард Патерсон. Назвав Вашингтон, сосед попал в самую точку.

Она быстро поднялась:

— Пойду искупаюсь. Пока не начался дождь.

— Очень хорошая мысль, — подхватил русский. — Пойду с вами.

Остановить его она не могла.

Когда же дождь пошел, они не выходили из моря, выплывая навстречу небольшим пенящимся волнам и потом возвращаясь назад на их гребне. Местами встречались участки кораллов, которые могли поранить ноги. Он предупреждал ее, и она невольно стала подчиняться ему и держалась в стороне от этих мест. Джуди начала уставать, а мужчина плавал, как профессионал, длинными мощными гребками. Он был в хорошей форме. Она легла на спину, чтобы отдохнуть. Короткий дождик быстро иссяк. Тут же выглянуло солнце, небеса вновь засияли жаркой голубизной, и любители позагорать высыпали на пляж, как слетаются на пикник осы.

— Машинил, — подплыл к ней Свердлов. — Так это называется.

— Называется что?

— Дерево, которое ядовито. Пойдем на берег и выпьем кофе.

Когда они вышли из воды, он вдруг схватил ее за руку и потянул в сторону:

— Здесь же коралл. Вы должны купить какую-нибудь обувь. Я отвезу вас в город до ленча. Там есть лавочка, где я купил свои тапочки.

— Нет, благодарю вас. Я лучше посижу на пляже, — сказала Джуди. Он отпустил ее руку и шел рядом. Слишком много на себя берет. Ей нужны тапочки, но в Бриджтаун она с ним не поедет. Она прибыла на Барбадос не для того, чтобы завести еще один роман.

— Я закажу кофе, — сказал Свердлов.

Она загорала на парусиновом лежаке, подняв руку, чтобы защитить глаза от солнца. Она не слышала, как он подошел по мягкому песку, а шел он медленно и глядел на нее. Ему никогда не нравились большие женщины или женщины с материнскими грудями, которые у него на родине считались такими эротическими. Ему пришло в голову, что русские так же помешаны на материнской фигуре, как и американцы. Вероятно, ни то ни другое общество не дает молодым уверенности в будущем, отсюда эта мания сосать, которая маскируется под сексуальный стимул. Свердлов видел, что тело англичанки по-настоящему красиво. Хорошие формы и изящные черты, теплый коричневый цвет и полоска белой кожи над лобком, там, где трусики съехали в сторону. Он стоял и смотрел на нее.

— Если вы скажете мне размер вашей обуви, я поеду и куплю ее для вас, — предложил он. Она поднялась и присела, он стоял над ней не шелохнувшись. — Я не буду вам мешать, — сказал он. — Я привезу тапочки, но мешать не буду. Вам ни к чему порезы на ногах. Весь отпуск пойдет насмарку.

— Пожалуйста, сядьте, нам несут кофе.

— Спасибо, — ответил он. — Я хотел бы выпить его с вами. Если, конечно, вы действительно не против.

— Нет, — сказала Джуди, — отчего же. Вы так внимательны, заботитесь о моих ногах. Извините, если я показалась невежливой.

Он вовсе не был красавцем, легкий перекос его рта придавал лицу угрюмый вид; но, стоило ему улыбнуться, он мгновенно преображался.

— Вы не были невежливы, — заметил он. — Вы дали мне понять, что я очень тороплюсь. Я это понимаю. Вот кофе. Насыпьте мне три ложки сахару, пожалуйста.

— А вы сластена, — сказала Джуди. Она поняла, что он может уступать, если не прав, и успокоилась, но его попытка командовать была ей неприятна, поэтому она так решительно пресекла его. Он привык отдавать приказы.

— А чем вы занимаетесь в посольстве?

— Я военный атташе. Я работаю с генералом Голицыным. Знаете такого? — Он смотрел в море, когда отвечал на вопрос Джуди; теперь он повернулся, и в его светло-серых глазах светилось подчеркнутое внимание, которое мешало отвести от него взгляд.

— Нет, — ответила Джуди. — А почему я должна его знать?

— Он в Америке почти три года. Вы же сказали, что знаете Вашингтон.

— Я знаю кое-кого, кто живет в Вашингтоне, то есть, я хочу сказать, работает там. Я ездила туда на уик-энды и останавливалась у друзей. Но в посольских кругах не бываю.

— Ничего интересного вы там не найдете, — сказал Свердлов. Он отхлебнул кофе. — Одни и те же лица. Я бы запомнил вас, если бы встретил там. Что вы делаете в Организации Объединенных Наций? Или ваша работа — тайна, о которой я ничего не должен знать? — Его кривоватая усмешка как будто издевалась над ней, но дружелюбно. Он угадал ее мысли, и Джуди покраснела.

— Я секретарь, личный помощник. Мой босс — Сэм Нильсон из Международного секретариата. В том, что я делаю, нет ничего секретного.

— Я знаю его, — заметил Свердлов. — Канадец. Директор юридического отдела. Очень умный человек. Обычно умеет доказать, что одна из сторон виновата более другой.

— Он один из самых беспристрастных людей, каких я только знаю, — быстро возразила она, встав на защиту Нильсона.

— Думаете, возможно быть беспристрастным?

— Это абсолютно необходимое условие его работы. Сэм ни за что не встанет на чью-нибудь сторону.

— Вы очень верный помощник, — сказал Свердлов. Его глаза утратили стальной блеск, он подшучивал над ней. Теперь у него было по-настоящему хорошее настроение. — Хотите русскую сигарету?

— Нет, спасибо, — ответила она.

— Даю слово, она не отравлена, — сказал он. Его дружелюбный тон прозвучал для нее укоризной.

Она повела плечами:

— Если только, проснувшись, я не обнаружу, что я в Сибири...

Он перегнулся к ней и дал прикурить.

— Или пленник КГБ, — сказал он. — Если я сейчас уйду и оставлю вас в покое, обещаете за ленчем посидеть за моим столом?

— Ну... — Джуди колебалась. — Ну да, если вам так этого хочется...

— Мне будет очень приятно, — сказал Свердлов. — А теперь я поехал в Бриджтаун. Буду ждать вас у бара. — Он слегка поклонился и еще раз пожал ей руку. Она легла, подставив нос солнечным лучам, и с удовольствием вытянулась. Потом докурила крепкую на вкус сигарету. Ситуация сложилась экстраординарная. Он был первым советским русским, с которым ей довелось встретиться. Она вытащила свою книгу из пляжной сумки и раскрыла наугад: забыла отметить место, где кончила читать. Хотя, подумала она, это уже совершенно неинтересно. Военный атташе в Вашингтоне. Он наверняка знает Ричарда Патерсона. Значит, чем меньше они будут говорить о Вашингтоне, тем лучше. Теперь, когда русский ушел, она пожалела, что согласилась на ленч.

Тапочки, которые он привез, не подошли. Он уже ждал ее у бара с бумажным пакетом в руках, когда она пришла с пляжа.

— Пожалуйста, примерьте. Тогда мы сможем погулять по кораллам после ленча.

Джуди примерила один тапочек и тут же увидела, что он велик.

— Вот дурак! — воскликнул русский. — Глупо, конечно, что я решил приготовить для вас такой сюрприз. Нужно было спросить. Они совсем не годятся. Сегодня же заменю. Я очень огорчен и прошу меня простить!

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Так мило с вашей стороны заботиться обо мне... Ни за что не позволю вам ехать за ними. Я сама завтра поменяю.

Он взглянул на нее и пожал плечами, очевидно, он сердился на себя за оплошность.

— Вам нельзя отплывать далеко, — сказал он. — Там в рифах морские ежи, они совсем как сухопутные, но только ядовитые. Вам нужно приобрести тапочки.

— Если вы не прекратите, я вообще не войду в воду, — заметила Джуди. Разговор становился каким-то суетливым, а тема — слишком навязчивой, если ее не сменить, он может продолжить за ленчем.

Казалось, он читал ее мысли.

— Мне не следовало бы учить вас, — произнес он. Улыбка снова мелькнула на его губах, он дотронулся до ее руки, повернув в сторону незанятого столика у бассейна. — Сначала я угощу вас.

Официанты не торопились. Джуди уже обратила внимание на то, как непринужденно двигались здесь люди; не чувствовалось напряжения и вечной гонки, которая определяет темп американской жизни. Барбадосское безразличие ко времени ее не трогало, она спокойно ждала, пока подадут еду, кофе, ждала завтраки по утрам; ждала терпеливо и не думая раздражаться или выходить из себя. Она удивилась, увидев, что стоило человеку, сидевшему рядом с ней, поднять руку, как один из официантов сейчас же поспешил к нему.

Свердлов заказал двойное виски себе и ромовый пунш для нее. С неожиданным интересом и долей беспокойства она смотрела, как он залпом выпил свой стакан.

Появился тот же официант со вторым стаканом. Свердлов поднял его за ее здоровье.

— Я приучился к виски в Америке, — проговорил он. — Очень хороший напиток. Лучше водки.

Джуди не могла не съязвить:

— Разве это не измена?

— Государственная измена, — согласился Свердлов. — Если вы донесете нашим, меня отправят домой и расстреляют. Понравился пунш? Вы любите ром?

— Здесь нравится, — ответила она. — Совсем другой вкус. Наверное, его нужно пить при солнечном освещении.

— Да, солнце прибавляет прелести многим вещам, — заметил Свердлов.

Такого удовольствия он не получал уже много месяцев, больше, целый год. Что он говорил этой девушке, значения не имело. Он мог шутить, мог сидеть на слепящем солнце и говорить все, что придет в голову. В известных пределах, конечно. Она была хорошенькой женщиной, а сейчас, немного выпив, она выглядела уже не такой несчастной, как все то время, что он наблюдал за ней. Ее сдержанность заинтриговала его. Ей не хотелось разговаривать с ним — он заставил ее говорить, что ж, еще забавнее будет, когда она начнет делать вещи, которые не намеревалась делать. На оставшуюся часть недели он уже кое-что придумал. Экскурсия на другую сторону острова, морская рыбная ловля, ужин два вечера подряд в разных отелях: в одном делали барбекю, а в другом было кабаре.

— Какое красивое платье, — сделал он комплимент.

— Прошлогоднее. — Джуди предложила ему сигарету. Он покачал головой — предпочитает свои. — Я моментально собралась — и в аэропорт. Признаться, здесь просто чудесно. Такие милые люди.

— Приятнее, чем на других островах, — вставил Свердлов. — Вот что интересно в рабстве. Оно либо делает людей враждебными и агрессивными, либо отнимает у них силы, и тогда они становятся пассивными, легко управляемыми. Как здесь, на Барбадосе. Ямайцы совсем не такие.

— Что бы рабство делало или ни делало, это было отвратительно.

— У нас народ был в рабстве до тысяча восемьсот шестьдесят первого года, — сказал Свердлов. — Я задаю себе вопрос, как повлияло на нас крепостное право — этим должны заняться социологи. Кто-нибудь из умных американцев, которые знают много длинных слов, но ни одного ответа на свои собственные вопросы...

— Может случиться, — сказала Джуди, — что это их не заинтересует. А возможно, они скажут, что не написано ни одной диссертации на тему крепостного права по той простой причине, что с тех пор ничего не переменилось.

Он откинулся в кресле и рассмеялся.

— Неплохо. Вы хороший спорщик. Мне это очень нравится.

— Я почти ничего и не сказала, — промолвила Джуди. — Но, если вы тронете американцев или Запад, предупреждаю вас, я не останусь в долгу.

— Нет. — Он поднял руку. — Нет, мирное сосуществование. Так теперь принято. Пожалуйста, не объявляйте мне войны. — В его глазах, настойчивых и изучающих, она читала требование смотреть на него и уделять ему больше внимания.

— Я еще никогда никому не объявляла войны, — ответила она. — Я отношусь к тем, кто просто удирает.

— Ну да, — сказал Свердлов. — Вот уж не поверю. Я думаю, что вы будете смелой и прекрасной капиталистической героиней.

Он в первый раз услышал, как она искренне рассмеялась. Они ели за столом у самого края искрящегося голубого бассейна. Он пил виски стакан за стаканом и угощал ее вином, хотя ей совсем не хотелось пить. Духота стала невыносимой, потому что в этот час вездесущий бриз притих и пышущий жаром воздух застыл неподвижно. Большинство людей после ленча разошлись по своим бунгало отдохнуть, пара меленьких детишек плескалась в тепленькой водичке лягушатника рядом с бассейном, под боком у разомлевшей мамаши, прилегшей в тенечке. Вдруг Джуди почувствовала, что ее смертельно клонит в сон. Ром, вино, нестерпимая жара подействовали на нее так, будто голову налило свинцом. Заныло все тело.

— Пойду прилягу, — сказала она. — Сил нет, как устала.

Он встал и протянул руку.

— Извините, ради бога, за тапочки. Может быть, составите мне компанию за моим столом сегодня вечером?

— Только в том случае, если вы обещаете не извиняться снова за эти тапочки.

— Обещаю. Буду ждать за столом. Если только вы не предпочитаете поискать друзей у стойки бара: все канадцы с радостью захотят угостить вас...

— Нет уж, спасибо, — сказала Джуди. — Я приду в ресторан.

Он смотрел, как она уходит к себе по короткой лестнице, ведущей к домикам-бунгало. Он решил не ходить за ней. Подняв голову, за Джуди Ферроу наблюдала мать двух детишек. К ней присоединился муж; он пристраивался рядом с ней на лежаке и втирал масло для загара в свое располневшее тело. Свердлов сдернул рубашку и перешел на самый солнцепек. Откинувшись назад, он прикрыл глаза. Она ему нравилась: умная женщина, с чувством собственного достоинства. Его занимала ее сдержанность, хотя он невольно запутался в предрассудках, которые, как он прекрасно знал, глубоко засели в ее голове, ощерившись наподобие противотанковых заграждений. Таков уж был соблазн подкалывать и дразнить врага. Врага. На секунду он приоткрыл глаза и посмотрел прямо перед собой. Она была хорошенькой девушкой, она вызывала в нем желание. Враг... Так представил бы все это Голицын. Он не думал о Голицыне с того момента, как они пошли плавать с этой девушкой-англичанкой сегодня утром. Не думал он и о своей жене.

Канадская пара дремала в тени пляжных зонтиков, их дети кричали в спасительном лягушатнике. Мужчина проследил за Свердловым, когда тот шел к пляжу. Он видел, как Свердлов подошел к воде и поплыл.

— Ты заметила тех двоих за ленчем? — пробормотал он жене.

— Ага, — сказала она, не отрывая глаз от книги.

— Быстро же они выпали в осадок.

— Д-да, — сказала она. Ее муж любил поболтать, она же предпочитала длинные откровенные сексуальные романы с вымученными анатомическими подробностями.

— Так жарко, милый, — сказала она. — Пойди-ка ты отдохни в номере.