"Приключения маленького актера" - читать интересную книгу автора (Эмден Эсфирь Михайловна)

Эмден Эсфирь МихайловнаПриключения маленького актера

Э.М.ЭМДЕН

Приключения маленького актера

Повесть-сказка

Эсфирь Михайловна Эмден (1906-1961) - автор многочисленных произведений для маленьких читателей: повестей, лирических стихотворений, сценариев, пьес.

Главный герой "Приключений маленького актера" (1958) - веселый Петрушка, "Дом с волшебными окнами" (1959) - увлекательная новогодняя сказка. ____________________________________________________________________________

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава первая

ЧИТАТЕЛЬНИЦА ПРИШЛА В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ

Глава вторая

АННА ПЕТРОВНА И РОЗА

Глава третья

САША ЛОПАХИНА

Глава четвертая

ОБ ОДНОМ ОБЩЕСТВЕННОМ ДЕЛЕ, ВЫПОЛНЕННОМ РОЗОЙ

Глава пятая

ПЕТРУШКА ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ДАЛЬНИЕ КРАЯ

Глава шестая

ДОРОЖНЫЕ ВСТРЕЧИ

Глава седьмая

НА НОВОМ МЕСТЕ

Глава восьмая

У ПЕТРУШКИ ПОЯВЛЯЕТСЯ НОВЫЙ ПРИЯТЕЛЬ

Глава девятая

ПРИКЛЮЧЕНИЕ В ЛОДКЕ

Глава десятая

САША И ПЕТРУШКА ЗНАКОМЯТСЯ С НАТАЛКОЙ. ПЕРВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

Глава одиннадцатая

В ПОСЕЛКЕ ПОЯВИЛИСЬ ОЛЕГ И МУСЯ

Глава двенадцатая

ГРАЖДАНИН МОСГОСЭСТРАДА И ЕГО РАБОТНИКИ

Глава тринадцатая

ПЕТРУШКА ПОПАДАЕТ В НАСТОЯЩИЙ ТЕАТР

Глава четырнадцатая

КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА СОСТАВЛЯЕТ РАСПИСАНИЕ

Глава пятнадцатая

СЛУЧАЙ В ПОЛЕ

Глава шестнадцатая

УЧЕНЫЙ ПЕТРУШКА, ИЛИ НОЧЬ РАЗМЫШЛЕНИЙ

Глава семнадцатая

НЕПОХОЖИЕ ДВОЙНИКИ

Глава восемнадцатая

АКТЕРЫ ПРИНИМАЮТ ПЕТРУШКУ В СВОЮ СЕМЬЮ

Глава девятнадцатая

ПОЛЕВАЯ ДОРОГА

Глава двадцатая

ПЕТРУШКА ПОЛУЧАЕТ ПИСЬМО

Глава двадцать первая

СОПЕРНИКИ

Глава двадцать вторая

БРЕХУН ПИШЕТ ДОНОС

Глава двадцать третья

ПЕТРУШКА ПОМОГАЕТ ПО ХОЗЯЙСТВУ

Глава двадцать четвертая

КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА ВОСПИТЫВАЕТ

Глава двадцать пятая

ПОЯВЛЯЕТСЯ ВИКА. ПЕТРУШКЕ ОБЕЩАН НОВЫЙ КОСТЮМ

Глава двадцать шестая

ВИКИНА МАМА И ЕЕ ЗАКАЗЧИЦЫ

Глава двадцать седьмая

У МАШЕНЬКИ

Глава двадцать восьмая

ВСЕ ГОТОВЯТСЯ К СИТЦЕВОМУ БАЛУ

Глава двадцать девятая

МУРА ПУЗИКОВА

Глава тридцатая

ЗОЛУШКА И ПРИНЦ. МУРИНА НЕУДАЧА

Глава тридцать первая

КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА НЕГОДУЕТ

Глава тридцать вторая

СНОВА В ДЕТСКОЙ БИБЛИОТЕКЕ. РОЗА ПОЛУЧАЕТ ПИСЬМО

Глава тридцать третья

ПОСЛЕ БАЛА, ИЛИ НОЧЬ В КЛУБЕ

Глава тридцать четвертая

У ТЕТИ ЛИЗЫ

Глава тридцать пятая

ВЕСЕЛЫЙ, ГЛАВНЫЙ, ДЕТСКИЙ

Глава тридцать шестая

В СТАРОЙ БАШНЕ

Глава тридцать седьмая

РАЗГОВОРЫ ОБ ИСКУССТВЕ

Глава тридцать восьмая

ХРАНИТЕЛЬ МУЗЕЯ

Глава тридцать девятая

ОДИН, БЕЗ ДРУЗЕЙ

Глава сороковая

ПОСЫЛКА ИЗ МОСКВЫ

Глава сорок первая

ВСТРЕЧА

Глава сорок вторая

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ____________________________________________________________________________

Глава первая

ЧИТАТЕЛЬНИЦА ПРИШЛА В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ

Каталог на столе, - сказала Анна Петровна. - Выбери книгу и назови.

Но читательница все еще стояла у двери и молча теребила край своего школьного передника.

Анна Петровна подняла на лоб очки и взглянула на нее. Читательница была знакомая, она посещала библиотеку уже третий год и всегда аккуратно возвращала книги.

Правда, о прочитанных книгах она говорила мало. Это была очень тихая девочка. "Пожалуй, чересчур тихая, - подумала Анна Петровна. - Но хорошая читательница, очень хорошая..."

- Лопахина, - сказала Анна Петровна помягче, - что с тобой?

Девочка подняла голову и посмотрела на библиотекаршу. И тогда даже близорукая Анна Петровна увидела, что глаза у нее полны слез.

- Ты потеряла книгу?

- Нет, нет, Анна Петровна, книжку я принесла, - торопливо сказала девочка и подошла к столу выдачи. - Но мне больше не нужно книг... Я больше не буду у вас брать книги.

- Почему же, дружочек? - тревожно спросила старая библиотекарша, выходя из-за своего стола. - В чем дело, Сашенька? - еще ласковей спросила она и обняла девочку.

Саша прижалась к ее плечу и хотела что-то сказать. Но в это время открылась дверь и впустила еще трех читателей. Это уж был народ совсем другого рода - горластый, неугомонный! В маленькой библиотеке сразу стало тесно и шумно.

- Новые путешествия есть? - спрашивал один. - На Южный полюс, в Антарктиду?

- Мне тайну рыжей собаки! - требовал другой.

- Как построить ракету на Луну? - допытывался третий.

И Анне Петровне пришлось отойти от Саши и заняться мальчиками. А когда она отпустила "Южный полюс", и "Рыжую собаку", и "Ракету на Луну" и оглянулась - Саши Лопахиной уже не было. А на столе лежала возвращенная ею книжка "Тимур и его команда". Анна Петровна машинально перелистала книгу и положила ее в стопку для разбора.

На Сашиной карточке не числилось больше ни одной книги.

Почему же она не взяла ничего? И почему плакала? С девочкой что-то случилось, а она, Анна Петровна, даже не узнала, что с ней.

- Роза! - позвала Анна Петровна. - Роза!..

Но никто не откликнулся.

Глава вторая

АННА ПЕТРОВНА И РОЗА

В старой детской библиотеке, где работала Анна Петровна, было всегда очень уютно и иногда тихо. Там всегда хорошо пахло книгами - немножко пылью, немножко клеем и еще чем-то неопределенным, но очень приятным.

Анна Петровна любила этот запах, любила старые коричневые полки, любила книги, которые стояли на них, - пестрые, пухлые, побывавшие в сотнях детских рук.

Любила Анна Петровна и Розу. А Роза рядом со старенькой Анной Петровной казалась самой настоящей дикой розой. У нее были такие румяные щеки, что о них можно было бы зажигать спички. Но спичек в старой детской библиотеке никто не зажигал. Это было строжайше запрещено, и даже самые буйные и озорные читатели - мальчишки - не посмели бы нарушить этот запрет.

Роза с такими румяными щеками была помощницей Анны Петровны.

Роза недавно окончила библиотечный техникум и, несмотря на свои восемнадцать лет и очень румяные щеки, была сурова, важна и преисполнена чувства собственного достоинства.

Анна Петровна с читателями разговаривала порой сердито или ласково, а Роза - всегда ровно и сурово.

Анна Петровна расспрашивала их, а Роза только принимала и выдавала книги.

Но почему-то о читателях своей библиотеки Роза знала обычно что-то такое, о чем почти никогда не догадывалась Анна Петровна.

- Вовка Дурылин вчера опять подрался на письменном уроке, - неожиданно сообщала она Анне Петровне, стоя на самом верху лестницы-стремянки и расставляя на верхней полке возвращенные книги.

- Откуда ты знаешь? - недоумевала Анна Петровна.

- Вот, пожалуйста, чернильное пятно с брызгами на сто восемнадцатой странице "Детей капитана Гранта". Это он на уроке арифметики толкнул своего соседа, а тот - его.

- Постой, постой, - еще больше удивлялась Анна Петровна. - Но какое отношение к арифметике имеют наши "Дети капитана Гранта"?

- А Вовка всегда читает на уроках, даже на письменных. Напишет две цифры и заглянет в парту, а там у него книжка, - объяснила Роза, не прерывая своей работы.

- Да ты у меня просто Шерлок Холмс какой-то! - удивлялась Анна Петровна.

Так вот, Анна Петровна позвала Розу, но строгой обладательницы румяных щек на месте не оказалось. А на ее столике лежала записка: "Ушла по обществ. делу. Скоро приду".

"Опять общественные дела", - вздохнула Анна Петровна. Роза была активной комсомолкой, членом комсомольского бюро, членом спортивной секции и еще каких-то кружков.

"При такой нагрузке - и такое цветущее здоровье! - удивлялась Анна Петровна. - Но все-таки у меня-то надо было спросить. По общественному делу пошла бы позже, а сейчас помогла бы лучше узнать что-нибудь о Саше".

Глава третья

САША ЛОПАХИНА

Сашина мать умерла три недели назад. Она долго болела, и Саша уже начала привыкать к тому, что мамы нет дома, что мамины худые милые руки не хлопочут беспрерывно то у плиты, то у стола, а неподвижно лежат на одеяле; что видеться с мамой можно только раз в неделю, по воскресеньям, когда кругом столько народа и когда даже нельзя плакать, чтобы не огорчить маму.

Об этом ей напоминала каждый раз старшая сестра отделения - высокая, худая Мария Николаевна, когда Саша в белом большом, не по росту, халате с длинными, свисающими рукавами проходила мимо ее поста по скользкому, до блеска натертому полу коридора.

Больных было много; они лежали и в коридорах, у неуютных, холодных стен с большими казенными окнами, и у дверей в палаты. Мама лежала в палате; там было немного веселее, и больные уже все перезнакомились. Они подолгу разговаривали и все знали друг о друге. Конечно, они хорошо уже знали Сашу и очень ласково ее встречали.

Сначала Саша все ждала, что мама скоро поправится и вернется домой. А потом она ждала только воскресений и спешила в больницу, чтобы скорее увидеть маму. И, когда на пороге маминой палаты ее встретила знакомая больная и сказала, что мамы тут нет, что она в другой палате - в изоляторе, - у Саши больно сжалось сердце.

А потом мама умерла. Главный врач увел Сашу к себе в кабинет и что-то ласково говорил ей, и Мария Николаевна была тут же, но Саша не слышала того, что они ей говорили.

Соседка по квартире, которая кормила Сашу обедами, пока мама болела, хлопотала о ней. Приходили из школы, с маминой работы... Но разве они могли что-нибудь сделать! Ведь мамы больше не было.

А потом пришло письмо от тетки Клавдии Григорьевны, папиной сестры. Она писала, что скоро приедет в Москву за новым назначением на работу и одновременно за племянницей. Пусть Саша терпеливо ждет ее. В жизни бывают тяжелые испытания, и надо уметь стойко переносить их. Она сама, Клавдия Григорьевна, никогда не предается отчаянию и думает, что Саша поступит так же. Ей надо учиться, становиться на ноги и трудиться. Мама была все равно безнадежно больна, и Саша должна понять это.

Письмо было справедливое - Саша понимала это, но такое холодное и чужое, как будто это не папина сестра писала ей, а какая-то совсем чужая женщина. И Саша с невольным страхом стала ждать ее приезда.

Приехала Клавдия Григорьевна поздно вечером, когда Саша уже спала. И, когда она услышала, что кто-то открывает дверь, ей спросонок показалось, что это мама, и она вскрикнула и вскочила. Но возле нее стояла не мама, а чужая женщина, плечистая и рослая, в блестящем кожаном пальто, с большим портфелем в руках.

- Ну, здравствуй, Александра! - сказала она, оглядывая комнату, и прикоснулась холодными губами к Сашиному лбу. - Постарайся получше выспаться - мы завтра вечером уезжаем. Я уже была сегодня в министерстве и получила назначение. Надо ехать.

Вероятно, тетка считала правильной такую встречу с племянницей, хотя в душе, может быть, и жалела ее.

Во всяком случае, когда назавтра она увидела, как соседка по квартире помогает Саше укладывать чемодан, она была очень недовольна.

- Оставьте, пожалуйста, - сухо сказала она соседке. - В детях надо с самого раннего возраста воспитывать самостоятельность, а Саша уже большая девочка. В ее возрасте я никому уже не доставляла хлопот. Поторопись, Александра! Надо быть организованной и мужественной.

Саше нравилось ее полное имя, и она знала (мама не раз рассказывала ей об этом), что так назвали ее в честь дедушки, маминого отца - Александра Васильевича, самого замечательного человека на свете, моряка, капитана ледокола. Ему, конечно, надо было быть очень мужественным во время его ледовых рейсов. Но вот как было набраться мужества маленькой Саше, у которой так недавно умерла мама и у которой никого на свете теперь не было ближе старенькой библиотекарши Анны Петровны и ее молодой помощницы Розы.

Анны Петровны Саша, конечно, стеснялась, хотя и считала ее очень хорошей, а вот с Розой можно было обо всем поговорить.

Но и с ними теперь надо было расставаться.

Глава четвертая

ОБ ОДНОМ ОБЩЕСТВЕННОМ ДЕЛЕ,

ВЫПОЛНЕННОМ РОЗОЙ

Анна Петровна позвонила у двери Сашиной квартиры в восемь часов вечера. После работы она побывала дома, наскоро пообедала и, захватив с собой одну очень хорошую детскую книгу, пошла к Саше.

"Девочка так любит читать, - думала она, - что, конечно, обрадуется этой книге. Я хорошо помню, что она еще ее не читала. И я все узнаю о Саше, поговорю и с ней и с ее матерью".

Анна Петровна не знала, что у Саши умерла мать. Роза не рассказала об этом Анне Петровне; она и вообще-то была немногословна, но особенно не любила передавать такие печальные новости.

Она знала, что старенькую Анну Петровну это надолго выбьет из колеи, что у Анны Петровны у самой больное сердце.

Поэтому Анна Петровна пришла к Саше, ничего не зная о ее тяжелом горе. Ничего не знала она и о Сашином отъезде.

- Уехали, уже уехали! - сообщила ей словоохотливая соседка, открывшая дверь. - Так жалко было с Сашенькой расставаться, я так привыкла к ней! И тетка у нее, знаете, какая-то черствая женщина. У ребенка недавно умерла мать... Как, вы разве этого не знали? Да, умерла, бедняжка, уже почти месяц назад. А тетка хоть бы словечко с лаской! А еще ученая - плановик!

- Куда же она увезла Сашу? - грустно спросила Анна Петровна, присаживаясь на стул, стоявший в передней, и глядя на толстую книгу, которая лежала у нее на коленях.

- Уехали они как будто на большое строительство, под городом Сомском. Сашину тетку туда послали на работу. Говорила, комнату ей там дадут хорошую и все условия обеспечат. И школа там есть для Саши. Кто его знает, прибавила соседка задумчиво, - может, и неплохо Саше будет у нее... Женщина она одинокая, бездетная. Только уж очень строгая!

- Что же, и не провожал никто Сашеньку? - грустно допытывалась Анна Петровна.

- Нет, почему же, провожали! - немного обиженно ответила соседка. - Я провожала, из школы девочки приходили - немного их было, правда, еще не съехались. И ваша Роза была, - с улыбкой добавила соседка, - и игрушку принесла.

- Как - Роза? - удивленно воскликнула Анна Петровна. - Ну что за человек скрытный!

- Ничего, ничего, она хорошая, ваша Роза, - улыбаясь, повторила соседка. - И такую хорошую вещь принесла Сашеньке на прощание! Знаете, такую куклу, только живую, ну, говорящую, и руками-ногами он двигает, и смеяться может, - оживленно и совсем по-детски рассказывала она.

- Постойте, постойте! Если это кукла, то почему "он"? Кто - он? И как это игрушка может смеяться? Вы что-то, верно, путаете.

- И ничего я не путаю, - обиделась соседка. - Это такая игрушка: наденешь его на руку, а он начинает двигаться. Почему "он"? Да он, как его, - Петрушка! И говорит так смешно! Роза Сашеньке показывала. Только Саша и не улыбнулась даже, - со вздохом прибавила соседка.

Глава пятая

ПЕТРУШКА ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ДАЛЬНИЕ КРАЯ

Петрушка был уже не очень молод - во всяком случае, лишь на несколько лет моложе восемнадцатилетней Розы. Когда она была девятилетней, только что принятой в отряд пионеркой и впервые в своей жизни пришла с товарищами в городской Дом пионеров, Петрушка лишь недавно появился на свет в театральной мастерской этого дома.

Он был сделан старшими ребятами - членами театрально-производственного кружка - под руководством старого мастера-кукольника Якова Сергеича.

Так как ребята мастерили его довольно долго, я не могу сказать, что он появился на свет так же интересно и неожиданно, как деревянный человечек Буратино из старой сказки.

Нет, Петрушку давно дожидались и долго снаряжали.

И все-таки какое это было событие, когда он окончательно появился на свет!

Ребята удивлялись и радовались - ведь это была их первая самостоятельно сделанная театральная кукла.

Доволен был и старый мастер Яков Сергеич, что помог ребятам смастерить такую отличную игрушку.

И в самом деле, это была отличная игрушка!

Когда Костик Петросян высоко поднял готового и уже одетого Петрушку, чтобы показать его всем ребятам, Петрушка сейчас же весело закивал им своей длинноносой головой в остроконечном колпачке и завертелся во все стороны. Конечно, ему хотелось получше и поскорей разглядеть все.

Он сразу же увидел кучу глины и много масок на столе, но не заинтересовался ими. Это было его туманное доисторическое прошлое, и такое серое, сырое - оно ему не понравилось.

А вот ярко-красные галстуки на шее у ребят ему очень понравились, и понравились пестрые лоскутки, и стрекотанье швейной машинки, и веселый шум, и звук трубы за дверью. Жизнь начиналась яркая, шумная и, видно, очень интересная.

Так и оказалось. И даже еще лучше! Лучше самого лучшего! Потому что он стал артистом, как только появился на свет! Он был действительно прирожденным артистом. И таким, которого сразу же признала и полюбила публика.

Когда под грохот и звон тарелок раздвигался пестрый занавес и Петрушка выскакивал на ширму, у него даже дух захватывало от восторга. Огни, свет, музыка, хохот ребят! Плясать бы и кувыркаться без конца!

Одного только он не любил - это когда невидимая, но властная сила стаскивала его со сцены и уносила за кулисы. "Хватит, побаловался", говорил звонкий, но строгий голос, и Петрушке сразу делалось скучно. Виси себе на гвоздике за ширмой и поглядывай на соседей - на вислоухого плюшевого зайца и сонного медведя. Когда-то еще выпустят! Им-то ничего хоть целый день виси, - а ему каково!

Ведь характер у него был совсем не такой, как у них. Они были просто куклы, а он актер! Не с его характером было висеть без дела на гвоздике.

Но и у Розы, его хозяйки, характер тоже был твердый.

- Петрушка, не приставай, - говорила она спокойно, когда Петрушка тыкался носом в ее руку, чтоб скорей выпускали на сцену. - Не твой выход. Сейчас Зайкина очередь.

Вы подумайте, Зайкина! А что он умел, этот лопоухий Зайка? Только кланяться, да подскакивать, да лопотать что-то Розиным голосом.

А ведь он, Петрушка, только притворялся, что слушает Розу. Он играл сам, конечно, сам! Разве кто-нибудь другой сумел бы так кувыркаться и плясать в Розиных неопытных еще руках? Разве кто-нибудь другой сумел бы так смешно раскланиваться и так отчаянно верещать?

Недаром зрители стучали ногами и хлопали, когда кончалось его представление, и кричали: "Петрушку! Петрушку!"

И вдруг все это кончилось. Он перестал быть артистом. Он больше не играл, не представлял, он не выскакивал на ширму под звон и грохот музыки, он не видел больше радостных, смеющихся ребячьих лиц, он не слышал таких сладостных для него аплодисментов.

Он лежал в темном и тесном шкафу, задыхаясь от нафталина и скуки, лежал долго - годами. Не с кем было даже поговорить, некому было пожаловаться. Рядом лежали старые Розины башмаки. Они тоже лежали без дела, но они только отдыхали и спали. "Уж и набегались мы на своем веку - все косточки ломит!" - кряхтели они, когда Роза перевертывала их, разыскивая что-то в стенном шкафу.

А Петрушке она сказала, один только раз сказала - ведь она была не очень разговорчива, эта Роза: "Подожди, Петрушка, не до тебя. Мне очень некогда".

Да, ей было очень некогда: она кончала семилетку, она поступала в техникум, она училась, делала доклады, сдавала экзамены...

Ну зачем, зачем ей подарили Петрушку, когда она расставалась с Домом пионеров, подарили в благодарность "За отличную работу в театральном кружке". Так было написано на красивой, с золотой каемкой грамоте, которую старший вожатый вручил Розе на прощание. И вместе с грамотой вручил его, Петрушку, заслуженного актера этой сцены.

Но ведь он не хотел уходить из театра! И ведь Роза так безжалостно забывала о нем! Забывала неделями, месяцами, годами...

Ему даже начинало казаться порой, что он стареет, что жизнь кончилась. Он много спал, дремал целыми днями. На носу его лежали шерстяные носки, на спине - старые калоши. Правда, они были завернуты и он тоже, но все-таки...

И вдруг о нем вспомнили! Роза вытащила его на свет, встряхнула и своим забытым, но милым - да, конечно же, милым! - голосом сказала:

- Встряхнись, Петрушка, начинается новая жизнь!

И она началась. Немножко странная жизнь, непонятная, не похожая на прежнюю, но все же очень интересная.

Сначала его чистили, приводили в порядок, переодевали.

"Ого, сейчас выпустят на сцену!" - думал Петрушка.

Но на сцену его не выпустили.

Потом его куда-то несли в кожаном чемоданчике вместе с книжками и бутербродами.

"Ого, несут в театр!" - думал Петрушка.

Но его принесли не в театр, а в какую-то другую квартиру, вынули из чемоданчика и передали какой-то незнакомой девочке. Может быть, его новой хозяйке за сценой?

Но новая хозяйка, тихо сказав: "Спасибо, Роза, большое вам спасибо", сейчас же снова уложила его в чемодан, на этот раз в большой, полный разных вещей - к счастью, уже не таких скучных, как в стенном шкафу.

Тут были книжки - довольно интересные, с яркими переплетами, на которых были нарисованы разные картинки; тут были и другие книжки - в скучных, серых переплетах без картинок; были тетрадки и ящичек с постукивавшими карандашами; была круглая красивая коробка, от которой очень вкусно пахло шоколадными конфетами; было коричневое платье и мягкий темный передник... Но всего не разглядишь.

И вдруг большой чемодан подняли, понесли и кто-то Розиным голосом сказал: "До свиданья, Саша! Напиши обязательно".

Большой чемодан куда-то несли, везли, потом втащили в какой-то еще новый дом. Этот дом был, вероятно, очень тесен и полон народу, потому что о Сашин чемодан все время стукались какие-то другие вещи и было очень шумно.

А потом чемодан вдруг сильно качнулся, и дом, в котором он находился, сдвинулся с места! И поехал-поехал - все быстрей и быстрей, постукивая и поскрипывая на ходу... Или это показалось Петрушке?

Нет, не показалось, потому что чей-то мужской басовитый голос сказал почти над самым его ухом:

- Ну, поехали! В дальние края.

Глава шестая

ДОРОЖНЫЕ ВСТРЕЧИ

Почти весь день Саша стояла у окна в коридоре вагона. Она не отрываясь смотрела на крутогорье, бежавшее у самых путей, на холодноватую дымку леса на горизонте.

Уже проехали больше половины пути, и незнакомый край стучался в окна еловыми лапами высоких раскидистых елей, врывался непривычным немного говором на станциях.

Когда Саша входила в купе, тетка, читавшая газету или разговаривавшая с соседями, неизменно предлагала ей то поесть, то заняться чем-нибудь.

Иногда Саша присаживалась на край скамьи и слушала, о чем шел разговор.

Соседей в купе было двое. Почти половину скамьи занимал высокий, грузный, с басовитым голосом инженер; его звали Леонид Леонидович. Он много и громко разговаривал, и скоро все узнали, что он работал в Сомске, в том самом управлении, которое ведало новым строительством. Конечно, Леонид Леонидович бывал на строительстве, в том поселке, где помещалась контора и куда ехала Сашина тетка, и рассказывал о тамошних, как он выразился, "условиях" работы: о начальстве, весьма придирчивом, но справедливом; об условиях жилищных (неплохо, вполне можно жить); о питании (столовая есть, кормят недурно)...

Все эти "условия" в его речи выглядели скучно и неодушевленно, как условия задачи в Сашином учебнике, в котором действовали какие-то почти бестелесные колхозники и продавцы магазинов.

Второй попутчик был гораздо молчаливее и значительно моложе басовитого инженера. Второго попутчика звали Светланой Коваленко. Инженер-гидролог Светлана Коваленко в этом году окончила институт и тоже ехала на новое строительство под Сомском.

Это была небольшая, почти кругленькая, очень крепкая девушка, с очень загорелым ("на практике", как она пояснила) лицом, с немного раскосыми и тоже небольшими карими глазами, с русой косой, аккуратно пришпиленной на затылке. Она была одета чистенько, но очень скромно; аккуратно и вовремя ела, постелив на столике белую салфеточку; сдержанно улыбалась громоздким шуткам инженера и все больше помалкивала.

- Вот вы, Светлана Игнатьевна, молодой специалист, - басил инженер, вы все видите в розовом свете, а мы, практики, понимаем всю важность бытовых условий. Не правда ли, Клавдия Григорьевна?

Тетка соглашалась, кивая головой, и пробовала вставить слово, но инженер продолжал гудеть.

А Светлана молча улыбалась Саше.

К концу второго дня они незаметно подружились. Светлана предложила Саше прочитанный уже ею номер "Юности", а потом они вместе решали кроссворд из Сашиного "Пионера".

Когда сломался карандаш и Светлана захотела отточить его, Саша сказала:

- У меня в пенале есть хороший ножик, мне ребята подарили перед отъездом. И знаете, что мне еще подарили?

Она поглядела на Светлану, так удивленно подняв брови над своими светлыми, ясными глазами, что Светлана подумала: "Какая милая девочка! И совсем не похожа на свою тетю".

Саша открыла чемодан и, передав Светлане ножик, потянула за руку Петрушку, лежавшего под горкой мягких вещей. И до чего же быстро он выскочил из-под них!

Саша посмотрела на его лукавое лицо, которое не успела хорошенько разглядеть перед отъездом, расправила примятый колпачок и надела Петрушку на руку, как показывала Роза.

Это, видно, была нехитрая наука, потому что при первом же робком движении Сашиной руки лукавая голова покивала ей, а маленькие руки сделали быстрое движение, как будто хотели поздороваться.

- Вот ты какой! - удивленно и немного недоверчиво сказала Саша.

Она сказала это очень тихо, почти про себя, но Петрушка услышал! Он ткнулся носом в ее щеку и потерся головой об ее ухо.

- Какой смешной! - сказала Светлана. - Правда, Саша?

- Правда, - сказала Саша, серьезно, без улыбки глядя в лукавые Петрушкины глаза. - Очень хороший.

Глава седьмая

НА НОВОМ МЕСТЕ

- Так вот что, Александра, давай условимся: ты уже девочка большая и можешь быть вполне самостоятельной. Я, как ты понимаешь, целые дни буду проводить на работе, и нянчиться с тобой тут совершенно некому. Через два месяца тебе идти в школу, а пока что готовься к занятиям и хозяйничай. Обедать будешь в столовой, - вот тебе деньги: на неделю. А вот на хлеб тоже на неделю: будешь покупать в продуктовом магазине. Надеюсь, ты уже освоилась с местностью?

Так говорила Саше Клавдия Григорьевна в первый же день после их приезда. Саша молча слушала ее, перебирая, по привычке, бахрому скатерти.

- Да, и отучись, пожалуйста, от этой дурной привычки!.. Кстати, почему ты накрыла стол скатертью? Это совершенно ни к чему. У нас есть отличная клеенка - ее только нужно ежедневно протирать чистой влажной тряпкой.

Вероятно, все, что говорила тетка, было справедливо. Мама тоже, бывало, журила Сашу за дурную привычку - перебирать бахрому скатерти и заплетать из нее косички. У них дома тоже была блестящая, чистая клеенка, на которой они обедали, когда оставались одни. Ведь Саша была очень рассеянна и не раз проливала чай или кофе, торопясь передать матери чашку.

Но после обеда они всегда покрывали стол веселой, яркой скатертью, которую мама сама вышила, и в комнате сразу делалось красивей и уютней. А потом они садились на диван...

- О чем ты так задумалась, Александра? Я тебя спрашиваю, Саша...

В голосе тетки Саша неожиданно услышала мягкую ноту. Она с робкой надеждой взглянула на Клавдию Григорьевну, и ей показалось, что та смотрит на нее с каким-то новым, почти участливым выражением. И Саше захотелось подойти к ней, прижаться.

Ведь это была ее тетя, папина сестра, самый близкий сейчас для нее человек.

Но Клавдия Григорьевна уже укладывала свой портфель.

- Я ухожу, - сказала она спокойно. - Пока нет второго ключа, посиди дома.

- Я хотела к Светлане Игнатьевне, - робко сказала Саша.

Клавдия Григорьевна недовольно поморщилась:

- Ну, какая это тебе подруга, подумай сама! И ведь она не гулять сюда приехала, а работать. Не надоедай ей, пожалуйста, и не навязывайся со своим знакомством. Каждый человек, даже ребенок, должен всегда соблюдать чувство собственного достоинства.

И Клавдия Григорьевна удалилась, оставив Сашу взаперти, - совершенно одну в новом и чужом для нее доме.

Саша подошла к окну, посмотрела на широкую немощеную улицу поселка. Еще не все дома на этой улице были построены, и как раз напротив их окон стояли недавно сложенные стены нового дома. Сейчас там никто не работал вероятно, потому, что было воскресенье, и оттого недостроенный дом да и все вокруг него показалось Саше очень грустным. Соседей по квартире, у которых, как знала Саша, был маленький ребенок, дома не было - они уехали на несколько дней в город.

Она была одна, совсем одна.

Саша воткнула в штепсель вилку репродуктора. Передавали "легкую музыку", как ее называли обычно в программе, - какую-то сценку из оперетты, и два голоса, мужской и женский, пели, перебивая и заглушая друг друга, что-то очень бурное - нельзя было разобрать почти ни одного слова.

Но эта бурная музыка показалась Саше бестолковой и даже грустной. Она выключила репродуктор и молча посидела у стола, с которого Клавдия Григорьевна сняла, уходя, нарядную скатерть, - посидела просто так, без дела, подперев руками голову.

Вероятно, тетка не похвалила бы ее за такое занятие. Саша подумала об этом с невольным смущением и решила разобрать свои вещи.

Вчера она вынула из чемодана лишь самое необходимое - ночную рубашку, полотенце, мыло.

Она подняла крышку и вынула стопку книг. Надо их сейчас же расставить на полке, иначе Клавдия Григорьевна опять скажет про беспорядок... Но по руке, достававшей последнюю книгу, мягко скользнула шелковая кисточка яркого колпачка...

- Петрушка. Миленький, - шепотом сказала Саша и стала на колени около чемодана.

Дома никого не было, ее никто не слышал, и она могла теперь говорить какие угодно ласковые слова этой так полюбившейся ей в дороге кукле. Ведь сейчас никто не назовет их сентиментальными и наивными "в устах такой большой девочки".

- Петрушка, хороший мой, - повторила она.

И ясно, очень ясно услышала ответ:

- Са-ша!..

Глава восьмая

У ПЕТРУШКИ ПОЯВЛЯЕТСЯ НОВЫЙ ПРИЯТЕЛЬ

Вы слыхали когда-нибудь таких ораторов, которым нечего сказать, а они все-таки говорят?

Например, на классном собрании. Слыхали, да?

К таким ораторам принадлежал и петух Крикун.

Уверяю вас, что ему действительно нечего было сказать, когда он среди дня взлетал на забор и начинал свою речь, обращенную к курам и другим обитателям маленького двора.

В этот день Крикун начал свою речь так:

- С точки зрения! Здоровой критики!..

Он посмотрел вокруг своими круглыми глазами - что бы ему такое сегодня покритиковать? - и начал с первого, что попалось в его петушиное поле зрения:

- Я критикую ку-ур!..

Куры сейчас же сбежались, кудахча и сбивая с ног друг друга. Они восхищались петухом и готовы были часами слушать его. Но так как петуху совершенно нечего было сказать, кроме того, что он уже сказал, то он повторил полюбившуюся ему фразу еще раз пять, и куры снова разбрелись по двору.

Но был один слушатель, который никуда не ушел, а продолжал внимательно слушать Крикуна и даже подбадривал его криками, вертелся, плясал от восторга и наконец звонко захлопал. Петух к таким овациям, по правде говоря, не привык и, косясь на благодарного слушателя круглым глазом, так оглушительно крикнул "кукареку", что даже сам удивился.

И слушатель был поражен таким великолепным концом речи. Он всплеснул руками и вывалился бы от восторга из окна, в которое высовывалась его радостно улыбавшаяся физиономия, если бы Саша не удержала его за подол рубашонки.

- Какой ты еще глупенький, Петрушка! - сказала она. - Ну чем тебе понравился этот болтун? Только кричит без толку и крыльями хлопает.

Но Петрушка не мог на этот раз согласиться с Сашей. Солнце так ярко светило в этот день, и так ослепительно сверкали петушиные зеленовато-синие перья!

Это было как в театре, но, пожалуй, еще лучше, потому что петух бродил по ярко-зеленой траве и вокруг так одуряюще-заманчиво пахло медом и мятой!

Петрушка ужасно завидовал петуху и искренне им восхищался.

- Хорошо, если он тебе так нравится, я познакомлю вас, - сказала Саша. - Ведь тебе тоже скучно здесь, я знаю.

И она высыпала за окно горсточку хлебных крошек.

Крикун сейчас же склонил набок голову и важно подошел к окну. Он склюнул одну крошку и, став в нестерпимо прекрасную позу, оглушительно захлопал крыльями и снова закричал, призывая кур к этому неожиданному угощению.

Петрушка был просто ослеплен: он бесповоротно влюбился в этого горластого красавца.

В общем, знакомство состоялось, и Крикун, гордясь произведенным им впечатлением, по нескольку раз в день подходил к окну, на котором сидел немножко скучающий и в то же время очень всем заинтересованный Петрушка.

Петуху, конечно, совершенно нечего было сказать Петрушке. Он, по правде говоря, ничего не понимал в окружающем и на все жадные Петрушкины расспросы болтал такую чепуху, что Саша сразу высмеяла бы его.

Но Саше некогда было слушать разговоры новых приятелей - у нее теперь было много хлопот по дому. Ведь она была исполнительная и аккуратная девочка и к тому же побаивалась своей строгой и справедливой тети. Да и не могла она так хорошо понимать болтовню петуха, как ее понимал Петрушка.

- Здр-равствуй! - орал Крикун, подходя к окну (он здоровался с Петрушкой не меньше десяти раз на день).

- Драсьте, драсьте! - радовался Петрушка. - Где ты был? На улице? Там интересно? Что там делают?

- Ничего интересного! - важничал петух. - Таскают зачем-то палки, меня чуть не зашибли и еще обозвали!

- Как, как тебя обозвали? - волновался Петрушка.

Но Крикун не хотел повторять обидное слово. Рабочие, строившие дом, обозвали его дураком. Это была такая несправедливость! Ведь он-то был занят важным делом - искал за границей своего двора самые вкусные крошки, а эти глупцы таскали зачем-то бревна и чуть не сшибли его с ног.

Петрушка тоже негодовал - сочувствовал своему новому приятелю.

Ему хотелось заступиться за друга, хотелось отплатить обидчикам, но, главное, очень хотелось побывать в этом большом, шумном мире, начинавшемся за дворовой калиткой.

Саша все обещала Петрушке взять его с собой на улицу, но под самыми разными предлогами не выполняла своего обещания.

- Разве ты не видишь, Петрушка, у меня руки заняты. Я иду за молоком, - говорила она, размахивая бидоном и сумкой.

Или:

- Разве ты не видишь, Петрушка, я иду к Светлане Игнатьевне за книгами. Она такая хорошая и, пока не открылась клубная библиотека, дает мне свои книжки...

Петрушка обижался и сердился на Сашу и потом целыми часами не разговаривал с ней. Но молчать весь день было тоже очень скучно.

Приходилось довольствоваться обществом одного Крикуна, а он уже порядком надоел Петрушке.

Но вот однажды Саша сказала:

- Ну, довольно кукситься! Собирайся скорей, Петрушка. Мы с тобой сейчас пойдем... ой, ты даже не догадываешься, куда мы сейчас пойдем!

Глава девятая

ПРИКЛЮЧЕНИЕ В ЛОДКЕ

Лодка медленно плыла по реке, и Светлана внимательно смотрела вдаль, то и дело заглядывая в лежавшую на ее коленях карту.

Она была совсем еще молодым инженером-гидрологом, Светлана, - она получила это звание всего лишь два месяца назад. И хотя и раньше она бывала на практике и часами ездила по маленьким извилистым сибирским речкам, в сопровождении двух здоровых, беспрекословно подчинявшихся ей дядек, и брала пробы воды, и измеряла глубину и температуру воды, но то ведь была еще практика.

А это была ее первая настоящая работа - и на таком большом строительстве! Да, очень большом, хотя и начиналось оно в этом маленьком, немного похожем на деревушку поселке.

Только бы ей сейчас не ошибиться, как это случилось вчера, когда она работала вместе с Клавдией Григорьевной в конторе и спуталась при вычислениях. Клавдия Григорьевна так кисло поморщилась тогда! Но еще неприятнее было бы ошибиться перед самоуверенным Леонидом Леонидовичем, инженером из управления, тем самым, что ехал с ними в поезде.

А может быть, еще обиднее было бы ошибиться на глазах у Кости - вот этого славного, но довольно ехидного парня, который должен помогать ей, инженеру Светлане Коваленко, и гребет сейчас, сильно взмахивая веслами и мурлыкая какую-то песенку; и перед Сашей, которая тихонько сидит на скамейке, держась одной рукой за борт лодки, а другой придерживая своего любимца Петрушку. Даже Петрушка, как кажется Светлане, наблюдает за ней: "Ну-ка, как ты справишься со своим делом?"

А кругом - ослепительно сверкающая под полуденным солнцем синь реки, и темная кромка леса на том берегу, и белеющие новые строения - на этом.

- А не пора ли, Светлана Игнатьевна? - слышится как будто почтительный, но словно и насмешливый Костин голос.

И Светлана вся вспыхивает: опять задумалась! Ну когда она избавится от этой детской привычки!

- Нет-нет, еще не доехали, - говорит она твердо.

И Костя молча подчиняется.

Но вот они остановились.

Теперь в чуть покачивающейся лодке начинается научная работа: за борт опускается шест - все глубже, глубже, глубже... Есть! Стоп!.. Все очень заинтересованы и глядят в глубь темной, колышущейся воды... И вдруг - шлеп! Что это молниеносно сверкнуло над самым бортом - красное, зеленое, голубое - и шлепнулось в воду?

Крик вырывается у всех одновременно, но Петрушка уже пойман - его поймали за ноги и втащили обратно в лодку. Ноги его почти сухи, но все туловище и колпачок мокры так, что хоть выжимай! Его никто не бранит, все взволнованы случившимся, даже посмеивающийся Костя. Но Петрушке стыдно, ужасно стыдно. Ох, взяли с собой в научную экспедицию, а он так осрамился!

Он молча сидит на руках у взволнованной Саши и сохнет, сохнет на солнце, так что пар идет от его шелкового колпачка и рубашки.

Он пострадал из-за своей научной любознательности, - никто этого не понимает, все думают, что он просто неосторожный и любопытный дурачок. И никто никогда не узнает, что он увидел, когда свалился в воду: он увидел... нет, это невозможно рассказать! Оно было такое длинное, серое, зубастое, оно плыло под водой около самой лодки и шевелило хвостом... Оно чуть не утащило Петрушку под воду; оно могло бы испортить всю их научную работу, изгрызть шест, укусить Сашу, но он спугнул его своим падением, и никому об этом не скажет. Не надо зря беспокоить друзей.

Глава десятая

САША И ПЕТРУШКА ЗНАКОМЯТСЯ С НАТАЛКОЙ.

ПЕРВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

- Петрушка, слышишь? - сказала Саша. - Соседи приехали.

Петрушка еще крепко спал после вчерашнего приключения. Но когда Саша его разбудила, он тоже услышал, как в соседней комнате ходят, как разговаривают два молодых голоса - мужской и женский. И вдруг закричал детский звонкий голосок, потом что-то упало, разбилось. Потом послышался смех, потом шлепок, потом детский плач.

Саша и Петрушка молча слушали все это. Саша улыбалась, а Петрушка хлопал руками, показывая, как баюкают, потом засмеялся, а когда ребенок заплакал - очень рассердился и стал дергать Сашу за руку.

Но в этот момент в дверь их комнаты постучали, и сейчас же в нее заглянула очень молодая женщина в платочке, с бидоном в руке.

- Здравствуйте! - сказала она приветливо. - Вы наша новая соседка? Вас, кажется, зовут Саша? А меня Ирина. Саша, вы не посидите полчасика с моей Наталкой? Муж ушел на работу, а мне бы только за молоком...

- Ой, пожалуйста! - воскликнула Саша. - Конечно, посижу.

Саша побежала за Ириной в соседнюю комнату, и на минуту там наступила тишина - вероятно, Наталка, примолкшая от удивления, разглядывала новое лицо. Но вот хлопнула входная дверь - Наталкина мама ушла, - и сейчас же раздался рев. Да какой!

Саша что-то быстро говорила, Саша пела песенку (оказывается, она умела петь, и голос у нее был нежный и чистый), но плач не умолкал.

Петрушка ерзал на месте. И вдруг Саша вбежала в комнату, схватила его и побежала с ним в комнату соседей.

В кроватке с сеткой стояла маленькая девочка и размазывала по лицу слезы.

- Наталочка, смотри, смотри! - торопливо сказала Саша. - Смотри, какой Петрушка!

И Петрушка сразу понял, что от него требовалось.

Как только Саша подняла его и показала Наталке, он пустился в пляс.

Он и вертелся, и руками махал, и ногами притопывал!

Наталка, вытаращив огромные синие глаза и открыв рот, с минуту молча смотрела на него.

Неизвестно еще было, что последует за этой минутой молчания.

Но вот Наталка заулыбалась, потянулась к Петрушке и, схватив его за руку, залилась счастливым смехом.

Так и застала их мама Ирина.

Наталка не хотела сначала отпускать Петрушку, но у мамы Ирины в руках скоро появилась другая привлекательная вещь - тарелка с бело-кремовой горячей кашей, от которой шел вкусный пар, - и Петрушку с Сашей отпустили.

Но назавтра они сами пришли в гости к Наталке и скоро стали у нее своими людьми.

А однажды, когда в отсутствие мамы Ирины Петрушка отчаянно плясал в Сашиных руках, за открытым окном послышался громкий смех.

Саша и Петрушка разом обернулись к окну. И кого там только не было!

Там стояли почти все ребята из соседних домов, там вилял хвостом, поднявшись на задние лапы, соседский пес, а позади всех виднелся гордый за друга Крикун.

Это были зрители.

- Еще! - кричали они. - Еще!

- Ну, Петрушка, давай! - шепнула Саша.

Но Петрушку не надо было об этом просить. Он подпрыгнул в Сашиных руках, раскланялся - и заплясал еще веселей, еще быстрей. Зрители смеялись, хлопали в ладоши, а когда танец кончился, одна маленькая девочка сказала:

- А что он еще умеет, ваш Петрушка? Только плясать, да?

И Саша услышала в ее голосе легкое разочарование.

- Приходите сюда завтра, в это же время, - решительно сказала она ребятам. - Будет настоящее представление.

В этот день не узнать было прежнюю молчаливую, тихую Сашу. Энергичная, деловитая, она быстро закончила все хозяйственные дела и, как только Клавдия Григорьевна ушла, принялась репетировать с Петрушкой представление.

Оно было совсем незатейливое. Ведь не было ни декораций, ни других актеров. Но Саша придумала!

И, когда мама Ирина ушла, как всегда, в магазин, а Наталка, уже не плакавшая теперь при этом, весело кинулась навстречу Петрушке и Саше, она вдруг испугалась и отпрянула назад.

На Саше были надеты очки и длинное теткино платье, а в руке она держала толстую книгу.

Но Саша сняла на минутку очки, улыбнулась Наталке, и та сразу успокоилась.

А под окошком уже собирались зрители.

И начался спектакль. Саша была учительницей, Петрушка - учеником. Саша учила его читать, а он никак не мог научиться.

Саша ему показывала большую букву "О", нарисованную на картонке, а Петрушка думал, что это бублик, и хотел его съесть.

Саша учила его писать и давала ему в руку перо, а он тыкался носом в чернильницу!

Зрители хохотали, хлопали в ладоши, Петрушка раскланивался, а в заключение опять сплясал им. Да как! Наверно, и в театре у Розы он так никогда не плясал. Ему, так же как и Саше, ужасно хотелось сыграть как можно лучше для этих ребят, у которых в поселке еще не было настоящего театра. Саша раскраснелась, сняла очки; глаза ее блестели.

- Приходите опять, ребята, - говорила она возбужденно. - Через два дня приходите! Мы покажем вам новое представление.

Но через два дня новое Сашино представление не состоялось. Потому что через два дня...

Глава одиннадцатая

В ПОСЕЛКЕ ПОЯВИЛИСЬ ОЛЕГ И МУСЯ

Первой заметила их Саша. Она стояла у калитки, когда они появились в самом конце улицы: она - высокая, он - немного поменьше, с большим мешком за плечами и каким-то странным, треугольным ящиком в руках

Он немного прихрамывал, а лицо у него было круглое, загорелое и очень оживленное: он, видно, был рад, что добрался наконец до места.

А она была худенькая и чем-то недовольная и несла свой маленький заплечный мешок как будто нехотя. Идя по улице, она не смотрела вперед, как ее спутник, а все оглядывалась по сторонам, как будто оберегая себя и его от каких-то возможных опасностей. А любопытный и остренький ее носик, немного похожий на Петрушкин, так и принюхивался к окружающему

И сразу же, как только Саша увидела этот нос и круглые, любопытные глаза худенькой женщины и веселую физиономию ее коренастого спутника, она почувствовала, что очень рада этим людям, что они ей почему-то очень нравятся и что они сразу же напомнили ей кого-то. Но кого?

Спутники приближались к Саше. Они были одеты довольно пестро и как-то необычно для здешних мест: на мужчине была мягкая зеленая шляпа, коричневый бархатный костюм, и ярко-красный галстук, и ярко-желтые ботинки на толстых зубчатых подошвах.

А на женщине - шляпка с лихо закрученным голубым перышком, и красная жакетка, и синие брюки вместо юбки, и башмаки чуть поменьше, чем у ее спутника, но на таких же толстых подметках.

- Девочка, вы не знаете, где тут новый клуб? - весело и еще издали закричал мужчина в зеленой шляпе.

- Не кричи, Олег! - строго остановила его спутница. - Ну что за манера!

- Ах, Мусенька, какая там манера, когда я так смертельно устал и так жажду отдыха!..

Но на жизнерадостном лице Олега было такое выражение, как будто он не отдыхать собирался после своей "смертельной усталости", а, сняв с плеч свой тяжелый мешок, пуститься в пляс.

- Вот новый клуб, он уже готов, но только там еще нет никого, - робко сказала Саша, показывая на новый белый дом по другую сторону улицы.

- Ура! - закричал Олег, подбрасывая вверх свою шляпу. - Ура, Мусенька, мы на месте!

- И давно были бы на месте, если бы ты не вздумал зачем-то идти пешком, - ворчливо ответила Муся, останавливаясь и быстро, как птица, оглядываясь вокруг.

- Как это - зачем? Мусенька! Для жизненных впечатлений! - И Олег так весело и громко захохотал, что Саша засмеялась вместе с ним и нехотя улыбнулась Муся, заботливо глядевшая на своего спутника.

И, услышав со своего подоконника этот смех, Петрушка понял, что начинается какая-то новая, удивительная жизнь.

Глава двенадцатая

ГРАЖДАНИН МОСГОСЭСТРАДА И ЕГО РАБОТНИКИ

Петрушка уверяет, что он сразу догадался бы, кто такие Олег и Муся, если бы Саша взяла его с собой в клуб. Но Саша и не вспомнила о нем, когда приезжие позвали ее с собой "помочь распаковаться, устроиться".

- Нам всегда и везде помогают дети! - радостно сообщил Олег временному коменданту клуба тете Паше, которая с некоторым опозданием прибыла к месту действия.

И действительно, Саша с радостью помогала этим интересным людям распаковываться и устраиваться на новом месте. А как ей завидовали другие поселковые ребята!

Их носы, прижатые к стеклам клубных окон, буквально расплющивались, а уши горели от любопытства и предвкушения чего-то необычного.

Незнакомцы вынимали из своих мешков какие-то пестрые ширмы, какие-то пищащие (честное слово, пищащие!) свертки... Но разворачивать их они не стали.

- Все равно клуб еще закрыт и сцена не готова, - сказал Олег, который быстро обошел все помещение.

- Придется отложить спектакли, - поддержала Муся. - Кстати, отдохнем и хорошенько подготовимся.

- Что ты, Мусенька!! - закричал Олег. - Как можно? Ты только посмотри! - И он показал Мусе на прижавшиеся к стеклам носы.

- Подождут! - отрезала Муся.

- Мусенька, не притворяйся такой жестокой! - завопил Олег, обнимая Мусю и подмигивая Саше. - Ты ведь горишь нетерпением начать спектакли!

И он закружил Мусю среди разбросанных вещей.

- Инвентарь! Олег, ты с ума сошел! - кричала Муся. - Отпусти меня сейчас же!.. Неужели ты не понимаешь... - ворчливо начала она, когда Олег отпустил ее и уселся на какой-то узел. - Олег, встань сейчас же с реквизита!.. Неужели ты не понимаешь, что играть в таком ответственном спектакле, у здешних строителей, надо хорошенько подготовившись!.. Ведь смотреть нас придут не только дети...

- А хотя бы и дети! - весело откликнулся Олег. - Вот в этом ты абсолютно права, Мусенька. Я складываю оружие! Нам, работникам Мосгосэстрады, осрамиться в таком спектакле? Ну нет! Клянусь своей бородой!..

И Олег опять захохотал и подмигнул Саше, потирая свой бритый подбородок. И вдруг вытащил из мешка густую черную бороду, приложил ее к подбородку, и - раз! - борода будто приросла к нему.

Саша сначала растерялась, а потом захлопала в ладоши, как в настоящем театре. Но Олег тут же отцепил бороду, а Муся сказала:

- Девочка, будь добра, проводи нас в столовую. А послезавтра приходи на первый спектакль нашего театра.

- А какой у вас театр? - живо спросила Саша. (Хоть она и была вежливая и неназойливая девочка, но такая же любопытная, как и все девочки ее возраста.)

- Театр Кукол Мосгосэстрады! - провозгласил Олег. - Запомни, девочка Саша, и передай всем: театр гражданина Мосгосэстрады! А мы его покорные слуги и верные работники. С двадцатилетним стажем, - учти это, Саша!

Чему так радовался Олег, объявляя это, Саша не поняла, но ушла из не открытого еще клуба очень заинтересованная: гражданин Мосгосэстрада - кто бы это мог быть такой?

Саша читала уже исторические повести и подумала, что у человека с такой фамилией была, вероятно, бородка клинышком, по-старому эспаньолка, и был он, конечно, иностранцем - вероятно, испанцем.

Но человек он был, видно, неплохой, если такие замечательные работники, как Олег и Муся. прослужили у него целых двадцать лет.

Глава тринадцатая

ПЕТРУШКА ПОПАДАЕТ В НАСТОЯЩИЙ ТЕАТР

Первое представление кукольного театра должно было состояться в среду, 17 июля.

Театр обещал показать "любимый спектакль нашей детворы - забытую и возобновленную после длительного перерыва пьесу "Петрушка-иностранец".

Так было написано на пестрой большой афише, висевшей на дверях клуба.

Эту афишу Олег сам разрисовывал и расписывал красками накануне, и все поселковые ребята толпились у окна, а сбоку безуспешно старался протиснуться Крикун, но его все время отгоняли.

В самом низу афиши было приписано, что первое представление состоится в обеденный перерыв на строительной площадке.

Вот это было здорово! На строительной площадке! Значит, для всех и совершенно бесплатно. Потому что трудно было себе представить, как молено огородить абсолютно открытую и вольную стройплощадку.

Эта маленькая приписка в конце мигом облетела весь поселок.

Для всех! Без билетов!

Даже Крикун собирался на первое представление.

А Петрушка?

Представьте себе, Петрушка еще ничего не знал.

Крикун болтал ему что-то такое невразумительное о новых соседях, что Петрушка его и слушать не стал, а Саша молчала. Почему - это был ее секрет, и мы не можем его выдать. Может быть, она просто забыла о Петрушке? Может быть, хотела сделать ему сюрприз?

Во всяком случае, когда она в горячий полуденный час уселась с ним в самом первом ряду расставленных на стройплощадке скамеек - в большой шляпе из лопуха, чтобы защитить от солнца себя и Петрушку (это посоветовала всем зрителям задолго до начала представления Муся), - словом, когда она уселась с ним в первом ряду перед какой-то серой холстинной стенкой, Петрушка еще ничего не подозревал.

И вдруг ударили медные тарелки, зазвенела музыка. И какая знакомая музыка!

Петрушка так и рванулся вперед, но Саша крепко держала его.

А серая холстинная стенка неожиданно раздвинулась, и за нею оказалась цветастая, как Сашин сарафан, ширма.

Нет, она была еще веселей, чем Сашин сарафан. Она была как трава, заросшая одуванчиками во дворе нового Петрушкиного дома, но только еще ярче!

И сразу же за ширмой зазвучал до невозможности знакомый голос. Чей? Да его же, его собственный - пронзительный, верещащий, стрекочущий голос - и Петрушка, настоящий Петрушка, но не он, а его двойник, ослепительно прекрасный, выскочил на ширму.

Ах, как он играл! Как он играл, этот превосходно обученный Петрушка!

Сколько замечательных стихов он знал на память!

Как искусно и ловко двигался по сцене! Сразу видно было, что он прошел настоящую театральную школу, получил, без сомнения, не только среднее, но и самое высшее театрально-кукольное образование.

Да, это был отлично обученный актер.

Но к середине спектакля он почему-то перестал нравиться Петрушке.

Только, пожалуйста, не думайте, что наш Петрушка завидовал. Просто в середине спектакля ему стало казаться, что он сыграл бы по-другому. Веселее! Лучше!

"Эх, ну что он тянет? - с досадой думал Петрушка, подпрыгивая на своем месте. - И чего он задается?" - сердито думал он, когда театральный Петрушка важно раскланивался после первого действия, снисходительными кивками отвечая на оглушительные восторги зрителей.

Нет, он, Петрушка, вел бы себя иначе. Он искоса поглядел на Сашу: ей нравилось!

Петрушка очень огорчился и попытался даже повернуть ее голову: не смотри!

Но Саша его совершенно не поняла.

- Что ты, Петрушка! - сказала она удивленно. И потом прибавила с огорчением: - Нехорошо так завидовать!

И Петрушке стало еще обидней.

Глава четырнадцатая

КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА СОСТАВЛЯЕТ РАСПИСАНИЕ

- Мне не нравится твое поведение, Александра, - сухо сказала Клавдия Григорьевна. - Пора бы уже тебе начать заниматься, готовиться к учебному году. Для прогулок и всяких развлечений надо отвести определенное время. Надо распланировать свой день и расписание повесить над столом. Дай-ка лист бумаги.

Саша поспешно подала тетке лист бумаги и сейчас же закусила губу. Ох, что же это она сделала!

А Клавдия Григорьевна, высоко подняв брови, рассматривала то, что было нарисовано на листе.

- Догадываюсь, кажется, - сказала она, откладывая лист и пристально глядя на Сашу. - Это приезжий театр тебе вскружил голову... Однако ты недурно рисуешь. В особенности сцена начерчена довольно верно. Но я прошу тебя, Саша, помнить, что всякие увлечения подобного рода могут помешать твоим занятиям. И давай договоримся: с сегодняшнего дня ты будешь заниматься и гулять по моему расписанию. И больше никаких театров! Дай-ка, пожалуйста, другой лист бумаги. Значит, так: в семь часов ты встаешь...

И тетка углубилась в планирование Сашиного дня.

А Саша с отчаянием смотрела в окно. Сегодня Олег и Муся ждали ее к одиннадцати часам: надо было, как всегда, помочь им собрать кукол, немножко помочь и за сценой.

Спектакль будет в поле, для трактористов. Олег и Муся приготовили новую сценку: "Петрушка-тракторист", - такую смешную! Саша была на репетиции - они теперь ее всегда пускали, потому что Саша не мешала и даже помогала немного.

В этой пьесе Петрушка сначала ничего не умел, а притворялся, что умеет. Что было! Над ним даже суслики смеялись. Сидят у своих норок, закрываются лапками и смеются... А потом Петрушка научился. И его все хвалили. А когда у него не хватило горючего, он подрался с кладовщиком-медведем! А как этот колос в конце пьески вырастал из-за ширмы - огромный, весь золотой! И Олег выходил в костюме комбайнера и пел песню про урожай.

Саша всю эту сцену разыгрывала дома со своим Петрушкой. Ей очень хотелось увидеть сегодня, как настоящие, живые трактористы будут смотреть на маленького смешного Петрушку в синем комбинезоне.

- О чем ты задумалась? - вдруг раздался над Сашиным ухом голос Клавдии Григорьевны. - Александра, очнись! Мне очень не нравится эта твоя привычка - задумываться! Вот твое расписание. И, будь добра, следуй ему совершенно точно.

Клавдия Григорьевна надела шляпу - она считала, что и в деревне надо быть подтянутой и не изменять своим городским привычкам, - и ушла.

А Саша, пригорюнившись, продолжала сидеть у окна. Рядом с нею, над столиком, висело красиво вычерченное Клавдией Григорьевной расписание.

Глава пятнадцатая

СЛУЧАЙ В ПОЛЕ

Олег и Муся проработали в театре гражданина Мосгосэстрады больше двадцати лет - об этом Олег любил сообщать всем.

Сообщал он это с большим удовольствием, шумно и жизнерадостно. Муся же при этом всегда сердилась.

Она дорожила своим стажем не меньше Олега, но кому это, в конце концов, нужно знать, сколько лет и стажу, и ей...

На службе у гражданина Мосгосэстрады они с Олегом познакомились. На службе у этого черноглазого гражданина они полюбили друг друга и поженились.

И судьба их была так тесно связана - и любовью, и общей работой, что жизнь врозь была бы для обоих совершенно немыслимой.

Они любили и друг друга, и свой маленький театр, который весь мог уместиться за плечами, любили свою полубродячую жизнь, спектакли под открытым небом... И все-таки (этого никак нельзя скрыть) они очень часто ссорились. Причины бывали самые разнообразные, но одна была самая главная: рассеянность Олега.

Казалось, можно было приучиться за двадцать лет вешать куклу на строго определенное место за ширмой. Нет, Муся просто из себя выходила и шипела, как раскаленная сковородка, когда, протянув руку во время спектакля, не находила на нужном месте куклы: это, конечно, снова напутал ее партнер!

В этот день Олег и Муся немного запаздывали. Они поджидали Сашу, но она почему-то не пришла, и это было удивительно, так как она оказалась на редкость аккуратной и хорошей помощницей. Уж не заболела ли она?

Решено было зайти к ней после спектакля, проведать, но сейчас надо было торопиться. Реквизит был поспешно собран, и Олег бодро зашагал по пыльной немощеной улице, а Муся почти бежала за ним, на ходу продолжая ворчать и напоминать слова его роли.

Дело в том, что, несмотря на всю Мусину муштру на репетициях, Олег не очень твердо знал слова своих ролей, в особенности кладовщика-медведя, и Мусю это очень беспокоило.

- Ах, оставь, Мусенька, все прекрасно обойдется! - отмахивался на ходу Олег.

Но Муся, как всегда, очень волновалась. И, вероятно, это было причиной того, что случилось...

Когда ширмы уже были расставлены и нетерпеливые зрители стали хлопать в ладоши и стучать ногами, оказалось, что спектакль нельзя начать, потому что пропал главный герой - Петрушка.

Это было немыслимо, но это было так.

А зрители шумно выражали свое нетерпение. Вы думаете, это были ребятишки? Как бы не так! Это были трактористы и учетчики, бригадиры и кладовщики, люди вполне солидные - в возрасте от семнадцати до сорока семи лет и выше. Но ведь все зрители петрушечного театра одинаковы.

Стоит им увидеть яркую, цветастую ширму и услышать верещащий, пронзительный голосок Петрушки, как все они превращаются в детей.

И вот они топают, хлопают, торопят артистов!

А Петрушка исчез, пропал, как будто провалился куда-то...

Олег уже в третий раз проигрывает на своем маленьком аккордеоне бравурный вступительный марш, стараясь не слышать Мусиного шипения и заискивающим шепотом подавая ей ненужные советы - еще раз посмотреть там-то и там-то.

Но Петрушка пропал бесследно.

В это время за ширмой появилась Саша. Она не смогла усидеть дома и нарушила прямое распоряжение Клавдии Григорьевны. Правда, она постаралась пораньше выполнить почти все, что было написано в расписании: и убрала комнату, и за хлебом сходила. Но вместо того чтобы сесть заниматься, схватила Петрушку и побежала на спектакль. Хоть второе действие посмотреть!

Но оказалось, что спектакль еще не начинался. Саша сразу поняла, что за ширмой что-то случилось, и поспешила на помощь.

- Саша, беги скорей к нам домой - мы, кажется, забыли там Петрушку! свистящим, трагическим шепотом взмолилась Муся.

- Хорошо, - торопливо согласилась Саша. - А своего я оставлю тут. Можно ему пока побыть у вас?

- Мусенька! - И голова Олега показалась за ширмой. - Мусенька! Идея!

Но Муся уже поняла его. Она схватила Сашиного Петрушку и быстро оглядела его своими круглыми глазами.

- А сумеет? - шепотом спросила она у Саши.

- Он сумеет, сумеет! - торопливо зашептала сразу все понявшая Саша. Я ему показывала! Мы играли всю вашу пьесу!

У Петрушки даже дух захватило от волнения...

Но вот уже на нем костюм тракториста. И Мусина рука ставит его на ширму...

- Здр-расьте! - кричит Петрушка. - Вы не видели мой тр-рактор-р?

Его встречает хохот зрителей, и сразу же несколько голосов предлагают ему взаймы своего "коня". И Петрушка отвечает им, острит, каламбурит, и скачет, и юлит, и рулит, и спорит с сусликами, и дерется с медведем. Вот это жизнь!

А Саша с замирающим сердцем стоит за ширмой, в глубине ее, чтобы не мешать Мусе. Туда, в публику, она не может сейчас пойти: она слишком волнуется за Петрушку.

Но все идет прекрасно. Зрители в полном восторге.

И даже Муся, строгая Муся, довольна.

- Молодец! - говорит она Петрушке после окончания спектакля. - Я бы тебя взяла в наш театр, да, боюсь, Саша не отдаст.

- Берите, - грустно говорит Саша. - Пока не найдется ваш Петрушка... тихонько добавляет она.

Глава шестнадцатая

УЧЕНЫЙ ПЕТРУШКА, ИЛИ НОЧЬ РАЗМЫШЛЕНИЙ

Сначала было совершенно темно. Попискивала какая-то птаха. Осторожно шуршали ветки. Петрушка, лежавший под кустом, на холодной земле, вздыхал и тосковал.

Его так небрежно и неуважительно потеряли. То, что они торопились, не могло послужить им оправданием. Торопливость хороша только при ловле мышей, а не в искусстве. Конечно, искусство требует жертв, и он готов принести их. Но нужна ли эта жертва, целесообразна ли она?

Так размышлял Петрушка, лежа под кустом, на холодной земле.

Все эти и другие давно известные изречения приходили в его голову не случайно. Дело в том, что Петрушка этот был не простой, а ученый. В течение долгих лет его работы в театре он сопровождал Олега и Мусю во всех их странствиях, бывал вместе с ними на всех диспутах и конференциях и набрался там такой учености, что сам себе удивлялся.

Лежа сейчас в холодной тени куста, Ученый Петрушка размышлял о судьбах кукольного театра и о том, нужен ли сегодня театр Петрушки.

"Я устарел! - думал он с гордостью, упиваясь этими печальными словами. - Я уже никому не нужен".

В этот момент холодная лягушка прыгнула на его руку, но Петрушка даже не заметил этого. Когда он думал о себе, он больше ничего не замечал.

"Однако истинное искусство не стареет, - продолжал он размышлять. Стало быть, я еще не устарел. Искусство вечно. Они не понимают этого..."

"Они" - это были Олег и Муся, которых Ученый Петрушка презирал. Они почти никогда не участвовали в диспутах. Они только молча слушали, иногда робко вставляя словечко, а потом брали на плечи свои мешки и снова отправлялись в поход.

И его, ученого, умудренного артиста, не выносившего громких голосов и резких движений, - его тащили, как какую-то кладь, иногда даже вниз головой, трясли в вагонах, а потом выпускали на сцену и заставляли потешать невежественных зрителей. Что понимали они в искусстве?

Так размышлял Ученый Петрушка.

А на небе появилась луна. Она вышла из-за облака, огромная, рыжая, почти театральная в своей немыслимой, фантастической красоте.

И в тот же миг лунная дорожка пересекла дорогу, засветились капли росы на кусте, и еще чернее стало темное, холодное ложе Петрушки.

- Искусство требует жертв, - шептал он. - Судьба истинного актера всегда такова... Да, такова...

- Ква! - ответила ему обрадованная знакомыми звуками лягушка. - Ква!

Из всех рассуждений Ученого Петрушки она поняла и усвоила только это.

"Да, истинное искусство всегда остается непонятым! - горестно и удовлетворенно подумал Ученый Петрушка. - Такова судьба искусства. Да, такова!"

- Ква! - подтвердила лягушка.

Глава семнадцатая

НЕПОХОЖИЕ ДВОЙНИКИ

Саша долго не могла уснуть в эту ночь. Вечером Клавдия Григорьевна отчитывала ее за самовольную отлучку из дому, за нарушение расписания...

Но как ни боялась Саша тетки, она ее почти не слушала.

Другое занимало и огорчало ее: Петрушки не было дома! Он вместе с другими актерами передвижного театра Мосэстрады был упакован и приготовлен к отъезду. Завтра рано утром Олег и Муся уезжают в другой поселок - в трех километрах отсюда. По плану своей работы, утвержденному в самой Москве, они не должны задерживаться долго на одном месте. Они должны обслужить за время своей поездки как можно больше строительных и полевых бригад.

С этим планом нельзя было не согласиться, нельзя было не подчиниться ему. Но Саше так грустно было расставаться с Петрушкой! Правда, Олег и Муся обещали вернуть его, как только они найдут своего премьера. Но как они могли найти его теперь - ведь они уезжали!

Надо было во что бы то ни стало помочь им и разыскать пропавшего актера.

Саша не хотела больше нарушать расписание Клавдии Григорьевны. Поэтому она утром рассказала тетке обо всем и попросила разрешения пойти на поиски.

- Вот видишь, Александра, к чему ведут твои нелепые увлечения! сказала Клавдия Григорьевна, укладывая в портфель бумаги. - Теперь ты столько полезного времени потеряешь зря.

И Клавдия Григорьевна ушла, очень недовольная. Но разрешение все же было дано, и Саша отправилась на поиски. Она все утро бродила по поселку, заглядывала во все канавки и вдруг увидела Крикуна, который, удивленно скосив круглые глаза, рассматривал что-то под кустом.

"Вот куда забрел! Хорошо, что я увидела", - подумала Саша и подошла к петуху. И тут она заметила под кустом Ученого Петрушку.

- Молодец, Крикун! - обрадованно сказала Саша. - Все-таки и ты бываешь молодцом, - похвалила она еще раз петуха, и Крикун оглушительно кукарекнул в ответ и шагнул к Петрушке.

А тот лежал под кустом весь мокрый от росы, и вид у него был обиженный и недовольный.

Саша принесла его домой и посадила на крыльцо - сушиться. И тотчас же около крыльца появился Крикун.

Петух не очень-то разбирался в науке и принял сначала Ученого Петрушку за простого.

Но когда он подошел к Ученому Петрушке и дружески приветствовал его, тот ничего не ответил.

Крикун удивился и тут только заметил, что это был другой Петрушка.

- Крикун! - представился он.

Но Ученый Петрушка опять ничего не ответил.

Крикуну стало не по себе, и он смущенно отошел.

- Как нехорошо! - сказала Саша, видевшая из окна всю эту сцену. - Ведь он нашел вас...

Она сказала Ученому Петрушке "вы" и, заметив это, очень удивилась. Но сказать ему "ты" она почему-то не могла.

А Ученый Петрушка и ей ничего не ответил, и больше с ним никто не разговаривал.

Особенно неприятно было Саше то, что это двойник ее милого Петрушки. "Странно как, - думала она. - Ведь этот Петрушка очень похож на моего. И голова такая же, и рот до ушей. Но мой смеется весело, а этот как-то неприятно. Отчего это? Нет, этот совсем другой, - утешала она себя, поглядывая искоса на сохнувшего Петрушку. - Я с ним больше никогда и двух слов не скажу".

И она действительно совсем не разговаривала больше с Ученым Петрушкой и решила, как только он высохнет, отнести его Олегу и Мусе.

Но Клавдия Григорьевна, которая пришла в это время домой, категорически запретила это.

- Ни в коем случае не пущу тебя, - сказала она. - Конечно, дети должны быть самостоятельными, и я в твоем возрасте легко совершила бы такое путешествие. Но ты можешь заблудиться, и мне придется потратить много времени на поиски. Шутка ли сказать: три километра туда и три обратно! Нет, я тебя не пущу. В этот поселок должен пойти Константин, помощник Светланы Игнатьевны, и я попрошу его отнести эту куклу.

- А я? - взволнованно спросила Саша. - Ведь я должна взять у них своего Петрушку!

- Нет, тебе незачем терять время. Константин скоро вернется и принесет тебе твою игрушку. Ах, Саша, Саша, какая ты еще маленькая! - прибавила тетка укоризненно.

Глава восемнадцатая

АКТЕРЫ ПРИНИМАЮТ ПЕТРУШКУ В СВОЮ СЕМЬЮ

Товарищам по сцене новый Петрушка понравился.

- Конечно, малокультурная личность, - сказала, охорашиваясь, лиса Люся, - но сразу видно - не интриган.

- Он, возможно, не так уж талантлив, - пробасил Мишка, - но усидчив, весьма усидчив, этим и берет.

- Душка! - прошептала молоденькая крольчиха Пушечка.

Словом, каждый, в простоте душевной, наградил Петрушку своими свойствами. И уверяю вас, что это еще не так плохо. Гораздо хуже было бы, если б они приписали ему и то, в чем сами не были повинны.

Собачка Кудлатка, у которой всегда было опущено одно ухо и поднято другое, сразу же полюбила Петрушку всем своим маленьким собачьим сердцем и не отходила от него ни на шаг. Кукла Школьница взяла над ним шефство и решила обучить его грамоте.

Были в труппе и другие актеры: пес Брехун, свинья Хризалида и кот Мартын.

Пес Брехун приветственно лаял, Хризалида по всякому поводу хрюкала. А кот Мартын...

Пожалуй, это был единственный актер, который встретил появление нового Петрушки совершенно равнодушно.

Возможно, конечно, что он притворялся. Притворство было основным свойством его кошачьей артистической натуры.

Об Ученом Петрушке не пожалел никто. Он давно уже всем надоел своим скучающим видом и бесконечными рассуждениями.

А наш Петрушка сразу всех полюбил и добродушно тыкал всех в спину своим длинным носом.

- Малокультурен, но симпатичен, - повторяла Люся.

Однако на первом же спектакле все оценили хорошие качества нашего Петрушки.

Спектакль не ладился с самого начала. Муся не могла забыть о потерянном актере - она волновалась, сердилась на Олега и в результате спутала выходы актеров - вместо Люси выпустила Мартына. А кот и не подумал помочь ей: разлегся на ширме, свесив в сторону зрителей свой пышный хвост, - и все...

И вот тут-то всех выручил Петрушка: он неожиданно пустился в пляс!

Не беда, что по ходу действия он должен был плакать, - зрителям это все равно понравилось. А пока он плясал, Муся восстановила на ширме порядок, и спектакль пошел своим чередом.

- Настоящий товарищ! - решили актеры и дружно приняли нового Петрушку в свою шумливую, бестолковую и веселую семью.

Только кот Мартын... Хотя именно его выручил в спектакле Петрушка, кот Мартын помалкивал. О чем он думал, было неизвестно

В самом деле, вы знаете, о чем думает кот, когда глядит на вас прищуренными зелеными глазами?

Не знаете? И я тоже.

Глава девятнадцатая

ПОЛЕВАЯ ДОРОГА

Костя неторопливо шагал по дороге и насвистывал песню. Если бы в этой песне были слова, они звучали бы примерно так:

Дорога, длинная, прямая,

Веди меня, веди вперед.

Вот облака на небе тают,

Вот иволга в кустах поет.

Там, может быть, сейчас лисица

За мной внимательно следит.

А поле - поле колосится,

Пшеница спелая шумит.

Такую совсем простую и незатейливую песню можно было бы услышать, если перевести язык свиста на язык слов. А может быть, и не совсем такую. Ведь всякий, даже самый лучший перевод бывает всегда немного неточным.

Но в чем можно не сомневаться, так это в том, что Костя с великим наслаждением шагал по горячей полевой дороге.

Слева от него было поле, справа - невысокий кустарник. И вполне возможно, что из-за кустов за ним наблюдала осторожная лисица. И совершенно несомненно, что в небе таяли легкие облака, и воздух был напоен горячим ароматом, и густо колосилась пшеница.

"Вот это урожай! - думал Костя, шагая по дороге и машинально насвистывая. - Если б не Светлана, бросил бы я эту свою подсобную "научную" работу и пошел бы на курсы комбайнеров... Эх!" - Костя сокрушенно махнул рукой и полез в карман за папиросами. Но вместо папирос он вытащил Ученого Петрушку.

- Тю! - удивился Костя, разглядывая Петрушку. - А я, брат, про тебя и забыл совсем. Да ты что такой невеселый? Запарился в кармане? Ну, подыши теперь.

И Костя снова сунул Ученого Петрушку в карман, но так, что теперь в кармане находились только его ноги, а голова торчала наружу.

Ответа от Петрушки Костя не дожидался. Он и не подозревал, что тот был такой умный и только презрительно усмехался, слушая его незатейливую песню. Глядя из Костиного кармана на все то, что так радовало Костю, Ученый Петрушка продолжал лишь криво усмехаться. Его не радовала ни густая зелень кустов, ни горячая пыль на дороге, ни золотая стена хлеба.

"Все это слишком просто, - думал Ученый Петрушка. - И вообще, какое это имеет ко мне отношение?"

Так и шли они по дороге - Костя и Ученый Петрушка.

А за ними бежали две тени: одна большая, широкоплечая - Костина и другая совсем маленькая, с украшенной острым кривым колпачком головкой.

Глава двадцатая

ПЕТРУШКА ПОЛУЧАЕТ ПИСЬМО

- Ну, вот и ваш Петрушка! Небось соскучились? - весело сказал Костя, вытаскивая из кармана Ученого Петрушку и передавая его Мусе. - Не стоит благодарности. Я пошел... Да, еще вам привет от девочки Саши. Постойте, постойте, и письмецо есть от нее.

И Костя вытащил из другого кармана - а на его куртке их было множество - маленький конверт.

- Олег, иди-ка сюда, - скомандовала Муся. - Ты подумай, нашелся наш Петрушка! И Саша прислала письмо.

Олег, конечно, сейчас же поспешил на зов - еще не было случая, чтобы он ослушался Муси.

- А, здоров дружище! - радостно закричал он Ученому Петрушке. И, почти совсем как Костя, прибавил: - Чего нахохлился? Или не рад, что вернулся в родную семью?

"Родная семья" тоже вся была здесь: в руках у Олега было штук семь артистов, так как в это время он как раз собирался их упаковать. Маленький театр снова отправлялся в путь.

То ли от неудобного положения (некоторые артисты висели вниз головой, болтая в воздухе ногами); то ли от чего другого, но артисты особенной радости не выразили.

Однако письмо от Саши, несмотря на такое неудобное положение, все они слушали внимательно.

А в письме своем Саша писала, что очень радуется тому, что нашелся настоящий актер их театра. Что она его высушила, почистила и посылает им. И благодарить за это надо Крикуна, их дворового петуха. Ей очень хочется знать, как проходят спектакли и как чувствуют себя Олег и Муся - здоровы ли они, не устали ли? Тети Клавдии Григорьевны сейчас нет дома, не то она, наверно, послала бы им привет.

"И еще большой привет моему Петрушке, - писала Саша в самом конце своего маленького письма. - Я бы ему написала отдельно, если б он умел читать..."

Тут кукла Школьница зашептала что-то Петрушке, но тому было не до нее - он весь превратился в слух.

"И пусть Петрушка сам решит, оставаться ему в театре или ехать домой. А я по нему очень соскучилась".

Закончив чтение Сашиного письма, Муся оглянулась и, поискав глазами Сашиного Петрушку, сунула ему в руки письмо.

- Слыхал? - сказала она улыбаясь. - Тебе привет! (Со своими маленькими актерами Муся разговаривала обычно гораздо ласковей, чем с большим Олегом.) Ну как, поедешь или останешься? - И Муся, щелкнув Петрушку в лоб, стала помогать Олегу упаковывать вещи.

- Знаешь, Мусенька, я бы взял этого Петрушку еще в одну поездку, сказал Олег. - Он нам очень пригодится.

- Конечно, - согласилась Муся. - Но ведь Саша скучает без него.

- А мы его на обратном пути завезем!.. Завезем, а, Петрушка? - сказал Олег и уложил Петрушку в мешок.

Ух, какая буря поднялась в душе у Петрушки!

Саша скучает: скорей вернуться!

Как, и расстаться навсегда с театром и со своими новыми друзьями?

Но Сашу очень жалко.

Но ведь это не навеки. Временно.

Нет, почему же временно? Он хочет играть всегда!

Так беспорядочно и противоречиво прыгали в голове у Петрушки мысли. Возможно, это происходило оттого, что и мешок, в котором он лежал, подпрыгивал на плечах шагавшего в гору Олега.

А Олег, постукивая палкой и взбираясь на пригорок, пел старую петрушечью песню, песню бродячих актеров-кукольников:

Сумку - на плечи,

Ветер навстречу,

Ездит Петрушка по всем городам.

Далёко-далече,

Далёко-далече,

По селам, по школам, по детским садам...

Эх, неужели же должна будет окончиться эта замечательная бродячая жизнь?

Глава двадцать первая

СОПЕРНИКИ

- Мусенька, какого Петрушку готовить к вечернему спектаклю? - закричал Олег, вытаскивая из мешка обоих Петрушек и поднимая их над головой.

Сашин Петрушка подпрыгивал на его руке и заглядывал Олегу в лицо: "Меня! Меня!" А Ученый Петрушка уныло висел на другой руке Олега: "Не все ли равно?"

Но стоило только Мусе ответить с другого конца комнаты: "Готовь Сашиного!" - как Ученый Петрушка весь напружинился и, повернув голову к Сашиному Петрушке, прошипел: "Пош-шмотрим!"

Наш маленький неученый Петрушка прямо обомлел - столько злости слышалось в шипящем голосе его ученого собрата.

И как только Олег и Муся, приготовив актеров, ушли обедать, разыгралось что-то невероятное.

- Не допущ-щу! - возмущался и шипел Ученый Петрушка. - Меня, заслуженного деятеля петруш-шечных ишкуштв, - в отштавку! И кого же, кого же взамен? Неуча! Мальчишку!

- Совершенно правильно, дорогой! Совершенно правильно! - щебетала лиса Люся, оглядываясь на Сашиного Петрушку - не слышит ли он.

- Хр-рю! - хрюкала Хризалида. - В хр-раме искусства такое свинство!

- Гав! Гав! - орал Брехун.

Наш маленький Петрушка ничего не понимал. Неужто его новые друзья так коварны? Правда, из речей Хризалиды и Брехуна ничего нельзя было понять. Но держались они воинственно, и Брехун лаял над его ухом так громко, как будто хотел его оглушить.

Одна только верная Кудлатка прыгала около нашего бедного Петрушки и даже лизнула его в нос. А кукла Школьница сказала:

- Не надо ссориться! Мы все должны дружить.

Тут кот Мартын, дремавший на ручке кресла, приоткрыл один зеленый глаз и лениво взглянул на куклу. Она, как и все девочки, очень любила кошек и стала гладить и чесать его между ушами и совсем забыла о Петрушках. А пес Брехун гаркнул: "Гав!" - и на этом первый акт закончился. Но драма продолжалась.

Играл-то вечером все-таки наш Петрушка - Мусе как-то приятнее и удобней было работать с ним. По правде говоря, и Люсе и Брехуну было веселее с ним играть... Но такие уж у них были характеры: ей очень хотелось немножко посплетничать, а ему - поворчать и позлиться.

Но что стало с Ученым Петрушкой! Он на глазах у всех молниеносно превратился из ученого и заслуженного артиста в самого настоящего интригана и завистника. Он дошел до того, что подговорил Брехуна подставить Петрушке во время представления подножку!

Петрушка растянулся во весь рост, но это было очень смешно, и зрители решили, что так и нужно, и наградили актера звонкими аплодисментами.

Ученый Петрушка чуть не задохнулся от злости и подговорил Брехуна прогрызть дыру в кармане за ширмой, который предназначался для Петрушки.

И когда Муся, сунув его туда во время действия, через несколько минут хотела снова его достать, чтобы выпустить на ширму, Петрушки там не оказалось: он валялся на полу, в пыли.

Мусе некогда было его разыскивать, она схватила другого - Ученого Петрушку - и с ним продолжала спектакль. Тот торжествовал, но от злости и чванства совсем позабыл свою роль и играл из рук вон плохо.

Зрители, думавшие, что продолжает игру их любимец, недоумевали.

- Наверно, он заболел, - сказала одна сердобольная девочка.

И чтоб утешить Петрушку, все стали дружно аплодировать. Кто-то даже бросил на ширму букетик полевых цветов.

А наш бедный Петрушка лежал на полу и очень огорчался.

Он попробовал утешить себя изречением, которое слышал от Ученого Петрушки: "Искусство требует жертв", но изречение не помогало. Ему все-таки было очень обидно.

Глава двадцать вторая

БРЕХУН ПИШЕТ ДОНОС

После этого бурного спектакля склока в маленьком закулисном мирке не затихла, а, наоборот, еще пуще разгорелась.

Вы думаете, если сцена в этом театре была небольшая, а актеры совсем маленькие, то и страсти у них были махонькие?

Уверяю вас - это совсем не так. Чем меньше бывает круг зрения действующих лиц, тем сильнее их маленькие страсти.

С утра уже все кипело. Лиса Люся бегала от одного Петрушки к другому и каждому говорила "дорогой", и каждому сплетничала и обвиняла другого. Свинья Хризалида противно хрюкала, а Брехун облаивал каждое слово нашего Петрушки.

Кукла Школьница ничего не могла поделать - она все-таки была только девочкой. Она затыкала уши и повторяла:

- Мальчики, не шумите! Мальчики, не надо ссориться!

Но ее никто не слушал.

Спектакли не ладились, так как мысли актеров были заняты совсем не тем, что происходило на сцене. Даже наш маленький жизнерадостный герой кричал зрителям свое "Здр-расьте!" уже не так весело, как раньше.

Замечали ли Олег и Муся, что происходило у них в театре, а если замечали, то на чьей были стороне?

Олег только посмеивался - ему это все казалось очень забавным - и даже подзадоривал иногда "этих маленьких дурачков", как он называл их.

Муся относилась ко всему гораздо серьезнее. Ее возмущало, что в театре нарушен железный порядок, который она установила, и маленькие актеры вышли из повиновения. В этом отношении она была настоящим режиссером.

Но действительного положения дел они оба не знали, так как хотя и понимали своих актеров, но не во всем и не всегда.

А к кому же из двух соперников лучше относилась Муся, которая, как вы уже, конечно, заметили, была настоящей главой этого маленького театра?

Право же, трудно сказать. Она охотно играла с нашим веселым Петрушкой, и ей нравился его молодой, непосредственный талант.

Но с Ученым Петрушкой она работала уже около двадцати лет, очень ценила его и не хотела обижать.

Муся назначала их в очередь: то один играл, то другой. Но чаще все-таки Сашин Петрушка, так как ученый актер становился частенько невыносимым не только за кулисами, но и на ширме.

Атмосфера, как говорится, сгущалась.

И вот однажды пес Брехун, которого подговорил Ученый Петрушка, решился на гадкое дело.

Стащив из реквизита пьесы "Петрушка-первоклассник" чернильницу-непроливашку, школьную тетрадь и ручку, он уселся однажды в самом темном углу перед ящиком и принялся строчить донос.

Донос предназначался "Гражданину Мосгосэстраде в собственные руки", и в нем должна была заключаться жалоба на "бесхозяйственность и бестолковость бездарных режиссеров вашего уважаемого театра, не умеющих ценить подлинных представителей театрально-кукольного искусства и поддерживающих всяких проходимцев" ("Проходимцами" Брехун обозвал, как вы сами догадались, нашего бедного Петрушку.)

Но так как писать Брехун умел не так хорошо, как лаять, то вся эта великолепно-гнусная фраза была изложена следующим образом:

"Гав! Гав! Гав!"

Вероятно, гражданин Мосгосэстрада не понял бы этого своеобразного доноса, а если бы и понял, то не дал бы ему ходу, так как славных режиссеров своего маленького кукольного театра высоко ценил и уважал.

Но доносу Брехуна не суждено было дойти до "собственных рук гражданина Мосгосэстрады".

Когда Брехун, удовлетворенно ворча, заклеивал языком конверт, Олег вытащил его из-под самого носа Брехуна и, прочитав, беззлобно обругал пса дураком и велел идти в угол, чтоб на досуге подумать о своей глупости. Что Брехун и исполнил, хотя с недовольным ворчанием.

Но поздно вечером, после спектакля, Олег и Муся посовещались и решили, что, как это ни грустно, Сашиного Петрушку надо отправить домой.

- Иначе атмосфера в театре никогда не улучшится, - со вздохом сказали Муся.

Глава двадцать третья

ПЕТРУШКА ПОМОГАЕТ ПО ХОЗЯЙСТВУ

Итак, он снова был дома. Саша ему так обрадовалась! Она не могла на него наглядеться и называла разными ласковыми именами.

Даже Крикун обрадовался, сконфуженно пробормотал вместо обычных речей: "Пойду обрадую ку-ур!" - и удалился, чтобы не мешать встрече друзей. Иногда и петухи бывают тактичными.

Только Клавдия Григорьевна недовольно поморщилась: "Опять этот Петрушка!" Но и она ничего не сказала.

А сам Петрушка? Ну конечно, он был рад.

Когда Клавдия Григорьевна ушла на работу, он вместе с Сашей обежал все углы своего немножко забытого дома, ткнулся носом в букет желтоватых листьев. ("Скоро осень, Петрушка!" - сказала Саша.)

Потом они прошли вместе мимо закрытой двери в Наталкину комнату. ("Не тянись туда, Петрушка! У Ирины кончился отпуск, и Наталку опять отвезли к бабушке".)

Потом вышли во двор.

Петрушка увидел знакомую, привядшую уже немного траву, и немного потускневшее солнце, и Крикуна, важно разгуливавшего в глубине двора, тоже уже не такого нарядного, как прежде.

Отчего это все как будто немного потускнело? Может быть, оттого, что уже близилась осень, такая ранняя в этом краю. А может быть, и оттого, что сам он стал немного старше, а главное, жил это время такой яркой, такой театральной жизнью.

Увы, все казалось ему теперь немного поблёкшим. Только там, в театре, была его настоящая жизнь...

Саша сразу это заметила и сначала очень огорчилась.

- Ты совсем забыл меня, Петрушка! - сказала она укоризненно.

- Не забыл! Не забыл! - заторопился Петрушка.

- Ты хороший, Петрушка! - обрадованно сказала Саша.

- Уж-жасно хо-роший! - подтвердил Петрушка.

И все-таки он скучал.

- Знаешь что, Петрушка? - сказала ему однажды Саша. - Давай будем опять с тобой представлять!

- А Наталка? - удивился Петрушка.

- Наталка уехала, да ведь другие ребята остались. Помнишь, они приходили смотреть на нас? Устроим теперь настоящий театр! Такой, как у Олега и Муси. Хорошо?

- Ура! - закричал Петрушка. - Замечательная мысль!

С некоторых пор он иногда произносил такие громкие слова. Сам этого не подозревая, он перенял их у Ученого Петрушки.

И вот они начали готовить свой собственный настоящий театр.

Саша торопилась поскорее закончить все домашние дела, чтобы пораньше приняться за театральные. И Петрушка решил помогать ей.

- Я у Розы научился! - уверял он Сашу.

Петрушке было стыдно признаться, что у Розы он ничем не занимался, а лежал в нафталине, в стенном шкафу. И Саша ему поверила.

- Что ж, хорошо, Петрушка, - сказала она. - Выбери, что ты хочешь делать: чистить картошку или заваривать чай.

- Картошку! Картошку!

- Хорошо. Вот тебе ножик, вот две картофелины, вот вода. А я пойду в магазин за хлебом.

И Саша ушла.

Картофелины были пузатые, светло-коричневые, неприступные.

Петрушка тюкнул одну из них носом - и вдруг на ней появилось маленькое белое пятнышко. Тюкнул еще раз - образовалась дырочка.

- Хо-хо! Вот я какой! - обрадовался Петрушка и стал тыкать в картофелину носом.

"Я придумал, как чистить без ножика! - ликовал он. - Вот обрадуется Саша!"

Но Саша совсем не обрадовалась.

- Ой! - сказала она испуганно и подбежала к Петрушке. - У тебя весь нос грязный!

- А зато картофелина какая! - восхищался Петрушка. - Как е-ежик!

- Да-да, совсем как ежик. Или как терка, - сказала Саша. - Знаешь, что, завари-ка лучше чай. Хорошо?

- Хорошо, хорошо! - согласился Петрушка. Он начал входить во вкус хозяйственных дел.

- А ты сумеешь? - забеспокоилась Саша. - Чай надо сыпать в чайничек. И совсем немного.

- Знаю! - закричал Петрушка.

- И он начал хозяйничать.

Но когда Саша увидела, что он сделал, она даже рука-ми всплеснула:

- Куда же ты всыпал чай, Петрушка?

- В чайничек. Ты же сама сказала - в чайничек!

- Да разве это чайничек! Ведь это большой чайник! А где же чай?

- Высыпал!

- Как, ты высыпал всю пачку? Ведь я же тебе сказала - немножко!

- Я и всыпал немножко. Она была с-совсем маленькая... - обиделся Петрушка.

- Ой, что я скажу тете? - огорчилась Саша. - Она все говорит: надо экономить... Ну ладно, Петрушка, не горюй! Посмотри лучше в окошко, а я побегу куплю еще чаю. А потом мы с тобой начнем делать декорации. Хорошо?

- Хор-рошо, хорошо, - немного обиженно согласился Петрушка.

Глава двадцать четвертая

КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА ВОСПИТЫВАЕТ

- Смотри, Петрушка, как красиво! - И Саша поставила на стол готовую декорацию.

Это был густой зеленый лес, с большими дубами. В дупле самого большого дуба сидела игрушечная деревянная сова. Раз! - дернула ее за веревочку Саша, и сова захлопала крыльями и страшно выпучила на Петрушку свои круглые глаза.

Петрушка чуть со стула не свалился:

- Ой! Страшно!

- Ах ты трусишка! - укорила его Саша. - А ведь тебе придется в этом лесу играть. Ты встретишь там серого волка и скажешь ему...

Что должен будет сказать Петрушка страшному волку, осталось неизвестным, потому что в этот момент открылась дверь и вошла Клавдия Григорьевна, которую оба они боялись не меньше, чем серого волка.

Саша примолкла, а Петрушка сунул голову ей под руку и притаился.

- Сейчас я заходила в школу, - сказала Клавдия Григорьевна, снимая свой гремящий негнущийся плащ. - Тебя, конечно, записали. Класс будет сильный, - тебе надо усердно готовиться, чтобы не осрамить меня. Ведь я знак, ты в прошлом году много пропустила. А там будут учиться дети приезжих инженеров и... Постой, постой, что это у тебя такое?

Клавдия Григорьевна быстрыми шагами подошла к столу и взяла в руки декорацию леса. Она нечаянно дернула за веревочку, и сова сейчас же страшно захлопала крыльями и завертела головой, но Клавдия Григорьевна не испугалась - она была не из трусливых. Она перевернула раскрашенную декорацию, так что страшная сова повисла вниз головой, и рассматривала изнанку леса.

- Да ты что, Александра, с ума сошла, что ли? - вдруг закричала она. Ты изрезала мой отчет, понимаешь это?

Действительно, Сашин лес с изнанки был весь испещрен мелкими-мелкими и ровными-ровными цифирками.

- Тетя, я не знала! - взмолилась Саша. - Я думала, это ненужные бумаги, - вы на них масло ставили... и все...

- Да, ставила! - отрезала тетя. - Потому что это черновик, а беловик я уже сдала. Но как ты посмела взять без разрешения мои бумаги, хотя бы и черновые?

Вот так черновые! Они были белее и чище самых лучших Сашиных классных работ. Саша была просто подавлена: она действительно провинилась, и Петрушка, несмотря на весь свой страх, решил ее защитить. Он высунул голову из-под Сашиной руки и больно ткнул своим острым носом руку Клавдии Григорьевны.

- Да ты еще дерешься! - ахнула та. - Я вижу, ты совсем распустилась! И все этот дурацкий театр и глупые детские забавы! Нет, нужно всерьез взяться за твое воспитание.

И Клавдия Григорьевна принялась ожесточенно разрывать на мелкие кусочки Сашину декорацию.

Аккуратно собрав затем все клочки, она открыла дверцу холодной печки и бросила их туда.

Вслед за обрывками декорации туда же полетела сова, и теткина рука ухватила Петрушку...

- Ой, тетечка, не надо, прошу вас! - взмолилась Саша. - Я больше не буду устраивать театра, я буду учиться целый день!..

- Ты говоришь правду? - строго спросила тетка. - Да, пожалуй, правду, - подумав, сказала она. - Я хорошо знаю детей и вижу, что ты не умеешь лгать. Но все же ты очень запущенна, твоим воспитанием надо всерьез заняться!

Клавдия Григорьевна величественно удалилась на кухню - разогревать обед, а Саша обняла Петрушку и прошептала ему на ухо:

- Потерпим, Петрушка, хорошо?

Петрушка потерся об ее щеку головой. Для Саши он готов был еще не то вытерпеть.

Глава двадцать пятая

ПОЯВЛЯЕТСЯ ВИКА. ПЕТРУШКЕ ОБЕЩАН НОВЫЙ КОСТЮМ

Петрушка готов был еще и еще защищать Сашу, но его защита больше не была нужна. Саша действительно никогда не лгала и, пообещав тетке оставить театр и приняться за учебники, так и сделала.

Целыми днями Петрушка видел только ее спину и склоненную над тетрадками и учебниками голову. Скучно ему было до колик. Хоть с Крикуном разговаривай! Но и тот что-то стал неразговорчив - видно, и на него подействовала приближающаяся осень.

Словом, Петрушке не с кем было и слово молвить.

А осень надвигалась. Все чаще и чаще шли дожди, все темнее и холоднее становились туманные утра... Петрушке часто даже и просыпаться не хотелось.

В один такой холодный предосенний день Саша разбудила его (он, как всегда, дремал в своем углу) и сказала:

- Проснись, Петрушка! Сейчас мы пойдем с тобой в гости. Тетя велела. К нам в поселок приехал инженер из города. И с ним его дочка. Ее зовут Вика.

И они отправились в гости.

Инженера Петрушка тотчас узнал: это был тот самый басовитый Леонид Леонидович, который ехал с ними в поезде и рассказывал Сашиной тетке о разных материальных условиях.

А вот девочка была незнакомая. В первый момент она Петрушке очень понравилась. На ней было синее шелковое платье, такое яркое, как декорация неба в кукольном театре. И глаза у нее были такие же ярко-синие. А волосы черные-пречерные. Что и говорить - красивая девочка.

У Саши не было ни одного такого яркого платья, и глаза у нее были светлые, и волосы светлые, мягкие и пушистые, как одуванчики. "Не волосы, а пух какой-то!" - недовольно говорила Клавдия Григорьевна, пробуя заплести Сашины волосы в косу. Да уж какая там коса!

А у Вики были две твердые черные косы ниже пояса и ослепительное платье.

Мне тяжело признаваться в этом, но Петрушка на минутку пожалел, что его Саша не так красива и что у нее нет таких тяжелых черных кос, и яркого платья, и блестящих лакированных туфель.

Вика и Саша сначала молча поглядывали друг на друга. Саша - робко и с надеждой: ей, видно, хотелось подружиться с новой девочкой, а Вика немного свысока. Она и вправду была выше Саши, хотя и не старше ее.

А потом они заговорили. Вернее, Вика заговорила. Вот голос ее Петрушке не очень понравился - он был слишком низкий для такой красивой девочки и, может быть, даже немного резковатый.

- Твое полное имя Александра? - спросила Вика, почему-то прищуривая глаза. Похоже было, что она кому-то подражает. - А меня зовут Виктория. Это значит "победа", "победительница".

И она засмеялась.

Смех ее тоже не очень понравился Петрушке. Нет, его Саша смеялась лучше. Но Саша, видно, не разделяла его мнения: она не сводила глаз со своей новой подруги. И вот они принялись без умолку болтать, не обращая на него никакого внимания.

Из их разговора (а говорила все больше Вика - Виктория) Петрушка узнал, что Вика приехала в их поселок не навсегда, а только на один день. Что ее взял с собой папа-инженер, чтобы развлечься и познакомиться с Сашей, о которой папа ей сказал, что она очень хорошая девочка. (После этих слов Вика снова понравилась Петрушке.) Что особенно ее папа хвалил Сашину тетю (Петрушка весь вздрогнул от возмущения), но Вике она ничуть не понравилась - такая злюка!

- Нет, тетя очень справедливая, - тихо сказала Саша, изумив этими словами Петрушку.

Потом Вика с гордостью рассказала о том, что ее мама еще лучше папы, Леонида Леонидовича, что ее мама самая знаменитая в городе портниха.

- Ты понимаешь, она и не портниха даже, а художница. Самая лучшая модельерша города! - говорила Вика, с удовольствием произнося странное слово "модельерша". - Не понимаешь? Она придумывает модели платьев и на булавках - понимаешь, на одних булавках! - накалывает их на знакомых дамах.

- А потом шьет? - спросила Саша, вспоминая с удовольствием, как она когда-то обшивала своих кукол.

- Ну что ты! Конечно, нет. Шьет ее помощница Машенька - из ателье. Она по вечерам помогает маме.

- Значит, твоя мама тоже работает в ателье?

- Ах, нет же! Какая ты бестолковая! Моя мама - частная портниха, и очень дорогая. Она берет в три раза больше, чем в ателье, но все лучшие дамы добиваются того, чтоб она им шила. Ведь она шьет в тысячу раз лучше!

- Но ведь ты же сказала, что не она шьет, а эта... Машенька...

- Ой, да ты совсем ничего не понимаешь! Ведь это только так говорится - "шьет", а на самом деле она только фантазирует, - понимаешь, на булавках!..

Нет, Саша все-таки чего-то не понимала и решила переменить тему.

- У твоей мамы остаются, наверно, лоскутки? - с интересом спросила она.

- О да! И какие замечательные! - тоже оживилась Вика. - И креп-жоржетовые, и панбархатные, и арганди...

- И ты шьешь из них своим куклам?

- Вот глупышка! Каким куклам? Я давно уже в них не играю. Это у тебя вот этот смешной - Петр... - И она кинула снисходительный взгляд на Петрушку. - А мама мне и не дает эти лоскутки - они нужны ей для отделки. Понимаешь, одна дама шьет себе панбархатное платье, а для другой обрезки идут на шерстяное. Они очень это ценят... - протянула Вика.

И опять похоже было, что она кому-то подражает.

- И тебе совсем-совсем не дает? - разочарованно спросила Саша.

- Нет, почему же... Если на воротничок или платочек, я всегда могу взять у Машеньки.

- Знаешь что, Вика! А ты не смогла бы сшить моему Петрушке новый театральный костюм вот из таких нарядных лоскутков? Мне очень хочется сделать ему подарок - он так скучает...

Вика с минуту молча смотрела на Сашу, а потом расхохоталась так, что у нее слезы выступили на глазах.

- Скучает? Твоя кукла?.. Да ты еще совсем глупая! И я - я буду ему шить!

- Да не ты, - смутилась Саша. - Попроси маму помочь...

- Ой, маму! Мама будет шить твоему Петрушке! Ой, уморила!

И она снова расхохоталась - да так, что с ней вместе засмеялась и Саша, хотя в Викином смехе было для нее что-то обидное.

- Я вижу, вам тут очень весело, - сказал, солидно входя и снисходительно улыбаясь, важный Леонид Леонидович. - Я очень рад. А чему вы так смеетесь?

- Ой, папа, ты подумай, она просит, чтобы мама - наша мама! - сшила ее Петрушке костюм!

- Да, забавно, - снисходительно улыбнулся инженер. - Но ведь ты можешь попросить об этом Машеньку.

- Да, правда, - согласилась Вика. - Машенька сделает. А как же с примеркой? Она ни за что не будет шить без примерки.

- А ты возьми куклу с собой, - посоветовал Леонид Леонидович.

- Ну, вот еще... - недовольно протянула Вика.

Но Леонид Леонидович нахмурился.

- Вика! Так надо! - подчеркнуто сказал он. - Я бы очень хотел услужить Сашиной тете - это чрезвычайно достойный и полезный человек.

- Хорошо, - сейчас же согласилась Вика. - Давай, Саша, твоего Петрушку. Я его привезу тебе в таком костюме, что все девочки позавидуют!

- Спасибо, - неуверенно ответила Саша.

Ей уже не хотелось расставаться с Петрушкой и поручать его Вике.

Но и отказываться было неудобно.

Глава двадцать шестая

ВИКИНА МАМА И ЕЕ ЗАКАЗЧИЦЫ

- А, Теодора Ивановна! Пожалуйста, входите. Я попрошу вас посидеть немного - кое-что еще не готово.

И Викина мама принялась разворачивать кусок фиолетового бархата.

Похоже было, что она и не прикасалась еще к этой материи. Но заказчица - толстая дама с коротко стриженными волосами под маленькой шляпкой - благоговейно глядела на руки Викиной мамы, на ее довольно простенький халатик, на стол, заваленный заграничными журналами мод и обрезками материи.

- Садитесь, пожалуйста. Сейчас придет Машенька, и мы начнем примерку.

- Я в головном уборе - ничего? - спросила Теодора Ивановна, усаживаясь на диван, тоже заваленный журналами. - Ах, что это у вас тут? Кукла? И какая смешная! Это сейчас модно? Да-да, конечно, у моей приятельницы знаете, у Раисы Адамовны, вы еще ей шили вечернее апельсиновое - на диване всегда сидит кукла. Знаете, такая подушка, кукла-подушка: глаза стеклянные и настоящие волосы, а платье все в оборках и набито ватой!..

- Так это же кукла на чайник! - насмешливо сказала Вика.

Она стояла перед зеркальным шкафом и заплетала свои блестящие косы.

- Вика! - строго остановила ее мать. - Иди, пожалуйста, к себе. И забери свою куклу.

- Купишь мне такое зеркало - буду у себя причесываться, - хладнокровно ответила Вика. - А Петрушку не возьму. Ему Машенька костюм будет шить.

- Больше Машеньке делать нечего!

- Папа сказал - так надо.

И Вика, гордо вскинув голову, вышла из комнаты.

- Какая красавица ваша дочь! - восхищенно пропела Теодора Ивановна. Ах, Машенька, здравствуйте!

- Здравствуйте! - весело ответила молоденькая румяная девушка, быстро подходя к столу. - Дайте, дайте, я сейчас все сделаю! - И она быстро принялась прикидывать и кроить материю. - А я так спешила! Сегодня у нас собрание было, и в библиотеку еще надо было забежать.

- Уж в библиотеку-то можно было бы и завтра, - сухо сказала Викина мама.

- Ой, нет, повесть такая интересная! В этом номере продолжение. Вы читали? - И она кивнула на толстый журнал, который принесла с собой.

Викина мама сделала вид, что не расслышала вопроса.

- Поторопись, Маша, Теодора Ивановна ждет уже полчаса.

- Что вы, что вы! - защебетала толстая дама. - Мне сидеть у вас просто наслаждение!

Машенька весело засмеялась:

- Ну, тогда посидите. Скоро примерим... А это и есть Викин Петрушка? Славный какой!

Петрушка, которого толстая заказчица затиснула в самый угол дивана, так что и вздохнуть ему было трудно, очень обрадовался, услышав, как Машенька похвалила его.

Машенька была немножко похожа на Розу, только веселей и живее, чем Роза, и голос у нее был звонкий-звонкий.

Петрушка даже немножко повеселел, услышав этот голос, потому что беспорядок в комнате у Викиной мамы был ужасно скучный. Это был совсем не такой интересный беспорядок, как у Олега и Муси перед спектаклем. Вика Петрушкой совсем не занималась. Вообще было скучно и хотелось домой.

"И на что этот новый костюм! Глупости!" - сердито думал Петрушка.

А Теодора Ивановна между тем сняла с себя цветастое платье, ее обернули в фиолетовый бархат, и Викина мама стала закалывать этот бархат булавками, - то здесь, то там. Толстая дама стала похожа на ширму роскошного театра. Можно было подумать, что сейчас начнется представление. Но толстая дама только поахала и повертелась перед зеркалом, и бархат с нее сняли.

Она стала просить, чтобы платье сшили поскорей, "ей очень, очень нужно".

Викина мама посмотрела на Машеньку, а Машенька подумала и сказала, что раньше чем через неделю вторую примерку назначать нельзя, так как у нее учеба и еще что-то.

Когда Теодора Ивановна ушла, Викина мама сказала очень недовольно:

- Не понимаю, почему надо посвящать заказчиц во все твои дела!

- Ой, простите, совсем забыла! - смутилась Машенька. - Ну, я побегу. Бархат беру с собой. А шелковое принесу послезавтра. Да, Вика просила Петрушку обшить. Какой славный! - снова сказала она, беря Петрушку на руки. - И какой смешной! Прямо как живой.

- Да ну его! - сказала Вика, входя в комнату. - Какой-то глупый у него вид. Все время ухмыляется.

- Ну что ты, Вика, он такой славный, - ласково повторила Машенька. - А из чего же ты хочешь шить ему костюм?

- Да вот из этого панбархата.

- Вика, не выдумывай! - недовольно проговорила ее мама. - Эта материя мне пригодится на отделку.

- А тут довольно много останется, - сказала Машенька. - Но только, Вика, знаешь, у твоего Петрушки старый костюм лучше. Из этого бархата будет грубо.

- Во-первых, он вовсе не мой, этот Петрушка, - протянула Вика. - А во-вторых, пусть будет пошикарней. Папа так сказал.

- Ну что ж, сделаем пошикарней!.. Ладно, Петрушка?

И Машенька, весело улыбнувшись Петрушке, завернула его в яркую материю.

Глава двадцать седьмая

У МАШЕНЬКИ

Комната у Машеньки была очень маленькая - ну, чуть побольше стенного шкафа у Розы, в котором Петрушка пролежал столько лет. Но в стенном шкафу было тесно, темно и скучно. А в комнате у Машеньки - весело, светло и свободно, потому что мебели у нее почти не было, и все блестело - так было чисто.

На окне висели пестрые ситцевые занавески, на подоконнике были расставлены горшки с цветами, - это Петрушке очень понравилось. Понравилась и полочка, на которой стояли книжки и красно-синий глиняный петух. Он напомнил Петрушке Крикуна, и у него немножко защемило сердце.

А Машенька вдруг подошла к глиняному петуху, сняла с него голову и вынула из его туловища блестящий наперсток и катушку ниток.

- Ну, Петрушка, - весело сказала она, - толстуха Теодора может и подождать, а тебе костюм я сошью сегодня. Ведь это для меня настоящее удовольствие!

И она быстро сняла с него мерку блестящим длинным сантиметром, потом повертела в руках фиолетовый бархат и отложила в сторону.

- Нет, Петрушка, это тебе не пойдет, - сказала она. - Твой старый костюм гораздо лучше, только он потерся немного. И где ты его так сносил?

Машенька не знала, что актеры кукольного театра очень быстро снашивают свое платье - еще быстрей, чем дети. Не знала она и того, что ее маленький заказчик был актером.

Но когда-то, в детстве, она видела представления Петрушки, и ей на всю жизнь запомнился яркий, веселый и в то же время простой русский костюм маленького народного любимца.

Она достала с полки большую коробку и вынула из нее разноцветные лоскутки - ситцевые, сатиновые, атласные.

- Этот желтый пойдет тебе на рубашку, - говорила она, показывая Петрушке лоскуток ярко-желтого гладкого сатина. - Она будет длинная, с высоким косым воротом, - понимаешь? И я разошью ее по вороту красными крестиками. Вот этот синий сатин пойдет тебе на штаны, - хорошо? А из этого красного шелка - посмотри, Петрушка, до чего ж он хорош! - я сделаю тебе колпачок с кисточкой. А вот этот красный шелковый шнурок будет твоим пояском. Согласен?

Еще бы не согласиться!

Петрушка готов был плясать от радости. Но он боялся помешать Машеньке.

А Машенька уже кроила звонкими ножницами ярко-желтый веселый лоскут.

Тук-тук! - застучала через несколько минут швейная машинка. И через час Петрушка уже был наряжен в новый костюм.

Машенька весело оглядела его и подбросила кверху так, что у него дух захватило. Потом она посадила Петрушку на стул и, усевшись рядом с ним за маленьким столом, раскрыла книжку:

- А теперь почитаю!

И она погрузилась в чтение вся целиком, забыв обо всем на свете. Но Петрушке не было скучно. Машенька читала, и на лице ее все время отражалось то, о чем она читала: то она сжимала губы и сердилась, то удивленно поднимала брови, то смеялась, а один раз смахнула слезу, навернувшуюся на ее глаза, и тихонько сидела, опершись головой на руку.

Потом вдруг взглянула на Петрушку и очень ему обрадовалась:

- Петрушка! А я и забыла про тебя... Знаешь, тебе очень идет твой новый костюм! Или, может, тебе больше нравился старый? Ну ничего, не горюй, - и этот хорош.

А Петрушка и не думал горевать. Ему очень нравилось у Машеньки. И новый костюм ему нравился. Он представлял себе, как в этом новом костюме появится на ширме, как Саша и другие зрители будут хлопать ему и как Саше понравится его костюм и его игра.

- А теперь спать, - сказала Машенька и погасила свет. - Завтра отнесу тебя к Вике.

Ох, к Вике! Петрушка даже испугался. Он почему-то уже забыл о Вике с ее красивыми блестящими косами и недобрыми словами, о ее маме, о толстой заказчице, о беспорядке в их комнатах.

Дело в том, что неприятные вещи мы всегда стараемся поскорей забыть. Но, к сожалению, они сами о себе напоминают.

Глава двадцать восьмая

ВСЕ ГОТОВЯТСЯ К СИТЦЕВОМУ БАЛУ

Беспорядок в комнате Викиной мамы, казалось, еще увеличился. Новым было то, что вместо панбархата и шелка на спинках стульев, на диване, на столе лежали хрустящие дешевенькие ситцы - пестрые и гладкие, в горошек и в клеточку. Но больше всего было пестрых - таких ярких, что рябило в глазах.

Дело в том, что в городе Сомске, в городском клубе, готовился ситцевый бал. Бал этот устраивали в подражание столичному, а кому подражали в столице - нам неизвестно. Во всяком случае, все модницы города посходили с ума. Самым роскошным считалось сшить ситцевое платье у самой дорогой портнихи - то есть у Викиной мамы. Поэтому с раннего утра уже приходили заказчицы. Бедная Теодора Ивановна в отчаянии умоляла, чтобы Викина мама, взамен ее панбархатного, только что заказанного платья, срочно сделала ей "самое простенькое ситцевенькое".

Но как могла ей это обещать Викина мама? Ведь Машенька и так сбилась с ног. У нее далее покраснели глаза, и вот уже прошла неделя, как она не прочитала ни одной книжки, ни одной страницы.

А что делал в это время Петрушка?

Подождите, нам не до него. Ведь это очень интересно: ситцевый бал и подготовка к нему. Надо же обо всем хорошенько узнать!

Не могу сказать, что Машенька и ее подружки из городского ателье не интересовались балом. Нет, они очень хотели попасть на него и повеселиться вволю. Ведь наряд для этого бала мог стоить им так дешево!

И они сшили себе самые прелестные и милые ситцевые платья - с оборками и без оборок - и, как Золушка из старой сказки, мечтали о бале.

Только Золушке ее чудесный наряд подарила за трудолюбие и скромность фея, а наши милые девушки сделали свои наряды сами.

И уверяю вас, что эти платья были ничуть не хуже феиных, тем более если вспомнить, что подарок феи был сделан из старых лохмотьев (путем прикосновения к ним волшебной палочки) и годился только до двенадцати часов ночи, а наряды наших Золушек были сшиты из прочнейших и красивейших ситцев Трехгорной мануфактуры и в них можно было плясать всю ночь, до утра, ничем не рискуя.

Одна только девушка, и притом самая милая, самая трудолюбивая и хорошенькая, не имела еще бального платья. И это была, конечно, Машенька.

Ей приходилось труднее, чем всем, - ведь она работала еще по вечерам у Викиной мамы.

Машенька не была жадной, и Викина мама платила ей совсем немного за ее нелегкий труд. Машенька была просто очень благодарная и добрая девушка и не могла забыть того, что, когда ее мать умерла в эвакуации, а отец погиб на фронте, Викина мама, их соседка по квартире, о ней позаботилась: устроила в детский дом и иногда навещала ее там и угощала конфетами.

Машенька была тогда еще такая маленькая, ей и в голову не приходило, что красивая чашка, подаренная ей Леонидом Леонидовичем и его женой в день ее рождения, была уже когда-то подарена ей маминой подругой - в тот день, когда ей исполнилось три года. Но и эту вторично подаренную ей чашку, и другие пустяковые знаки внимания Машенька помнила, была благодарна за них и старалась чем могла услужить Викиной маме.

Так вот, у Машеньки еще не было ситцевого бального платья. А бал должен был состояться через два дня. И Викину маму все еще одолевали заказчицы, и Машенька все еще работала и работала на них.

А Петрушка?

Да, теперь можно вспомнить и о Петрушке. Но куда же он девался? Дома у Машеньки его нет - она отнесла его Вике на следующий же день после того, как сшила ему новый костюм.

Но и в Викиной комнате его нет. И в комнате ее мамы тоже. Хотя, впрочем, погодите... Что это там виднеется, ярко-желтое и синее, под грудами накрахмаленного ситца? Вот и нога в большом красном башмаке, вот и острый колпачок...

Бедный Петрушка, опять о нем забыли! Но он, кажется, не унывает. Вот он как-то извернулся, когда Викина мама потянула с дивана очередной ситцевый отрез, и, свалившись на пол, спрятался за хрустящей яркой юбкой, которая самостоятельно стоит на полу. Петрушке там нравится. Во-первых, оттуда ему не так слышны до смерти надоевшие разговоры о фасонах и бале; во-вторых, эта цветастая юбка напомнила ему ширму из театра Олега и Муси, и ему кажется, что сейчас придет Муся, и завернет его вместе с ширмой, и понесет к ребятам...

И вдруг его мечта сбывается! Его завертывают вместе с яркой гремящей юбкой, и голос Викиной мамы говорит:

- Ну, Мурочка, поздравляю вас! Заранее поздравляю! Вы наверняка получите первый приз.

Видно, Викина мама почему-то назвала Мусю Мурой.

Петрушка ехал в пестрой юбке-ширме и думал, как удивится и обрадуется Муся, когда увидит его внутри. Он уже приготовился к ее радостному восклицанию и с самым довольным видом - ушки на макушке - выскочил из юбки-ширмы, как только юбку-ширму развернули и поставили на пол.

И крик действительно раздался. Но какой! Это был вопль, крик ужаса.

- Ай-яй! - визжал женский голос. - Тут какой-то чертик! Ай-яй! Помогите!

Глава двадцать девятая

МУРА ПУЗИКОВА

Мура Пузикова не просто собиралась на ситцевый бал. Мура хотела получить первую премию за лучший ситцевый наряд. Первую премию! И во что бы то ни стало!

В самом деле - все прежние школьные Мурины подруги уже давно чем-то отличились, уже давно нашли свое жизненное призвание: одна вышла замуж и нянчила прелестных ребятишек-близнецов, фотография которых была даже помещена в журнале "Работница". Другая работала где-то на целине и представьте! - тоже попала в газету и прославилась. Третья уже четвертый год преподавала в самой лучшей районной школе, и ежегодно 1 сентября десятки мальчиков и девочек, нарядных, чистеньких, несли ей в школу букеты цветов. И - кто бы мог подумать - эта подружка тоже попала в газету как "лучшая учительница района".

Одна только бедная Мура еще не прославилась.

- Конечно, - говорила она матери, - я не лезу вперед, вот меня и не замечают!

- Да-да, Мурочка, - поддакивала мать. - Но, может быть, ты зря отказалась пойти на курсы машинописи и стенографии при папином учреждении? Вот Лизочка окончила их и уже на городской конференции стенографировала...

- Вот видишь! - кричала Мура. - А меня всегда оттирают!..

Нет, Мура должна была получить первый приз. Она хорошо обдумала свой наряд: юбка колоколом, как носили в старину, но из самого дешевого ситца, на голове - чалма из того же ситчика, а на шее - мамин настоящий жемчуг, на руке - золотые часы, на ногах - серебряные туфли. Шикарно будет! Первый приз будет! Ведь платье шьется не в каком-нибудь ателье, а у самой мадам Втридорога, то есть у Викиной мамы.

И вот она привезла домой это призовое платье - и вдруг...

- Мурочка, не кричи, не кричи! - успокаивала ее мать, прибежавшая на Мурины вопли из кухни. - Какой же это черт - это просто кукла такая. Мы еще таких в театре видели, когда ты была маленькая. Это Петрушка.

- Никаких кукол я не видела! - вопила Мура. - Никаких Петрушек! Как он сюда попал? Зачем?

- Успокойся, Мурочка, успокойся, - уговаривала мать. - Ведь это, наверно, тебе мадам на счастье положила - как украшение к твоему платью. Гляди, какой он забавный!

И Мурина мать, надев Петрушку на руку, заставила его поклониться Муре, что тот исполнил с большой неохотой.

- Фу, черт какой-то! - кривилась Мура.

Она сердито глядела на Петрушку и вдруг хлопнула себя рукой по лбу:

- Придумала! Будет шикарно! Я пойду на бал с этим - как его Петрушкой, как будто это театр. И он будет со всеми раскланиваться! А? Здорово? И получу первый приз!

- Вот видишь, как хорошо, Мурочка, а ты огорчалась! Конечно, получишь первый приз. И платье у тебя шикарное, и сама хороша, и Петрушка этот, смотри, как одет! Прямо под цвет твоего лица!

- Как! - снова завизжала Мура. - Что ж, у меня лицо синее, что ли?

- Да ну что ты, Мурочка, я оговорилась - я хотела сказать: под цвет твоих глаз.

Глава тридцатая

ЗОЛУШКА И ПРИНЦ. МУРИНА НЕУДАЧА

Ах, как ярко горели люстры, как переливалось в их свете разноцветное конфетти, как весело гремела с подмостков музыка, когда Мура - в накрахмаленном ситцевом платье колоколом, с жемчугами на шее и золотыми часами на руке, в серебряных туфлях на ногах и с Петрушкой в руках входила в зал.

Ей казалось, что она в своем наряде похожа на принцессу на балу и ее сразу же заметят.

Как ни мало читала в своей жизни Мура, особенно после окончания школы, но сказку о Золушке и прекрасном принце она знала. И, оглядываясь вокруг, она ждала и принца и восторгов. Но вокруг было так много других и куда более привлекательных Золушек!

Все они пришли вовремя, к самому началу бала, потому что не хотели упускать ни одной веселой минутки.

А Мура считала, что приходить вовремя - не по правилам хорошего тона. И она пришла на бал очень поздно и вошла в зал с таким видом, как будто все это - и цветы, и наряды, и музыка - ей давно наскучило.

Она считала, что такой поздний ее приезд будет особенно эффектным.

Но никакого эффекта не получилось.

Вокруг, как мы уже сказали, было много других Золушек. Все Машенькины подруги, в славных, собственноручно сшитых ситцевых платьях, танцевали и веселились от души. Веселились или делали вид, что веселятся, и девушки, похожие на Муру (а таких было, по правде говоря, тоже немало). И все они танцевали, и ситцевые их платья развевались по залу, и зал был похож на большой цветник, когда по нему пробегает теплый ветер.

Но вот музыка замолчала, и Мура решила действовать: она пробралась поближе к эстраде и остановилась там на виду у всех в самой красивой позе. И ее сразу заметили! Вернее, заметили Петрушку, которого она держала в руках. На это и рассчитывала Мура.

- Кукольный театр! Сейчас будет кукольный театр! - послышались голоса.

Веселые Золушки и танцевавшие с ними принцы густой толпой придвинулись к эстраде. Одни стали хлопать в ладоши, другие - останавливать их, и наконец наступила тишина: все ждали начала представления.

А Мура, сначала очень обрадованная этим вниманием, совершенно растерялась: от нее ждали какого-то кукольного представления!

Она неуверенно подняла Петрушку, и тот сейчас же, по своей давней театральной привычке, раскланялся с публикой. Раздался одобрительный смех и веселые аплодисменты.

Но что делать дальше, Мура решительно не знала.

- Петрушечка, - сказала она своим неприятным голосом, - поклонись еще раз публике!

Но Петрушка больше не хотел кланяться. Он упирался и вертел головой.

Снова раздался смех и послышались аплодисменты. Но впервые в его театральной жизни они были неприятны Петрушке.

- Товарищи, пропустите, пожалуйста! - раздался вдруг из задних рядов чей-то звонкий голос. - Пропустите меня вперед!

Голос был такой звонкий и вместе с тем такой требовательный, что все стоявшие позади расступились, и прямо к Муре стала пробираться... кто бы вы думали? Машенька!

Оказывается, Машенька пришла на бал еще позже Муры. Но сделала она это не по правилам Муриного "хорошего тона", а просто потому, что только что смогла закончить свое бальное платье. И какое же это было милое платье!

Оно походило на самый скромный и застенчивый и поэтому самый милый лесной букет. Сшито оно было так просто, что фасон его совсем не был заметен, а заметна была только его скромная и веселая расцветка.

По светло-зеленому ситцевому полю, похожему на молодую весеннюю травку, рассыпались белоснежные головки ландышей и веточки первых синеватых фиалок. Сама молодость, свежесть, весна вместе с Машенькой вошли в зал, и все это сразу почувствовали. Все головы повернулись к Машеньке, и про Муру с Петрушкой все сразу забыли. Но Машенька пробиралась именно к ним.

- Это Петрушка моей знакомой девочки - как он сюда попал? - звонко и горячо говорила она окружающим. - Это тот самый Петрушка. Я сама ему недавно сшила костюм!

- И прекрасно сшили, - подхватил чей-то приятный мужской голос, и юноша в спортивной куртке с молниями, с фотоаппаратом через плечо появился возле Машеньки. - Вы, может быть, и свое платье шили сами?

- Ну конечно, сама, - засмеялась Машенька.

- В таком случае я должен вас сфотографировать для нашей газеты. Извините, я прошу вас об этом! - поправился юноша, и нахмурившаяся было Машенька опять засмеялась и пошла за принцем... то есть, извините, за фотографом в спортивной куртке.

- Ой, подождите, - вдруг вспомнила она. - Тут Петрушка!

- Хорошо, снимем и Петрушку, но только сначала вас, - сказал юноша и увлек Машеньку в другой конец зала.

И все Золушки и принцы хлынули вслед за ними. Все надеялись, что, может быть, их тоже снимут. И Мура осталась одна.

Она поспешила сначала за всеми, - ведь это была ее самая страстная мечта - появиться на страницах газеты! Но ей и поворачиваться было трудно в стоявшем колоколом платье... А фотограф уже снимал Машеньку. И снимал ее подружек. И опять Машеньку.

- Все, - сказал он, щелкнув еще несколько раз. - Теперь и я имею право потанцевать.

Он склонил перед Машенькой голову, и она сейчас же положила ему на плечо руку...

А с эстрады полились увлекательные мерные звуки вальса, и Золушка, то есть Машенька, умчалась с принцем в спортивной куртке, и вслед за ними закружились другие пары.

И Мура опять осталась одна. Или, вернее, вдвоем с Петрушкой. И на него первого обрушился ее гнев.

- У, черт противный! - прошипела Мура и со злостью швырнула Петрушку в первый попавшийся угол, побежала вниз по лестнице, в раздевалку.

Когда она бежала вниз, с ее ноги упала серебряная туфля, и старые часы, висевшие в гардеробной, начали отбивать двенадцать часов.

- Гражданочка, башмачок потеряли, - сказал старый клубный швейцар Непейвода.

Он хотел подать Муре туфлю, но она сама схватила ее, замахнулась ею на швейцара и, вырвав из его рук паль-то, выбежала на улицу.

Когда за ней с грохотом захлопнулась входная дверь, старый швейцар покачал головой и почесал в затылке. Вид у него был недоумевающий, казалось, он силился что-то вспомнить или решить какую-то задачу.

Может быть, и он читал в детстве сказку про Золушку и сейчас вспомнил ее?

Как ни трогательно подобное предположение, но надо сознаться, что старый швейцар размышлял о чем-то совершенно другом. И мы с вами должны без его помощи решить, какая девушка в этот вечер больше походила на Золушку из старой сказки: та ли, которой сшила платье добрая и весьма дорогая фея, платье, в котором эта девушка убежала, уронив туфельку, около двенадцати часов ночи. Или та, которая сшила себе платье сама, без всякой помощи фей, и танцевала сейчас в зале с милым юношей из местной газеты, очень мало, в сущности, похожим на принца.

Для меня-то этот вопрос уже решен, и поэтому, пока вы будете его обдумывать, я могу заняться иными героями этой книги: немного уже позабытой нами девочкой Сашей и окружающими ее людьми.

Глава тридцать первая

КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА НЕГОДУЕТ

Клавдия Григорьевна вошла в комнату и со стуком поставила на стол туго набитый портфель.

Саша кинулась ей навстречу.

- Ну как, здорова? Все в порядке? - отрывисто спрашивала тетка, переодеваясь в свое домашнее клетчатое платье. (Вид у этого платья был, надо сказать, скорее официальный, чем домашний.) - Все в порядке?.. Ну, очень хорошо, я рада. И моя командировка прошла неплохо. Я привезла тебе кое-что из города... Погоди, погоди, успеешь, сначала поужинаем.

И Клавдия Григорьевна, словно не замечая Сашиного волнения, принялась собирать ужин. Когда стол был накрыт, она вынула из портфеля кулечек с городскими конфетами и высыпала их в вазочку. Саша, не сводившая с портфеля глаз, огорченно вздохнула. Но тетка не обратила на это внимания.

И только после ужина, убрав и вымыв с помощью Саши посуду, она сказала:

- Ну, Александра, наделала ты мне хлопот с твоим Петрушкой! И даже не хлопот, а неприятностей!

И она взялась за газету.

- Тетя! - не выдержала Саша. - Тетя! Вы привезли его? Он в портфеле? Петрушка в портфеле? - повторила она, так как Клавдия Григорьевна не отвечала.

- Никакого Петрушки в портфеле нет! - отрезала тетка. - Я же сказала тебе, что он доставил мне много хлопот и далее неприятностей.

- Но что же случилось? Тетя!

- А случилось то, что некоторые люди думают, будто им все позволено, неожиданно изрекла Клавдия Григорьевна и снова погрузилась в чтение газеты.

Нет, это было совершенно нестерпимо, и Саша, отчаявшись, отошла к своему диванчику и, уткнувшись в подушку, тихонько заплакала. Ей не хотелось, чтобы тетка услышала ее - Клавдия Григорьевна не выносила слез, но та сейчас же опустила газету и строго взглянула на Сашу. Саша почувствовала ее взгляд, но уже не могла остановиться и продолжала горько плакать.

- Это ты о кукле? О Петрушке своем? - сердито спросила тетка. - Саша, немедленно перестань реветь! Найдется твой Петрушка! Уж будь уверена, что я добьюсь этого. И добьюсь того, что некоторые люди перестанут думать, будто они имеют право так обращаться с чужими вещами. Подумать только, - с гневом продолжала она, - потерять чужую вещь и сделать вид, что в этом нет ничего особенного! Да ведь вещь эта стоит денег, труда! И она принадлежит другому человеку! Принадлежит ребенку!

Высказавшись так, Клавдия Григорьевна снова - и уже окончательно погрузилась в свою газету.

Но Саша уже поняла все: ее Петрушка был потерян!

Ведь после ее усиленных просьб тетка, отправляясь в командировку в город, пообещала забрать Петрушку у Вики ("Все равно - хоть в старом костюме", - просила Саша) и привезти домой.

И, оказывается, Вика не вернула его. Потеряла!

Не с кем было даже поделиться своим горем. Саша так привыкла все свои горести и надежды поверять маленькому другу, но его больше не было с ней.

Олег и Муся уже уехали обратно в Москву, отчитываться перед таинственным Мосгосэстрадой в проделанной ими (и немалой) работе.

Светлана? Она по-прежнему приветливо улыбалась, встречая Сашу. Но при этих встречах она никогда не бывала одна: рядом обязательно находился Костя. Не рассказывать же при Косте о Петрушке!

С местными ребятами диковатая Саша так и не подружилась до сих пор. Она надеялась, что, когда начнутся занятия в школе, у нее появятся среди этих ребят друзья. Но сейчас некому даже рассказать о том, что случилось.

Хотя как это некому? Есть человек, которому рассказать об этом просто необходимо, - человек, подаривший ей маленького актера, которого она не уберегла.

Глава тридцать вторая

СНОВА В ДЕТСКОЙ БИБЛИОТЕКЕ.

РОЗА ПОЛУЧАЕТ ПИСЬМО

Вы, конечно, догадались, кому собралась рассказать Саша о том, что Петрушка потерян. И так как рассказать это устно она не могла, то на следующее же утро написала маленькое, очень грустное письмецо и отправила его в Москву - Розе.

В этом письме она просила у Розы прощения за то, что так давно не писала ей, и, главное, за то, что потеряла ее хорошего, милого Петрушку. И посылала привет "дорогой Анне Петровне". И в конце посылала поклон от тети (как когда-то в письме к Олегу и Мусе) - от тети, которая, по правде говоря, никому не кланялась ни в тот, ни в этот раз. Но Саша решилась вторично на эту маленькую ложь, потому что ей очень не хотелось, чтобы люди жалели ее и думали, что тетка ее такая сердитая и неприветливая женщина, какой она казалась всем.

А самой Саше? Какой Клавдия Григорьевна казалась ей?

Вероятно, Саша сама не смогла бы ответить на этот вопрос.

Клавдия Григорьевна никогда почти не была с ней ласкова, - а маленькая Саша привыкла к заботе и ласке и очень тосковала без них.

Клавдия Григорьевна мало разговаривала с Сашей, а все больше читала ей нравоучения.

Клавдия Григорьевна не поощряла ее самого главного увлечения кукольным театром, Петрушкой.

И все-таки Саша, сама не сознавая этого, начала уже привязываться к суровой и методичной Клавдии Григорьевне.

Поэтому простим ей ее маленькую ложь.

Так вот и было опущено в почтовый синий ящик маленькое письмо с приветом от Клавдии Григорьевны. И, проехав длинный, знакомый Саше путь, письмо это было принесено московским почтальоном в районную детскую библиотеку и передано румяной Розе.

- Анна Петровна, посмотрите, письмо от Саши!.. Как, вы забыли? От Саши Лопахиной, нашей бывшей читательницы.

- Как же, как же, Роза, я хорошо помню Сашу! - взволнованно сказала Анна Петровна. - Что же она пишет?

- Анна Петровна, она потеряла Петрушку! - сурово сказала Роза, быстро про себя прочитавшая письмо.

- Какого Петрушку?.. Ах да, ты ей, кажется, подарила свою театральную куклу! Как странно - такая аккуратная девочка... Насколько я помню, она никогда не теряла книг... Или я ошибаюсь?

- Нет, не ошибаетесь, - снова отчеканила Роза. - И это меня тем более удивляет.

И Роза принялась энергично переставлять книги, о чем-то сосредоточенно размышляя.

- Роза! - окликнула ее через несколько минут старая библиотекарша.

- Что, Анна Петровна?

- Ты что-нибудь придумала?

- Что же я могу придумать? - невозмутимо ответила румяная Роза, и на этом их разговор прекратился, потому что открылась дверь и явился очередной настойчивый и требовательный читатель.

Но, конечно, Анна Петровна не ошиблась. В этот день Роза снова отпросилась на часок "по общественному делу", и Анна Петровна сразу догадалась, что дело это было связано с Сашей.

Глава тридцать третья

ПОСЛЕ БАЛА, ИЛИ НОЧЬ В КЛУБЕ

Петрушка не знал, что из-за него поссорилась с городским инженером сама грозная Клавдия Григорьевна.

Он не знал, что весть о пропаже спешит в далекую Москву, к его старой хозяйке Розе.

Он лежал на куче пестрого конфетти. Конфетти, еще недавно такое разноцветное и яркое, казалось теперь тусклым и серым.

В углу коридора, где лежал Петрушка, было почти совсем темно, и только узкая полоска света пробивалась из двери зала, где последние замешкавшиеся музыканты укладывали свои инструменты.

Петрушка не размышлял, как его ученый собрат (помните, в поле, под кустом), о судьбе кукольного театра и о своей ненужности. Нет, он только жадно прислушивался ко всяким звукам и изо всех сил хотел, чтобы его поскорей нашли и унесли отсюда. Только, конечно, не к Муре. Но о ней он даже и не вспоминал. Как вы уже знаете, он не любил вспоминать о неприятном.

Когда окончился бал и публика начала расходиться, все проходили мимо него, и Петрушка все время надеялся, что его увидят. Но никто не замечал его. Все были очень возбуждены и полны событиями только что закончившегося бала.

Из разговоров уходивших Петрушка узнал, что главным событием вечера было какое-то жюри, которое должно было состояться и не состоялось.

Это жюри должно было присудить премии за лучшие ситцевые костюмы, но какой-то главный член жюри, которого называли Главным художником, не пришел, и жюри не состоялось.

Похоже было, однако, что об этом никто не жалеет.

Премии не были присуждены, никто никому не завидовал, никто не огорчался, и все шумно переговаривались и утверждали, что было очень весело.

О Муре и Петрушке никто и не вспоминал. Но Петрушку это не огорчало он не был тщеславен. Он даже порадовался, что все забыли о таком неудачном его выступлении, почти провале.

Когда уже много щебечущих Золушек пробежало мимо него, Петрушка услышал Машенькин голос.

- Меня совсем не надо провожать, - весело говорила она кому-то. - Я живу совсем близко и никогда ничего не боюсь.

Петрушка изо всех сил крикнул: "Ма-ашенька!" - и она остановилась.

- Постойте, - сказала она, - меня кто-то позвал. Кто-то сказал "Машенька".

В ответ послышался мужской смех, и Машенька засмеялась тоже:

- Ах, это вы сказали, а я и не догадалась!

И они ушли.

Они уходили последними - видно, ситцевый бал этим двоим понравился больше, чем всем остальным. И по коридору больше никто не проходил. Только в зале еще слышались приглушенные голоса, и вскоре из его двери вышли два человека с темными футлярами в руках. У одного футляр был совсем маленький, а у другого - очень большой.

Это были два музыканта из клубного оркестра, два неразлучных друга: флейтист Носик и трубач Хвостик.

Некоторые почему-то считают, что оркестранты различаются не только по группам музыкальных инструментов (струнных, духовых и т.д.), но и по уму. Что будто бы альтисты умнее трубачей, а трубачи умнее флейтистов. Не знаю, откуда это взялось. Носик был ничуть не глупее Хвостика, а оба они вместе были очень хорошие ребята.

Уложив свои инструменты, они вышли из зала в коридор и услышали голос Петрушки, звавшего на помощь. Вернее, услышал его один только Носик - слух у него был, понятно, тоньше, чем у его друга-трубача.

- Какая-то удивительная флейта, - ты слышишь, Хвостик? - сказал Носик, остановившись и прислушиваясь. - Только я не могу понять, откуда она звучит.

- Отсюда! - закричал что было силы Петрушка. - Я здесь!

Но от усталости и волнения голос, видимо, изменил ему. А может быть, его заглушало конфетти, в груде которого он лежал.

- Ничего не слышу, - ленивым басом возразил Хвостик. - Твоя флейта мерещится тебе во сне и наяву. Пойдем-ка, друг, домой!

И они ушли. А жаль! Сердца у них были добрые, и, если б они нагнулись и увидели Петрушку, они непременно взяли бы его с собой.

Ведь музыканты - те же артисты, - бродячий, беспокойный и беззаботный, как дети, народ: сегодня здесь, а завтра там, всегда в походе.

Но Носик и Хвостик ушли, вдали затихли их голоса, и снова Петрушка остался один. Ох, эта ночь, бесконечная ночь на холодном, усыпанном загрязнившимся конфетти полу!

Но вот раздались еще чьи-то шаги - шаркающие, старческие... Это сторож клуба - он же по совместительству швейцар, старик со странной, но, честное слово, существующей фамилией Непейвода, - обходил свои владения.

Дойдя до конца коридора, до двери, ведущей в зал, он услышал, что в темном углу, у двери, кто-то тихонько, хотя довольно пискливо, плачет и жалуется на свою судьбу.

Как вы уже знаете, у старого сторожа была удивительная фамилия Непейвода. Может быть, из-за своей странной фамилии, а может быть, из-за чего-нибудь другого сторож себе ни в чем и никогда не доверял. Даже нагнувшись и увидев Петрушку, он не поверил своим собственным глазам и решил позвать для проверки уборщицу тетю Лизу.

Нельзя сказать, чтобы у тети Лизы был ангельский характер. Тетю Лизу боялись все, вплоть до директора клуба. Дело в том, что она очень любила чистоту и порядок и не выносила беспорядка. А нужно сознаться, что последнего было в клубе больше, чем первого.

Если всякий сдвинутый с места стул или брошенный мимо урны окурок заставлял тетю Лизу ворчать часа два, то можете себе представить, в каком состоянии она находилась после клубного бала, когда все стулья были сдвинуты, а весь пол замусорен конфетти.

Ей бы давно уже надо было уйти домой, но тетя Лиза не могла оставить вверенное ей помещение в таком виде. И в тот самый момент, когда старый швейцар Непейвода увидел плачущего Петрушку, она, подвязав фартук, с большой щеткой в руке, яростно размахивая ею, принялась за уборку.

Не думайте, пожалуйста, что тетя Лиза была какая-нибудь баба-яга и после уборки улетала куда-то на своей метле.

Нет, совсем нет! После работы тетя Лиза уходила в свой уютный и чистый дом, да и сама была очень миловидной и опрятной женщиной. В этот вечер она пришла в клуб, как и все, в ситцевом платье. Но у тети Лизы ее ситцевое платье не стояло колоколом, как у Муры, а было просто и хорошо сшито, и поверх него не были надеты фальшивые драгоценности.

Тетя Лиза получала в месяц столько же денег, сколько Викина мама брала за шитье половины платья, но дома у нее было гораздо больше порядка, чем у Викиной мамы, было гораздо чище и уютней.

Тем более раздражал тетю Лизу сегодняшний беспорядок. И, хотя дома ее ждали муж; и маленький Илюшка, она занялась уборкой. И в самый разгар этого дела ее окликнул Непейвода:

- Ли-иза! Поди-ка посмотри, кто это тут плачет!

- Не морочь голову! - откликнулась Лиза, продолжая яростно мести пол.

- Ли-из! Говорят тебе, иди сюда!

- Отстань! - донеслось снова издали.

- Ну что ж, пускай плачет, мне-то что, - как бы про себя пробормотал сторож и побрел прочь от Петрушки.

Но вот тут-то и появилась тетя Лиза. Наверно, Непейвода за годы совместной работы хорошо изучил ее строптивый характер.

- Ну, кто тут плачет? - сердито спросила она и тотчас, разглядев Петрушку, взяла его на руки. - Вот придумал с пьяных глаз, старый, проворчала она. - "Плачет"! Да он смеется во весь рот! А хорош! Только извозился весь.

И тетя Лиза принялась сейчас же за свое любимое дело: стала энергично трясти и выколачивать Петрушку. И хотя у него все переворачивалось внутри от такой чистки, Петрушка был доволен: он сразу почувствовал, что руки, чистившие его, были хотя и чересчур энергичными, но не злыми.

Хорошенько почистив Петрушку, тетя Лиза удовлетворенно его оглядела:

- Ну, вот теперь совсем хорош! Пойду положу его на стол к Василь Василичу. Пусть повесит объявление - хозяин найдется.

- Да какой там хозяин! - вдруг рассердился Непейвода. - Видал я, какой это хозяин! Девка дура, расфуфыра, сама швырнула беднягу не знаю куда - и удрала.

- Ты видел? - недоверчиво спросила тетя Лиза. - Что ж никому не сказал?

- А к чему говорить? Видал - чего-то швырнула. Думал - ненужное что. А это вот что: игрушка, и какая хорошая! Неси-ка ты ее, Лизавета, домой, своему Илюшке. А то очень нужно этой расфуфыре возвращать...

И старый сторож побрел, кряхтя, дальше.

Тетя Лиза с минутку подумала и решила, что старик не прав: все равно вещь чужая и ее надо вернуть. Но показать такую интересную вещь Илюшке стоит.

Ведь Лиза была женщина наблюдательная и сразу сообразила, как надо обращаться с Петрушкой. Она надела его на руку, и он стал весело вертеться и кланяться.

- Хорош, хорош! - повторила Лиза. - Отнесу Илюшке. Денек у нас побудет, пока я выходная, а потом - обратно в клуб.

Глава тридцать четвертая

У ТЕТИ ЛИЗЫ

Дома у тети Лизы было так чисто, что людям, приходящим к ней впервые, делалось, по правде говоря, немножко не по себе.

По всему коридору, по комнате и кухне были расстелены разных цветов половики: об одни надо было вытирать ноги, на другие ступать уже вытертыми ногами, по третьим осторожно ходить.

Несмотря на все это, входить в комнату в уличной обуви запрещалось, и для всех приходящих у входной двери стояли чистые тапочки.

Но Петрушку все эти преграды нисколько не смутили.

Ведь он, как известно, по полу не ходил, а путешествовал на руках у кого-нибудь, и башмаки у него всегда были чистые.

Живя обычно как бы во втором этаже комнат, на уровне невысоких шкафов и буфетов, Петрушка знакомился прежде всего с тем, что находилось на их верхушках. Так, например, у Викиной мамы верхушка шкафа была, как и вся комната, беспорядочно завалена всевозможными картонками и обрезками материи. А у Муры верхушка ее модного полированного шкафа была совершенно пустая, но густо припудренная пылью.

У тети Лизы крышка буфета блестела так же ясно, как и стекло, вставленное в его дверцу. Сияла клеенка на столе, топорщились белоснежные накрахмаленные занавески.

Замечался, однако, в доме и беспорядок, но какой славный и уютный! В одном из углов комнаты были рассыпаны игрушки, и посреди них важно восседал маленький хозяин - двухлетний Илюшка, сын тети Лизы.

Если в клубе тетя Лиза была, по правде говоря, самой главной хозяйкой и ее слушались и побаивались все, вплоть до самого директора Василь Васильевича, то совсем не случайно мы назвали ее двухлетнего сына хозяином.

Да, дома у самой тети Лизы был хозяин, и даже не один. Дома у нее было два хозяина - маленький и большой. И хотя тетя Лиза считала, что она их тоже держит в руках, но мы в этом не уверены.

- Ну, вот и наша мама! - весело сказал хозяин побольше, муж тети Лизы, поднимая сынишку.

И тетя Лиза, взяв на руки сына, сначала внимательно оглядела его, чисто ли он умыт, а потом отдала ему Петрушку.

- Это Петрушка, сынок, - сказала она. - Поиграй с ним.

И опустила обоих на пол.

- Трушка? - повторил ребенок и стал его удивленно разглядывать.

И Петрушка тоже смотрел на него и смеялся во весь рот.

Уж очень хорош был этот маленький хозяин: крепенький, белоголовый, чистенький.

Насмотревшись на Петрушку, Илюшка удовлетворенно засмеялся и затопал по полу, волоча Петрушку за собой. Одна Петрушкина рука была в воздухе, другая ехала по гладко натертому полу, но Петрушке это, в общем, нравилось.

Они вместе притопали на кухню к тете Лизе, где на полке так ослепительно сверкали кастрюли, как будто это были не кастрюли, а зеркальные витрины магазинов. И прямо в их сверкающие зеркальные бока гляделись румяные щеки толстой свеклы, которую в это время энергично чистила Лиза.

- А, сынок! - сказала она ласково маленькому хозяину. - Играй, играй!

Но в это время на кухню пришел и другой хозяин, побольше, тети Лизин муж.

- А знаешь, Лиза, зря ты это, - сказал он. - Игрушка, видно, дорогая, а наш ее в момент испортит. Как ты потом будешь возвращать? Давай-ка лучше я сейчас отнесу обратно в клуб. Мне ведь по дороге.

Тетя Лиза оглянулась и посмотрела на сына. В это время он как раз пытался сунуть Петрушку в ведро с водой.

- Ах ты баловник! - закричала тетя Лиза. - Правда, Федя, отнеси. А я уж разглядела, как он сшит, и как-нибудь попробую сделать такого же.

- Попробуешь? - усмехнулся муж. - Ты-то попробуешь? Сделаешь, да еще лучше этого!

И, осторожно вынув из рук сына Петрушку, он унес из кухни эту замечательную новую игрушку.

Тут раздался такой страшный рев, что другой отец немедленно прибежал бы назад, но тети Лизин муж был уже за дверью. Он хорошо знал, что жена сумеет успокоить сына.

Глава тридцать пятая

ВЕСЕЛЫЙ, ГЛАВНЫЙ, ДЕТСКИЙ

Помните, когда Петрушка лежал у дверей клубного зала, проходящие мимо него люди говорили о том, что жюри конкурса на лучшее ситцевое платье не состоялось потому, что не пришел Главный художник клуба. Вспомнили?

Так вот, этот Главный художник был еще и детским, так как рисовал картинки к детским книжкам, и был также веселым, так как картинки он любил рисовать смешные. И поэтому некоторые называли его веселым художником, а некоторые - детским.

В сущности, это одно и то лее, потому что всякий настоящий детский художник - еще и непременно веселый.

И за все эти качества Главного художника очень любили и уважали многие люди, особенно дети.

Но была у него еще одна черта, которая причиняла и ему и всем окружающим массу хлопот. Дело в том, что Главный, веселый и детский художник был по совместительству еще и самым забывчивым и рассеянным человеком на свете.

Чтобы не забыть нужных дел, он записывал их на различных необходимых вещах - например, на папиросных коробках или на трамвайных билетах, но всегда забывал вовремя посмотреть на них.

Он завязывал узелки на платках и галстуках, и это очень огорчало его жену, хотя она и была самой доброй и приветливой на свете женщиной. Но все равно он никогда не мог вспомнить, почему завязан узелок на его носовом платке.

Он забывал сдать работу в срок, и детские книжки из-за этого не выходили вовремя. Он забывал приходить на заседания, и поэтому никто не мог узнать его мнения о рисунках других художников.

Одного только никогда не забывал веселый художник - того, что он рисовал в данное время.

Вот и сейчас, подходя к клубу, в котором он уже много лет состоял Главным художником, он бормотал:

- Нет, хвост у него я загну крючком, это будет смешнее... Да-да, смешнее! А в зубы ему дам... Что я дам ему в зубы?.. А, да трамвайный билет! - сказал он весело, так как в это время ему в руку, которую он держал в кармане, попался старый трамвайный билет.

"Вот-вот, именно такой билет. И с ним он войдет в трамвай... Да-да, вот именно с таким..."

И веселый художник поднес к самым глазам обыкновенный трамвайный билет, чтобы получше его запомнить и потом правильно нарисовать: ведь он все и всегда рисовал с натуры.

Но на обыкновенном трамвайном билете было что-то написано красным карандашом. Веселый художник на мгновение замер, потом хлопнул себя по лбу и ринулся в клуб.

На трамвайном билете было написано: "Жюри", и художник спешил попасть на это жюри.

Он совсем забыл, что оно должно было состояться вчера: веселый пес, герой его новой детской книжки, прочно завладел его памятью.

Но тут неожиданно чья-то рука ухватила руку веселого художника.

- Извините, я тороплюсь! - закричал художник и рванулся к двери, но рука крепко держала его.

Ведь это была рука тети Лизиного мужа, а он работал на заводе, и руки у него были достаточно крепкие.

- Я не задержу вас, товарищ художник, - весело сказал тети Лизин муж. - Я только попрошу вас передать эту игрушку директору клуба. Потому что я тоже тороплюсь.

И, передав художнику Петрушку, тети Лизин муж торопливо пошел дальше.

А веселый художник крикнул: "Непременно!" - и побежал в клуб. Он пробежал мимо дремлющего Непейводы прямо на второй этаж и рванул дверь зала. Но зал был пуст. Стулья были чинно расставлены у стен и пол чисто выметен - недаром здесь побывала недавно тетя Лиза.

Художник устало опустился на один из стульев у стены и вытер платком лоб.

- Странно! - сказал он, сунув платок в карман. - Жена дала мне сегодня какой-то особенный платок - весь разноцветный, толстый и мягкий. А не дать ли такой платок в зубы моему псу? И пусть он с этим платком бежит по улице...

И веселый художник торопливо вышел из зала и, сбежав вниз по лестнице, так же быстро направился к себе домой, чтобы скорей нарисовать то, что ему только что пришло в голову.

Глава тридцать шестая

В СТАРОЙ БАШНЕ

Веселый художник забывал не только о заседаниях и сроках сдачи своих работ. Он забывал и о многом другом, о чем люди более практические не забывают никогда.

В городе, где жил веселый художник, все время строились большие новые дома, и многие люди переезжали в новые квартиры. В этих квартирах у них прибавлялись семьи - рождались маленькие дети, женились взрослые, - и самые настойчивые и нуждающиеся хозяева этих квартир покидали их, чтобы переехать в новые, более просторные. А в старые, освобожденные ими квартиры въезжали другие семьи.

Но Главный, веселый и детский художник не въезжал еще ни разу в новую квартиру. Он просто забывал о том, что она ему совсем не помешала бы, и по-прежнему жил и работал в старой башне.

Вы думаете, это оговорка? Какие могут быть башни, да еще старые, в новом, так быстро растущем и шумном городе?

Однако башня такая существовала, и возвышалась она над зданием очень старого монастыря, который был построен в то давнее-давнее время, когда города окружали крепостные стены и дозорные глядели из узеньких, стрельчатых окошек крепостных башен, высматривая, не виден ли вдали неприятель.

Такое окошко было и в башне у веселого художника. Оно было заделано снаружи решеткой, и свет сквозь него пробивался неяркий. Поэтому внутри круглой башни всегда было темновато, и веселый художник работал у самого окна.

У этого окна он придумывал для ребят разные истории и потом рисовал к ним картинки.

Честно говоря, он любил свою старую башню, потому что очень привык к ней. Но когда садился рисовать, то всегда ворчал и жаловался, что в ней мало света.

- Когда же ты подашь заявление о новой квартире? - спрашивала его жена каждый раз, услышав знакомую воркотню.

И каждый раз он отвечал:

- Завтра, обязательно завтра подам...

И переставал ворчать, потому что начинал работать.

В этот день, придя домой, художник тоже сразу поспешил к своему окну, но его остановила жена. Она стала спрашивать, где он был и почему так рано ушел и так скоро вернулся. А об ноги его стали тереться две кошки: одна светло-рыжая, большая, а другая - маленькая, черная.

Петрушка сразу вспомнил кота Мартына из Кукольного театра и высунулся подальше из кармана художника, чтобы посмотреть на кошек. А они смотрели на него и ничуть не удивлялись: в башне у веселого художника они привыкли ко всяким чудесам.

- Дорогой мой, что это у тебя в кармане? - спросила жена, хотя веселый художник забыл ответить на ее прежние вопросы.

- Как - что? Носовой платок, который ты сама мне положила.

- Правда? - спросила жена и, смеясь, вытащила из его кармана Петрушку.

Жена смеялась; кошки, подняв хвосты трубой, смотрели на Петрушку, но не удивлялись; зато сам художник был удивлен больше всех.

- Вот так фокус! - сказал он. - Откуда ты, Петрушка?

Петрушка ничего не ответил, хотя художник ему понравился. Он считал неудобным для себя пускаться в разговоры с незнакомыми людьми.

- Он-то тебе ничего не расскажет, - сказала жена, - а ты попробуй припомнить сам.

Но как ни старался художник, он ничего не мог вспомнить.

В голове его прочно засел бегущий к трамваю пес из его новой книжки. Пес этот должен был потом встретиться и подраться с двумя кошками - это были непременные герои всех его историй... При чем же тут Петрушка?

А Петрушка и сам не понимал, при чем он тут. Его посадили на диван, и кошки сейчас же начали тереться о его бока и что-то ему втолковывать, но Петрушка не очень слушал их. Он с любопытством оглядывался, и то, что он видел, ему нравилось.

Посреди круглой комнаты стоял круглый стол, и на нем - красивый круглый пирог. Около стен разместились шкафы, в которых было очень много пестрых детских книжек и разных забавных человечков из глины и фарфора.

А у окна сидел художник, и то, что он делал, понравилось Петрушке больше всего.

Представьте себе, что он увидел: перед художником был кусок картона белый, совершенно белый. И вдруг на нем появилась голова с мохнатыми ушами, потом туловище, потом пушистый собачий хвост! Хвост этот закрутился колечком - и пес глянул на Петрушку такими озорными глазами, что тот поплотнее прижался к диванной подушке... Это было чудо, настоящее чудо! Откуда взялся пес?

Петрушка посмотрел на кошек, но эти тертые особы привыкли ко всему и ничему не удивлялись.

Потом художник нарисовал другую голову - с острыми ушками, и морду с усами, и выгнутую рыжую спину, и толстый, пушистый хвост...

Батюшки, да ведь это он рисовал ближайшую Петрушкину соседку - рыжую кошку! Но рыжая и тут не удивилась, а, зевнув, свернулась калачиком и притворилась спящей.

Искусство ее очень мало интересовало. Другое дело, если б ей предложили сейчас блюдце сметаны!

Маленькая черная тоже свернулась калачиком и, прикрыв голову черной лапкой с белой подушечкой на конце, посмотрела на Петрушку: "А ты что ж не спишь?"

Но уж какой мог быть сон, когда на картоне, стоявшем перед художником, происходили такие чудеса!

Петрушка готов был смотреть и смотреть на удивительный картон, но тут к художнику подошла его жена и сказала:

- А не довольно ли, дорогой? Пора обедать.

Да, и она, видно, тоже предпочитала искусству блюдце сметаны.

Стол был накрыт. Кошки сейчас же проснулись и стали требовать свои порции - и, конечно, получили их. Петрушке тоже было предложено угощение, но обедать в чужих домах он так же не умел, как и разговаривать с незнакомыми людьми.

Глава тридцать седьмая

РАЗГОВОРЫ ОБ ИСКУССТВЕ

После обеда чудеса на картоне больше не продолжались, а начались разговоры.

Художник сказал, что уже темнеет и трудно работать. Жена художника сказала, что нужно же наконец подать заявление о новой квартире. А художник ответил ей, что он завтра же непременно сделает это.

Кошки мурлыкали - может быть, тоже о новой квартире, хотя она была им совершенно не нужна. Как известно, кошки еще больше, чем люди, привыкают к месту и не любят менять квартиры.

А потом пришел гость. Это был худой, длинный человек, не очень молодой и не очень старый, не очень веселый, но и не очень грустный, и очень молчаливый.

Ему налили чаю, и он стал молча пить его с вкусным круглым пирогом.

Потом пришел другой гость. Этот был очень молодой и очень сердитый. Ему тоже налили чаю, но он не стал его пить, а подбежал к окну и стал смотреть то, что было нарисовано на картоне, и стал махать руками и кричать, что это надоело уже, что это скучно - рисовать все одних и тех же кошек, что это, наконец, несовременно!

- Вы бы хоть что-нибудь другое нарисовали, да хотя бы вот его! - И он ткнул пальцем в Петрушку.

- Нет, нет и нет! - закричал художник. - Меня и так обвиняют в том, что я кукольный художник. Надо рисовать живую жизнь. А мои кошки живые! И я рисую их на фоне заводских труб, которые видны из моего окошка.

Петрушке стало очень обидно. "Я самый живой! - тоже закричал он. - Я умею говорить! И плясать! Я был в поле! Я катался на лодке! Я участвовал в научной экспедиции!"

Прокричав все это, Петрушка устыдился своего хвастовства и очень смутился, но оказалось, что его никто не слышал, так как споры об искусстве продолжались.

Петрушка уже не слушал их. Ведь он не был похож на Ученого Петрушку и плохо разбирался в таких разговорах. Может быть, это происходило и оттого, что он слышал их впервые. Но, главное, его грызла обида: как, ему предпочитают кошек! И зачем только их рисовать?

Петрушка не знал, что веселый художник рисовал кошек и собак так хорошо и смешно, что дети всего мира смеялись и радовались, глядя на них. Значит, и кошки бывают полезными.

Но Петрушка этого не понимал. Он недолюбливал кошек и, главное, был обижен.

Петрушка не знал и того, что художник только говорил о том, что не хочет его рисовать, а на самом деле уже поглядывал на него исподтишка и придумывал новую книжку - "Приключения Петрушки". Он даже обложку уже представлял себе: веселую Петрушкину голову - во всю страницу, в ярко-желтом колпачке с красной кисточкой.

И попал бы Петрушка в книжку знаменитого детского художника, и прославился бы на весь мир... Но тут случилось одно не предвиденное никем обстоятельство.

Глава тридцать восьмая

ХРАНИТЕЛЬ МУЗЕЯ

Неожиданно заговорил первый гость. Тот, что пришел первым и все время молчал. Такой - ни грустный, ни веселый, ни молодой, ни старый.

- Послушайте, - сказал он вдруг, - отдайте мне вашего Петрушку. В моей экспозиции как раз не хватает такого экземпляра.

Сказав это, он снова замолчал и продолжал пить чай.

Художник, и его жена, и их сердитый молодой гость тоже все сразу замолчали и поглядели друг на друга, а потом на Петрушку.

- Право, не знаю, - нерешительно сказал художник. - Он мне, по правде говоря, самому нравится.

- Но вы только что сказали, что ни за что не будете его рисовать, невозмутимо произнес молчаливый человек.

- Да, конечно, - смутился художник. - Но я, понимаете, сам не знаю, как он ко мне попал!..

- Тем более, - сказал молчаливый человек.

Он, видимо, уже наговорился и стал отвечать все короче и короче.

- Ну что ж, берите, - еще нерешительнее сказал художник.

И молчаливый гость на этот раз только кивнул головой.

Молча подойдя к дивану, он сунул Петрушку под мышку и, молча поклонившись, вышел из комнаты.

Все снова переглянулись.

- Кто это такой? - воскликнул сердитый юноша.

- Это работник Городского музея, - объяснила жена художника. - Он иногда заходит к нам на огонек.

- Очень любит свое дело, - подхватил художник, - и прекрасно поставил его. У него отдел старой русской игрушки.

- Да? - удивился сердитый юноша. - Где это?

- Да рядом же. У нас во дворе.

- Вот как! - еще больше удивился юноша. - Ни разу не был.

А Петрушка в это время сидел на столе в очень странной и тихой комнате. Молчаливый человек только что принес его сюда. Он сам отпер дверь большим ключом, и замок резко щелкнул в царившей кругом тишине.

Петрушке стало страшно. Отчего?

Ведь кругом было довольно интересно и красиво. За блестящими зеркальными стеклами стояли и висели нарядные, хотя немного поблекшие куклы и другие игрушки.

Но никто из них далее не шелохнулся, когда в комнате появился Петрушка.

И сердце нашего маленького веселого героя невольно сжалось от предчувствия какой-то новой большой беды.

Глава тридцать девятая

ОДИН, БЕЗ ДРУЗЕЙ

Маленький глупый Петрушка не очень хорошо понимал людей. Да ведь и многие другие - постарше и поопытней его - иногда совсем неважно разбираются в окружающем: угодливых считают добрыми, а правдивых - злыми; болтливых - умными, а сдержанных - холодными. И так далее.

И маленькому нашему Петрушке человек, который принес его в музей, показался злодеем. Правильно ли это было? Как будто да...

Он запер живого, веселого Петрушку на замок, он повесил его - его, Петрушку! - на гвоздик за стеклянной витриной, он обрек его на бесконечную тишину и молчание. А что могло быть мучительней и хуже для нашего отчаянно веселого и подвижного героя?

Но Петрушка не видел того, как серьезно, почти любовно глядел на него молчаливый хранитель музея, когда принес его сюда в первый раз. Петрушка был слишком испуган тогда и подавлен и не заметил этого. Он не ценил того, с какой гордостью показывал его посетителям молчаливый хранитель. Не ценил того, каким красноречивым делался его невольный тюремщик, когда рассказывал посетителям музея об истории кукольного - Петрушкиного театра и его самого - Петрушки.

Из его слов получалось, что Петрушка был уже каким-то древним стариком, что он представлял еще тогда, когда не было на свете ни Саши, ни Розы, ни Сашиной тетки, - так давно, когда еще и города этого почти что не было, а если и было что, так только этот старый монастырь, в одной из башен которого жил теперь веселый художник.

Ах, как хотел бы Петрушка снова попасть к нему и еще раз увидеть чудо на белом картоне!

Как он хотел размяться, попрыгать, сплясать!

Он не чувствовал себя стариком, он не хотел, чтоб на него глядели с уважением и тайной скукой.

Нет, он хотел, чтобы, глядя на него, смеялись, хохотали, веселились от души! Чтобы хлопали, топали, кричали во все горло: "Петрушку!" - а он бы кланялся, и плясал, и снова кланялся, и кричал в ответ: "Пр-риходите завтр-ра!"

Нет, этим посетителям так не закричишь.

Петрушка отлично знал, что завтра они не придут, - с такими серьезными и скучными лицами стояли они у его витрины.

Они все - даже дети - входили в музей тихонько, слушали вежливо и уходили, чтобы больше никогда не вернуться. Они уходили веселее, чем входили, - туда, на воздух, на свежий осенний воздух, и за окнами слышались их оживленные голоса.

А он оставался здесь, взаперти.

От горя и обиды он не замечал, что некоторые из посетителей глядят на него с живым интересом, а молчат только из приличия - ведь музей не театр!

И он все висел и висел за стеклом - под надписью "Старинный русский Петрушка". Это было почетно, но скучно. Скучно!

Приходили экскурсии - дети, школьники.

Сначала Петрушка рвался к ним: поплясать бы, попрыгать! Но и руки и ноги его были крепко привязаны.

А потом он и рваться перестал. Стал вялым, сонным. Почти таким же, как все окружающие его старые-престарые игрушки.

А веселый художник? А его добрая жена?

Ведь они жили так близко!

Почему же они не навещали его? Почему не пришли хоть раз и не освободили Петрушку из его почетного, но такого скучного плена?

Дело в том, дорогие мои читатели, что в музеи, находящиеся рядом, люди почти никогда не ходят.

А посещают они обычно те музеи, которые находятся далеко от них.

Не ходили в соседний музей и веселый художник, и его добрая жена.

Возможно, если б они пришли туда и увидели накрепко привязанного Петрушку, они пожалели бы его и освободили.

Но они и думать о нем давно перестали. Характер у обоих был легкий и забывчивый. Недаром же прожили они в старой башне столько лет, забывая похлопотать о новой квартире.

А другие? Другие, настоящие Петрушкины друзья. Где были они, что произошло с ними с тех пор, как они потеряли из виду Петрушку?

Вспоминают ли они его? Думают ли о нем? Тоскуют ли?

Глава сороковая

ПОСЫЛКА ИЗ МОСКВЫ

Сентябрь в поселке под Сомском был холодный, но ясный. Когда Саша по утрам спешила в школу, она дышала полной грудью, вдыхая свежий, холодный воздух.

Листья на кустах по сторонам дороги стали золотисто-бурыми и красными. Саша вместе с другими девочками приносила букеты этих листьев в школу.

С товарищами из своего класса она скоро подружилась. Некоторых она знала и раньше, летом. Но тогда ей еще ни с кем не хотелось видеться.

В классе Сашу полюбили - она была хорошим товарищем - и охотно прощали ей ее нелюбовь к шумным играм. На сборе отряда ее выбрали классным библиотекарем.

В школе был организован драматический кружок, и некоторые ребята из Сашиного класса записались в него. Но Саша не пошла в драмкружок.

Все, что было связано с театром, напоминало ей пропавшего маленького друга, и воспоминание это было горьким.

О Петрушке ничего не было слышно. Пропал - как в воду канул.

Светлана Игнатьевна, узнав об этой пропаже, как-то приехала из города с подарком для Саши. Она привезла ей из магазина театральную игрушку зайца, надевавшегося на руку.

Саша надела зайца на руку, он похлопал ей байковыми ушами; она улыбнулась, поблагодарила Светлану и, как только та ушла, убрала зайца в свой чемодан. Там он лежал с тех пор.

Клавдия Григорьевна была довольна тем, что Саша хорошо учится и занята книгами, и требовала только, чтобы Саша строго соблюдала заново составленное ею расписание и в свободное время побольше гуляла.

"Всякое развитие должно быть пропорциональным, - говорила она, - и физическим, и умственным".

Разыскивать Петрушку Клавдия Григорьевна, конечно, и не пыталась. Достаточно было того, что она из-за этой пустяковой игрушки поссорилась в свое время с влиятельным и солидным Леонидом Леонидовичем. Да и Саша, по мнению тетки, о Петрушке уже забыла.

Клавдия Григорьевна не подозревала, как часто вспоминает о нем Саша и как скучает по своему маленькому другу. Она и не подозревала, что Саша все еще надеется найти его.

Однажды, придя из школы после сбора отряда, Саша увидела на столе довольно большую, аккуратно упакованную посылку.

Клавдия Григорьевна поглядывала и на посылку и на Сашу довольными глазами.

- Посмотри-ка, Александра, как о тебе помнят в Москве, - с удовлетворением сказала она. - Даже посылку прислали. Я, разумеется, не распечатывала без тебя. Чужие письма и посылки открывать не полагается.

Саша так вспыхнула и кинулась к посылке, что Клавдия Григорьевна с удивлением взглянула на нее.

"Какой это еще ребенок!" - подумала она.

Что надеялась найти в этой посылке Саша? Кто знает... Но, вероятно, она надеялась на что-то очень важное для себя, потому что, распаковав посылку и увидев там большую пачку книг, она посмотрела на них с глубоким разочарованием. (Это Саша, так любившая читать!)

Но это продолжалось недолго.

- Тетя, посылка от Анны Петровны и Розы, - сказала она радостно. - Вы посмотрите, сколько книг!

И Саша принялась разбирать книги, с удовольствием и интересом разглядывая их обложки, прочитывая названия.

Но вдруг лицо ее снова вспыхнуло: среди толстых, нарядных книг в коленкоровых и блестящих картонных переплетах ей попалась одна совсем тоненькая, без переплета брошюрка. Это была очередная книжечка из школьной серии "Сделай сам". В этой брошюрке рассказывалось о том, как самому устроить кукольный театр.

Саша открыла эту книжку, посмотрела на незатейливый чертеж кукольной ширмы, на аккуратно нарисованные слепки кукольных голов - и глубоко задумалась.

Где-то был сейчас ее маленький актер, ее веселый и насмешливый, правдивый и добрый Петрушка?..

Глава сорок первая

ВСТРЕЧА

Прошли уже два месяца новой школьной жизни. В начале ноября выпал густой снег, и в пустоватом до сих пор, недавно выстроенном поселке стало празднично и бело.

Кусты на дороге, провожавшие Сашу в школу, были теперь похожи на сказочных седобородых гномов. Иногда они бывали синевато-серыми и немного угрюмыми, но, когда солнце сверкало в их бородах и мохнатых шапках, они казались золотыми.

В один из таких морозных и солнечных дней школьники Сашиного класса поехали на экскурсию в город.

В пригородном поезде Саша вспомнила свою поездку из Москвы. Поехала бы она сейчас обратно? Нет, она уже привыкла к новым товарищам, к новой школе. И потом - как останется теперь без нее Клавдия Григорьевна?

Сегодня она сказала Саше:

- Смотри не замерзни в дороге! Надо одеться потеплее. Конечно, детей нельзя кутать, и я сама, как ты знаешь, никогда не кутаюсь. Но ты ведь такая слабенькая!

И она принесла Саше свой теплый шарф.

В городе улицы были полны народу, пестрели витрины магазинов. Саша почувствовала, что ей все это нравится, нравится даже шум и очереди у троллейбусных остановок. Ведь она была городской девочкой и соскучилась уже, оказывается, немного по городской жизни.

А этот город был весь какой-то особенный - разделенный на две половины. Половины эти даже назывались по-разному: Старый город и Новый город.

В Новом городе, который был еще совсем недавно застроен, дома были высокие, с балконами, улицы - широкие и шумные.

Но этих широких улиц было всего три. И весь Новый город можно было пройти за полчаса.

Школьники сначала захотели пойти в новый Городской клуб. Там можно было посмотреть на детском сеансе картину "Судьба барабанщика" - по Сашиной любимой книге.

Потом решили, что не стоит: кино есть и у них в поселке. И классная руководительница предложила пойти в старую часть города - в Городской музей.

- Я ведь и привезла вас в музей, - сказала она, - но хотела, чтобы вы раньше посмотрели Новый город.

В Старом городе улицы были узкие, а дома - маленькие, деревянные, и возле них - садики, утонувшие в снегу.

Музей помещался рядом со старым монастырем. Учительница истории рассказывала об этом монастыре, и все с любопытством глядели на его башню и очень удивились, увидев за ее решетчатым окном пеструю ситцевую занавеску.

В раздевалке музея шепотом разговаривали, тихонько пересмеивались, надевая поверх своих валенок и ботинок большие матерчатые тапочки.

Саша возилась с неуклюжими тапочками дольше всех: завязки запутались, и огромные шлепанцы все никак не хотели держаться на ее маленьких ногах.

Она торопилась, чтобы не отстать от ребят, но, когда вошла в зал, они уже плотной толпой стояли у одной из витрин.

И Саша не сразу пошла к ним - ее заинтересовали старинные народные изделия из дерева: темные, удивительные по мастерству и красоте резной отделки ларцы; ковши, изогнутые, будто плавные лебеди; уютные и таинственные шкафчики, на дверцах которых рука народного мастера вырезала причудливые по сочетанию и строгие по форме цветы.

Но потом она услышала, что ребята зовут ее:

- Саша, иди скорей сюда!

Она пробралась к ним, но увидела только возвышавшуюся у самой витрины голову высокого, худого человека.

- А здесь вы видите, - говорил он, - один из лучших экспонатов нашего музея - старинного русского Петрушку.

Саша поднялась на цыпочки, но по-прежнему ничего не было видно.

- Саша, иди вперед, - тихонько позвали подруги. - Посмотри, какой смешной!

И Саша пробралась между расступившимися ребятами к самой витрине.

Прежде всего она увидела деревянную указку, которой водил по стеклу высокий, худой экскурсовод. Указка в это время спускалась с ярко-красного колпачка к длинному носу и грустно улыбающемуся рту.

- Петрушка! - сказала Саша, не веря своим глазам. - Это мой Петрушка!

- То есть как это, девочка, ваш? - с неудовольствием сказал экскурсовод, постукивая палочкой по витрине.

Но в этот момент за стеклом витрины что-то произошло. То ли ослабели тесемки, державшие Петрушку, то ли слишком сильно стукнул по стеклу экскурсовод, но руки Петрушки вдруг вывернулись из державших его лямок, а нос прижался к стеклу.

- Прошу вас немного отойти, товарищи, - сухо сказал экскурсовод. - Мне нужно навести порядок в моей экспозиции.

И он стал открывать застекленную раму витрины. Ребята поспешно отодвинулись, но Саша - послушная, вежливая Саша - осталась на месте и, кинувшись прямо в открывшуюся витрину, схватила упавшего к ней на руки Петрушку.

- Позвольте, кто вам разрешил? - возмущенно сказал экскурсовод. Позвольте...

Но Саша его не слушала. Она крепко держала своего маленького друга, и смеялась, и плакала от радости, а он терся головой об ее щеку и ничего не говорил, хотя, наверно, мог бы сказать очень много.

А старый хранитель музея тоже молчал и, почему-то отвернувшись, постукивал об пол своей палочкой.

Видимо, лекция его была уже закончена.

Глава сорок вторая

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ

Что же, здесь можно поставить точку. За окнами падает мягкий белый снег. Друзья встретились снова. Сейчас они выйдут из музея и пойдут под этим мягким снегом. И он заметет их следы...

Но, прежде чем закрыть эту книгу, я хочу ответить на несколько вопросов читателей. Откуда я их знаю? Догадываюсь.

Что стало с Петрушкой и Сашей? И где теперь Олег и Муся?

Получил ли наконец квартиру веселый художник? И шьет ли еще платья Викина мама?

А кто-то вспомнил о маленьких актерах из театра Мосгосэстрады и спрашивает, где теперь Мартын, и Брехун, и Кудлатка...

Что ж, попытаюсь ответить.

Викина мама все еще шьет платья, но уже не втридорога, как раньше, а в два или даже, говорят, в полторадорога, но у нее шьют редко, потому что Машенька, которая заведует теперь самой лучшей мастерской города, шьет гораздо лучше. И заказать ей платье может всякий, кто любит хорошо одеваться. А хорошо одеваться в новом, красивом, большом городе, каким стал теперь Сомск, любят очень многие.

Получил ли квартиру веселый художник? Да, получил.

Она в новом двадцатиэтажном доме, с газом, ванной, телевизором и теплопроводом, с холодильными и горячильными стенами и ветродвигателем для жаркой погоды. А главное, с великолепной застекленной мастерской.

Веселый художник все так же весел, и жена его все так же добра, но люди говорят, что оба они немножко постарели.

И хотя старость вдвоем - это не горькая, а ясная старость, их уже не так радуют электрохолодильники и ветрокипятильники, как они думали об этом раньше.

Зато есть в их новой квартире одна комната, которую оба они очень любят. Веселый художник говорит даже, что он молодеет в этой комнате. Это его мастерская, в которой он работает.

В этой светлой, веселой мастерской, увешанной смешными рисунками, стоит большой шкаф, доверху заполненный книжками веселого художника, изданными на всех языках мира.

Есть среди этих книг и веселые приключения, и сказки, и умные, хорошие басни в картинках, рассказывающие всем детям мира о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Есть среди этих книг и сказка о старой башне, в которой художник и его жена жили когда-то.

Может быть, для того чтобы получше вспомнить старую башню, а может быть, и не поэтому, но художник и его жена иногда берут друг друга за руки и отправляются к старой башне, и стоят там долго, и вспоминают молодость.

Иногда они даже заходят в соседний музей (ведь они теперь живут далеко от него) и с интересом рассматривают витрины.

А что теперь там на витринах?

Сашиного Петрушки на витрине, конечно, нет. А висит там другой Петрушка - его дальний сородич.

Постойте, постойте, кто это?

Да ведь это наш старый знакомый - Ученый Петрушка!

У него очень важный вид - видимо, он вполне доволен своей судьбой.

Ведь о нем ежедневно читаются научные лекции, которые со вниманием и почтением слушают сотни посетителей музея.

Среди этих посетителей часто можно увидеть Олега и Мусю. Они больше не играют, поселились в этом городе, который им когда-то очень понравился, и сдали в местный музей самых заслуженных и почтенных кукол.

Но не всех кукол они сдали.

В огромном новом городе, каким стал теперь Сомск, есть пятнадцать детских кинотеатров, два ТЮЗа и три кукольных театра.

В одном из них, среди многих других новых актеров, играют еще любимые детьми ветераны кукольной сцены, актеры прежде Муси-Олегова Мосгосэстрадного театра.

Гражданин Мосгосэстрада то ли умер, то ли нет, но на афишах этого театра он уже не значится. Зато все могут прочитать имя и фамилию молодого режиссера этого театра Александры Лопахиной - нашей старой знакомой Саши.

Она давно уже выросла, окончила школу, а потом Театральное училище и стала режиссером так полюбившегося ей в детстве Театра кукол.

А Петрушка? Наш старый знакомый, любимый Петрушка?

Наконец-то мы добрались и до него.

Ну что ж Петрушка? Он все такой же.

Когда звонок возвещает начало представления и зрители усаживаются на свои места, он так весело выскакивает на сцену и так задорно пляшет, как будто он не прожил уже долгую-долгую жизнь, как будто он ничуть не постарел.

Постарел? Но ведь настоящее искусство никогда не стареет, - об этом не раз слышали мы в свое время от Ученого Петрушки.

А всякий ученый, даже не самый умный, хоть раз в жизни да говорит правду.