"Закон Линча" - читать интересную книгу автора (Эмар Густав)

ГЛАВА V. Сожженная асиенда

Странную группу составляли это прелестное, нежное создание и суровый обитатель теокали на вершине опустошенного холма, при грохоте грома и ослепительном блеске молнии.

Белая Газель, увидев его, побледнела и снова упала без сознания.

Сын Крови вгляделся в окружающую его ночную мглу и, убедившись, что все кругом спокойно, опять склонился над девушкой.

Бледная, словно белая лилия, поверженная грозой, с закрытыми глазами, она даже не дышала.

Сын Крови поднял ее дрожащими руками, перенес на другое место и положил на расстеленном плаще у подножия развалившейся стены. Голова несчастной бессильно лежала на его плече.

Он долго не спускал с нее глаз.

Душевная боль и жалость отразились на суровом лице Сына Крови.

Он, жизнь которого до сих пор была всего лишь нескончаемой беспросветной драмой, который не знал, что такое сердце, нежное чувство и любовь, он, Мститель, истребитель бандитов, — он был взволнован и ощущал, что внутри его поднимается какое-то новое, незнакомое ему чувство.

Две слезы скатились по его загорелым щекам.

— О, Боже мой! Неужели она умерла! — воскликнул он с тревогой. — Я подло и жестоко поступил с этим слабым созданием, и Бог карает меня за это!

Имя Бога, упоминаемое им до сих пор только в шутку, он произнес теперь с благоговением.

Это было чем-то вроде молитвы, крик, вышедший из самого сердца.

Этот неукротимый человек был наконец побежден: он уверовал в Творца.

— Как помочь ей? — спрашивал он себя.

Дождь, ливший потоками на молодую девушку, наконец заставил ее очнуться.

Она приоткрыла глаза и произнесла слабым голосом:

— Где я? Что произошло со мной? О, я думала, что уже умерла.

— Она говорит… жива… спасена! — воскликнул Сын Крови.

— Кто здесь? — спросила она, с трудом приподнявшись.

При виде смуглого лица охотника ею овладел ужас, и она снова упала навзничь с закрытыми глазами.

Она начинала припоминать все то, что приключилось с ней.

— Успокойтесь, не бойтесь, дитя мое, — произнес Сын Крови, стараясь смягчить суровый тон своего голоса. — Я ваш друг.

— Мой друг? Вы?! — воскликнула она. — Что значит это слово в ваших устах?

— О, простите меня, я был без ума, я не знал, что делать!

— Простить вас! Почему? Разве я не рождена для страданий?

— Как же она должна была страдать! — прошептал Сын Крови.

— Да, — продолжала девушка точно в бреду, — да, я много страдала. Жизнь моя, хотя я еще очень молода, была до сих пор сплошным нескончаемым страданием. А между тем я припоминаю, что когда-то, очень, очень давно, я была счастлива. Но теперь воспоминание об этом счастье причиняет мне величайшую боль.

Вздох вырвался их ее стесненной груди, она закрыла лицо руками и горько заплакала.

Сын Крови слушал ее, стараясь не пропустить ни единого слова из сказанного Белой Газелью и не спуская с нее глаз.

Этот голос, эти черты — все, что он видел и слышал, зародило в нем подозрение, которое мало-помалу превращалось в уверенность.

— О, говорите, расскажите еще что-нибудь, — произнес он с нежностью. — Не припомните ли вы чего-нибудь о вашем раннем детстве?

Молодая девушка взглянула на него, и горькая улыбка появилась на ее губах.

— Зачем в несчастье вспоминать былые радости? — проговорила она, грустно покачав головой. — К чему мне рассказывать об этом, в особенности вам, сделавшемуся моим палачом? Или это новый род пытки, который вы для меня придумали?

— О, — произнес он с содроганием, — неужели у вас возникла такая мысль? Увы! Я был очень виноват перед вами, я сознаю это. Простите меня, умоляю вас! Я отдал бы жизнь, чтобы отвести от вас всякое горе и печаль.

Белая Газель с удивлением и страхом смотрела на этого почти распростертого перед ней человека, суровое лицо которого было орошено слезами. Она не могла понять смысла этих слов, особенно после его жестокого обращения с ней.

— Увы! — прошептала она. — Моя история так похожа на историю всех несчастных. Было время, когда у меня была сестра, делившая со мною игры, и мать, которая любила и ласкала меня. Все это исчезло навсегда,

Сын Крови поднял два шеста, к которым была привязана бизонья шкура, чтобы защитить девушку от бури, начинавшей, впрочем, уже стихать.

Белая Газель посмотрела на него.

— Я не знаю почему, — проговорила она задумчиво, — но я чувствую необходимость довериться вам, который, однако, причинил мне столько зла! Откуда это чувство, которое я испытываю при виде вас? Я должна бы ненавидеть вас…

Она не кончила и с рыданием закрыла лицо руками.

— Так угодно Богу, бедное дитя мое, — проговорил Сын Крови, подняв глаза к небу и с чувством перекрестившись.

— Может быть, — ответила она тихо. — Итак, слушайте. Я хочу — что бы ни случилось — облегчить свое сердце. Однажды я играла на коленях у матери, отец и сестра находились тут же. Вдруг у ворот нашей асиенды раздались дикие крики — на нас напали индейцы. Отец был человек храбрый, он схватил оружие и кинулся к выходу. Что произошло затем, я едва ли в состоянии буду верно передать вам. Мне было не более пяти лет, и та ужасная сцена, при которой я присутствовала, окутана в моем воспоминании каким-то кровавым облаком. Я помню только, что наша мать, со слезами обнимавшая нас, вдруг упала к нам на руки, обливаясь кровью. Напрасно мы старались оживить ее ласками: она была мертва!

Воцарилось молчание. Сын Крови жадно слушал рассказ девушки. Его лоб побледнел, брови нахмурились, он судорожно сжимал рукой дуло ружья, изредка вытирая капли холодного пота, струившиеся по его лицу.

— Продолжайте, дитя мое, — прошептал он.

— Больше я ничего не помню. Люди, похожие на демонов, ворвались на асиенду, схватили меня с сестрой, вскочили на лошадей и умчались в карьер. Увы! С тех пор я не видела кроткого лица матери и доброй улыбки отца. Я была совершенно одна среди бандитов, похитивших меня.

— А ваша сестра, дитя мое, что сталось с нею?

— Не знаю. Между нашими похитителями разгорелся жестокий спор, перешедший в кровопролитную драку. В конце концов они разделились. Мою сестру увезли в одну сторону, меня в другую. Я никогда больше ее не видела.

Сын Крови делал над собой, по-видимому, неимоверные усилия. Наконец он не выдержал и, устремив на девушку нежный взор, воскликнул:

— Мерседес! Мерседес! Неужели это ты? Ты, которую я нашел после многих лет бесплодных поисков?

Белая Газель порывисто подняла голову.

— Мерседес?! — воскликнула она. — Этим именем называла меня мать!

— Это я! Я, Стефано! Твоя дядя, брат твоего отца! — проговорил Сын Крови, почти обезумев от радости.

— Стефано! Дядя! Да, да! Я припоминаю, я знаю…

Молодая девушка, не договорив, без чувств упала на руки Сына Крови.

— О, я несчастный, я убил ее! — воскликнул он. — Мерседес, дорогое дитя мое, очнись!

Молодая девушка раскрыла глаза и обняла Сына Крови за шею, плача от радости.

— О, дядя, дядя! Итак, у меня снова есть семья! Благодарю Тебя, о Боже!

Лицо охотника стало серьезным.

— Ты права, дитя мое, — сказал он. — Благодарю Бога, ибо это сделал Он, Он, Которому угодно было, чтобы я нашел тебя, и именно здесь, на могиле тех, кого мы оба так давно оплакиваем.

— Что вы говорите, дядя? — с изумлением спросила она.

— Следуй за мной, дитя мое, — произнес охотник, — и ты сама все узнаешь.

Девушка с усилием встала, оперлась на его руку и последовала за ним. По голосу дона Стефано Мерседес поняла, что дядя собирается сообщить ей нечто важное.

Они с трудом пробирались через развалины, заросшие высокой травой и ползучими цепкими растениями.

Дойдя до креста. Сын Крови остановился.

— Стань на колени, Мерседес, — сказал он ей печальным голосом. — Здесь пятнадцать лет тому назад в такую же бурную ночь были погребены мною твои отец и мать.

Молодая девушка молча опустилась на колени. Дон Стефано сделал то же самое.

Оба долго молились со слезами и рыданиями. Наконец они поднялись.

По знаку Сына Крови Белая Газель села у подножия креста. Охотник сел рядом с нею и, проведя рукой по лбу, как бы для того, чтобы собрать свои мысли, начал глухим голосом, который дрожал, несмотря на все усилия дона Стефано оставаться спокойным.

— Слушай хорошенько, дитя мое, — сказал он, — ибо то, что ты услышишь, послужит нам, может быть, для того, чтобы открыть тайну убийц твоего отца и твоей матери, если только злодеи эти еще существуют.

— Говорите, дядя, — произнесла юная девушка твердым голосом. — Вы правы. Богу угодно было, чтобы свидание наше произошло здесь. Будьте уверены, что больше Он не позволит злодеям оставаться безнаказанными.

— Пусть будет так, — сказал дон Стефано. — Уже пятнадцать лет я терпеливо жду часа мщения. Я надеюсь, что Бог поддержит меня до того момента, когда час этот пробьет. Мы с твоим отцом жили на том самом месте, где мы теперь находимся. Этот холм был занят обширной асиендой, построенной нами, и окружающие его поля принадлежали нам. Бог благословлял наш труд, и асиенда процветала. Все окрестные жители любили и уважали нас, так как наше жилище было открыто для всех настигнутых несчастьем. Но если все наши соотечественники уважали нас и радовались нашему успеху, то владельцы соседней асиенды, напротив, питали к нам непримиримую ненависть. За что? Этого я никак не мог понять. Была ли это низкая зависть?.. Во всяком случае, эти люди ненавидели нас. Эти люди — их было трое — не были нашими соотечественниками, так как не принадлежали к испанской расе. Это были североамериканцы, или, по крайней мере, — я никогда не вступал с ними в близкие отношения, — один из них был действительно американец по имени Уилки. Хотя разъединявшая нас ненависть была и сильна, но это была ненависть глухая, и ничто не заставляло предполагать, что она когда-нибудь проявится открыто. Однажды важные дела заставили меня на несколько дней оставить асиенду. Нам с твоим отцом было как-то тяжело расставаться на этот раз, точно какое-то предчувствие удерживало меня, но тем не менее я отправился в путь. Когда я возвратился, асиенда была разорена дотла, и только развалины стен еще дымились. Мой брат со всем его семейством и все слуги были убиты.

Сын Крови остановился.

— Продолжайте ваш печальный рассказ, дядя, — порывисто произнесла молодая девушка, — я должна знать все, чтобы взять на себя половину предпринятого вами дела мщения.

— Правда, — ответил дон Стефано, — но мне почти нечего больше прибавить, и я буду краток. Почти всю ночь я бродил по дымящимся развалинам, ища трупы тех, кого любил. Отыскав их после немалых трудов, я с благоговением похоронил их и над могилой дал клятву отомстить убийцам. Эту клятву я свято держал пятнадцать лет. К несчастью, хотя мне и удалось поразить многих участников этого злодеяния, но по воле судьбы главные виновники до сих пор ускользали из моих рук, и, несмотря на все старания, мне не удалось поймать их. Твой отец, которого я нашел еще живым, умер у меня на руках, но не в состоянии был назвать злодеев. Хотя у меня и есть серьезные основания обвинять Уилки и его товарищей, но я не могу подкрепить свои подозрения никакими доказательствами, и имена главных виновников мне неизвестны.

Только теперь, когда погиб Сандоваль, мне кажется, я узнал одного из злодеев.

— Вы не ошиблись, дядя, этот человек был в самом деле одним из наших похитителей, — твердым голосом сказала Мерседес.

— А другие? — с живостью спросил дон Стефано.

— Другие… я знаю их, дядя.

При этом открытии дон Стефано испустил крик, похожий на рычание дикого зверя.

— Наконец-то! — воскликнул он с таким взрывом радости, что девушка даже испугалась.

— Теперь, дядя, — продолжала она, — позвольте мне задать вам один вопрос, а затем я отвечу на те, которые вы мне, может быть, предложите.

— Говори, дитя мое.

— С какой целью захватили вы меня и привезли сюда?

— Потому что я считал тебя дочерью этого Сандоваля и хотел принести тебя в жертву на могиле его жертв, — ответил Сын Крови дрожащим голосом.

— Значит, вы не слышали того, что говорил мне этот человек?

— Нет. Увидев, что ты склонилась над ним, я подумал, что ты хочешь облегчить его последние минуты. Твой обморок только укрепил мое предположение — вот почему я бросился к тебе, как только увидел, что ты упала.

— Но письмо, которое вы взяли у меня? Это письмо должно было открыть вам все!

— Неужели ты думаешь, дитя мое, что я потрудился прочесть его? Нет, я узнал тебя по ладанке, которая висела у тебя на шее.

— Да, да, — произнесла молодая девушка с убеждением, — во всем этом виден перст Божий, это Он всем управлял.

— Теперь твоя очередь, Мерседес. Назови мне злодеев.

— Дайте мне сперва письмо, дядя.

— Вот оно, — отвечал он, передавая ей письмо.

Девушка поспешно схватила его и разорвала на мельчайшие кусочки.

Сын Крови смотрел на нее, ничего не понимая. Когда последний клочок бумаги исчез, подхваченный ветром, девушка повернулась к дяде.

— Вы хотите знать имена убийц моего отца, не правда ли, дядя?

— Да.

— Для вас очень важно, чтобы мщение, которое вы так давно сделали своей целью, продолжалось — именно теперь, когда вы почти достигли желаемого?

— Да.

— Наконец, вы желаете исполнить до конца свое клятвенное обещание?

— Да. Но к чему все эти вопросы? — спросил он с нетерпением.

— Я вам скажу это, дядя, — отвечала она, со странной решимостью подняв голову. — Я сама также дала клятву и не могу ее нарушить.

— Какая это клятва?

— Это клятва отомстить за отца и мать. Чтобы исполнить ее, я должна быть свободна в своих действиях. Вот почему я не открою вам имена злодеев, пока не настанет время. Сегодня я не могу этого сделать.

В черных глазах юной девушки сверкала такая решимость, что Сын Крови отказался от попытки узнать от нее то, что ему было нужно. Он понял, что никакие просьбы с его стороны не помогут.

— Хорошо, — сказал он, — пусть будет так, но ты клянешься мне…

— Я клянусь, что вы узнаете все, когда настанет время, — произнесла она, протянув руку к кресту.

— Этого мне достаточно. Но не могу ли я, по крайней мере, узнать, что ты рассчитываешь делать?

— Да — до известной степени.

— Я слушаю.

— Есть у вас лошадь?

— Да, она у подножия холма.

— Приведите ее мне, дядя, и позвольте мне уехать… Но главное, чтобы никто не догадывался о связывающих нас узах.

— Я буду нем.

— Что бы вы ни увидели, что бы вы ни услышали, что бы вам ни сообщали обо мне, не верьте и не удивляйтесь ничему. Помните, что я действую в интересах общего для нас дела мести. Только это одно будет верно.

Дон Стефано покачал головой.

— Ты очень молода, дитя мое, для такой трудной задачи, — сказал он.

— Бог поможет мне, дядя, — возразила она, сверкая глазами, — цель эта справедливая и святая, ибо я желаю возмездия убийцам моего отца.

— Хорошо, — сказал он, — пусть будет по-твоему! Ты сказала, что эта цель справедливая и святая, и я не считаю себя вправе мешать тебе ее исполнить.

— Благодарю вас, дядя, — с чувством произнесла молодая девушка. — А теперь, пока я буду молиться на могиле моего отца, приведите мне вашу лошадь, чтобы я могла отправиться в путь немедленно.

Сын Крови удалился, ничего не сказав.

Девушка опустилась на колени у подножия креста.

Полчаса спустя, нежно простившись с доном Стефано, она вскочила на лошадь и помчалась в галоп по направлению к прериям.

Сын Крови провожал ее взглядом, пока она не скрылась во мраке, затем, в свою очередь, опустился на могилу и прошептал глухим голосом:

— Удастся ли ей?.. Кто знает! — прибавил он минуту спустя.

Он молился до рассвета.

При первых лучах солнца Сын Крови присоединился к своим товарищам и вместе с ними направился вслед за племянницей.