"Вольные стрелки" - читать интересную книгу автора (Эмар Густав)

Глава XXIV. ВЫСАДКА

Когда корвет и бриг стали на якорь, капитан Джонсон, переговорив с Эль-Альфересом, приказал, пригласить к себе капитана Родригеса и его офицеров.

Старый капитан, несмотря на всю деликатность обращения, с которой отнеслись к нему техасцы, не мог простить им способа, к которому они прибегли, чтобы овладеть корветом. Он сидел погруженный в печаль и на все вопросы, с которыми обращались к нему, отвечал презрительным молчанием или бурчал односложные слова.

Когда мексиканские офицеры собрались в кают-компании, капитан Джонсон вышел к ним и приветствовал их.

— Господин капитан и вы, господа офицеры флота мексиканской республики, — начал он, — я глубоко огорчен последним оборотом дела. Я хотел было немедленно возвратить всем вам свободу, но формальный отказ вашего капитана не служить в войсках, действующих против нас, в течение одного года, отказ, мотивы которого я вполне понимаю, заставляет меня, к моему великому огорчению, задержать вас в плену, по крайней мере на некоторое время. В остальном, senores caballeros, с вами будут поступать сообразно с вашим званием, все меры будут приняты к тому, чтобы сделать этот временный плен возможно менее суровым и заметным для вас.

Капитан и офицеры поклонились в знак признательности. Капитан Джонсон продолжал:

— Все ваши вещи будут перенесены на баркас, который я приказал спустить на воду, чтобы перевезти вас на берег. Ваша личная собственность не будет тронута. Если война имеет свои ужасные стороны, то я, по крайней мере, употреблю все силы, чтобы избавить вас от ее крайностей. Если теперь вас ничто не задерживает здесь, то вы можете идти готовиться к отправлению.

— Не будет ли, капитан, с нашей стороны нескромностью, — обратился к нему капитан Родригес, — спросить, в какое место решили вы отвезти нас?

— Нисколько, капитан. Вас отвезут в форт Пуэнте, где вы будете содержаться в плену до нового распоряжения.

— Как?! — в изумлении воскликнул старый моряк. — В форт Пуэнте?

— Да, — отвечал улыбаясь капитан Джонсон, — в форт Пуэнте, которым завладели некоторые из наших сторонников в то время, как я имел честь взять ваш прекрасный корвет, капитан.

Капитан Джонсон мог бы долго распространяться в этом духе; старый моряк чувствовал себя подавленным тем, что ему довелось услышать, он никак не мог привести своих мыслей в порядок. Наконец он так же, как и дон Хуан Мелендес за несколько миль от этого места, но почти в этот же момент, бессильно свесил голову на грудь, сделал знак своим офицерам и вместе с ними поднялся на палубу. Большая шлюпка с десятью гребцами покачивалась на волнах у трапа правого борта.

Капитан Родригес сошел в нее, за ним последовали его офицеры.

— Налегай на весла! — скомандовал Эль-Альферес, уже сидевший на корме, держась за руль.

Шлюпка отделилась и скоро исчезла в темноте. Несколько минут слышались мерные удары весел и стук уключин, но затем воцарилась мертвая тишина.

Отправив пленных мексиканских офицеров, капитан Джонсон отдал приказ мистеру Ловелу поднять якорь и выйти, обогнув мыс, в открытое море, а сам сошел вниз, в каюту.

Там его ожидал человек.

Это был наш старый знакомый, канадец Транкиль.

— Ну что? — спросил охотник.

— Отправились, славу Богу, — отвечал капитан, садясь.

— Так что мы теперь свободны?

— Вполне.

— Когда же мы произведем высадку?

— Сегодня ночью. Но верны ли ваши сведения?

— Я полагаю.

— Да наконец мы увидим, как следует поступать нам!

— О, если бы угодно было Господу послать нам успех в нашем предприятии!

— Будем надеяться. Как вы полагаете, берег охраняется?

— Я думаю, что охраняется. О вашем бриге оповещено все побережье.

— А не знаете ли вы, есть у мексиканцев здесь суда, кроме корвета, которым мы уже овладели, чтобы препятствовать высадке на берег?

— Кажется, у них есть еще три военных судна, но слабее корвета «Либертад».

— By God! Надо действовать с осторожностью! Но что бы ни случилось, я не покину в несчастье старого друга. У нас впереди есть еще три часа, усните, так как дело предстоит жаркое.

Транкиль усмехнулся при этом приглашении, но, чтобы угодить своему другу, который уже растянулся на койке и приготовился заснуть, он завернулся в свое сарапе, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Ночь, такая тихая и ясная с вечера, к полуночи стала походить на вчерашнюю. Небо заволокли черные грозовые облака, порывистый ветер застонал в снастях, валы, яростно пенясь, начали биться с пеной о борта брига. Бриг тяжело качался и шел, распустив лишь часть своих парусов.

Когда рулевой отбил два двойных удара, что означало десять часов, капитан Джонсон и Транкиль вышли на палубу.

Капитан был одет в шинель из толстого синего сукна, подпоясан кожаным поясом, на котором висела сабля и за который он заткнул два пистолета и абордажный топор. На плечи у него был накинут плащ, широкополая шляпа совершенно закрывала лицо.

Канадец был одет в свой обычный охотничий костюм, и только, в виду обстоятельств, к нему была прибавлена пара пистолетов.

Распоряжения капитана были исполнены с той точностью, которую мистер Ловел вносил во все, что относилось к службе. Бриг вновь принял боевой вид.

У трапа правого борта покачивался баркас с тридцатью гребцами, вооруженными с ног до головы и молча сидевшими, подняв весла кверху и готовясь по команде немедленно опустить их в воду. Уключины были обернуты тряпками, дабы не производить ни малейшего стука. Все меры были приняты, чтобы обмануть бдительность мексиканцев.

— Спасибо, ребята, — проговорил капитан, окинув довольным взглядом все приготовления, — все, плывем! А ты, отец, — обратился он к мистеру Ловелу, — будь настороже! Если в четыре часа утра, чуть забрезжит свет, мы не вернемся на бриг, снимайся и уходи в открытое море, не заботься более о нас, так как дольше ждать нас будет бесполезно, это значит, что мы попали в плен к мексиканцам, а оставаться здесь для брига весьма опасно. До свиданья! С Богом! Надеюсь, мы победим.

И с жаром пожав руку старого моряка, он сошел в баркас, сел на корму возле Транкиля, сошедшего раньше, взял руль и тихо проговорил:

— Налегай!

По этой команде швартовы были отданы, тридцать весел разом ударили по воде, и баркас понесся к берегу.

Когда он исчез в спустившемся тумане, мистер Ловел бросился со всех ног на корму, наклонился через борт и крикнул кому-то:

— Ты тут?

— Здесь! — сказал кто-то тихо из тьмы.

— Будь готов, — сказал помощник капитана и обратился к старому матросу, который сопровождал его. — Билл, ты понял, что я говорил тебе? Я надеюсь на тебя и доверяю тебе бриг.

— Будьте спокойны, будьте спокойны, мистер Ловел, — отвечал матрос.

— Ладно! Ребята, садись в шлюпку, садись как можно больше.

И сорок матросов, которые также были вооружены с ног до головы, спрыгнули один за другим со шкота и поместились в шлюпке, потихоньку приготовленной заранее мистером Ловелом, над которой он лично принял командование.

Он тотчас же отчалил и направился вслед за капитаном.

— Дружней, ребята, дружней налегай! — ободрял он гребцов и затем прибавил как бы про себя: — Чтоб я оставил моего малого одного против этих разбойников мексиканцев! Никогда! Они хитры и живо подстерегут его на берегу, крокодилово отродье!

Отчалив от брига, капитан Джонсон прошел мимо небольшой рыбачьей деревушки, выстроенной на мысу, огоньки которой чуть-чуть замелькали сквозь туман справа от него, оставил справа же широкую бухту и поплыл к следующему мысу, где он надеялся высадиться в полной безопасности.

Три четверти часа работали гребцы веслами, наконец черная линия неясно обрисовалась на горизонте по ходу баркаса.

Капитан приказал своим людям на минуту поднять весла, взял подзорную трубу и внимательно оглядел очертания берега.

Затем он сложил трубу о ладонь левой руки и приказал плыть вновь. Вдруг киль чиркнул по песку: они подошли к далеко выдававшейся в море отмели.

Оглядевшись кругом, экипаж выпрыгнул из баркаса, оставив при нем только одного человека, который тотчас же ушел в море, чтобы не быть захваченным.

Все было тихо, торжественная тишина царила на этом, по-видимому, пустынном берегу. Убедившись, что нечего бояться нападения, по крайней мере в ближайшие минуты, капитан спрятал своих людей за скалами, поднимавшимися за отмелью, и обратился к Транкилю:

— Ну, теперь ваша очередь, мы морские волки и на суше не умеем управляться.

— Ладно! — лаконично отвечал Транкиль.

Он выступил вперед, взял в одну руку пистолет, в другую топор и, останавливаясь по временам, оглядываясь кругом, чутко прислушиваясь к тысячам звуков, которые рождаются в ночной тишине, по-видимому, без всякой причины, осторожно стал продвигаться вперед.

Отойдя ярдов на пятьдесят от того места, где произведена была высадка, охотник остановился и принялся тихо насвистывать первые такты канадской песенки. Вдали раздалось ответное насвистывание, докончившее песенку.

Послышались приближающиеся шаги, и показался какой-то человек. Это был негр Квониам.

— Я здесь! — проговорил он. — А где ваши люди?

— Здесь, за скалой.

— Так пусть идут, нельзя терять ни минуты.

Транкиль дважды хлопнул в ладоши. Капитан и матросы приблизились к нему.

— Где же находится та девушка, которую мы собираемся освободить? — спросил капитан.

— На ранчо в двух милях отсюда, я проведу вас туда.

На минуту воцарилось молчание. Капитан оглядел статную фигуру негра, посмотрел в его открытое честное лицо, на его черные добрые глаза, светившиеся смелостью и преданностью, и внутренне спросил себя: «Неужели этот человек может оказаться предателем?»

Квониам, по-видимому, угадал его мысли, так как, фамильярно положив руку на плечо канадца, обратился к капитану:

— Если бы я имел намерение предать вас, то я бы уже сделал это… Положитесь на меня, капитан, я обязан жизнью Транкилю, я, можно сказать, присутствовал, когда появилась на свет та девушка, которую вы идете освобождать. Моя дружба и благодарность к Транкилю будут порукой моей верности. Вперед!

И, не говоря больше ни слова, он стал во главе отряда и направился по тропе, пролегавшей между высокими холмами. Скоро все исчезли за поворотом.

Оставим пока отряд капитана Джонсона с Транкилем и Квониамом продолжать свой путь и перенесемся в ранчо, куда они направлялись, в небольшую комнату, скромно, но удобно обставленную. В этой комнате находились двое — старик и молодая девушка. Они вели между собой беседу. Судя по возбужденному выражению их лиц, было видно, что разговор между ними шел чрезвычайно бурный. Это были Белый Охотник За Скальпами и Кармела.

Кармела полулежала на кушетке. Она была страшно бледна, худа, словно утомлена, воспаленные, красные глаза показывали, что она много и долго плакала.

Белый Охотник За Скальпами, одетый в великолепный мексиканский костюм, быстро ходил из угла в угол, гневно кусая свои седые усы и гремя тяжелыми серебряными шпорами.

— Берегись, Кармела! — заговорил он, круто останавливаясь перед девушкой. — Ты знаешь, что то, что сопротивляется мне, я ломаю. В последний раз спрашиваю тебя, скажешь ты или нет, что это за причина твоих постоянных отказов?

— Что же мне еще говорить? — печально отвечала Кармела.

— О! Она сведет меня с ума! — воскликнул Охотник За Скальпами, сжимая кулаки.

— Что же делать, — повторила Кармела.

— Ничего, ничего, — забормотал он, вновь начиная ходить. Через минуту он вновь остановился перед Кармелой. — Так ты ненавидишь меня, да? — подавленным голосом спросил он ее.

Кармела не отвечала ни слова, пожала плечами и отвернулась.

— Говори же! — настаивал он, схватив ее за руки и сжимая их со страшной силой.

Кармела освободила руки и с горечью проговорила:

— С тех пор как мы покинули прерии, вы довольствуетесь тем, что мучаете свои жертвы при помощи ваших рабов, лично не унижаясь до роли палача.

— А-а! — с яростью воскликнул Охотник За Скальпами.

— Слушайте! — продолжала Кармела. — Эта комедия надоела мне, пора с ней кончать. Я узнала вас теперь достаточно хорошо и поняла, что вы не остановитесь ни перед какой гнусностью, если я не подчинюсь вашей прихоти. Если вы сами требуете этого, то скажу вам откровенно, без утайки, что я думаю.

И поднявшись с кушетки и вперив в старика спокойный, вызывающий взор, она продолжала твердым, отчетливым голосом:

— Вы спрашиваете меня, ненавижу ли я вас? Нет, я вас не ненавижу — я вас презираю!

— Молчать, несчастная!

— Вы сами сказали, чтобы я говорила, и я не замолчу, прежде чем не выскажу всего! Да, я презираю вас, потому что вместо того, чтобы честно относиться к девушке, которую вы похитили у ее родителей и друзей, вы истязаете ее и сами стали ее палачом! Я презираю вас потому, что вы человек без души, без чести и совести! Вы старик, которому я годилась бы в дочери, а вы не краснеете предлагать мне из-за того, что я похожа на какую-то женщину, которую вы, без сомнения, убили, любить вас.

— Кармела!

— Я вас презираю, потому что вы не более, чем кровожадный зверь, которому из всех чувств доступно только одно — любовь к истязаниям и убийствам! Для вас не существует ничего святого. И если я настолько лишусь разума, что соглашусь на то, что вы требуете от меня, то вы заставите меня умереть от отчаяния, замучив меня ради своей прихоти!

— Берегись, Кармела! — закричал он в исступлении и сделал к ней два шага.

— Вы угрожаете, — продолжала она тем же звонким и ясным голосом. — Ах! Разве я не знаю, что все уже готово для моей казни! Зовите ваших клевретов, пусть они замучат меня! Но знайте, что никогда, слышите, никогда я не соглашусь по своей воле повиноваться вашим прихотям. Я вовсе не так уж покинута всеми, как вы думаете, у меня есть друзья, которые меня любят и которых я люблю. Так торопитесь! Кто знает, быть может, если вы не убьете меня сегодня, завтра я буду свободна!

— О! Это уж слишком, — не проговорил, а скорее прохрипел в исступлении Белый Охотник За Скальпами, — такая дерзость не может остаться безнаказанной. А-а, глупая девчонка, ты рассчитываешь на своих друзей! Но они далеко! — с ужасным смехом продолжал он. — Мы здесь в безопасности, пусть-ка Транкиль попытается узнать, где мы, и проникнуть сюда. Я сумею, слышишь ты, сумею заставить тебя подчиниться моей воле.

— Никогда! — воскликнула она в экстазе.

И бросившись к нему, она почти коснулась его и прибавила:

— Я не боюсь тебя, подлец, угрожающий беззащитной девушке!

— Эй, сюда! — заорал Белый Охотник За Скальпами и завыл, как ягуар.

В этот момент окно с треском распахнулось, и в нем появился Транкиль.

— Вы, кажется, звали меня, сеньор? — проговорил он спокойно, прыгнув в комнату и приближаясь к Белому Охотнику За Скальпами твердым, размеренным шагом.

— Мой отец, отец! — воскликнула бедная девушка, со слезами бросаясь к нему. — Это ты! Не сон ли это, или я с ума сошла?

Белый Охотник За Скальпами вне себя от изумления при совершенно неожиданном появлении канадца обвел вокруг себя диким взглядом, в нем еще не успела замолчать охватившая его за минуту до того ярость.

Канадец нежно поцеловал свою дочь и тихо положил ее на кушетку, так как она лишилась чувств от пережитого потрясения. Он резко обернулся к ужасному старику, который начал приходить в себя.

— Прошу извинить меня, сеньор, — вновь заговорил канадец с холодной вежливостью и хладнокровием, — я не предупредил вас о своем прибытии, но, вы знаете, я человек простой, да, к тому же, если бы я написал вам, то, по всей вероятности, вы не приняли бы меня. Поэтому я предпочел действовать прямее.

— Что же нужно вам, сеньор? — сухо отвечал Охотник За Скальпами.

— Позвольте мне заметить, что я считаю этот вопрос весьма странным с вашей стороны. Я просто хочу взять у вас обратно мою дочь, которую вы похитили.

— Вашу дочь? — насмешливо спросил старик.

— Мою дочь, да, сеньор.

— А можете ли вы доказать мне, что эта девушка — дочь ваша?

— Что означают эти слова?

— Они означают, что донья Кармела ваша дочь не более, чем моя, и что, следовательно, мы имеем на нее равные права и таким образом я не обязан вам отдавать ее, а вы не смеете ее требовать.

— Это крайне забавно! — проговорил канадец в сторону.

— А разве это не правда? — сказал Белый Охотник За Скальпами.

Транкиль иронически улыбнулся.

— Я думаю, что вы ошибаетесь, сеньор, самым странным образом, — заметил он невозмутимо.

— А-а!

— Выслушайте меня. Я не буду долго злоупотреблять вашим временем, которое, должно быть, очень драгоценно. Я простой лесной охотник, незнакомый со светскими обычаями и тонкостями цивилизации. Только я думаю, что человек, который ухаживал за ребенком с самой колыбели, постоянно заботился о нем и воспитывал с нежностью и любовью, которые ни на минуту не ослабевали, скорее может считаться отцом, чем тот, который дал ему жизнь, но затем покинул и более уже не заботился о нем. Вот, сеньор, на чем основываются права мои. Быть может, я ошибаюсь, но так как я не желаю ни выслушивать поучений, ни получать приказаний, то буду действовать как считаю нужным, не справляясь, будет ли это удобно для вас ил и нет. Кармела, дитя мое, идем, мы и так слишком здесь задержались.

Молодая девушка очнулась в это время и бросилась к Транкилю.

— Одну минуту, сеньор! — закричал Белый Охотник За Скальпами. — Вы сумели войти в этот дом, но неизвестно, как из него выйдете! — и схватив со стола два пистолета, он направил их на канадца и заорал:

— Ко мне! Люди! Сюда! Сюда!

Транкиль не тронулся с места, а только прицелился из карабина.

— Вы указываете мне прекрасный выход из дома, — спокойно заметил он.

Двенадцать рабов и мексиканских солдат ворвались в комнату.

— Ага! — продолжал кричать старик. — Ты теперь не уйдешь от меня, старый тигреро!

— Нет, — раздался сзади смелый голос, — еще не все кончено.

И вслед за этим в комнату проникли через окно, выбитое канадцем, матросы и капитан. Как ураган, бросились они вперед с ужасными криками.

Все смешалось, поднялся невообразимый хаос, огни погасли, рабы, по большей части безоружные, не зная числа нападающих, разбежались. Белый Охотник За Скальпами смешался с убегавшими и исчез.

Техасцы воспользовались замешательством своих врагов, очистили ранчо и отступили в полном порядке.

— Отец, — воскликнула молодая девушка, — я предчувствовала, что вы придете.

— Слава тебе, Боже! — воскликнул Транкиль, полный невыразимого счастья. — Наконец-то ты опять со мной, дитя мое!

— Не будем терять времени! Не будем терять времени! — убеждал капитан. — Нельзя быть уверенным, что через минуту нас не окружат силы во много раз многочисленнее наших.

По его приказу матросы, окружив молодую девушку и взяв ее на руки, быстрым шагом направились к берегу.

Вдали раздались звуки труб и барабанов, забившие тревогу. Уже можно было различить силуэты солдат, сбегавшихся отовсюду с очевидным намерением отрезать техасцам путь к отступлению.

Задыхаясь, напрягая последние силы, бежали матросы капитана Джонсона. Вдруг отряд, возглавляемый Белым Охотником За Скальпами, преградил им путь и бросился на них с криками:

— Бей их! Бей техасцев! бей! души их! дави!

— О Боже мой, Боже мой! — воскликнула Кармела в отчаянии, упав духом и с мольбой воздевая руки. — Боже мой! Ты покинул нас!

— Ребята, — начал капитан, обратившись к своим матросам, — теперь уж нечего думать о том, чтобы победить, нам осталось одно — умереть!

— Умрем с тобой, капитан! — отвечали в один голос матросы, выстраиваясь перед мексиканцами.

— Отец, — проговорила молодая девушка, — неужели вы допустите, чтобы я живая попала в руки этого кровожадного тигра.

— Нет, — отвечал Транкиль, целуя ее бледный мраморный лоб. — Возьми, дитя мое, мой кинжал.

— Благодарю! — проговорила она, беря кинжал, и глаза ее засверкали радостью. — О! Я теперь умру свободной!

Чтобы не дать окружить себя, техасцы стали спиной к отвесной скале и сомкнутым строем ожидали атаки мексиканцев.

— Сдавайтесь, собаки! — закричал Белый Охотник За Скальпами.

— Ты сам собака! — отвечал капитан Джонсон. — Разве люди, подобные нам, сдаются.

— Вперед! — с пеной у рта прохрипел Охотник За Скальпами. Мексиканцы бросились на неприятеля с неописуемой яростью. Разгорелась жестокая битва — тридцать человек бились против трехсот. Началось беспощадное избиение людей, никто не просил и не надеялся на пощаду. Техасцы были уверены, что падут все, и потому дрались как львы, дорогой ценой решившись продать свою жизнь.

Через двадцать минут, которые показались целой вечностью, из тридцати техасцев в живых осталось только двенадцать человек, восемнадцать пало. Остались капитан Джонсон, Транкиль, Квониам и девять матросов, совершавших чудеса храбрости.

— Наконец-то! — едва слышно, хрипя, проговорил Охотник За Скальпами, пробираясь, чтобы схватить Кармелу.

— Ну нет, подожди! — проговорил Транкиль, поражая его ударом топора.

Охотник За Скальпами увернулся от удара и отвечал на него своим мачете.

Транкиль упал на одно колено, у него была перебита бедренная кость.

— О! — воскликнул он в отчаянии. — Все погибло! Боже мой, все погибло!

Кармела поняла, что ей более не остается надежды, приставила кинжал к своей груди и спокойно проговорила:

— Ни шагу далее, или я сейчас паду мертвой.

Дикий зверь в человеческом образе против воли остановился на миг в нерешительности, устрашенный решимостью, засверкавшей в глазах молодой девушки, но тотчас же вновь овладел собой:

— Ну так что же, — закричал он, — лишь бы не досталась ты никому!

И он кинулся к ней с диким воплем. Вне себя от ужаса из-за опасности, которой подвергалась его дочь, охотник собрал последние силы и, сделав над собой нечеловеческое усилие, поднялся и с угрожающим видом стал перед своим врагом.

Они обменялись уничтожающими взглядами и сразу бросились друг на друга.

Кармела, почти мертвая от ужаса, без чувств упала между врагами. Ни тот ни другой не перешагнули через ее тело, но со зловещим звуком скрестили над ним свои мачете.

К несчастью, Транкиль, ослабевший от раны, не мог, несмотря на всю свою неукротимую храбрость, держаться долго, и эта ожесточенная борьба могла только на несколько минут оттянуть катастрофу, которую ему так хотелось устранить. Он понял это и, не переставая с необычайной ловкостью отражать удары, наносимые его противником, беспокойно оглянулся кругом. Квониам бился рядом, как лев.

— Друг, — крикнул он прерывающимся голосом. — Во имя всего самого дорогого для тебя спаси ее, спаси Кармелу!

— А как же вы? — спросил негр.

— Эх! — отвечал охотник. — Я-то… все равно, что… со мной будет, лишь бы она… она избежала… этого зверя… и была бы… счастлива!

Квониам колебался: чувство невыразимой скорби омрачило его лицо. Но когда канадец взглянул на него еще раз, когда он прочел в этом взгляде выражение крайнего отчаяния, он решился наконец уступить его желанию, опустил свой томагавк, до самой рукоятки мокрый от крови, которая каплями струилась с него на землю, и наклонился над девушкой.

Но Кармела вдруг, словно львица, поднялась одним прыжком, глаза ее горели безумным огнем.

— Пусти, оставь меня! — воскликнула она. — Он за меня хочет умереть, я не расстанусь с ним.

И она стала рядом с тем, кого она считала, с тех пор как помнила себя, отцом.

При этом движении оба врага подались на шаг назад и опустили свои мачете. Это было одно мгновение, а затем они, как бы сговорившись, вновь бросились друг на друга.

Техасцы и мексиканцы также с новой яростью кинулись одни на других, и вновь закипела было затихшая схватка.