"Курумилла" - читать интересную книгу автора (Эмар Густав)

ГЛАВА VI. Возмездие

Враги мгновенно приготовились к поединку. Не прошло и нескольких секунд, как вождь неожиданно заставил свою лошадь сделать прыжок вперед. Граф ждал его, не трогаясь с места. Когда индеец приблизился к нему почти вплотную, Луи движением быстрым, как мысль, схватил лошадь вождя за ноздри, та с жалобным ржанием поднялась на дыбы, но граф с поразительной ловкостью и проворством успел вонзить свою шпагу в горло индейца. Поднятая кверху рука вождя сразу опустилась, глаза его широко раскрылись, и целый поток крови хлынул из раны. Микскоатцин слабо вскрикнул и скатился на землю, корчась в предсмертных судорогах.

Граф встал ногой на грудь индейца и пригвоздил его к земле.

Затем, обернувшись к товарищам, Луи громко скомандовал:

— Вперед, вперед!

Авантюристы ответили торжествующим «ура» и снова ринулись на краснокожих.

Но те уже не дожидались нападения.

Смерть Микскоатцина, одного из самых уважаемых и славных вождей их племени, как громом поразила индейцев, страшная паника овладела ими, и они бросились искать спасения в беспорядочном бегстве.

Тогда началась настоящая охота на людей со всеми ее отвратительными и ужасными подробностями.

Читатель уже знает, что индейцы были окружены, всякое отступление сделалось для них немыслимым.

Авантюристы, ожесточенные продолжительной борьбой, которую им пришлось выдержать, безжалостно избивали побежденных врагов, тщетно взывавших к богам.

Вне себя от ужаса индейцы метались в разные стороны и гибли от острых клинков и ружейных выстрелов или под копытами лошадей. Животные, не уступая в ярости своим хозяевам и опьяненные острым запахом крови, бешено топтали краснокожих.

Скоро центр рокового круга заполнился целой горой трупов, и круг этот все более и более сужался.

Лишившись последних сил, несчастные краснокожие побросали оружие и, скрестив руки на груди, тесно прижались друг к другу. Они отказывались от дальнейшей борьбы и с мрачным отчаянием, бесстрастно, как свойственно их расе, ожидали смерти.

Граф уже давно хотел положить конец этой ужасной резне, но французы, упоенные победой, даже не слыхали его голоса, заглушаемого шумом битвы.

Между тем победители остановились сами, охваченные невольным удивлением при виде стоического поведения своих врагов, которые с презрением отказывались просить пощады и предпочитали умереть, не проявляя ни слабости, ни напускного геройства.

У французов рыцарский характер, всякий благородный поступок, всякий благородный порыв находят отклик в их сердцах.

Они остановились и, обменявшись красноречивыми взглядами, опустили оружие.

Видя, как в сердцах авантюристов просыпается сострадание, граф понял, что наступил самый удобный момент для прекращения резни. Он быстро вышел вперед и высоко поднял свою шпагу, обагренную кровью.

— Стойте, друзья! — вскричал он. — Пора прекратить это избиение, мы солдаты, а не палачи, предоставим все низости мексиканцам, а сами останемся тем, чем создала нас природа — будем храбры и сострадательны, пощадим этих несчастных.

— Пощада! Пощада! — вскричали французы, потрясая над головами оружием.

В этот момент из-за густых облаков тумана блеснули яркие лучи восходящего солнца. Поле битвы, еще дымившееся от последних ружейных выстрелов, представляло собой величественное, но в то же время ужасное зрелище: среди множества трупов стояла кучка безоружных людей, которые с вызывающим видом смотрели в лицо врагам, обагренным кровью и почерневшим от порохового дыма.

Граф вложил шпагу в ножны и медленно приблизился к индейцам, которые с беспокойством встретили это движение. Они не догадывались об истинных намерениях графа.

Индейцы не знают пощады, сострадание им незнакомо. В прериях действует только один закон — горе побежденным. Краснокожие безжалостно применяют этот закон к своим врагам, не слушая их молений о пощаде.

Авантюристы опустили ружья к ноге и сейчас же забыли все счеты с неприятелем. Они принялись беспечно смеяться, и между ними завязалась оживленная беседа.

Валентин и Курумилла подошли к графу.

— Что ты хочешь делать? — спросил охотник.

— Неужели ты не догадался? — спросил Луи. — Я хочу их пощадить.

— Всех?

— Разумеется, — удивленно заметил граф.

— Значит, ты их прощаешь?

— Да, я хочу возвратить им свободу. Разве ты считаешь это неуместным?

— Может быть.

— Так объяснись.

— Прощая индейцев, ты поступаешь отлично. Они разнесут об этом славу по своим племенам и уж, конечно, не забудут сурового урока, полученного ими сегодня ночью.

— Ну и что же?

— Но, — продолжал охотник, — среди пленных находятся не одни только индейцы.

— ?!

— Среди них есть переодетые мексиканцы.

— Ты уверен?

— Я получил предупреждение от командира всадников, с помощью которых мне удалось помочь тебе нанести такой сильный удар.

— Но разве эти твои всадники не апачи?

— Ошибаешься, друг мой, это белые и притом сивикос, то есть люди, нанятые землевладельцами для защиты от IndiosBravos. Видишь, как благородно исполняют они свой долг, но не удивляйся, ведь таковы местные нравы.

Луи задумался.

— Твои слова очень меня смущают, — пробормотал он.

— Почему же? — беспечно возразил охотник. — Все очень просто, но вопрос не о всадниках, теперь они совершенно в стороне.

— Но я должен, по крайней мере, их поблагодарить.

— Они в этом не нуждаются, да и я тоже, займемся лучше пленными.

— Ты сказал, что среди них есть белые?

— Вне всякого сомнения.

— Но как их отличить?

— Курумилла сумеет это сделать.

— Твои замечания меня удивляют. С какой стати белым вступать в союз с нашими врагами?

— Скоро узнаем.

Они подошли к пленным.

Валентин сделал знак Курумилле. Вождь приблизился к индейцам и стал их внимательно рассматривать одного за другим. Граф и охотник с интересом следили за его действиями.

Арауканский вождь сохранял свое обычное хладнокровие и угрюмый вид. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

При виде этого безмолвного и безоружного человека, который старался проникнуть острым взглядом в самые мысли каждого пленника, индейцы невольно задрожали.

Курумилла положил свой палец на грудь одного из пленных.

— Первый, — заметил он, отходя к следующим.

— Выйдите вперед! — приказал Валентин отмеченному краснокожему.

Тот повиновался.

Курумилла осмотрел всех пленных и указал еще на девять человек.

— Больше нет никого? — спросил Валентин.

— Нет, — ответил индейский вождь.

— Разоружите их и свяжите хорошенько, — приказал граф.

Приказ немедленно исполнили. Потом Луи подошел к апачам.

— Пусть мои братья возьмут свое оружие и снова сядут на лошадей, — сказал он им, — они храбрые воины, бледнолицые видели их мужество и отдают ему дань уважения, мои братья вернутся в свои атепетли6 и расскажут своим старикам и гадателям, что победившие их белые не похожи на жестоких мексиканцев, что они желают установить с апачами прочный мир.

Из толпы выделился один индеец, который сделал два шага вперед, и с достоинством кланяясь графу, сказал:

— Храброе сердце — великий воин, во время битвы он похож на ягуара, но после победы он превращается в антилопу. Слова, сказанные им, внушены ему Великим Духом, Ваконда его любит. Мексиканцы обманули мое племя, а Храброе Сердце благороден, он простил индейцев. Отныне между апачами и воинами Храброго Сердца да будет вечная дружба.

Согласно своему обычаю краснокожие окрестили дона Луи поэтическим именем Храброе Сердце.

После этого между вождем индейцев, которого звали Белым Бизоном, и авантюристами произошел обмен подарками.

Индейцам возвратили лошадей и оружие, и пленники, получив свободу, двинулись в путь.

Когда они исчезли в лесу, Эль-Бюитр скомандовал что-то своим всадникам, и те, в свою очередь, удалились вслед за вождем.

Дон Луи хотел было остановить этот отряд, принесший столько пользы во время сражения, но Валентин помешал ему.

— Пусть уезжают, — сказал он, — тебе незачем иметь с ними никаких дел.

Луи не стал настаивать.

— А теперь, — продолжал Валентин, — нам следует окончить начатое.

Граф немедленно отдал приказ похоронить убитых и перевязать раненых.

Французы понесли серьезные потери, у них было десять убитых и несколько раненых, правда, не все раны оказались смертельны, но победа обошлась довольно дорого, это служило дурным предзнаменованием.

Спустя часа два вся рота по сигналу рожка собралась на площадке. Посередине поставили большой стол, за которым торжественно разместились дон Луи, Валентин и три офицера. Перед ними лежали различные бумаги и документы.

Дон Корнелио в качестве секретаря расположился за столом поменьше.

Граф созвал товарищей и в присутствии всех организовал военный суд под своим председательством, чтобы судить пленников, захваченных во время битвы.

Когда все было устроено, дон Луи поднялся с места и среди глубочайшей тишины отдал приказ:

— Пусть приведут сюда пленных!

Перед судом появились люди, на которых указал Курумилла. Они пришли под конвоем целого отряда авантюристов. С них сняли веревки; хотя они и носили апачский костюм, их заставили смыть с себя краску и уничтожить все украшения на теле.

Пленники не обнаруживали ни малейшего раскаяния, но, видимо, были недовольны, что их так пристально разглядывают.

— Приведите последнего пленника! — приказал дон Луи. При этих словах графа авантюристы удивленно посмотрели друг на друга, не понимая — все девять мексиканских пленников были уже налицо.

Но через минуту удивление перешло в гнев, и по рядам авантюристов, подобно электрической искре, пробежал глухой ропот.

Перед судом предстал полковник Флорес, он был безоружен и шел с обнаженной головой, но вызывающее выражение злобного лица бросало дерзкий вызов всем окружающим.

Его сопровождал Курумилла.

По знаку графа воцарилась тишина.

— Что это значит? — высокомерно спросил полковник. Дон Луи не позволил ему продолжать.

— Молчать! — твердо произнес он, пристально глядя на предателя.

Полковник покраснел и сейчас же умолк.

— Братья и товарищи, — начал дон Луи, — к несчастью, обстоятельства сложились очень неблагоприятно. Со всех сторон нас окружает измена, мексиканцы пустили в ход целую систему обманов и завели наш отряд в эту пустыню, где мы брошены на произвол судьбы, помощи ждать неоткуда и приходится рассчитывать только на собственные силы. Вчера генерал дон Себастьян Гверреро, видя, что его бесчестные планы почти удались, сбросил с себя маску. Он объявил нас вне покровительства закона и заклеймил позорным именем разбойников. Через два часа после его отъезда на нас напали индейцы — враги приняли все меры, ничто не могло им помешать. Но Бог хранил нас и снова спас. Теперь же я вам открою, кто был правой рукой генерала и подготовил измену, жертвами которой мы едва не стали. Это был не кто иной, — сказал граф, презрительно указывая пальцем на полковника Флореса, — не кто иной, как тот презренный человек, который присоединился к нам после прибытия в Гуаймас, не покидал нас ни на одну минуту и притворялся защитником наших интересов против злодейского коварства врагов. Мы считали его братом и питали к нему самую нежную дружбу. Он присвоил себе звание полковника и назвался Франциско Флоресом, но в действительности предатель — метис, получивший прозвище Эль-Гарручоло и состоявший помощником Эль-Бюитра — бандита, который держит в страхе всю Мексику. Посмотрите, как этот жалкий человек дрожит, сознавая, что настал час возмездия.

Граф сказал правду — дерзость покинула бандита, и все его существо выражало только животный страх.

— Вот какими людьми, — продолжал граф, — окружил нас неприятель в своих целях. После всего они еще имеют дерзость называть нас разбойниками. Но пусть будет так — мы принимаем на себя это имя и будем судить бандитов, попавших в наши руки, по простому разбойничьему закону.

Авантюристы встретили слова командира горячими аплодисментами. Все сознавали правоту его рассуждений, в их критическом положении не оставалось ничего другого, как согласиться на предложение графа. Сострадание было бы постыдной слабостью, они могли спасти себя только такими действиями, которые навели бы ужас на их врагов.

Граф опустился на свое место.

— Дон Корнелио, — сказал он, — прочтите обвиняемому те пункты, по которым он привлекается к суду.

Испанец встал и прочел длинный обвинительный акт. В качестве улик к акту было приложено множество писем, написанных самим доном Франциско, а также присланных на его имя другими лицами, как например, генералом Гверреро. Переписка служила неопровержимым доказательством измены полковника. Дон Корнелио закончил речь рассказом о свидании между доном Франциско, Эль-Бюитром и вождем апачей, происходившем накануне сражения. Авантюристы выслушали длинный перечень преступлений и измен в глубоком молчании.

— Признаете ли вы себя виновным в тех преступлениях, которые вам приписываются?

Бандит поднял голову, судьба его была решена, и он презрительно пожал плечами.

— Зачем же я стану отрицать, если все это совершенно справедливо, — ответил он.

— Значит, вы сознаетесь в том, что изменяли нам с самой первой минуты нашего знакомства?

— Черт возьми, — насмешливо произнес обвиняемый, — вы ошибаетесь, senor conde, я изменил вам гораздо раньше нашей первой встречи.

Слыша такое циничное заявление, все присутствующие возмутились.

— Вас это удивляет? — нахально спросил бандит. — Но что же тут странного? Я нахожу свое поведение совершенно естественным. Кем представляетесь вы, иностранцы, в глазах коренных жителей Мексики? Вы просто кровопийцы, проникающие в нашу страну высасывать из нее лучшие ее соки, вы расхищаете наши богатства, смеетесь над нашим невежеством, презираете наши нравы и обычаи и хотите навязать нам свою европейскую цивилизацию. Зачем вам все это нужно? По какому праву вы захватываете в свои руки то, что нам дорого? Вы не что иное, как дикие звери, против которых все средства считаются дозволенными. Мы бессильны против вас в открытом бою и поэтому предпочитаем действовать из-за угла, честно поступать мы не можем и должны пользоваться ложью и изменой. Кто в этом виноват? И кто прав? Кто решится стать судьей между нами? Никто. Я попал в ваши руки, вы меня убьете — отлично! Вы можете казнить меня, но не осудить, потому что никто не давал вам полномочий выступать в качестве судей. Что вам от меня теперь нужно? Действуйте по своему усмотрению, мне все равно. Что посеешь, то и пожнешь. Так и я пожинаю теперь плоды своих трудов. Это вполне справедливо. Я должен умереть? Ну что же… Смерть мною заслужена, но вы не имеете никакого права меня оскорблять, а ваш приговор будет убийством, я это утверждаю.

С этими словами он гордо скрестил руки на груди и уверенно взглянул прямо в лицо всем присутствующим.

Авантюристов удивила такая дикая решительность этого человека с лисьими манерами, который так откровенно рассказал, в чем состояла его истинная роль. Бандит вырос в их глазах на целую голову, он даже внушил к себе некоторую симпатию — для храбрецов смелость и отвага стоят на первом месте в ряду всех добродетелей.

— Значит, вы не хотите оправдываться, — печально спросил Луи.

— Оправдываться? — ответил удивленный бандит. — Разве можно оправдываться в исполнении своего долга. Нет, ведь я продолжал бы поступать точно так же, если бы мне не помешали. Кроме того, стараясь себя защитить, я признал бы компетентность вашего суда, которую отрицаю. Постарайтесь поскорее довести до конца всю эту процедуру. Так будет гораздо лучше и для меня, и для вас.

Граф встал, снял шляпу и обратился к авантюристам.

— Братья и товарищи, — торжественно проговорил он, — ваша совесть должна решить, виновен ли этот человек.

— Да! — глухо отвечали авантюристы в один голос.

— Какого наказания он заслуживает? — продолжал граф.

— Смерти! — снова ответили авантюристы. Затем граф обратился к полковнику.

— Дон Франциско Флорес или Эль-Гарручоло, — сказал он мексиканцу, — вы приговорены к смертной казни.

— Благодарю, — ответил тот с вежливым поклоном.

— Но, — продолжал граф, — так как вы осуждены за измену, то будете расстреляны в спину, подобно всем предателям. Не желая запятнать в вашем лице чести мексиканской армии, мы вас разжалуем и затем немедленно приведем приговор в исполнение.

Бандит пожал плечами.

— Мне все равно, — сказал он.

По знаку графа из рядов авантюристов вышел младший офицер и началось разжалование.

Эль-Гарручоло хладнокровно выдержал это ужасное унижение. Бандит одержал в нем верх над кабальеро, и он сумел доказать, что не ставит свою честь ни во что.

Когда младший офицер вернулся на свое место в ряду, граф обратился к приговоренному:

— Даем вам пять минут, чтобы приготовиться к смерти, пусть Бог смилостивится над вами. От людей вам ждать более нечего.

Бандит нервно рассмеялся.

— Вы с ума сошли, — вскричал он, — какое мне дело до Бога, если он и существует! Черт возьми! Я лучше обращусь к самому дьяволу, во власть которого должен теперь попасть, если только монахи говорят правду.

Авантюристы с ужасом прислушивались к этим богохульствам.

Но Эль-Гарручоло был вне себя.

— У меня только одна просьба, — произнес он.

— Говорите, — с отвращением сказал граф.

— На шее у меня надет на стальной цепочке маленький мешочек с мощами — им благословила меня мать, надеясь, что он принесет счастье. Я носил эту ладанку почти с самого дня моего рождения. Мне хочется, чтобы меня зарыли вместе с этим мешочком — быть может, он принесет мне счастье там, куда я направляюсь.

— Ваше желание будет исполнено, — ответил граф.

— Спасибо, — поблагодарил бандит, довольный разрешением.

В характере мексиканцев есть одна странная аномалия: этот народ страдает крайним суеверием и в то же время лишен истинной веры. Это легко объясняется недавним рабским состоянием народа и быстрым освобождением из-под неволи. Мексиканцы не успели забыть прежних предрассудков и усвоить новые понятия.

По приказанию графа из рядов авантюристов вышло восемь человек. Бандит стал на колени спиной к исполнителям казни.

— Целься! Пли!

Эль-Гарручоло был расстрелян в спину и упал, не издав ни единого возгласа, он умер сразу. Труп мексиканца завернули в сарапе.

— А теперь, — холодно сказал дон Луи, — перейдем к другим.

К столу подвели девять пленников, они дрожали, быстрый суд авантюристов навел на них ужас.

Вдруг неподалеку от места казни послышался страшный шум, можно было различить крики и проклятия. Скоро показались две женщины, сидевшие верхом на великолепных лошадях. Они галопом подъехали к судейскому столу и остановились.

Это оказались донья Анжела и ее камеристка Виоланта.

Волосы Анжелы были растрепаны, лицо возбуждено от быстрой езды, глаза метали молнии.

Она неподвижно стояла посреди толпы, удивленной ее внезапным появлением. Гордо подняв голову, она обратилась к авантюристам, пораженным ее смелостью и красотой.

— Слушайте! — громко воскликнула она. — Я, донья Анжела Гверреро, дочь губернатора штата Соноры, явилась сюда выразить свой протест против изменнической политики моего отца, жертвами которой вы стали. Дон Луи, вождь французских разбойников, я люблю тебя. Хочешь ты стать моим мужем?

Гром аплодисментов покрыл эту странную речь, произнесенную с необычайным воодушевлением.

Дон Луи медленно подошел к молодой девушке, точно очарованный и ослепленный ее взглядом.

— Иди к нам, — сказал он ей, — иди к нам ты, которая не боится породниться с несчастьем.

Девушка радостно вскрикнула, бросила поводья, прыгнула вперед, как пантера, и упала в объятия графа, который страстно прижал ее к своей груди.

Спустя минуту он поднял голову и, все еще держа любимую в объятиях, гордо оглянулся вокруг.

— Она стала женой разбойника, братья, полюбите ее, как сестру, она будет нашим ангелом-хранителем!

Трудно представить себе восторг, охвативший авантюристов. Странная сцена, происшедшая на их глазах, казалась им чудом, сном.

Граф обратился к пленным, которые, дрожа, ожидали решения своей участи.

— Ступайте, — сказал он им, — ступайте и расскажите обо всем, что видели. Донья Анжела дарует вам свободу.

Пленники быстро исчезли, благословляя судьбу. Бедняги, увидя смерть полковника, думали, что и их настигнет тот же конец.

Валентин подошел к молодой девушке.

— Вы просто ангел, — тихо сказал он, — твердо ли ваше решение?

— Я останусь верна ему до могилы, — ответила та с лихорадочным возбуждением.