"Карденио" - читать интересную книгу автора (Эмар Густав)

Глава II

Пономарь отсутствовал несколько минут.

– Что там? – обратился к нему аббат, когда тот снова появился в дверях.

– Это Карденио Бартас, отец мой, – ответил Фраскито, – сын старого Бартаса с Пруда Койотов.

– Верно, у них что-то стряслось, если старый Мельхиор решился в такую погоду отправить сына в дорогу.

– Бедняга в таком ужасном виде, он промок до костей.

– Так почему же ты сразу не проводил его сюда?

– Он, отец мой, привязывает лошадей.

– Лошадей? Разве их несколько?

– Две! На одной он ехал, а другую вел в поводу.

– Понимаю. Ты распорядился поставить их в конюшню?

– Да, отец мой.

– А теперь иди и поскорее приведи его сюда. Фраскито со всех ног бросился исполнять приказание аббата.

Оставшись один, священник подошел к шкафу и вынул оттуда тарелку, стакан, закупоренную бутылку красного вина, хлеб, от которого отрезал большой ломоть. Затем, положив остаток хлеба обратно в шкаф, достал кусок жареной дичи, кринку молока и овечий сыр. Он покрыл стол белой скатертью, расставил на нем все необходимое для ужина, который был несравненно роскошнее его собственной скудной трапезы. Потом он закрыл шкаф и придвинул к столу вместо простой деревянной скамьи, служившей сиденьем ему самому, стул.

Едва только миссионер закончил свои приготовления, простые на первый взгляд, но на самом деле слишком необычные для бедного пастора, как дверь отворилась и вошел молодой человек, сопровождаемый пономарем.

Фраскито сказал правду: несчастный насквозь промок, с его одежды стекали ручейки воды, образуя на полу лужи.

– Простите, сеньор падре… – сказал юноша сконфуженно. Священник не дал ему закончить.

– Прежде всего, сын мой, поскорее переоденься. Несмотря на сопротивление молодого человека, аббат заставил его переодеться, деятельно помогая ему.

– Ну, вот и прекрасно! – весело сказал аббат, когда переодевание было окончено. – А теперь, Фраскито, поскорее развесь его платье перед самым огнем, чтобы оно могло быстрее высохнуть.

Пономарь живо собрал мокрую одежду и вышел из комнаты.

– В котором часу, сын мой, ты выехал из дома? – спросил, оставшись наедине со своим юным гостем, аббат.

– За час до заката солнца, сеньор падре!

– Значит, ты не успел поужинать дома и теперь, должно быть, очень голоден. В твои лета у всех великолепный аппетит. Садись скорее к столу и ешь. За ужином ты расскажешь мне, какие важные причины заставили тебя в столь ужасную погоду проехать четыре лье по нашим почти непроходимым дорогам.

– Право же, сеньор падре, вы слишком добры. Не знаю как вас я…

– Ну-ну! Скорей садись. Я и слушать тебя не стану до тех пор, пока ты не примешься за еду!

Делать нечего – юноша повиновался. Впрочем, ему это было не особенно трудно, так как он действительно был страшно голоден. Кроме того, он знал, что аббат сдержит слово и не станет слушать, пока он не исполнит его пожелание.

Итак, Карденио принялся за ужин, а мы воспользуемся этим обстоятельством, чтобы обрисовать его портрет, поскольку он – главное действующее лицо нашего повествования.

Карденио Бартасу было семнадцать лет, хотя выглядел он по крайней мере тремя годами старше. Высокого роста, прекрасно сложенный, с тонкими и благородными чертами загорелого лица, он, несомненно, был истинным испанцем старинного андалузского корня. Может быть, с легкой примесью мавританской крови, но без американской добавки. Невысокий лоб, большие, полные огня черные глаза, пунцовые губы, нос с небольшой горбинкой, энергично обрисованный подбородок, черные как смоль, вьющиеся волосы, ниспадавшие на мускулистую шею, – все вместе придавало его наружности сходство с античным Антиноем.

Предки Бартасов были кристианос вьехос, то есть прирожденные испанцы. Один из них, по имени Мельхиор Бартас, был офицером и принимал участие в полной приключений экспедиции Фернандо Кортеса.

Никому во всем Техасе не было известно, какие удары судьбы низвели эту когда-то богатую и могущественную семью, бывшую в родстве почти со всеми знатными домами Мексики и Испании, на ту ступень нищеты, которая принудила ее удалиться или, вернее, найти приют на диких окраинах Техаса.

Если причиной была какая-нибудь тайна, которая могла навлечь на семью позор, то все ее члены умели так свято ее хранить, что до сих пор никому из посторонних не удалось в нее проникнуть. Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как дон Мельхиор Бартас с семьей из десяти человек прибыл в Галвестон на английском судне. Причем капитан последнего рассказывал, что он нашел их среди моря на полуразрушенном бурей и покинутом экипажем корабле. И ему не удалось узнать ни названия, ни происхождения этого корабля. Говорил ли капитан правду или то была обычная басня, которую он рассказывал с традиционной британской сдержанностью, – этого никто не знал.

Тотчас по высадке на берег дон Мельхиор отправился к мексиканскому губернатору. Что было предметом их продолжительной беседы – осталось неизвестным. Но дон Бартас и вся его семья, разместившись в губернаторском доме, провели там десять дней, причем им оказывались всевозможные знаки внимания.

Семья эта в то время состояла из самого дона Мельхиора Бартаса, которому было около сорока лет, его жены доньи Хуаны, прелестной, кроткой, болезненного вида двадцатилетней женщины, его сына Карденио, которому было лет пять, и грудной шести– или восьмимесячной девочки, которую мать кормила сама. Остальные шестеро были мексиканцами – безгранично преданные своим господам слуги.

Спустя дней десять-двенадцать по прибытии в Галвестон дон Мельхиор нанял двенадцать проводников, прихватил несколько быков и баранов, загрузил четыре повозки всем необходимым для разработки плантации и двинулся в дебри Техаса. Несколько мулов, сопровождаемых погонщиками, были навьючены какими-то таинственными предметами, назначение которых трудно было разгадать.

Караван двигался к фронтиру [3] короткими переходами; ему потребовалось более месяца для достижения цели. Наконец, не доходя двух лье до индейской территории, дон Мельхиор остановился, расположился лагерем и тотчас же принялся по всем правилам закладывать плантации.

Прошло несколько лет. Любопытство, вызванное прибытием в Техас дона Бартаса, давно улеглось, и о нем совершенно забыли.

Карденио вырос, сделался молодым человеком, и отец его, изрядно состарившийся, поручил ему управление плантациями, которые все расширялись и стали приносить немалый доход. Деятельный не по годам Карденио вполне оправдывал доверие, оказанное ему отцом.

Старый колонист, нелюдимый и мрачный, не завел близкого знакомства ни с одним из соседей плантаторов, ближайшие из которых жили на расстоянии шести-восьми лье.

Таковы были обстоятельства жизни этой семьи к тому времени, когда случай свел нас с главным героем нашего повествования.

Миссионер расположился за столом рядом с молодым человеком, ласково смотрел на него и каждый раз, когда Карденио из вежливости прерывал ужин, снова заставлял его приняться за еду.

Наконец, когда наш герой утолил голод, аббат напил ему стакан вина и заметил дружеским тоном:

– Дитя мое, а теперь выпей этот стакан. Очень полезно при сильной усталости. Потом помолишься и поговорим.

Молодой человек послушно выпил, произнес короткую молитву и только после этого обратился к священнику:

– Вы действительно святой человек, отец мой. Почему не все священники похожи на вас?

– Тсс, дитя мое, – проговорил с кроткой улыбкой священник. – Не будем худо говорить о служителях Бога. Лучше пожалеем тех, кто не исполняет своих обязанностей. Но судить их не станем: один Господь на то имеет право. А теперь, – продолжал священник, – объясни мне причину своего приезда.

– Отец мой, – начал молодой человек, – сегодня случилось несчастье: когда моя сестра Флора утром играла в саду, она хотела сорвать цветок, и вдруг ее ужалила ядовитая змея, которая спала под листьями.

– Боже милостивый! – воскликнул миссионер. – Неужели милое дитя в опасности?

– Да, к несчастью, отец мой. Когда я вернулся с пастбища, – а это было около половины пятого – моей сестре, несмотря на принятые меры, было уже очень плохо. Отец с горя почти потерял сознание. Он не отходит от постели Флоры и беспрестанно шепчет: «Боже мой, Боже мой! » Мать в отчаянии. Когда я вошел в комнату и Флора увидела меня, она сказала мне: «Карденио, мой дорогой брат, поезжай скорее за добрым отцом Мигуэлем. Господь любит его, и он меня спасет. Родители утешатся, когда Бог вернет им дочь». Я бросился вон из дома. Ее слова казались мне голосом свыше. И хотя ураган уже начинался и обещал стать ужасным, я вскочил на лошадь, которая еще не была расседлана, другую схватил за повод и поскакал, повторяя вслух: «Флора права, отец Мигуэль ее спасет». И вот я здесь, сеньор падре. Во имя Бога, спасите моего отца и мою мать от отчаяния, спасите мою сестру!

– Несчастное дитя! – с волнением проговорил священник. – Что могу сделать я, ничтожное создание? Один Бог может совершить чудо, которого ты у меня просишь. Во всяком случае, я исполню свой долг и отправлюсь на призыв умирающей. Встань, Карденио! Ты – храбрый юноша, и я готов следовать за тобой!

– Увы, мой отец, как пустимся мы в дорогу, если ураган свирепствует с такой силой?

– Ничего, сын мой.

– Падре, чтобы добраться сюда, мне пришлось преодолевать смертельные опасности. Реки разлились, превратившись в бушующие потоки. Они несут в грязных волнах вырванные с корнем сломанные деревья.

– Так ты колеблешься, дитя мое, тебе не хватает веры?

– Нет, отец мой, я не колеблюсь, и мое сердце полно веры. Но в такое время начать путешествие – значит идти навстречу верной и ужасной смерти!

Миссионер встал и вдруг словно преобразился. Глаза его сверкали, бледное лицо сияло.

– Зачем же ты здесь, – произнес он громовым голосом, – если у тебя нет ни решимости, ни веры? Или ты сомневаешься в Божьем могуществе? Ты сам сказал, что ждешь чуда! Неужели Богу труднее исполнить два, чем одно? Господь всемогущ, пути его неисповедимы; если он помог тебе добраться сюда, это значит – он хочет спасения твоей сестры. Если она умрет, ты – запомни это хорошенько, Карденио, – один ты будешь ее убийцей!

– О, мой отец, – в отчаянии воскликнул юноша, – не говорите так, заклинаю вас. Убить сестру, мою дорогую Флору! Отец мой, вы сведете меня с ума! Я, видимо, еще ребенок, который не понимает, какие произносит слова. Едемте, отец мой, я готов следовать за вами. Конечно, Бог спасет сестру и приведет нас к ней целыми и невредимыми. Что нам ураган, если Бог с нами!

– Хорошо, хорошо, дитя мое, – проговорил кротко священник, – теперь ты говоришь как мужчина и христианин. Кстати, – добавил он, прислушавшись, – кажется, буря стихает. Вот – и раскаты грома тише, и ветер не так воет, и дождь больше не льет с такой остервенелой силой. Бог услышал твою молитву, сын мой! У нас ведь есть вера, и теперь нам нужна только храбрость. Да будет благословенно имя Господне! Да исполнится его святая воля! Аминь! – тихо прошептал священник.

Воцарилось короткое молчание.

– Твое платье, наверное, высохло. Пойди переоденься, а я в это время приготовлю все для нашего путешествия.

– Бегу, мой отец!

– Подожди, у тебя, кажется, две лошади?

– Да, две. Разве их недостаточно?

– Достаточно, если лошадь твоя вынослива.

– Это мустанг, которого я сам объездил. Он молод, полон сил и мог бы легко, если понадобится, везти двоих.

– Это как раз то, что нам нужно, особенно если у него твердый шаг.

– Он, отец мой, может бежать не спотыкаясь по льду. Но к чему, позвольте вас спросить, эти вопросы?

– Милое мое дитя, судя по твоим словам, мы отправляемся к умирающей, – ответил священник, – Может быть, нам придется ее причастить. В этом случае необходимо присутствие Фраскито.

– Вы правы, отец мой, – пробормотал юноша. – Но вы вполне можете довериться моей лошади. Она доставит нас обоих в целости, если, конечно, не случится ничего непредвиденного.

– Хорошо! Переоденься и приготовь лошадей. Отправляемся через десять минут. Всякое промедление может стоить жизни твоей сестре.

– О, мой отец! – воскликнул юноша, заливаясь слезами. – Как вы добры и как я вам благодарен! Я буду готов через десять минут.

– Иди же! И поскорей!

Молодой человек поцеловал аббату руку и, едва сдерживая рыдания, бросился из комнаты.

Сборы аббата были недолгими. Он захватил с собой саквояж с лекарствами и несколько необходимых ему вещей. Молодого же человека он выпроводил из комнаты с единственной целью остаться на несколько минут в одиночестве и собраться с мыслями перед выполнением предстоящей тяжелой миссии.

Несмотря на непродолжительное пребывание в Кастровилле, аббат был довольно дружен с доном Мельхиором Бартасом. По странной случайности, дон Мельхиор оказался обязанным миссионеру. Они быстро сблизились, и человек, который до тех пор жил на своей плантации практически отшельником, вдруг почувствовал доверие и дружеское расположение к молодому священнику, честность и откровенность которого сквозила как в его манерах, так и в речах. После нескольких дружеских бесед со старым плантатором аббат понял, что в сердце этого скрытного и мрачного человека есть какая-то давняя, тайная, но до сих пор не зажившая рана. Побуждаемый состраданием и любовью делать добро, миссионер хотел узнать причину, чтобы, если возможно, устранить ее и таким образом возвратить спокойствие несчастному человеку. Несмотря на глубокое сострадание, которое он испытывал, невольная радость (если это выражение здесь уместно) закрадывалась в его сердце, радость при мысли о том, что Бог посылает этот неожиданный случай, чтобы дать ему возможность осушить слезы несчастного.

Дверь отворилась, и вошел Карденио. Он переоделся и теперь выглядел бодрым и почти веселым, готовым, судя по решимости, светившейся в его глазах, на все.

– Вот и я, мой отец. Если вы готовы, мы можем отправляться.

– Я не задержусь. Но где же мой помощник?

– Я здесь, мой отец, – проговорил Фраскито, появляясь в дверях. – Заканчивал приготовления к отъезду.

– Смотрите, отец, – радостно воскликнул юноша, – дождь перестал, от урагана и следа не осталось!

– Вот видишь, дитя мое, как Бог нам покровительствует. Поедем! И не сомневайся более никогда во всемогуществе Господнем!

– Едем, мой отец!

С этими словами они вышли из комнаты в сопровождении Фраскито, который освещал им путь.