"Гамбусино" - читать интересную книгу автора (Эмар Густав)

XVII. ГОСТЕПРИИМСТВО

Было около пяти часов вечера. Красноватые лучи заходящего солнца окрасили равнину в теплые тона и придали ей характер необыкновенного величия

Дон Луис Морен, еще не привыкший к грандиозным видам американской природы, невольно поддался очарованию великолепного пейзажа, расстилавшегося перед его глазами. Но его мечтательное настроение вскоре было нарушено: навстречу ему во весь опор мчался какой-то всадник.

Приблизившись к дону Луису, всадник угрожающе спросил:

— Эй, сеньор, вы глухой или заснули на вашей лошади?

— Я не глухой и не заснул, кабальеро, — ответил дон Луис, выпрямляясь в седле. — Я просто очень устал.

— Вот как! — сказал незнакомец, украдкой бросив подозрительный взгляд на лошадь дона Луиса. — А между тем ваше животное, по-моему, в прекрасном состоянии и может, если понадобится, проделать длинное путешествие.

— Возможно, кабальеро, — сухо ответил француз. — Но если моя лошадь чувствует себя хорошо, я, наоборот, чувствую себя плохо.

— Ну-ну… — насмешливо ответил незнакомец. — Если вы прибыли сюда с целью лечиться, у вас на это мало шансов! Должен вас предупредить — врачей здесь нет.

— Слава бога, я болен не серьезно. Мне кажется, что вы поймете: я умираю с голоду.

— С голоду?

— Увы, да.

— Вот как?! — вскричал удивленный незнакомец. — Клянусь, вы — живая загадка! Страна кишит самой разнообразной дичью, человек вооружен до зубов и жалуется на голод! Но если только эта болезнь вас мучает, ваши муки кончатся: я займусь вашим излечением! Следуйте за мной и примите мое гостеприимство.

— Благодарю вас от всего сердца, кабальеро! — улыбаясь, ответил дон Луис.

— Ба! Не стоит! Гостеприимство в пустыне — долг, от которого никто не может уклониться.

— Не будет ли нескромно, кабальеро, спросить, я кем я имею честь говорить? — спросил француз, кланяясь своему собеседнику.

— Пожалуйста, сеньор! — ответил тот с изысканной вежливостью. — Я — дон Горацио Нуньес де Бальбоа, к вашим услугам, капитан на службе его величества короля Испании и Индии. А могу ли я, кабальеро, в свою очередь, спросить, кого имею честь принимать в качестве гостя?

Слушая имена и титулы, перечисленные капитаном, француз вздрогнул: предположения дона Кристобаля оказались верными. Но его волнение промелькнуло, как молния, и прошло незамеченным для собеседника.

— Я — иностранец, кабальеро, — сказал дон Луис, — недавно прибыл в Америку. Мое имя вам ничего не скажет… Но если…

— О, это все равно, сеньор! — прервал его дон Горацио. — Мы находимся в стране, где каждый свободен поступать по своему желанию и сохранять, если ему нравится, самое строгое инкогнито. Такая сдержанность здесь никого не удивляет. Я спрашиваю ваше имя только для того, чтобы знать, как обратиться к вам, когда представится случай.

— Меня зовут дон Луис, сеньор, к вашим услугам.

— Вполне достаточно! — живо сказал капитан. — Теперь, сеньор дон Луис, поскольку мы уже немного знакомы с вами, я буду иметь честь проводить вас в мое бедное жилище. Прошу вас с этого момента смотреть на него, как на свое.

— Тысяча благодарностей, сеньор! — кланяясь, ответил француз.

И оба всадника галопом помчались к Большому Дому Монтесумы.

Как и предвидел дон Кристобаль, таинственные обитатели руин оказались гамбусинос, занимавшимися разработкой золотых россыпей. Но что это за россыпи, которые роют по приказанию дона Горацио де Бальбоа, — вот что дон Луис очень хотел бы знать.

Среди хакаль23, покрытых листвой, копошилась куча оборванцев, худых, болезненных, с мрачными, свирепыми лицами, с отталкивающей и грубой внешностью.

Это была шайка разбойников, отбросы цивилизации, люди, проклятые обществом, оттолкнувшим их навек. Этот сброд, одержимый, без сомнения, ужасной болезнью, которую американцы метко назвали золотой лихорадкой, собрался здесь, в неведомом для него пристанище, чтобы вновь неизбежно потерпеть крушение.

Все люди, мимо которых проезжали дон Горацио и дон Луис, бросали на них, шепчась между собой, подозрительные, подчас угрожающие взгляды. Однако все они, или почти все, приветствовали дона Горацио с особой почтительностью.

Тут и там перед наскоро сколоченными пулькериа24 дрались пьяницы и текла кровь.

Толпа, жадная до крови и зрелищ, образовывала круг, но не для того, чтобы помешать или остановить драку, а для того, чтобы обсуждать удары, заключать пари и приветствовать победителя.

Повсюду были видны следы громадных и очень глубоких ям. Следы эти перекрещивались и перепутывались между собой во всех направлениях. Но дон Луис заметил, что нет даже признаков золота.

Однако почему же эти необыкновенные гамбусинос без устали и без отказа занимались рытьем огромных траншей?

Какую таинственную работу выполняли они?

Такие вопросы задавал себе мысленно дон Луис. Эта непонятная работа интересовала и беспокоила его все больше и больше, что не мешало ему, однако, с совершенно равнодушным видом следовать за доном Горацио по извилистым путям лагеря.

Меньше чем за двадцать минут всадники очутились у руин и остановились у входа в дом.

Капитан свистнул. Появился пеон.

— Вот мы и прибыли, кабальеро! — сказал испанский офицер дону Луису. — Бросьте поводья этому плуту, он позаботится о лошади, а также отнесет ваш плащ в комнату. Прошу вас за мной!

Молодой человек выполнил все это с видом крайней усталости. Он, конечно, не ощущал никакого утомления, но приходилось играть взятую на себя роль. Дон Луис уже готов был войти в дом, как вдруг дон Горацио положил ему руку на плечо, наклонился к его уху и сказал с некоторым замешательством:

— Одну минуту, кабальеро! Мне нужно сказать вам несколько слов. У каждого в этом мире бывают дела, которые касаются только его одного. Вы это знаете так же хорошо, как и я, поскольку вы сами хотите остаться неизвестным. Что бы вы ни увидели и ни услышали у меня, обещайте не вмешиваться.

Дон Луис отступил.

— Позвольте, капитан! — сказал он. — В таком случае, я должен поставить вам условие.

— Условие? — удивленно произнес испанец. — Ну хорошо. Какое? Говорите!

— Я ничего не увижу и не услышу, если только не будет затронута моя честь.

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что говорю. Ничего другого. Прошу вас, не придавайте моим словам смысла, который я не придаю сам.

Капитан очень серьезно и внимательно посмотрел на своего гостя — лицо молодого человека было холодно и бесстрастно.

Тогда испанец, пожав плечами, пренебрежительно улыбнулся и, приняв прежний тон, сказал:

— Войдите и действуйте по своему усмотрению. Вы — мой гость и, следовательно, полностью свободны. Кроме того, мне все безразлично.

Они вошли.

Если внешний вид развалин оставался неизменным, то внутри стены, побеленные известью и украшенные картинами кричащих тонов, пол, покрытый узкими циновками и очищенный от веками скопившегося ссора, разрозненная мебель в виде гамака, открытого буфета, стола, шкафиков, — все это свидетельствовало об усиленных попытках хотя немного придать комнате жилой вид.

На дворе была ночь.

Дымящиеся светильники на столе и несколько факелов, прикрепленных к стене железными кольцами, освещали эту большую комнату неверным, дрожащим светом.

Скромное угощение состояло из нескольких блюд с овощами и дичью, расставленных со строгой симметрией, так любимой испанцами. Кроме блюд с яствами, на столе стояли глиняные кувшины с водой и неполная бутылка водки.

— Прошу вас, будьте гостем! — любезно сказал капитан, указывая молодому человеку на кресло. — Раз уж вас мучает такой зверский голод, садитесь и принимайтесь скорей за еду.

Они сели друг против друга. Но в тот момент, когда капитан протянул руку к блюду с мясом, желая радушно предложить его своему голодному гостю, дверь открылась, и в комнату вошла молодая метиска.

— Сеньора донья Линда Морено! — доложила она и отошла в сторону, давая дорогу хозяйке.

Вошла донья Линда; у нее был очень серьезный и даже величественный вид.

Мужчины встали.

Дон Луис вежливо поклонился молодой девушке, подал ей руку и проводил к столу.

Что же касается капитана, то неожиданное появление доньи Линды и смутило его, и вызвало досаду, очень заметную, несмотря на усилия ее скрыть.

Донья Линда была бледна; ее глаза, покрасневшие от слез, свидетельствовали о глубоких, но мужественно переносимых страданиях.

Она поблагодарила молодого человека легким кивком головы и села к столу.

— Вы так редко доставляете мне радость своим присутствием, сеньорита, — сказал капитан, — что я не смел надеяться на счастье увидеть вас сегодня за обедом.

Молодая девушка ничего не ответила на эту вычурную любезность; она сделала вид, что ничего не слышала, и обратилась к дону Луису:

— Какой несчастный случай, кабальеро, привел вас в этот притон бандитов?

— Я благословляю этот случай, доставивший мне честь встретиться с вами и предложить вам мои услуги, сеньорита! — вежливо поклонившись, ответил дон Луис.

— Поскольку донья Линда нашла уместным украсить наш обед своим присутствием, — с холодной иронией сказал капитан, — мне следует представить вас сеньорите, мой дорогой гость.

— Мне вовсе не нужно, чтобы вас представляли, сеньор!

— горячо сказала молодая девушка. — Хотя я не знаю вашего имени, но у вас вид настоящего кабальеро и честного человека, поэтому я убеждена, что могу совершенно спокойно довериться вам.

— Я имел честь сказать вам, сеньорита, что я полностью в вашем распоряжении. Я сделаю все, что вам угодно будет приказать мне.

— Однако! — со сдержанной яростью сказал капитан.

— Мне кажется, мой дорогой гость, что вы ведете себя слишком непринужденно и, как ни странно, спешите предлагать свои услуги незнакомой особе, с которой вы в первый раз встречаетесь у меня!

— Я делаю то, что диктует мне честь, кабальеро, — спокойно ответил дон Луис. Я — француз, а в моей стране ни один благородный человек не откажет в помощи даме, когда она об этом просит.

— Я запомню ваши слова, сеньор! — живо ответила молодая девушка.

— Простите, сеньорита, — прервал ее капитан, вскочив со своего места, — я считаю, что шутка зашла слишком далеко.

— Напротив, — холодно ответил дон Луис, — я считаю все это очень серьезным и прошу вас, кабальеро, не мешать сеньорите объясниться.

Эти слова были произнесены так решительно и с таким достоинством, что дон Горацио, привыкший к уверткам мексиканского лицемерия и не ожидавший в своем госте такого честного противодействия, несколько секунд был в оцепенении и не находил слов для ответа; но очень быстро его свирепая натура взяла верх, и он, ударив в гневе кулаком по столу, вскричал:

— Зачем вы вмешиваетесь?

— Вспомните о словах, сказанных мною, когда я переступил порог этого дома, сеньор. Моя честь поставлена сейчас на карту, и даю вам честное слово: что бы ни случилось, ни одно пятно не замарает ее, — так же спокойно ответил дон Луис.

— Благодарю вас, кабальеро! —взволнованно воскликнула молодая девушка. — Благодарю вас за то, что вы готовы защитить меня, совершенно незнакомую вам девушку, от этого человека! Будьте благословенны за вашу героическую самоотверженность!

— Хвала богу! — воскликнул, нервно расхохотавшись, капитан. — Вот уж не думал, что буду присутствовать при такой забавной сценке, хотя и сам ее подготовил!

— Что вы хотите сказать этим, кабальеро? — надменно спросил француз.

— Я хочу сказать, сеньор, — ответил капитан, усаживаясь и небрежно откидываясь на спинку кресла, — что вы замечательно попали в ловушку, которую я вам подстроил, клянусь богом!

— Ловушку?

— Да-да! — с деланным добродушием ответил капитан. — Вы знаете индейскую поговорку: «Деревья имеют глаза, а листья — уши?» Карай! Вот уже давно я иду по вашим следам, а также по следам дона Энкарнасиона и еще одного бездельника из его друзей. Не случайно, как вы, вероятно, догадываетесь, мы встретились с вами в саванне! И тем более не случай привел вас сюда! Но разрешите мне сказать, сударь мой, что, притворяясь столь щепетильным в вопросах чести, вы прибегли к такому предательству, какому вас не мог бы научить самый ловкий бандит!

— Сеньор, эти слова…

— Черт побери! Хотел бы я знать, как иначе назвать ваше сегодняшнее поведение, сеньор капитан дон Луис Морен? Вы видите, что я вас знаю, не правда ли?

— Довольно оскорблений, сеньор! — возмущенно вскричал молодой человек, хотя про себя он должен был признать, что слова капитана не лишены основания.

— Я вас не оскорбляю, я говорю только то, что есть. Никто не имеет права обсуждать мое поведение. Это касается только меня и моей совести. Я похитил молодую девушку? Но разве вас это касается? Вы ее родственник или жених? Нет! К тому же, если бы я был бандитом, как считает сеньорита, ничто не помешало бы мне жестоко отомстить вам!

— Что вас останавливает? — спокойно сказал дон Луис.

— Неужели вы полагаете, что, отправляясь сюда, я не знал, какой опасности я подвергаюсь! Я поклялся пожертвовать жизнью, чтобы возвратить донью Линду ее отцу!

— Вы сошли с ума! — сказал капитан голосом, придушенным от гнева. — Вы сошли с ума, осмеливаясь обратиться с подобными речами ко мне, в моем лагере! Ко мне, окруженному людьми преданными и готовыми повиноваться моему малейшему знаку! Мне достаточно произнести одно слова, сделать один жест — и вы умрете! А вы один, и помочь вам никто не может!

— Это верно, — сказал француз, — но со мной бог, бог, который нас видит, нас судит и который не оставит меня, зная, что у меня нет человеческой помощи.

— Зовите же его, — ответил, усмехаясь, капитан, — потому что, черт возьми, наступило время, когда он должен вам помочь!

— Кабальеро! — вскрикнула донья Линда дрожащим от волнения голосом. — Забудьте, умоляю вас, все, что я вам сказала! Отчаяние меня ослепило! Предоставьте меня моей печальной судьбе и не вступайте, заклинаю вас, в борьбу, из которой вы не выйдете победителем! Не прибавляйте к моему горю вечных угрызений совести, что я стала причиной вашей гибели!

— Сеньорита, — сдержанно сказал француз, обнажая шпагу и вытаскивая пистолет из-за пояса, — благодарю вас за сочувствие, которым вы удостоили меня, но, простите меня, я не подчинюсь вашим приказаниям. Никогда не представится мне лучший случай защищать благородную цель! Я сам себе поклялся спасти вас или умереть за вас. Я вас спасу или умру!

И он нежным и благородным жестом отстранил молодую девушку. Донья Линда испытывала невыразимое отчаяние, но понимала, что не имеет больше права вмешиваться в происходящее.

— Пусть будет так, как вы хотите! — вскричал капитан, оскаливаясь, как хищный зверь.

Уже готова была начаться страшная, беспощадная битва, уже дон Горацио высоко занес шпагу над своим противником, а тот, со своей стороны, приготовился к отпору, как вдруг дверь бесшумно открылась и кто-то вошел.

Это был Мос-хо-ке, великий вождь команчей.

Он был в своем военном костюме; важным, медленным шагом приблизился он к молодым людям и пристально посмотрел на них; потом опустил их шпаги жестом, полным невыразимого величия.

— Что здесь происходит? — спросил он. — Неужели бледнолицый начальник поссорился с человеком, которому он предложил гостеприимство?

После этих слов в комнате воцарилось мрачное молчание.