"Черная Орхидея" - читать интересную книгу автора (Эллрой Джеймс)

Глава 24

Меня сослали в задницу, и я горжусь этим; две недели ничегонеделания, а потом начну отбывать свой срок на каком-нибудь отдаленном участке управления.

Инцидент с младшим Фогелем был представлен как внутрислужебное преступление, узнав о котором, отец, посчитавший это позором и бесчестьем для себя, покончил жизнь самоубийством. Я завершил свою звездную карьеру единственным приличным образом — стал искать исчезнувшего человека.

Начал с Лос-Анджелеса.

Чтение записей в блокноте, в котором Ли отмечал аресты, ничего не дало. Тогда я пошел в «Ла Берна» в надежде узнать у тамошних завсегдатаев, не приходил ли в бар мистер Огонь, чтобы снова на них наброситься, — одни отрицательные ответы и язвительные замечания. Падре втихаря достал мне копию досье на все задержания, которые произвел Блан-чард, — и опять ничего. Кэй, довольная нашей моногамией, ругала меня за эти мои занятия — я видел, что это путало ее.

Раскрытие связи между Айсслером, Стинсон и Фогелем убедило меня в одном — я был настоящим детективом. Когда это касалось Ли, думать как детектив было совсем непросто, но все же я принудил себя сделать это. Источник непримиримости, который я в нем видел — и которым в душе восхищался, — теперь стновился понятнее, заставляя меня с еще большим упорством искать его. Стечение фактов, предшествовавших исчезновению, не давало успокоиться.

Ли исчез, когда дело Орхидеи, предстоящее освобождение Бобби Де Витта и увлечение амфетамином его накрыли. Разом.

Последний раз Ли видели в Тихуане, в то самое время, когда туда направлялся Де Витт и когда дело Шорт переместилось на американо-мексиканскую границу; тогда же произошло убийство Де Витта и его партнера по сбыту наркотиков Феликса Часко. И хотя за это преступление осудили и казнили двух мексиканцев, возможно, это была подстава — местная полиция убирала нежелательное убийство из своих отчетов.

Вывод: Де Витта и Часко вполне мог убрать и Ли Бланчард; мотив убийства — желание защитить себя от попыток мести, а Кэй от возможных наездов со стороны альфонса Бобби. Последующий вывод: мне на это плевать.

Дальнейшим шагом стало изучение материалов по судебному процессу Де Витта. В библиотеке мне удалось раскопать еще несколько любопытных фактов.

Ли назвал осведомителей, которые рассказали ему о том, что организатором ограбления «Бульвар Ситизенс» был Де Витт, а потом сказал, что все они покинули город, опасаясь ответных действий со стороны дружков альфонса. Для подтверждения этой информации я позвонил в архивный отдел. То, что они сообщили, встревожило — имена этих осведомителей даже не числились в архивах. Де Витт заявлял, что полиция подставила его исключительно из-за его предыдущих арестов за наркотики. Обвинение базировалось на том факте, что в доме Де Витта были найдены меченые банковские купюры, а также на том, что на день ограбления у него не было никакого алиби. Из четырех налетчиков двоих убили на месте преступления, Де Витта задержали, а четвертый остался ненайденным. Де Витт утверждал, что не знает его — хотя, если бы он сдал четвертого участника, получил бы меньший срок.

Вывод: возможно, управление подставило Бобби, возможно, за этим стоял Ли, который организовал все это лишь для того, чтобы помириться с Бенни Сигелом, чьи деньги тоже были украдены настоящими грабителями, и которого сильно опасался, причем совершенно оправданно, — Ли отказался от боксерского контракта, который ему предложил Сигел. Затем во время суда Ли познакомился с Кэй, полюбил ее своей целомудренно-совестливой любовью и возненавидел Бобби уже по-настоящему. Последующий вывод: Кэй ни о чем не догадывалась. Де Витт был подонком, который получил по заслугам.

И наконец, окончательный вывод: я должен услышать от самого Ли подтверждение или опровержение всех своих догадок и предположений.

«Отдохнув» четыре дня, я поехал в Мексику. Приехав в Тихуану, я стал показывать местным жителям фото Ли, раздавая им мелкие монетки в надежде услышать хоть какие-нибудь сведения о нем, крупные монеты я приберегал для тех, кто мог сообщить более «важную информацию». В результате в местах, где я появлялся, образовывалась толпа, я ничего от них не получал и с каждым разом стал убеждаться в том, что если продолжу раздавать деньги, то меня просто затопчут. Тогда я решил добывать информацию традиционным способом — посредством общения со своими мексиканскими коллегами, которые шли на контакт за один американский доллар.

Тихуанские легавые походили на вымогателей в черных рубашках, говоривших на ломаном английском, но очень хорошо понимающих универсальный язык денег. Остановив на улице нескольких «патрульных», я показал им свой жетон, сунул в руку каждому по доллару и стал задавать вопросы на самом лучшем англо-испанском языке, который я только смог изобразить. Доллары быстро исчезли, в ответ я получил мотание головой и рассказанные на смеси двух языков странные истории, которые казались правдоподобными.

Один рассказал о том, что он видел как «белый громила» в конце января плакал на подпольном сеансе порнухи в «Чикаго Клуб»; другой описал большого блондина, который у него на глазах избил трех воров, пытавшихся ограбить пьяного, а потом покупал полицейских, раздавая им двадцатки, вынимаемые из большой пачки денег. И в довершение ко всему была история про то, как Ли отдал 200 баксов священнику-прокаженному, которого он встретил в баре, и как в том же баре он купил всем выпивки, а затем укатил в Энсенаду. Я посчитал, что за эту информацию надо заплатить пять долларов и потребовать дальнейших объяснений. Легавый сказал:

— Тот священник — мой брат. Он сам себя посвятил в священники. Вайя кон Диос — ступай с Богом. Оставь свои деньги при себе.

Я выехал на дорогу, проходящую вдоль побережья, в восьмидесяти милях от Энсенады. Меня занимал один вопрос: где Ли взял столько денег. Поездка была приятной: справа — поросшие кустарником утесы, за которыми виднелся океан, слева — покрытые густой зеленью холмы и равнины. Машин было немного, зато вдоль дороги растянулся поток пешеходов, идущих на север: целые семьи с чемоданами, испуганные и счастливые одновременно. Испуганные оттого, что не знали, что сулит им этот переход границы, и счастливые потому, что лучше идти туда, чем глотать мексиканскую пыль и стрелять мелочь у туристов.

Когда вечером я подъезжал к Энсенаде, поток пешеходов превратился в настоящую демонстрацию. Длинная вереница людей оккупировала всю половину дороги, ведущую на север. Закинув за спину завернутые в одеяла пожитки, они шли друг за другом. У каждого пятого в руках факел или зажженный фонарь. У матерей на спинах заплечные сумки с маленькими детьми. Завернув за последний холм, находившийся за границей Энсенады, я наконец увидел и сам город — неоновое пятно подо мной. Факелы идущих по дороге пунктиром приближались к нему.

Я въехал в городские пределы и сразу же отметил для себя, что городишко представлял из себя прибрежную версию Тихуаны, обслуживающую туристов более высокого класса. Гринго здесь были более благовоспитанными, улицы свободны от попрошаек, а перед многочисленными питейными заведениями не было зазывал. Очередь из нелегальных эмигрантов тянулась из самых дальних лесных массивов, через Энсинаду и дальше к прибрежной автотрассе, ведущей на границу. В Энсенаде люди делали остановку только с одной целью — заплатить местной полиции за проход по их территории.

Это было самое наглое вымогательство, которое мне приходилось видеть. Полицейские ходили от одного крестьянина к другому, собирая деньги и прикрепляя им на плечи скрепками бирки; легавые в штатском занимались продажей пакетов с вяленой говядиной и сухофруктов, складывая получаемые деньги в сумки с разменной монетой, закрепленные у них сбоку. Остальные полицейские стояли по одному на квартал и проверяли бирки у проходивших мимо; когда я свернул с главной дороги на улочку, явно ведущую в квартал красных фонарей, то увидел, как двое коричневорубашечников избивали какого-то мужчину прикладами своих короткоствольных дробовиков.

Я решил, что, прежде чем общаться с народом Энсинады, надо бы сначала показаться на глаза местным властям. Кроме того, вскоре после своего отъезда из Лос-Анджелеса, Ли был замечен недалеко от границы и именно в компании мексиканских полицейских, поэтому, возможно, поговорив с ними, я мог получить какую-нибудь информацию.

Я проследовал за караваном тихоходов, выпущенных в 30-х, до конца квартала красных фонарей и, переехав улицу, параллельную пляжу, увидел то, что искал полицейский участок. Это была переоборудованная церковь: решетчатые окна, — над религиозными картинами. Выгравированными на фасаде из белого кирпича черными буквами было написано слово «Полиция». На газоне перед зданием стоял прожектор; когда я вышел из машины со своим жетоном и американской улыбкой, он светил мне прямо в лицо.

Прикрывая глаза от света и жара, исходивших от прожектора, я пошел к зданию. Стоявший у входа полицейский загоготал:

— Легавый янки. Техасский рейнджер.

Когда я проходил мимо него, он протянул руку. Я сунул в нее доллар и вошел внутрь.

Внутри участок еще больше напоминал церковь: в вестибюле висели бархатные гобелены, изображавшие Иисуса и его странствия; стоящие там скамейки, где сидели изнывающие от безделья полицейские, были удивительно похожи на те, которые стоят в католических церквях. Стол дежурного представлял из себя толстую деревянную плиту, на которой был изображен распятый Христос, — скорее всего это был бывший церковный алтарь.

При виде меня толстяк-мексиканец, охранявший вход, облизнул губы — он напомнил мне ненасытного педофила.

Я приготовил долларовую бумажку, но не стал ее сразу отдавать.

— Полиция Лос-Анджелеса, необходимо встретиться с начальником.

Мужик потер большой и указательный пальцы, а затем показал на торчащий из моего кармана полицейский жетон. Я достал его вместе с долларовой бумажкой; он провел меня по коридору, украшенному фресками с изображениями Иисуса, до двери с надписью «Капитан Васкес». Оставив меня за дверью, он вошел в кабинет и затараторил по-испански; выйдя, он щелкнул каблуками и отдал честь, хоть и немного запоздало.

— Полицейский Блайкерт, заходите, пожалуйста.

Я удивился тому, что слова были произнесены без акцента; в ответ на приглашение я вошел. Меня встретил высокий мексиканец в сером костюме. Он протянул мне руку — не для взятки, а для приветствия.

Мы пожали друг другу руки. Мужчина сел за большой стол и повернул ко мне табличку, на которой было написано: «Капитан Васкес».

— Чем я могу вам быть полезен?

Я забрал со стола свой жетон и положил на его место фотографию Ли.

— Этот человек-полицейский из Лос-Анджелеса. Он исчез в конце января, и, когда его видели в последний раз, он направлялся сюда.

Васкес посмотрел на фото. Уголки его губ слегка дернулись, но он моментально попытался скрыть свою реакцию, покачав головой.

— Нет, я не видел этого человека. Я дам распоряжение своим людям, чтобы они навели справки в местной американской общине.

Я ответил на его ложь:

— Капитан, его трудно не заметить. Блондин, рост футов шесть, плотный, как кирпичный сортир.

— Наш город привлекает персонажей и похлеще. Именно поэтому полицейский контингент здесь так хорошо вооружен и обучен. Сколько вы у нас пробудете?

— По крайней мере еще одни сутки. Может быть, ваши люди его упустили и мне удастся что-то раскопать самому.

Васкес улыбнулся:

— Сомневаюсь в этом. Вы одни?

— Двое моих партнеров ждут меня в Тихуане.

— А в каком подразделении вы работаете?

Я соврал по-крупному.

— В столичном.

— Вы еще слишком молоды для такой престижной работы.

Я взял фото со стола.

— Протекция, капитан. Мой отец — окружной прокурор, а брат работает в американском консульстве в Мехико. До свидания.

— Удачи вам, Блайкерт.

Я снял номер в гостинице недалеко от квартала с увеселительными заведениями. Заплатив два доллара за ночь, я получил в свое распоряжение комнатенку на первом этаже с видом на океан, кровать с тонюсеньким матрасом, умывальник и ключ от общественного сортира. Поставив свою дорожную сумку на туалетный столик, я собрался уходить, но перед уходом принял некоторые меры предосторожности: вырвав два волоска из своей шевелюры, я прилепил их клеем между дверью и дверным косяком. Если фашисты наведаются в мою хибарку, я узнаю об этом.

И направился в самый центр неоновых огней.

Улицы были запружены людьми в форме: коричневорубашечниками и американскими морскими пехотинцами и моряками. Мексиканских военных среди них не было. Все вели себя достаточно чинно — даже сбившиеся в группки пьяные морпехи. Я решил, что их сдерживали вооруженные до зубов местные полицейские. Большинство из них были тощими легковесами, зато обладавшими довольно внушительным боевым арсеналом: обрезами, пистолетами-пулеметами Томпсона, автоматами 45 калибра и медными кастетами, болтающимися на патронташах.

Ослепительные неоновые надписи пульсировали у меня в глазах: "Клуб «Пламя», «Очаг Артуро», «Клуб Боксео», «Гнездо сокола», "Клуб Чико «Империал». «Боксео» по-испански означало «бокс» — поэтому я решил начать именно с этого клуба.

Ожидая, что окажусь в темной забегаловке, я был крайне удивлен, войдя внутрь: это было ярко освещенное помещение, забитое моряками. На верху длинных барных стоек танцевали полуобнаженные мексиканские девицы. Зрители совали им долларовые бумажки в набедренные повязки. Музыка, свист и улюлюканье превращали заведение в гремящую консервную банку; привстав на цыпочки, я попытался отыскать глазами хозяина этого притона. В конце зала я заметил отгороженный уголок, завешенный рекламными плакатами. Словно притягиваемый магнитом, я стал пробираться в ту сторону мимо новой партии обнаженных танцовщиц, которые, виляя бедрами, направлялись на подиум.

И тут вдруг я увидел себя, в окружении полутяжеловесов, между Гусом Лесневичем и Билли Конном.

И там же был Ли, рядышком с Джо Луисом, с которым он мог встретиться на ринге, если бы только согласился на предложение Бенни Сигела.

Блайкерт и Бланчард. Два подающих надежды белых парня, выбравших не ту дорогу.

Я стоял и пялился на эти плакаты, пока наконец царящий вокруг бедлам не исчез и я не перенесся в 40 и 41-й годы, где выигрывал бои и трахался с девчонками, похожими на Бетти Шорт, которые приходили ко мне в раздевалку. Тогда Ли подсчитывал нокауты и жил с Кэй — и странным образом, я вновь ощутил нас единой семьей.

— Ну вот, сначала Бланчард, теперь ты. Кто следующий, пожалуй, Вилли Пеп?

Возвратившись в бедлам, я выпалил:

— Когда? Когда ты его видел?

Обернувшись, я увидел массивного пожилого мужчину. Его лицо было испещрено морщинами и шрамами — словно подвесная боксерская груша, но голос был как у настоящего бойца.

— Пару месяцев назад. В сезон дождей, в феврале. Мы с ним, наверное, часов десять болтали о боксе.

— А где он сейчас?

— С того раза я его не видел, и, возможно, он не захочет с тобой встречаться. Я пытался поговорить с ним о твоем с ним поединке, но он отказался. Сказал, что вы больше не напарники и начал утверждать, что самые лучшие бойцы боксируют в легком весе, но я его переубеждал, говоря, что самые лучшие в среднем весе. Зейл, Грациано, Ла Мотта, Цердан, кого он хотел переспорить?

— Он до сих пор в городе?

— Не думаю. Я хозяин этого заведения, и он больше сюда не приходил. Ты ищешь примирения? Может, хочешь устроить матч-реванш?

— Я ищу способ вытащить его из неприятностей, в которые он попал.

Старый лис взвесил мои слова, после чего сказал:

— Я восхищаюсь такими мастерами, как ты, поэтому скажу тебе единственное, что мне известно. Я слышал, что Бланчард устроил большую заваруху в клубе «Сатана» и ему пришлось платить большую взятку капитану Васкесу, чтобы замять это дело. «Сатана» находится в пяти кварталах отсюда, если идти в направлении пляжа. Поговори с поваром Эрни. Он все видел. И скажи ему, что я велел ему быть с тобой откровенным, и сделай глубокий вдох, прежде чем войти, потому что в ваших местах таких заведений не сыщешь.

Клуб «Сатана» представлял из себя глинобитную хижину с покрытой шифером крышей, над которой светилась оригинальная вывеска: маленький красный чертенок с трезубым членом. Возле входа стоял уже привычный коричневорубашечник — небольшого роста мексиканец, пристально рассматривающий всех входящих клиентов и поглаживающий при этом курок своего автомата. Из эполет торчали однодолларовые бумажки; я добавил еще одну в его коллекцию и, собравшись с духом, вошел в заведение.

Я попал из сточной канавы в сущую клоаку.

Бар был похож на настоящий отстойник. Морпехи и матросы дрочили прямо у барной стойки, на которой крутили задницами голые девки, то и дело приседавшие на корточки для лучшего обозрения своих прелестей. Под столиками, стоявшими перед сценой, вовсю отсасывали. Парень в костюме черта трахал какую-то толстушку на матрасе. Тут же невдалеке стоял ослик с привязанными к ушам дьвольскими рогами из красного бархата и мирно уплетал сено из стоявшей на полу миски. С правой стороны сцены какой-то гринго в смокинге завывал в микрофон: «Я знаю телку, ее зовут Розан, а вместо прокладки она использует банан! Да! Да! Я знаю телку, ее зовут Сюзан, она любому дарит то, о чем не стану петь я вам! Да! Да! Я знаю телку, ее зовут Коррин, она тебе соврет: ты у меня один! Да! Да!»

«Музыку» заглушили крики и вопли из-за столов: «Телки! Телки!» Я наблюдал за происходящим, теснимый со всех сторон разудалыми парнями. Внезапно меня чуть не сразил наповал запах чеснока.

— Джо, красавчик, хочешь меня накормить? Завтрак чемпионов — один доллар. А покататься? Кругосветка — два доллара.

Я заставил себя обернуться. Она была уже немолода, толстовата, губы покрыты нарывами. Достав из кармана несколько купюр, я сунул ей, даже не посмотрев, какого достоинства они были. Проститутка упала на колени перед своим благодетелем; я прокричал:

— Где Эрни? Мне надо его увидеть. Меня прислал мужик из клуба «Боксео».

Мамасита воскликнула:

— Ваманос! — и, увлекая меня за собой, помчалась вперед, расталкивая толпы морпехов, ожидавших своей очереди у барной стойки. Она привела меня в занавешенный шторкой коридор, который вел на кухню. Ароматный запах ударил мне в нос — но тут я увидел заднюю часть собачьей туши, которая выступала из кастрюли, и весь аппетит сразу улетучился. Женщина обратилась по-испански к шеф-повару — странного вида типу, который, по всей видимости, был сыном мексиканско-китайской пары. Он закивал головой и подошел ко мне.

Я показал фото Ли.

— Я слышал, что этот человек доставил вам неприятности какое-то время назад.

Тип взглянул на фотографию.

— А кто хочет знать?

Я показал жетон и блеснул револьвером. Он сказал:

— Он тебе друг?

— Мой лучший друг.

Полукровка засунул руки под фартук; я знал, что в одной из них у него нож.

— Твоя друг выпивать четырнадцать бокалов моего лучшего вина, рекорд заведения. Это мне нравилось. Он делать много тостов за мертвых женщин. Это мне все равно. Но он пытаться трахать моих танцовщиц, и это я не терпеть.

— А что произошло?

— Четыре моих ребят он победить, пятого нет. Полиция взять его домой, чтобы отоспаться.

— И все?

Он достал складывающийся нож, нажал на кнопку и провел по горлу тупой стороной высунувшегося лезвия.

— Финито.

Испугавшись за Ли, я вышел через черный ход на маленькую улочку. Возле фонарного столба ошивались какие-то типы в блестящих костюмах; увидев меня, они сразу начали шаркать своими ногами по земле, как будто нашли там что-то интересное. Я бросился бежать; звук разлетающегося гравия за спиной дал мне понять, что эти двое рванули за мной.

Улочка кончалась на перекрестке, от которого отходила дорога, ведущая в квартал красных фонарей, и еще одна, скорее даже не дорога, а тропинка, поворачивающая в сторону пляжа. Свернув на нее, я помчался как угорелый, задевая плечами проволочные заборы, облаиваемый со всех сторон собаками, сидевшими на привязи. Их лай заглушил все остальные звуки; я не имел никакого представления о том, бегут ли эти двое за мной или уже отстали. Увидев впереди бульвар, за которым виднелся океан, я наконец понял, что гостиница находится в одном квартале от меня, и перешел на шаг.

Мне повезло — гостиница была рядом от меня.

Когда до нее оставалось около ста ярдов, я перевел дыхание и пошел спокойным шагом — добропорядочный американец, идущий в гости. Во дворе было пусто; я достал ключ. Внезапно в полоске света со второго этажа я увидел, что волоски в дверном проеме отсутствовали.

Достав свой 38-й, я пнул дверь ногой. Белый мужчина, сидевший на стуле возле кровати уже поднял вверх руки и предлагал мировую:

— Я — свой. У меня нет оружия, если не веришь, можешь обыскать. Я готов.

Я показал револьвером на стену. Мужчина встал к стене, уперся в нее руками и расставил ноги. Приставив 38-й к его спине, я начал обыск. Кроме бумажника, ключей и грязной расчески у него больше ничего не было. Прижав дуло пистолета плотнее, я принялся осматривать содержимое бумажника. Помимо американских долларов там была лицензия частного детектива с его именем и фамилией, а также рабочим адресом: Милтон Долфин, Копа Де Оро, 986, Сан-Диего.

Я швырнул бумажник на кровать и отвел револьвер в сторону; Долфин поежился.

— Эти деньги — так, мелочь, по сравнению с тем, что было у Бланчарда. Будешь моим напарником, и у нас будет столько же.

Я сбил его с ног, и он рухнул, уткнувшись лицом в ковер.

— Ты мне сейчас все расскажешь и поосторожнее про моего напарника, в противном случае я упеку тебя за ограбление со взломом.

Долфин поднялся на колени. Отдышавшись, он спросил:

— Блайкерт, как ты догадался, что я приду сюда? Наверное, ты заметил меня, когда шел к Васкесу?

Я оценивающе посмотрел на него. Чуть за сорок, толстый, лысеющий, но, возможно, достаточно сильный — как бывший спортсмен, который может мобилизоваться в любое время. Я спросил:

— За мной еще кто-то следит? Кто они?

Долфин вытер пыль с губ.

— Местные полицейские. Васкес заинтересован в том, чтобы ты не узнал, где Бланчард.

— Они знают, что я остановился здесь?

— Нет. Я сказал капитану, что начну слежку за тобой. Остальные его ребята, скорее всего, решили тебя захватить. Они оторвались от тебя?

— Я кивнул и приставил револьвер к узлу его галстука.

— А почему это ты вздумал мне помогать?

Долфин положил руку на дуло и отвел его в сторону.

— У меня свой интерес, и я умею рисковать. К тому же в положении сидя я могу рассказать больше. Как думаешь, это возможно?

Я схватил стул и поставил его перед Долфином. Встав и отряхнувшись, он плюхнулся на него. Я убрал пушку в кобуру.

— А теперь не спеша и с самого начала.

Долфин подул на свои ногти и вытер их о рубашку. Я взял еще один, оставшийся в комнате стул, и сел на него лицом к спинке, чтобы было за что ухватиться.

— Говори же, черт возьми.

Словно делая одолжение, Долфин начал:

— Около месяца назад ко мне в офис в Сан-Диего пришла мексиканка. Полненькая, с тонной штукатурки на лице, но, правда, одетая с иголочки. Она предложила мне пятьсот долларов за то, чтобы я нашел Бланчарда, и сказала, что он находится где-то в районе Тихуаны или Энсенады. Она добавила, что он полицейский из Лос-Анджелеса, ударившийся в бега. Зная, что полицейские очень падки на эти зеленые бумажки, я сразу понял, что тут дело в деньгах.

Я начал расспрашивать про него своих осведомителей, показывать его фото из газет, которые мне дала женщина. Я слышал, что Бланчард был в Тихуане в начале января, бузил, пьянствовал, транжирил деньги направо и налево. А потом мой приятель из пограничного патруля сказал мне, что Бланчард прячется в Энсинаде, платя местным полицейским за свою защиту, а те позволяют ему пьянствовать и бузотерить в своем городе.

— Обычно Васкес такого никогда не позволяет. Ладно, в общем, я приехал сюда и стал следить за Бланчардом, который изображал из себя богатого гринго на все сто. Я был свидетелем того, как он избил двух мексиканцев за то, что они оскорбили эту синьориту. А полицейские, которые тоже все это видели, просто стояли и ничего не делали. И я подумал, что он и им заплатил и что все решают только деньги, деньги и еще раз деньги.

Долфин нарисовал в воздухе знак доллара; я сжал спинку стула с такой силой, что та едва не треснула.

— А дальше становится интересней. Один недовольный легавый, которому Бланчард не платит, говорит, что он слышал, будто в конце января Бланчард нанял каких-то штатских для того, чтобы они убили двух его врагов в Тихуане. Я приезжаю туда, подкупаю тихуанских полицейских и узнаю от них, что двадцать третьего января здесь грохнули двоих типов, которых звали Роберт Де Витт и Феликс Часко. Фамилия Де Витт показалась мне знакомой, и я звоню своему другу из полицейского управления Сан-Диего. Он наводит справки и перезванивает. А теперь послушайте самое главное, если, конечно, вы уже не узнали это от кого-либо другого. Бланчард засадил Де Витта в тюрягу в 39-м, и тот поклялся ему отомстить. И насколько я понял, когда Де Витта досрочно освободили, Бланчард сделал выпад первым и прикончил его. Я позвонил своему напарнику в Диего и передал ему сообщение для мексиканки: Бланчард находится в Энсинаде под защитой местных полицейских, которые, возможно, прикончили Де Витта и Часко по его просьбе.

Я оторвал от спинки стула онемевшие руки.

— Как звали ту женщину?

Долфин пожал плечами.

— Она назвалась Делорес Гарсия, но, очевидно, эхо было выдуманное имя. После того как я узнал про убийство Де Витта и Часко, я пришел к выводу, что она была одной из любовниц Часко. Он слыл бабником, у которого было довольно много богатых мексиканских любовниц, поэтому, скорее всего, дама просто хотела отомстить за убитого любовника. Насколько я понял, ей уже было известно, что за убийствами стоял Бланчард, и она просто хотела, чтобы я нашел его.

Я спросил:

— Ты слышал о деле Черной Орхидеи в Лос-Анджелесе?

— Кто же о нем не слышал?

— Ли принимал участие в его расследовании до того, как приехал сюда, и в конце января в этом деле появился тихуанский след. Не задавал ли он вопросов про Орхидею?

Долфин ответил:

— Нет. Хотите услышать конец истории?

— В быстром темпе.

— Ладно. Я вернулся в Сан-Диего, и напарник сказал мне, что та дама получила мое сообщение. Затем я поехал в Рино немного отдохнуть и проиграл там почти все, что она мне заплатила. Потом я начал думать про деньги, которые были у Бланчарда, и мне захотелось узнать, для чего на самом деле та дамочка его искала. Эти мысли меня настолько захватили, что я вернулся в Диего и, завершив там кое-какие дела, связанные с поиском пропавших людей, уже через две недели снова приехал в Энсинаду. И вы знаете? Никакого Бланчарда там не было.

Спрашивать Васкеса или полицейских было глупо, поэтому я стал кружить по городу в поисках информации. Потом как-то смотрю, какой-то сопляк идет по улице в его почтальонской куртке и в другой раз еще один молокосос в его майке, в которой он выступал на Лиджэн Стэдиум. Затем узнаю, что в Хуаресе повесили двух человек за то, что они якобы убили Де Витта и Часко. И я, конечно, делаю вывод, что за всем этим стоит местная полиция. Я остаюсь в городе, верчусь возле Васкеса, пытаясь ему понравиться, стучу на наркоманов. И наконец, вся эта история с Бланчардом приобретает для меня законченные очертания. Поэтому если он был вашим другом, то приготовьтесь.

Когда он произнес слово «был», я сломал спинку своего стула. Долфин заметил:

— Ну и дела!

Я выдохнул:

— Заканчивай.

Частный детектив заговорил медленно и спокойно, как будто он задабривал кобру.

— Его убили. Порубили на куски топором. Какие-то сопляки его нашли. Они залезли к нему в дом и нашли там труп. Один из них пошел и рассказал все полиции, чтобы на них не повесили это убийство. Васкес сказал им, чтобы они никому больше об этом не рассказывали, и дал им денег и некоторые вещи, которые принадлежали Бланчарду. После этого труп похоронили за городом. Я узнал, что никаких денег в его доме не нашли. Поэтому я решил здесь остаться, понимая, что Бланчард был преступником. Я знал, что рано или поздно его начнет разыскивать какой-нибудь американский полицейский. Когда вы появились на станции и начали рассказывать сказки про вашу работу в столичной полиции, я понял, что этот полицейский — вы.

Я попытался все отрицать, но мои губы отказывались шевелиться. Долфин завершил рассказ:

— Может быть, это сделали местные, может быть, та женщина или ее друзья. Может быть, кто-то из них взял его деньги, а может быть, и нет, и тогда это можем сделать мы. Вы ведь знали Бланчарда, вы могли бы узнать кто...

Я вскочил и ударил его спинкой от стула; удар пришелся по шее, и он снова рухнул на ковер. Я наставил свой револьвер ему в затылок; горе-сыщик застонал и начал умолять:

— Послушайте, я не знал, что это так вас заденет. Я его не убивал и я вам не помощник, если вы хотите поймать того, кто это сделал. Пожалуйста, Блайкерт, черт возьми!

Я простонал в ответ:

— Как я узнаю, что это правда?

— Недалеко от пляжа есть песчаный котлован. Местная полиция сбрасывает туда трупы. Один мальчишка сказал мне, что он видел, как несколько полицейских закапывали там большого белого мужчину. Это произошло как раз где-то в то время, когда Бланчард был убит. Черт побери, это правда!

Я опустил револьвер.

— Тогда показывай.

Кладбище находилось в десяти милях южнее Энсинады, сразу же за дорогой, ведущей на побережье, на обрыве, возвышавшемся над океаном. Оно было отмечено большим горящим крестом. Долфин подъехал к нему и заглушил двигатель.

— Это не то, что вы думаете. Местные жители зажигают эти штуки потому, что не знают, кто здесь захоронен и у многих из них есть родственники, которые пропали без вести. Это своего рода ритуал. Они жгут кресты, и полиция не мешает им, это как часовые с ружьем, отпугивающие голытьбу. Кстати, вы не спрячете свою пушку?

Мой револьвер был наставлен ему в живот; я подумал, что, видимо, уже давно держу его на прицеле.

— Нет. У тебя есть инструменты? Долфин сглотнул комок в горле.

— Только садовый инвентарь. Послушайте...

— Нет. Ты отведешь меня к тому месту, про которое говорил мальчишка, и мы будем копать.

Долфин вышел из машины и открыл багажник. Я последовал за ним и увидел, как он достал большую штыковую лопату. Отблески от горящего креста освещали сыщика и его старенький «додж»-купе; заметив в багажнике несколько деревянных колышков и обрезков ткани, лежавших рядом с запасным колесом, я засунул за пояс револьвер и, сделав из них два факела, зажег их от креста. Протянув один Долфину, я сказал:

— Иди впереди меня.

Мы спускались в котлован, двое изгоев с горящими тряпками на палках. Песок замедлял движение; свет от факела позволял мне разглядеть то, что лежало на разбросанных то тут, то там холмиках: небольшие букеты цветов и статуэтки святых. Долфин все это время твердил о том, что гринго были захоронены в дальней части котлована; я чувствовал, как у меня под ногами хрустят чьи-то кости. Мы дошли до особенно высокого песчаного холма, и Долфин, махнув факелом в сторону лежащего на песке разорванного американского флага, сказал:

— Здесь. Мальчишка сказал, рядом с флагом, эль баннеро.

Я откинул флаг в сторону; под ним оказался целый рой насекомых.

Долфин завизжал:

— Твари! — и стал лупить их своим факелом.

Из воронки под нашими ногами повеяло гнилью.

— Копай, — сказал я.

Долфин принялся за дело; ожидая, пока лопата стукнется о кости, я думал о привидениях — Бетти Шорт и Лори Бланчарде. Когда лопата попала в кость первый раз, я начал повторять псалом, который выучил когда-то под давлением своего отца; во второй раз я принялся напевать одну патриотическую песенку, которую, бывало, пел мой спарринг-партнер Дэнни Бойлан перед нашими с ним тренировками. Когда Долфин сказал: «Морячок. Я вижу его матросскую рубаху», не умея разобраться, чего мне больше хотелось, чтобы Ли был, пусть и печален, я оттолкнул Долфина в сторону и принялся копать сам.

Первым же ударом лопаты я попал в череп моряка, вторым — по его рубахе, отделив торс от остальной части скелета. Ноги трупа были полностью раздроблены; я стал окапывать их, погружая лопату в песок, с поблескивающей на солнце слюдой. Показались скопище личинок и кишки, а затем окровавленная жесткая ткань куртки, снова песок, кости, опять песок — и потом загоревшая розовая кожа и белокурые брови со следами от шрамов, которые показались мне знакомыми. А затем показался и сам Ли, улыбающийся, как Орхидея. Из его рта выползали черви, а вместо глаз зияли два пустых отверстия.

Я бросил лопату и побежал. Мне вдогонку раздался крик Долфина:

— Деньги!

Я рванул в сторону горящего креста, думая, что это я нанес Ли шрамы, что это моих рук дело. Добежав до машины, я запрыгнул внутрь и дав задний ход, снес крест, затем, переключившись на третью передачу, понесся вперед. Выезжая на прибрежную дорогу, ведущую на север, я услышал, как Долфин вопит: «Моя машина! Деньги!» Не обращая внимания, я принялся искать на приборной панели переключатель сирены и почти раздолбал ее, когда до меня дошло, что у гражданских машин никаких сирен не было.

Я помчался в сторону Энсенады со скоростью, чуть ли не в два раза превышающую допустимую. Бросив «додж» на улице перед гостиницей, я поспешил к своей машине — но замедлил бег, увидев трех мужчин. Засунув руки в карманы своих курток, они направлялись в мою сторону.

Мой «шевроле» был всего в пяти ярдах; в мужчине посередине я опознал капитана Васкеса. Двое других начали обходить меня с обеих сторон. Единственным местом, где можно было укрыться, была телефонная будка рядом с первой дверью при выезде из двора. Баки Блайкерт теперь тоже мог стать трупом и запросто присоединиться к своему лучшему другу, лежавшему в мексиканском песке. Я решил подпустить Васкеса поближе, а затем вышибить ему мозги, но тут из двери вышла белая женщина и для меня забрезжила надежда.

Я подбежал к ней и схватил за горло. Она завопила. Рукой я закрыл ей рот. Женщина замахала руками, а затем вцепилась в меня. Я достал свой револьвер и приставил ей к виску.

Местные стали приближаться с большей осторожностью, опустив свои пушки. Я начал заталкивать женщину в телефонную будку, нашептывая ей в ухо: «Завопишь, и ты — труп, завопишь, и ты — труп». Оказавшись в будке, я прижал ее к стене коленкой и отпустил свою руку; она тихо застонала. Чтобы ее стоны оставались такими же тихими, я приставил револьвер к ее рту. Свободной рукой схватил трубку, прижал к уху, бросил в прорезь монетку и набрал "О". Васкес к этому времени уже подошел к будке и стоял прямо передо мной побагровевший и пахнущий дешевым американским одеколоном. Оператор на другом конце спросил по-испански:

— Кё?

Я выпалил:

— Хабла инглез?

— Да, сэр.

Зажав трубку между плечом и подбородком, я побросал в прорезь все свои монетки; мой револьвер по-прежнему оставался у лица женщины. Когда все мои песо провалились в автомат, я сказал:

— Федеральное бюро расследований. Офис в Сан-Диего. Срочно.

Оператор пробормотала:

— Да, сэр.

Я услышал, как она соединяет. Женщина в будке от страха стала стучать зубами. Васкес попробовал меня подкупить:

— Бланчард был очень богат, мой друг. Мы можем найти его деньги. Ты сможешь жить здесь безбедно. Ты...

— ФБР, специальный агент Райс.

Я бросил на Васкеса испепеляющий взгляд.

— Это сержант Дуайт Блайкерт, полицейское управление Лос-Анджелеса. Я сейчас в Энсинаде. У меня проблемы с местными полицейскими. Они собираются убить меня ни за что, и я надеюсь, вы сможете отговорить капитана Васкеса от подобной затеи.

— Какого...

— Сэр, я действительно полицейский из Лос-Анджелеса, и надо, чтобы вы как можно быстрей поговорили с этим мексиканцем.

— Лапшу мне вздумал вешать, сынок?

— Черт побери, вам нужны доказательства? Я работал в Отделе по раскрытию убийств вместе с Рассом Миллардом и Гарри Сирзом. Я работал в Отделе судебных приставов при окружной прокуратуре. Я работал...

— Дай мне этого типа, сынок.

Я передал трубку Васкесу. Тот взял ее и наставил свой автомат на меня; я держал свой пистолет направленным на женщину. Время шло, противостояние продолжалось, босс местных легавых, слушая фэбээровца, становился все бледнее и бледнее. Наконец он повесил трубку и опустил автомат.

— Иди домой, шутник. Убирайся из моего города и из моей страны.

Положив в кобуру револьвер, я выбрался из телефонной будки, женщина при этом начала визжать. Васкес дал знак своим людям, чтобы меня пропустили. Я запрыгнул в машину и дал газу. Я мчался как угорелый и, только въехав на американскую территорию, вспомнил о пределах допустимой скорости — и это случилось тогда, когда не стало Ли.

Над Голливудскими холмами занимался рассвет, когда я постучал в дверь Кэй. Дрожа от холода, я стоял на крыльце. Над головой собрались грозовые тучи, сквозь которые проглядывали слабые лучи солнца — глаза бы мои на них не глядели. Внутри послышались звуки открываемых задвижек и мое имя. После чего появился второй, оставшийся участник триады Бланчард / Блайкерт / Лейк, со словами:

— И все такое прочее.

Это была эпитафия, которую я не хотел слышать. Внутри я поразился необычному порядку в гостиной.

— Ли погиб? — спросила Кэй.

Впервые сев в его любимое кресло, я ответил:

— Местные легавые, или какая-то мексиканка, или ее друзья убили его. О, крошка, я...

Назвав ее «крошкой», я вздрогнул. Потому что так обращался к ней Ли. Я посмотрел на освещенную полоской света Кэй, стоящую возле двери.

— Он нанял местных, чтобы замочить Де Витта, но это еще ничего не значит. Нам нужно, чтобы этим делом занялся Расс Миллард и несколько честных мексиканских полицейских.

Заметив на столе телефон, я замолчал и начал набирать домашний номер падре. Кэй остановила меня.

— Нет. Сначала я хочу с тобой поговорить.

Я пересел из кресла на кровать; Кэй присела рядом.

— Если ты сейчас начнешь рубить с плеча — только ему навредишь. И тогда я понял, что она ожидала подобного развития событий; именно тогда я понял, что она знала гораздо больше меня. — Мертвым уже ничем нельзя навредить.

— О, еще как можно, крошка.

— Не называй меня так! Это его обращение. — Кэй пододвинулась ближе и коснулась моей щеки. — Ты можешь навредить ему и нам.

Я отстранился от ее ласк.

— Объясни как, крошка.

Кэй поправила поясок на платье и холодно на меня посмотрела.

— Я познакомилась с Ли не на процессе Де Витта, — начала она, — а до этого. Мы подружились, и я ему соврала про мое место жительства, я не хотела, чтобы он знал про Бобби. Но он сам об этом узнал, и тогда я рассказала, насколько мне было там плохо, и Ли сказал, что у него сейчас появилось хорошенькое дельце, но не стал рассказывать подробности, затем Бобби арестовали за ограбление банка, и все полетело кувырком.

Ограбление спланировал Ли. Еще трое ему помогали. Отдав все деньги, которые он заработал на ринге, он выкупил свой контракт у Бена Сигела. Во время налета на банк двоих убили, один убежал в Канаду, а четвертым был Ли. Он то и подставил Бобби за его отношение ко мне. Бобби не знал, что мы с Ли встречаемся, и мы представили дело таким образом, как будто встретились друг с другом только на суде. Бобби знал, что его подставил кто-то из полицейских, но не подозревал в этом Ли.

Ли хотел дать мне дом, и он мне его дал. Со своей долей награбленного он был очень осторожен, и, чтобы начальство не заподозрило его в жизни не по средствам, совершая какую-нибудь крупную покупку, он всякий раз говорил, что она сделана на деньги, которые он скопил, выступая на ринге, или выиграл на тотализаторе. Он повредил своей карьере, став жить с женщиной, хотя мы и не жили с ним в общепринятом смысле слова. Это была своего рода сказка, которая закончилась осенью прошлого года, сразу после того, как вы с Ли стали напарниками.

Я потянулся к ней, потрясенный историей о самом дерзком полицейском-воре в истории.

— Я знал, что он способен на многое.

Кэй отодвинулась от меня.

— Дай закончить, прежде чем ты ударишься в сентиментальность. Когда Ли узнал о раннем освобождении Бобби, он пошел к Бену Сигелу и попытался уговорить того убить Де Витта. Он боялся, что Бобби станет болтать обо мне и испоганит нашу сказку неприятными подробностями, касающимися твоей покорной слуги. Сигел отказался, а я сказала Ли, что освобождение Бобби ничего не значит, что есть только мы втроем и правда не может нам повредить. Потом, прямо перед Новым годом, объявился третий участник ограбления. Зная, что Бобби Де Витта досрочно освобождают, он стал шантажировать Ли, поставив условие: если Ли не заплатит ему десять тысяч долларов, он расскажет Бобби, что это Ли организовал ограбление, а потом его подставил.

Последним сроком оплаты шантажист поставил дату освобождения Бобби.

Ли отделался от него и пошел к Бену Сигелу, чтобы занять эту сумму у него. Сигел отказал, и тогда Ли стал умолять его, чтобы он прикончил того парня. Сигел снова отказал. Ли узнал, что этот шантажист постоянно общался с какими-то неграми, торгующими марихуаной, и он...

Я понял, что последует дальше, в голове уже появились аршинные заголовки и слова Кэй, как примечание мелким шрифтом:

— Того парня звали Бакстер Фитч. Сигел отказался помочь Ли, поэтому он взял тебя. Те люди были вооружены, поэтому с точки зрения законности ты действовал правильно, вдобавок повезло, что никто не стал копаться в этом деле. Это единственное, чего я не могу ему простить, и до сих пор корю себя за то, что позволила этому случиться. Все еще сентиментальничаешь, стрелок?

Я не смог ей ответить; Кэй сделала это за меня.

— Не думаю. Сейчас закончу и ты скажешь, жаждешь ли ты по-прежнему мести.

Потом произошло убийство этой девчонки Шорт, и Ли зацепился за него, чтобы отомстить за свою сестру и, кто его знает, по какой еще причине. Он очень боялся того, что Фитч уже рассказал Бобби, что Бобби знает о подставе. Он хотел убить Де Витта или нанять кого-нибудь для убийства, а я просила и умоляла его оставить все как есть, говорила, что Бобби все равно никто не поверит и чтобы он никого не трогал. Если бы не эта проклятая девчонка, я бы его убедила. Но расследование переместилось в Мексику, туда же отправились Бобби, Ли и ты. Я знала, что сказке пришел конец. Так оно и случилось.

"ОГОНЬ И ЛЕД НОКАУТИРУЮТ

ЧЕРНЫХ БАНДИТОВ"

"ПЕРЕСТРЕЛКА В САУТСАЙДЕ -

ПОЛИЦИЯ: 4, БАНДИТЫ: 0"

"ПОЛИЦЕЙСКИЙ-БОКСЕР

В КРОВАВОЙ СХВАТКЕ

УБИВАЕТ ЧЕТЫРЕХ НАРКОМАНОВ"

Чувствуя себя совершенно разбитым, я попытался встать; но Кэй ухватила меня за ремень и усадила обратно.

— Нет! В этот раз тебе не удастся гордо удалиться, «как всегда коронное отступление Баки Блайкерта»! Бобби снимал меня с животными, а Ли положил этому конец. Де Витт подкладывал меня под своих приятелей и бил меня ремнем с острой бляшкой, а Ли положил этому конец. Он хотел любить меня, а не трахать. Хотел, чтобы мы были вместе. И если бы ты так всецело не покорился ему, то увидел бы это. Мы не должны поливать его имя грязью. Мы должны покончить с былыми обидами и простить его, продолжать жить вдвоем и...

Но прежде чем она смогла разрушить то, что осталось от нашей троицы, я поспешил удалиться в другую комнату.

Пособник убийцы.

Марионетка.

Никчемный детектив, неспособный увидеть, как его вовлекают в преступную аферу.

Слабое звено в сказочном треугольнике.

Лучший друг полицейского-грабителя банков, а теперь и хранитель его секретов.

«Покончить с былыми обидами».

Следующую неделю я просидел у себя дома, проведя остаток своего «отпуска» впустую. Я колотил грушу, прыгал через скакалку и слушал музыку; я сидел на крыльце и, составив из пальцев пистолет, целился в вертящихся на бельевой веревке, которую повесила моя хозяйка. Я осудил Ли за четыре убийства, совершенные во время ограбления банка, и простил из-за пятого — убийства самого себя. Беспрестанно думал о Бетти Шорт и Кэй, пока они не сливались в единое целое; я представлял теперь наше с Ли партнерство как взаимное совращение и выяснил, что хотел Орхидею оттого, что понял ее душу, а любил Кэй за то, что она поняла мою.

Я восстановил в памяти события прошедших шести месяцев и увидел, что все совпадало: деньги, которые Ли тратил в Мексике, были, возможно, взяты из заначки, которую он оставил после ограбления банка.

В новогоднюю ночь я слышал его рыдания; а за несколько дней до этого его шантажировал Бакстер Фитч.

Осенью того года Ли искал встречи с Бенни Сигелом всякий раз, когда мы ходили на бокс в Олим-пик; во время этих встреч он пытался уговорить Сигела убить Бобби Де Витта.

Прямо перед перестрелкой Ли разговаривал по телефону с осведомителем — якобы о Джуниоре Нэше. Но на самом деле осведомитель опознал Фитча и негритосов, поэтому Ли так переменился в лице, возвращаясь после разговора к машине. Через десять минут было убито четыре человека.

В ту ночь, когда я встречался с Мадлен Спрейг, во время перебранки с Ли Кэй прокричала: «После всего, что может случиться» — зловещие слова, возможно, предвещавшие катастрофу с Бобби Де Виттом. Во время нашей работы над делом Орхидеи Кэй выглядела угрюмой и нервной, она переживала за Ли, однако же принимала его неадекватное поведение. Я думал, что она расстраивалась из-за той одержимости, с какой Ли расследовал убийство Бетти Шорт, но она всего лишь пыталась отдалить финальную сцену нашей сказочной жизни.

Все так и было.

«Покончить с былыми обидами».

Когда мой холодильник опустел, я пошел затариваться. Войдя в магазин, я увидел, как мальчик, принимающий на хранение сумки, читает утренний выпуск «Геральд», на первой странице которого в самом низу была помещена фотография Джонни Фогеля. Заглянув мальчику через плечо, я прочитал, что Джонни уволили из управления за взяточничество и сокрытие улик. В другой статье мое внимание привлекло упоминание Эллиса Лоу — Биво Минс цитировал его слова: «Расследование убийства Элизабет Шорт больше не является для меня самым главным делом — появились дела и поважней».

В школе была перемена. Кэй стояла посреди школьного двора и следила за детьми, резвящимися в песочнице. Какое-то время я наблюдал за ней из машины, после чего подошел.

Первыми меня заметили дети. Я показал им мои зубы, детишки начали смеяться, заставив Кэй обернуться. Я сказал:

— Коронное наступление Баки Блайкерта.

— Дуайт, — произнесла Кэй, дети смотрели на нас во все глаза, словно знали, что настал решительный момент. Секунду спустя она оправилась от замешательства. — Ты пришел сказать мне что-то важное?

Я засмеялся, дети прыснули со смеху, снова увидев мои зубы.

— Да. Я решил положить этому конец. Ты выйдешь за меня замуж?

Она невозмутимо произнесла:

— И мы похороним все остальное? И эту чертову покойницу?

— Да. И ее тоже.

Кэй бросилась в мои объятия.

— Тогда, да.

Мы обнялись. Дети радостно закричали:

— А у мисс Лейк есть жених, а у мисс Лейк есть жених!

Три дня спустя, 2 мая 1947 года, мы поженились. Все прошло на одном дыхании. Клятвы принял протестантский священник полицейского управления, а сама церемония проходила во дворе дома Ли Бланчарда. На Кэй было розовое платье — словно в насмешку над отсутствием девственности; на мне — синяя полицейская форма. Шафером был Расс Миллард, а гостем Гарри Сирз. Он начал свою речь ужасно заикаясь, но именно на свадьбе я заметил, что его заикание исчезает после четвертой рюмки. Я привез из дома для престарелых своего отца, который совершенно не понимал, кто я такой, но все-таки веселился от души — прикладываясь к фляжке Гарри, подначивая Кэй и прыгая под музыку из радиоприемника. Стол был завален всякими сэндвичами и заставлен самой разнообразной выпивкой, предназначенной для нас шестерых. Но постепенно к нам стали присоединяться и просто прохожие, услышавшие наш громкий смех и веселую музыку. И уже к вечеру во дворе собралась целая толпа народу, которого я не знал, и Гарри Сирзу пришлось бегать в магазин, чтобы купить еще еды и выпивки. Я разрядил свой пистолет и отдал его поиграть каким-то незнакомцам в штатском, а Кэй танцевала польку с капелланом. Когда спустилась темнота, я не хотел, чтобы все прекращалось, и поэтому одолжил у соседей рождественские гирлянды и развесил их во дворе, набросив на бельевую веревку и на любимую юкку Ли. Мы продолжали есть и веселиться под искусственным созвездием из красных, голубых и желтых звездочек. Около двух ночи из клубов на Сансет-стрип потянулись группы подвыпивших гуляк. Даже Эррол Флинн какое-то время побыл с нами, набросив на свой смокинг мою куртку с полицейским жетоном. Если бы не гроза, все это веселье могло бы продолжаться бесконечно — я этого и хотел. Но толпа стала потихоньку расходиться. Прощаясь, все страстно друг друга целовали и обнимали. Расс отвез моего старика в его пристанище. А мы с Кэй Лейк Блайкерт уединились в спальне и занялись любовью. Хоть я оставил включенным радио, чтобы не думать про Бетти Шорт, но это было лишним — я о ней так ни разу и не вспомнил.