"Пылающий камень (ч. 1)" - читать интересную книгу автора (Эллиот Кейт)

Часть первая МЕРТВАЯ РУКА

ТО, ЧТО СВЯЗУЕТ НАС

Развалины тянулись почти от самого берега до вершины холма. Там стена осыпалась и превратилась в бесформенную груду камней, заросшую высокой зеленой травой. Здесь, на этой стене, и устроилась отдыхать сова. Она сложила крылья и немигающим взглядом уставилась на кольцо каменных столбов, венчающих холм.

Небо светлело, звезды таяли, на востоке всходило солнце. Туман редел, скоро он совсем рассеется под солнечными лучами. В траве шуршали мыши, одна спокойно уселась на камне и начала отряхивать капли росы с лап, сова по-прежнему сидела неподвижно, словно не замечая легкой добычи. Из норки высунулся любопытный нос кролика, вот уже и сам зверек выбрался на поляну. Сова не отводила взгляда от камней. Только один раз моргнула.

Вскоре туман растаял, и солнце осветило камни на холме. Как только первые лучи коснулись камней, сова взвилась в воздух. Сверху было видно, что внутри большого круга лежат камни поменьше, и расположены они в определенном порядке, невидимом с высоты человеческого роста. В самом центре кольца находился камень, вокруг которого плясали языки пламени. Казалось, что горит сам камень, хотя всем известно, что камни не горят. Из пламени доносились негромкие голоса, словно спорили два человека.

— По-моему, вы все слишком деликатны. Уже давно можно было решить эту проблему и подчинить себе ту, которую вы разыскиваете.

— Нет, сестра. Ты не совсем понимаешь, в чем тут дело.

— Не вы ли говорили, что я обладаю даром, которого нет ни у кого из вас? Разве не поэтому вы взяли меня к себе? Разве не будет справедливо, если вы позволите мне попробовать в случае провала вашего плана. Тогда вы увидите, на что я способна.

— Я против.

— Но ты не можешь решать за всех. Пусть и другие скажут.

В листве зашуршал ветер. Кролик уселся столбиком, насторожив уши, а потом ускакал в заросли тимьяна и полевой гвоздики.

— Если у нее не получится, мы ничем не рискуем, — послышался третий голос. — А если получится, польза просто очевидна: наша сестра сможет возвратиться скорее, а мы сможем вернуться к нашей работе.

— Мне любопытно, что из этого выйдет, — раздался четвертый голос. — Я бы не отказалась взглянуть на то, о чем так много говорилось.

— Мне все равно, — отозвался пятый голос, такой тихий, что его звук казался не более чем шелестом листьев.

— Давайте попробуем, — снова прозвучал первый голос. — Чему быть, того не миновать!

Сова спускалась вниз по спирали. С неожиданной грацией она сложила крылья и спикировала на горящий камень в центре круга, словно не замечая языков пламени. Солнце заглянуло в каменный круг.

В то же мгновение пылающий камень исчез, и сова вместе с ним.

В деревне любой незнакомец сразу же привлекает самое пристальное внимание. А незнакомцам никто не доверяет, в большинстве случаев от них стараются держаться подальше. Но «орлов» чужаками никто не считал. Правая рука короля, его «крылья», как их иногда называли, потому что они нигде не задерживались надолго: приезжали, ели, иногда ночевали, а потом снова уезжали. Вряд ли кому-нибудь доводилось видеть отдыхающего «орла».

Лиат уже давно обнаружила, что в большинстве случаев «Королевские орлы» путешествуют в одиночку — на дорогах было спокойно и не было необходимости для выполнения мелких королевских поручений высылать целый отряд. Хотя, по правде сказать, ей редко доводилось оставаться одной. Стоило лишь приехать в какую-нибудь деревню, вокруг нее сразу собиралась целая толпа: крестьяне, священники, монахи и простые работники — все они хотели знать, что происходит в мире. Редко кто из них уезжал от дома дальше околицы, для них даже поездка в соседний городишко была великим событием. А уж видеть самого короля и его двор — об этом и говорить нечего…

— Значит, королева-иностранка умерла? — с изумлением переспрашивали они и тут же начинали обсуждать эту потрясающую новость с соседями, хотя королева умерла уже четыре года назад.

— Да неужели и вправду леди Сабела восстала против короля Генриха? Кто бы мог подумать, это родная-то сестра! — Возмущению не было конца, и что за важность, что миновало больше года с тех пор, как мятеж был подавлен.

— Мы слышали, что эйка захватили город Гент и опустошили всю округу, — испуганно говорили они, а Лиат успокаивала их, рассказывая о второй битве за Гент и о том, как граф Лавастин и король Генрих изгнали армию меднокожих и вновь вернули город людям.

Для этих людей она была редкой птицей — яркой, необычной, стремительной. Она появлялась словно ниоткудаи так же быстро исчезала. И уж конечно, они помнили ее и ее рассказы еще очень долго, намного дольше, чем помнила их она. Слишком много было у нее на пути таких деревень и крестьян.

В деревне Ладерна в дом, где она остановилась, втиснулось никак не меньше двадцати человек, всем им не терпелось узнать последние новости. Пока Лиат ела, они развлекали ее песнями и местными сплетнями, но как только по местному обычаю хозяева подали ей кружку пива после еды, на нее обрушился настоящий град вопросов.

— Какое у тебя поручение, «орлица»?

— Откуда ты едешь?

— Куда направляешься?

Ее научили, что можно рассказать, а что лучше оставить в тайне, когда стоит отвечать уклончиво, а когда объяснить подробнее. Крестьяне предлагали ей еду повкуснее, чтобы она побольше им рассказала, и нынешняя ее хозяйка не была исключением. Судя по всему, она решила, что ее гостья — важная птица. Лиат поняла это по тому, что женщина не разбавила пиво водой, как частенько из экономии поступали другие хозяйки, у которых ей случалось останавливаться.

— Я еду во дворец в Вераусхаузене по приказу короля. Он оставил там почти всю свою свиту. Там в школе при монастыре учатся дети знатных дворян и его собственный сын — принц Эккехард. Меня послали сообщить, где назначена встреча с королем.

— Вераусхаузен? А где это?

— За Бретвальдом, — ответила она.

Селяне покачали головами и предупредили, чтобы она была осторожнее и ни в коем случае не ехала напрямик, через старый лес.

— Глупцы из тех, что помоложе, вечно пытаются пробраться по той дороге, — проворчала старуха Мерла. Во рту у нее осталось целых шесть зубов, и она очень этим гордилась. — И все они исчезают без следа. Наверняка попадают на обед медведю или стае волков. Или еще кому похуже. — И она довольно кивнула, словно ее радовала ужасная участь пропавших.

— На рынке я слышал, что по приказу короля через лес прорубили дорогу до самого Бретвальда, — возмутился один из слушателей, лицо которого покрывал бронзовый загар от постоянной работы в поле.

— Как будто кому-то это под силу, — возразила старуха. — Но ты ничего не сказала про короля. Он уже назвал своего наследника? Это, наверное, принц Эккехард?

— У него есть старшая дочь — принцесса Сапиентия. Она уже достаточно взрослая, чтобы стать преемницей короля, и к тому же побывала в битвах, совершила Странствие наследника и родила ребенка.

— Да, доказала, что способна к деторождению и может повести солдат в бой. Видно, Господь отметил ее.

Все вокруг заулыбались и одобрительно закивали, тоже видя в этих обстоятельствах знак Божий. Улыбались все, кроме одного человека. Он молча потягивал пиво из огромной кружки и смотрел на Лиат светлыми водянистыми глазами. Он загорел так же, как и она, — коричневыми от солнца были только руки и лицо, но под рубашкой, которую он расстегнул из-за жары, виднелась бледная кожа.

— У него есть и другой сын, с салийским именем — Саунглаунт, или что-то в этом роде. Превосходный воин, капитан королевских «драконов», но, как я слышал, и он, и его «драконы» погибли, защищая Гент.

Она покраснела и про себя возблагодарила Господа за то, что уже достаточно темно и никто не увидит выражения ее лица.

— Не погиб, — сказала она. Как же сделать так, чтобы голос не дрожал? — Его захватили в плен, но войска графа Лавастина освободили его. Теперь он в безопасности и снова рядом с королем.

Все принялись восторженно охать, дивясь такому чудесному избавлению. Лиат одним глотком осушила свою кружку. Но вернуть спокойствие уже не удастся — бессоннаяночь ей обеспечена. Теперь до самого утра она будет ворочаться в постели и вспоминать его.

Владычица! Как же могло случиться, что шесть дней назад, когда они уезжали из Гента, он сказал: «Выходи за меня замуж, Лиат».

Весь день Лиат ехала на северо-запад под палящими лучами солнца по дороге, которая на картах называлась Рингсвальдвег. За целый день ей встретились лишь несколько путешественников: пара возчиков, везущих на телегах парусину в ближайший порт; наемные работники — зажиточные фермеры называют таких батраками; коробейник, толкающий перед собой тележку, нагруженную разными мелочами, да еще трое священников — загорелых, босых, с мозолистыми руками, которые направлялись на юг — в какой-то монастырь. Слева темнел Бретвальдский лес — такой густой и мрачный, что при взгляде на него становилось понятно, почему путешественники предпочитают делать огромный крюк, объезжая его, вместо того чтобы попытаться пройти напрямик. Справа то и дело возникали маленькие рощицы, чередовавшиеся с возделанными полями, деревни и пастбища, на которых паслись невозмутимые коровы. Лиат уже привыкла путешествовать. Ей нравилось одиночество, чувство свободы, когда ты словно одна во всей Вселенной и можешь смотреть вокруг и удивляться увиденному сколько душе угодно — никто не осудит и не усмехнется.

Но сейчас она никак не могла избавиться от ощущения, что кто-то следит за ней. Она оглянулась, но дорога была пустынной. Подул ветер, начали сгущаться прозрачные летние сумерки.

Лиат чувствовала нарастающее беспокойство.

Никогда не доверяй кажущейся безопасности.

Тучи закрыли небо, и неожиданно стало совсем темно. Начал накрапывать дождь, и Лиат накинула на плечи плащ. Конечно, лето выдалось жаркое и сухое и на дороге не было грязи, но тем не менее на ночь надо найти какое-нибудь укрытие.

Ей вовсе не хотелось ночевать вдали от человеческого жилья под открытым небом, с которого сыплются холодные капли.

Дождь усилился. Издалека послышался звон колокольчика — такими обычно украшают конскую сбрую, чтобы веселее было в дороге. Лиат с облегчением вздохнула: вдвоем ехать веселее, а лихих людей на королевской дороге можно не бояться.

Но спокойствие продлилось не дольше нескольких секунд.

Откуда-то сверху, с потемневшего от низких туч неба, донесся низкий колокольный звон, словно звонили с большого собора в Генте. Но с самого полудня ей не встретилось по пути ни одной церкви.

Может, это эхо шагов дэймона? Неужели это создание снова преследует ее? Она опять оглянулась, но не увидела ни горящих глаз, ни ангелоподобной фигуры, ни прозрачных крыльев — дорога по-прежнему была пустынна. Только порыв ветра донес до нее шепот:

— Лиатано.

Воздух задрожал, на дороге, довольно далеко от нее, взметнулись клочья тумана. Больше всего они походили на белые колонны или стволы могучих деревьев, возникшие прямо в воздухе.

Разумеется, это всего лишь игра света и тени. Но тем не менее Лиат чувствовала, что в нее вцепились чьи-то ледяные когти, они впивались все глубже и глубже, в самое сердце, и увлекали к звону колоколов. Но ведь ничего плохого не случится, если просто подождать? Почему бы не спешиться и не посидеть спокойно?

— Иди ко мне, Лиатано. Не беги от меня. Просто подожди немного, и ты обретешь покой.

Лошадь Лиат нервно фыркнула и прижала уши.

— Подожди немного. Иди к нам.

Лиат заколебалась.

— Беги, — послышался ей голос отца. — Беги, Лиат!

С нее мигом слетело сонное оцепенение, больше она не собиралась ни ждать, ни спешиваться — да и как ей такое вголову пришло! Чувствуя лишь ослепительную ярость, она послала лошадь в галоп. Через какое-то время Лиат оглянулась, и сердце ее ударилось о ребра. Туманные фигуры тянулись к ней, они летели за ней по дороге, преследуя, настигая. Теперь она нисколько не сомневалась, что это живые существа. Она видела протянутые к ней руки, слышала их голоса, похожие на тихий шелест листьев. Но громче всего звучал голос, похожий на колокольный звон.

Они приближались.

Она достала лук, вытащила из колчана стрелу и прицелилась. В воздухе запахло горящим углем, как в кузнице, когда там раздувают мехи. Лошадь прибавила ходу, и Лиат отпустила поводья, предоставив ей скакать куда вздумается, а сама пустила стрелу в своих преследователей. Как и следовало ожидать, стрельба по бесплотным духам — дело бесполезное, и стрела бессильно упала на дорогу.

Впереди послышался крик:

— Эй, там! Смотри, куда едешь!

Лиат посмотрела прямо перед собой и увидела двух всадников в богатых одеждах и четырех сопровождающих их рыцарей. Вероятно, владелец здешних земель. Лиат никак не могла вспомнить, какому знатному роду принадлежит знак, изображенный на щитах рыцарей, — голова оленя на белом поле. Рыцари расступились, чтобы она могла проехать, вернее, пронестись между ними.

Но как только она обернулась, чтобы предупредить их о грозящей опасности, справа от нее вспыхнул яркий свет — недалеко от дороги на небольшом холме, где стояли собранные в круг огромные камни, разгорелся костер.

Мимо пролетела сова, она пронеслась так бесшумно и стремительно, что лошадь Лиат шарахнулась и сошла с дороги. Держа одной рукой лук, а другой поводья, Лиат положилась на инстинкт животного. Лошадь перепрыгнула неглубокую канаву у обочины дороги и направилась прямо к холму, поросшему густой зеленой травой. С дороги вслед Лиат неслись невнятные крики мужчин.

Через секунду до нее донесся пронзительный визг.

Лошадь преодолела подъем с такой скоростью, словно спасалась от лесного пожара, и мгновенно оказалась в центре каменного кольца. Только теперь Лиат заметила, что посредине, из камней поменьше, выложен еще один круг — семь валунов, а в центре… Высотой камень был примерно с человека и светился странным бело-голубым светом, ярко, как костер. Но, в отличие от костра, тепла от него не ощущалось.

Крики и вопли с дороги стали тише и превратились в невнятный шум. Лиат не осмеливалась оглянуться и узнать, что же там происходит. А над головой снова бесшумно скользнула сова, развернулась в воздухе и уселась на камень. Лошадь Лиат прыгнула…

Девушка вскрикнула от изумления. Вокруг взметнулись языки бело-голубого пламени, а лошадь спокойно приземлилась, словно всю жизнь только и делала, что ныряла в огонь.

Лиат натянула поводья, но лошадь после всех этих курбетов вела себя совершенно невозмутимо. Лиат огляделась: земля была усыпана желтыми листьями, деревья тянули к небу голые ветки. Единственным знакомым среди них оказался дуб, остальные она никогда не видела раньше. Но окончательно она потеряла дар речи, когда с камня встал человек и уставился на нее с живейшим интересом. Впрочем, на обычного человека он походил очень мало: с бронзового от загара лица на Лиат смотрели ярко-зеленые глаза, вместо одежды его тело прикрывали лишь многочисленные бусы, перья, ракушки и полированные камушки. Он был из Аои, Исчезнувших, — люди гак называли их, потому что этот эльфийский народ исчез, оставив свои города и селения.

Лиат знала его, а он — ее.

— Ты все-таки пришла, — произнес он. — Ты появилась раньше, чем я ожидал. Придется спрятаться, пока процессия не пройдет мимо, иначе я не знаю, чем закончится совет, — твое присутствие здесь по меньшей мере подозрительно. Слезай с лошади и пойдем.

Он выглядел совсем как тогда, когда она в первый раз увидела его сквозь огонь. Правда, в тот раз ей показалось, что он должен быть выше ростом. Украшавшие его перья сверкали ярко, как драгоценные камни. А веревка, опоясывающая его по бедрам, похоже, стала чуть длиннее с их первой встречи несколько недель — или месяцев? — тому назад.

Из глубины леса послышался низкий протяжный стон, через минуту Лиат сообразила, что это всего лишь звук рога. Она приставила ладонь козырьком к глазам и вскоре разглядела, как по тропе под деревьями движется целая процессия. Она то скрывалась в тени, то снова появлялась на открытом участке дороги. Во главе процессии несли золотое колесо, украшенное блестящими зелеными перьями, оно медленно вращалось, хотя в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка.

— Как я сюда попала? — хрипло спросила Лиат. — Меня преследовали какие-то твари, потом я увидела сову… И горящий камень.

Она повернулась к камню, который продолжал испускать холодный бело-голубой свет. Совы там не было.

— Сова, — пробормотал он задумчиво, дотрагиваясь до невзрачного, коричневого с белым перышка — единственного среди ярких и пышных перьев, украшавших его. Аои отстраненно улыбнулся. — Старый враг.

— Потом лошадь прыгнула в огонь, и я оказалась здесь, — закончила Лиат. Она чувствовала себя как лист, подхваченный течением, которое несет его неизвестно куда. Слишком многое обрушилось на нее за какие-то несколько минут.

— Да… — Он принялся задумчиво теребить веревку, потом стал вплетать в нее новые нити. — Так из одного мы делаем нечто совсем иное, даже если ничего не изменяем и не добавляем к тому, что уже есть. Иногда это и становится самым главным. Эти нити сами по себе не приносят мне никакой пользы в отличие от веревки, но разве эти две вещи не одно и то же?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Горящий камень — врата между двумя мирами. Все эти камни — врата, как мы выяснили, к нашему глубокому сожалению. Врата, воздвигнутые не магией смертных, они — плоть от плоти Вселенной. И чтобы пользоваться ими, надо понимать их сущность.

— Я ничего не знаю, — с горечью отозвалась Лиат. — От меня столь много скрыто!

— Да, скрыто многое, — согласился ее собеседник. — Но тем не менее ты пришла ко мне. Если хочешь, ты можешь многому научиться, я чувствую это.

— Господь Всемогущий! Мне столько надо узнать! — На мгновение она задумалась. — А сколько времени это займет? Узнать все, что необходимо, я имею в виду?

Он усмехнулся:

— Это зависит от того, что ты считаешь необходимым узнать. — Теперь выражение его лица изменилось, он стал серьезен. — Если ты решишься, это займет столько времени, сколько нужно. — Он взглянул в сторону поляны, к которой двигалась процессия. — Но если ты спрашиваешь о том, сколько времени пройдет в человеческом мире, я не могу дать точного ответа. Время течет по-разному в наших мирах.

— О Владычица! — Лиат посмотрела на камень. Пламя угасало, становясь все бледнее.

— Ты колеблешься? Разве не этого ты желаешь всем сердцем?

— Всем сердцем… — тихо повторила она вслед за ним.

Конечно, она должна учиться. Только так она сможет себя защитить. Ей так хотелось узнать как можно больше. Возможно, такой шанс больше никогда не выпадет.

Но все равно она не могла не думать о том, что оставляет позади.

— Ты все еще привязана к тому миру, — констатировал он. В его голосе не было ни раздражения, ни разочарования. Он просто говорил о том, что видит. — Дай мне руку.

Никто бы не смог ослушаться. Лиат послушно закинула лук на плечо и протянула ладонь. В следующее мгновение она вскрикнула от неожиданности — он порезал ей руку обсидиановым кинжалом. То же самое он проделал и с собственной рукой, а затем приложил рану к ране Лиат так, чтобы кровь смешалась. Свободной рукой он дотронулся до камня. Пламя взметнулось вверх, такое яркое, что девушка отшатнулась, а ее лошадь нервно затанцевала и зафыркала. Но колдун не выпустил руку Лиат.

— Давай посмотрим, — сказал он, — что привязывает тебя к миру людей.

Огонь вспыхнул, и они вдвоем стали всматриваться в холодное пламя.

Закрыв глаза, он лежал на траве под животворными солнечными лучами и слышал тысячи звуков, доносящихся до него.

Жужжат пчелы. Откуда-то с деревьев раздается свист птицы. Лошадь пасется на опушке на безопасном расстоянии от трех его спутников — эйкийских собак в железных ошейниках. Он прикрутил их цепи к колу, который потом загнал глубоко в землю. Псы с громким хрустом разгрызают кости. Лишь эти трое остались от всей своры, которую он возглавлял, когда жил в гентском соборе. Он слышал, как они ворчат, выхватывая друг у друга самые лакомые куски, а железные цепи громко лязгают одна о другую.

Неподалеку журчит ручей — там он умылся несколько минут назад. Хотя, сказать по правде, вряд ли он когда-нибудь сможет смыть с себя позор рабства. Пленнику Кровавого Сердца вовек не смыть с себя грязь, сколько бы он ни тер кожу песком и мылом, сколько бы ароматического масла ни вылил на себя. Но сейчас он лежит и пытается обсохнуть после холодного купания.

До него не доносится ни звука, который бы говорил о присутствии здесь человека. Он сбежал из королевских покоев и от суеты двора и устремился по тропе, ведущей на северо-запад. Именно по этой тропе восемь дней назад она уехала выполнять поручение короля. Только здесь он может спокойно полежать на земле, вдыхая ее ароматы, только здесь его не найдут вездесущие лакеи.

Нахальная муха садится ему на лоб; не открывая глаз, он смахивает ее. Под рукой у него лежит кожаная сумка, украшенная драгоценными камнями и резными пластинками из слоновой кости, тяжелые металлические застежки охраняют сокровище — книгу. Он дотрагивается до шершавой кожи кончиками пальцев, хотя и так знает, что книга никуда не делась и по-прежнему здесь. Для него это не просто книга, это — обещание, обещание новой встречи. Он не расстается с ней ни на минуту, а когда охотится или принимает ванну, привязывает ее к ошейнику одной из собак — только им он может теперь доверять.

Послышался шелест листьев — как он не похож на шепот, который поднимался среди придворных при его появлении, шепот, которого, как они думают, он не слышит.

Но солнце встает, поднимается высоко в небо, а потом снова уходит за горизонт. Дни проходят. Он подождет.

Живя среди собак, он научился быть терпеливым.

— Вот что привязывает тебя к тому миру, — произнес колдун, но Лиат, то ли ошеломленная увиденным, то ли потрясенная силой чувств, не ответила.

— Я обещала ему…

Видение исчезло.

Она понимала, что должна делать, что сказал бы ей отец в таком случае. Но больше ничто не имело для нее значения. Целый год она считала его мертвым.

— Я должна вернуться. — Услышав собственные слова, она вдруг заторопилась. — Я вернусь сюда. Обещаю. Просто мне обязательно нужно вернуться… — Она запнулась и замолчала — слова звучали так глупо.

Он спокойно отпустил ее руку. Лицо его ничего не выражало, Лиат в который раз подумала про себя: сколько же ему лет?

— С молодыми всегда одна и та же история, — сказал он наконец. — Но не думаю, что твой путь окажется легким.

— Так я смогу вернуться? — Теперь, когда выбор был сделан, Лиат тотчас начала жалеть о принятом решении. Но не настолько, чтобы остаться.

— Я не предсказываю будущее. Ступай.

— Но те создания, что преследовали меня…

— Много таинственного есть в мире. Много тварей разумных и неразумных населяет его. Ты должна сама решить — остаешься ты здесь или возвращаешься обратно. Врата закрываются.

Языки пламени уже не вздымались вверх, а трепетали над самой поверхностью камня. Если она и дальше будет колебаться, ни на что не решаясь, выбор будет сделан за нее.

Лиат схватила поводья и вскочила в седло. Лошадь прянула вперед, вспыхнул свет, перед глазами у Лиат замелькали черные и белые пятна, она ударилась плечом о камень… В то же мгновение они вылетели из круга камней на яркий солнечный свет.

Лиат прикрыла глаза рукой — переход от сумрака к свету оказался слишком резким, и она какое-то время ничего не видела. Затем она начала различать дорогу под копытами лошади. Высоко в небе светило солнце, был полдень, а никак не вечер, когда она исчезла из этого мира. В воздухе пахло прелой листвой. Из Бретвальдского леса доносилось пение птиц. На верхушке высокого дуба сидели несколько ворон и почтительно взирали на стервятника, который разгребал кучу лохмотьев, валявшихся на дороге.

От тварей, преследовавших Лиат, не осталось и следа.

Как это сказал старый колдун? «В наших мирах время течет по-разному».

Неужели она вернулась в тот самый день, когда отправилась в путь? Может, стоит подождать и посмотреть на саму себя со стороны? Лиат тряхнула головой, отгоняя глупые мысли, и послала лошадь в галоп, с любопытством посматривая по сторонам. Ничего интересного. Вороны разразились недовольным карканьем. Стервятник лениво взлетел и уселся на нижней ветке, наблюдая за приближением Лиат. Она направила лошадь к груде лохмотьев, валявшихся у обочины, и спешилась, чтобы рассмотреть, что это такое. Перед ней лежали побелевшие от времени кости, скелет был обглодан дочиста, сквозь ребра проросла трава. Неподалеку валялось оружие. Лиат ногой перевернула щит: на нее слепо уставилась голова оленя на белом поле.

Лиат отпрыгнула и вцепилась в шею лошади, та положила ей голову на плечо и обдала девушку теплым дыханием — вид человеческих останков не произвел на нее особого впечатления.

У рыцарей, которых она видела, были щиты с головой оленя. А потом она слышала крики. Сколько же прошло времени? Чтобы от человека остались лишь голые кости, нужен не один месяц!

На солнце наползла туча, и Лиат поежилась. Она снова взобралась в седло и направилась на север, как и раньше. Сгущались сумерки, и Лиат начала пристально всматриваться в небо. Одна за другой на летнем небе появлялись звезды. Неужели она потеряла целый год?

Впереди загорелся факел, потом другой, лошадь Лиат, почуяв запах человеческого жилья, побежала быстрее. На фоне неба появился силуэт небольшой церкви. К счастью, жители городка еще не закрыли ворота, и привратник объяснил, как добраться до дома священника, который пустит переночевать припозднившегося путника и накормит его луковым супом.

Лиат проголодалась. Она мгновенно проглотила суп и сидр, священник смотрел на нее с жалостью.

— Какой сегодня день? — набравшись решимости, спросила она. Руки у нее дрожали так сильно, что ей пришлось спрятать их под стол.

— Сегодня мы празднуем День святого Теодорета, а завтра — День святого великомученика Валария.

Значит, сегодня — девятнадцатое число месяца квадриля, а с туманными созданиями в лесу она столкнулась восемнадцатого. Лиат перевела дыхание, но потом вспомнила побелевший от времени скелет на дороге.

— А какой сейчас год?

— Странный вопрос, — заметил священник. Но перед ним сидела молодая женщина, к тому же не годилось расспрашивать «Королевского орла». — Сейчас семьсот двадцать девятый год от появления Учения блаженного Дайсана.

Прошел один день. Всего один. А кости на дороге, должно быть, лежат там давным-давно и успели высохнуть и побелеть, обглоданные стервятниками и вороньем.

Уже поздно вечером, укладываясь спать в темноте церкви, Лиат вспомнила, что не давало ей покоя все это время: как же получилось, что одежда, покрывавшая скелеты, была влажной, но не сгнившей и не порванной? Ведь если прошло несколько месяцев с тех пор, как люди умерли и их тела стали добычей воронья, одежда тоже должна была истлеть, превратиться в гнилые лоскуты.

Охотники выехали из леса и разбились на маленькие группки. Король ехал в одной из них, окруженный друзьями и соратниками, все они громко смеялись над комментариями графа Лавастина. Алан отъехал к реке и с высокого берега смотрел, как трое молодых парней, забравшись в воду по пояс, вытаскивают из нее сети. На фоне сверкающих струй их тела казались черными.

— Алан. — Граф Лавастин остановился возле сына. Черные гончие обнюхивали траву и камни вокруг. Страх перевернул какой-то булыжник, и тот скатился в реку, подняв тучу брызг. Остальные собаки залаяли, то ли напуганные шумом, то ли решив, что это новая игра.

— Тихо! — строго прикрикнул на них Лавастин, и они сразу умолкли, подчиняясь приказу хозяина. Граф перевел взгляд на Алана. — На охоте тебе надо держаться поближе к королю, сынок.

— Думаю, эта задача куда труднее, чем их, — сказал Алан, показывая на рыбаков. Те щедро обливали друг друга водой и смеялись, эхо вторило им, отдаваясь от противоположного берега.

— Град, ранние заморозки или дождливый месяц аогост легко могут погубить весь урожай.

— Зато река всегда дает рыбу. Никогда не мог понять, для чего дворяне охотятся.

— Просто тебе не нравится охота. Но придется научиться этому и многому другому. Ты должен понимать, к какой партии лучше примкнуть, какая выиграет, а какая проиграет. Ты нравишься принцу.

— А принцессе — нет.

— Только из-за того, что принц к тебе благоволит.

— Потому что я бастард, как и он.

— Был бастардом, — сурово поправил его Лавастин. В его голосе слышалось предупреждение. — Теперь тебя признают моим законным сыном и чтят как моего наследника.

— Да, отец, — послушно отозвался Алан. — Но когда принцесса Сапиентия видит меня, а потом лорда Жоффрея, она вспоминает, что, когда придет время, король может назначить другого наследника, в обход нее.

Собаки уселись погреться на солнышке. Все они были здесь: Страх, Ярость, Горе, Ужас, Ревность… Ужас плюхнулся на землю и развалился, блаженно вытянув лапы. Только Стойкость продолжала что-то вынюхивать в кустах, уловив запах, который не заинтересовал остальных. Отсюда было видно, как король показал рукой на опушку леса, за которой начинались сады и поля местных жителей.

— Мне никогда не хотелось стать приближенным короля, — наконец произнес Лавастин. Он тоже смотрел на деревья. В воздухе разнесся звук охотничьего рога.

— Тебе не нравится король? — осмелился спросить Алан. Ведь они были одни, и их не мог услышать никто, кроме собак.

Лавастин повернулся и пронзительно посмотрел на своего наследника.

— Король стоит выше наших симпатий и антипатий, Алан, — строго заметил он. — Я уважаю его, как он того заслуживает. Я не имею ничего против него и его правления до тех пор, пока он признает мои права на владение графством Лавас и всеми поместьями, которые я получил. Которые мы с тобой получили за Гент. Думаю, при дворе найдется немало молодых мужчин и женщин, которые с удовольствием стали бы твоей свитой, Алан, если бы ты только показал им свое расположение. Ты быстро научился манерам и держишься ничуть не хуже, а порой и лучше многих молодых людей здесь, при дворе короля. Ты поступил мудро, оставаясь в стороне от их глупых игр и мелких интриг. Но теперь тебе пора обзаводиться собственной свитой.

Алан вздохнул:

— Мои приемные родители приучили меня к работе и воспитали в уважении к труду. А здесь мне остается только слушать сплетни, или охотиться, или веселиться на пирах. По правде сказать, отец, я чувствую себя неловко в этой компании. Но если я не буду участвовать в этих развлечениях, боюсь, они сочтут меня ни на что не годным.

Лавастин слегка улыбнулся:

— Тебе неинтересны их увлечения, но это совершенно естественно. Ты стяжал славу, участвуя в войне. К тому же ты усердно учишься — эти знания помогут тебе управлять графством Лавас, как в свое время они помогли мне. А твоя серьезность свидетельствует лишь о том, что ты отлит из благородного металла.

Алан смутился. Он вовсе не чувствовал, что заслуживает всех этих похвал. А внизу рыбаки вытащили наконец свои сети на отмель и принялись вытряхивать рыбу на камни. Они громко радовались, как могут радоваться только молодые здоровые люди, которым нет дела до королевского двора с его интригами, лестью и сплетнями. Для них самое главное — набить корзину серебристой трепещущей рыбой и отнести ее домой. Несколько рыбешек выпрыгнули из сетей и упали обратно в реку, но рыбаков это нисколько не расстроило — корзины уже были набиты доверху. И парни что-то весело закричали вслед улизнувшим пленницам.

Снова раздался звук рога, теперь он звучал намного ближе. Из леса выскочил здоровенный кабан и помчался через поляну. Королевские загонщики дружно заулюлюкали, охотники схватились за короткие копья. Гончие Лавастина тут же устремились в погоню, но резкий окрик хозяина заставил их послушно вернуться на место. Они лаяли и повизгивали, наблюдая, как уходит от них добыча.

В эту минуту из леса показались два отряда: один с юга, другой с севера. Первый отряд возглавляла принцесса Сапиентия. За ней следовал слуга, на копье которого развевался штандарт ее королевского высочества — белый с голубым. Свита принцессы была разряжена в яркие и пестрые одежды, что казалось несколько неуместным для охоты. Впрочем, эта охота была всего лишь развлечением, чем-то вроде бала или праздничного обеда. Некоторые придворные так хотели загнать кабана прежде, чем до него доберется другой отряд, что, не разбирая дороги, мчались прямо по вспаханным и засеянным полям.

Второй отряд выехал из леса гораздо ближе к тому месту, где спрятался кабан, но поскольку они пробирались осторожно, стараясь не помять посевов и объезжая поля, то к кабану они подобрались с севера и как раз в тот момент, когда принцесса Сапиентия подъехала с юга. В какое-то мгновение оба отряда оказались друг против друга, словно армии противников на войне: маленькая, разгоряченная погоней принцесса на громадном жеребце и ее сводный брат, который одной рукой держал охотничье копье, а другой — поводья прекрасного серого коня.

Король поднял руку, его спутники затихли и придержали лошадей. Все смотрели только на Генриха. И тут кабан помчался к реке, ему осталось пересечь лишь небольшую открытую поляну, и он окажется на свободе.

Принц Санглант тотчас поскакал за ним, оставив свой отряд далеко позади. Сапиентия ринулась за братом.

Он успел первым и отрезал кабану путь, а затем отступил в сторону, предоставив Сапиентии нанести решающий Удар, словно это была ее прерогатива. Он как будто не хотел получать то, что само шло в руки.

Сапиентия заметила лишь то, что Санглант отступил в сторону. Затравленный зверь повернулся и бросился на врага. Принцесса метнула копье, но кабан увернулся, и, вместо того чтобы вонзиться прямо в сердце, копье застряло у него в плече. Разъяренный зверь поднырнул под брюхо лошади. Та взвилась на дыбы, и принцессе пришлось вцепиться в седло, чтобы не упасть под копыта.

К поляне уже подбегали ловчие, впереди них неслись гончие. Санглант направил своего коня к раненому кабану. Тот заметил это движение, поросячьи глазки налились кровью, и зверь метнулся к принцу. Алан слышал, как закричал король Генрих. Но Санглант не обратил на это ни малейшего внимания, он нисколько не боялся предстоящей схватки. Принц занес оружие, и кабан прыгнул вперед, буквально нанизав себя на копье, как на вертел. Принц спрыгнул с коня и вонзил кинжал в основание черепа зверя.

Сапиентия успокоила лошадь и подъехала ближе. Гончие, почуяв кровь, бесновались. Они с лаем бросились к убитому кабану, но тут же отпрянули назад, оскалив зубы и поджав хвосты, — принц Санглант, сидя на корточках возле туши, огрызался, как самый настоящий пес.

Только когда подъехали остальные всадники, он встряхнулся, как собака, только что выбравшаяся из воды, и выпрямился, снова превратившись в высокого стройного мужчину. На шее у него, как ни странно, был грубый металлический ошейник вместо широкого золотого ожерелья, украшенного бирюзой, — знака принадлежности к королевскому роду. Кроме того, в нем прежде всего поражали совершенно собачья манера принюхиваться к носящимся в воздухе запахам и странный пристальный взгляд, которым он встречал каждого, кто пытался приблизиться к нему незамеченным.

Сапиентия хотела спешиться и поговорить с братом, но ее остановил советник — отец Хью. Он учтиво подхватил ее под руку и увел прочь, туда, где собралась вся свита, желающая поздравить свою госпожу.

— Ну вот, есть по меньшей мере один человек, — тихо произнес Лавастин, который наблюдал за этой сценой, сощурив глаза, — который не хочет, чтобы между братом и сестрой наладились отношения.

За двадцать дней совместного путешествия Алан так и не смог заставить себя доверять или хотя бы уважать неизменно любезного и учтивого отца Хью. Но сейчас Алан попытался быть объективным:

— Об отце Хью при дворе говорят только хорошее. Все в один голос утверждают, что он благотворно влияет на принцессу.

— Конечно, он очень обходительный, и манеры у него безупречные, а его мать — могущественная маркграфиня. Не хотел бы я стать его врагом. Однако все его влияние пропадет втуне, если принцесса Сапиентия не станет преемницей своего отца.

— Я его недолюбливаю из-за того, что он мерзко обошелся с Лиат, — пробормотал Алан.

Лавастин скептически вздернул бровь и сказал:

— Ты знаешь об этом только с ее слов, а она — всего лишь «орлица» без роду и племени. В любом случае, если она и впрямь была его рабыней, он мог делать с ней все, что пожелает. — Ни страхи Лиат, ни ее жизнь графа не интересовали. — К тому же у этой «орлицы» есть странный дар. Если посчитаешь нужным, приглядывай за ней. Возможно, она нам еще понадобится.

Принц Санглант отошел к реке, подальше от убитого им кабана. Его эскорт, не уверенный, чего можно ожидать от господина, держался на почтительном расстоянии, хотя и отделился от отряда Сапиентии. Принц стоял на крутом берегу, у самого обрыва, и смотрел вниз, на реку. Рыбаки остановились, чтобы посмотреть на вельможу и его роскошную свиту — видно было, что такое развлечение им выпадало нечасто.

— Он сейчас спрыгнет вниз, — внезапно сказал Алан. И, словно услышав его слова, хотя такое казалось совершенно невозможным — слишком далеко он стоял, — принц начал спускаться вниз. Он заскользил по крутому обрыву к воде.

Придворные из свиты Сапиентии начали перешептываться. Они уже много раз такое видели: принц был словно одержим манией чистоты. Но раздеться при таком количестве придворных… Немыслимо так уронить честь и достоинство, дарованные правом высокого рождения. Только простолюдины, купаясь или работая в жаркий день, снимали с себя одежду.

Принц разделся и, оставив одежду на берегу, нырнул в воду. Все тело у него было испещрено белыми шрамами, но теперь по крайней мере он не выглядит таким изможденным. В плену Санглант настолько отощал, что Алан легко мог пересчитать у него все ребра.

Ветер переменился, и до Алана донеслись слова отца Хью, который мягко увещевал принцессу:

— Увы, в некоторых отношениях он ведет себя как настоящий пес — готов прыгнуть в воду, если его не остановить. Пойдемте, ваше высочество. Это непристойно.

Сапиентия вместе со свитой отступила обратно к лесу, на поляне остались охотники, которые собирались освежевать тушу убитого зверя. Впрочем, некоторые дамы не удержались и несколько раз оглянулись, желая получше рассмотреть принца.

Лавастин вздохнул. В свите короля наметилось движение. Некоторые всадники, вернее всадницы, присоединились к принцессе Сапиентии, а остальные, в том числе и сам король, спешились.

— Пойдем, — сказал Лавастин и махнул рукой сопровождающим. — Я возвращаюсь к королю. Алан, тебе надо решить, с кем ты будешь.

К этому времени по меньшей мере десяток человек из свиты Сангланта спустились к реке, чтобы присоединиться к принцу. И даже сам король собирался забраться в воду, словно все произошло с его позволения.

Алан последовал за Лавастином, по дороге он помахал нескольким юным лордам, с которыми ему доводилось встречаться и разговаривать раньше. Стойкость бежала впереди, продолжая принюхиваться. Она зарычала, и к ней тотчас подбежал Страх.

Там, где берег становился пологим и можно было спуститься к реке, не рискуя сломать шею, слуги вырубали кустарник, чтобы король мог с подобающим величием добраться до воды. Принц под водой доплыл до противоположного берега. Выше по течению рыбаки перевязывали свои корзины, собираясь уходить. Завидев короля, который спустился на берег и, оставив одежду слугам, вошел в воду, они застыли как статуи. До свиты Сапиентии доносились смех и плеск воды.

— Ну что, сын, присоединимся? — спросил Лавастин, слезая с лошади. Но как только граф коснулся ногой земли, Ужас попытался оттащить его подальше от кустов, а остальные гончие подняли такой лай, что принц на противоположном берегу обернулся, а король Генрих приказал слуге подняться и узнать, в чем дело.

— Тихо! — прикрикнул Лавастин на собак, которые, поскуливая, вились вокруг него, скорее как щенки, напуганные грозой, чем как побывавшие во многих схватках гончие.

В кусты скользнула какая-то тварь. Гончие разразились лаем и рычанием. Ужас схватил графа за рукав и попытался оттащить от кустов, а Страх и Стойкость прыгали возле зарослей, скаля зубы и угрожающе рыча. Горе и Ярость держали оборону, а Ревность металась между кустами и графом, не решаясь оставить хозяина, но и не желая упустить врага.

Но в кустах никого не было!

— Тихо! — снова рявкнул Лавастин. Он не привык к неподчинению приказам.

Стойкость внезапно завизжала от боли. А остальные собаки пришли в такое неистовство, что слуги и дворяне, которые уже подошли к кустам, в страхе отпрянули. Псы носились вокруг кустов, а потом вдруг ринулись к реке и вдоль берега, словно преследуя кого-то невидимого.

— Алан! За ними!

Алан побежал за собаками, за ним последовал единственный слуга. Гончие устремились к каменистой полоске пляжа, вдававшегося в реку. Алан обернулся и увидел, что Лавастин осторожно спускается вниз по пологому берегу, как и другие придворные до него. Люди помоложе отважились последовать примеру принца и пустились через реку вплавь, король и его советники плескались на отмели и, вне всякого сомнения, обсуждали осаду Гента, эйка, последние сообщения о набегах куманов на востоке и предложения о браке с детьми короля, которые следовало одобрить или отклонить.

Гончие исчезли из виду, Алан перешел на быстрый шаг и вскоре увидел, что вся стая столпилась у самого края воды и громко лаяла, не решаясь, однако, войти в воду. На мгновение в волнах мелькнуло что-то белое, но Алан решил, что ему показалось, — на поверхности воды больше ничего не появилось. Хотя течение здесь было сильным, и вполне возможно, что это нечто просто унесло дальше. Постепенно лай собак перешел в рычание, а потом они и вовсе успокоились и теперь молча смотрели на текущую воду.

Ему почудилось или и в самом деле что-то шевельнулось в воде? Река на солнце сверкала жидким серебром и слепила глаза. Алан сморгнул набежавшие слезы, но не разглядел в волнах ничего, кроме неясного силуэта затонувшей лодки или просто комка водорослей, зацепившихся за камень.

Впереди — дом, колыбель его племени. Кто успел вернуться раньше него? Придется ли ему и его солдатам сражаться за право сойти на берег? Или он приплыл первым и предстанет перед Мудроматерью, чтобы она приняла решение?

В спокойных водах фиорда отражается голубое небо, только здесь его синева бывает такой глубокой. Вода такая гладкая, что каждое дерево на берегу отражается в ней, как в огромном зеркале. Вот зеркало потревожила гладкая и блестящая спина существа из морского народа, оно окидывает взглядом приближающуюся лодку, а потом, плеснув хвостом, уходит на глубину.

На запястье у него сомкнулись зубы, и, придя в себя, Алан посмотрел вниз — на Горе, который таким образом пытался привлечь его внимание. На берегу с ним остались всего три собаки, остальные убежали. Алан оглянулся. Слуга сидел, скрестив ноги и положив руки на колени, похоже, ждал он уже давно.

— Мой лорд! — Мужчина вскочил на ноги. — Остальные собаки вернулись к графу, я не знал, как их остановить. А вы были так погружены в себя, что я не решился вас прервать…

Отступив на шаг, он нервно покосился на собак: Горе, Ярость и Стойкость сидели и тихонько повизгивали, ожидая приказов хозяина. Стойкость лизала правую лапу, словно поранила ее об острые камни.

— Ничего. Все в порядке.

Алан присел на корточки и осмотрел лапу Стойкости. В подушечку глубоко вонзился острый шип, который и причинял боль. Алан успокоил собаку и, выдернув занозу, отбросил ее в сторону. Стойкость взвизгнула и снова принялась вылизывать лапу.

Алан все никак не мог выбросить из головы странный белый силуэт, который мелькнул в реке. Ниже по течению кверху брюхом всплыла рыба, потом другая, третья, четвертая. Все они были мертвы. Всех их уносило течением к морю. А выше по течению в воде неподвижно застыла белая тень.

Ярость зарычала.

— Мой лорд.

Слуга подвел Алану лошадь.

Но тот с беспокойством посмотрел на Стойкость. Теперь, когда заноза больше не мешала ей, она носилась вместе с остальными по берегу, играя и покусывая на бегу своих сородичей. Алан с облегчением рассмеялся: все-таки день сегодня просто замечательный.

Но чуть позже он снова увидел рыбаков, тащивших корзины с живой рыбой, и тотчас вспомнил, как всплывали в воде мертвые рыбешки. И это зрелище сильно встревожило его. Он и сам не мог сказать почему.

Во внутреннем дворике замка Вераусхаузен стояла такая тишина и веяло таким умиротворением, что Лиат, усевшаяся на каменную скамью в ожидании аудиенции, задремала, хотя и не чувствовала особенной усталости. В ее коротком сне смешалось все: страхи и надежды, смерть отца, Хью, огонь, верность и любовь Ханны, обещание Ивара, тени умерших эльфов, лорд Алан и дружба, которую он ей предложил, смерть Кровавого Сердца, сестра Росвита и Книга Тайн, дэймоны и, живее всего, прикосновение к волосам Сангланта, когда он мылся в реке, освобожденный из долгого плена.

Она вздрогнула и очнулась. Сердце колотилось как сумасшедшее, щеки горели, дыхание прерывалось.

Лиат говорила себе, что не должна думать о принце, но при этом только о нем и думала. Мимо с жужжанием пролетела пчела. Садовник, который пропалывал цветочный садик, передвинулся к другой клумбе. За ней никто не приходил. Лиат не знала, сколько еще ей придется ждать.

Она подошла к колодцу с двускатной крышей на белых каменных столбах и заглянула внутрь. Пахло свежей холодной водой и влажным камнем. Священник, служивший в здешней часовне, сказал, что после того, как сошел снег, все колодцы наполнились талой водой. Раньше, до того как сюда пришли проповедники, несущие Учение блаженного Дайсана, здешние племена почитали местный источник как богиню, которая стыдливо прячется в камнях, не желая, чтобы ее видели простые смертные. Теперь источник надежно скрыт стенами замка.

На поверхности воды колебалось какое-то отражение. Интересно, если долго всматриваться, она и вправду увидит в водном зеркале своего суженого? Или это всего лишь глупые суеверия? По крайней мере матери церкви говорили, что это именно так.

Лиат отошла, испугавшись, что действительно увидит чье-то отражение, и на нее с новой силой обрушилась полуденная жара.

«Я никогда не полюблю другого мужчину». Не это ли обещание удержало ее четыре дня назад в этом мире, когда, попав в круг камней, она прошла через врата в неведомые земли? Неужели она и вправду сглупила, отказавшись от знаний, которые обещал ей старый колдун?

Лиат прикрыла глаза ладонью и снова уселась на скамью, которую поддерживали четыре тяжелые львиные лапы, вырезанные из того же мрамора с розоватыми прожилками, что и колонны, украшавшие внутренний дворик.

Сейчас резиденция Вераусхаузен не была занята королевским двором, и потому даже простой «орел» мог сидеть в этом дворике, в котором обычно гулял сам король, но никак не его слуги. Стояла такая тишина, что Лиат подумала: именно такой покой, как говорят клирики, Господь дарует душам немятежным. Вряд ли этот покой сумеет обрести она.

Внезапно раздался оглушительный визг, взрыв смеха и топот бегущих ног.

— Тише, дети! Вы должны двигаться с достоинством! Надо медленно прогуливаться, а не носиться, как дикари.

Ученики королевской школы пришли заниматься, и Лиат, глядя на них, остро позавидовала: они могли учиться, знали, какому роду принадлежат, и понимали, что в будущем их ожидает место придворных в королевской свите. Один мальчик вскарабкался на древний пьедестал памятника даррийскому генералу и уселся там между ног статуи.

— Лорд Адельфред! Прошу вас, слезайте оттуда!

— Смотрите, здесь «орлица»! — воскликнул мальчик, спрыгивая вниз. — Почему бы нам не послушать, что она расскажет о битве при Генте?

Возле памятника стоял и юный Эккехард — младший сын короля Генриха. Внешне он очень напоминал отца, хотя и был еще угловатым подростком. Сейчас у него на лице застыло самое мрачное выражение — точь-в-точь как у каменного изваяния.

— Я спросил, можно ли мне отправиться к отцу вместе с ней, — сказал он. — Но мне не разрешили.

— Мы все скоро должны вернуться ко двору короля, — возразил другой мальчик, он выглядел встревоженным. По легкому акценту, который слышался в его в общем-то правильной вендийской речи, Лиат заключила, что он из Аварии, вероятно, один из многочисленных племянников герцога Бурхарта. — Король Генрих не может оставить нас здесь навсегда! В следующем году у меня будет своя свита, и я отправлюсь на восток — сражаться с куманами.

— Не навсегда, конечно, — пробормотал принц Эккехард. У него был мягкий и очень красивый голос, вчера вечером Лиат слышала, как он поет. Но сегодня, при свете дня и без лютни в руках, он выглядел напряженным и недовольным. — Скоро мне исполнится пятнадцать лет, и у меня самого появится свита. Тогда наконец со мной перестанут обращаться как с ребенком. И я смогу делать что захочу.

— «Орлица»!

Лиат встала и повернулась, ожидая увидеть священника, который проводит ее к епископу Монике. Но увидела лишь темноволосую маленькую девочку.

— Ты знаешь, кто я? — спросила малышка.

На мгновение Лиат почудилось, что она видит в зеркале отражение самой себя в детстве, хотя на самом деле с этой девчушкой ее роднил лишь цвет лица.

— Ты — дочь герцога Конрада, — ответила Лиат. Девочка схватила Лиат за запястье и перевернула ее руку, рассматривая более светлую кожу ладони.

— Я никогда не видела никого, кроме отца, авии, то есть бабушки, и сестры с такой кожей. Еще я один раз видела такую рабыню среди слуг пресвитера. Мне сказали, что она — с острова Гиптос, но у нее кожа была совсем темная. Откуда ты?

— Из Дарра, — сказала Лиат, удивленная тем, как держит себя эта малышка.

Девочка смотрела на нее странным взглядом:

— Ты недавно видела короля. Какие новости при дворе? Моя мать, леди Эдгифу, к этому времени уже наверняка родила ребенка. Но никто не хочет мне ничего сказать.

— Я ничего не знаю о твоей матери.

Девочка посмотрела на других детей. Эккехард и его приятель играли в кости в тени колоннады, остальные держались на почтительном расстоянии. Посреди двора возвышалась статуя. Когда-то отважный генерал держал в руке меч, но сейчас тот отсутствовал — то ли его отломал кто-то из ребятишек, то ли он сам разрушился от времени. Хотя в общем-то статуя неплохо сохранилась: Лиат видела даже остатки не смытой дождем и ветрами золотой краски на фибуле, которая скрепляла каменный плащ, сам же плащ свободными складками ниспадал до пят. На сандалиях генерала вырос серовато-зеленый лишайник.

Поговаривали о том, что даррийские императоры, императрицы и их придворные вели свой род от Исчезнувших. Вот и этот каменный генерал немного напоминал Сангланта.

— Я здесь пленница, — спокойно сказала девочка. Она не жаловалась, не сердилась на такое положение вещей, просто констатировала факт. Ей было на вид лет девять или десять, но она уже понимала и свое положение при дворе, и суть придворных интриг. Вздохнув, девочка отпустила руку Лиат и отвернулась. — Я до сих пор скучаю по Бертольду, — пробормотала она. — Он единственный обращал на меня внимание.

— А кто такой Бертольд? — поинтересовалась Лиат, удивленная тоской, прозвучавшей в голосе малютки.

Но девочка лишь молча посмотрела на нее с огромным изумлением — словно увидела летающую корову, как говорил Хью.

Через двор спешила послушница, она сделала «орлице» знак, и та пошла за ней во дворец. В зале, отделанном деревянными резными панелями, за длинным столом сидела епископ Моника. По обе стороны стола сидели священники, некоторые писали, другие молча смотрели в окно, третьи осторожно зевали, прикрывая рты ладошками. За окном Лиат разглядела конюшни, а за ними — земляной вал, который в давние времена служил оборонительным укреплением. Теперь он зарос травой и луговыми цветами, и на его осыпавшихся склонах паслись козы.

— Подойди, — тихо произнесла епископ Моника. В комнате было тихо, несмотря на присутствие множества людей. Такая тишина бывает, лишь когда все присутствующие другдруга знают и заняты общим делом, интересным и важным для всех. С улицы доносились только блеяние коз и крики детей, играющих во внутреннем дворике. По правую руку епископа Моники лежали письма и документы. — Здесь письмо для сестры Росвиты от матери Ротгард из монастыря святой Валерии, четыре королевских капитула, дополненных священниками по королевскому приказу. Вот послание для короля Генриха о том, что через два дня школа из Вераусхаузена выезжает ему навстречу в Терсу по приказу его величества. Вы все поняли?

— Да.

— Так. — Епископ Моника кивком подозвала к себе крохотную диаконису, такую же старую, как и сама госпожа епископ. — Госпожа Ансфрида!

Хрупкая и почти прозрачная диакониса держалась с достоинством знатной дамы, что в сочетании с тихим голосом придавало ей несколько нездешний вид.

— Через лес построена новая дорога. Если вы поедете по ней, то будете в Терсе на четыре дня раньше.

— Дорога через лес безопасна?

Казалось, никто не удивился такому вопросу. Лес до сих пор оставался дикой территорией, неподвластной церкви и ее законам.

— Люди, строившие дорогу, не говорили, что сталкивались с какими-либо трудностями. Если не считать прошлогоднего набега эйка, никакие бандиты нас не тревожили.

— А как насчет диких тварей?

Епископ Моника слегка вздохнула, тихое аханье остальных тотчас заглушили скрип перьев и шарканье ног. Диакониса кинула на Лиат странный взгляд.

— Конечно, волков надо остерегаться, — сказала она. — Ведь вы это имели в виду?

Лиат поняла, что лучше задать этот вопрос тем, кто живет рядом с лесом, а не служительницам церкви.

— Да, я именно об этом и спрашивала, — отозвалась она.

— Вы можете идти, — сказала епископ Моника. — Слуга даст вам свежую лошадь.

Лиат с облегчением ретировалась — находиться под бдительным оком епископа Моники было не очень-то приятно. Выйдя из дворца, она уселась на скамью и снова принялась ждать. Нужно сказать, что здание дворца было составлено из двух частей — очевидно, при постройке нового сооружения использовали остатки старого. Тяжелая каменная кладка, узкие окна высоко наверху и шесть сторожевых башен делали дворец больше похожим на крепость. Да еще сохранившиеся с давних времен толстые крепостные стены, когда-то защищавшие форт, и сейчас служили отличным укрытием на случай осады. Внутри этого кольца стен находились и хозяйственные постройки: Лиат видела, как, выйдя из кухни, кухарка коптит мясо на небольшом костерке, а в буйно разросшейся траве заснул мальчишка-грум.

Когда в резиденции не было короля, Вераусхаузен становился тихим и сонным местом. Из часовни плыли песнопения — там шла служба, а с полей доносилась песня крестьян. Стрекотали кузнечики, и скрипели цикады. За рекой виднелись зеленые купы деревьев — там начинался лес.

Каково это — жить в таком тихом месте?

Лиат открыла седельную сумку. Все письма были запечатаны воском и пронумерованы. Она тотчас узнала печать монастыря святой Валерии по изображению планетария — символу победы святой Валерии над язычниками-астрологами в городе Сайе. Разумеется, Лиат ни за что на свете не осмелилась бы открыть письмо. Интересно, что там говорится о принцессе Теофану? Она уже выздоровела или письмо сообщает о ее смерти? А может, мать Ротгард пишет сестре Росвите, что в окружении короля есть кто-то, связанный с колдовством? Станет ли Росвита подозревать ее, Лиат, или сочтет, что речь идет о Хью?

Лиат быстро просмотрела капитулы: король Генрих даровал монахиням из Регенсбаха поместье Фельштат, за что они обязались поставлять продукты для королевского двора и корм для лошадей, ежели королю захочется проехать по той дороге; король Генрих повелевает основать в Генте монастырь святой Перпетуи в честь освобождения города и спасения его сына Сангланта; король Генрих освобождает от службы всех жителей Бретвальдского леса, взамен чего они обязаны следить за королевской дорогой и содержать ее в надлежащем состоянии; король Генрих призывает старейшин церкви на совет в Отуне в первый день месяца сетентрия, который в церковном календаре называется маттиасмасс.

По вычислениям математиков это был день осеннего равноденствия.

Господи! Если бы она вернула себе Книгу Тайн, смогла бы она спокойно открыть ее? Сумеет ли она когда-нибудь найти место, где никто не осудит ее, где будут царить покой и тишина, как в этом дворце? Сможет ли она изучать запретное искусство, решится ли войти в Город Памяти, узнать о заклятии огня и других вещах?

Лиат тихонько рассмеялась. В этом смехе смешались и сожаление, и гнев, и надежда. Ей предложили уйти в такое место, когда она меньше всего этого ожидала, но она отказалась, желая обрести мечту, которую иначе как несбыточной и назвать-то невозможно.

Из ворот показался слуга, ведущий в поводу лошадь — крепкую серую кобылу с белой проточиной и белыми носками. Лиат вежливо поблагодарила грума, села верхом и пустилась в путь.

Как и говорила диаконисса, дорога пролегала прямо через Бретвальдский лес и вела на восток. В ветвях щебетали птицы. Лиат заметила прихорашивающуюся на дереве голубку и ее восхищенно курлыкавшего кавалера. На поляне показались два олененка и тотчас испуганно спрятались в кустах — только ветки закачались. Слышалось довольное похрюкивание кабана. Наверное, с высоты птичьего полета дорога через лес больше напоминает шрам на его зеленом теле. С обеих сторон к ней подступали деревья, которые чуть дальше сплетались в непроходимую чащу. Пахло прелыми листьями и свежей травой, этот запах был неотъемлемой частью леса, как запах специй на королевском столе. И Лиат с наслаждением вдыхала этот восхитительный аромат.

Но она не могла ехать спокойно, не оглядываясь в ожидании какой-нибудь пакости. Ей не удавалось выбросить из головы преследовавших ее дэймонов или тех туманных существ, от которых она едва спаслась. Она вспомнила и эльфа, убившего под ней лошадь, хотя это и произошло в лесу, совсем не похожем на здешний. Впрочем, все леса были частью одного и того же огромного древнего леса. Лиат за свою жизнь видела уже достаточно, чтобы понимать, что на земле существует гораздо больше земель, не исследованных человеком, чем уже заселенных им.

Вот и здесь.

Из-за дальних деревьев показалось стадо зубров. Нацелив рога на что-то, видимое только им, они промчались мимо. Их топот смолк в отдалении, и снова наступила тишина. На самом деле эта тишина была обманчивой, прислушавшись, можно различить сотни звуков. Человек привыкает к ним и перестает замечать или попросту не обращает внимания ни на что, кроме собственной болтовни.

Лиат прислушалась и явственно различила стук копыт по дороге — кто-то нагонял ее. Она оглянулась, но никого не увидела — должно быть, всадник еще далеко. А что если это Хью?

Владычица! У этого мерзавца нет никаких причин преследовать ее. Он наверняка сидит в безопасности в свите короля, потому что знает, что ей все равно придется возвратиться ко двору. Теперь она не может выбирать, куда идти и как жить, ведь она стала «Королевским орлом», и этот орден — залог ее безопасности, единственные близкие ей люди.

— Кроме Сангланта, — шепнула она и испугалась. Ей казалось, что, если произнести его имя вслух, сон развеется и окажется, что принц лежит мертвый в соборе Гента, а она смотрит на это через огонь и плачет.

Порыв ветра сорвал с веток десяток лесных голубей, они суматошно хлопали крыльями, недовольные внезапным пробуждением. Стук копыт у нее за спиной затих. Внезапно Лиат увидела вспышку красного цвета впереди. Сейчас дорога больше всего походила на длинный темный коридор, в самом конце которого затаилась опасность. Лиат достала лук и приготовила стрелу.

По левой щеке хлестнула ветка, девушка мгновенно обернулась, но там никого не было, чаща оставалась темной и молчаливой. Какой смысл бежать? Они с отцом бежали от каждой тени, но в конце концов враг все равно настиг их.

Лиат отпустила поводья, и лошадь замедлила шаг. Девушка всматривалась в каждый куст, в каждое дерево, темнеющее возле дороги. Толстые стволы образовывали нечто вроде колоннады, как в соборе, и в другое время она бы с удовольствием полюбовалась этой красотой. Никого. Кто-то или что-то приближалось к ней по дороге, но на этот раз колокольного звона она не слышала.

Лиат стиснула зубы, положила стрелу на тетиву и напряглась. «Орлов», состоящих на королевской службе, уважают, и они беспрепятственно могут ездить по всем дорогам, никто не осмеливается преследовать их. Но она уже дважды была вынуждена бежать от Хью.

Теперь она встретит врага лицом к лицу.

На дороге наконец показался всадник. Он приближался, и постепенно Лиат смогла различить его одежду: серый плащ с алой окантовкой, стянутый на груди знакомым медным значком.

— Вулфер!

Он рассмеялся и, подъехав ближе, сказал:

— Должен признаться, вид стрелы, нацеленной прямо в сердце, заставляет меня нервничать.

Лиат опустила лук.

— Вулфер! — повторила она, не в силах выдавить что-нибудь более подходящее случаю.

— Я рассчитывал, что сумею нагнать тебя до заката. — Он поравнялся с ней. — Через этот лес обычно стараются не ездить в одиночку.

Он ехал на мощном жеребце, и кобыле Лиат такое соседство пришлось явно не по вкусу. Гнедой вырвался вперед, и она тотчас укусила непрошеного соседа, показывая, кто тут идет первым.

— Ты скакал за мной всю дорогу, от самого Дарра? — спросила Лиат, все еще не придя в себя от потрясения.

— Разумеется, — мягко ответил Вулфер. Он придержал своего жеребца, и тот перешел на размеренный шаг, теперь они ехали бок о бок.

— Но Ханне может потребоваться месяц, а то и не один, чтобы добраться до короля. А сейчас только двадцать пятое квадриля.

— Ну да, День святой Пласиданы, которая принесла веру Единства племенам гоблинов в Харенских горах. — Лиат увидела, как он старается скрыть улыбку.

— Но ты отлично знаешь, что до самого лета все пути через Аларские горы закрыты. Как же ты сумел вернуться в Вераусхаузен так быстро?

Он бросил на нее быстрый взгляд:

— Просто я точно знал, где король.

— Ты увидел его через огонь?

— Конечно. Зима была мягкой, и я сумел перебраться через перевал Джулиер раньше, чем надеялся. Через огонь я увидел, что смогу это сделать. К тому же я хорошо знаю Вендар, Лиат. Как только я увидел, что Генрих оставил школу в Вераусхаузене, сразу понял, что ему придется возвращаться по этой самой дороге или по крайней мере он пошлет письмо с одним из «орлов», который в свою очередь будет точно знать, по какому пути собирается ехать сам Генрих. Я надеялся, что этим посланником окажешься ты, Лиат.

Интересно, давно ли он наблюдал за ней и многое ли успел увидеть? Знает ли он, что Хью снова добрался до нее? Видел ли он, как она сожгла дворец в Аугенсбурге, сражалась с тенями в лесу возле Лаара и убила Кровавое Сердце? Слышал ли он, что сказал ей Санглант? Видел ли, как она прошла через врата горящего камня?

Словно читая ее мысли, он снова заговорил:

— Конечно, я не знал точно, едешь ты в свите короля, осталась ли с принцессой Теофану или выполняешь какое-нибудь другое поручение. Тебя, Лиат, трудно увидеть через огонь. Вокруг тебя словно облако, которое мешает заглянуть и рассмотреть все как следует. Думаю, Бернард наложил на тебя какие-то чары, чтобы спрятать от посторонних глаз. Удивляюсь только, что они сохраняются так долго после его смерти.

Эти слова словно повисли в воздухе — оба собеседника почувствовали одинаковую неловкость. Несколько минут они ехали в тишине, лишь в ветвях над их головами ворковали голуби.

— Но ведь ты всегда проникаешь в самую суть любой вещи, разве не так?

— Ну, в такой дерзости меня пока что не обвиняли. — Он улыбнулся. — Что тебя тревожит?

Она смущенно усмехнулась:

— Я не доверяю тебе, Вулфер. И возможно, никогда не смогу доверять. Но я очень тебе благодарна за то, что ты спас меня. И я тебя больше не боюсь, как вначале.

В глазах у него мелькнула смешинка.

Она не ожидала, что он ответит, и продолжала, желая немедленно выяснить интересующий ее вопрос:

— Так почему же ты искал меня? Зачем спас?

Он смутился, но ответил:

— Когда ты родилась, я пообещал Анне, что присмотрю за тобой. Я искал тебя и твоего отца целых восемь лет, с тех самых пор, как вы исчезли, не оставив ни следа, ни весточки. Я знал, что ты в опасности.

Вулфер пристально посмотрел на дорогу — как раз в этом месте ветки низко нависали над ней, и сама дорога почти полностью скрывалась в густой тени. Старый «орел» нахмурился, его лоб прорезали морщины, и Лиат подумала: сколько ему должно быть лет? Она видела многих людей старше Вулфера, но мало кто был столь же силен и энергичен. Какая магия поддерживала его силы, несмотря на возраст? И вообще была ли то магия или он просто из тех счастливчиков, которых, как говорят, отметила при рождении госпожа Удача, одарив удивительной силой и здоровьем?

— Найди я тебя раньше, — продолжил Вулфер, не глядя на Лиат, — возможно, Бернард остался бы в живых.

— И ты сумел бы защитить нас? — спросила она недоверчиво. Ей снова вспомнилось то утро, когда она нашла тело отца и две стрелы, торчащие в стене.

— Только Господь и Владычица знают, что случилось и что еще произойдет. — С дороги с недовольным криком взлетела сойка, ее крылья на мгновение мелькнули цветным пятном на фоне темно-зеленой листвы. Вулфер проводил птицу взглядом, осмотрел ближайшие кусты и деревья и снова обернулся к Лиат: — Но лучше расскажи, как жила ты все это время. С тобой все в порядке? Кажется, ты стала сильнее.

Видит ли он сжигающий ее изнутри огонь, от которого пытался защитить ее отец? Лиат не хотела, чтобы Вулфер знал об этом, но сомневалась, что сумеет что-либо скрыть от его проницательного взгляда, а в том, что он внимательно наблюдает за ней, не было никаких сомнений. Отец всегда говорил, что спрятаться можно двумя способами: или укрываться в тени, стараясь быть незаметным, или, наоборот, все время быть на виду, да еще выбирать самую шумную дорогу, на которой полно людей. «Говори много, но ни о чем, или храни молчание», — сказал бы он. Но Вулфер не из тех, кого можно провести, рассказывая сказки, а молчать и дальше она не осмеливалась. Когда-то она думала, что молчание может спасти ее, что за ним можно спрятаться. Теперь она знала, что невежество хуже, чем знание.

— Раньше я боялась задавать тебе вопросы, — наконец произнесла она не без дрожи в голосе. — Хотя мне и хотелось узнать об отце и матери. Я боялась, что ты заставишь меня рассказывать о них и о нашей жизни. Боялась, что ты — один из тех, кто за нами охотился. Но теперь я точно знаю , что ты действительно охотился за нами.

— Я бы не стал говорить «охотился».

— Но разве твое имя не означает «волк»? И разве волк не охотится?

— Волк делает то, что ему положено природой. В отличие от человека, волк убивает, только когда ему угрожают или когда он голоден, и в любом случае он никогда не убивает больше, чем ему необходимо, чтобы насытиться.

— Как ты познакомился с моими родителями?

— Наши пути пересеклись. — Он улыбнулся, так же как и Лиат, вспоминая их разговор в Стилшеме. Больше всего этот разговор напоминал пикировку, причем отнюдь не дружескую. — Что ты знаешь о магии, Лиат?

— Очень мало, — выпалила девушка, а потом добавила: — Но вполне достаточно, чтобы помалкивать об этом. Ведь я могу полагаться только на твое слово. Ты пообещал моей матери защищать меня? Но она мертва, а отец никогда не упоминал твоего имени. Так почему же я должна тебе доверять?

Казалось, ее слова причинили ему боль, словно она предала его или отвергла его доброту.

— Потому что твоя мать… — Он запнулся.

Лиат ждала продолжения. Молчание бывает разным: тишина леса, равнодушного к человеческим делам; молчание мужчины, который хочет в чем-то признаться, но не решается, а женщина хочет услышать правду, какой бы горькой она ни оказалась; или молчание человека, который не в силах вымолвить ни слова от страха или радости. Наконец, после тяжелой внутренней борьбы, Вулфер решился. Его слова оказались полной неожиданностью для Лиат:

— Твоя мать не умерла.

Земля дрогнула под ногами, завыл ветер. Захария сделал по тропе десять, а может, двенадцать шагов, когда она круто повернула, и над головой вместо нависающих ветвей оказалось яркое безоблачное небо, а под ногами вместо листьев и травы — сухой песок. Женщина шла впереди и уже успела дойти до нового поворота, а Захария увяз в песке по самые щиколотки. Ему пришлось взобраться на лошадь, которой это вовсе не понравилось: она брыкалась и пыталась сбросить не слишком опытного всадника. Он прикрикнул на нее, и в конце концов они все-таки спустились вниз по осыпающемуся пологому склону к черному камню, возле которого ждала их женщина из народа Аои. Захария огляделся: вокруг не было ничего, кроме выжженного горячим солнцем песка и узкой тропы, которая теперь поворачивала направо.

Захария потряс головой — солнце слепило, он прикрыл глаза от резкого света, а когда открыл их, женщина уже шла по густому лесу. Их окружали незнакомые деревья, а трава под ними вырастала чуть ли не до пояса, и при желании взрослый человек вполне мог там спрятаться, и никто бы его не заметил.

Женщина шепотом произнесла что-то и подняла руку. Захария понял ее жест и натянул поводья — лошадь остановилась. Послышался звук охотничьего рога, и что-то золотисто-зеленое мелькнуло между деревьями. Они подождали, и это время показалось Захарии вечностью, хотя на самом деле прошло, наверное, не больше двух минут.

— Эй! — позвала его женщина, взмахнув рукой. Видно было, что она нервничает.

Теперь тропа повернула налево, но Захария уже знал, чего ожидать. Земля снова содрогнулась, лошадь вздыбилась, и он соскользнул с седла… И до колен провалился в холодную воду. По лицу хлестнул жесткий соленый ветер. Захария огляделся и с изумлением увидел, что до самого горизонта, насколько хватало глаз, вздымались волны. Он оступился и обхватил лошадь за шею. Откуда здесь столько воды? И выйдут ли они когда-нибудь на берег?

К счастью, за спиной обнаружилась небольшая полоска суши — узкая коса, покрытая камнями, песком и травой. Под водой поблескивали медные плиты тропы.

— Где мы? — шепотом спросил он. Женщина не ответила.

Его бабушка сказала бы, что они пришли на «землю духов». Если они и впрямь попали в мир духов, значит ли это, что он умер?

Тропа повернула направо, и женщина исчезла в густом тумане. Захария решительно тряхнул головой, отгоняя страх, и пошел вслед за ней туда, где виднелось бело-голубое сияние. Он шагнул в него, и все исчезло.

Захария вдохнул воздух, напоенный ароматами луговых трав, и буквально рухнул на колени рядом с потухшим костром. Его одежда промокла насквозь, и теперь с нее на землю стекали целые потоки воды. Он судорожно сглотнул, узнав это место. Они вернулись в тот же самый каменный круг, где колдунья победила Булкезу. Захария взглянул на небо и присвистнул от удивления.

Стояла ночь, серебристый свет луны освещал каменные столбы и траву, отражался в каплях росы, превращая их в звезды.

Переход по тропе привел их не в другое место, а в другое время.

Он присел на корточки перед костром и потрогал остывший пепел. На кострище ветер принес несколько травинок и лепестков — все они высохли от времени.

— Дней шесть прошло, а может, и семь, — сказал он, лизнув палец, испачканный в золе.

Тут же Захария виновато посмотрел на женщину, опасаясь, что та накажет его за страх…

… или за то, что теперь он знает путь, по которому она пришла сюда. Но если бы она хотела его убить, то уже давно бы сделала это.

— Мы шли по землям духов? — решился спросить он. Женщина стояла возле портала, глядя на запад. Кожаная рубашка Булкезу делала ее похожей на куманского мальчика.

Колдунья направила копье в небо и заговорила, прося, умоляя, приказывая — кто знает? Она раскачивалась всем телом, и ее кожаная юбка колыхалась в такт движениям. Казалось, она сшита из нежной шкуры теленка.

Но на самом деле…

— О Владычица! — в ужасе выдохнул Захария, потрясенный своим открытием.

Это была вовсе не шкура теленка или оленя.

Женщина обернулась и пристально посмотрела на него. Под юбкой угадывались стройные бедра, и вся она в лунном свете больше всего напоминала драгоценную бронзовую статуэтку.

— Это человеческая кожа, — выдохнул он.

— Ты, кого когда-то звали Захарией, сыном Эльсевы и Волюзиануса. Я смешала твою кровь с моей. Теперь ты связан со мной, и я хочу посмотреть, можешь ли ты служить мне.

Жива.

Поначалу Лиат ехала молча, не в силах вымолвить ни слова. Ее ошарашило такое известие. Потом она почувствовала некоторую неловкость и смущение. Значит, отец ей лгал? Владычица! И почему нельзя сделать так, чтобы вместо матери остался в живых отец?

Грешно было так думать, но мать существовала где-то в прошлом, и Лиат не испытывала к ней никаких чувств. Единственное ее воспоминание походило больше на сон: маленький садик с цветами и травами, каменная скамья на львиных лапах, слуги, скользящие, словно тени. О матери Лиат помнила лишь, что у нее были светлые, как солома, волосы и нежная кожа, такая белая, словно ее никогда не касались солнечные лучи. Хотя мать порой целыми днями сидела на жарком аостийском солнце, которое больше всего походило на расплавленное золото.

— И ты с самого начала знал об этом?

— Нет, — ответил он. — Я узнал только сейчас, во время моего путешествия в Аосту.

— Ханна мне не сказала.

— Мы к этому времени уже расстались, она отправилась к королю Генриху сообщить о побеге епископа Антонии.

— А ты сказал моей матери, что нашел меня? Что отца убили? И что на это ответила она?

— Она сказала, что я должен как можно скорее привезти тебя к ней.

— Но где она сейчас?

Вулфер покачал головой:

— Этого я сказать не могу, Лиат. Я должен сам отвезти тебя туда. Ведь до сих пор есть те, кто ищет ее и тебя.

— Те, кто убил отца?

Его молчание было красноречивее всяких слов.

— Владычица!

Лиат знала, что теперь она уже не та маленькая девочка, она перестала ею быть в ту ночь, когда убили отца, а Хью сделал ее своей рабыней. Она понимала, что даже за год человек сильно меняется. Она повзрослела, стала сильнее. А вот Вулфер, казалось, нисколько не изменился со дня их последней встречи в прошлом году. Волосы с проседью, блестящие молодые глаза, но их выражение заставляет задуматься о том, сколь многое они повидали. Что и говорить, человек должен совершить нечто особенное, чтобы ухитриться стать врагом короля, — ведь короли не обращают внимания на тех, кто на социальной лестнице стоит настолько ниже их. А Генрих, горевавший о гибели Сангланта в Генте, тем не менее не забыл отослать Вулфера, принесшего печальную весть, подальше от двора.

Но Санглант не погиб.

— Если бы только я взял в Дарр тебя, а не Ханну… — пробормотал Вулфер. — Не то чтобы я на нее жаловался, но не забывай — а я пару раз совсем забыл об этом, — мы, «орлы», не можем ехать куда пожелаем. Мы едем туда, куда прикажет король, и тогда, когда он пожелает.

— Если тебе так не нравится исполнять приказы короля, почему ты до сих пор не ушел из «орлов»?

— Мда-а… — Он снова улыбнулся. — Я столько лет был «орлом»…

Полуденное солнце светило у них над головами, и деревья отбрасывали на дорогу причудливые тени. Некоторое время Лиат и Вулфер ехали молча.

— С ней все в порядке? — наконец спросила Лиат.

— Как всегда.

— Лучше вообще ничего не говорить, чем говорить в таком тоне. Я почти не помню ее. Владычица! Ты вообще понимаешь, что это для меня значит?

— Это значит, — мрачно отозвался Вулфер, — что как «орла» я тебя потеряю.

Внезапно до нее дошло:

— Я больше не одинока! У меня есть родные. У меня есть дом.

Но она совершенно не представляла, на что этот дом может быть похож.

— Ты обретешь все, что положено тебе по праву рождения, Лиат. Не знаю, чему тебя научил Бернард, и не узнаю, пока ты сама мне не скажешь. — Несмотря на то что в голосе у него прозвучал оттенок недовольства, на лице это никак не отразилось.

— Искусству математики, которое запрещено церковью.

— Но которое, тем не менее, в некоторых местах все же изучают. Лиат, ты пойдешь со мной, когда я оставлю королевскую службу?

Она не ответила. Ей никогда и в голову не приходило, что она может оказаться перед таким выбором.

Часа через три они услышали ритмичный стук топора и вскоре выехали на расчищенную поляну. Было видно, что совсем недавно здесь работали люди. С земли взлетело несколько встревоженных птиц, с ветвей зацокали белки. Неподалеку текла небольшая речушка, на берегу которой стояли три крепких бревенчатых дома и несколько небольших хозяйственных построек, покрытых дерном. Вдоль дороги, которая служила и главной улицей селения, тянулся сад. Несколько молодых людей строили ограду, но, завидев «орлов», отложили инструменты в сторону. Один из них засунул пальцы в рот и громко свистнул, через несколько минут Лиат и Вулфера окружили все жители. Их оказалось немного: человек десять взрослых и дюжина ребятишек.

— Нет, сегодня идти уже нельзя, — решительно сказала самая старшая женщина в поселке. Ее звали Старая Ута. —До ночи вы из Бретвальда не выберетесь. Так что лучше остаться и переночевать здесь, чем с дикими зверями. К тому же у нас нынче свадьба. Просто позор не принять в такое время гостей!

Мужчины переоделись и вынесли на улицу длинный стол и скамьи, женщины и девочки в это время готовили праздничное угощение: печеные яйца, кроличье мясо, телятину, зажаренную на открытом огне, салат, пудинг с медом и молоком, жареные грибы, залитые козьим молоком ягоды и сидр, который тотчас ударил Лиат в голову. Она осоловело слушала Вулфера, который с удовольствием рассказывал жителям об Альфарских горах, священном городе Дарр и о дворце ее святейшества Клементин Второй.

Невестой оказалась младшая дочь Уты. Она украсила голову цветами и села во главе стола рядом с женихом. Он был совсем мальчик, и во время пира он не сводил с Лиат глаз. Ей тоже показалось, что она уже где-то видела его раньше, но никак не могла припомнить, где и когда. Несомненно, в этом были виноваты сидр и вываленная Вулфером на ее голову новость.

Ее мать жива.

— «Орлица», — внезапно заговорил молодой человек, — ведь это ты вывела нас из Гента. Ты помнишь меня? Наверное, если и вспоминаешь, то недобрым словом. Я потерял твою лошадь у восточных ворот.

Он и вправду был похож на того паренька, который рыдал в день падения Гента, — тогда он потерял и доверенную ему лошадь, и родной дом. Он повзрослел и раздался в плечах, но в его глазах мерцал прежний огонь.

— Он потерял лошадь! — загомонили мужчины, женщины вторили им. — Лошадь! Если бы только у нас была лошадь, чтобы таскать все эти бревна. Или хотя бы осел…

— Мы бы могли поменять лошадь на новый топор!

— Тихо! — строго сказала Лиат. Все сразу же притихли и повернулись к ней. — Разве он вам не говорил, что случилось в Генте?

— Гент далеко отсюда, — произнесла Старая Ута. — И ничего не значит для нас. До того как они пришли, мы даже не знали о нем.

— А что такое Гент? — пропищал какой-то малыш.

— Это место, откуда пришли Мартин и Молодая Ута, дитя. — Она показала на жениха и на девушку со шрамами на лице и руках. — Мы приняли их, потому что нам лишняя пара рук не помешает — ведь эту дорогу мы прорубали почти десять лет. — Она кивком показала на просеку, которая разрезала чащобу и вела дальше на восток. — Теперь все готово. Можно спокойно строить дома и жить дальше, леди Хельмингарда больше не призовет нас на службу.

— Хорошо, — Лиат обвела взглядом присутствующих, — я рада. Мартин, я не виню тебя за потерянную лошадь. «Королевские драконы» полегли все до единого, спасая горожан от эйка. Что же мог сделать мальчик против такой силы?

— Неужели все «драконы» погибли? — спросил Мартин. Лиат вспомнила: он ведь ходил за «драконами» по пятам, чуть ли не боготворил их.

— Да, — ответил Вулфер.

— Нет, — сказала Лиат и испытала удовлетворение, увидев его изумленное лицо. — Принц остался в живых.

— Принц, — эхом повторил за ней Вулфер. Трудно сказать, чего в его голосе было больше — удивления или смущения.

— Принц, — выдохнул Мартин с таким благоговением, какое гораздо больше подошло бы для вознесения молитвы. — Ну конечно, так и должно быть! Даже эйка не смогли убить его! Они еще в Генте? Я хочу сказать, эйка?

— Нет, в прошлом году к Генту подступили две армии и освободили город.

Ее рассказ все слушали с неослабевающим вниманием, даже Вулфер не сводил с нее холодных серых глаз. Он терпеливо слушал все подробности, но Лиат понимала, что главным образом он ждет, чтобы она объяснила, как сумел выжить принц, которого оба они видели мертвым.

Она рассказала о графе Лавастине и о страшной битве при Генте, об орде эйка и колдовстве Кровавого Сердца; рассказала том, как сам граф Лавастин с несколькими солдатами проник в собор через подземный ход, и о том, как растерялись эйка после смерти своего вождя, как с подкреплением пришел король Генрих и с меднокожими было покончено. Лиат не удержалась и подробно поведала о героических деяниях принца Сангланта, о том, что в решающий момент он спас сестру от поражения, и о том, что на поле брани он убил больше эйка, чем кто-либо другой. Конечно, в этом медвежьем углу ее история приобрела эпический размах, свойственный легендам о героях прошлых веков. Песнь о Валтарии и Сигизфриде имела бы тот же успех — жители леса и то и другое воспринимали как прекрасную сказку, настолько далеки они были от происходящего в мире.

Когда Лиат закончила, они горячо ее благодарили.

— Отличный рассказ для пира, — одобрительно сказала Старая Ута. — А теперь мы хотим передать кое-что королю Генриху в благодарность за то, что он освободил нас от службы леди Хельмингарде. А она возложила на нас немалое бремя.

Лиат достала из седельной сумки свиток и тут же громко зачитала обещание короля Генриха освободить от службы любому лорду или леди всех жителей леса, которые будут следить за королевской дорогой и содержать ее в порядке, дабы он, его посланцы или армия могли воспользоваться ею в любой момент. На документе еще не стояла королевская печать, но жители внимательно слушали Лиат, а потом столь же внимательно изучили пергамент, который никто из них не мог прочесть.

— Я хочу вернуться обратно в Гент, — сказала девушка со шрамами — Молодая Ута. — Мне не нравится жить в лесу.

— Сначала отработай здесь несколько лет, — сурово ответила Старая Ута, и девушка вздохнула.

Но Мартину, похоже, нравилась новая жизнь. У него появились невеста, дом и новые родственники. Лесные жители охотились, и на столе у них всегда было мясо. Шкуры животных и мех они всегда могли выменять на те овощи, которые нельзя было вырастить на отвоеванных у леса делянках. Даже если год был неурожайным, лес давал им пищу, и никто не голодал. Жители показали Лиат свои инструменты — два железных топора и лопата, остальные были сделаны из дерева, камня или меди. В кладовых хранились запасы орехов и съедобных корней, яблоки, мешки с просом и пшеницей, сухие травы и несколько запечатанных горшочков с жиром. Из сундуков вытащили подарки для короля — четыре прекрасно выделанных волчьих шкуры и огромную шкуру медведя. Все это упаковали и вручили Вулферу, чтобы тот непременно передал их королю в знак верности лесных жителей.

Наступили сумерки, жениха и невесту проводили в лучшую комнату с большой кроватью, затем последовали длинные песни и тосты. Принеся брачный обет, Мартин становился полноправным членом семьи. Возможно, через месяц, а может, и через год по дороге проедет священник, он-то и обвенчает молодых по всем правилам.

— Ну, пойдемте! — произнесла наконец Старая Ута, сжалившись над женихом и невестой, которые терпеливо выслушивали песни и поздравления, сидя на широкой кровати. — Пора бы нам оставить молодых наедине, они и без нас знают, что делать.

С шумом и хохотом все высыпали во двор и разбрелись по домам.

Но Лиат не могла уснуть. Вулфер соорудил небольшой костерок, Лиат лежала на спине и притворялась спящей. На самом деле она смотрела на звезды. Летнее небо называли «Небом Королевы», и в самом деле на темном бархате неба сияли все созвездия Королевы: ее Лук, Меч и Скипетр. Кубок Королевы стоял в зените, а самая яркая его звезда — Сапфир — почти над самой головой. К востоку, над головой Королевы поднимался ее верный Орел, вечно летящий к Небесной Реке, которая тянулась по небу как звездная дорога. Другие созвездия закрывал легкий туман, но на югеЛиат все равно различила Дракона, а между верхушками деревьев сияла звезда Мок из созвездия Льва.

— Я и не думал его искать, — неожиданно прервал молчание Вулфер.

— Кого? — спросила Лиат, хотя и так знала ответ на свой вопрос. — Разве ты не пытался найти мою мать через огонь?

— Можно увидеть лишь живых, и то только тех, кого хорошо знаешь, с кем чувствуешь некую связь.

Лиат перекатилась на бок. Вулфер уселся по другую сторону костра, его лицо оставалось в тени.

— Я никогда в жизни не встречала таких созданий. — Лиат заколебалась, но потом решила ничего не говорить о своей встрече с колдуном из народа Аои.

— Здесь есть какая-то тайна. Я не очень-то во всем этом разбираюсь, хотя и умею видеть через огонь. Мне и в голову не приходило, что принц Санглант жив, иначе бы я искал его. Мы оба видели, как ему нанесли смертельный удар… — Вулфер резко замолчал.

— Думаю, я удивилась ничуть не меньше, когда узнала его в гентском соборе, — произнесла Лиат. Она не смогла заставить себя рассказать Вулферу, в каком виде она нашла Сангланта, не смогла описать, что он вел себя как дикое животное, настоящий зверь. Вместо этого она переменила тему: — Отец говорил…

Слова отца навек запечатлелись в ее памяти. «Если ты дотронешься до чего-то, чего касались их руки, они смогут найти тебя… Они умеют искать и находить, но я спрятал тебя от них». Если бы отец знал, что мать жива, что тогда? Смогла бы она спасти их?

— А почему отец думал, что мама умерла?

— А почему мы похоронили принца Сангланта раньше времени?

— Но если она была жива, почему же она не пыталась нас найти? Она ведь умеет видеть через огонь. Она-то знала, что я жива!

— Она искала тебя! Но охотятся не только за тобой. К тому же возможности магии не безграничны, а расстояния огромны, и за «Королевским орлом» уследить не так-то просто.

— Но почему отец считал ее мертвой? Помню… — Внезапно она вспомнила ту ночь десять лет назад.

— Что ты помнишь? — мягко спросил Вулфер.

Она едва могла говорить, настолько ее потрясли внезапно нахлынувшие воспоминания.

— Все охвачено огнем: наш дом, сад, конюшни, флигель, все здания… — Лиат закрыла глаза и погрузилась в омут памяти. — Даже скамейки. Каменные скамейки горят. Горел даже камень. Тогда мы бежали. Отец схватил книгу и меня. Он сказал: «Они убили Анну и теперь сами будут использовать ее дар».

Лиат пришлось замолчать, потому что горло у нее перехватило. Теперь в голове роились новые вопросы. Открыв глаза, она посмотрела в небо, звезды мерцали, как рассыпанные драгоценные камни. Вот одна упала. Может, это ангел, который послан Господом на землю в ответ на молитвы верующих? По крайней мере так пишут матери церкви. Или это другое творение Божие, порождение огня, которое летит от одной звезды к другой?

Вулфер ничего не ответил. В костре щелкнуло полено, и маленькая искорка упала прямо на плащ Лиат. Девушка скинула ее и, усевшись на корточки, уставилась в огонь. Вскоре желтые языки пламени стали опадать, пока не превратились в алые точки, пробегающие по гаснущим углям. Вулфер, казалось, заснул.

Он искал ее, но не смог увидеть через огонь. Неужели заклятие отца до сих пор укрывает ее?

Лиат почувствовала чужое присутствие, словно кто-то смотрел на нее. Искал ее. Она уже сталкивалась и с дэймонами, и с существом, чей голос был похож на колокольный звон. Интересно, они еще там? Сможет ли она пробраться в эти запретные места тихо, как мышка, и посмотреть?

Лиат разворошила угли и всмотрелась в них. Если она сумеет позвать свою мать, то увидит ее через огонь. Но, глядя на тлеющие угли, она внезапно почувствовала, словноее разум крепко ухватила чья-то рука. Кто-то пытался подчинить ее своей воле, как когда-то Хью.

Пламя неожиданно вспыхнуло. Казалось, в нем оживает какое-то существо — взметнулись крылья, сверкнули глаза, послышался вздох, и из пламени донесся рокочущий голос:

— Дитя.

Лиат отпрянула. Ее охватил такой ужас, что она даже не смогла крикнуть, — грудь словно сдавило, язык присох к гортани. Девушка издала сдавленный стон.

Вулфер вскочил. Пламя взметнулось в последний раз и рассыпалось тысячью маленьких искорок.

— Лиат!

Она метнулась в сторону и помчалась к недостроенному палисаду, к канаве, вырытой, чтобы защитить поселок от диких лесных зверей. Дрожа от пережитого ужаса, Лиат прислонилась щекой к бревну.

Над головой пролетела сова, ухнула и исчезла в ночном сумраке.

— Владычица, — прошептала Лиат, глядя в ночное небо. — Санглант.