"Девица Кристина" - читать интересную книгу автора (Элиаде Мирча)XIНесколько часов спустя Егор встретился в гостиной с г-ном Назарие. Тот казался чрезвычайно взволнованным, в глазах была растерянность, движения — дерганые, суетливые. — Что происходит? — громким шепотом спросил он. — Хозяйка дома заперлась у себя, вы заперлись у Санды, младшая девочка вообще куда-то пропала... Что происходит? — Да я и сам толком не знаю что, — устало ответил Егор. — Знаю одно: мы с Сандой обручились. Я люблю ее и хочу забрать отсюда как можно скорее... Г-н Назарие слушал, ломая пальцы. — Я боюсь за нее, за ее жизнь, — понизив голос, добавил Егор. — От этих маньяков всего можно ждать — они и задушить способны... Г-н Назарие прекрасно понимал, что Егор лукавит, что отнюдь не безумие г-жи Моску держит его в страхе. Но все же одобрительно закивал головой. — Вы очень хорошо сделали, что обручились, — сказал он. — Это кладет конец всем недомолвкам. Теперь никто не посмеет ничего сказать. Егор не сумел сдержать нетерпеливого жеста. — Обручится-то обручились, но она лежит в обмороке, — глухо сказал он. — Уже полчаса она лежит в обмороке, и я не смог привести ее в чувство. Ума не приложу, что делать!.. Он зашагал по гостиной, дымя сигаретой. — Нам надо бежать отсюда, пока еще не поздно. Но сначала ее должен посмотреть доктор... Где доктор? — Пошел на охоту, — виновато ответил г-н Назарие. — Сразу после обеда и пошел. Я ничего не знал. Только что узнал от экономки... Правда, к вечеру обещал вернуться... Егор опустился на стул, докурил в молчании. — Я запер ее на ключ, — резко сказал он, порывшись в карманах и с победоносным видом предъявляя профессору ключ. «И у него тоже нехороший блеск в глазах, — подумал г-н Назарие. — Как бы он чего не натворил...» — Разве что они попробуют через окно, — продолжал Егор, глядя в пустоту. — Особенно сейчас, когда скоро закат. — И что вы намерены делать? — спросил г-н Назарие. Егор усмехнулся, как бы колеблясь, раскрывать ли до конца свой замысел. — Пойду поищу Симину, — сказал он наконец. — Кажется, я знаю, где может прятаться маленькая колдунья... — Я надеюсь, вы не будете воевать с ребенком, — предупредил г-н Назарие. — Я хочу сказать, надеюсь, вы ей ничего не сделаете... Егор рывком поднялся и взял профессора под руку. — Вы знаете, где комната Санды? — спросил он, торжественно передавая профессору ключ. — Я попрошу вас охранять ее до моего возвращения. Запритесь на ключ изнутри... Я боюсь их, — шепоптом добавил он. — Как подумаю, что так надолго оставил ее одну... Они вместе вышли из гостиной, и Егор проводил профессора до комнаты Санды. Дом как будто вымер: ни одной живой души, ни малейшего шума. Шторы на окнах были опущены, как в летний полдень, отчего тишина угнетала еще сильнее. — Ждите меня и, кроме меня, не открывайте никому, что бы ни случилось, — наказал Егор, отпирая дверь. Г-н Назарие, волнуясь, вошел. На первый взгляд, серьезных перемен в комнате не произошло. Санда по-прежнему спала глубоким сном — таким глубоким, что дыхания не было слышно. Егор направился прямиком в старый каретный сарай. В быстро тускнущем свете из подслеповатых окошек разыскал рыдван девицы Кристины и принялся его осматривать. Рыдван был старый, источенный дождями, с покоробленными сиденьями. Симины там не оказалось. «Спряталась», — подумал Егор, постоял в сомнении несколько минут, прикидывая, где ее искать. Когда он вышел из сарая, солнце уже тонуло за кромкой поля. «Вот-вот стемнеет, — с тревожным чувством подумал Егор. — Налетит комарьё...» Решительно не зная, куда идти, он задумчивым шагом побрел наугад к дворовым постройкам. Ни один человек не попался ему по дороге. И это безлюдье, когда кругом дома и всякое хозяйственное обзаведение, выглядело особенно зловещим. Люди, казалось, все побросали и спешно снялись с места — причем совсем недавно. Тут и там — кострища, зола и недогоревший хворост, тряпки, забытые глиняные горшки, навоз и рассыпанное зерно. Тишина тоже свидетельствовала о полном запустении. Ни квохтанья кур, ни собачьего лая. Он поравнялся со входом в подземелье. В первый день по приезде Санда привела его сюда с целой вататгой веселых гостей, показала каменные ступени времен Тудора Владимиреску[5] и замурованную нишу в глубине, где какой-то их предок безвылазно скрывался три недели и куда верный слуга приносил ему по ночам крынку молока и калач, передавая их через брешь в стене, которую они тоже осмотрели. Сколько воды утекло с того теплого и ясного осеннего дня, когда у Санды лукаво блестели глаза, когда своды подземелья звенели от молодых голосов... Целая вечность отделила его от этой счастливой поры — а прошли-то, подумать только, всего считанные дни. Он закурил и уже двинулся было дальше, к кухням, как вдруг сзади послышались тихие шаги. Он обернулся. Никого. Но звук шагов раздавался вполне отчетливо, его нельзя было спутать с неясными ночными шорохами. Он подождал несколько секунд, пока в дверях подземелья не возникла Симина. Она шла крадучись, стараясь ступать неслышно. Натолкнувшись на Егора, она вздрогнула, но тут же, заложив руки за спину, чинно подошла к нему. — Я не разбираюсь в этикетках, — сказала она без предисловий, глядя ему прямо в глаза. — Мама послала меня за бутылкой содовой воды, но там столько разных бутылок... И я не думала, что там так темно... — С каких это пор тебя стали посылать в погреб за бутылками? — спросил Егор. — Разве слуг не хватает? Симина пожала плечами. — Не знаю, что случилось, но осталась одна кормилица. Остальные ушли вон туда, — она махнула ручкой, — кажется, убирать виноград... Есть еще новая экономка, но она заболела... А мне одной очень трудно управляться. Егор погладил ее по головке, по мягким, теплым, душистым волосам. Девочка стояла смирно, опустив ресницы. — Мне очень жаль, малышка, что мы оставляем тебя тут одну со всем управляться. Завтра утром мы уезжаем. Санда и я. Симина слегка отстранилась, выскользнув из-под Егоровой руки, запротестовала: — Но Санда же больна, господин доктор ее не отпустит. — Это не болезнь, — возразил Егор, — она просто очень напугана. Ей привиделась покойная тетя. — Неправда! — выпалила Симина. Егор рассмеялся. Бросил сигарету, пригладил волосы, потер руки — ненужные, суетливые жесты, — лишь бы показать Симине, что ее вмешательство бессильно. — Так или иначе, завтра мы едем... Симина вдруг заулыбалась. — Мама, наверное, заждалась содовой, — сказала она вкрадчиво. — Не будете ли вы так любезны мне помочь? «Вот и ловушка», — подумал Егор, и мороз прошел у него по коже, когда Симина кивнула головой на подземелье. Но взгляд ее был так нескрываемо презрителен, что ему волей-неволей пришлось изобразить невозмутимость и ответить: — С радостью. Однако ее предложение могло хоть кого озадачить. «Она и не думает скрывать от меня, где была. Уж не послали ли ее и впрямь за бутылкой содовой?..» — Ну, и где же тут бутылки? — спросил он, спускаясь по каменным ступеням. Дыхание Симины, шедшей за ним следом, выдавало волнение. «Если она так дышит, значит, я попался», — подумал Егор. — Они дальше, дальше, — проронила Симина. Ступени кончились, и Егор почувствовал под ногами влажный песок. — Погоди, я зажгу спичку, — сказал он. Симина перехватила его руку — резким, повелительным жестом. — Еще видно, — сказала она. — Или вы боитесь? И засмеялась. Ледяные струи ужаса, как прошлой ночью, пробежали по спине Егора. Смех был не ее, не Симинин. И голос не ее — властный, чувственный, женский. Егор сжал кулаки. «Болван», — мысленно выругал он себя. Потом все же чиркнул спичкой и строго, с угрозой поглядел на девочку. Но вызвал только новый взрыв смеха. — Наш храбрый Егор! — выговорила она с неподражаемым презрением. Дунула на спичку и пошла в глубину подземелья. — Когда мы выйдем отсюда, Симина, я тебе надеру уши, — пригрозил Егор. — Почему же не сейчас? — откликнулась Симина и остановилась, заложив руки за спину. — Посмей только! Егора затрясло. Непонятная дрожь охватила все члены. «Наверное, так это начинается, так сходят с ума...» — Если тебе страшно, что же ты не идешь обратно? — прозвучал голос Симины. Совсем незнакомый голос, совсем чуждый ее маленькому алому ротику! Голос, ядом проникший в кровь Егору, похотью — сумасшедшей, звериной, — отозвавшийся во всем теле. Он зажмурился, пытаясь мысленно вызвать перед собой лицо Санды. Но он не видел больше ничего — один красный туман. Не слышал ничего — один колдовской голос Симины. — Ну-ну, иди смелее, — приказала девочка. Следом за ней Егор вошел в кладовую. Еле различимые, стояли по стенам старые, ветхие шкафы. Окошечко под потолком, забранное решеткой, еще чуть светилось усталым, мутным светом. В углу валялись старые корзины, драные мешки. — Ну, что ты, что? — спрашивала Симина, беря его за руку. Он не сопротивлялся. Дыхание стеснилось, глаза застлала пелена. Начиналось давнее, долглжданное сновидение, и он тщетно пытался нащупать в памяти момент, когда и зачем он вышел из него, для какой еще другой жизни. «Как дивно, как дивно вот так, с Симиной!..» — Сядь! — повелела девочка. Да, давно бы так, броситься на мешки, отдохнуть. Все тело горело, руки дрожали. Он почувствовал опустившуюся рядом Симину. — Она здесь? — почти невольно вырвалось у Егора. — Нет. Ей еще рано, — шепотом ответила девочка. — Но это ее место, да? — допытывался сквозь свой сон Егор. Симина заколебалась. Потом решила, что бояться нечего: из Егора — такого, с помутненным рассудком — можно было вить веревки. — Да. Почти там, где мы! Егор задрожал сильнее, как будто у него началась лихорадка. — А тебе не страшно? — спросил он. Симина со смехом приподнялась, потрепала его по волосам. — С ней хорошо, совсем не страшно. И тебе больше не будет страшно... — Симина, не бросай меня одного! — взмолился Егор, слепо, отчаянно прижимая ее к себе. — Успокойся! — прикрикнула на него девочка и, помолчав, зашептала на ухо: — Сегодня ночью не запирай дверь. Она придет на самом деле. Придет к тебе, в постель... Она расхохоталась, но Егор даже не услышал ее хохота. Все распалось, все поплыло перед глазами, в мозгу, в памяти. — О, какой слюнтяй! — обругала его Симина. — Тряпка тряпкой. Если бы я ушла, ты бы умер со страху! — Не бросай меня, Симина, — хрипло умолял Егор. — Накажи меня! Но только не бросай одного!.. Он стал судорожно целовать ее руки. Дыхание было трудным, жарким, на лбу каплями выступил пот. — Не так, Егор, не так! — подстрекала Симина. — Целуй меня так, как я хочу! Она юрко прильнула к его губам, вонзив в них свои зубки. В неземной, мучительной неге Егор запрокинул голову, отдаваясь этим поцелуям из меда и крови. Девочка кусала его губы, а ее грациозное, свежее, детское тельце оставалось холодным. Почувствовав кровь, Симина жадно собрала ее языком и тут же вскочила на ноги. — Даже целоваться не умеет! Вот дурак! — Да, Симина, — смиренно согласился Егор. — Целуй мою туфельку! Она выставила вперед ножку. Трясущимися руками Егор обнял ее голень и покрыл поцелуями. — Туфельку! Еще одна сладость — ядоносная сладость унижения! Егор поцеловал ее туфельку. — Нет, что за дурак! Тебя надо бы высечь! А при мне, как на зло, ничего нет, даже плетки! Егор тихо заплакал, уронив голову на мешки. — Не хнычь, слышать не могу! — прикрикнула на него Симина. — Раздевайся! Егор, размазывая слезы, стал снимать рубашку. Лицо его было в грязных подтеках, вокруг рта — пятна крови. Запах крови окончательно распалил Симину. Она набросилась на Егора, неистово царапаясь и кусаясь. И чем глубже боль проникала в его плоть, тем слаще становились причиненные Симиной раны. Только раз он сказал себе: «Надо бы проснуться. Пора проснуться. Иначе я сойду с ума. Я не вынесу этого, больше не вынесу!..» — Почему ты не кричишь, почему даже не стонешь? — спрашивала Симина. — Почему не защищаешься? И она с новым исступлением впивалась в него ногтями. Но Егору не было надобности защищаться. Блаженство, о существовании которого он не подозревал, блаженство, недоступное смертному, давало ему это унижение. — Трус! — сквозь зубы процедила Симина. — И такой же болван, как другие!.. Не понимаю, как она могла в тебя влюбиться! — И вдруг замерла, словно испугавшись чего-то. Насторожилась. — Кто-то идет, Симина? — слабым голосом спросил Егор. — Нет. Но нам надо возвращаться. Боюсь, не умерла ли там Санда... Егор разом очнулся, содрогнувшись от ужаса, сжал виски в ладонях. Резкий болью пронзило мозг. Где он и что с ним тут было, он помнил, но в голове не укалдывалось, как он мог это допустить, как стерпел... Сильнейшее отвращение к самому себе, к скверне маленького тела, отвращение к жизни охватило его. Но сил не было, он не смог даже взглянуть в глаза Симине. — Не забудь, что я тебе сказала, — напомнила Симина, отряхивая платьице. — Не запирайся ночью на ключ... «Она даже не дает себе труда припугнуть меня чем-нибудь, — подумал Егор. — Так она уверена, что я не посмею ее выдать, пожаловаться...» Симина ждала, пока он встанет с мешков, наденет рубашку. Она не помогала ему. Только смотрела с неприязненной, брезгливой усмешкой. |
||
|