Элькин МихаилОткровение

Михаил Элькин

Откровение

Выступая перед Сенатом по окончанию

Третьей Иудейской Войны Юлий Север

опустил традиционную фразу:

- "Я и армия моя - в порядке."

В эту ночь Ицхак никак не мог заснуть. Вечером Йонатан сообщил ему, что Совет решил выслать из крепости караван со стариками, женщинами и детьми, который направится в Эйн-Геди. Ицхаку было предложено уйти с караваном.

"Да, Шимон принял правильное решение. Ведь ясно, что еще неделя - а впрочем какая там неделя - еще три-четыре дня и кольцо вокруг крепости сомкнется. После этого отсюда уже никто не сможет выйти. Может быть никогда... Хоть пищи у нас и много, но небоеспособным здесь сейчас не место... Мне здесь не место...", - рассуждал он с горечью, лежа на жесткой деревянной кровати. Он самолично снял с нее солому, положенную добродушной хозяйкой: - "Воину не пристало спать на соломе", - повторял он всю жизнь, когда заходила об этом речь. "Но воин ли я еще?", - и болью отзывался этот вопрос в и без того периодически пошаливавшем сердце.

"Нет, я еще покажу им!", - подумал он и поймал себя на мысли, что не знает кому конкретно хочет "показать". То ли римлянам, с которыми он всю жизнь воевал, то ли молодым иудеям, знающим о его, Ицхака Миткоа, набегах лишь понаслышке и не очень-то верящим, что этот седой старец восьмидесяти лет заставлял когда-то римлян превращать каждую поездку по дорогам Иудеи в сложную военную экспедицию.

"Господи, Б-г Израиля", - начал молиться он про себя - "Дай мне силы на еще один бой! Лишь еще один раз сделать завал на дороге, ринуться в атаку из засады, вонзить меч в тело легионера, раскрутить пращу!..", - он глубоко вздохнул и из его легких вырвался стон.

Чуть успокоившись он задремал. Проснувшись, он был настроен куда менее решительно: - "Если Совет постановил, что я должен уйти, я уйду. Что я мало видел захваченных крепостей?!", - подумал он с чуждым ему дотоле цинизмом. Их действительно на его веку было много: Магдала, Гар-Тавор, Кфар-Нахум, Йотапата, Иерусалим, замки в Киренее. Всех не перечесть. И каждый раз он был убежден что эта крепость не падет, что она не как предыдущие. И каждый раз наступало разочарование. Римляне врывались и по улицам текли ручьи крови. Они рушили дома, насиловали женщин, оскверняли святыни. И тем не менее он и на этот раз верил в успех. Бейтар устоит, с ним или без него.

Он снова заснул. Ему снился большой каменный трехэтажный дом в предместье Рима. Он купил его двадцать семь лет назад, после того как зеленый полупрозрачный камень, который он экспортировал из Галлии, резко подскачил в цене. На балконе дома стоял старый добротный деревянный стол. В летние месяцы Ицхак проводил за ним по шесть - семь часов в день, изучая деловые документы, выписывая что-то, просто размышляя. Ему представилось, что он сидит за этим столом и смотрит на карту Иудеи. Эта карта была сделана из огромного куска пергамента и была так велика, что едва помещалась в шкафу, предназначенном для ее хранения. Сейчас она была развернута так, что перед ним находился ее четырнадцатый квадрат. Во сне он вел пером по этим знакомым очертаниям гор и долины, прилегающей к Мертвому морю. Вдруг перо остановилось в какой-то точке. Он заметался на кровати, видимо осознав, что рука его нависла над крепостью, в которой он сейчас находится. Из горла вырвался сдавленный крик, но он не проснулся. Перо же, ведя за собой его руку, заскользило по карте, и описав странный пируэт, уткнулось в Эйн-Геди. Чуть задержавшись там, оно пошло обратно по прочерченной кривой, но примерно в середине ее вдруг свернуло в сторону и тут же остановилось. - "Ракиа", подумал старик и в его спящем мозгу пронеслось воспоминание: шестьдесят лет назад он стоял над этим высоким и невероятно узким ущельем с восьмью бойцами, оставшемися от полуторы сотни после боя в Гар-Гахалил. Тут камень под ним зашатался и, потеряв равновесие, Ицхак полетел вниз. С криком он проснулся.

Ошарашенно обвел взглядом потолок, стены, пол, окно и затем дверь, находившуюся за ним, что заставило его запрокинуть голову назад, опираясь на локти. Немного успокоившись, он скинул ноги, встал и подошел к окну: - "С каких это пор мне стали сниться кошмары?", - подумал старик, глядя на темную улицу. Но сновидение, судя-по-всему, произвело на него довольно сильное впечатление и несколько минут спустя он восстановил его в памяти до мельчайших подробностей. Особенно привлекала его внимание таинственная кривая. Вдруг ребус решился: - "Да ведь это маршрут! Пусть длинный, почти вдвое длиннее чем через Гар-Кастер, но все-таки маршрут отсюда в Эйн-Геди. А в ушелье Ракиа можно устроить идеальную засаду!", - воскликнул он про себя. - "Но правда, оно-то не на маршруте, а севернее...", - он снова представил себе карту и сообразил, что еще севернее расположен поселок Цли-Гар. Если римляне будут думать, что караван идет в Цли-Гар, они войдут в ущелье. - "А почему бы им так не подумать!", - воскликнул он. - "Ведь если бы мы хотели идти в Эйн-Геди, мы бы пошли напрямик, а не крутили по горам. Кроме того оставим следы по направлению в Цли-Гар, а по направлению в Эйн-Геди заметем!". - Необычайное волнение охватило Ицхака. Он почувствовал, что у него в руках план блестящей засады, одной из лучших в его жизни. - "Но дадут ли мне его осуществить?", - никогда перед ним не стояло такого вопроса. Он всегда был сам себе хозяином и даже если и подчинялся временно тому или иному военнаначальнику, то обладал таким авторитетом, что предложения его почти всегда принимались.

Старик посмотрел на песочные часы. Шла третяя стража. Утром соберется Совет, где среди прочего, будет обсуждаться отход каравана. У него нет права голоса, но Шимон из уважения позволял ему присутствовать. Ицхак старался не злоупотреблять расположением Бар-Кохбы и приходил только тогда, когда считал свое присутствие необходимым. Завтрашнее заседание как нельзя лучше подходило под это определение.

* * * * * * *

Совет собирался в самом большом доме крепости. В нем до восстания размещался штаб римского гарнизона. Ицхак пришел ровно к назначенному часу, но все были уже в сборе и обсуждение началось. На лицах некоторых членов Совета отразилось недоумение. Последний раз он был на заседание недели три назад и видеть его здесь не привыкли. Однако Бар-Кохба воспринял его приход как нечто само собой разумеющееся. Он встал и вслед за ним поднялись остальные.

"Здравствуй, брат и учитель мой, Ицхак Миткоа!"

"Здравствуй, брат и вождь мой, Шимон Бар-Кохба!", - ответил Ицхак, прошел внутрь и сел на одну из боковых скамеек.

Все сели и прения продолжались полным ходом. Речь шла о построении дополнительного укрепления с восточной стороны и достройке южного укрепления. О подготовке запасов смолы и размещении котлов вблизи стен, о распределении продовольствия. Обсудили предложение Элиэзэра атаковать южное звено римлян, находившееся неподалеку, в поселке Малания. Выслушали донесения о подготовке каравана и назначили время его отхода - вскоре после наступления сумерек. Ицхак не сказал ни слова.

Дебаты смолкли и после непродолжительного молчания Шимон спросил:

"Хочет ли кто-нибудь что-либо добавить, братья?"

Через несколько секунд тишины раздался хриплый голос Ицхака: - "Да будет мне позволено поднять вопрос о маршруте каравана."

Все взоры обратились к нему. Бар-Кохба, в отличие от большинства членов Совета, ожидал, что Ицхак прийдет, чтобы выразить свое недовольство тем, что его высылают из крепости. Он был удивлен, однако, тем, что когда обсуждалась подготовка к отходу каравана, старик молчал. Странной была также и его формулировка - причем здесь маршрут? Каждый ребенок знает прямой путь отсюда в Эйн-Геди. Что-то он хитрит...

"Мы слушаем тебя, брат Ицхак.", - ответил Шимон.

Тем же хриплым голосом тот продолжил: - "Насколько я понял, по плану караван выйдет через восточные ворота и двинется по дороге в Бейт-Эйфу и оттуда - через Гар-Кастер в Эйн-Геди. Это хороший маршрут. Дорога почти везде широка и местами мощена. К тому же, по донесениям, римляне еще не пришли ни в Бейт-Эйфу, ни в Эйн-Геди. Если караван пойдет этим путем, то с Божьей помощью, к рассвету все будут на месте.", - здесь он сделал длительную паузу.

"Это так. Продолжай, брат Ицхак.", - Бар-Кохба внимательно слушал его.

"Несмотря на преимущества этого плана я считаю целесообразным действовать иначе. Мой маршрут начинается у северных ворот, идет через дорогу на Наблес, сворачивает у Калазии и, проходя через Эйн-Цор, приводит в Эйн-Геди.", - послышалось несколько смешков. Элиэзэр, один из самых молодых членов Совета, крепкий суховатый мужчина лет тридцати сказал: - "Почему бы брату Ицхаку не повести караван через Кейсарию, зайдя по дороге в Иерусалим, да будет он освобожден на веки веков!". - Это вызвало еще один всплеск хохота. Ицхак остался невозмутим. Лишь из под нависшых седых бровей его живые черные глаза метали громы и молнии. Бар-Кохба поднял руку, требуя тишины.

"Я прошу уважения к словам брата Ицхака!", - и после непродолжительной паузы спросил: - "Брат Ицхак, в чем преимущества предложенного тобой маршрута?"

"Да будет мне позволено братом Шимоном и уважаемым Советом изложить свои соображения в том порядке, который мне представляется логичным. Я уже стар для словесной перепалки.", - хмуро возразил он.

"Говори, брат Ицхак.", - нетерпеливо ответил Бар-Кохба. В душе он порадовался решению отослать старика с караваном.

"Маршрут, предложенный мной действительно почти в два раза длиннее прямой дороги в Эйн-Геди, как верно заметил мудрый и проницательный брат Элиэзэр.", - на лицах присутствующих появились улыбки. - "Он проходит в большей части своей по плохой немощенной дороге. Более того, эта дорога ближе к расположению центурий Юлия Севера, будь он трижды проклят. Почему же я все-таки предлагаю его Совету? Враг ли я защитникам этой крепости? Враг ли я их женам, детям, родителям!? Или быть может я пытаюсь разбазарить дорогое время членов Совета, которое они могли бы посвятить укреплению крепости, повышению боевого духа воинов или хотя-бы прощанию со своими близкими, которых они возможно больше не увидят!?", - тут он сделал паузу.

"Никто не обвиняет тебя, брат Ицхак.", - Бар-Кохба был несколько заинтригован.

"Я прошу уважаемый Совет представить себе на секунду, что караван все же пошел по предложенному мной пути. Когда Северу донесут, что людей видели в районе Калазии, что заключит из этого римлянин? Куда по его", - он выделил голосом слово "его", - "мнению пошел караван?!". - В ожидании ответа Ицхак обвел взглядом слушателей. Готовясь к выступлению, он пытался оценить поймет ли кто-либо его идею на этом этапе. Прийдя к выводу, что нет, он задал этот вопрос в качестве риторического. Поэтому ответ - "В Цли-Гар.", - застал его врасплох. Он резко повернулся налево к своим соседям по скамье.

"Север решит, что караван идет в Цли-Гар.", - повторил Менаше, низкорослый плешивый мужчина лет сорока пяти с небольшим округлым брюшком. Ицхак его почти не знал.

"Не будет ли брату Менаше угодно пояснить Совету, почему именно так решит Север?", - спросил он.

Менаше поднялся и теперь за столом стояли они двое. Остальные сидели и с повышающимся интересом наблюдали за их диалогом.

"Я жил в Эйн-Хамезе, неподалеку от Калазии. Дело в том, дорога на Эйн-Цор проходит в непосредственной близости к Цли-Гар, который также является большим поселком способным приютить людей. Узнав, что караван видели в районе Калазии, намного логичней предположить, что он идет в Цли-Гар, расположенный оттуда на расстоянии двух часов ходьбы, а не в Эйн-Геди, находящийся более чем втрое дальше, да еще не в том направлении."

Менаше замолчал и воцарилась абсолютная тишина. Бар-Кохба, удивленный развитием событий, стер со лба каплю пота.

"Большое спасибо, брат Менаше. Я бы не сумел объяснить это лучше.", сказал Ицхак. Менаше сел.

"Так что, это обманный маневр?", - спросил Элиэзэр, и не дожидаясь ответа, продолжил: - "Все равно в этом нет смысла. Римляне войдут в Цли-Гар, убедятся что каравана там не было, вернутся на дорогу Калазия-Эйн-Цор и догонят караван где-нибудь между Эйн-Цором и Эйн-Геди."

"Молодой болван.", - подумал Ицхак. - "Брат Элиэзэр совершенно прав.", - сказал он вслух. - "Если давать римлянам ходить туда-сюда по нашей святой земле, они и впрямь догонят караван." - Тут он сделал паузу, словно задумавшись. - "Но не один римлянин не вернется из Цли-Гар к повороту на Эйн-Цор!", - вдруг с напором добавил он и продолжил: - "Не будет ли угодно брату Менаше описать нам какой дорогой, если это можно назвать дорогой, соединяется Цли-Гар с Калазией или, скажем, с Эйн-Цором?"

Менаше был лишь недавно включен в Совет. Он был прекрасным организатором, пользующимся искренней любовью подчиненных, так-как у его отрядов всегда было лучшее продовольствие в войске, лучшее обмундирование, лучшие места ночлега. В боях он неплохо проявил себя, отличаясь не столько исскуством, сколько смелостью и способностью повести за собой людей. Будучи скромным от природы, на Совете ему почти не представлялось возможности высказать свое мнение, а голосовал он ориентируясь на Бар-Кохбу. Поэтому ему было приятно всеобщее внимание, вызванное его знанием местности, и он с удовольствием подыгрывал старику, хотя и не вполне понимал, куда тот клонит.

Он встал и сказал: - "Дорогой это действительно назвать нельзя. Речь идет об ущелье Ракиа, общей длиной примерно в девятьсот локтей, из которых на одном отрезке так узко, что два человека с трудом могут идти друг рядом с другом."

"Какова глубина ущелья, брат Менаше?", - спросил Ицхак, самым равнодушным тоном, на какой он только был способен.

"От девяноста до ста двадцати локтей.", - ответил тот.

"Насколько атакующие со скал бойцы будут уязвимы для проходящего через ущелье отряда?"

"Почти совершенно неуязвимы."

"Насколько большой вред они могут нанести запертому в ущелье врагу?", продолжал гнуть свою линию Ицхак.

"Они могут совершенно уничтожить его.", - ответил Менаше.

Аудитория зашумела. Люди поняли, к чему было все это представление. "Ну старая лиса!", - с уважением подумал Шимон.

"Я благодарен брату Менаше, сумевшему столь четко разъяснить нам ситуацию.", - сказал Ицхак и поклонился последнему. Менаше покраснел от удовольствия, поклонился в ответ и сел, ощутив удовлетворение ученика, выдержавшего экзамен у строгого преподавателя. Ицхак все еще стоял, а члены Совета, спонтанно разделившись на маленькие группки, обсуждали услышанное. "Я хотел бы подвести итог.", - громко сказал Ицхак. Разговоры стихли и он продолжил: - "Речь идет о маршруте более длинном и более рискованном. Но наша цель не только провести караван, но и победить римлян. С помощью предложенного маневра мы, с Божьей помощью, сумеем уничтожить римскую погоню и тем самым нанести им болезненный удар. Я прошу Совет принять мое предложение об изменении маршрута и выделить мне отряд в двадцать четыре воина. Они, с Божьей помощью, завтра к вечеру вернутся в крепость окропив свои мечи римской кровью.", - он сел.

"Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом.", - Элиэзэру, полуразвалившемуся на скамье, явно надоели эти стариковские умничанья, если не сказать бредни. К тому же, он был все еще раздосадован тем, что его блестящая идея атаковать римлян в районе Малании, была отвергнута. - "Брату Ицхаку нужно собирать свои пожитки в дорогу. А уж мы сами как-нибудь разберемся с римлянами и без...", - ему не дали договорить. Слишком многие были шокированы его насмешливым неуважением к старому воину. Выступление же его, как ни странно, имело обратный эффект. Некоторые из тех, кто в начале по тем или иным причинам не были склонны соглашаться с Ицхаком, возмущенные нападками Элиэзэра, скоро обнаружили, что защищая старика, они собственно поддерживают его предложение.

Обсуждение продолжалось еще некоторое время, но вскоре Бар-Кохба, до этого молчавший, сказал: - "Я прошу на этом этапе прекратить заседание. К вечеру я вынесу решение и сообщу его всем членам Совета."

Весь день Ицхак чувствовал странную пустоту. Он ничего не ел и запершись в своей комнате, мерил ее шагами. Зная, что лучше выступить не мог, он тем не менее терзался, вспоминая каждое, как ему казалось, не вовремя сказанное слово. За два часа до заката Бар-Кохба пришел к нему и сказал, что план принят.

* * * * * * *

Зной под тентом становился все более невыносимым. Сильно досаждали также и мошки, скопившееся здесь в невероятном количестве. Прислонившись спиной к скале сидел старик. Его большое по-прежнему мощное тело было расслабленно и со стороны его можно было принять за спящего. Но когда насекомые садились на его морщинистое лицо, он лениво отгонял их.

Ицхак был и сам удивлен, что после столь тяжелой ночи, спать совершенно не хотелось. По опыту он знал насколько освежает сон в эти последние несколько часов перед боем, но заставить себя заснуть не мог. К боли в мышцах и в костях примешивалось легкое головокружение, однако сердце не кололо. В общем он был доволен своим состоянием. Могло быть намного хуже. Пока римляне пройдут по ущелью и вернутся, он успеет прийти в себя. Не легко было убедить молодежь не атаковать римлян по пути в Цли-Гар, а пропустить их и напасть, когда они пойдут назад. Да, канули в лету те времена, когда достаточно было его слова, чтобы положить конец спорам и разногласиям.

Римляне еще не появились, хотя он ожидал видеть их гораздо раньше. У него даже возникли сомнения послали-ли они погоню, но Ицхак счел их безосновательными. Несколькими часами раньше, осмотривая приготовления к "приходу гостей" на противоположной стороне ущелья, кто-то спросил его:

"А что если римляне вообще не пойдут за караваном? Что мы зря здесь каменоломню устроили?"

Он посмотрел на него презрительно и сказал:

"Римляне жадны. Они считают, что все на этой земле принадлежит им и не упустят возможности повоевать с женщинами и детьми."

Точно также он думал и сейчас. И все-таки странно, что они еще не пришли. Он вспомнил проделанную ночью работу и почуствовал удовлетворение. На обоих краях обрыва стояли глыбы с подложенными под них досками, так чтобы один человек мог привести их в движение. Чуть дальше на земле лежали наполненные камнями пращи. На случай, что этого не хватит, были заготовлены кучи булыжников. Котлы со смолой покоились на подставках и оставалось лишь разжечь под ними огонь. Ведра стояли неподалеку. С каким трудом он уговорил Бар-Кохбу дать ему эти четыре котла. Он просил шесть, но и на этом спасибо ведь вернуть их нет никакой возможности. Были укреплены также две веревочные лестницы, чтобы сбросить по ним бойцов северного "запирающего отряда". Они должны будут спуститься, по три человека с каждой стороны, после того как римляне войдут обратно в ущелье. Запирающие отряды с обеих сторон рисковали больше всего. Он вспомнил этих здоровых ребят и сердце заныло от жалости. "Дай им Б-г ", - подумал он. Это были лучшие воины крепости и он поименно выпрашивал каждого у Бар-Кохбы. Когда они наконец согласовали состав, Шимон сказал ему: -"Ну смотри, старик ...", - и хотел что-то добавить, но махнул рукой, видимо решив, что бесполезно.

Ицхак был хорошо подготовлен и имел все, что нужно для победы: место, время, силы, неожиданность натиска. Теперь оставалось только военное счастье - а оно ему почти никогда не изменяло. - "Ну, римлянин - я жду тебя.", прошептал он.

* * * * * * *

Центурион Гай Грассий был в прекрасном расположении духа. Еще бы - по сообщениям, в толпе, вышедшей из крепости, было до тысячи человек. Пусть это не здоровые мужчины и даже если предположить, что половина - никуда негодные старики, все равно остается до пятисот женщин и детей. Цена на рабов сейчас конечно низкая, но расплатиться с долгами он сможет. Да и вообще он, Гай Грассий, не жалуется на судьбу. Он поправил свои дела на этой войне и за это он должен быть благодарен евреям и их рогатому богу. А уж то, что именно его центурию послали сегодня в погоню за этим сбродом, так это и вовсе большая удача. Видно Тарий Брасс, командир легиона, решил отблагодарить его за оказанные им услуги. Ну что ж, теперь они с ним в расчете...

Центурия сошла с мощеной части дороги и ее переднии ряды уже шагали по грунту. Видно было, что переход дался беглецам нелегко. Следы колеи были здесь более широкими, насильные вещи валялись по сторонам дороги. - "Сброд он и есть сброд." - подумал центурион презрительно. - "Ведь одно из основных правил маршбросков это не оставлять никаких признаков на пути следования."

Тем временем центурия целиком перешла на грунтовую дорогу и находилась в непосредственной близости от поворота на Цли-Гар. Через несколько минут она была замечена часовыми еврейского отряда.

Сообщение о появление римлян вызвало возбуждение. Бойцы, находившиеся по разные стороны пропасти, активно жестикулировали, предупреждая своих товарищей. Разговоры через ущелье были категорически запрещены. Ицхак положил конец и этой мимике - "Всем занять позиции.", - довольно громко сказал он. - "И чтоб никто не шелохнулся пока они идут в ту сторону!"

Занятие позиций служило сейчас как-бы последней проверкой. Люди со своих позиций должны были, по замыслу, наблюдая за проходящими римлянами, представить себе бой, ожидающий их через несколько часов. Каждому предстояло оценить, насколько эффективна и безопасна его позиция. После того как легионеры пройдут к Цли-Гар, состоится обсуждение и возможно, диспозиция будет изменена. С западной стороны решать о подобном изменении будет сам Ицхак, а с восточной - назначенный им пращник Эзра. Таков был инструктаж, данный Ицхаком несколько часов назад. Но сейчас у него были другие заботы. Наблюдая за приближающимся отрядом, он с нетерпением ждал пока римляне дойдут до поворота в ущелье.

Всего пять часов назад там прошел караван. Ицхак потратил много сил, чтобы напрочь замести следы, ведущие в Эйн-Цор. Для этой цели одна из телег каравана была нагружена грунтом, песком и досками, что привело к еще большей тесноте на других телегах и, следовательно, к непрекращаюшимся нареканиям. И так самую большую телегу забрали под котлы со смолой... Люди каравана никак не могли понять, почему Ицхак ведет их столь дальней дорогой. Более того, до самого поворота в ущелье, часть беглецов считали, что они едут в Цли-Гар. Это также вызвало ропот, нарекания и даже возмущение, естественное для людей, полагающих, что их везут на смерть. Когда же караван все же продолжил двигаться к Эйн-Цору, многие были поражены "вандализмом" Ицхака, приказавшим протащить по ущелью и обратно, а затем разломать на части телегу, освободившеюся из под грунта. Беглецам, теснившимся по двенадцать человек на телеге, рассчитанной на шестерых, было больно на это смотреть, тем более что никому и в голову не пришло им что-либо объяснять. Обломки и доски Ицхак приказал разбросать по ущелью. Так же он поступил с несколькими тюками одежды, специально подготовленной им и его помощниками. Убедившись, что видна только колея, ведущая в Цли-Гар и что по ущелью разбросаны вещи и деревяшки, Ицхак построил свой отряд и маршем провел через ущелье. Он хотел вернуться и пройти еще раз, но решил не оставлять следов в обратном направлении, да и времени оставалось немного.

Между тем центурия дошла до поворота. В этом месте грунтовая дорога на север была еще достаточно широка, но Гай Грассий остановил продвижение. Сверившись с картой он понял, что здесь ему надо свернуть налево. Туда же вели и следы. Правда, он заметил изменение в их плотности, показавшееся ему странным, но в другую сторону следов не было вовсе. Значит, надо идти на север к этим угрожающе возвышающимся горам... Что-то заставляло его медлить. Все, кто воевал в Иудее, рекомендовали ему не лезть в горы. Там легко потерять дорогу, могут быть завалы, нападения. - "Наверно поэтому этот сброд и пошел в Цли-Гар, а не по ровной дороге в Эйн-Геди. Тарию это показалось подозрительным. Но теперь ясно. Они думали, что мы побоимся преследовать их в горах... Как же, размечтались. Чтобы Гай Грассий отказался от нескольких сотен рабов и военной славы из-за того, что эти горы выглядят угрожающе?! Хе-хе ...", - рассуждал он.

"Налево!", - закричал он и повернул. Ицхак вздохнул с облегчением. Римлянин приостановился, видимо заколебался, но пока что проглотил наживку.

Некоторое время центурия, на радость незримым наблюдателям, шла полным ходом. Но дорога все сужалась и сужалась и в какой-то момент центурион приказал сменить строй. Все более подозрительным казалось Грассию это ущелье. - "Неужели, черт-подери, здесь мог пройти караван?", - думал он. Но колея виднелась, были и следы ног, да и вообще все признаки: валявшиеся вещи, обломки телег. - "И как они здесь все телеги не переломали?"

Но в одном месте дорога стала настолько узкой, что лишь один человек с трудом мог протиснуться, а дальше шло расширение. - "Так дело не пойдет.", решил Грассий и остановил отряд. Подозвав декуриона Кассия, он приказал послать двух разведчиков вперед. Остальным объявить привал. - "Давно пора.", - ответил Кассий и пошел выполнять приказ.

Эта задержка явилась полной неожиданностью для Ицхака и его людей. Они лежали на палящем солнце и никак не ожидали, что римляне остановятся перед входом в самую узкую часть ущелья. Именно там и собирались атаковать иудеи на обратном пути. Сейчас Ицхак лишь молил Б-га о том, чтобы никто из его людей не был обнаружен. Если это все же произойдет, то он даст приказ пращникам опорожнить на римлян свои пращи и стремительно отступать. Каждая из двух групп будет отступать по своей тропе, встречаясь в Бейтаре. Была еще третья группа, состоящая из шести человек, называемая Ицхаком "южный запирающий отряд". Она находилась неподалеку от поворота с дороги на Эйн-Цор. Если все пойдет по плану, к ним будет послан человек, который сообщит им о том, что можно двигаться к входу в ущелье. В противном случае, тот же посланец известит их об отмене операции. Уходить они будут по горной дороге, смыкающейся с той, по которой пойдет отряд Ицхака, но ждать они друг друга не будут. Бойцам был известен и этот запасной план, но как Ицхак желал, чтобы не возникло необходимости приводить его в действие.

Ожидая возвращения разведчиков, центурион снова позвал к себе Кассия, своего ближайшего помощника.

"Что ты об этом думаешь?", - спросил он, делая неопределенный жест левой рукой, как бы указывыя вверх на скалы.

"Гнилью пахнет.", - лаконично ответил Кассий и чуть помедлив добавил: "Каждая из этих глыб наверху кажется так и рухнет при первом же ветерке."

"Да, но караван-то прошел и ничего. Не рухнуло.", - Грассию и самому все это очень не нравилось, но он пытался приободриться.

"Не лез бы я туда.", - хмуро возразил декурион.

"А что ты предлагаешь?"

"Я б разделил центурию на две части. Одну бы послал к Эйн-Цору, а вторую - в обход к

Цли-Гар."

"А ты знаешь сколько здесь обходить?", - спросил Грассий заинтересовавшись.

"Да. Четыре часа ходу ."

"Ну , через четыре часа получишь ты своих рабов.", - центурион деланно засмеялся,

пытаясь скрыть терзавшие его сомнения. - "С одной стороны,", рассуждал он, - "лезть в такую дыру это совершеннейшее безрассудство. С другой стороны, караван явно шел именно так и за этим коротким переходом его, Гая, ожидает толпа рабов и следовательно куча сестерциев. К тому же, евреи уже давно не устраивали никаких засад и вообще не предпринимали никаких активных действий, а после недавних разгромов им тем более не до этого. Все их боевики сосредоточены в этой волчей норе, как там ее, в Бейтаре. Так что все должно быть нормально. Но все-таки подло они придумали пойти через горы. За это я предам огню этот поселок с другой стороны ущелья... Они этого заслужили за укрытие бунтарей."

Прошло минут сорок и разведчики вернулись ничего не обнаружив, сообщив лишь, что ущелье жутко узкое, но что и в продолжение его валяются обломки от телег и попадаются тряпки.

"И как только эти евреи пробрались там со всем своим хламом!", буркнул один из них.

Обращаясь к Кассию, Гай Грассий сказал: - "Мы разделимся на две группы. В первой пойдешь ты и когда проведешь своих людей через ущелье, пошлешь ко мне человека с сообщением. Если все будет в порядке, пойдет и моя группа. Если там есть засада, они тебя атакуют. Отступайте назад, не вперед. Не пытайся пробиться через ущелье. Мы ждем здесь." Декурион, побледнев, пошел передавать приказ. - "Трусоват этот Кассий.", - подумал центурион.

Ицхак обливался потом. Приближался полдень и он пожалел уже, что послал всех наблюдать за римлянами. Достаточно было человека по два с каждой стороны. - "Ну ничего, они ребята крепкие. Да и я не сдам.", - чувствовал он себя действительно значительно лучше, чем утром. - "Только бы нас не заметили.", - молил он Б-га.

Но вот, вроде эти двое римлян вернулись. Он понимал латынь и пытался прислушиваться к разговору. Но до него долетали лишь несвязные отрывки римской речи. Наконец, началось движение. Несмотря на жару, пот, стертый им со старческого лба, был холодным.

Через некоторое время он заметил, что не все римляне двинулись. "Может быть они послали отряд проверить Цли-Гар.", - подумал он. - "Тогда мой план рушится. Южный запирающий отряд не сможет войти в дело.", - с отчаянием он подумал о возможности подачи знака отмены операции. - "Ну ладно, успеем. Действительно, если римляне не дают себя запереть с юга, то нет смысла запирать их и с севера. Хорошо, что северный запирающий отряд здесь. Через полчаса надо послать человека к южному отряду, сообщить, что план изменился и пусть возвращаются к нам. После этого опорожним на них пращи и отступим.", - решил он, рассудив, что раз отступление будет не столь неожиданным, то лучше отступать двумя группами, а не тремя.

Все это пронеслось в его голове, когда он наблюдал за все увеличивающимся расстоянием между хвостом передней группы римлян и сужением дороги, у которого в спокойной обстановке привала, расположилась задняя группа. Молодые иудеи, лежавшие неподалеку от Ицхака, также были неприятно удивлены задержками римлян, но глядя на невозмутимое лицо командовавшего ими старика, несколько успокоились. Ицхак же беспокоился об отряде Эзры. Тому он строго наказал лежать без малейшего движения, пока отряд с противоположной стороны ущелья не проявит инициативу. Пока Эзра действовал идеально.

Солнце прошло уже больше половины своего дневного пути и Ицхак решил послать за южным отрядом, но вдруг увидел возвращающегося легионера. Тот дошел до своих отдыхавших товарищей, остановился у одного полулежавшего римлянина, видимо командира, и они перекинулись несколькими фразами. Лагерь пришел в движение и очень скоро вторая цепь римлян стала пересекать ущелье. Только тут Ицхак понял - они лишь разделились на два лагеря. Сердце его забилось учащенно. Он возликовал. - "Господь решил помочь мне одержать еще одну славную победу. Он ослепил римлян и отдал многих в руки малых.", - так восхвалял про себя Б-га Ицхак.

* * * * * * *

Часом позже центурия вошла в Цли-Гар. Уже до этого, заметив что следы прекращаются в непосредственной близости от выхода из ущелья, Гай Грассий заподозрил, что каравана здесь нет. Но до поселка было рукой подать, а обратный путь проходил через горы, пренесшие ему столько треволнений, что центурион не задумываясь вел свой отряд вперед. Войдя в Цли-Гар, он приказал немедленно обыскивать дом за домом в поисках каких-либо признаков новоприбывших. Сам он направил свои стопы к самому высокому зданию поселка. Это была синагога. Испуганный служка тут же побежал за раввином и тот не заставил себя ждать.

Рав Биньямин был согбенным старцем с полным отсутствием растительности на голове, но зато с пышной седой бородой. Одет он был скромно. Нет, он ничего не знает ни о каком караване, ответил он на отвратительной латыни на вопрос римского командира. Нет, никто не приходил ночью ни сегодня, ни вчера, ни третьего дня. Ах, впрочем неделю назад приходил сборщик налогов и ободрал поселок до нитки. Молчать - ну, что ж, как господин прикажет, так и будет...

Гай Грассий, тем временем, приходил все в большую ярость при виде этого, строящего из себя идиота, старика. - "Мало того, что эти сволочи заставили меня зря лезть в это жуткое ущелье, так еще этот старый хрыч представление устраивает! Ну погоди же..."

Он встал и стул позади него с грохотом опрокинулся. В два прыжка он пересек просторный зал бейт-мидраша и достигнув раввина, правой рукой схватил его за бороду. Тот взвыл от боли. - "Если ты, иудейская тварь, будешь мне врать, я сотру тебя в порошок вместе с твоей паршивой деревушкой. Понял?", - и он еще раз напоследок дернул бороду, высвобождая из нее свои пальцы.

Рав Биньямин не все понял из сказанного, так как плохо владел латынью и был чуть глуховат. Но общую идею он уловил и поправляя бороду сказал: - "Я прошу извинения уважаемого господина, если сделал или сказал что-либо обидное. Но то, что я сказал - чистейшая правда."

На самом деле это было не так. Незадолго до рассвета его разбудил стук в дверь. Он встал, оделся, открыл дверь и увидел молодого иудея, с мечом на поясе, видимо из людей Бар-Кохбы. Тот дал ему свиток пергамента и сказал: "Завтра здесь будут римляне. Тут указания Ицхака Миткоа, как действовать. Смотри же - не уклоняйся от них ни вправо, ни влево.", - и повернулся, намереваясь идти прочь. - "Постой, иудей!", - закричал раввин, но воин продолжал удаляться широкими шагами.

Раву Биньямину не нужно было объяснять, почему не следует уклоняться от указаний Ицхака Миткоа. Он был всего лет на десять моложе его и хорошо помнил его былую славу: - "Он ненавидит римлян, но еще больше он ненавидит предателей. Он жестоко мстит римлянам, но это не сравнить с жестокостью его мести предателям.", - так говорили об Ицхаке лет сорок назад.

Он раскрыл послание. Оно было следующего содержания:

"Брат мой, рав Биньямин, мир тебе!

Сегодня ночью по дороге Калазия-Эйн-Цор пойдет караван с детьми, женщинами, стариками. Утром к тебе придут римляне. Если они узнают, как самым коротким путем выйти к Эйн-Цору через горы они догонят караван и вырежут всех. Их кровь будет на твоей голове. Единственный путь, на который ты можешь их направить, это путь на ущелье Ракиа или, на худой конец, на Наблес. Если римляне пойдут другой дорогой - твоя кровь на твоей голове!

Ицхак."

Снизу красовался герб Ицхака Миткоа. Его два поколения назад знал в Иудее каждый ребенок. На нем был изображен римский орел, но не такой, как на значках легионов. Основное отличие от оригинала состояло в том, что у Ицхака голова орла была прижата к земле массивной рукоятью рассекающего его меча. "Герб, конечно, могли подделать, но почему бы это не быть Ицхаку, ведь я слышал, что он в Бейтаре. Если этот старый разбойник снова что-то задумал, то дай ему Б-г удачи!", - рассуждал рав Биньямин, сжигая свиток в печи. Он разбудил внука и послал его по домам с устным сообщением:

"Сегодня утром прийдут римляне. Им можно показать дорогу на Ракиа или на Наблес. Все тропы в горах размыты дождями и мы по ним не ходим уже несколько лет. Тот, кто думает иначе, будет убит людьми Бар-Кохбы."

Когда мальчик вернулся, он успокоился и, развернув свиток Торы, стал ждать римлян. Его удивляло, что они все не идут, и к полудню он уже решил, что с ним сыграли злую шутку. Но полтора часа спустя они все-таки пришли. Очень жаль...

* * * * * * *

Между тем, бойцы Ицхака обсудили происшедшее. Поправки в диспозиции, как с восточной, так и с западной стороны, были минимальны. Все были очень довольны тем, что несмотря на длительное нахождение римлян внизу, присутствие отряда не был обнаружено. Кто-то даже позволил себе обменяться несколькими фразами со своим, находящимся по другую сторону пропасти, товарищем, но Ицхак немедленно поставил его наместо. Кроме того, он послал человека к южному отряду с приказом уже сейчас блокировать близлежащий к ним вход в Ракиа. Еще раз проинструктировал своих двух арбалетчиков, постаравшись при этом встать так, чтобы Эзра его видел. Тот также провел дополнитальный инструктаж. Дело в том, что на первой стадии боя, арбалетчики должны были, как и остальные атакающие, сбросить каждый свою глыбу вниз. Затем опорожнить на римлян, заготовленные для них пращи. На этом, по плану, первая часть атаки заканчивалась и на второй стадии арбалетчики занимали свои позиции с флангов, чтобы стрелять в римлян, "проявляющих инициативу", по словам Ицхака - то есть кричащих, дающих приказы и т.д.. Ицхак считал их уничтожение особенно важным. Оно, по его мнению, должно было посеять панику в и без того нестройных, на этой стадии боя, рядах римлян.

Где-то через три четверти часа он увидел бойцов южного отряда, занявшими свои позиции. Проверил крепления лестниц, предназначенных для спуска северного отряда, и тем самым, подал пример Эзре. Ицхак был доволен своим помощником. Тот внимательно следил за его действиями и старику это было очень по душе. Посланный человек вернулся. Ицхак приказал трем бойцам северного отряда расположиться у лестницы. Также поступил и Эзра. Все было готово.

* * * * * * *

Центурия вышла из поселка и быстрым маршем направилась к Ракиа. От рава Биньямина добиться ничего толкового не удалось. Как, впрочем, и от остальных мужчин поселка. Все они слыхом не слыхивали не о каком караване, а дороги, мол, существует только две - на Наблес и на Ракиа. О них римляне знали и сами и эти хитрые бестии об этом несомненно догадываются. Грассий был зол на евреев и зол на себя. - "Ведь я видел, что следов в ущелье было меньше и все же не понял, что меня обвели вокруг пальца. А я еще задерживался, слал разведчиков, делил отряд на колонны. В общем, играл на руку этим скотам. А мои рабы, мои сестерции удалялись от меня все больше и больше."

"Ну, ничего, я еще догоню их, пусть даже в Эйн-Геди!", - подумал он и приказал не замедлять темп. Полным ходом римляне вошли в ущелье. Кассий попытался что-то сказать ему о двух группах, как прежде, но какого черта! И так мы потеряли массу бесценного времени. Больше половины центурии уже находилось на самом опасном участке.

Иудеи были в полной готовности. Каждый стоял у своей глыбы, ожидая сигнала командира. Ицхак же не торопился. Он хотел сбросить лестницы после того, как замыкающие колонну легионеры будут в капкане. Затем подождать пока хотя бы четверо из бойцов спустятся и заблокируют северный проход. Лишь после этого он собирался дать приказ атаки. Старик ждал слишком долго, чтобы спешить теперь. Он решил провести этот бой так, чтобы ему не в чем было себя обвинить. Чтобы умереть спокойно...

Красный, как кровавое пятно, диск солнца устало опускался на раскаленные камни. Казалось, горы пробуждаются к жизни, освобождаясь от дневного зноя. Над ущельем неслышно парил сокол. Ицхак любил горы с детства. Сейчас, ему казалось, что эти величавые холмы смотрят на него с сожалением, как-бы прощаясь...

Но наконец, все римляне прошли намеченную Ицхаком черту. Он дал знак запирающему отряду. С обеих сторон по лестницам начали спускаться иудеи. Одновременно их товарищи зажгли огонь под котлами со смолой и вернулись на позиции. Все по плану. Но боже, как медленно они приближаются к земле! Казалось, прошла целая вечность, пока один из них занял свое место у входа в ущелье. Передние римляне подошли уже очень близко к залегшему южному отряду. Скоро они его обнаружат...

Кассий подбежал к центуриону: - "Запах смолы! Горящей смолы!"

"Черт подери, что за ерунда! Задние - приставить шаг!"

Раздался какой-то арамейский крик. Римляне задрали головы к верху. "Скалы шатаются... Или это кружится голова?"

"Приставить шаг!"

И тут глыбы покатились. Некоторые римляне, замерев на месте, смотрели на это страшное зрелище. Другие заметались, сбивая с ног своих товарищей.

Гай Грасий понял, что он в ловушке: - "Вперед! Пробиваться к выходу!", - закричал он, прислонившись к скале. Глыбы достигли земли и ущелье наполнилось жуткими воплями. Посыпались камни помельче. Они вылетали из пращей с большой скоростью и падали вниз так быстро, что снизу казались, чем-то вроде длинной летящей дубинки. Попадая в человека, они сбивали его с ног. Один из таких камней поразил и Гая Грассия. Он упал без сознания. В панике легионеры бежали по телам. В том числе, по телу центуриона...

Град камней продолжался. Кассий быстро пришел в себя: - "Поднимать щиты! Поднимать щиты! Черепахой двигаться к выходу!". Его уверенный голос навел некоторый порядок. Легионеры образовали колонну. Эффективность падающих камней резко упала. Римляне стали продвигаться к выходу. Заметив это, Ицхак закричал: - "Смолу! Смолу! Арбалетчики - по местам!"

Тем самым он перешел ко второй стадии боя раньше, чем было запланировано. Далеко не все успели опорожнить свои пращи.

Снизу вновь раздались дикие крики. Кипящая смола, проскальзывая между щитами, проникала под каски легионеров, жгла щеки, текла по телу. Пострадавшие корчились от боли.

"Смыкать строй! С поднятыми щитами - вперед к выходу! Мы одолеем их!", - кричал декурион Кассий, пробираясь к заваленному глыбой, южному сужению ущелья. Вдруг сильный удар в спину оглушил его и он упал. На губах появился неприятный привкус песка и щебня. Непрекращающаяся боль под левой лопаткой подсказала ему, что это стрела арбалета. Перед глазами поплыло. Он хотел еще что-то крикнуть, но сил не хватило...

Гибель Кассия уничтожила последние следы порядка в центурии. Люди рвались напролом, отталкивая своих товарищей. Но отряд Ашера бен Цуриэля великолепно выдерживал натиск. Ашер скоро погиб, но кроме него узкий проход блокировали еще пять человек. Увидев, что южный выход ущелья завален телами, некоторые легионеры бросились к северному. Но там, за созданным упавшей глыбой естественным препятствием, ждали своей очереди люди Элиава. Напор римлян на этот отряд был значительно слабее.

Увидев, что строй римлян нарушен, Ицхак приказал вернуться к пращам. Минут через сорок бой стих. Из ущелья доносились только стоны раненных. В южном отряде в живых остались лишь двое из шестерых. В северном погиб Элиав. Из пращников смерть настигла Иосифа, по кличке "мальчик". Он был здоровенным детиной лет двадцати, на голову выше Ицхака, что было редкостью, с поразительно детским веснушчатым лицом. Стрела римского лучника попала ему в лоб.

Ицхак крикнул вниз: - "Молодцы ребята! Оставайтесь на местах. Мы идем к вам." - Они спускались по тем же лестницам, которые ранее послужили северному отряду. Никто не позаботился поднять их наверх. Настроение Ицхака было приподнятым. Он разгромил римлян и это была, пожалуй, самая славная его победа. Да, уничтожить целую центурию - не несколько воинов тут и там такого старик не помнил. Правда, когда-то совсем юнцом он участвовал в битве Бар-Гиоры при Бейт-Хороне, где был уничтожен целый легион. Но тогда он еще мало что понимал и заслуга была не его. Хотя вспомнить приятно - славное было сражение.

Все это промелькнуло в его голове, пока он спускался вниз. Дождавшись всех и построив отряд по парам, что было нелегко - иудеи не привыкли к дисциплине - он направился к северному входу в ущелье. Там они встретили пятерых бойцов запирающего отряда. Поцеловавшись с каждым в обе щеки, он приказал троим пристроиться сзади к колонне, а двоим задержаться и похоронить Элиава.

Они шли по ущелью и убивали. Стоял смердящий запах крови и пыли. Раз за разом Ицхак наносил удары мечом по лежащим и полулежащим телам, целясь в горло, считая это наиболее эффективным. А ведь он был образованным человеком - знал греческий язык, читал философов. Когда-то в Риме он говорил с одним раввином. Тот утверждал, что убивая, еврей должен испытывать угрызения совести. На войне это необходимо, но отбирая жизнь у создания сотворенного по образу и подобию, человек играет на руку своему "Йецер Гара" - злому началу. Ицхак помнил эту беседу, но подобных чувств не испытывал. В каждый удар старик вкладывал душу.

* * * * * * *

Вскоре все было кончено. Захоронили тела четверых бойцов южного отряда. Труп Йосифа "мальчика" не нашли. Направились к Бейтару через горы. Некоторые предлагали идти главной дорогой, по которой ночью шел караван, но старик сказал, что это слишком опасно. Авторитет его был уже непререкаем.

Чувствовал он себя прекрасно. - "Я показал им", - ликовал Ицхак, уже не пытаясь разобрать, кому "им" - римлянам или иудеям. - "Услать меня из крепости - как же! Я еще повоюю." - Эйфория разлилась по его старому телу. "Да, мы еще повоюем!", - воскликнул он про себя.

За ним плотным строем шла колонна - девять пар, восемнадцать человек. "Восемнадцать - счастливое число, но лучше бы их было двадцать четыре."

Но он не дал мысли о погибших омрачить свое радостное возбуждение: - "Я победил их сегодня.", - твердил он себе - "И я еще увижу освобождение нашей святой земли! Хай Гашем!"

Он вновь почуствовал себя тем мальчиком, которым он был, возвращаясь из Бейт-Хорона - молодым, сильным, счастливым... Но через некоторое время, вместе с накопившейся усталостью, появилось какая-то опустошенность.

Воины, шедшие за ним, вели себя так, как и положено людям, сбросившим с плеч тяжелую обузу, освободившимся от смертельной опасности, бешеного многочасогого напряжения. Они болтали, делились впечатлениями, спорили кто больше убил. Все были опьянены победой, кажущейся свободой, наполнявшей их сознание гордостью и воодушевлением. Обсуждали, как они расскажут о сражении товарищам, оставшимся в крепости. Жалели, что их близкие ушли с караваном. Кто-то сказал:

"Ничего, когда победим, мы им расскажем!"

"Да они и сами услышат о нашем подвиге. Слухи быстро распостраняются по Иудее - хорошие слухи..."

* * * * * * *

Со временем разговоры стихли. Стемнело, люди устали. Они не спали всю ночь, да и денек выдался нелегкий. Наконец-то в темноте стали вырисовываться грозные очертания крепости. Но отряд, ведомый Ицхаком, шел к ней по несколько замысловатой траектории и иногда казалось, что они даже удаляюся от своей цели. На вопрос об этом, Ицхак, недружелюбно взглянув на дерзкого подчиненного, сказал, что, мол, прийти надо к восточным воротам, так как там их ждет Бар-Кохба. А чтобы обойти крепость, не попавшись на глаза римлянам, нужно идти только так. Не иначе...

Но всему приходит конец. Вот уже видны восточные ворота. Но Ицхак объявил привал и когда иудеи, недовольно кряхтя, расположились, сказал, что надо дождаться третьей стражи. Так договорились с Бар-Кохбой. До нее оставался примерно час. Расставили четырех караульных из пращников. Их старик назвал поименно и никаких возражений не принимал.

Он лег на землю и заснул как убитый. Без снов. Когда его разбудили, он сразу понял в чем дело, подскачил с несвойственной его возрасту резвостью, поднял всех и дал последний инструктаж.

Он указал на вышку римского часогого, лишь вчера установленную у восточных ворот. На огромное дерево, чуть южнее вышки. "Скоро они его снесут .", - подумал он - "Но пока, пусть оно еще нам послужит."

"Ползем, прижимаясь к земле, до того дерева.", - сказал он. "Двигаемся по одному. Тот кому я говорю - ползет, остальные - ни с места. Я поползу последним. Ясно?"

Все утвердительно кивнули.

- "Когда все будут там, по одному также ползем до стены - и оттуда вдоль стены к воротам. От дерева никто никуда не двигается, пока я ему не скажу. Ясно?"

Все опять кивнули. Вопросов не было.

- "Ну, да поможет нам Б-г!"

- "Амен.", - отозвались бойцы.

- "Вперед, Эзра!", - сказал он и тот начал движение. Скоро позади него образовалась еле заметная змейка.

Ицхак пытался вглядеться в темноту. Но увидеть римского часового не удавалось. "Глаза уже не те.", - подумал он равнодушно.

Пришла его очередь. Достигнув дерева, он, пытаясь не выдать голосом сбившегося дыхания, хлопнул по плечу первого - мол, ползи. Тот подчинился. Второго, третьего... Когда у дерева их осталось лишь четверо, он увидел приоткрывшиеся ворота. Шепотом смачно выругался. - "Эх, ... , не могли подождать."

Хлопнул по плечу следующего. Еще одного. Наконец он остался один. Полз Ицхак с трудом. Сильно болела правая рука, натруженная пращей. В горле пересохло. Но он полз. Через высокую густую траву...

* * * * * * *

Гессию Кору, сторожившему во вторую ночную смену на восточной позиции, было откровенно скучно. Смена выдалась отвратительная - и время плохое и от лагеря далеко - не с кем и слово вымолвить. Вообще, надоела ему эта война жутко - уже полтора года он торчит в Иудее, в то время, как в родной Сицилии его ждет-не-дождется невеста. "Как бы не увели ее за это время... Пишут, удачный урожай в этом году выдался. Жаль, что меня нет. Ну ничего, я вернусь не с пустыми руками." Он ожидал, что война продлится три-четыре месяца, ну полгода - но никак ни полтора. "А тут еще когда их наконец вроде добили, так они спрятались как крысы в своей - так-ее-растак - крепости."

Гессий повернулся и злобно взглянул на Бейтар. "Кстати, ничего башенки... Не хуже, чем в замке сенатора Савина. И укрепления мощные. Тсс... - Что это? Ворота открылись или мне почудилось?!", - он пристально смотрел в темноту.

Он стал вглядываться в прилегающий к воротам, район. Прошло некоторое время. Снова слева в траве что-то зашевелилось. Но где. Он достал арбалет. "Может лиса. Нет, вряд ли. Лисе бы они не открыли ворота...". Опять затишье. Вдруг он заметил пятно, медленно двигающееся через траву. В этом месте сорняки как-бы раздвигались. Это несомненно был человек. Гессий направил на него арбалет, прицелился и выстрелил.

Ицхак почувствовал боль. Она была настолько адской, что он даже не вскрикнул. Лишь тихий хрип, что-то вроде скрежета, вырвался из его легких. Изо рта и из носа полилась алая кровь и оросила стебли. Кровавая пелена застлала ему глаза. Он уже не видел крепости, но лишь видение, туманное видение давно минувших событий .

Это было Тивериадское озеро, поверхность которого была красна, как кровь. Это и была кровь. Он плыл по озеру из последних сил, захлебываясь еврейской кровью. За ним с гиканьем и дикими криками гнались на баркасе легионеры. Да, это когда-то было. В три тысячи восемьсот двадцать седьмом от сотворения мира году в результате предательства римляне ворвались в Тверию. Защитники, спасаясь, уходили по озеру на плотах. Враги преследовали их. Плот, на котором находился Ицхак - молодой парень, ему еще не исполнилось восемнадцати, перевернулся. Он проплыл под водой, с трудом выбрался на берег и спрятался в кустах. На губах был горьковатый привкус крови. Оттуда он видел, как римляне настигли Даниэля, его друга детства, и ударили его веслом по голове. Потом еще раз. Даниэль больше не всплыл.

Сейчас ему казалось, что он опять плывет по озеру крови. Изо всех сил... Вот-вот уже берег, но силы кончаются. Передохнуть бы чуть-чуть... Тут он увидел рядом с собой лицо друга. Тот взял его за руку и потянул вниз. Ицхаку стало нечем дышать и свист в легких затих.

"Иудея будет свободна!", - прошептал он.

М. Элькин,

Октябрь - Ноябрь, 1997.