"Фронт без тыла" - читать интересную книгу автора (Афанасьев Николай Иванович)

«НУЖНЫ ДОБРОВОЛЬЦЫ»

Вечером следующего дня нас спешно построили во дворе общежития. Из строя вызвали всех, кто имел боевой опыт: участников гражданской войны, финской, боевых действий на Халхин-Голе, Хасане. Оказалось, что таких в полку человек сорок — пятьдесят. Всем нам было приказано собраться в клубной комнате. И здесь командир полка сказал, что имеет поручение обкома партии предложить всем имеющим военный опыт принять участие в боевой работе в тылу врага.

Предложение было совершенно неожиданным. Мы смутно представляли себе в те дни, где проходит линия фронта. Но твердо верили в силу Красной Армии. И я, например, подумал, что предлагают нам принять участие в каких-то операциях на территории оккупированных гитлеровцами государств: в Польше, во Франции…

— Дело это, товарищи, серьезное и опасное, — продолжал командир. — Поэтому пойдут только добровольцы. Большего сообщить вам, к сожалению, не могу. Сами понимаете — о подробностях расскажут только тем, кто даст согласие… Жду вашего ответа.

— Где, хоть примерно, воевать-то? — спросил кто-то.

— Не знаю, товарищи, я же сказал.

— А какой характер действий?

— Тоже не знаю.

В клубе повисла напряженная тишина. Люди думали. А срок на размышление был так мал, что можно считать, будто его и не было вовсе. И так мало информации о том, что нам предлагают!

— Еще раз хочу подчеркнуть, — нарушил тишину командир, — что никого из вас против желания, без личного согласия, никуда не пошлют. Нужны только добровольцы. Но обком партии верит, что они в нашем полку найдутся. Я тоже так думаю.

И снова тишина, снова лихорадочно скачут мысли. И еще подступило ощущение того, что еще минута — и всех нас начнут подозревать в трусости. И пусть никто еще не сказал и слова, пусть никто еще не отказывался и не соглашался, мне показалось вдруг, что, если о трусости пойдет речь, самым главным виновником стану почему-то я. Сижу вот как пень и молчу…

«Хоть бы знать, куда, — думал я. — Знать бы, что нужно в этом тылу проклятом делать, так, может, легче бы стало…»

И вдруг осипшим голосом и для самого себя совершенно неожиданно я сказал:

— Можно мне? Я согласен…

Сказал и сразу почувствовал удивительное облегчение и спокойствие. А через несколько минут в списке было уже десять фамилий. Меня командир назначил старшим.

Рано утром я повел своих людей в штаб дивизии народного ополчения, который размещался в здании Кораблестроительного института. Небольшими группами прибывали туда добровольцы и из других подразделений.

Построение. Короткая речь командира дивизии. Закончил он ее сообщением:

— Все прибывшие сюда группы добровольцев объединяются в батальон Октябрьского района. Он войдет в состав формируемого сейчас 6-го истребительного партизанского полка. Командиром батальона назначен товарищ Афанасьев, комиссаром — товарищ Митрофанов.

До сих пор не знаю, почему выбор пал именно на меня. Думаю, что такой же неожиданностью было назначение и для нашего комиссара. Впрочем, размышлять об этом тогда не было времени: тут же приказали занять машины, стоявшие неподалеку в полной готовности, и назвали пункт назначения: средняя школа на улице Профессора Попова в Петроградском районе.

Здесь комплектовался полк, командиром которого был назначен Н. П. Петров, комиссаром — Я. А. Рывман, а помощником командира — пограничник старший лейтенант В. Б. Савченко.

Первый приказ, который мы получили по прибытии, — сдать все документы. Ни партийных, ни комсомольских билетов, ни паспортов, ни пропусков — ничего этого у нас быть не должно. Кроме того, нас предупредили, что никто в батальоне, в том числе и мы, командиры, не имеет права делать какие бы то ни было записи: служебного или личного характера — неважно.

Приказ этот был понятен: готовимся идти в тыл врага. Но помню, что мне он принес массу трудностей — легкое ли дело знакомиться с подразделением в сто с лишним человек, не имея даже простого списка личного состава! А знакомиться надо, и как можно быстрее. Мы не знали тогда, сколько времени отведено нам на подготовку, не знали, к чему надо готовиться, но почему-то казалось, что в тыл врага нас отправят буквально вот-вот.

Я пытался отдать знакомству с людьми как можно больше времени. Все они были очень разные: совсем, казалось, мальчишки и почти старики, юноши и пожилые, студенты и рабочие, преподаватели и служащие, инженеры, научные работники, был даже один пожилой актер. И всех интересовало: когда в бой, где будем воевать, как? Меня это тоже интересовало, но, кроме общих фраз о действиях в тылу врага, цель которых — срыв планов гитлеровского командования, мы тогда ничего не слышали. Говорили, правда, что действовать мы будем в основном на коммуникациях…

Некоторое время спустя командиров и комиссаров вызвали в штаб войск армии народного ополчения. Здесь разговор пошел уже более подробный. Нам рассказали об основных требованиях, которые к нам предъявляются, схематично изложили характер боевых действий, которые предстоят полку. Но главное, о чем шла речь, — это о необходимости каждому из нас, каждому бойцу наших подразделений еще и еще раз обдумать принятое решение об уходе в тыл врага. Об этом говорили очень настойчиво, казалось даже, что нас специально вызвали сюда, чтобы разубедить. Множество раз повторили, что не может быть и речи о какой бы то ни было ответственности или осуждении за отказ идти за линию фронта — ни по партийной, ни по комсомольской, ни по служебной линии.

Нас обязали разъяснить все это в своих подразделениях. Помню, несколько человек из батальона действительно решили остаться. Однако и без предварительных разъяснений штаба я не стал бы их осуждать: двое, например, были в возрасте, им явно не хватало физических данных и здоровья.

Но вот важный момент: командный состав вызвали в Смольный. У входа нас встретил заведующий военным отделом горкома партии Верхоглаз, вместе с ним мы прошли в Шахматный зал, где в мирное время проходили совещания, заседало бюро обкома. Сейчас здесь уже находились командиры и комиссары тоже только что скомплектованного 5-го полка.

Мы все очень ждали Ворошилова: нам сказали, что именно он будет проводить совещание. Но оказалось, что Климент Ефремович задержался в одном из воинских подразделений и быть не сможет.

Прошло немного времени, и в зал вошли секретари обкома и горкома партии А. А. Жданов и А. А. Кузнецов, прибывший в Ленинград вместе с маршалом К. Е. Ворошиловым герой войны в Испании полковник X. Д. Мамсуров, несколько генералов, работники аппарата обкома.

Андрея Александровича Жданова до этого дня я никогда не видел так близко. Может быть, поэтому запомнил его очень хорошо. Лицо его было бледным, усталым, немного отекшим. Под глазами мешки, желтизна. И голос хриплый, усталый. Он часто и мелко дышал, видимо страдал астмой. И все же по ходу выступления он совершенно преобразился — чем больше говорил о положении на фронте, тем тверже и громче становился его голос, а движения — энергичнее.

Началась беседа чрезвычайно просто. Жданов смотрел в зал и вдруг обратил внимание на одного из командиров:

— А мы ведь с вами уже встречались, по-моему. Во время финской, когда создавались лыжные батальоны добровольцев. Так ведь?

Оказалось, что так. Андрей Александрович увидел еще нескольких знакомых, и незаметно скованность прошла, беседа началась, и до самого конца сохранился очень доверительный ее тон.

А предмет разговора был страшен. Потому что узнали мы от Жданова, что нашему городу угрожает самая непосредственная опасность: враг уже на территории Ленинградской области. 9 июля гитлеровцы заняли Псков и продолжают рваться вперед. Их армиям сопутствует успех, захватчики стремятся развить его. Жданов говорил о том, что смертельная опасность нависла не только над Ленинградом — гитлеровцы стремятся к Москве, всему советскому народу грозит порабощение.

Не думали мы, что война может начаться для нас так неудачно. Мы знали, например, песню «Если завтра война», и по ней выходило, что любой враг, стоит ему только попытаться поднять руку на нашу страну, будет немедленно разбит. «Броня крепка и танки наши быстры!»… Но вот что характерно: мне показалось, что никто во время беседы в Смольном не пал духом, не отчаялся. Думали о другом: нам надо в бой, на самый опасный участок, скорее. Каждый по-своему, но именно об этом.

Жданов подробно говорил о существе наших будущих действий, о месте партизанского движения в общей системе принимаемых государством мер защиты страны и последующего разгрома врага.

— Сегодня задача, — говорил он, — остановить войска противника. Коммуникации гитлеровцев должны быть перерезаны, в их тылу должны быть созданы невыносимые условия. Защищать свою землю надо не только на фронте, но и в тылу неприятеля.

Надо сжигать вражеские склады и цистерны с горючим — тогда фашистские танки не смогут идти вперед. Надо взрывать склады боеприпасов — тогда немцы не смогут стрелять. Надо бить их резервы на подходе к линии фронта — тогда они лишатся пополнения. Надо уничтожать автомашины и поезда врага — тогда он не сможет двигаться. Надо взрывать мосты и железнодорожное полотно — и враг лишится возможности планово снабжать свои войска, не сможет наступать…

На следующее утро мы получали оружие, боеприпасы, продовольствие. Оружие совсем не бог весть какое: в основном старые немецкие винтовки. Каждому финский нож. На батальон — единственный, и тоже старый — времен 1-й империалистической войны, — пулемет «льюис» на треноге — «труба», как его называли. Несколько полуавтоматических винтовок Симонова.

Наступивший вечер был для нас последним в Ленинграде: ночью мы выступали, В этот вечер мы снова встретились с Ждановым, который приехал проводить полк в путь. Встреча эта состоялась в клубе зенитно-артиллерийского училища на улице Мира.

Речь Жданова была короткой, зажигательной, полной ненависти к врагу. Сейчас не принято вспоминать слова, выражавшие ненависть, — это и правильно. Но тогда эти слова звучали — жесткие и безжалостные.

Жданов говорил:

— Вы — советские люди. А значит, гуманны и добры. Но сегодня вы должны забыть жалость. На нашу землю пришел враг. Вероломно напав на нас, он движется вперед, сеет повсюду смерть и разрушения. Гибнут тысячи мирных, ни в чем не повинных людей — наших с вами соотечественников. Гибнут старики, женщины, дети — наши с вами отцы, матери, жены, сыновья. И поэтому мы должны сказать: кровь за кровь, смерть за смерть! Ваша жизнь завтра станет полной неожиданностей, опасности и — геройства. Родина требует от вас беспощадности. Стреляйте в фашиста, бейте его штыком, а сломается штык — зубами перегрызайте глотку зверю. Немцы будут называть вас бандитами, разбойниками — пусть! Вы — народные мстители. Так пусть не дрогнет ваша рука!..

Он призывал к ненависти и беспощадности. А ненависть и беспощадность не выбирают слов. Мы аплодировали Жданову.

Трамвайное кольцо недалеко от площади Льва Толстого. Мы грузимся в вагоны. И едем по ночному городу, и прощаемся с ним. Кировский проспект… Петропавловская крепость… Марсово поле, Литейный, Владимирский, Загородный… Всё. Витебский вокзал.

Это было в ночь на 16 июля. Шел двадцать пятый день войны.