"Фронт без тыла" - читать интересную книгу автора (Афанасьев Николай Иванович)

«ОТРЯД РАЗОРУЖИТЬ, КОМАНДИРА АРЕСТОВАТЬ»

В апреле заметно потеплело. Снег плавился на весеннем солнце, тяжелел от пропитавшей его талой воды, на дорогах заблестели лужи. И вновь наступила горячая пора для хозяйственников. Очень скоро надо будет переводить полк на летнюю форму одежды, а где ее взять? У всех на ногах валенки, по лужам в них не походишь, а чем заменить — тоже неизвестно. Кстати, именно валенки помешали в те дни провести операцию, успех которой не вызывал сомнений.

Мы жили в деревне Селище, примерно в 10 километрах к северу от озера Цевло — того самого, за которое ушел выбитый из Веряжей гитлеровский гарнизон. Он разместился в большой деревне, называвшейся так же, как и озеро, — Цевло, и чувствовал себя там, судя по данным полковой разведки, очень спокойно. Деревня находилась далеко за пределами Партизанского края, и это, видимо, представлялось гитлеровцам гарантией безопасности. Но нам-то никто не запрещал проводить операции вне территории края! К тому же именно успокоенность противника сулила верную победу. Мы запланировали ночной налет.

В назначенное время отряды пересекли лесной массив и вышли к озеру, по льду которого решено было двигаться дальше. Этот путь был до последнего времени единственно возможным — идти в обход, по берегу мешали заросшие густым кустарником низины и основательно раскисшие уже болота. Ночной морозец только чуть прихватывал их поверхность, тонкий ледок проламывался под ногами, и они сразу же уходили в жидкое месиво воды, грязи и снега. А обувь наша, повторяю, валенки.

Мы вышли на лед озера. И тут оказалось, что этот путь для нас также недоступен: лед был еще крепким, но оттепель покрыла всю его поверхность под снегом толстым слоем воды и буквально через несколько минут ноги у всех нас стали мокрыми насквозь. По озеру надо было пройти километра три, потом вести бой, потом возвращаться тем же путем. Ясно, что в бою возможны потери. Но сколько человек слягут больными после марша по ледяной воде туда и обратно? А если под утро ударит мороз — вещь вполне обычная, — что тогда? Сколько человек поморозит ноги? И не окажется ли в конце концов, что гитлеровцев в Цевло мы разгоним, но и полк потеряет боеспособность?.. Короче говоря, как это ни досадно было, я дал приказ об отмене операции и возвращении.

Той же ночью состоялась встреча, положившая начало событиям не вполне обычным. Мы вернулись в Селище и стали размещаться по избам — тем, разумеется, в которых жили до выхода на операцию. Отдав последние распоряжения, я вместе с Казаковым и Степановым направился к той избе, где раньше размещался штаб. Вася Цветков ждал нас уже у входа, но вид у него был какой-то озабоченный.

— Заняли нашу избу, товарищ командир, — сказал он, сам удивляясь такой новости. — А кто — ума не приложу.

Мы вошли в дом. Было темно, и я включил карманный фонарь. Его луч запрыгал по полу, повсюду высвечивая тела спящих на подостланной соломе людей — человек двадцать пять, все в одинаковых майках и все, как на подбор: молодые, крепкие, мускулистые. Родившееся в первую минуту возмущение угасло само собой — вид этих ребят, сладко спавших пусть даже на твоем собственном месте, был удивительно приятен. Я подумал еще: «Вот таких бы, да числом побольше, — в полк!» Потом обратил внимание на аккуратно составленное у стен оружие отряда. Оно тоже могло заставить позавидовать любого, поскольку получалось, что на каждых двух бойцов у них приходился один ручной пулемет и один автомат. Сила! Немного смущала, правда, беспечность командира этой группы: разве можно даже на территории края располагаться на ночлег, не выставив охранения? А ну как в деревню вошли бы не мы, а гитлеровцы?

Впрочем, решил отряд не будить и отправился со штабом в соседнюю свободную избу. Цветкову, правда, приказал выяснить, кто у этих ребят старший, и привести его ко мне.

Вскоре передо мной уже стоял такой же крепкий, как все остальные в его группе, парень в армейской форме без знаков различия и хриплым со сна голосом, но четко, по-военному докладывал.

— Командир отряда старший сержант Бучнев, — представился он.

Дальше выяснилось, что отряд скомплектован на Калининском фронте и целиком состоит из военнослужащих сержантского состава. Выполнив задание на оккупированной территории Калининской области, в районе железнодорожной станции Торопец, вышел в Партизанский край. Сейчас после отдыха направляется на задание за пределы края, в Бежаницкий район. Поинтересовавшись вооружением, я узнал, что действительно в отряде на каждых двух бойцов — ручной пулемет и автомат. Кроме того, отряд располагает таким количеством лошадей и повозок, которое делает его исключительно маневренным и быстрым.

Все это производило впечатление, заставляло задуматься. Нельзя ли перенять такой опыт? Ведь если создать в нашем полку сходные ударные группы, можно получить солидный эффект. Смущало только то, что автоматическое оружие удивительно прожорливо на боеприпасы, с которыми у партизан почти всегда были затруднения.

Ранним утром люди Бучнева расселись по саням и очень быстро растаяли в предрассветной мгле, А в полдень мне принесла радиограмму из штаба бригады за подписью Васильева. Она была адресована всем командирам и комиссарам полков, отрядов и других самостоятельно действовавших в крае подразделений. Это был приказ на случай встречи с отрядом Бучнева о немедленном разоружении всей группы, аресте Бучнева вместе с его комиссаром (фамилию не помню) и доставке под конвоем обоих в штаб бригады.

В голове завертелась масса вопросов. У меня Бучнев не вызвал никаких подозрений, но ведь приказы об аресте просто так не отдают, значит… А что это значит? Почему отряд надо разоружить? Если эти люди опасны, то насколько? Не придется ли, если случай сведет нас вновь, применять против них оружие? Но ни на один из этих вопросов радиограмма ответ не давала. Успокаивало в какой-то мере только то, что об аресте бойцов отряда речи не велось — их надо было только разоружить. Значит?.. Нет, все равно много неясного. Впрочем, немедленно радировал в штаб о недавней встрече с Бучневым и о готовности в случае его появления неукоснительно выполнить приказ.

А через несколько дней отряд Бучнева вновь оказался на контролируемой полком территории. Надо было действовать.

Разведка донесла, что отряд расположился на отдых в деревне Марыни, километрах в пятнадцати от нас. Я приказал уполномоченному особого отдела Алексею Ивановичу Пушкину съездить к Бучневу и предложить ему явиться в штаб полка. Вскоре Бучнев вместе со своим комиссаром был у меня, а отряд его расположился на улице перед штабной избой, ничего толком не зная, но явно подозревая неладное. Бучнев тоже был встревожен, но старался держаться спокойно.

Готовясь к этой встрече, я больше всего опасался прямого вооруженного столкновения — кто знает, за какие грехи подлежал Бучнев аресту, не исключено ведь, что ему и терять-то нечего! Конечно, противостоять целому полку этот отряд, несмотря на сильное свое вооружение, не сможет, но будут жертвы. Надо постараться решить поставленную задачу, не применяя оружия. И я принял все меры предосторожности.

Разговаривать с Бучневым и его комиссаром я решил с глазу на глаз. Еще до их прихода специально снял с себя все оружие и положил его, как бы невзначай, на виду и подальше от стола, за которым сидел. Правда, приказал Цветкову стоять за дверью с автоматом, а в случае осложнений стрелять по ногам. И вот теперь мы были втроем в комнате. А отряд Бучнева гудел под окнами.

Я сидел за столом, Бучнев же и комиссар стояли шагах в пяти от меня, поскольку сесть я им не предложил. Спокойно, как о чем-то будничном и незначительном, я сказал:

— Мною получен приказ штаба бригады о вашем аресте, — и увидел, как напрягся Бучнев и как рука его легла на автомат.

Повернув голову к окну, я медленно встал, несколько секунд смотрел на улицу, выдерживая паузу, и только после этого перевел взгляд на стоявших передо мной людей. Мне хотелось, чтобы они обратили внимание на то, что я безоружен. Судя по всему, это произошло, — я поймал взгляд Бучнева, брошенный им на мой автомат, стоявший в дальнем углу и на лежавшую рядом с ним на скамье портупею с торчавшей из кобуры рукояткой пистолета. Бучнев несколько успокоился. Я продолжал:

— Ваш отряд приказано разоружить. Вы как человек военный понимаете, конечно, что этот приказ будет выполнен. Предлагаю вам первыми сдать оружие.

В избе повисла тишина, нарушаемая только ходиками на стене, которые мотали маятником с характерными щелчками. Бучнев вдруг взорвался.

— А за что? — почти выкрикнул он. — За что вас арестовывать? Вы-то знаете? Да мы просто…

— Не знаю, — перебил я его. — В приказе об этом ни слова. Только что с того? Кричать все равно не надо. Тут в разговор вступил комиссар.

— Это ошибка какая-то, товарищ командир, — пробасил он. — Мы ведь прямо из боя. Наподдали фрицам — будь здоров! Может, не о нас речь?

Он говорил достаточно убежденно, и все-таки я чувствовал, что оба стоявших передо мной человека знают за собой какую-то вину, вот только какую — этого я не мог даже предположить. Я ответил:

— Ошибки быть не может. Сказано: отряд Бучнева.

Снова возникла пауза. Мне показалось, что тянется она слишком долго, но «давить» я пока не хотел. Давал Бучневу время на размышления. Видно было, что он не схватится уже за автомат. Но и подчиниться он явно не хотел, что-то в уме прикидывал, хотя и не мог прийти к окончательному решению.

— А если я не подчинюсь? Кто кого арестовал — непонятно, — он кивнул в окно. — Это ведь мои люди! Я пожал плечами:

— Неужели вы думаете, Бучнев, что я такой простачок? Это вы могли помните? — улечься спать, не выставив охранения. Я такого себе не позволяю…

Бучнев смутился: в первую нашу встречу я не заикался о его беспечности, а вот теперь, совершенно неожиданно, ему вроде бы дают урок, причем как раз тогда, когда он встал в независимую позу. Я воспользовался его замешательством и продолжал:

— А потом подумайте: разве вы в силах управиться с целым полком? Несерьезно все это…

И тут мирное течение нашей беседы неожиданно нарушилось. В избу, оттолкнув плечом не успевшего среагировать Цветкова, ворвался здоровенный детина с ручным пулеметом наперевес и гаркнул с порога:

— А ну, что здесь такое?

Это был один из бойцов отряда Бучнева. Атмосфера накалилась. Я почувствовал, что вот сейчас, если не этот парень, так Вася откроет огонь, и тогда пиши пропало. Не повышая голоса, медленно, но очень твердо и раздраженно я сказал Бучневу:

— Товарищ командир, прикажите своему бойцу выйти, и немедленно. И накажите его потом за нарушение устава, да построже. Что это за сержант у вас, который не знает, как надо обращаться к командиру полка? Выполняйте!

— Ну… иди, — буркнул парню Бучнев. — Иди!

И тот, скисший от такого оборота дела, вышел.

— А теперь оружие на стол! — я уже откровенно командовал.

Бучнев посмотрел на своего комиссара и первый сиял с шеи автомат, вынул из кобуры пистолет, а из ножен короткий тесак с широким лезвием и положил все это передо мной. Комиссар последовал его примеру…

Партизана трудно удивить видом оружия. Почти каждый из нас имел помимо того, что всем нам выдавалось, трофейный пистолет, какой-нибудь замысловатый кинжал или что-то еще в этом роде. Но на Бучневе и его комиссаре был целый арсенал: когда Цветков подошел к ним, чтобы обыскать, на свет стали появляться еще пистолеты и ножи — из-за голенища сапога, из кармана брюк, из-за пояса, из кармана полушубка… Вася только головой качал.

Надо сказать, точно так же были вооружены и все без исключения бойцы отряда и, наверное, поэтому уговорить их сдать оружие было особенно трудно: они не верили, что получат назад все сданное. Когда я объявил об аресте их командира и комиссара и о том, что имею приказ разоружить все подразделение, они долго гудели, как на митинге. Чувствовалось — до стычки дело не дойдет, но и миром кончить было трудно: отряд шумел не только оттого, что его разоружают, но и оттого, что хотят забрать у бойцов добытое ими в бою. Может быть, кому-то это покажется странным, но именно трофейное оружие они как раз и не хотели отдавать: остальное — пожалуйста, а это — ни в какую. В конце концов мне пришлось дать слово командира, что как только в бригаде во всем разберутся и дадут на то разрешение, каждый получит назад все, вплоть до последнего патрона. Каждый увязал свое оружие и боеприпасы в тючок, все это сложили и заперли в летней половине штабной избы и выставили часового. Ключ я забрал себе. Может быть, бойцов отряда успокоило еще и то, что я сказал им о своем намерении ходатайствовать о включении их отряда в полк. Словом, кое-как поладили.

Бучнева и его комиссара отправили в штаб бригады. Мою просьбу относительно дальнейшей судьбы отряда Васильев довольно быстро удовлетворил. А дня три спустя в полк вернулся и сам Бучнев вместе с комиссаром. К этому времени мы уже знали причину их ареста.

Дело в том, что отряд по прибытии в Партизанский край был включен приказом по бригаде в состав одного из полков, базировавшихся севернее нас. Но там Бучневу не понравилось. Он говорил, что все дело в бездействии этого полка, а по-моему, просто не любил подчиняться и хотел самостоятельности. Короче говоря, они с комиссаром самовольно подняли отряд и отправились воевать в Бежаницкий район. Надо сказать, что действовали они там весьма успешно: разгромили две волостные управы, разогнали несколько полицейских отрядов. А потом отряд вернулся в край. Дальнейшее известно.

В штабе бригады Бучневу всыпали по первое число, но в рядовые не разжаловали (это все-таки случилось, но несколько позже), и он вернулся в отряд. Так закончилось происшествие, бывшее для нас несколько дней волнующей загадкой.

Я рассказал о нем не ради красного словца. Понятие «военная дисциплина» известно сегодня многим, но тем, кто не воевал, трудно понять, из чего она в те годы складывалась. Не только из высокой сознательности и самоорганизованности людей. Дисциплину рождала еще и строгость, доведенная порой до крайних своих проявлений. Пример с Бучневым — не крайность. И все-таки посмотрите: ведь не дезертировал же он, не к теще на блины отправился, а ушел бить врага, но был, тем не менее, арестован. И, согласитесь, действия Васильева были абсолютно правильны. Он терпеть не мог того, что называется партизанщиной, не выносил этакой вольницы и самостийности. И 2-я бригада была поэтому соединением очень организованным. С партизанщиной здесь боролись решительно и энергично.