"Вечный любовник" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

Глава 4 КРОВАВАЯ СВАДЬБА

Генриху не хотелось уезжать из Беарна, где он быстро нашел новую любовницу. Она казалась ему красивее всех предыдущих, и он объявил, что никогда больше не покинет родные края. Повидал он и Флоретту с ребенком, которая очень им гордилась. Мальчик с темными глазками радостно вскрикивал, когда Генрих подбрасывал его к потолку. Флоретта сделала реверанс, понимая, что юноша, с которым она некогда лежала в цветущем саду, стал другим, она больше не может претендовать на все его внимание. Флоретта смирилась с этим, потому что разве не был всегда рядом знак их близости – ее сын? Разве ей и семье ее отца, садовника, не оказывалось особого рода уважение? И его будет еще больше, когда ребенок подрастет, потому что Генрих очень любил детей, а своего собственного станет любить еще больше.

В эти жаркие летние дни Генриху было приятно думать, что его строгие наставники, Колиньи и мать, находятся далеко в Париже и Блуа, вместе со двором. И что его может тревожить, если сам он в Беарне?

Генрих любил устраивать пикники на свежем воздухе, и был на одном из них со своей любовницей, когда к ним прискакал посланник, привезший ему повеление приехать в Париж. Генрих повернулся к подружке, посильнее прижал ее к себе. Им никогда не удастся женить его на принцессе Марго, заверил он ее. Папа римский ни за что не даст на это своего согласия, а без него ничего не получится. Все католики Франции восстанут против этого брака, если не будет получено согласие папы на венчание католической принцессы с гугенотом.

– Я скоро вернусь в Беарн, – заверил Генрих подружку.

Все-таки ему пришлось отправиться в Париж. Он был на пути из Шонея к Пуату, когда встретил другого посланника.

Его одежда была пыльной, и выглядел он так, как будто долго скакал без отдыха, и Генрих понял, что посланник привез дурную весть, поскольку выражение его лица было печальным.

– Что случилось? – спросил принц.

– Ваше высочество, я привез плохие вести. Королева, ваша мать, скончалась.

Генрих безмолвно уставился на него. В это невозможно поверить. Она была полна жизни, сил… и так много для него значила. Как она могла умереть? Ей не так уж много лет. Наверное, это какая-то ошибка.

– Ты не в своем уме, – начал было он.

– От горя, ваше высочество.

Генриху хотелось задать сотни вопросов, но он не мог вымолвить ни слова. Казалось, время остановилось. В его жизни не было дня страшнее этого. А теперь не стало сил ни думать, ни говорить. Он чувствовал лишь боль от огромной утраты, ему было очень одиноко и хотелось рыдать.

Наконец он обрел дар речи.

– Как? – требовательным голосом спросил Генрих.

– Говорят, ваше высочество, что ей не следовало приезжать в Париж.

Принц не нашелся что ответить. Его горло сжали спазмы. Невероятно, но ничего нельзя изменить! Той, которая вела его по этой беззаботной жизни, больше не существует. Он остался один на белом свете.

Когда Генрих и его кузен, Генрих де Конде, направились на север в католический Париж, их сопровождали восемьсот дворян-гугенотов.

Кузены были облачены в траурные одеяния, которые им вскоре предстояло сменить на яркие одежды, потому что они ехали на свадьбы. Сначала Конде должен был жениться на Марии Клевской, а после этого предстояло сыграть свадьбу, ради которой тысячи людей со всей страны отправлялись в Париж: католическая принцесса Маргарита выходила замуж за гугенота Генриха Наваррского.

По внешнему виду Генриха казалось, что он уже оправился от потрясения, вызванного смертью матери. Выглядел, как обычно, беззаботным и все время повторял, что скоро вернется обратно в Беарн, причем холостяком, потому что папа римский никогда не даст согласия на такой брак.

Но на сердце у него скребли кошки. Он стремился в Париж и потому, что хотел побольше разузнать о смерти матери. Ходили тревожные слухи, что ее отравили, так как она занемогла сразу после визита к Рене, перчаточнику и парфюмеру, которого Екатерина привезла из Флоренции, хотя вскрытие показало, что Жанна умерла от разорвавшегося нарыва в легких. Генрих в это не верил. Да и как можно было верить, когда он знал о репутации королевы-матери и ее флорентийцах, которые славились умением делать яды и с их помощью устранять мешающих им людей. Жанна не напрасно так беспокоилась, не пуская его в Париж, где с ним тоже могло случиться что угодно.

Но теперь он направлялся именно туда. Его вызвали, и предстать перед королем было его долгом. Но он и сам хотел туда попасть. Больше прятаться за юбку матери было нельзя, да он уже и не нуждался в опеке.

Никто не заметил, как легкомысленный юноша превратился в мужчину, правда, с тем же легким нравом, потому что такова уж была его натура. Но за его внешним легкомыслием таилось страстное желание стать таким, каким хотела видеть своего сына Жанна.

Он посмотрел на юного Конде, которого теперь понимал гораздо лучше, чем раньше. Он узнал, что чувствовал Конде, когда погиб его отец. Сейчас Конде выглядел хмурым, горечь от утраты он выказывал даже сильнее, чем сам Генрих.

– Ну что ж, кузен, – сказал Генрих, – теперь мы стали мужчинами. Нам предстоит жениться. По крайней мере тебе.

– Вся эта суета – не ради меня, – ответил Конде. – Моя свадьба будет скромной, по гугенотскому обряду. А твоя…

– Пройдет у врат собора Нотр-Дам, потому что внутрь мне войти не позволят. Если она вообще состоится. О такой свадьбе нельзя сказать ничего определенного, пока не придет ее день.

– Тогда зачем же они вызывают тебя в Париж, если не для свадьбы?

Их взгляды встретились.

– А зачем людей вообще вызывают в Париж? – вопросом на вопрос отреагировал Генрих. – Вот приедем – увидим…

Они замолчали, думая о Жанне. Чутье подсказывало Генриху, что их ждут в Париже не для свадьбы, а по каким-то другим причинам.

Но ничто не могло унять волнение молодых людей, когда они стали приближаться к городу, который, блестя на солнце, лежал в нескольких милях перед ними. С этого расстояния Париж выглядел большим кораблем, стоящим на стапеле, который на самом деле был островом посреди Сены. Самой высокой у корабля была его корма – собор Нотр-Дам.

По мере приближения к Парижу их волнение нарастало. Они уже чувствовали запахи города, видели шпиль Сент-Шапель, башни Консьержери, крыши Лувра. Им встречались люди, которые с изумлением смотрели на них, понимая, кто это: восемьсот гугенотов были одеты в темные мантии в знак траура по королеве Наваррской, таинственным образом скончавшейся несколько дней назад.

У ворот города приехавших встретили друзья, ведомые Ларошфуко, одним из героев-гугенотов. Тут были Телиньи, женатый на дочери Колиньи Луизе, и Монтгомери, блистательный гугенот, верно служивший их делу и не по своей воле ставший убийцей короля Генриха II.

– Добро пожаловать! – воскликнул Ларошфуко. – Париж давно ждет возможности поприветствовать вас.

– Неужто? – отозвался Генрих. – Мне показалось, что горожане посматривают на нас без особого энтузиазма.

Ларошфуко усмехнулся:

– Они просто смущены. Не забывайте, ваше высочество, что еще совсем недавно они воевали с нами. А теперь должны стать нашими друзьями.

– Похоже, такое превращение и мне по душе.

– Подождите до свадьбы. Увидите, они будут рады вас приветствовать. Парижане преклоняются перед Марго. Ну, поскакали дальше! Королева-мать выслала отряд для торжественной встречи – а потом мы поедем в Лувр.

Ларошфуко вклинился между Генрихом и Конде; остальные пристроились рядом, и все поскакали в Париж.

В Сент-Антуане их встретил отряд из четырех сотен всадников – вельмож королевского двора, возглавляемых братьями короля, Анжу и Алансоном. С ними был и герцог де Гиз, который теперь вернулся ко двору, потому что он женился на принцессе Порсиан и больше не претендовал на женитьбу на принцессе Марго.

И вот лицом к лицу встретились вожди гугенотов и те, кто совсем недавно сражался под знаменами католиков. Большие итальянские глаза герцога Анжуйского засверкали, когда он увидел человека, которого звал не иначе как «беарнским простолюдином». Его ноздри раздувались, но он постарался скрыть свою неприязнь к тому, кто никогда не мог сравняться с ним элегантностью ни в одежде, ни в манерах. Анжу сказал, что рад приветствовать кузена, видеть его в Париже – большое удовольствие. И добавил:

– Кузен! Благодаря Марго мы можем скоро стать братьями!

Генрих достаточно равнодушно принял это громкое приветствие, ни на секунду не поверив, что Анжу на самом деле питает к нему дружеские чувства. Он не доверял этому человеку, ему не нравились его надушенные одежды, его неискреннее лицо, его блестящие драгоценности. Впрочем, как и Анжу не нравился его мужественный вид. Они были слишком разными людьми, чтобы понравиться друг другу.

Малыш Алансон не вызвал у Генриха неприязни и даже немного ему понравился. Нет, он не будет распалять себя ненавистью к Алансону, как к его брату.

Принцу Наваррскому представили еще одного человека – высокого, невероятно привлекательного, со светлыми волосами, которые волнами ниспадали на затылок. Он выглядел поистине красавцем и в то же время настоящим мужчиной. Возможно, был самым высоким человеком в Париже и в то же время отличался королевским величием.

Генрих де Гиз, который надеялся стать мужем принцессы Марго, и Генрих Наваррский, прибывший в Париж, чтобы жениться на ней, смерили друг друга взглядами.

Генрих де Гиз пробормотал слова приветствия, которых от него ждали. Лживые слова, решил Генрих Наваррский. И он задумался: интересно, что таится в голове за этими красивыми глазами?

Первая свадьба, на гугенотский манер, праздновалась в замке Бланди, неподалеку от Мелюна. Атмосфера была немного напряженной, потому что присутствовало много католиков. Конде был великолепным женихом, а Мария Клевская – очаровательной невестой.

Через восемь дней должно было состояться бракосочетание, о котором говорил весь Париж. А сейчас Генрих и его невеста были среди гостей в замке Бланди. Сидя рядом с Марго, Генрих чувствовал, что невеста приводит его в замешательство, но отнюдь не своей внешностью, которая многих привлекала. Его смущало ее подчеркнуто вежливое к нему отношение, за которым явно скрывалось пренебрежение. Это было как тонкий ледок над глубоким и опасным омутом. Мадам Марго вовсе не собиралась любить своего жениха.

Что ж, пусть будет как будет. Ему больше нравилась маленькая Флоретта. Может, Марго и красива, и привлекательна, но румяные щечки его деревенской подружки ему нравятся больше, чем ее разрисованные щеки. Генрих предпочитал здоровый запах женского тела под горячими лучами солнца ароматам, сотворенным парфюмерами.

Впрочем, встретив Марго, он впервые после смерти матери почувствовал себя лучше: если он женится на ней, то наверняка об этом не пожалеет. Генрих не сомневался, что жизнь с нею не будет скучной, до него уже дошли слухи, что эта свадьба разрушила ее планы выйти замуж за Генриха де Гиза. Неудивительно, что Марго возненавидела своего жениха. Странная ситуация: почему именно эта свадьба ему нужна, чтобы забыть о горечи, которую принесла смерть матери.

Ну и семейка у моей невесты, думал Генрих. Конечно, он уже приходится им дальним родственником, состоится свадьба или нет. Поэтому-то его рассматривают как достойного жениха для принцессы.

Король в эти дни пребывал в хорошем расположении духа. Рядом с ним был адмирал, и казалось, что Колиньи оказывает на Карла успокаивающее действие – в отличие от королевы-матери.

Генрих заметил, как подчеркнуто уважительно обращается к адмиралу Екатерина, и его кольнула мысль, что чем слаще приветствия таких людей, тем больше их надо опасаться.

Он поймал взгляд Марго и скривился. За ее приветливостью никакой опасности быть не может.

– Эта церемония доставляет тебе удовольствие? – тихо спросила она.

– Очень большое, моя принцесса.

– Рада, что тебе так легко доставить удовольствие.

– О, ты обнаружишь, что я хороший муж.

– Ты в этом уверен?

– Разве мое мнение имеет значение? Важно, что ты думаешь.

– Я полагаю, надо еще подождать и посмотреть… будешь ли ты моим мужем.

– Думаешь, есть силы, которые стремятся нас разлучить?

Она подняла голову и опустила вниз нос Валуа, а ее губы тронула довольная улыбка.

– Пока согласие на этот брак от его святейшества не получено, а всем прекрасно известно, что он не любит вашу веру.

– Если он не одобрит эту сделку, будет весьма печально! – насмешливо произнес Генрих. – Сколько народу сюда понаехало только для того, чтобы все это увидеть!

– Уверена, среди них для тебя найдется немало утешительниц.

– Вероятно, и прекрасной принцессе здесь найдется с кем провести время.

Их глаза встретились. Марго увидела, что он усмехается. Она дала ему понять, что осведомлена о его репутации, а он намекнул, что она известна с той же стороны.

Уголки ее рта дрогнули. И жених, и невеста без особой охоты шли под венец – и оба могли сами о себе позаботиться.

Возможно, в будущем они придут к взаимопониманию.

Бракосочетание должно было состояться в понедельник, 18-го. Была суббота, разрешение от папы еще не прибыло, и король все больше приходил в ярость. Королева Елизавета, его супруга, изо всех сил старалась его успокоить, но ее хлопоты ни к чему не приводили.

– Свадьба все равно состоится! – кричал Карл. – Должна состояться! Почему папа не шлет разрешения? Почему, почему, почему, я спрашиваю?

Все знали почему. Как мог папа одобрить брак между католичкой Марго и гугенотом? Он хотел продолжения гражданской войны, хотел, чтобы каждый гугенот во Франции или стал католиком, или умер.

Елизавета послала за Мари Туше, любовницей короля, поскольку только она одна могла его успокоить. Мари постаралась найти для Карла слова утешения. Все возможное сделано, новые посланцы отправлены к папе с объяснениями необходимости свадьбы. В любом случае, даже если папа не даст разрешения, король в таком исступленном состоянии никак не может повлиять на ситуацию.

Карл не успокаивался. Послали за его старой няней, которая, сколько он себя помнил, была ему как мать. Он позволил ей себя обнять и тоже ее обнял, но, покачав головой, сказал:

– Ты не понимаешь, няня. Ты думаешь только о том, как бы успокоить своего малыша. Но он больше не маленький. Он король, и если он говорит, что свадьба будет, значит, она будет. – И Карл опять начал кричать.

В этот момент в покои вошла его королева-мать.

– Оставьте меня наедине с моим сыном, – потребовала она.

Когда ее повеление выполнили, Екатерина подошла к Карлу, положила руки ему на плечи.

– Успокойся, успокойся, – проговорила она.

– Успокойся! Когда свадьба может не состояться! Все эти люди прибыли в Париж на свадьбу, которой может не быть.

– Будь уверен, она состоится.

– Как, как, если нет разрешения от папы?

Екатерина рассмеялась:

– Мой дорогой сынок, разве был хоть один случай, чтобы твоя мать тебя подвела? Его святейшество не одобряет эту свадьбу? Говорит: «Этот еретик не получит католической принцессы»? Ну и пусть. А мы говорим, что свадьба будет.

– Кардинал де Бурбон никогда не станет проводить церемонию, если не будет разрешения от папы.

– Тогда сообщим, будто пала дал согласие.

– Как это? Ты же знаешь, он никогда его не даст. Никогда… никогда.

– Тогда кардиналу придется провести церемонию без него. – Екатерина приблизила губы к ушам сына. – Потому что, ваше величество, он будет считать, что папа дал согласие. Мы скажем кардиналу, что получили весточку от папы, официальная бумага уже в пути и нет никакой необходимости откладывать свадьбу.

Карл стоял с открытым ртом и смотрел на мать.

– Ты не решишься…

– Отчего же, мой драгоценный сынок? Нет ничего такого, что бы твоя мать не сделала ради своего короля.

Свадьба состоялась 18 августа, как и было задумано. И никто, тем более кардинал де Бурбон, не знал, что папа не дал на нее согласия. Накануне дня свадьбы в Лувре был подписан брачный контракт.

После торжественного обеда и бала Марго уехала во дворец парижского архиепископа, чтобы провести там ночь перед бракосочетанием. Так всегда делалось, когда замуж выходила принцесса королевской крови.

На следующий день Марго, одетую в прекрасное синее платье, украшенное блестками в виде лилий, со шлейфом в четыре ярда, который поддерживали три фрейлины, повели из дворца к собору Нотр-Дам. На плечах у невесты лежала горностаевая мантия, а на ее наряде всеми цветами радуги переливались драгоценные камни. Ее близкие тоже выглядели великолепно, но среди них наряд Марго был самым ярким. Ее братья, особенно Анжу, решили устроить незабываемое зрелище.

Генрих не ошибся, когда сказал, что ему не позволят переступить порог собора. Бракосочетание проходило у его ворот, что стало необходимым компромиссом. Горожане остались довольны церемонией, обряд был хорошо виден, хотя нашлись и критики. Они говорили: «Что это за свадьба? Наша принцесса выходит замуж за еретика. Ведь мы еще совсем недавно воевали с этими гугенотами!»

Генрих сменил траурные одеяния на свадебный наряд, и Марго впервые увидела его в дорогом костюме. Однако ее губы по-прежнему кривились, потому что, как его ни одень, говорила она себе, он все равно остается похожим на крестьянина. И она еще острее это почувствовала, когда поймала взгляд высокого, красивого человека, стоявшего в толпе сопровождавших их господ.

Ох, подумала Марго, если бы это он стоял сейчас рядом с ней! Она задумалась над тем, что, интересно, сейчас у него в голове. Восхищается ли он ее нарядом, красивее которого она ни разу не надевала? Вздыхает ли от ярости и сожаления? Сравнивает ли ее со своей супругой, на которой был вынужден жениться? Марго очень надеялось, что все именно так и обстоит.

Но это, утешила она себя, вовсе не означает конца нашей любви. Она никогда не умрет.

Марго чувствовала угрюмые взгляды стоящих в толпе людей. Было ли их отношение к происходящему враждебным? Все выглядело бы совсем по-другому, если бы рядом с ней стоял Генрих де Гиз. И бракосочетание тогда проходило бы не у западных ворот собора, а внутри. Такой свадьбе люди были бы очень рады. А почему она не состоялась? Просто Марго грубо обманули. И как же она теперь ненавидит короля, мать и Анжу! Если бы не их козни, она могла быть так счастлива! Лицо ее на некоторое время приняло трагическое выражение, но уже через несколько мгновений засветилось радостью оттого, что она заметила устремленные на нее восхищенные взгляды.

А что будет, если она откажется выйти замуж за этого наваррского простака? Что будет, если вдруг во всеуслышание объявит, что любит Генриха де Гиза, кумира этих людей, человека, которым восхищались и которого звали королем Парижа? Как тогда поведут себя все эти люди? Наверняка они сделают все, чтобы не допустить свадьбы своей принцессы с человеком чуждой им веры, гугенотом, и выдадут ее замуж за своего кумира. Позволят Гизу нарушить его обет, развестись с женой. Как прекрасно это было бы!

Ни короля, ни королеву-мать никто не приветствовал. Ничего удивительного в этом не было, так как горожане ненавидели Екатерину Медичи, называли «змеей». Но никто не приветствовал и Марго, а тем более ее жениха.

Генрих бросал на нее насмешливые взгляды. Марго уже начинало казаться, что он видит ее насквозь, и печальнее всего, что это кажется ему забавным.

Она немного нахмурилась, но в это время вперед вышел кардинал де Бурбон, и начался обряд бракосочетания.

Марго беспомощно осмотрелась по сторонам. Любимый ею Генрих де Гиз пристально глядел на нее, она остро это чувствовала.

«Я ни за что не выйду замуж за этого беарнца, – подумала она. – Надо что-то сделать, чтобы свадьба не состоялась. Она так же ненавистна мне, как и жителям Парижа».

Кардинал спросил, согласна ли она выйти замуж за короля Наваррского.

Марго ничего не ответила.

«Пусть весь Париж увидит, что я отказываюсь выходить за него замуж», – думала она.

Кардинал повторил вопрос.

– Отвечай, Марго! – Это приказал король, стоящий у нее за спиной.

А что, если крикнуть и попросить жителей Парижа заступиться за нее, спасти от этого гугенота?

Тут ей на затылок легла рука, и голова ее наклонилась.

– Принцесса кивнула в знак согласия, – заявил король.

Обряд закончился. Король Наварры взял ее в жены. Марго подняла глаза и увидела, что Генрих улыбается. Он знал о ее нежелании выходить за него замуж, поэтому теперь на его губах играла насмешливая улыбка.

Невеста присутствовала на мессе, а ее жених и его приближенные ждали, когда закончится служба.

В толпе слышались разговоры: «Странная свадьба. Чем все это кончится? Надо было выдать нашу принцессу за правоверного католика. Говорят, они с Генрихом де Гизом любят друг друга. Он словно создан для нее. На этой свадьбе люди бы сорвали голоса от криков восторга».

Настало время всем ехать в Лувр, и блестящая кавалькада потянулась сквозь толпу молча стоящих людей. Горожане пялили глаза на прекрасную принцессу и ее мужа-гугенота. На королеву-мать бросали угрюмые взгляды, к которым она привыкла. Но вдруг раздались громкие приветственные крики, потому что все увидели Генриха де Гиза, сидящего верхом на лошади, – самого высокого среди гостей, со светлыми вьющимися волосами на красивой голове, идеал каждой женщины, и каждого мужчины тоже.

Послышались громкие возгласы:

– Да здравствует Гиз Лотарингский!

Сначала он делал вид, что не слышит, как люди приветствуют его, не замечая больше никого в королевской процессии. Но ему надо было как-то ответить, и он поднял шляпу, обнажив золотистые волосы, сверкающие в солнечном свете.

Марго слышала крики и тайком улыбалась. Как хорошо, что в день ее свадьбы люди приветствуют криками именно его!

Разве можно представить, что эта свадьба разлучит их, с горечью спрашивала она себя, когда вместе с женихом въезжала в Лувр.

Происходящее все больше и больше нравилось Генриху Наваррскому: стол был уставлен яствами и дорогими винами, велись интересные разговоры, рядом было полно очень красивых женщин, и он уже начал привыкать к их раскрашенным лицам, которые сначала вызывали у него раздражение. Мужчины были галантны, и, хотя это вызывало у него улыбку, он видел, что такая учтивость достигает своей цели. Его жена держалась так, будто она королева всей Франции, а не крошечной Наварры. Он не мог ею не гордиться, Марго нравилась многим, и его забавляло, что она и де Гиз не сводят друг с друга глаз.

Однако общая атмосфера была немного возбуждающая и тревожная – за всей этой помпезностью и блеском, приторно-ласковыми взглядами и изысканными речами таилась какая-то опасность.

Оставшись, наконец, наедине, молодожены смерили друг друга саркастическими взглядами. Марго не выглядела озабоченной, и это Генриха радовало. Ему захотелось сказать, что ей не следует его бояться, он не станет ей докучать, но она не выказывала никакой тревоги, и не было никакой необходимости ее успокаивать.

– Брачная постель! – проговорила Марго, презрительно пнув ее. – Ну, мой друг, вот мы и достигли ее.

– Мне впору извиниться, что я претендую на брачное ложе рядом с тобой, потому что я здесь оказался отнюдь не по своей воле.

Марго склонила голову:

– Твоя откровенность меня радует. Надеюсь, это поможет нам избежать недоразумений.

– Хоть что-то во мне тебе нравится. Ура!

– Ну вот, твоя честность и закончилась. Тебе совершенно все равно, нравишься ты мне хоть чуть-чуть или нет.

Он присел на краешек кровати и посмотрел на нее, лежащую с рассыпавшимися по подушке волосами, сверху вниз. Перед ним была женщина, которую многие, в том числе Генрих де Гиз, считали первой красавицей двора.

– Полагаю, – промолвил он, – во мне что-то меняется.

– Надеюсь, не к худшему. Это было бы…

– Невозможно? – Он слегка дотронулся до ее груди.

Она смотрела на него из-под полуприкрытых век.

– Я этого не говорила.

– Возможно, я прочитал твои мысли.

– Это вызывает тревогу.

– Они так секретны?

Он наклонился над ней и взглянул ей в лицо; она почувствовала его нараставшее волнение.

– Ты занимался любовью со многими женщинами, – сказала она.

– А у тебя было много любовников.

– Я всегда считала, что опыт – вещь полезная.

– И я тоже. Он учит делать то, чего от нас ждут. Она изобразила вздох, но ее глаза начали поблескивать.

– Короли… королевы… они должны исполнять свои обязанности. – Она закрыла глаза.

Оба они по своей природе были такими, что им было трудно делить постель и оставаться холодными, не делая того, что предполагает супружество.

Молодожены не собирались предаваться любви со всей силой страсти, но когда наступило утро, между ними установились отношения, которые можно было назвать дружескими.

У них была одна общая черта – чувственность. Они понимали друг друга. Они будут королем и королевой, которым время от времени надо исполнять свои супружеские обязанности, но каждый будет с пониманием относиться к тому, что другой будет иногда искать приключений на стороне.

Между ними не будет сцен – только понимание.

Эти два человека смотрели на их брак одинаково и не могли быть им недовольными.

Для празднования такой свадьбы одного-двух дней было мало. Балы и пиршества шли чередой один за другим. Такого торжества в Париже не было давно. Но даже самые толстокожие люди чувствовали висевшее в воздухе напряжение, которое день ото дня лишь усиливалось. Гугеноты ходили по улицам только группами, их беспокоили окружавшие их мрачные люди. На перекрестке улиц Бетизи и Арбр-Сек, где жил Колиньи, всегда было многолюдно. Многие друзья советовали адмиралу уехать из Парижа, но он был твердо убежден, что его дружба с королем слишком важна для дела гугенотов, чтобы ее прерывать.

В ближайшую после свадьбы пятницу, к изумлению Генриха, к нему наведался его кузен Конде. Он гоже только что женился, и жизнь при французском дворе ему очень нравилась. Конде не замечал – или не хотел замечать – растущей напряженности.

Но на этот раз кузен, вне всякого сомнения, был сильно взволнован.

– Они пытались убить Колиньи! – воскликнул он.

Генрих вскочил и тревожно посмотрел на него:

– Как? Где? Ты уверен?

– Нет никаких сомнений. Он шел по улице Пули домой, когда раздался выстрел из дома рядом с Сен-Жермен-л'Озеруа.

– Адмирал ранен?

– Не опасно. Ему оторвало один палец. Пуля прошла через запястье и вышла у локтя.

– Это большое потрясение для старого солдата. Так ты говоришь, он вне опасности?

– Послали за лекарем, Амбруазом Паре, а у дома Колиньи собралась толпа людей – наших сторонников, гугенотов. Они говорят, что его хотели убить, потому что он – вождь гугенотов. Если это так, мой друг, нам надо быть настороже.

Генрих медленно кивнул:

– Нас пригласили в Париж на мою свадьбу. По-твоему, кузен, здесь может быть какая-то другая причина?

Конде пожал плечами:

– Должен же жених присутствовать на собственной свадьбе.

– Так-то так. Дом рядом с Сен-Жермен-л'Озеруа… Что же это за дом?

– Я слышал, что он принадлежит Пилю де Вилльмару, канонику собора Нотр-Дам. Он также был наставником Генриха де Гиза.

– Да? – задумчиво произнес Генрих. – Любопытно. Думаю, мой друг и кузен, на улице нам надо быть очень осторожными.

– Мне хотелось бы уехать из Парижа.

– А я при первой возможности заберу жену и увезу ее в Беарн. – И Генрих улыбнулся, представив, как молодая и элегантная королева Наварры оставит Париж ради сельских прелестей Нерака и По.

Он вспомнил, как его мать незадолго до смерти предостерегала его от жизни в Париже и говорила, чтобы после свадьбы он безотлагательно возвращался в Беарн, потому что жизнь при дворе полна соблазнов и там никак нельзя не испортиться.

Назад в Беарн! Но решить туда уехать было гораздо легче, чем на самом деле это сделать.

Кипящие яростью гугеноты захотели увидеть короля Наварры и принца Конде. Раненый адмирал лежал на улице Бетизи, но в Париже находились и двое молодых людей, которые считались их вождями.

Конде и Генрих вместе приняли делегацию, выслушали просьбу гугенотов постараться отомстить за покушение на жизнь адмирала.

– Как мы можем это сделать, – спросил Генрих, – если нам неизвестно, кто истинный виновник?

– Ваше высочество, – последовал ответ, – выстрел раздался из дома, который принадлежит слуге Генриха де Гиза. Поэтому совершенно очевидно, откуда исходил приказ и кто истинный виновник. Мы должны потребовать, чтобы Генриха де Гиза привлекли к суду.

Глаза Конде блестели от возмущения, и он твердо сказал, что они правы и эти подозрения нужно высказать королю.

Генрих хранил молчание. После смерти матери он сильно повзрослел, а Конде казался ему незрелым мальчишкой. Он знал, что у дома де Гиза собрались гугеноты и требуют отмщения. В Париж на свадьбу их приехало сотни. Но они забывали, что католиков тут тысячи.

Генрих не хотел умирать, а смерть буквально витала в воздухе. Колиньи просто повезло, что он остался жив. Если бы пуля попала на дюйм-другой правее, она пробила бы ему сердце, что, наверное, И было целью стрелка.

Генрих сказал:

– Мы окружены врагами. Откуда мы можем знать, что у них на уме?

Гугеноты обратили взоры к Конде. Они решили, что король Наварры слишком легкомыслен, у него на уме одни забавы, он думает только о женщинах, а не о борьбе за их дело.

Генрих почувствовал это отношение к себе, но вдруг ему показалось, что будет совсем неплохо, если такое мнение о нем сложится повсюду.

Колиньи попытались убить потому, что он был признанным вождем. И может, спокойнее будет житься тому, кто будет лишен качеств вождя?

Смерть витает в воздухе, а жизнь между тем так прекрасна!

Остаться в стороне ему было непросто. Он был королем Наварры, сыном королевы Жанны, бывшей уважаемым лидером гугенотов. И теперь, когда Колиньи лежал раненным, все смотрели с надеждой на него, Генриха.

Он устал, и ему хотелось отдохнуть, но члены делегации продолжали стоять у дверей его спальни. Они побывали у короля и королевы-матери, все им рассказали, потребовали арестовать Гиза.

– Ну и это сделали? – спросил Генрих.

– Нет, ваше высочество. Гиз все еще на свободе. Но королева-мать очень обеспокоена, а король, как кажется, вне себя. Мы заявили о нашей твердой решимости добиваться правосудия.

Генрих вздохнул. Он чувствовал, что они многого не понимают.

– Уже поздний час, – сказал он, позевывая.

Члены делегации обменялись взглядами. Как он может говорить о сне, когда их горячо любимого адмирала чуть не убили?! Ну что за человек этот Генрих Наваррский!

– Ваше высочество, нам надо выработать план действий. Мы хотим завтра собраться у дома адмирала.

– Завтра у нас будет много дел, так что сейчас самое время отдохнуть, – отстраненным голосом произнес Генрих. – Скоро должна прийти моя жена.

Но гугеноты не уходили, а стояли группами, и было ясно, что без прямого приказа они не уйдут. Он не был уверен, что такой приказ следует отдавать, потому что атмосфера в городе была крайне накаленной. Возникла напряженная тишина. В чем дело? Марго что-то слишком задержалась у своей матери, но скоро должна была появиться, и тогда гостям придется уйти.

Гугеноты продолжали горячо обсуждать попытку покушения на адмирала, в шоке оттого, что он едва не лишился жизни.

Как бы поскорее уехать в Беарн, думал Генрих. Сможет ли он объяснить Марго, что им надо покинуть Париж, а если она воспротивится его планам, не уехать ли ему одному?

Марго наконец пришла, заметно чем-то сильно встревоженная. Она бросила взгляд на собравшихся в покоях гугенотов, но едва ли по-настоящему поняла, кто это.

– Что-то случилось? – спросил ее Генрих.

– Я не знаю, – ответила она, и в ее глазах застыл необычный для нее испуг.

– Ложись спать, – велел он.

Марго зашла за портьеру, к своим служанкам, а Генрих вернулся к гостям. Он вдруг почувствовал, что совсем не хочет спать. Он прислушался к их разговору, потом присоединился к нему, но все его мысли были заняты не тем, чтобы привлечь виновных к суду, ему хотелось понять, что за всем этим стоит. Кое-что открыла Марго.

Когда Генрих понял, что она легла, он подошел и распахнул занавески. Она лежала с широко открытыми глазами и смотрела на него.

– Не знаю, но происходит что-то странное. Я чувствую, что-то не так. Все вокруг шепчутся, и я решила, что есть какой-то секрет, который скрывают от меня. Я пожелала доброй ночи моей сестре Клод, а она обвила меня руками и разрыдалась. Умоляла меня не уходить.

– Не уходить – куда?

– Сюда, в эти покои… к тебе.

– Странно.

– А зачем здесь эти люди?

– Они говорят о том, что случилось с адмиралом.

– Жаль, я не знаю, что происходит, – сказала Марго. – Утром потребую у Клод, чтобы она мне все рассказала.

– А сейчас тебе лучше заснуть. Я тоже постараюсь поспать… когда отправлю этих гостей.

Марго с беспокойством ждала, лежа за занавеской; но гугеноты продолжали говорить, а Генрих понял, что его сон как рукой сняло и присоединяться к жене ему не хочется. Он пообещал гугенотам, что, как только наступит утро, они пойдут к королю и на этот раз будут не просить правосудия, а требовать его.

Небо начало светлеть, и он сказал:

– Ложиться спать уже поздно. Скоро наступит утро. Давайте поиграем в жё-де-пом,[2] пока не придет время идти к королю.

Они вышли из покоев, но на их пути встал небольшой отряд стражников короля.

– Что это значит? – воскликнул Генрих.

– Ваше высочество, по приказу короля вы арестованы… и эти господа тоже.

– По какой причине?

– Нам приказано доставить вас в покои короля.

Они были на полпути к королевским апартаментам, когда тишину ночи разорвал звон колоколов, в которые били, кажется, во всем Париже.

Это был канун дня святого Варфоломея, и начиналось избиение гугенотов.