"Хирургический удар" - читать интересную книгу автора (Эхерн Джерри)

Глава 15

В Риме необходимо было сделать пересадку, но, если бы у них было время, они уехали бы из аэропорта и стали на время туристами. Перелет из Рима в Анкару на борту самолета размерами как тот, что нес их через Атлантику, был значительно короче. Расстояние было, грубо, такое же, как из Нью-Йорка до Майями.

В Анкаре их ждал турецкий знакомый, с греческой фамилией Петракос, примерно такого же возраста, как Хьюз, но с брюхом и лысый. Выйдя из таможни, Хьюз обнялся с Петракосом, как с братом, или, по крайней мере, как с близким другом. Вместо представления, Дарвин просто сказал:

— Это мои друзья.

И Петракос, чье имя они узнали только после того, как скрылись в черном лимузине “Кадиллак”, ожидавшем их у здания, поочередно обнял их. Файнберг выглядел растроганным.

После того, как “Кадиллак” отъехал от бордюра, Петракос по-гречески сделал необходимые распоряжения водителю, а потом нажал кнопку, и поднявшаяся перегородка отделила их от передней части салона. Кросс и Бэбкок сидели на откидных сидениях, повернутые лицом назад. Друг Хьюза сидел между Файнбергом и Хьюзом. Грек улыбнулся и сказал:

— Я Спирос Петракос, как вы уже, несомненно, знаете. Хорошо долетели?

Кросс пожал плечами.

— Конечно. Как мило с вашей стороны, что вы нас встретили, сэр. “Ни черта не мило”, — тут же подумал Кросс. Это было частью работы и, несмотря на очевидную дружбу между Петракосом и Хьюзом, греку, вероятнее всего, хорошо заплатили за трогательную встречу в аэропорту, за поездку и все остальное.

Говорил Хьюз:

— Спирос и я вместе воевали против немцев на Крите во время войны. Там были в основном британские военнослужащие, но я получил специальное назначение на Крит. Там я был ранен и провел четыре месяца. Мы поддерживали связь друг с другом и после войны, но это первый раз, как мы встретились... э-э... за много лет.

— Для тебя, Дарвин, годы прошли благополучно, — произнес Петракос с искренностью. — Кажется, что кроме седых волос они тебе больше ничего не оставили. А вот я... — и Петракос похлопал себя по огромному животу и засмеялся.

Хьюз тряхнул головой и засмеялся.

— Все готово, — продолжал Петракос, — самолет для перелета границы и условия для ее пересечения. Но я хотел бы вас предостеречь. Я кое-что узнал. Ходили упорные слухи о том, что в скором будущем террористы готовят крупную операцию в том месте, куда вы идете. Пока больше никакой информации. Я прилагаю много усилий, чтобы узнать больше. Ничего. Если этот нос ничего не может узнать, — он потрогал указательным пальцем правую ноздрю своего сломанного носа, — то это значит, что готовится что-то большое.

Петракос посмотрел на Кросса и Бэбкока и, как будто объясняя, сказал:

— После войны с Германией было трудно отказываться от старых привычек, которыми жил. Я стал заниматься контрабандой, чтобы поддержать свою семью.

— Кстати, как твоя дочь?

— Две недели назад она снова сделала меня дедушкой.

Хьюз засмеялся.

— Я не должен был спрашивать.

Петракос снова подхватил тему своего монолога:

— И сейчас я остаюсь контрабандистом уже много лет просто для того, чтобы... какое у вас есть подходящее выражение?

— Держать руку на пульсе или нос по ветру, — предположил Бэбкок.

— Да. Совершенно верно, мой черный друг! Если вы не занимаетесь контрабандой оружия и наркотиков, то этот бизнес уже не приносит прибыли. Но... можете назвать меня сентиментальным, но это все позволяет мне чувствовать пульс жизни. И кажется, что чем серьезней операция, тем меньше разведывательной информации может быть собрано о ней. Таким образом, — он снова потрогал свой нос, — какое бы дело ни произошло, оно действительно будет очень крупным.

— Надеюсь, мы положим ему конец до того, как оно произойдет, — серьезно сказал Хьюз.

— Пресечем его в корне, как говорят, — сказал Кросс, а потом прикурил сигарету и улыбнулся.

Солнце только взошло, когда “Кадиллак” прибыл в пункт назначения, и они вышли на бетонное покрытие аэродрома. Было холодно и немного сыро. Кросс постарался поплотнее запахнуть свою кожаную куртку.

Самолет, единственный стоявший на рулежной полосе, был “Боинг-1000”, издалека казавшийся стареньким, но хорошо ухоженным. Как раз в тот момент, когда Кросс смотрел на него, обороты двигателей увеличились.

— Друзья мои, я знаю человека, у которого приобрели этот самолет.

— У маленькой старенькой леди из Пасадены? — спросил Кросс.

— Это шутка, молодой человек? — живот Петракоса запрыгал от смеха. Взгляд Хьюза метнул молнии. Кросс пожал плечами.

— Ну что, все погрузили на борт, Спирос? — спросил Хьюз.

— Да. Все, Дарвин.

Кросс наблюдал, как “Кадиллак”, неуклюже развернувшись, направился к открытому ангару в дальнем конце аэродрома. Хьюз и Петракос все еще разговаривали. Спустя некоторое время “Кадиллак” исчез в ангаре, а потом оттуда появился шофер с чемоданчиком типа “атташе-кейс” в правой руке. Кросс предположил, что это ставший популярным последнее время чемоданчик с встроенным в него автоматом. Это, вероятно, единственная причина, почему телохранитель-левша нес его в правой руке.

Эйб занервничал. Он снова был на чужой земле — безоружный и уязвимый. Во время трансатлантического рейса он заставил себя уснуть, но сон был прерывистый, наполненный кошмарами, и после сна он чувствовал себя более уставшим, чем до него. Кросс снова посмотрел на “Боинг”. На его борту, если Спирос Петракос не юлит, уже находится их оружие и снаряжение. Он чувствовал бы себя лучше, если бы имел оружие, хотя одинокий вооруженный человек, даже с тремя друзьями, что он мог сделать? Он задавал себе этот вопрос с самого начала подготовки миссии. Может тот, кто задумывал это, изначально запланировал и невыполнимость этой операции? И был ли шанс, если не выжить, то хотя бы достичь успеха?

Хьюз, Бэбкок и Файнберг были лучшими людьми из тех, с кем ему приходилось работать. Он поймал себя на мысли, что считает их своими друзьями. Но будут ли лучшие достаточно хорошими?

Хьюз пошел к самолету. Кросс последовал за ним в ногу. По-видимому, существовал лишь один способ узнать, будут ли они достаточно хорошими.

Поднявшись на борт самолета, Хьюз попросил раскрыть все ящики, в которых было их оружие. Петракос с радостью согласился, и его водитель стал доставать ящики из грузового отсека. Потом Петракос дал команду — на этот раз по-итальянски — и летчик начал выруливать на взлетную полосу. Солнце уже полностью взошло. Огромный желтый шар, казалось, истекал кровью, передвигаясь по небу.

Хьюз принялся открывать ящики. Кросс, помогая ему, старался скрыть непреодолимое желание снова почувствовать себя вооруженным. У него вспотели ладони. Файнберг взял свой офицерский “Кольт” сорок пятого калибра. Бэбкок — “Вальтер”. Кросс достал дубликат “смит-и-вессона”. Впервые они все увидели пистолет, который выбрал Хьюз. Во время тренировок Хьюз стрелял только из “Беретты”, и Кросс предполагал, что дубликат боевого комплекта Хьюз закажет в Турции на такой случай, который и произошел с ним, когда он заменил Файнберга.

Пистолет Хьюза был “Вальтер П-38”. Очевидно, заметив интерес Кросса, он посмотрел на него поверх ящиков и сказал:

— Я зацепил эту вещичку еще во время войны. Отличное оружие. — И он улыбнулся, стал разбирать пистолет, прежде чем зарядить его.

Когда “Боинг” начал снижаться, Кросс разглядел на северо-востоке гору Арарат. Когда-то организовывались экспедиции, целью которых была попытка доказать, что Арарат именно та точка земной суши, на которую высадился Ной со своего ковчега после того, как Господь смягчил свой гнев и великий потоп пошел на убыль. И ему пришло в голову, что путешествовать здесь, рискуя своей жизнью, было бы более стоящим делом, если бы они преследовали подобную научную цель.

Кросс никогда не верил концепции Святого воинства. Идти воевать и говорить, что Бог только на нашей стороне, было бы крайней степенью самоуверенности; говорить, что Бог благоволит только нашей церкви или автокефалии, было бы слишком тщеславно. Взять человеческую жизнь именем Бога — высшая степень безрассудства.

Гора Арарат стала едва видимой, а потом совсем исчезла из поля зрения.

Если бы ветер дул справа, Кросс мог бы плюнуть в Иран. Ветер был сильный, но не справа. Самолет приземлился на таком пятачке, каких Кросс еще не видел. Высокое плато, продуваемое ветрами и иссеченное снегами, огромный гранитный зуб, врезающийся в серое небо. И вокруг только горы, покрытые толстым слоем снега. Сама посадка была из тех, после которой испытываешь искреннее желание пойти и поцеловать летчика. Кросс улыбнулся. Он был не из таких людей.

На этой площадке была хижина. “Временная, — подумал Кросс, — но достаточно теплая для керосиновых нагревателей”. Здесь Кросс, Хьюз и Бэбкок переоделись в обмундирование для ведения боевых действий в холодное время: нижнее белье с подогревом, черные комбинезоны, чернью под горло свитеры, горные боевые ботинки. Там прошел их последний брифинг.

— Эти листки обработаны специальным составом и сгорают дотла почти мгновенно, как только их коснется огонь. Поэтому, Кросс, держись от них подальше, когда куришь, — начал Хьюз, разматывая карты и чертежи из пластиковых труб. — Они были доставлены сюда в дипломатической сумке, если можно так выразиться. Если кто-либо посторонний прикоснется к ним, все мы будем в глубокой каке, мальчики.

Первый лист был топографической картой местности, на которой они сейчас находились, и в дальнем ее углу была обозначена гора Арарат.

— Мы входим в Иран здесь, — в качестве указки Хьюз использовал свой перочинный ножик. — Это приблизительно в двух километрах от места, где мы находимся сейчас, — он посмотрел на часы, с которыми не расставался, “Ролекс”, как у Кросса. — Через двадцать минут мы выступаем. Я добавил нам еще десять минут на неблагоприятные погодные условия. Снаружи минус тридцать с ветром. Это чудный день для этих мест в такое время года. В любом случае, так как мы пересекаем границу, то мы должны учитывать возможность наличия приграничных патрулей, но все же надеюсь с ними не столкнуться. Потом мы связываемся с нашими проводниками из организации “Народный Муджахедин”. А затем, если реальная ситуация не заставит действовать иначе, мы продвигаемся на север — северо-восток до этой точки. Это почти граница Армении, — его руки двигались над картой, как над столом для спиритических сеансов.

Хьюз столкнул верхний лист на пол. Следующий продолжал первый, охватывая северо-западную часть Ирана между Каспийским морем и Ираком.

— Мы будем продвигаться вдоль границы с Арменией почти до сих пор. Это городок с названием Язфул, расположенный на самой границе. Скорее деревня на берегу моря. Поэтому я думаю, что гостиница не очень дорогая, — он улыбнулся. — Здесь нас ждет лодка, на которой мы пойдем вдоль берега. Если мы уйдем слишком далеко в море, мы встретим советские пограничные катера. Помните, что мы будем как бы между двумя огнями: Арменией и Туркменской Советской Социалистической Республикой.

— Я вырос в окружении плохих соседей, — мягко сказал Бэбкок.

— Но не таких, как эти. Не таких, — Хьюз снова поменял карту. Опять продолжение. На этот раз была изображена территория от Тегерана, в левом углу, до горы Эль Бурс в верхнем правом. — Мы оставим лодку и продолжим путь верхом на лошадях до нашей цели. Мы запросто можем встретить советский патруль, якобы случайно сбившийся с пути и попавший на территорию Ирана. Террористы из “Международного Джихада” имеют собственный патруль в непосредственной близости к горе Дизан. У нас есть дубликат этих карт в маленьких самоликвидирующихся контейнерах. Если будет казаться, что смерть неминуема, воспользуйтесь самоликвидаторами, и ваши дубликаты превратятся в пепел. Если в силу обстоятельств придется уничтожить все карты, мы все равно сможем продолжать выполнение нашей миссии, так как я это все запомнил. А это значит, что если что-то нарушит наши планы, и я буду не в состоянии покончить с собой, — обе его брови поднялись, когда он пристально посмотрел на Бэбкока, а потом дальше, на Кросса, — один из вас убьет меня. Информация, содержащаяся в этих картах, может быть чрезвычайно опасной, если попадет в руки врага.

Хьюз сбросил лист на пол. Под ним был еще один — сеть тоннелей и пещер горы Дизан. По этой схеме Кросс определил, что никто не входил и не выходил оттуда; по крайней мере, кто не был террористом.

И снова заговорил Хьюз:

— Я сказал вам, что никто не сообщал нам о внутреннем строении оплота террористов в горе Дизан. Никаких подробностей. Это до сих пор остается тайной. Если нам улыбнется удача, мы будем первыми. Схема, которая лежит перед вами, была получена с помощью удивительно интересных научных методов, которые нас не касаются. Спутники, компьютеры, геологические данные и, надеюсь, не очень много фантазии. Прошу вас воспринимать эту схему как общий, без подробных описаний, путеводитель. Когда мы попадем туда, то подробности будем выяснять на месте. Эту схему, а она единственная, необходимо запомнить во всех подробностях до того, как мы достигнем цели. Информация об этой схеме не должна ни к кому попасть. В случае, если ваше беспомощное состояние позволит захватить вас живыми, русские смогут додуматься, каким образом была составлена эта схема. Они поймут, что наши иранские друзья не могли сделать ее из-за низкого уровня технической базы.

Хьюз сбросил на пол последний лист и вынул из кармана пузырек, похожий на упаковку обычного аспирина. Он открыл его и высыпал содержимое. Три капсулы.

— Где бы вы ни были, вы всегда должны иметь это при себе. На случай, если вы лишитесь оружия, у вас останется другое. И “другое оружие” — эти капсулы. Это ваше последнее средство защиты, лишающее их пропагандистской победы и многих часов нездорового наслаждения, когда они будут заставлять вас говорить такие вещи, которых вы даже не должны помнить. Вообще забыть. Вы кладете это на коренные зубы и сильно кусаете. Извините, что не демонстрирую. Если вы сделаете все правильно, то в течение шести секунд вы умрете. А я знаю, как оно срабатывает. Вам придется поверить, что я знаю. Я сам их изготовил. Есть вопросы?

Вопросов не было.

Хьюз снова посмотрел на часы.

— У нас еще десять минут. Поэтому причешитесь, сделайте пи-пи или еще что-нибудь. После этого мы выходим.

Хьюз подобрал листы, свернул их и, не одевшись, так как был сильно взволнован, вышел. Дверь осталась открытой, и Кросс видел, как тот поджег бумагу. Казалось, что она испарилась.

“Аляски”[5], одетые на них, были сверху закрыты белыми маскировочными халатами. Все оружие — пулеметы и винтовки — находились в белых чехлах и были прикреплены к рюкзакам. Личное оружие размещалось под маскировочными халатами. Только автоматы были наготове на случай необходимости немедленного применения. Батарейки, вынутые из прицелов, и сама оптика были спрятаны поближе к телу и ждали своего часа.

Снегоступы или кроссовые лыжи были здесь единственным средством передвижения. Выбор пал на лыжи, потому что на них можно было быстрее перемещаться.

Хьюз остановил их беззвучным сигналом и оглянулся. Кросс в ответ кивнул. Бэбкок сделал то же самое.

Они вошли в Иран.

Они двигались гуськом вдоль покрытого снегом гранитного гребня. В сером небе завывал ветер, по небу перемещались облака, тяжело груженные снегом, которого и так было много вокруг. Лицо Кросса замерзло — несмотря на шапочку, из которой виднелись только губы, ноздри и очки, защищавшие глаза от острых осколков льда, несомых ветром прямо в лицо. Правой рукой он сжимал ложе автомата.

Эйб принял руководство группой, когда они вошли на территорию Ирана. Кросс считал эту формальность глупой, так как Хьюз лучше, чем кто-либо из них разбирался в здешней географии. Но Хьюз шел примерно в десяти метрах от него, и Кросс предполагал, что если он поведет группу не в том направлении. — Хьюз немедленно исправит его.

Последним в этой маленькой колонне был Бэбкок.

Кросс доверял способностям обоих напарников как своим собственным, а что касается Хьюза, то больше, чем своим.

Они опоздали на встречу с отрядом “Народного Муджахедина”, и Кросс решил, что они пойдут дальше места встречи, которое было определено, чтобы, по возможности, перехватить их.

Кросс решил, что если в течение часа они не встретят партизан, то значит народные муджахедины не придут. Тогда он найдет самый короткий маршрут из Ирана, минуя Армению. Еще он решил, что найдет бутылку виски и хорошенько выпьет.

Кросс откатил рукав парки и маскировочного халата и посмотрел на циферблат “Ролекса”. Стекло мгновенно запотело от перемены температуры. Он протер его перчаткой. Сорок пять минут из отведенного на переход часа уже прошло. Эйб беззвучно выругался. Дыхание превращалось в пар у самых губ.

Гряда, вдоль которой они шли, окаймляла долину. Когда Кросс посмотрел вниз, дно долины показалось невероятно, глубоко внизу. Скалы, не покрытые снегом, были одного цвета с серым небом. Он продолжал идти.

Как пианист, он всегда гордился своим почти абсолютным слухом. Не один раз еще в колледже он садился за только что настроенный для концерта рояль и говорил, что он неточно настроен. После проверки оказывалось, что он прав.

Его слух оставался исключительным несмотря на огромное количество выстрелов, произведенных им за эти годы. А когда он работал на задворках мира во время службы в спецвойсках, он научился слушать ритмы окружавшей его среды также, как когда-то слушал расстроенный рояль.

И сейчас эти ритмы каким-то образом изменились. Кросс поднял левую руку, просигналив остановку. Правая рука была на автомате. Он скомандовал укрыться и не подумал даже посмотреть назад, так, как знал, что его поняли и сделали все как нужно. Недалеко от Кросса была У-образная расщелина, расположенная между двумя огромными кусками гранита, и он бросился туда, на ходу снимая автомат с предохранителя. Значительным преимуществом его “Эйч-Кей” было то, что с ним можно было передвигаться, имея патрон в патроннике, если этого требовала тактическая обстановка, и он всегда был готов произвести мгновенно первый выстрел без предательского звука передергиваемого затвора.

Приклад, он не трогал, но был готов в любой момент выдвинуть его.

Теперь звук стал более отчетливым. Это был звук движущихся вооруженных людей. Кросс на мгновение оглянулся. Вдоль гряды не было видно ни Хьюза, ни Бэбкока. Все выполнено должным образом.

Звуки стали еще отчетливее. Кроссу показалось, что он слышит сдавленный шепот. Если это маленький отряд, он будет действовать, как было отрепетировано: подождет, пока пройдет последний человек, и, если понадобится, откроет огонь.

Если это был отряд противника, двигавшийся в метрах тридцати впереди вдоль гряды, Кросс искренне надеялся, что остальные находятся достаточно далеко. Чем дальше, тем лучше.

Кросс ждал.

Бряцание оружия стало громче на фоне звуков дыхания и хруста сминаемого снега.

Палец Кросса был на предохранительной дужке спускового крючка, когда он увидел первого человека, одетого в белый маскировочный халат, с автоматом под мышкой, который он держал за пистолетную рукоятку.

Это могло кончиться очень плохо и очень быстро. И он принял решение.

Кросс выкрикнул условную фразу в холодный воздух между ним и первым человеком:

— Свобода или смерть!

Человек резко повернулся в его сторону, ствол автомата взвился вверх, но голос из конца колонны отозвался:

— Смерть раньше бесчестия!

Кросс бессознательно глубже втиснулся в У-образную щель скалы, откинул приклад, и палец переместился внутрь предохранительной скобы, на спусковой крючок.

Это была реакция на выживание, и он удивился, что она у него еще сохранилась. И эта мысль принесла ему облегчение.

После слишком затянувшейся паузы Кросс выкрикнул следующую фразу пароля:

— Мы пришли сделать то, что должно быть сделано.

Тишина. Оставшиеся бойцы отряда появились из-за скалы, за которой он нашел укрытие. Кросс бросил взгляд вправо и назад вдоль гряды. Он видел теперь Бэбкока и Хьюза. Их автоматы были готовы отражать атаку.

Самый маленький из отряда “Народный Муджахедин” пробирался по снегу к Кроссу.

— Ты сильно рискуешь, американец.

Это был голос женщины. Рукой в перчатке был отброшен капюшон парки, очки сдвинуты вниз на шею, лыжная темно-синяя шапочка открыла лицо. Чернью волосы волнами рассыпались по ее плечам. Она была красива. Молодая.

— Меня зовут Ирания, — сказала она чувственным голосом.

Кросс откинулся на скалу, палец поставил автомат на предохранитель.

Американцы узнали, что снежная лавина перекрыла дорогу, по которой должен был ехать отряд “Народного Муджахедина”, поэтому пришлось идти пешком, и произошла задержка. Хотя никто из партизан не говорил по-английски так правильно или с таким красивым акцентом, как женщина Ирания, тем не менее все говорили достаточно свободно. Теперь они все шли парами по следам к машине, оставленной под охраной у того места, где дорога стала для нее непроходимой.

Кросс шел рядом с женщиной. Она была командиром группы.

Немного погодя, Кросс спросил:

— Почему тебя назвали Ирания?

— Мои родители были большими патриотами, — ответила она, — Мы жили в Англии и они захотели, чтобы я всегда помнила, откуда я. И вот я Ирания. Как зовут тебя?

— Эйб Кросс.

— Как ты узнал, что мы те, кто есть?

— Ты имеешь ввиду — до того, как я сказал пароль?

— Да, — кивнула она.

— По следам вашего человека, который шел в авангарде. Он не оставлял никакого рисунка, а значит обувь была сильно изношена.

— Но правительственные войска тоже носят поношенную обувь. Война с Ираком не оставляет денег в военном бюджете ни на что, кроме оружия, боеприпасов и топлива.

— Да, но это очень далеко от Ирака, а “Джи-3” у вашего человека оказалась совсем новой. Новое лучшее оружие не выдается замыкающим. И, возвращаясь к ботинкам: на них нет каблуков. На ботинки, которые носят в иранской армии, нельзя набить каблуки, как это делают в армии США, поэтому каблуки нельзя оторвать. Счастливая догадка, — добавил он.

— Вы или очень умный, или очень удачливый. Правда.

— Умный, но и скромный. Что делает в этой войне с плохими парнями такая красивая девушка, как вы?

Она почти остановилась. Кросс почувствовал ее руку у своего локтя, но потом она ускорила шаг.

— Вы имеете представление о том, что такое жизнь современной женщины в Иране?

— С накидками с головы до пят, которые вас заставляют носить религиозные лидеры? Это помогает сэкономить на гардеробе?

— Это чадра. Но это не просто тело и лицо, которые нужно прятать согласно декретам аятоллы Хомейни. Это также интеллект. Душа. Если бы я была мужчиной, может, и не пошла бы воевать. Как женщина я не имею выбора. А теперь нам нужно идти тихо. В этом районе бывают правительственные патрули. Мы никого не видели, но это ничего не значит.

Кросс решил, что так она намекнула ему заткнуться, потому что она, наверное, рассердилась на него. Или он ей понравился. А может и то, и другое.