"Потаенный город" - читать интересную книгу автора (Эддингс Дэвид)

ГЛАВА 6

Небо оставалось пасмурным, хотя до сих пор, по счастью, обходилось без дождя. Однако сильный ветер, дувший с Миккейского залива, дышал промозглой сыростью, а потому они ехали, потеснее запахнувшись в плащи. Несмотря на убежденность Халэда, что спешить им никуда не следует, Берит был снедаем нетерпением. Он хорошо понимал, что их миссия — всего лишь часть гигантского, сложного плана, однако впереди, и все они знали это, проступала неясно, но грозно решающая схватка, и Берит ни за что на свете не хотел бы на нее опоздать.

— Как ты сумел запастись таким терпением? — спросил он у Халэда как-то в середине дня, когда ветер с моря стал особенно сырым и промозглым.

— Я же крестьянин, Спархок, — отвечал Халэд, почесывая черную бородку. — Когда ждешь урожая, привыкаешь к тому, что ничто не меняется за одну ночь.

— Мне, кажется, никогда и в голову не приходило, как это можно сидеть сложа руки и ждать, покуда что-то там прорастет.

— Крестьянину не очень-то удается сидеть сложа руки, — сказал Халэд. — Дел всегда больше, чем часов в сутках, а уж если все наскучит, можно следить за небом. Одна засуха либо ливень с градом могут уничтожить год тяжкого труда.

— И это я тоже как-то упустил из виду. — Берит глубоко задумался. — Вот, значит, почему ты так хорошо умеешь предсказывать погоду!

— Да, это помогает.

— Однако дело ведь не только в этом. Ты всегда знаешь все обо всем, что творится вокруг. Когда мы были на плоту, ты тотчас же чувствовал малейшую перемену в его движении.

— Это зовется «внимание к мелочам», мой лорд. Мир вокруг тебя просто вопит без перерыва о том, что происходит или вот-вот произойдет, но большинство людей его попросту не слышит. Меня это всегда поражало. Я не могу понять, как это тебе удается так многого не замечать.

Берит почувствовал себя слегка задетым.

— Хорошо, и что же такого мир вопит тебе сейчас, а я не слышу?

— Он твердит, что надо бы нам на ночь отыскать пристанище понадежнее. Идет буря.

— С чего ты это взял? Халэд указал на залив.

— Видишь этих чаек?

— Ну да. И что из того?

Халэд выразительно вздохнул.

— Что едят чайки, мой лорд?

— Да все что угодно — по большей части рыбу.

— Тогда почему они летят от моря? Ведь на суше они вряд ли отыщут много рыбы. Они увидели в заливе что-то, что очень им не понравилось, и теперь удирают подальше от него. Единственное, что может напугать морскую чайку, — ветер и высокие волны, которые он подымает. В открытом море шторм, и он идет сюда. Вот о чем вопит сейчас весь мир.

— Значит, это попросту здравый смысл, и ничего более?

— Многое на свете, Спархок, — попросту здравый смысл и опыт. — Халэд слегка усмехнулся. — Я чую, что Крегеров стирик все еще наблюдает за нами. Если он так же невнимателен, как и ты, мой лорд, его ждет веселенькая ночка.

Берит ухмыльнулся с некоторым злорадством.

— Знаешь, — сказал он, — отчего-то мне его совсем не жаль.

Это была уже не деревня, но и не вполне город. Во-первых, здесь было три улицы и, во-вторых, по меньшей мере шесть домов в несколько этажей. В уличной грязи привольно копошились свиньи. Дома были выстроены по большей части из бревен и крыты соломой. На улице, которую можно было счесть главной, располагался трактир — внушительного вида строение, у которого стояла пара потрепанных повозок с выпряженными унылыми мулами. Улаф осадил заморенную клячу, которую они купили в рыбацкой деревушке.

— Как ты считаешь? — обратился он к своему другу.

— Я уж думал, ты никогда об этом не спросишь, — отозвался Тиниен.

— Ну так пойдем и снимем комнату на ночь, — предложил Улаф. — Все равно день уже клонится к закату, а мне осточертело спать на голой земле. Кроме того, я бы не прочь вымыться.

Тиниен покосился на четко очерченные пики Тамульских гор, проступавшие в нескольких лигах к западу.

— Мне бы очень не хотелось заставлять троллей ждать, Улаф, — с притворной серьезностью заметил он.

— Так ведь мы не назначали им встречи. Тролли все равно ничего не заметят. У них весьма приблизительное чувство времени.

Они въехали во двор трактира, оставили коней у коновязи возле конюшни и вошли в трактир.

— Нам нужна комната, — сказал Улаф трактирщику по-тамульски, с сильным акцентом.

Трактирщик, низенький, хитрого вида человечек, окинул их быстрым оценивающим взглядом, сразу отметив остатки обмундирования, составлявшие большую часть их одежды. Лицо его отвердело. Солдат в таких городках зачастую встречают неприветливо, и тому есть множество веских причин.

— Ну, не зна-аю, — протянул он тонким монотонным голосом. — У нас сейчас самое горячее время…

— Это поздней-то осенью? — скептически осведомился Тиниен. — Именно так у вас и выглядит самое горячее время?

— Ну-у… всякий час прибывают возчики. Улаф взглянул за спину трактирщика, в дымную, с низким потолком пивную.

— Я насчитал троих, — холодно заметил он.

— Скоро приедут еще, — торопливо пояснил трактирщик.

— Ну разумеется, — с сарказмом согласился Тиниен, — но их-то еще нет, а мы уже здесь, и у нас есть деньги. Может, хочешь побиться об заклад на то, появится ли здесь к полуночи еще одна повозка?

— Капрал, — сказал Улаф, — да он попросту не хочет иметь дела с парой отставных ветеранов. Пойдем-ка поболтаем с местным комиссаром. Уверен, ему будет крайне интересно послушать, как этот парень принимает солдат его императорского величества.

— Я верный подданный его императорского величества, — поспешно заверил трактирщик, — и для меня большая честь принять в своем трактире храбрых ветеранов его армии…

— Сколько? — перебил его Тиниен.

— Э-э… полукрона?

— Он, сдается, не слишком уверен, а, сержант? — обратился Тиниен к своему другу и снова повернулся к трактирщику. — Парень, ты неверно нас понял. Мы не собираемся покупать у тебя комнату. Мы просто хотим снять ее на одну ночь.

Улаф тяжело воззрился на маленького перепуганного тамульца.

— Восемь грошей, — объявил он не терпящим возражений голосом.

— Восемь? — пронзительным голосом переспросил трактирщик.

— Либо соглашайся, либо нет — и хватит трепаться. Нам еще нужно отыскать комиссара, пока не стемнеет.

— Суровый вы человек, сержант.

— Так ведь тебе никто и не обещал, что жить будет легко и весело. — Улаф отсчитал несколько монеток и позвенел ими на ладони. — Так берешь или нет?

Трактирщик мгновение терзался мучительными раздумьями, потом все же с явной неохотой взял деньги.

— Ты лишил меня развлечения, — посетовал Тиниен, когда они возвращались к конюшне, чтобы позаботиться о лошадях.

— Меня замучила жажда, — пожал плечами Улаф. — Кроме того, пара бывших солдат наверняка заранее знала бы, сколько они склонны заплатить, верно ведь? — Улаф поскреб подбородок. — Может быть, сэр Герда не стал бы возражать, чтобы я сбрил его бороду? Она ужасно чешется.

— Улаф, это же не его лицо, а твое. Его просто изменили, чтобы ты стал похож на сэра Герду.

— Это так, но когда дамы будут возвращать нам изначальный облик, это лицо будет образцом для сэра Герды, и, когда они закончат, он окажется с обритой физиономией. Ему это может не понравиться.

Они расседлали коней, поставили их в стойла и отправились в пивную. Тамульские питейные заведения резко отличались от эленийских. Столы здесь были намного ниже, зал обогревал не камин, а изразцовая печь — впрочем, дымила она не хуже камина. Вино подавали в изящных чашечках, а пиво — в дешевых оловянных кружках. Пахли они, однако, почти одинаково.

Улаф и Тиниен приступили ко второй кружке, когда в зале появился чиновного вида тамулец в шерстяной мантии, покрытой пятнами от еды. Он направился прямиком к их столу.

— Я бы хотел взглянуть на ваши отпускные свидетельства, если не возражаете, — высокомерно объявил он.

— А если возражаем? — осведомился Улаф.

— Что? — чиновник заморгал.

— Ты сказал — «если не возражаете». Что, если мы возражаем?

— Я имею право требовать у вас эти бумаги.

— Что ж ты тогда просишь? — Улаф запустил руку под красную форменную куртку и достал оттуда измятые бумаги. — В нашем полку те, кто имел право приказывать, никогда не просили.

Тамулец прочел отпускные свидетельства, которыми Тиниена и Улафа снабдил Оскайн в добавление к их маскировке.

— Бумаги как будто в порядке, — заметил он примирительным тоном. — Простите, что я был так резок. Нам было велено посматривать, не появятся ли дезертиры — из-за всех этих беспорядков, вы же понимаете. Едва только в воздухе запахнет войной, армия сразу становится малопривлекательным местом. — Он окинул их глубокомысленным взглядом. — Я вижу, ваш полк стоял в Материоне. Тиниен кивнул:

— Это была неплохая служба — только вот все время приходилось наводить глянец да терпеть проверки. Присаживайтесь, комиссар.

Тамулец слабо усмехнулся.

— Увы, капрал, всего лишь младший комиссар. Эта дыра не заслуживает того, чтобы здесь торчал комиссар. — Он опустился на стул. — Куда вы направляетесь, парни?

— Домой, — ответил Улаф, — в город Верел, что в Даконии.

— Простите мои слова, сержант, но вы не слишком-то похожи на дакита. Улаф пожал плечами.

— Я пошел в родню по материнской линии. Моя мать родилась в Астеле. Скажите-ка, младший комиссар, много ли времени мы сэкономим, если напрямик через Тамульские горы двинемся к Супаль? Мы думали устроиться там на какое-нибудь торговое судно, пересечь Арджунское море до Тианы и оттуда верхами доехать до Сэйраса. А там до Верела рукой подать.

— Я бы не советовал вам, друзья мои, углубляться в Тамульские горы.

— Бури? — спросил Тиниен.

— В это время года они неизбежны, капрал, однако в последнее время мы получили оттуда несколько тревожных донесений. Похоже на то, что медведи там, в горах, размножились, как кролики. Всякий путник, кто за последние пару недель приходил сюда с гор, сообщал об этих тварях. По счастью, всем удалось уйти целыми и невредимыми.

— Медведи, говорите вы? Тамулец усмехнулся.

— Это мой перевод. Невежественные крестьяне употребляют слово «чудища», но мы-то с вами знаем, как зовется большая мохнатая тварь, которая живет в горах.

— Эти крестьяне — нервный народец! — хохотнул Улаф, осушая кружку. — Помню, как-то были мы на учениях и к нам прибежал крестьянин, вопя, что за ним гонится стая волков. Мы отправились глянуть что к чему — и обнаружили одну-единственную лису. Размеры и количество диких тварей, которых способен увидеть крестьянин, видимо, растет с каждым часом.

— Или с каждой кружкой пива, — вставил Тиниен.

Они еще поболтали с чиновником, который был уже сама любезность. Наконец он пожелал им доброго пути и удалился.

— Что ж, — сказал Улаф, — приятно знать, что тролли забрались так далеко на юг. Мне бы очень не хотелось разыскивать их.

— Но ведь троллей вели их боги, Улаф, — напомнил Тиниен.

— Оно и видно, Тиниен, что тебе никогда не доводилось разговаривать с Троллями-Богами! — рассмеялся Улаф. — У них довольно слабое чувство направления — быть может потому, что их компас показывает только две стороны света.

— И какие же?

— Север и не-север. Это, знаешь ли, слегка затрудняет ориентировку на местности.

Это был один из тех кратких и яростных шквалов поздней осени, которые налетают словно ниоткуда. Халэд сразу отказался от мысли искать убежище в соляных болотах и направился на берег. В мелкой бухточке он нашел то, что искал, — груду плавника. Пара часов усердной работы — и у них было прочное, даже уютное укрытие подветренной стороны плавника.

Буря налетела на закате. Ветер выл над грудой плавника, прибой с грохотом бился о берег, и дождь хлестал вовсю, стелясь почти над самой землей.

Однако Халэду и Бериту было тепло и сухо. Они сидели, откинувшись на большое, выбеленное морем бревно, которое составляло заднюю стену их убежища, вытянув ноги к мирно потрескивающему костру.

— Ты всегда меня удивляешь, Халэд, — заметил Берит. — Откуда ты знал, что в этом плавнике найдутся доски?

— Так всегда бывает, — пожал плечами Халэд. — Всякий раз, когда наткнешься на груду леса, прибитого морем к берегу, можешь быть уверен, что там окажутся и доски. Из досок строят корабли, а корабли часто терпят крушение. Доски плавают по морю, покуда ветер, течение и прилив не загонит их в такое вот укромное местечко, где собирается плавник. — Он поднял руку и похлопал по потолку убежища. — Но вот отыскать крышку люка, да еще целую, — это настоящее везение, уж можешь мне поверить.

Он поднялся и подошел к выходу.

— Ну и ветер, — заметил он и протянул руки к огню. — Да и холод собачий. Наверное, к полуночи пойдет дождь со снегом.

— О да, — с удовольствием поддакнул Берит. — Мне решительно жаль того, кого эта ночь застигла под открытым небом. — Он ухмыльнулся.

— Мне тоже, — ответил, злорадно ухмыляясь, Халэд. И продолжил, понизив голос, хотя особой нужды в этом не было: — Ты можешь узнать, о чем он сейчас думает?

— Ни о чем особенном, — ответил Берит. — Впрочем, ему сейчас чертовски неуютно.

— Какое горе, а?

— Есть кое-что еще. Он намеревается выйти к нам. У него для нас какое-то послание.

— Он придет сегодня? Берит покачал головой.

— Ему приказано сделать это завтра утром. Он очень боится того, кто отдавал приказ, а потому исполнит его в точности. Как там окорок?

Халэд вынул кинжал и кончиком его поднял чугунную крышку котелка, наполовину зарытого в углях на краю костра. Из котелка повалил густой, приятно пахнущий пар.

— Окорок готов. Как только сварятся бобы, можно будет поужинать.

— Если ветер дует в сторону нашего приятеля, этот запах прибавит кое-что к его страданиям, — хихикнул Берит.

— Это вряд ли, Спархок. Он ведь стирик, а стирики не едят свинины.

— Ах да, я и забыл. Впрочем, он ведь отступник. Может быть, он изменил свои вкусы.

— Выясним это утром. Когда он завтра заявится к нам, я угощу его ломтем окорока. Почему бы тебе не нарезать хлеба? Я бы поджарил его на крышке котелка.

Наутро ветер заметно стих, да и проливной дождь уже не так ретиво хлестал по крышке люка, которая служила крышей их прибежищу. Они позавтракали окороком с бобами и начали собирать вещи.

— Как ты полагаешь?.. — спросил Берит.

— Пускай сам к нам придет. Сидеть под крышей, покуда не кончится дождь — это в порядке вещей. — Халэд задумчиво поглядел на друга. — Тебя не оскорбит, мой лорд, если я дам тебе один совет?

— Разумеется нет.

— Ты выглядишь как Спархок, но говоришь и держишься совсем иначе. Когда появится стирик, прими холодный и жесткий вид. Прищурься — Спархок все время щурится. Говори тихо и ровно: Спархок, когда сердится, говорит очень тихо и всех подряд называет «приятель». Он способен вложить в это слово сотню разных значений.

— И верно, он почти ко всем обращается «приятель». Я об этом едва не забыл. Халэд, я дозволяю тебе поправлять меня всякий раз, когда я буду терять сходство со Спархоком.

— Дозволяешь?

— Кажется, я неверно выразился.

— Да, мне тоже так кажется.

— В Материоне для нас стало чересчур жарко, — сказал Кааладор, откинувшись на спинку кресла, и поглядел прямо в глаза человеку с жестким лицом, сидевшему напротив. — Я уверен, Ордей, что ты понимаешь, о чем я говорю.

Человек с жестким лицом рассмеялся.

— Еще бы! — сказал он. — Мне и самому доводилось покинуть парочку мест, лишь на шаг опередив блюстителей закона.

Ордей, элениец из Варденаиса, содержал притон в портовом квартале Дэлы. Этот кряжистый детина процветал, потому что воры-эленийцы чувствовали себя привольно в эленийской таверне, а также потому, что Ордей с охотой покупал у них разное добро за десятую часть цены — не спрашивая, откуда оно взялось.

— Нам бы заняться чем-нибудь новеньким, — Кааладор указал на Келтэна и Бевьера, с чужими лицами и в грубой разномастной одежде. — Среди полицейских, которым вздумалось порасспросить нас на всякие неудобные темы, оказался высокопоставленный чин из министерства внутренних дел. — Кааладор с ухмылкой взглянул на Бевьера, который одолжил лицо у одного из собратьев по сириникийскому ордену — зловещего вида рыцаря, который потерял глаз в Рендоре и прикрывал пустую глазницу черной повязкой. — Моему одноглазому другу наплевать на чины, а потому он попросту снес чиновнику голову своим забавным топориком.

Ордей покосился на оружие, которое Бевьер положил на стол рядом с пивной кружкой.

— Это, кажется, локабер? — спросил он.

Бевьер что-то проворчал. По мнению Келтэна, пристрастие Бевьера к драматическому искусству заводило его чересчур далеко. Одной черной повязки на глазу было более чем достаточно, но, поскольку Бевьер, будучи студентом, участвовал в любительских спектаклях, он явно забывал о чувстве меры, прилагая все старания, чтобы выглядеть как можно более опасным. Добивался он, однако, лишь того, что выглядел как маньяк с человекоубийственными наклонностями.

— По-моему, у локабера обычно рукоять длиннее, — заметил Ордей.

— Он не помещался у меня под рубахой, — проворчал Бевьер, — вот я и обрубил рукоять на пару футов. Так даже удобнее — если рубить им без перерыва. На вопли и кровь мне наплевать, так что я доволен.

Ордей содрогнулся и слегка позеленел.

— В жизни не видывал более гнусного оружия, — сознался он.

— Потому-то оно мне и нравится, — пояснил Бевьер.

Ордей перевел взгляд на Кааладора.

— Чем же ты и твои друзья подумываете заняться, Эзек? — спросил он.

— Мы хотели бы попробовать себя в разбое на большой дороге, — ответил Кааладор. — Свежий воздух, физические упражнения, здоровая пища и никаких полицейских в округе — что-то в этом роде. За наши головы назначили солидную цену, а сейчас, когда император разогнал министерство внутренних дел, полицейскую работу возложили на атанов. Тебе известно, что атана невозможно подкупить?

Ордей мрачно кивнул.

— Ну да, еще бы, — сказал он. — Это просто ужасно. — Прищурясь, он зорко глянул на «Эзека», средних лет дэйранца. — Почему бы тебе, Эзек, не описать мне Кааладора? Не то чтобы я усомнился в твоих словах — просто все сейчас пошло наперекосяк, и все полицейские, которым мы платили, отправились либо в тюрьму, либо на плаху, так что нам приходится соблюдать осторожность.

— Меня это нисколько не оскорбляет, Ордей, — заверил Кааладор. — Я и сам бы не стал доверять человеку, который не соблюдает осторожность. Кааладор — каммориец, с курчавыми волосами и красным лицом. Человек он плотный — широкие плечи, толстая шея и брюшко.

Ордей хитро сощурился.

— Что именно он тебе сказал? Повтори слово в слово.

— Стал-быть, так, господин хороший, — начал Кааладор, чрезмерно подчеркивая простонародный выговор, — старина Кааладор, такое дело, сказывал нам покалякать с парнем по имени Ордей — энтот, стал-быть, Ордей прям до потрохов знает всю тутошнюю воровскую братию.

Ордей рассмеялся, явно вздохнув с облегчением.

— Да уж, это точно был Кааладор, — сказал он. — Ты еще и двух слов не сказал, а я уже понял, что ты говоришь правду.

— Говор у него своеобразный, — согласился Кааладор. — Впрочем, он не так глуп, как кажется. Келтэн прикрыл ладонью усмешку.

— Верно сказано, шоб мне сдохнуть, — согласился Ордей, подражая простонародному говору. — Боюсь только, Эзек, что разбой на большой дороге здесь окажется делом не слишком прибыльным — у нас и больших дорог-то по пальцам перечесть. В джунглях, конечно, работать безопаснее — даже атанам не сыскать человека в этих зарослях — однако прибыль ничтожная. Трое людей в джунглях одни вряд ли сумеют свести концы с концами, Думаю, вам стоит присоединиться к одной из здешних шаек. Они живут неплохо, грабя отдаленные поместья и устраивая набеги на деревни и небольшие городки. — Он откинулся в кресле и задумчиво постучал пальцем по подбородку. — Вы хотите расположиться подальше от города?

— Чем дальше, тем лучше, — ответил Кааладор.

— Нарстил работает неподалеку от руин Натайоса. Я могу поручиться, что уж там вас полиция не побеспокоит. В этих руинах стоит армия одного парня по имени Скарпа. Это чокнутый бунтовщик, который мечтает свергнуть тамульское правительство. Нарстил время от времени сотрудничает с ним. Дело, конечно, рискованное, зато в таком соседстве можно недурно поживиться.

— Ордей, это именно то, что нам нужно! — горячо заверил Кааладор.

Келтэн облегченно вздохнул, стараясь сделать это незаметно. Ордей предложил им именно то, чего они добивались, причем без малейшей подсказки с их стороны. Если они присоединятся именно к этой шайке, то окажутся в двух шагах от Натайоса, а на такое везение они и не надеялись.

— Вот что я скажу тебе, Эзек, — продолжал Ордей, — что, если мне написать Нарстилу письмецо касательно тебя и твоих друзей?

— Это было бы здорово!

— Но прежде чем я истрачу бумагу и чернила, почему бы нам не потолковать о том, сколько вы заплатите мне за то, что я напишу это письмо?

Стирик промок насквозь и посинел от холода. Он трясся так, что голос его дрожал, когда он окликнул их.

— У меня для вас послание! — крикнул он. — Сохраняйте спокойствие и не делайте глупостей!

Он говорил по-эленийски, и за это Берит был ему даже благодарен — его стирикский был далек от совершенства, и этим он мог бы выдать себя.

— Подойди ближе, приятель, — велел он трясущемуся от холода посланцу, торчавшему на дальнем конце берега. — И держи свои руки так, чтобы я их видел.

— Не приказывай мне, элениец! — огрызнулся стирик. — Здесь приказы отдаю я.

— Ну так передавай мне послание прямо оттуда, приятель, — холодно ответил Берит. — Мне спешить некуда. Здесь тепло и сухо, так что я могу сколько угодно ждать, покуда ты решишь, что тебе делать.

— Это письмо, — сказал посланец по-стирикски, — во всяком случае Берит полагал, что он сказал именно это.

— Вот что, друг, — вмешался Халэд, — мы тут все люди обидчивые. Того и гляди случится какое-нибудь недоразумение, так что не раздражай меня разговорами на языке, которого я не понимаю. Сэр Спархок, конечно, знает стирикский, а я нет, имой нож в твоем брюхе прикончит тебя так же быстро, как если бы это сделал он. Мне, конечно, потом будет очень жаль, но для тебя-то все будет кончено.

— Могу я войти? — осведомился стирик уже по-эленийски.

— Валяй, приятель, — сказал Берит. Посланец приблизился ко входу в убежище, жадно поглядывая на костер.

— Экий у тебя несчастный вид, старина, — заметил Берит. — Неужели ты не знаешь заклятия, чтобы не вымокнуть под дождем?

Стирик оставил его реплику без ответа.

— Мне приказали передать тебе вот это, — объявил он, запуская руку под домотканую куртку, и извлек на свет сверток, обернутый в непромокаемую кожу.

— Говори мне, что собираешься делать, приятель, прежде чем вот так запускать руку под одежду, — вполголоса предостерег Берит, с угрожающим прищуром воззрившись на стирика. — Как только что сказал мой друг, здесь того и гляди может случиться какое-нибудь недоразумение. Заставать меня врасплох, когда я стою так близко, — не самый лучший способ сохранить свой живот невспоротым.

Стирик с трудом сглотнул и, едва Берит взял сверток, поспешно попятился.

— Может, съешь ломоть окорока, покуда милорд Спархок ознакомится со своей почтой? — любезно предложил Халэд. — Окорок жирный и славно смажет твои внутренности. — Стирик содрогнулся и слегка позеленел. — Ничто так легко не проскакивает в глотку, как скользкий кус свиного жира, — с восторгом продолжал Халэд. — Должно быть, это из-за помоев и гнилых овощей, которыми кормят свинок.

Стирик издал такой звук, словно собрался блевать.

— Ты уже передал свое послание, приятель, — холодно сказал ему Берит. — Уверен, у тебя найдутся важные дела где-то еще, так что мы тебя не задерживаем.

— Ты понял все, что сказано в послании?

— Я прочел его. Эленийцы хорошо умеют читать. Мы владеем грамотой, в отличие от вас, стириков. Послание не слишком меня обрадовало, так что не стоит тебе торчать так близко от нас.

Стирик со страхом попятился на несколько шагов, потом развернулся и бросился бежать.

— Что сказано в письме? — спросил Халэд. Берит с нежностью сжал в пальцах знакомый локон королевы.

— Там говорится, что их планы изменились. Мы должны пересечь Тамульские горы и повернуть на запад. Теперь они хотят, чтобы мы шли в Супаль.

— Сообщи-ка об этом Афраэли.

В воздухе вдруг прозвенела знакомая трель, и молодые люди разом обернулись.

Богиня-Дитя сидела, скрестив ноги, на одеялах Халэда и наигрывала на свирели жалобную стирикскую мелодию.

— Что это вы на меня так уставились? — осведомилась она. — Я же сказала, что буду присматривать за вами.

— Разве это разумно, Божественная? — спросил Берит. — Этот стирик не отошел еще и на несколько сотен ярдов, а он, наверное, может ощутить твое присутствие.

— Сейчас — никак не может, — усмехнулась Афраэль. — В эту минуту он слишком занят тем, чтобы не дать своему желудку вывернуться наизнанку. Знаешь, Халэд, весь этот разговор о свином жире — очень жесток.

— Знаю.

— Тебе обязательно нужно было быть таким красноречивым?

— Я же не знал, что ты поблизости. Что нам теперь делать?

— Идти в Супаль тем путем, который вам указан. — Она помолчала и с любопытством спросила: — Что ты сотворил с этим окороком, Халэд? Он пахнет вполне съедобно.

— Должно быть, все дело в чесноке, — пожал он плечами. — По правде говоря, вкус свинины никому особенно не нравится, но мать учила меня, что почти все на свете можно сделать съедобным — если не жалеть приправ и пряностей. Вспомни об этом в следующий раз, когда будешь готовить козлятину.

Афраэль показала ему язык — и исчезла.