"Потаенный город" - читать интересную книгу автора (Эддингс Дэвид)

ГЛАВА 4

О небольшом каботажном грузовом суденышке с протекающим днищем и заплатанными парусами никак нельзя было сказать, что оно «скользит по волнам». Берит и Халэд, в кольчугах и дорожных плащах, стояли на носу, глядя на свинцовую гладь Миккейского залива, по которому, переваливаясь, ковыляло жалкое подобие корабля.

— Это не берег там, впереди? — с надеждой спросил Берит.

Халэд, прищурясь, вгляделся в даль неспокойного моря.

— Нет, только тучи. Мы не слишком быстро плывем, мой лорд. Боюсь, сегодня нам берега не видать. — Он огляделся и понизил голос: — Будь настороже после захода солнца. Команда этого корыта набрана из портовых отбросов, да и капитан не лучше. Думаю, сегодня ночью нам лучше спать по очереди.

Берит искоса глянул на сброд, слонявшийся по палубе.

— Был бы у меня топор… — с сожалением пробормотал он.

— Не стоит говорить такое вслух, Берит, — шепотом предостерег Халэд. — Спархок не носит боевого топора. Крегеру это известно, а один из этих матросов вполне может работать на него.

— Даже сейчас, после Праздника Урожая?

— Никто еще не придумал способа убить всех крыс, мой лорд, а иногда довольно и одной. Будем вести себя так, словно за нами наблюдают и могут подслушать каждое наше слово, — просто так, на всякий случай.

— Мне будет куда легче, когда мы доберемся до берега. Неужели нам и вправду непременно нужно было отправиться морем?

— Так принято, — пожал плечами Халэд. — Не тревожься. С этим отребьем мы справимся запросто.

— Дело не в этом, Халэд. Это корыто переваливается с боку на бок, точно кит с перебитой спиной. Меня от этого мутит.

— Съешь кусок сухаря.

— Не хочу. Мне чертовски тошно, Халэд.

— Но это же приключение, мой лорд, — с оптимизмом напомнил Халэд. — Неужели восторг при этой мысли не возмещает тебе мелких неудобств?

— Не очень.

— Ты ведь сам захотел стать рыцарем.

— Да, знаю и как раз сейчас пытаюсь вспомнить, с какой стати.

Патриарх Эмбан был крайне недоволен.

— Это самое настоящее поругание! — возмущался он, косолапо шагая вместе с остальными к часовне, находившейся в западном крыле замка. — Если Долмант когда-нибудь узнает, что я дозволил заниматься колдовством в освященном месте, он лишит меня сана!

— Это самое безопасное место, Эмбан, — отвечал Вэнион. — Под предлогом «священных обрядов» мы можем выставить из западного крыла всех тамульцев. Кроме того, часовня наверняка так или иначе не освящена. Это подражание эленийскому замку построено для того, чтобы эленийцы чувствовали себя как дома. Те, кто строил его, не могли знать обряда освящения.

— Ты не можешь знать наверняка, что часовня не освящена!

— А ты не можешь знать наверняка, что освящена. Если тебя это так волнует, Эмбан, в конце концов, ты можешь потом освятить ее заново.

Пухлое лицо Эмбана побелело.

— Да ты знаешь, Вэнион, что это значит? Молиться часами, простираясь ниц перед алтарем, поститься… Боже милосердный, поститься! — Эмбан содрогнулся.

Сефрения, Флейта и Ксанетия незаметно прошли в часовню за несколько часов до того и теперь сидели, никому не бросаясь в глаза, в углу часовни и слушали, как рыцари церкви поют гимны.

Подойдя к ним, Эмбан и Вэнион все еще спорили.

— В чем дело? — спросила Сефрения.

— Патриарх Эмбан и лорд Вэнион, матушка, спорят о том, была ли освящена эта часовня, — пояснил Келтэн.

— Не была, — сказала Флейта, слегка пожав плечами.

— Откуда ты знаешь? — сердито осведомился Эмбан.

Девочка одарила его долгим страдальческим взглядом.

— Кто я, по-вашему, ваша светлость? Эмбан моргнул.

— Ох, верно. Я почему-то все время об этом забываю. Ты действительно можешь определить, было какое-то место освящено или нет?

— О, разумеется могу. Поверь мне, Эмбан, эта часовня никогда не была посвящена вашему эленийскому Богу. Впрочем, — добавила Флейта помолчав, — неподалеку отсюда есть место, которое было посвящено дереву — тысяч этак восемнадцать лет тому назад.

— Дереву?!

— Это было очень славное дерево — дуб. Почему-то всегда обожествляют дуб. Никто не хочет поклоняться вязу. Очень многие люди обожествляли деревья прежде всего потому, что они предсказуемы.

— Как может человек в здравом уме поклоняться дереву?

— А кто сказал, что верующие непременно должны быть в своем уме? Порой вы, люди, изрядно нас озадачиваете.

Поскольку на сей раз по большей части предстояло обменивать внешность, Сефрения и Ксанетия слегка изменили заклинание, которое наложило на лицо Берита черты Спархока. Поскольку самому Спархоку ни с кем не нужно было меняться лицом, за него взялись в первую очередь. Он сидел рядом с сэром Эндриком, старым другом, который начинал послушничество вместе со Спархоком, Келтэном и Мартэлом. Ксанетия приблизилась к ним — ее черты постепенно теряли цвет, и лицо излучало все более яркое сияние. Она внимательно осмотрела лицо сэра Эндрика и заговорила напевно и громко, произнося дэльфийское заклинание на архаическом тамульском с присущим ей странным акцентом. Сефрения, стоявшая рядом с ней, одновременно выпевала стирикское заклинание.

Спархок ничего не почувствовал, когда Ксанетия выпустила свое заклинание. Затем, в решающее мгновение, Сефрения протянула руку между лицом сэра Эндрика и Ксанетией и выпустила свое заклинание. Уж его-то Спархок определенно почувствовал. Черты его смягчились, точно нагретый воск, и он явственно ощутил, как меняется его лицо — подобно сырой глине, обретающей новую форму под ловкими пальцами гончара. Выпрямление перебитого носа оказалось слегка болезненным, а когда удлинилась челюсть, зубы Спархока заныли, изменяя свое положение в кости.

— Ну как? — спросила Сефрения у Вэниона, когда перемена окончательно свершилась.

— Большего сходства добиться невозможно, — ответил Вэнион, пристально разглядывая обоих. — Каково это, Эндрик — заполучить близнеца?

— Я ничего не почувствовал, мой лорд, — ответил Эндрик, с любопытством поглядывая на Спархока.

— Зато я почувствовал, — заверил его Спархок, осторожно ощупывая свой новый нос. — Эта боль со временем пройдет, анара?

— Она станет менее заметна, Анакха, когда свыкнешься ты с переменой. Я ведь предостерегала тебя, что неприятных ощущений не избежать, не так ли?

— Верно, — Спархок пожал плечами. — Боль, в конце концов, вполне терпима.

— Неужели я и вправду так выгляжу? — озадаченно спросил Эндрик.

— Именно так, — подтвердил Вэнион.

— Мне следует заняться собой. Годы обошлись со мной неласково.

— Нельзя быть вечно молодым и красивым, Эндрик, — рассмеялся Келтэн.

— Это все, что следовало проделать с этими двумя, анара? — спросил Вэнион.

— Преображение завершено, лорд Вэнион, — ответила Ксанетия.

— Нам надо поговорить, Спархок, — сказал магистр. — Пойдем в ризницу, чтобы не мешать дамам превращать остальных.

Спархок кивнул, поднялся и пошел за другом к маленькой двери слева от алтаря.

Вэнион первым вошел в ризницу и закрыл за ними дверь.

— Ты обо всем договорился с Сорджи? — спросил он. Спархок уселся на скамью.

— Я разговаривал с ним вчера, — ответил он. — Я сказал, что нескольким моим друзьям нужно добраться до Бересы, не привлекая к себе особого внимания. У него, как всегда в порту, удрали несколько матросов, и он оставит три свободные койки. Стрейджен, Телэн и я смешаемся с командой. Мы сможем проскользнуть в Бересу незамеченными.

— Воображаю, сколько это тебе стоило. Сорджи порой заламывет совершенно несусветные цены. Спархок помял ноющую челюсть.

— Во всяком случае, я не разорился, — сказал он. — Сорджи у меня в долгу за парочку услуг, и я дал ему время, чтобы взять груз, который покроет большую часть расходов.

— Стало быть, отсюда ты отправишься прямо в гавань?

Спархок покачал головой.

— Мы выберемся из резиденции через потайной ход, который обнаружил под казармами рыцарей Кааладор. Я сказал Сорджи, что три его новых матроса явятся к нему около полуночи.

— А отплытие, стало быть, завтра?

Спархок вновь покачал головой.

— Послезавтра. Завтра мы будем загружать в трюмы груз.

— Честная работа, Спархок? — ухмыльнулся Вэнион.

— Ты говоришь точь-в-точь, как Халэд.

— У него вполне определенные взгляды, верно?

— Как и у его отца.

— Перестань тереть лицо, Спархок. Ты сотрешь кожу до крови. — Вэнион помолчал. — Как это было?

— Очень странно.

— Больно?

— Когда выпрямили нос — да. Сейчас он ноет так, словно его вновь перебили. Радуйся, что тебе не придется испытать этого.

— В этом вряд ли был бы смысл. Я ведь не должен буду украдкой пробираться по темным закоулкам, как вы. — Вэнион сочувственно взглянул на друга. — Мы вернем ее, Спархок.

— Разумеется. Это все, что ты мне хотел сказать? — Голос Спархока звучал намеренно бесцветно. Главное было — ничего не чувствовать.

— Просто будь осторожен и постарайся держать в узде свой нрав.

Спархок кивнул.

— Пойдем посмотрим, как там остальные.

Спору нет, перемены были ошеломляющие. Трудно было понять, кто же на самом деле сейчас говорит, и порой Спархока застигало врасплох то, кто именно отвечал на его вопрос. Они попрощались и без лишнего шума покинули часовню, смешавшись с другими рыцарями церкви. Выйдя в залитый светом факелов внутренний двор, они прошли по подъемному мосту и по темной ночной лужайке направились к казармам, где размещались рыцари церкви. Там Спархок, Стрейджен и Телэн переоделись в измазанные смолой матросские блузы, и остальные также облачились в неприметные одежды простолюдинов. Затем все спустились в подвалы.

Кааладор, носивший теперь грубоватое лицо пожилого рыцаря-дэйранца, вел их сырым, затянутым клочьями паутины ходом, освещая дорогу дымным факелом. Когда они прошли около мили, он остановился и поднял факел выше.

— Туточки ваш выход, Спархок, — объявил он, указывая на крутую узкую лестницу. — Выйдете прямехонько в проулок — воняет там, конечно, будь здоров, зато темнотища в самый раз. — Кааладор помолчал. — Извини, Стрейджен, — добавил он, — захотелось сказать что-нибудь тебе на память.

— Как это мило, — пробормотал Стрейджен.

— Удачи, Спархок, — сказал Кааладор.

— Спасибо. — Они пожали друг другу руки, и Кааладор, высоко держа факел, повел своих спутников дальше по пахнущему сыростью и плесенью туннелю, оставив Спархока, Телэна и Стрейджена в полной темноте.

— Им не угрожает ни малейшая опасность, Вэнион, — убеждала Флейта магистра пандионцев, покуда женщины собирали вещи. — В конце концов, с ними буду я, а уж я-то сумею о них позаботиться.

— Ну, хотя бы десять рыцарей, — снизил он свои требования.

— Они будут нам только помехой, любовь моя, — сказала Сефрения. — Кому надо помнить об осторожности, так это тебе. На вооруженных людей нападут скорее, чем на нескольких мирных путников.

— Но женщинам небезопасно путешествовать одним, — настаивал Вэнион. — В лесах полно разбойников и тому подобного отребья.

— Мы не настолько будем задерживаться в одном месте, чтобы привлечь внимание разбойников или кого-нибудь еще, — терпеливо пояснила Флейта. — Мы доберемся до Дэльфиуса за два дня. Я могла бы устроить это и в один день, но мне придется долго беседовать с Эдемусом, прежде чем войти в его долину. Его наверняка не скоро удастся уговорить.

— Когда вы покидаете Материон, лорд Вэнион? — спросила Ксанетия.

— Где-нибудь в конце недели, анара, — ответил он. — Нам нужно подготовить снаряжение и позаботиться об обозах с провизией.

— Не забудь взять теплые вещи, — напомнила Сефрения. — Вот-вот начнет холодать.

— Хорошо, любовь моя. Сколько вы пробудете в Дэльфиусе?

— Это еще неизвестно. Афраэль известит тебя обо всех новостях. Нам многое нужно обсудить с анари Кедоном. То, что Киргон призвал Клааля, осложнило наше положение.

— Воистину так, — согласилась Ксанетия. — Может статься так, что принуждены мы будем умолять Эдемуса вернуться.

— А он согласится?

Флейта проказливо улыбнулась.

— Я его выманю, Вэнион, — сказала она, — ты же знаешь, как хорошо я умею это делать. Уж если я чего-то захочу, я этого всегда добьюсь. Ну почти всегда.

— Эй, ты! А ну, шевелись! — проревел боцман, кряжистый детина с бычьей шеей, щелкая плетью у самых пяток Стрейджена.

Стрейджен, чью новую физиономию украшали теперь длинные усы светловолосого рыцаря-генидианца, швырнул на палубу тюк, который волок на спине, и потянулся за кинжалом.

— Не смей! — прошипел Спархок. — Сейчас же подними тюк!

Стрейджен ожег его сердитым взглядом, но все же нагнулся и подхватил тюк.

— Мы так не договаривались, — проворчал он.

— На самом деле у него и в мыслях не было охаживать тебя плеткой, — заверил Телэн кипящего от злости талесийца. — Все матросы жалуются, что их будто бы колотят, но эта плетка так, для виду. Боцман, который и вправду лупит своих людей плетью, обыкновенно одной прекрасной ночью отправляется за борт в одиночное плавание.

— Возможно, — мрачно проворчал Стрейджен, — но вот что я тебе скажу: если этот кретин хоть дотронется до меня своей плетью, он не успеет даже поплавать. Я выпущу ему кишки на палубу прежде, чем он успеет разинуть рот.

— Эй, новички! — проорал боцман. — Нечего языком трепать! Работать надо, а не болтать о погоде! — И он снова угрожающе щелкнул плетью.

— Она могла это сделать, Халэд, — настаивал Берит.

— По-моему, ты перегрелся на солнце, — отозвался Халэд.

Они ехали на юг по безлюдному песчаному берегу, протянувшемуся под пасмурным небом. К дороге подступали негостеприимного вида соляные болота, и сухие камыши громко шуршали и потрескивали под сильным ветром с моря. Халэд приподнялся в стременах и огляделся, затем вновь опустился в седло.

— Нелепая идея, мой лорд.

— Пошевели мозгами, Халэд! Афраэль — богиня. Она может все.

— Уверен, что может, но с чего бы ей этого хотеть?

— Ну… — Берит замялся. — Наверняка у нее была на то причина, верно? Причина, которую мы с тобой не в силах понять и постичь.

— Вот, стало быть, что делает с человеком обучение стирикской магии? Ты уже готов искать богов под каждым кустом. Берит, это просто совпадение. Девочки похожи, и ничего более.

— Можешь сомневаться сколько тебе угодно, Халэд, но я все-таки считаю, что здесь что-то не так.

— А я считаю, что ты городишь чушь.

— Чушь или нет, но у них одинаковая манера держаться, одинаковое выражение лица, и обе они так и пышут самодовольным превосходством.

— Отчего бы и нет? Афраэль — богиня, а Даная — наследная принцесса. Они и в самом деле превосходят остальных — во всяком случае, на их собственный взгляд, — и мне сдается, ты забыл о том, что видел их одновременно в одной комнате. Господи, Берит, да они даже говорили друг с другом!

— Халэд, это еще ничего не значит. Афраэль — богиня. Если, ей захочется, она может быть в десяти местах одновременно.

— Это возвращает нас к прежнему вопросу: почему? С какой целью она это устроила? Даже боги ничего не делают без причины.

— Этого мы не можем знать, Халэд. Может быть, она просто забавляется.

— Берит, неужели тебе так невтерпеж повсюду находить чудеса?

— Она могла это сделать, — не сдавался Берит.

— Ну да, могла. И что из того?

— Тебе что же, совсем не любопытно?

— Не особенно, — пожал плечами Халэд.

Улаф и Тиниен были обряжены в старые мундиры одной из немногих частей тамульской армии, в которые принимали добровольцев из эленийских королевств Западной Дарезии. Им достались лица пожилых рыцарей, поседевших в боях ветеранов. Судно, на котором они плыли, принадлежало к тем потрепанным и ветхим посудинам, которые бороздят прибрежные воды. Небольшая сумма, которую они заплатили за проезд, обеспечила им именно проезд, и ничего более. Они прихватили с собой провизию и заплатанные одеяла, ели и спали на палубе. Местом их назначения была небольшая приморская деревушка лигах в сорока пяти от подножья Тамульских гор. Дни они проводили на палубе, попивая дешевое вино и играя в кости на мелкие ставки.

Было пасмурно, когда судовая шлюпка доставила их на ветхий деревенский причал. День выдался зябкий, и Тамульские горы маячили на горизонте длинным грязным пятном.

— Как там зовут этого торговца лошадьми? — спросил Тиниен.

— Саблис, — проворчал Улаф.

— От всей души надеюсь, что Оскайн не ошибся. Если этот Саблис отошел от дел, нам придется плестись пешком до самых гор.

Улаф сошел с причала и направился к кислолицему человечку, который чинил на берегу рыбачью сеть.

— Послушай, приятель, — вежливо сказал он по-тамульски, — не скажешь ли, где нам найти Саблиса, торговца лошадьми?

— А ежели мне неохота говорить? — осведомился тощий рыбак гнусавым ноющим голосом, который выдавал в нем одного из тех ничтожных людишек, что скорее удавятся, чем выжмут из себя хоть крупицу вежливости. Тиниен и прежде встречал таких типов, чрезмерно упоенных собственной значимостью и находящих удовольствие в том, чтобы доводить собеседника до бешенства.

— Позволь мне, — шепотом сказал он, положив руку на плечо своего талесийского друга. Напрягшиеся мускулы Улафа недвусмысленно говорили о том, что он готов прибегнуть к насилию.

— Славная сеть, — как бы между прочим заметил Тиниен, ухватив край сети. Затем он вынул кинжал и принялся деловито резать бечевки.

— Ты что делаешь?! — завопил кислолицый рыбак.

— Показываю, — хладнокровно пояснил Тиниен. — Ты сказал: «А ежели мне неохота говорить?», вот я и показываю тебе, что из этого выйдет. Валяй, пошевели мозгами. Мы с другом не торопимся, так что времени у тебя в достатке. — Он сгреб в кулак изрядный кусок сети и вновь прошелся по ней лезвием кинжала.

— Прекрати! — в ужасе завизжал рыбак.

— Э-э… так где, ты сказал, нам найти Саблиса? — с невинным видом осведомился Улаф.

— Его загоны на восточной окраине города, — запинаясь, выдавил тощий рыбак и обеими руками поспешно сгреб свою драгоценную сеть, прижимая ее к груди с почти материнской нежностью.

— Приятного дня, приятель, — сказал Тиниен, убирая кинжал в ножны. — Даже выразить не могу, как мы благодарны тебе за помощь. Ты обошелся с нами в высшей степени любезно.

И рыцари зашагали вдоль причала, направляясь к убогого вида деревушке.

Их лагерь был воплощением аккуратности и порядка — всему здесь находилось свое место, и все располагалось именно там, где ему и надлежало располагаться. Берит давно заметил, что Халэд обустраивал лагерь всегда по одному и тому же образцу. Видимо, в его сознании существовало представление о том, каким должен быть лагерь, и, поскольку это представление было верхом совершенства, Халэд никогда и ничего в нем не менял. Иногда он отличался редкостным постоянством.

— Сколько мы проехали сегодня? — спросил Берит, когда они мыли посуду после ужина.

— Десять лиг, — пожал плечами Халэд, — как всегда. За день по ровной местности можно проехать именно десять лиг.

— Это путешествие никогда не закончится! — посетовал Берит.

— Закончится, — заверил его Халэд, — что бы там тебе ни казалось, мой лорд. — Халэд огляделся и понизил голос до едва различимого шепота. — На самом-то деле, Берит, нам совершенно незачем спешить. Мы могли бы даже ехать и помедленнее.

— Что?!

— Говори тише. Спархоку со спутниками предстоит долгий путь, и мы хотим быть уверены, что они поспеют на место прежде, чем к нам явится Крегер — или кто-то другой. Мы не знаем, когда или где это произойдет, так что наилучший выход для нас — тянуть время, чтобы это не случилось слишком быстро. — Халэд оглянулся на темноту, сгустившуюся за кругом света от костра. — Насколько ты силен в магии?

— Не очень, — сознался Берит, усердно оттирая грязную миску. — Мне предстоит еще долго учиться. Что тебе от меня нужно?

— Смог бы ты сделать так, чтобы один из наших коней захромал — без того, само собой, чтобы калечить его на самом деле?

Берит порылся в памяти, но покачал головой.

— Кажется, я не знаю таких заклинаний.

— Жалко. Охромевший конь — отменная причина замедлить продвижение.

Это пришло неожиданно, без малейшего предупреждения, — Берит ощутил зябкое покалывание в шее, пониже затылка.

— Ну достаточно, — сказал он громче. — Я не для того стал рыцарем, чтобы протирать дыры в тарелках. — Он ополоснул тарелку, стряхнул с нее лишнюю воду и сунул в мешок.

— Ты тоже это почувствовал? — шепот Халэда исходил из казавшихся совершенно неподвижными губ. Берит был поражен. Откуда Халэд мог это узнать?

Берит затянул ремни на дорожном мешке и коротко кивнул.

— Подбросим дров в костер и ляжем спать. — Он сказал это достаточно громко, чтобы его слова можно было расслышать в темноте за кругом света. Они направились к груде заготовленного хвороста. Берит бормотал заклинание, стараясь скрыть движения своих рук.

— Кто это? — И снова губы Халэда даже не шевельнулись.

— Сейчас разберусь, — прошептал в ответ Берит. Он выпустил заклинание так медленно, что оно, казалось, стекло по каплям с кончиков его пальцев.

Ответное ощущение нахлынуло на него. В нем было нечто знакомое, словно в звуке привычного голоса — только вот вокруг никто не говорил.

— Это стирик, — едва слышно сказал Берит.

— Заласта?

— Нет, не думаю. Его бы я, пожалуй, узнал. Этого человека я никогда не встречал.

— Бери поменьше хвороста, мой лорд, — громко сказал Халэд. — Этого запаса нам должно хватить и на завтрак.

— Хорошая мысль, — одобрил Берит и снова, очень осторожно, потянулся мыслью в темноту. — Он уходит, — прошептал он. — Откуда ты узнал, что за нами следят?

— Почувствовал, — пожал плечами Халэд. — Я всегда чувствую, когда за мной кто-то следит. Ты наделаешь много шума, если призовешь сейчас Афраэль?

— Это хорошее заклинание. Оно совершенно беззвучно.

— Ну так расскажи ей об этом. Пускай знает, что за нами следят, и делает это стирик. — Халэд опустился на колени и принялся аккуратно подкладывать в огонь сухие сучья. — Твоей личине поверили, — заметил он.

— С чего ты взял?

— Они не стали бы посылать стирика, если б знали, кто ты такой на самом деле.

— Разве что у них не осталось никого, кроме стириков. Быть может, Праздник Урожая, который устроил Стрейджен, оказался куда действеннее, чем мы думали.

— Ну, об этом можно проспорить всю ночь. Просто сообщи Афраэли о нашем госте. Она передаст это остальным, и пускай они наживают головную боль логическими рассуждениями на эту тему.

— Неужели тебе это ничуть не интересно?

— Не настолько интересно, чтобы лишиться сна. В этом одно из преимуществ простолюдина, мой лорд. От нас не требуется искать ответа на головоломные вопросы. Это удовольствие достается вам, аристократам.

— Спасибо, — кисло отозвался Берит.

— Не за что, мой лорд, — ухмыльнулся Халэд.

Спархоку никогда прежде не доводилось зарабатывать себе на жизнь, и он нашел, что это занятие ему не по душе. Он очень скоро возненавидел толстошеего боцмана капитана Сорджи. Боцман был грубияном, тупицей и омерзительно жестоким. Казалось, ему особое удовольствие доставляет измываться над новичками, поручая им самую утомительную, скучную и грязную работу. Спархок обнаружил, что целиком и полностью разделяет классовые предрассудки Халэда, и порой ночами всерьез помышлял о том, чтобы прикончить боцмана.

— Всякий работник ненавидит своего нанимателя, Фрон, — говорил ему Стрейджен, используя вымышленное имя Спархока. — Это в порядке вещей.

— Я бы мог стерпеть его, если бы он из кожи не лез, лишь бы оскорбить нас, — проворчал Спархок, оттирая палубу куском пемзы.

— Это его работа, друг мой. Злые люди усерднее трудятся. Твоя проблема в том, что ты всегда смотришь ему прямо в лицо. Если бы ты не поднимал глаз, он бы так не цеплялся к тебе. Как бы это плавание не оказалось для тебя слишком долгим.

— Или чересчур коротким — для него, — мрачно проворчал Спархок.

Он размышлял об этом и ночью, безуспешно пытаясь заснуть в гамаке. Спархок от всего сердца жалел, что не может добраться до того идиота, который решил, что матросам надлежит спать в гамаках. От движения корабля гамак все время раскачивался, и Спархоку постоянно чудилось, что он вот-вот вывалится на пол.

«Анакха»! — прошелестело в его мыслях.

— Голубая Роза? — проговорил ошеломленный Спархок.

«Молю тебя, Анакха, не говори вслух. Голос твой громом отдается в моих ушах. Говори лишь мысленно, в сознании своем. Я услышу тебя».

«Как это возможно? — мысленно спросил Спархок. — Ты же скован».

«Кто обладает мощью, способной сковать меня, Анакха? Когда ты один и мысли твои ничем не отвлечены, можем мы беседовать таковым образом».

«Я этого не знал».

«До сей поры тебе не было нужды ведать о сем».

«Понимаю. Но сейчас в этом есть нужда?»

«Именно так».

«Разве золото не мешает тебе»?

«Оно не преграда для меня, Анакха. Иные не могут ощутить меня в чудесном сем вместилище, однако же я могу говорить с тобою и из него. Сие особенно легко, когда мы так близко».

Спархок накрыл ладонью кожаный мешочек, висевший у него на шее, и ощутил угловатые очертания шкатулки.

«И буде возникнет необходимость, смогу я и впредь вот так говорить с тобою? «

«Так же, как говоришь сейчас, Анакха».

«Это хорошо».

«Я замечаю твой непокой, Анакха, и разделяю тревогу твою об участи твоей подруги».

«Я рад услышать это, Голубая Роза».

«Приложи все силы свои к тому, чтобы спасти свою королеву, Анакха. Я буду неусыпно следить за нашими врагами, покуда разум твой отвлечен этим. — Беллиом помолчал. — Внемли мне, друг мой. Ежели выйдет так, что не останется у тебя иного выхода, не страшись отдать меня, дабы получить свободу подруге своей».

«Сего я не сделаю, ибо она запретила мне это».

«Не тревожься, ежели сие произойдет, Анакха. Никогда не покорюсь я Киргону, даже подвергнув опасности свою дочь, коя любима мною так же сильно, как любимо тобою твое дитя. Пусть утешит тебя то, что не допущу я, дабы дитя мое — и твое, и весь человеческий род оказались под пятой Киргона либо, что еще страшнее, Клааля. Присягаю тебе, что сего никогда не случится. Ежели выйдет так, что дело наше будет проиграно, даю тебе твердое свое слово, что скорее уничтожу и дочь свою, и все, что существует на лоне ее, лишь бы избегнуть такого злосчастья».

«И это должно меня утешить?!»