"Огненные купола" - читать интересную книгу автора (Эддингс Дэвид)

ГЛАВА 26

— Поверьте моему слову, ваше величество, — говорил Заласта недоверчивому Сарабиану, — это явление никак нельзя было назвать природным.

— Тебе лучше знать, Заласта, — с сомнением отозвался Сарабиан. — Однако все мои чувства требуют искать прежде всего естественное объяснение — к примеру, облако набежало на солнце.

— Уже вечер, Сарабиан, — напомнила Элана, — солнце давно зашло.

— Да, этот довод некоторым образом ослабляет мое объяснение. Значит, вы все и раньше видели эту тень?

— Почти все, ваше величество, — заверил его Оскайн. — Однажды — на корабле — ее видел даже я, и тогда никакое облако не заслоняло солнце. Думаю, что нам следует довериться суждению наших эленийских друзей. Они и прежде сталкивались с этим необычным явлением.

— Тупица, — пробормотал Спархок.

— Прошу прощения? — мягко отозвался Сарабиан.

— Простите, ваше величество, — извинился Спархок. — Разумеется, я имел в виду не вас. Это наш загадочный гость не слишком умен. Если уж берешься за кем-то шпионить, не стоит возвещать о своем присутствии фанфарами и барабанным боем.

— Он делал это и прежде, Спархок, — напомнил ему Эмбан. — Он являлся нам в Дарсасе, в кабинете архимандрита Монсела.

— Быть может, он просто не подозревает о том, что мы его видим, — предположил Келтэн. — Когда Адус только начал работать на Мартэла, он пытался заниматься соглядатайством — но потом Мартэлу пришлось нанять Крегера.

— Кто такой Адус? — спросил Сарабиан.

— Наш давний знакомый, ваше величество, — ответил Келтэн. — Шпиона из него не вышло, потому что всякий на сто ярдов в округе мог догадаться о его присутствии. Адус не признавал мытья, а потому обладал весьма неповторимым ароматом.

— Неужели это возможно? — обратился Вэнион к Сефрении. — Неужели именно Келтэн мог случайно наткнуться на правильный ответ?

— Вэнион! — возмущенно воскликнул Келтэн.

— Извини, Келтэн. Я совсем не то хотел сказать. Серьезно, Сефрения, может наш гость понятия не иметь о том, что он отбрасывает тень?

— Я полагаю, дорогой, что все возможно.

— Зрительная вонь? — недоверчиво предположил Келтэн.

— Не знаю, можно ли использовать именно это выражение, но… — Сефрения взглянула на Заласту. — Такое возможно?

— Во всяком случае, это многое объясняет, — после минутного размышления ответил он. — Боги — существа примечательные не только глубиной своего понимания, но и своими недостатками. Вполне вероятно, что наш гость и не подозревает о том, как легко мы можем унюхать его присутствие — если мне будет дозволено воспользоваться выражением сэра Келтэна. Он вполне может полагать, что остается незримым для нас и что мы не замечаем его соглядатайства.

Бевьер с сомнением покачал головой.

— Мы ведь говорим об этой тени всякий раз, когда она появляется, — сказал он. — Он слышит нас, так что должен знать, что он себя выдал.

— Совсем не обязательно, Бевьер, — возразил Келтэн. — Адус понятия не имел, что от него несет, как от выгребной ямы, да и не всякий признает за собой подобное качество. Возможно, с этой тенью тот же случай — этакая непримиримая враждебность, что-то вроде дурного запаха изо рта или непристойного поведения за столом.

— Что за чудесная идея! — рассмеялся патриарх Эмбан. — Из одного этого случая мы могли бы вывести целую книгу о божественном этикете.

— Для какой цели, ваша светлость? — осведомился Оскайн.

— Для благороднейшей, ваше превосходительство, — большего постижения Бога. Разве мы не для этого живем на свете?

— Не думаю, Эмбан, чтобы ученый труд о поведении богов за столом внес значительный вклад в познания человечества, — заметил Вэнион. — Можем мы надеяться, что ваше величество облегчит нам доступ во внутренние круги вашего правительства? — обратился он к Сарабиану.

— Облегчу, лорд Вэнион, — ухмыльнулся Сарабиан, — независимо от того, понравится им это или нет. Я помогу вам проникнуть в министерства. После того как я поставлю на место Пондию Субата, я займусь другими министрами — всеми по очереди. Думаю, им пора наконец уяснить, кто здесь главный. — Сарабиан вдруг расхохотался, явно довольный собой. — До чего же хорошо, Элана, что ты решила меня навестить! Ты и твои друзья помогли мне осознать, что все эти годы я сидел на абсолютной власти, и мне никогда не приходило в голову ею воспользоваться. Пожалуй, настало время вытащить ее на свет божий, стряхнуть пыль и немножко ею помахать.

— О боги, — пробормотал Оскайн, и на лице его отразилась смесь огорчения и досады. — Что же это я натворил?

— У нас тут одна закавыка, Стрейджен, — промурлыкал Кааладор по-эленийски. — Наши желтые братцы не больно-то визжат от восторга, что надо, стало быть, плюнуть на всякие там условности.

— Пожалуйста, Кааладор, — сказал Стрейджен, — избавь нас от своих простонародных предисловий. Переходи прямо к делу.

— Так сразу? Это ж супротив естества, Стрейджен.

— Ты так думаешь?

Стрейджен, Телэн и Кааладор встретились в погребе в одном из прибрежных кварталов. Было позднее утро, и местные воры только-только начали свою деятельность.

— Как тебе уже известно, воровское братство в Материоне отягощено кастовыми предрассудками, — продолжал Кааладор. — Воры не разговаривают с мошенниками, нищие со шлюхами — разве что, само собой, по делу, — а гильдия убийц и вовсе отверженные.

— Вот это уж точно супротив естества, — заметил Телэн.

— Сжалься, Телэн, — страдальчески попросил Стрейджен. — Одного из вас с меня вполне достаточно. Двое — это уже чересчур. Почему это убийц так презирают?

— Потому что они нарушают один из основных принципов тамульской культуры, — пояснил Кааладор. — Это ведь наемные убийцы, и они не раскланиваются и не расшаркиваются перед своими жертвами, прежде чем перерезать им горло. Тамульцы просто помешаны на вежливости. Они вовсе не против того, чтобы кто-нибудь резал благородных господ за плату. Им не по душе грубость. — Кааладор покачал головой. — Вот почему тамульских воров так часто ловят и обезглавливают. Им кажется невежливым удирать, когда их застукали.

— Невероятно, — пробормотал Телэн. — Стрейджен, это еще хуже, чем мы думали. Если эти люди не разговаривают друг с другом, мы никогда не узнаем от них ничего полезного.

— Я ведь предупреждал вас, друзья мои, чтобы вы в Материоне не надеялись на слишком многое, — напомнил Кааладор.

— А что, прочие гильдии боятся убийц? — спросил Стрейджен.

— Еще как! — ответил Кааладор.

— Тогда с них и начнем. Как местные воры относятся к императору?

— С трепетом, само собой, и обожанием, которое граничит с откровенным обожествлением.

— Отлично. Свяжись с гильдией убийц. Когда Телэн передаст тебе от меня весточку, пусть головорезы схватят тех, кто возглавляет другие гильдии, и доставят во дворец.

— Чегой-то ты там замышляешь, дружочек?

— Я поговорю с императором и попробую убедить его произнести речь перед нашими Материонскими братьями, — пожал плечами Стрейджен.

— Ты, случаем, не спятил?

— Конечно нет. Тамульцы беспрекословно подчиняются традициям, и одна из традиций состоит в том, что император может на время отменить любую традицию.

— Ты понимаешь, к чему он клонит? — обратился Кааладор к Телэну.

— Я отстал от его мысли на последнем крутом повороте.

— Дай-ка я попробую пересказать твою идею своими словами, — сказал Кааладор светловолосому талесийцу. — Ты намерен нарушить все известные обычаи преступного мира в Материоне, приказав убийцам похитить главарей других гильдий.

— Верно, — кивнул Стрейджен.

— Далее, ты собираешься доставить их всех в императорскую резиденцию, куда вход им категорически запрещен.

— Верно.

— Затем ты хочешь упросить императора произнести речь перед людьми, о существовании которых он даже не должен подозревать.

— Примерно это и было у меня на уме.

— И император должен приказать им презреть освященную веками традицию и начать работать вместе?

— По-твоему, с этим будут какие-то трудности?

— Ну что ты, что ты. Я только хотел убедиться, что правильно понял тебя, вот и все.

— Так значит, все в порядке, старина? — осведомился Стрейджен. — Тогда я пойду поговорю с императором.

Сефрения вздохнула.

— Ты несносен, как ребенок, — сказала она. У Саллы глаза полезли на лоб.

— Как ты смеешь? — почти взвизгнул он. Лицо стирикского старейшины побелело.

— Ты забываешься, старейшина Салла, — заметил разъяренному стирику Заласта. — Советник Сефрения говорит от имени Тысячи. Или ты откажешься подчиниться решению Тысячи? И богов, которых она представляет?

— Тысяча заблуждается! — вспыхнул Салла. — Не может быть никаких соглашений между стириками и свиноедами!

— Это решать Тысяче, — твердым, как кремень, голосом сказал Заласта.

— Вспомните, что творят с нами эти эленийские варвары! — воскликнул Салла, задыхаясь от бешенства.

— Ты всю жизнь прожил в стирикском квартале Материона, старейшина Салла, — сказал Заласта. — Ты, наверное, ни разу в жизни и не видел эленийца.

— Я умею читать, Заласта.

— Счастлив это слышать. Впрочем, мы явились сюда не для того, чтобы обсуждать решение Тысячи. Верховная жрица Афраэли известила тебя об этом решении. Нравится оно тебе или нет, а тебе придется его исполнять.

Глаза Саллы наполнились слезами.

— Они убивают нас! — всхлипнул он.

— Для убитого, Салла, ты выглядишь просто великолепно, — заметила Сефрения. — Скажи, это было очень больно?

— Ты знаешь, что я имею в виду, жрица.

— Ах, да, — сказала она, — вечное и утомительное стирикское стремление присвоить себе чужую боль. Кто-то на другом конце земли протыкает ножом стирика, а у тебя идет кровь. Ты сидишь здесь, в Материоне, в роскоши и безопасности, жалеешь себя и втайне мучаешься от зависти, что тебе отказали в праве стать невинной жертвой. Что же, Салла, если тебе так хочется пожертвовать собой, я могу это устроить. — Лепет этого болвана вверг Сефрению в состояние холодной ярости. — Тысяча приняла решение, — жестко сказала она. — Я не обязана объяснять тебе почему, но все же объясню — чтобы ты мог передать это объяснение своей общине. И тебе придется сделать это, Салла. И быть при этом весьма убедительным, иначе мне придется тебя сместить.

— Моя должность пожизненная! — заносчиво заявил он.

— Именно об этом я и говорю, — зловещим тоном пояснила Сефрения.

Салла уставился на нее.

— Ты не посмеешь! — выдохнул он.

— А ты проверь. — Сефрения давно уже мечтала сказать кому-нибудь эту фразу, и теперь обнаружила, что это весьма приятно. — Суть дела вот в чем, Салла, — можешь прервать меня, если я буду говорить слишком быстро для тебя. Эленийцы — варвары, которые ищут повода прикончить всякого стирика, попавшегося им на глаза. Если мы не поможем им в этом кризисе, мы поднесем им искомый повод на бархатной подушечке. Мы поможем им, потому что если мы этого не сделаем, они перебьют всех стириков в Эозии. А ведь мы не хотим, чтобы это случилось, не так ли?

— Но…

— Салла, если я услышу от тебя еще одно «но», я тебя уничтожу. — Сефрения с некоторым изумлением обнаружила, что вести себя по-эленийски очень даже приятно. — Я передала тебе решение Тысячи, а Тысяча говорит от имени богов. Предмет не подлежит обсуждению, так что прекрати ныть и изворачиваться. Ты подчинишься или умрешь. Таков твой выбор, и выбирай побыстрее, потому что я спешу.

Эти слова потрясли даже Заласту. — Твоя богиня жестока, советник Сефрения! — выпалил Салла.

Сефрения ударила его прежде, чем успела подумать, что делает, — ее рука, казалось, двигалась сама по себе. Она воспитывала много поколений пандионцев и знала, как нужно блокировать плечо для удара. У нее вышло гораздо большее, чем обычная оплеуха. Костяшки ее кулака с силой впечатались в подбородок Саллы, и стирик с остекленевшими глазами отлетел назад.

Сефрения начала выговаривать слова смертоносного заклинания, выплетая пальцами соответствующие жесты.

«Я не сделаю этого, Сефрения!» — резко прозвенел в ее мыслях голос Афраэли.

«Знаю, — мысленно ответила Сефрения. — Я просто хочу привлечь его внимание, вот и все».

Осознав, что она делает, Салла задохнулся. Затем он пронзительно завопил и рухнул на колени, бессвязно лопоча и моля о милосердии.

— Ты исполнишь то, что я тебе повелела? — грозно спросила она.

— Да, высокая жрица! Да! Умоляю, не убивай меня!

— Я оборвала заклинание, но не отменила его. В любую минуту я могу его завершить. Твое сердце в моем кулаке, Салла. Помни об этом всякий раз, когда тебе вновь захочется оскорбить мою богиню. А теперь вставай и выполняй то, что тебе приказано. Пойдем, Заласта. Меня уже тошнит от этого нытья.

— Ты стала жестокой, Сефрения, — укоризненно сказал Заласта, когда они вышли на узкие улочки стирикского квартала.

— Я только припугнула его, мой старый друг, — ответила Сефрения. — Афраэль ни за что не стала бы отзываться на это заклинание. — Она осторожно пощупала руку. — Ты случайно не знаешь, Заласта, где бы я могла найти хорошего лекаря? Кажется, я вывихнула запястье.

— Они не слишком впечатляющи, верно? — заметил Улаф, когда он, Тиниен и Кринг шагали по ухоженным лужайкам императорской резиденции, направляясь к эленийскому замку.

— Воистину, — согласился Кринг. — Похоже, они все время думают только о парадах. — Все трое возвращались со встречи с высшим командованием имперской армии. — Да они только для парадов и годятся, — заключил доми. — На них нельзя положиться.

— Придворные в мундирах! — взмахом руки Улаф отмел разом весь генеральный штаб Тамульской империи.

— Согласен, — подхватил Тиниен. — Настоящая военная сила в Тамуле и во всей Империи — это атаны. Правительство решает, а генеральный штаб попросту передает его решения командирам атанов. Я начал сомневаться в надежности имперской армии, еще когда они сказали, что должности в ней наследственные. Не хотел бы я полагаться на них в случае нужды!

— Истинная правда, друг Тиниен, — согласился Кринг. — Их кавалерийский генерал отвел меня в конюшни и показал то, что здесь именуется лошадьми. — Кринга передернуло.

— Что, так плохо? — спросил Улаф.

— Ужасно, друг Улаф! Их лошади не годятся даже для пахоты! Никогда бы не поверил, что коня можно так раскормить. Все, что быстрее шага, попросту прикончит бедную скотинку.

— Стало быть, в этом мы сходимся? — спросил Тиниен. — Имперская армия абсолютно бесполезна для нас?

— По-моему, Тиниен, ты им льстишь, — отозвался Улаф.

— Нам нужно составлять доклад с большой осторожностью, — пояснил альсионский рыцарь. — Мы ведь не хотим оскорбить императора. Как насчет «недостаточной подготовки»?

— Уж это точно, — согласился Кринг.

— »Незнание современной тактики и стратегии»?

— Не спорю, — проворчал Улаф.

— »Плохое снаряжение»?

— Это не совсем так, друг Тиниен, — покачал головой Кринг. — У них очень хорошее снаряжение. Это лучшее оружие двенадцатого века, которое я когда-либо видел.

— Ладно, — рассмеялся Тиниен, — тогда — «устаревшее вооружение»?

— С этим я могу согласиться, — уступил доми.

— Ты, конечно, не станешь употреблять слов «разжиревшие, ленивые, никуда не годные болваны»? — осведомился Улаф.

— Это было бы слегка недипломатично, Улаф?

— Зато верно, — мрачно заметил генидианец.

Пондия Субат источал неодобрение. Эмбан и Вэнион отчетливо ощущали это, хотя лицо и манеры первого министра оставались дипломатично бесстрастными. Император Сарабиан, как и обещал, поговорил по душам со своим первым министром, и теперь Пондия Субат готов был лезть из кожи, только бы показать свою готовность к совместным действиям и скрыть свои истинные чувства.

— Подробности весьма обыкновенны, лорды, — неодобрительным тоном говорил он, — но, впрочем, подробности ежедневной деятельности правительства неизбежно будут таковы, не так ли?

— Разумеется, Пондия, — пожал плечами Эмбан, — тем не менее, согласись, эти обыденные подробности, сведенные вместе, выражают совокупную картину образа правления. Из того, что я видел сегодня утром, я уже могу сделать некоторые выводы.

— Вот как? — голос Субата прозвучал совершенно бесстрастно.

— Судя по всему, главенствующий принцип здешнего правительства — защита императора, — продолжал Эмбан. — Мне знаком такой принцип, поскольку он совпадает с тем, который управляет нашим мышлением в Чиреллосе. Церковное правительство существует почти исключительно для того, чтобы защищать архипрелата.

— Возможно, и так, ваша светлость, но вы должны признать, что существуют определенные различия.

— О да, конечно, но то, что император Сарабиан не так могуществен, как архипрелат Долмант, не так уж существенно изменяет основную картину. — Глаза Субата слегка расширились, но он тотчас овладел собой. — Я понимаю, что подобная идея чужда тебе, Пондия, — вкрадчиво продолжал Эмбан, — однако архипрелат говорит от имени Бога, и это делает его могущественнейшим человеком на земле. Конечно, это чисто эленийский взгляд на вещи, и вполне вероятно, что он имеет очень мало общего с реальностью. Тем не менее, пока мы все верим в это — это правда. Именно этим и занято наше церковное правительство. Мы прилагаем изрядную долю усилий к обеспечению того, чтобы все эленийцы продолжали искренне считать Долманта голосом Бога. Покуда эленийцы верят в это, архипрелатству ничто не грозит. — Толстяк священник ненадолго задумался. — Если ты не против выслушать одно мое наблюдение, Пондия Субат, я сказал бы, что ваша главная проблема в Материоне коренится в том факте, что у вас, тамульцев, светский склад ума. Ваша церковь имеет весьма незначительное влияние, быть может, потому, что вы не можете приучить себя к мысли, что какая-то власть может быть равной императорской или даже выше ее. Вы изъяли элемент веры из своего национального характера. Сам по себе скептицизм не так уж плох, но он склонен выходить из повиновения. Стоит вам скептически отнестись к своему богу — или богам — как скептицизм перехлестывает через край, и люди начинают подвергать сомнению другие вещи — как, например, правоту правительства, мудрость императора, справедливость налоговой системы и тому подобное. Иными словами, император должен быть обожествлен, и тогда церковь и государство станут единым целым. — Эмбан хохотнул с некоторым самоуничижением. — Прости, Пондия Субат. Я вовсе не хотел читать проповеди. Боюсь, это издержки моего ремесла. Суть в том, что и тамульцы, и эленийцы совершили одну ошибку. Вы не сделали своего императора богом, а мы не сделали нашего архипрелата императором. И мы, и вы обманули людей, поставив над ними неполную власть. Они все-таки заслужили лучшего. Однако я вижу, что у тебя много дел, а желудок настойчиво напоминает мне, что уже время обеда. Мы еще поговорим с тобой — и очень скоро. Пойдем, лорд Вэнион?

— Эмбан, ты что же, и вправду считаешь так, как только что наговорил? — шепотом спросил Вэнион, когда два эленийца покинули министерство.

— Пожалуй, что нет, — пожал плечами Эмбан, — но надо же нам как-то расширить трещину в каменной скорлупе, которая окружает мозг Субата. Я уверен, что предложение императора снести его голову с плеч слегка открыло глаза Субату, но покуда он не начнет думать, вместо того чтобы трусить по протоптанным дорожкам своих предвзятых мнений, нам не будет от него никакого прока. Несмотря на его неприязнь к нам, он все же остается самым важным человеком в правительстве, и я предпочел бы, чтобы он был на нашей стороне. А теперь, Вэнион, не могли бы мы отвлечься от этой темы? Я решительно проголодался.

— Все-таки он должен быть синий, — говорила Даная. Держа на руках Мурр, она сидела на коленях у императора Сарабиана и смотрела ему в глаза.

— Для эленийца — несомненно, но… — В голосе императора звучало сомнение.

— Верно, — согласилась она. — К цвету кожи тамульца больше подойдет…

— Только не красный. Скорее уж алый, быть может даже…

— Нет. Коричневый слишком темный. Это же бал, а не…

— Мы не одеваемся в темное на похоронах. Мы носим…

— В самом деле? Как интересно. Почему вы…

— Это считается оскорбительным для…

— Мертвым все равно, Сарабиан. Они уже принадлежат другому миру.

— Можешь ты понять, о чем они говорят? — спросила Элана у Спархока.

— Более или менее. Они думают об одном и том же, так что им нет нужды договаривать фразы. Император Сарабиан радостно рассмеялся.

— Ваше королевское высочество, — сказал он девочке, сидевшей у него на коленях, — вы самый лучший собеседник из всех, кого я знаю.

— Благодарю, ваше императорское величество, — ответила она. — Вы тоже, знаете ли, неплохи.

— Даная! — резко сказала Элана.

— Да ладно, мама. Мы с Сарабианом уже привыкли друг к другу.

— Могу ли я надеяться… — задумчиво начал Сарабиан.

— Боюсь, что нет, ваше величество, — ответила Даная. — Не хочу показаться непочтительной, но наследный принц для меня слишком молод. Когда жена старше мужа, люди неизбежно начинают сплетничать. Он, конечно, очень славный малыш, но я уже решила, за кого я…

— Уже? В таком-то нежном возрасте?

— Это помогает избежать недоразумений в будущем. Когда девушки достигают брачного возраста, они обычно глупеют. Лучше уж решить все заранее, когда еще можешь соображать, — верно, мама? — Элана покраснела до кончиков ушей. — Моя мама начала готовить западню для отца, когда была примерно моих лет, — пояснила Даная тамульскому императору.

— Это правда, Элана? — спросил Сарабиан.

— В общем, да, но не стоит говорить об этом вслух.

— Он же был совсем не против попасть в западню, мама, — сказала Даная. — Во всяком случае, после того, как привык к этой мысли. В конце концов, они оказались замечательными родителями — если не считать того, что мама время от времени вспоминает о своем титуле.

— Довольно, принцесса Даная, — официальным тоном предостерегла Элана.

— Теперь понимаешь, о чем я говорю? — усмехнулась Даная императору.

— Ваша дочь будет замечательно одаренной королевой, — поздравил Сарабиан Спархока и Элану. — Элении повезло, что на ее троне подряд будут править две такие женщины. Проблемой наследственной власти всегда были и остаются плачевные проявления бездарности. Сильного короля или императора почти неизбежно сменяет бессильное ничтожество.

— Какова процедура наследования здесь, в Империи? — спросила Элана. — Насколько я помню, у тебя девять жен. Наследным принцем становится первенец независимо от того, к какой расе принадлежит его мать?

— Разумеется, нет. Трон переходит старшему сыну старшей жены, а она всегда тамулка, потому что первый брак наследный принц заключает с тамульской принцессой. Меня самого женили в возрасте двух лет. С остальными женами я сочетался браком сразу после коронации. У нас была общая свадьба — восемь невест и один жених. Это помогает избежать ревности и споров о рангах. На следующее утро я был совершенно без сил.

— Ты хочешь сказать, что…

— Ну да. Таков закон. Это еще один способ избежать упомянутых мной недоразумений. И со всем этим нужно было управиться до восхода солнца.

— Как же они решили, кто будет первой? — с неподдельным интересом спросила Элана.

— Понятия не имею. Может быть, бросали кости. По обе стороны длинного коридора было по четыре спальни. Я должен был пройти по этому бесконечному коридору и нанести визит каждой своей невесте. Именно эта процедура прикончила моего деда. Он вступил на трон не в самом юном возрасте и попросту не выдержал такого напряжения.

— Не могли бы мы переменить тему? — осведомился Спархок.

— Ханжа, — поддела его Элана.

— Интересно, — задумчиво сказала Даная, — Долмант разрешит мне иметь нескольких мужей?

— Даже и не думай, — очень твердо сказал ей Спархок.

Пришли остальные, и все расселись вокруг большого стола, на котором был накрыт обед из блюд, по большей части экзотических.

— Как вы нашли Субата, ваша светлость? — спросил Сарабиан у патриарха Укеры.

— Мы пошли прямиком в его кабинет, ваше величество, и он оказался там.

— Эмбан! — укорила Сефрения толстяка церковника, который с подозрением рассматривал непонятное мясное блюдо.

— Прошу прощения, ваше величество, — извинился Эмбан. — Ваш первый министр, похоже, до сих пор не избавился от своей предвзятости.

— А, так вы это заметили, — сухо сказал Сарабиан.

— Еще как заметили, ваше величество, — отозвался Вэнион. — Впрочем, его светлость слегка перевернул мысли Субата с ног на голову. Он объявил, что мир нуждается в императоре-боге либо архипрелате-монархе. В нынешнем виде обе эти должности выглядят слегка незавершенно.

— Сделать меня богом? Меня? Что за чушь, Эмбан! Мне довольно проблем с одним правительством. Не хватало только связаться со жречеством.

— Я говорил это не всерьез, ваше величество, — пояснил Эмбан. — Мне просто хотелось немного его встряхнуть. Ваш разговор открыл ему глаза, не мешало бы сделать то же самое и с его мозгами.

— Что у тебя с рукой? — спросил Вэнион у своей возлюбленной. Сефрения как раз завернула рукав, обнажив перебинтованное запястье.

— Я слегка повредила ее, — ответила она.

— О тупую стирикскую голову, — хихикнул Заласта.

— Сефрения! — Вэнион потрясенно воззрился на нее.

— Я применила свое пандионское обучение, дорогой, — улыбнулась она. — Жаль, никто не сказал мне, что при ударе нужно блокировать запястье.

— Ты и вправду ударила кого-то? — Келтэн явно не верил собственным ушам.

— Именно так, сэр Келтэн, — ухмыляясь, заверил Заласта. — От ее удара он пролетел половину комнаты. Она также угрожала убить его и зашла так далеко, что начала произносить смертоносное заклинание. После этого он стал на редкость сговорчив.

Все, как один, недоверчиво уставились на маленькую стирикскую женщину.

— О, прекратите, — сказала она и негромко рассмеялась. — Впрочем, это было очень весело. Мне никогда прежде не приходилось никого запугивать. Весьма приятное занятие, не правда ли?

— Нам нравится, — ухмыльнулся Улаф.

— Стирики всемерно помогут нам, — заключила Сефрения.

— Что скажете об армии? — обратился Эмбан к Тиниену.

— Не думаю, ваша светлость, что нам следует много от них ожидать, — осторожно ответил Тиниен, косясь на императора. — Это главным образом церемониальные войска.

— Они происходят из лучших семей, сэр рыцарь, — вступился Сарабиан за своих офицеров.

— В этом-то и трудность, ваше величество, — в этом и в том, что им никогда не приходилось участвовать в настоящих сражениях. Так или иначе мы будем зависеть от атанов, так что имперская армия нам и не понадобится. — Он взглянул на Энгессу. — Каково состояние местного гарнизона, атан Энгесса?

— Они слегка размякли, Тиниен-рыцарь. Сегодня утром я взял их на пробежку, и через двадцать миль они начали проявлять признаки слабости. Я отдал кое-какие приказы. К концу недели они будут в форме.

— Это кстати, — одобрил Вэнион.

— Дворцовой прислуге, лорд Вэнион, присущи все обычные для слуг пороки, — сказал Халэд. — Они обожают посплетничать. У Алиэн, однако, дела идут лучше, чем у меня, — наверное, потому, что она красивее.

— Спасибо, — пробормотала девушка, опуская длинные ресницы.

— Это не слишком лестное сравнение, Алиэн, — сказал ей Телэн. — Мой брат отнюдь не красавец, да и все наше семейство красотой не блещет. Наши лица сотворены для повседневного использования, а не для того, чтобы ими выхваляться.

— Полагаю, что к концу недели мы достаточно войдем к ним в доверие, чтобы начать выведывание секретов, — задумчиво добавил Халэд.

— Вы, эленийцы, потрясающий народ, — восхищенно проговорил Сарабиан. — У вас просто врожденный талант к интригам.

— Просто перед вами, ваше величество, весьма избранная компания, — пояснила Элана. — Мы еще в Чиреллосе знали, что главным нашим делом здесь будет сбор ценных сведений, а потому подобрали людей, которые искушены в этом занятии.

— В университете, на факультете современной истории, я наткнулся на одного ученого, — перешел к своему докладу Бевьер. — Большинство тех, кто трудится на факультете, уже создали себе прочные репутации на изучении того или иного события из недавнего прошлого. Привычка почивать на лаврах — один из главных недостатков ученой братии. Они способны целыми десятилетиями держаться на плаву за счет одной-единственной монографии. Как бы то ни было, ученый, о котором я упомянул, из молодых и голодных. Он создал теорию и теперь вовсю погоняет этого своего любимого конька. Он абсолютно убежден, что все нынешние беспорядки арджунского происхождения — быть может, потому, что больше никто на факультете не разрабатывал еще эту тему. Он убежден также, что за всем этим заговором стоит Скарпа.

— Кто такой Скарпа? — спросил Келтэн.

— Заласта рассказывал нам о нем, — напомнил ему Улаф. — В Арджуне он то же самое, что Сабр в Астеле и Геррих в Ламорканде.

— Ах да, теперь вспомнил.

— Как бы то ни было, — продолжал Бевьер, — наш ученый собрал множество подтверждений своей теории, правда, среди них есть и весьма шаткие. Он готов говорить об этом часами со всяким, кто пожелает его слушать.

— Еще кто-нибудь в университете занимается этой темой? — спросил Эмбан.

— Не слишком охотно, ваша светлость. Никто не хочет рисковать своей репутацией, пойдя по неверному пути. Ученая братия скромно предпочитает занять выжидательную позицию. Мой молодой приятель еще не успел заработать себе весомую репутацию, а потому всегда готов рискнуть.

— Займись им, Бевьер, — решил Вэнион. — Даже неверные заключения помогут нам сузить пределы поиска.

— И я того же мнения, лорд Вэнион.

— Могу ли я положиться на ваше величество? — обратился Стрейджен к императору.

— Для чего же еще существует хозяин дома? — ухмыльнулся Сарабиан. — Полагайся, сколько твоей душе угодно.

— Надеюсь, вам известно, что в Материоне есть преступники?

— Ты имеешь в виду — еще кто-то, кроме моих министров?

Стрейджен расхохотался.

— Очко в вашу пользу, ваше величество, — сказал он. — В каждом большом городе мира существует еще один, потайной город. Это — сообщество воров, карманников, взломщиков, нищих, шлюх, мошенников и убийц. Они добывают свой ненадежный заработок из карманов и кошельков почтенного общества.

— Разумеется, мы знаем, что такие люди существуют, — сказал Сарабиан. — Для чего же еще у нас есть полиция и тюрьмы?

— Да, ваше величество, в жизни преступников встречаются свои мелкие неудобства. Однако не всем известно, что преступники во всем мире до определенной степени связаны друг с другом и действуют сообща.

— Продолжай.

— У меня в прошлом были кое-какие встречи с такими людьми, ваше величество, — продолжал Стрейджен, тщательно выбирая слова. — Они могут быть весьма полезными. Почти ни одно происшествие в городе не ускользнет от глаз преступников. Если дать им понять, что вас не интересует их обычная деятельность, они охотно продадут вам все сведения, которые им удалось собрать.

— Стало быть, деловое соглашение? — Совершенно верно. Что-то вроде скупки краденого. Это, конечно, не слишком честное занятие, но ведь многие зарабатывают им на жизнь.

— Разумеется.

— Пойдем дальше. Этот дух сотрудничества, о котором я уже говорил, здесь, в Материоне, отсутствует. Отчего-то у тамульцев не выходит действовать сообща. Преступники одной профессии цепко держатся друг за друга. Они даже создали гильдии, и одна гильдия относится к другим с презрением и недоверием. Если мы хотим использовать этих людей, нам придется сломать эти стены.

— Весьма здраво, милорд. Стрейджен вздохнул полегче.

— Я сделал кое-какие приготовления, ваше величество, — сказал он. — Главари различных преступных гильдий скоро появятся здесь. Они в высшей степени почтительно относятся к вашему величеству и подчинятся каждому вашему слову. — Стрейджен помолчал. — Если, конечно, вы не велите им начать честную жизнь.

— Само собой. Нельзя же требовать от человека, чтобы он отказался от своего ремесла.

— Именно. Однако, ваше величество, вы можете приказать им забыть о кастовых предрассудках и начать разговаривать друг с другом. Если мы будем их использовать, они должны по собственной воле передавать все сведения одному человеку. Если бы нам пришлось получать ее у каждого главаря по отдельности, самые свежие новости давно бы выдохлись, не дойдя до наших рук.

— Понимаю. Теперь, милорд Стрейджен, поправь меня, если я ошибусь. Ты хочешь, чтобы я организовал преступников Материона, дабы им легче было обчищать кошельки и карманы честных граждан, — в обмен на некие важные сведения, которые они могут услышать на улицах, а могут и не услышать. Я тебя правильно понял?

Стрейджен моргнул.

— Я боялся, что ваше величество именно так посмотрит на мое предложение, — сказал он.

— Тебе не стоило бояться, милорд Стрейджен. Я буду счастлив поболтать по душам с этими верноподданными головорезами. Тяжесть нынешнего кризиса превышает мое естественное отвращение к общению с жуликами и мошенниками. А что, милорд, ты — хороший вор?

— Думаю, что я недооценил ваше величество, — вздохнул Стрейджен. — Да, я действительно хороший вор. Мне не хотелось бы показаться нескромным, но я, наверное, лучший вор в мире.

— И как идут твои дела?

— В последнее время не слишком хорошо, император Сарабиан. Неспокойные времена не способствуют успеху в делах. Честные люди становятся нервными и слишком беспокоятся о своих драгоценностях. Да, кстати, ваше величество. Преступники, перед которыми вам предстоит держать речь, будут в масках. Они весьма уважают вас, но все же предпочитают, чтобы вы не знали их в лицо.

— Думаю, это я могу понять. Я уже предвкушаю беседу с твоими друзьями, Стрейджен. Мы усядемся рядком и мирно потолкуем о том, как лучше обвести вокруг пальца власти.

— Это не самая лучшая идея, ваше величество, — сказал Телэн. — Никогда не позволяйте вору подходить к вам ближе чем на десять футов. — Он поднял руку и показал Сарабиану усыпанный драгоценными камнями браслет.

Ошеломленный император глянул на свое запястье, где только что красовался этот самый браслет.

— Это только для примера, ваше величество, — ухмыльнулся Телэн. — Я и не собирался оставлять его себе.

— Отдай и все остальное, Телэн, — велел Стрейджен мальчику. Телэн вздохнул.

— Ты слишком зоркий, Стрейджен. — Он запустил руку под камзол и извлек оттуда пригоршню драгоценных безделушек. — Когда собираешься говорить с ворами, ваше величество, лучше вообще не иметь при себе никаких драгоценностей.

— Ты настоящий мастер, Телэн, — похвалил мальчика Сарабиан.

— Ловкость рук, и ничего более, — пожал плечами Телэн.

— Обожаю эленийцев, — сказал Сарабиан. — Тамульцы народ скучный и однообразный, а вот с вами не соскучишься. — Он лукаво улыбнулся Мелидире. — Какие поразительные открытия приготовили для меня вы, баронесса?

— Увы, ваше величество, ничего поразительного, — улыбнулась она. — Виляние бедрами в дворцовых коридорах принесло мне несколько вполне ожидаемых предложений — и множество щипков. Тамульцы, кажется, обожают щипаться еще больше, чем эленийцы. Впрочем, я стараюсь держаться спиной к стене. Один-два шутливых щипка — не страшно, но вот синяки сходят очень долго.

Затем все взглянули на Берита. Молодой пандионец залился краской.

— Мне совсем не о чем сообщить, мои лорды и леди, — пробормотал он.

— Берит, — мягко сказала Элана, — ты же знаешь, что врать нехорошо.

— Но мне и в самом деле не о чем сообщать, ваше величество, — слабо возразил он. — Я уверен, что это было недоразумение — быть может, из-за того, что я неважно говорю по-тамульски.

— Что же случилось, мой юный друг? — спросил Сарабиан.

— Ну… это была ваша супруга, ваше величество, императрица Элисун — та самая, в… м-м… необычном наряде.

— Да, я знаком с ней.

— Ну вот, ваше величество, она подошла ко мне в коридоре и сказала, что у меня усталый вид, — наверное, потому, что я закрыл глаза.

— Зачем же ты закрывал глаза?

— Э-э… ее наряд, понимаете, ваше величество. Я подумал, что невежливо было бы глазеть на нее.

— В случае с Элисун куда невежливее не смотреть на нее. Она очень гордится своими статями и любит, чтобы и другие любовались ими. Берит покраснел еще гуще.

— Одним словом, — продолжал он с запинкой, — она сказала, что у меня усталый вид, а в ее покоях есть очень удобная кровать, и я мог бы там отдохнуть.

Келтэн уставился на молодого рыцаря с откровенной завистью.

— Что же ты ответил? — спросил он, затаив дыхание.

— Ну, я, конечно, поблагодарил ее и сказал, что мне не хочется спать.

Келтэн уронил лицо в ладони и застонал от отчаяния.

— Ну-ну, — добродушно сказал Улаф, утешающе похлопывая его по спине.