"Огненные купола" - читать интересную книгу автора (Эддингс Дэвид)

ГЛАВА 12

— Я даже затрудняюсь указать пальцем на что-то определенное, — говорила баронесса Мелидира вечером того же дня, когда королевское семейство удалилось в свои необъятные апартаменты. По настоянию королевы Мелидиру, Миртаи и Алиэн разместили в ее покоях. Элана нуждалась в том, чтобы ее окружали женщины — по целому ряду причин, частью практических, частью политических, а частью и вовсе непонятных. Дамы переоделись, и все, кроме Миртаи, были в неярких домашних платьях. Мелидира расчесывала густые иссиня-черные волосы Миртаи, а кареглазая Алиэн оказывала ту же услугу Элане.

— Не знаю, как бы это точно описать, — продолжала баронесса. — Какая-то всеобщая грусть. Все они очень много вздыхают.

— Я и сама это заметила, Спархок, — сказала Элана мужу. — Алберен почти не улыбается, а уж я могу заставить улыбаться кого угодно.

— Одного вашего присутствия, моя королева, достаточно, чтобы наши лица засияли улыбками, — заверил ее Телэн. Он был пажом королевы, а заодно и членом ее разросшегося семейства. Нынче вечером юный вор был одет особенно элегантно — в бархатный сливовый камзол и того же цвета штаны до колен. Такие штаны как раз входили в моду, и Элана из кожи вон лезла, чтобы уговорить Спархока их носить. Он отказался категорически, и пришлось его жене обрядить в этот нелепый наряд своего пажа.

— Из тебя хотят сделать рыцаря, Телэн, — колко заметила Мелидира, — а не придворного.

— Всегда пригодится иметь запасную профессию, баронесса, — пожал плечами мальчик. — Так говорит Стрейджен. — Голос Телэна заметно ломался, перескакивая с сопрано на баритон.

— Чего еще от него ожидать? — фыркнула баронесса. Мелидира относилась к Стрейджену в высшей степени неодобрительно, хотя Спархок подозревал, что неодобрение это наигранное.

Телэн и Даная сидели на полу, катая друг другу мячик. Мурр с восторгом принимала участие в этой незамысловатой игре.

— Кажется, все они тайно убеждены, что через неделю наступит конец света, — продолжала баронесса, неторопливо пропуская сквозь зубья гребешка черные пряди пышных волос Миртаи. — С виду они все так и лучатся здоровьем, а копнешь поглубже — сплошь черная тоска; и пьют они, как рыбы. Мне нечем доказать это, но, по-моему, они свято уверены, что вот-вот испустят дух. — Она с задумчивым видом приподняла ладонью черную гриву Миртаи. — Давай-ка я вплету тебе в волосы золотую цепочку, дорогая.

— Нет, Мелидира, — твердо сказала Миртаи. — Мне еще не положено носить золото.

— Миртаи, — рассмеялась Мелидира, — всякой женщине положено носить золото — если, конечно, она сумеет своим обаянием выудить его из мужчины.

— Только не среди моего народа, — возразила Миртаи. — Золото — для взрослых. Дети не носят золота.

— Миртаи, тебя вряд ли можно назвать ребенком.

— Я останусь ребенком, пока не пройду один ритуал. Серебро, Мелидира, — или сталь.

— Из стали нельзя сделать украшения.

— Еще как можно, если начистить ее до блеска. Мелидира обреченно вздохнула.

— Телэн, — сказала она, — подай мне серебряные цепочки. — На сегодняшний вечер обязанностью Телэна было подавать всякие мелочи. Ему не слишком нравилась эта роль, но исполнял он ее исправно — главным образом потому, что Миртаи была намного крупнее его.

В дверь вежливо постучали, и Телэн обернулся, чтобы ответить на стук.

Вошел посол Оскайн и поклонился Элане.

— Я говорил с Фонтеном, ваше величество, — сказал он. — Он посылает гонца в гарнизон Канаи за двумя атанскими легионами. Они будут сопровождать нас в Материон. Уверен, что с ними мы все почувствуем себя в полной безопасности.

— Что такое легион, ваше превосходительство? — спросил Телэн, направляясь к шкафику с драгоценностями.

— Тысяча воинов, — ответил Оскайн, улыбнувшись Элане. — Имея в своем распоряжении две тысячи атанов, ваше величество могли бы завоевать Эдом. Не желаете ли получить владения в Дарезии? Хлопот будет не так уж и много. Мы, тамульцы, будем управлять ими от вашего имени — за обычную плату, конечно — и в конце каждого года посылать вам блестящие отчеты. Само собой, там будет сплошная ложь, но посылать мы их будем исправно.

— Вместе с прибылями? — спросила Элана с непритворным интересом.

— О нет, ваше величество, — рассмеялся он. — Не знаю уж почему, но во всей империи ни одно королевство не приносит прибыли — кроме, разве что, самого Тамула.

— Зачем же мне королевство, которое не приносит прибыли?

— Для престижа, ваше величество, тщеславия ради. У вас будет еще один титул и еще одна корона.

— Мне вовсе ни к чему вторая корона, ваше превосходительство. У меня только одна голова. Почему бы нам не оставить королю Эдома его бесприбыльное королевство?

— Мудрое решение, ваше величество, — согласился Оскайн. — Эдом довольно скучное местечко. Там растят пшеницу, а фермеры — тяжеловесный и занудный народ, их интересует исключительно погода.

— Когда мы можем ожидать прибытия этих легионов? — спросил Спархок.

— Примерно через неделю. Они отправятся пешими, так что будут продвигаться гораздо быстрее, чем всадники.

— А разве не наоборот? — спросила Мелидира. — Я всегда считала, что всадники передвигаются намного быстрее пеших.

Миртаи рассмеялась.

— Я сказала что-то смешное? — осведомилась Мелидира.

— Когда мне было четырнадцать, — сказала великанша, — один человек в Даконии оскорбил меня. Он был пьян. Протрезвев наутро, он сообразил, что натворил, и бежал верхом. Это было на рассвете. Я нагнала его около полудня: конь пал от измождения. Мне всегда было немного жаль это бедное животное. Обученный воин может бежать целый день. Конь — не может. Коню нужно останавливаться, чтобы поесть, потому он привык пробегать лишь по нескольку часов за раз. Мы едим на бегу, а потому продолжаем двигаться вперед.

— А что стало с тем парнем, который оскорбил тебя? — спросил Телэн.

— Ты действительно хочешь это знать?

— Э-э… нет, не так чтобы очень, — быстро ответил мальчик. — Спасибо, Миртаи, уже не нужно.

Итак, в их распоряжении оказалась неделя. Баронесса Мелидира посвятила свободное время разбиванию сердец. Молодые придворные короля Алберена вились вокруг нее стайками. Она отчаянно флиртовала, давая множество самых разных обещаний — и ни одного из них не выполняя — и время от времени позволяя настойчивому поклоннику поцеловать себя в темном уголке. Она развлекалась от души и собирала немало ценных сведений. Молодой человек, ухаживающий за хорошенькой девушкой, частенько делится с ней секретами, которые в ином случае оставил бы при себе.

К изумлению Спархока и его собратьев-рыцарей, сэр Берит производил на придворных дам такое же сокрушительное впечатление, как баронесса — на молодых людей.

— Это совершенно нечестно, — сетовал Келтэн как-то вечером. — Он ведь даже ничего не делает. Не говорит с ними, не улыбается им, ничего такого. Не знаю, в чем тут дело, но всякий раз, когда он проходит по залу, все девицы просто тают.

— Берит очень красив, Келтэн, — заметила Элана.

— Берит? Он еще даже бреется не каждый день.

— Какое это имеет значение? Он высок, он рыцарь, у него широкие плечи и безупречные манеры. К тому же у него самые синие глаза, какие я когда-либо видела, и длиннейшие ресницы.

— Но он же еще мальчик!

— Уже нет. Ты в последнее время к нему не присматривался. Кроме того, юные дамы, которые вздыхают о нем и по ночам орошают слезами свои подушки, сами едва вышли из нежного возраста.

— Больше всего меня раздражает, что он сам даже не осознает, как действует на этих бедняжек, — вставил Тиниен. — Они разве что не раздирают на себе одежды, чтобы привлечь его внимание, а он и понятия не имеет, что творится.

— В этом часть его обаяния, сэр рыцарь, — улыбнулась Элана. — Если бы не эта его невинность, он и вполовину не был бы так притягателен для дам. У присутствующего здесь сэра Бевьера есть то же качество. Разница в том, что Бевьер знает, что он невероятно красив, и предпочитает не пользоваться этим из-за своих религиозных убеждений. Берит же еще не осознает своей красоты.

— Может быть, кому-то из нас стоит отвести его в сторонку и растолковать, что к чему? — предложил Улаф.

— И не думай, — ответила ему Миртаи. — Он хорош таким, каков есть. Оставь его в покое.

— Миртаи права, — согласилась Элана. — Не вздумайте мне портить Берита, господа. Мы хотим подольше сохранить его невинность. — Лукавая улыбка тронула ее губы. — Вот сэр Бевьер — иное дело. Пора нам подыскать ему жену. Он мог бы стать превосходным мужем для какой-нибудь достойной девушки.

Бевьер слабо усмехнулся:

— Я уже женат, ваше величество, — на церкви.

— Помолвлен, Бевьер, но отнюдь не женат. Не спеши примеривать монашескую рясу, сэр рыцарь. Я еще не отступилась от своих замыслов относительно тебя.

— Не лучше ли будет приняться за дело поближе к дому, ваше величество? — предложил он. — Если вам гак необходимо кого-то женить, у вас есть наготове сэр Келтэн.

— Келтэн? — недоверчиво переспросила она. — Что за глупости, Бевьер? Такого я не пожелала бы ни одной женщине.

— Ваше величество! — запротестовал Келтэн.

— Я тебя обожаю, Келтэн, — улыбнулась Элана светловолосому пандионцу, — но ты просто не создан для роли мужа. Я бы ни за что не решилась устраивать твой брак. По совести говоря, я не могла бы даже приказать какой-то девушке стать твоей женой. Тиниен — это еще возможно, но вас с Улафом Господь обрек оставаться холостяками.

— И меня? — мягко отозвался Улаф.

— Да, — ответила она, — и тебя.

Открылась дверь, и вошли Стрейджен и Телэн. Оба были одеты просто и неприметно, как всегда одевались, устраивая вылазки в город.

— Удалось? — спросил Спархок.

— Мы нашли его, — ответил Стрейджен, отдавая свой плащ Алиэн. — Он не из тех людей, которые мне по душе. Он карманник, а из карманников обычно получаются плохие вожаки. Не тот у них характер.

— Стрейджен! — запротестовал Телэн.

— Ты не настоящий карманник, мой юный друг, — сказал ему Стрейджен. — Для тебя это лишь временное занятие, пока не подрастешь. Так или иначе, местного воровского вожака зовут Кондрак. Надо отдать ему должное, он быстро смекнул, что устойчивость власти выгодна и нам, и ему. Грабить дома во время мятежа — дело весьма выгодное, но недолгое. Хороший вор куда успешней работает в мирные времена. Само собой, Кондрак в одиночку не может решать за всех. Ему нужно посоветоваться со своими напарниками в других городах Империи.

— Но на это уйдет год, если не больше, — сухо заметил Спархок.

— Отнюдь, — покачал головой Стрейджен. — Воры путешествуют куда быстрее, чем честные люди. Кондрак собирается разослать гонцов с известием о нашем предложении. Он представит его в наивыгодном свете, так что, вполне вероятно, воры всех королевств Империи присоединятся к нашему делу.

— Как же мы узнаем, что они решили? — спросил Тиниен.

— В каждом крупном городе по пути я буду наносить визиты вежливости, — пожал плечами Стрейджен. — Рано или поздно я получу официальный ответ. Долго ждать не придется. К тому времени, когда мы доберемся до Материона, мы уже наверняка будем знать, каково окончательное решение. — Он испытующе глянул на Элану. — За последние годы ваше величество узнали много о нашем тайном правительстве. Как по-вашему, можем мы сделать эти сведения государственной тайной? Мы, воры, от чистого сердца готовы сотрудничать с вами и даже оказывать кой-какую помощь, но нам не хотелось бы, чтобы другие монархи были чересчур хорошо осведомлены о нашем образе действий. Какой-нибудь ретивый поборник порядка, чего доброго, решит расправиться с тайным правительством, а нам это причинит некоторые неудобства.

— Во что ты оценишь мое молчание? — поддразнила она.

Стрейджен посерьезнел.

— Это ты должна решить сама, Элана, — сказал он, отбрасывая прочь изыски этикета. — Я всегда старался помочь тебе, чем мог, потому что искренне люблю тебя. Однако если ты проболтаешься и другие монархи узнают то, что им знать не положено, я, увы, больше не смогу помогать тебе.

— Вы покинете меня, милорд Стрейджен?

— Никогда, моя королева, но мои собратья по ремеслу непременно меня прикончат, а в таком состоянии я вряд ли сумею быть вам полезен, не так ли?

Архимандрит Монсел был крупным, внушительного сложения мужчиной с пронзительными черными глазами и громадной черной бородой. Это было могучее, напористое, во всех смыслах выдающееся украшение, и архимандрит использовал его в качестве тарана. Борода предшествовала ему на ярд, куда бы он ни шел. Борода встопорщивалась, когда архимандрит бывал раздражен — а это случалось частенько, — и в сырую погоду завивалась крутыми завитками, точно полмили спутанной рыбачьей лески. Когда Монсел говорил, борода раскачивалась в разные стороны, как бы подкрепляя его высказывания. Патриарх Эмбан был совершенно зачарован бородой архимандрита.

— Это все равно что беседовать с ожившей изгородью, — сказал он Спархоку, когда они шли извилистыми коридорами дворца на личную встречу с архимандритом.

— Каких тем мне следует избегать в разговоре, ваша светлость? — спросил Спархок. — Я плохо знаком с доктриной астелийской церкви и не хотел бы ввязываться в теологические дебаты.

— Наши разногласия с Астелом, Спархок, лежат в основном в области церковного управления. Чисто теологические различия наших доктрин невелики. У нас светское духовенство, а их церковь монашеская. Наши священники — просто священники, их — еще и монахи. Разница, уверяю тебя, невелика, но все же она существует. Кроме того, у них намного больше священников и монахов, чем у нас, — примерно десятая часть всего населения.

— Так много?

— О да. В каждом дворянском поместье Астела имеется своя церковь и свой священник, и священник «помогает» прихожанам принимать решения.

— Откуда же они набирают столько желающих стать священниками?

— Из крепостных. Жизнь церковника имеет свои недостатки, но это лучше, чем быть крепостным.

— Да уж, церковь куда предпочтительнее.

— Намного, Спархок, намного. Монсел отнесется к тебе с уважением, поскольку ты принадлежишь к религиозному ордену. Да, кстати, поскольку ты исполняешь обязанности магистра Пандионского ордена, формально ты считаешься патриархом, так что не удивляйся, если он обратится к тебе «ваша светлость».

Длиннобородый монах ввел их в покои Монсела. Спархок уже заметил, что все астелийское духовенство носило бороды. Небольшая комната была отделана панелями темного дерева. Ковер был темно-коричневого цвета, а тяжелые занавеси на окнах — черного. Повсюду валялись книги, рукописи и свитки пергамента с загнутыми уголками.

— А, — сказал Монсел, — это ты, Эмбан. Что тебе здесь понадобилось?

— Сею зло и раздоры, Монсел. Я тут занялся просвещением местных язычников.

— В самом деле? Где это тебе удалось отыскать язычников? Я думал, что все они обитают в чиреллосской Базилике. Присаживайтесь, господа. Я пошлю за вином, и мы сможем потолковать о теологии.

— Ты уже знаком со Спархоком? — осведомился Эмбан, когда они уселись в креслах у открытого окна, где легкий ветерок колыхал черные занавеси.

— Немного, — ответил Монсел. — Как поживаете, ваше высочество?

— Сносно. А вы, ваша светлость?

— Как ни странно, лучше, чем обычно. Зачем нам понадобилось разговаривать с глазу на глаз?

— Все мы духовные лица, ваша светлость, — сказал Эмбан. — Спархок по большей части облачен в стальную рясу, но тем не менее он принадлежит к духовенству. Мы хотели обсудить кое-что, касающееся вас в не меньшей степени, чем нас. Сдается мне, я знаю вас достаточно, чтобы заключить, что вы человек практический и не станете цепляться за то, что мы преклоняем колени перед Господом на свой лад.

— То есть? — удивился Спархок.

— Мы опускаемся на правое колено, — пожал плечами Эмбан. — Эти бедные непросвещенные язычники предпочитают левое.

— Ужасно! — пробормотал Спархок. — Полагаете, ваша светлость, нам надлежит явиться сюда при оружии и силой вынудить их перейти на правое колено?

— Видишь? — обратился Эмбан к архимандриту. — Именно об этом я тебе и говорил. Ты бы должен пасть на колени, Монсел, и возблагодарить Господа за то, что Он не усадил тебе на шею рыцарей церкви. Я подозреваю, что втайне они поклоняются стирикским богам.

— Только младшим, ваша светлость, — мягко поправил Спархок. — Со старшими богами у нас некоторые разногласия.

— Он говорит об этом так небрежно, — Монсела передернуло. — Эмбан, если мы исчерпали тему коленопреклонения, почему бы тебе не перейти прямо к делу?

— Это строжайший секрет, ваша светлость, но наш визит в Тамульскую империю не совсем то, чем кажется. Это была, разумеется, идея королевы Эланы. Она не из тех людей, что отправятся куда угодно, стоит им приказать, — но вся эта тщательно продуманная кутерьма с государственным визитом служит не чем иным, как прикрытием нашей истинной цели — доставить Спархока на Дарезийский континент. Мир трещит по швам, и мы решили, что Спархоку следует подлатать прорехи.

— Я всегда считал, что это дело Господа.

— Господь сейчас занят, и потом, Он полностью полагается на Спархока. Впрочем, как я понимаю, и все остальные боги.

Глаза Монсела расширились, борода встопорщилась.

— Расслабься, Монсел, — сказал Эмбан. — От нас и не требуется верить в существование других богов. Все, что нам надлежит делать, — выдвигать смутные предположения о возможности их существования.

— А, это другое дело. Если речь идет о предположениях, тогда все в порядке.

— Есть кое-что отнюдь не из разряда предположений, ваша светлость, — заметил Спархок. — У вас в Астеле неспокойно.

— А, так вы заметили. Вы весьма проницательны, ваше высочество.

— Возможно, вы об этом не осведомлены, потому что тамульцы предпочитают держать эти сведения в тайне, но в других дарезийских королевствах творятся весьма похожие дела, и мы уже столкнулись с той же проблемой у нас, в Эозии.

— Порой мне кажется, что тамульцы скрытничают ради собственного удовольствия, — проворчал Монсел.

— У меня есть друг, который говорит то же самое о нашей эозийской церкви, — осторожно заметил Спархок. Они еще не до конца выяснили политические пристрастия архимандрита. Одно-два неверных слова не только исключат всякую возможность получить его поддержку, но и могут провалить всю их миссию.

— Знание — это власть, — сентенциозно сказал Эмбан, — а только дурак делится властью без особой на то нужды. Позволь мне говорить прямо, Монсел. Какого ты мнения о тамульцах?

— Я не люблю их, — кратко ответил Монсел. — Они язычники, они принадлежат к другой расе, и разгадать, что они думают, просто невозможно. — Сердце Спархока упало. — Однако я должен признать, что когда они включили Астел в свою Империю, это было лучшее событие из всех, что когда-либо происходили с нами. Любим мы тамульцев или нет — это неважно. Их пристрастие к порядку и стабильности только на моей памяти не раз предотвращало войну. Бывали в прошлом и другие империи, и их рост всегда сопровождался нескончаемым страхом и бедами. Полагаю, нам следует прямо признать, что тамульцы — наилучшая имперская власть во всей истории человечества. Они не вмешиваются в местные обычаи и верования. Они не разрушают сложившийся общественный строй и управляют через уже имеющиеся местные правительства. Их налоги, сколько бы на них ни сетовали, на деле весьма умеренны. Они строят хорошие дороги и поощряют торговлю и ремесла. Во всем прочем они оставляют нас в покое. Прежде всего они требуют, чтобы мы не воевали друг с другом. По мне, так это требование вполне терпимо — хотя некоторые мои предшественники страшно тяготились тем, что тамульцы не позволяют им огнем и мечом обращать соседей в истинную веру.

Спархок вздохнул с облегчением.

— Однако я отвлекся от темы, — сказал Монсел. — Вы, кажется, говорили о каком-то всемирном заговоре?

— Говорили мы об этом, Спархок? — спросил Эмбан.

— Думаю, что да, ваша светлость.

— У тебя есть конкретные подтверждения твоей теории, сэр Спархок? — спросил Монсел.

— Прежде всего логика, ваша светлость.

— Я охотно прислушаюсь к логическим доводам — если только они не будут противоречить моей вере.

— Если в одном месте происходит ряд событий, схожих с событиями, происходящими в другом месте, мы вправе заключить, что у всех этих событий имеется, возможно, общий источник. Вы согласны с таким выводом?

— В качестве временного — да.

— Иного у нас пока и быть не может, ваша светлость. Похожие события могут происходить в двух разных местах и тем не менее быть простым совпадением, однако когда сталкиваешься с пятью или десятью схожими случаями, о совпадении уже не может быть и речи. Нынешние волнения в Астеле с появлением Айячина и его подручного по имени Сабр как две капли воды повторяют беспорядки в эозийском королевстве Ламорканд, а посол Оскайн заверил нас, что нечто похожее творится и в других дарезийских королевствах. И происходит все время одно и то же. Вначале расходятся слухи о возвращении знаменитого героя древности. Затем какой-нибудь смутьян начинает будоражить народ. У вас, в Астеле, ходят невероятные слухи об Айячине. В Ламорканде говорят о Дрегнате. Здесь имеется человек по имени Сабр, в Ламорканде — некий Геррих. Я совершенно уверен, что нечто подобное мы найдем и в Эдоме, Даконии, Арджуне и Кинезге. Оскайн говорил нам, что там являются во плоти и их национальные герои. — Спархок избегал упоминать имя Крегера. Он все еще не был уверен в симпатиях и антипатиях Монсела.

— Ты создал весьма основательную теорию, Спархок, — признал Монсел. — Но разве не может этот хитроумный заговор быть направленным исключительно против тамульцев? Ты ведь знаешь, они не пользуются особой любовью.

— Ваша светлость забыли о Ламорканде, — сказал Эмбан. — Там нет никаких тамульцев. Это лишь догадка, но я бы сказал, что заговор — если уж мы так будем это называть — направлен в Эозии против Церкви, а здесь — против Империи.

— Стало быть, организованная анархия?

— Довольно противоречивый термин, ваша светлость, — заметил Спархок. — Я не уверен, что мы уже готовы разобраться в причинах происходящего — пока что мы пытаемся разобраться в следствиях. Если мы верно заключили, что весь этот заговор исходит от одного и того же лица, то перед нами некто, составивший обширный план, отдельные части которого он приспосабливает к отдельным народам. Хорошо бы нам узнать, кто такой Сабр.

— Чтобы расправиться с ним? — укоризненно спросил Монсел.

— Нет, ваша светлость, это было бы непрактично. Если мы убьем его, на смену ему придет другой — тот, кого мы вовсе не знаем. Я хочу знать, кто он такой, что из себя представляет, — словом, все, что можно о нем узнать. Я хочу знать, что он думает, что им движет, каковы его личные побуждения. Зная все это, я мог бы обезвредить его и не убивая. Откровенно говоря, ваша светлость, Сабр сам по себе нисколько меня не интересует. Мне нужен тот, кто стоит за ним.

Монсел был явно потрясен.

— Эмбан, — сдавленно пробормотал он, — это ужасный человек.

— Я бы сказал точнее — непримиримый.

— Если верить Оскайну — а я думаю, ему можно верить, — кто-то во всей этой истории прибегает к магии, — сказал Спархок. — Именно для таких случаев и было создано Рыцарство церкви. Бороться с магией — наша задача. Наша эленийская религия не в силах справиться с ней, потому что в нашей вере нет места волшебству. Нам пришлось выйти за пределы веры и обратиться к стирикам, дабы научиться противостоять магии. Это открыло кое-какие двери, которые мы предпочли бы оставить закрытыми, но такова уж цена, которую мы платим. Кто-то — или что-то — в лагере наших врагов прибегает к магии высшего уровня. Я призван остановить его — и убить, если это потребуется. Когда его не станет, атаны легко управятся с Сабром. Я знаю одну атану, и если все ее соплеменники таковы, я уверен, что мы можем рассчитывать на их основательность.

— Ты встревожил меня, Спархок, — признался Монсел. — Твоя преданность долгу кажется почти нечеловеческой, а твоя решимость заходит еще дальше. Ты пристыдил меня, Спархок. — Он вздохнул и смолк, подергивая бороду, погруженный в глубокую задумчивость. Наконец он выпрямился. — Ну что ж, Эмбан, можем ли мы отступить от правил?

— Что-то я не вполне понял вашу светлость.

— Я не собирался говорить вам об этом, — продолжал архимандрит, — прежде всего, чтобы не вызвать споров о вероучениях, но главным образом потому, что мне не хотелось делиться с вами этими сведениями. Твой непримиримый Спархок переубедил меня. Если я не поделюсь с вами тем, что знаю, он разберет весь Астел по косточкам, чтобы дознаться правды, не так ли, Спархок?

— Мне бы очень не хотелось делать этого, ваша светлость.

— Но ведь сделал бы, верно?

— Если б не было другого выхода — да. Монсел содрогнулся.

— Вы оба духовные лица, так что я намерен нарушить правило тайны исповеди. Ведь у вас в Чиреллосе оно тоже существует, Эмбан?

— Если только Сарати не отменил его за время моего отсутствия. Во всяком случае, мы даем тебе слово, что ни один из нас не передаст твоих слов другому лицу.

— Кроме лиц духовного звания, — уточнил Монсел. — Настолько далеко я готов зайти.

— Хорошо, — согласился Эмбан.

Монсел откинулся в кресле, поглаживая бороду.

— Тамульцы не имеют представления о том, насколько влиятельна церковь в эленийских государствах Западной Дарезии, — начал он. — Причина прежде всего в том, что их собственная религия представляет собой скорее набор церемоний и ритуалов. Тамульцы даже не думают о религии, а потому неспособны постичь глубину веры в сердцах подлинно верующих — а крепостные Астела, пожалуй, самые верующие люди в мире. Со всеми своими проблемами они приходят к священникам — и не только со своими, но и с проблемами своих соседей. Крепостные есть повсюду, видят все и все рассказывают своим священникам.

— В бытность мою в семинарии это называли «наушничество», — заметил Эмбан.

— Во времена моего послушания это звалось еще хуже, — вставил Спархок. — По этой причине происходило большинство несчастных случаев во время упражнений.

— Наушников нигде не любят, — согласился Монсел, — но нравится это вам или нет, а астелийскому духовенству известно все, что происходит в королевстве, — буквально все. Конечно, мы должны сохранять эти сведения в тайне, но мы прежде всего чувствуем ответственность за духовное здоровье нашей паствы. Поскольку наши священники происходят по большей части из крепостных, они попросту не обладают достаточным теологическим опытом, дабы справляться со сложными проблемами. Мы нашли способ помогать им нужным советом. Священники-крепостные не раскрывают имен тех, кто им исповедался, но с серьезными проблемами приходят к своим настоятелям, а настоятели обращаются ко мне.

— Не вижу в этом ничего дурного, — объявил Эмбан. — Поскольку имена не оглашаются, можно считать, что тайна исповеди не нарушена.

— Вижу, Эмбан, мы с тобой поладим, — коротко усмехнулся Монсел. — Крепостные считают Сабра своим освободителем.

— Об этом мы уже догадались, — сказал Спархок. — Однако в его речах, похоже, недостает последовательности. Он говорит дворянам, что Айячин стремится свергнуть тамульское иго, а крепостным объявляет, что истинная цель Айячина — их освобождение. Более того, он подталкивает дворян к жестокому обращению с крепостными. Это не только отвратительно, но и бессмысленно. Дворянам нужно бы стараться привлечь крепостных на свою сторону, а не превращать их во врагов. С точки зрения здравого смысла Сабр не более чем подстрекатель, да к тому же не слишком умный. Политически он незрелый юнец.

— Это уже слишком, Спархок! — запротестовал Эмбан. — Как же быть тогда с его успехами? Болван, каким ты его описал, никогда не смог бы убедить астелийцев принять на веру его слова.

— Они верят не его словам. Они верят Айячину.

— Спархок, ты случайно не спятил?

— Нет, ваша светлость. Я ведь говорил уже, что наши враги прибегают к магии. Именно это я сейчас и имею в виду. Эти люди действительно видели Айячина.

— Что за чушь! — не на шутку возмутился Монсел. Спархок вздохнул.

— Ради теологического спокойствия вашей светлости назовем это явление галлюцинацией — массовой иллюзией, сотворенной искусным шарлатаном или же переодетым соучастником, который загадочным образом появляется и исчезает. Как бы то ни было, если то, что происходит здесь, напоминает происходящее в Ламорканде, ваши соотечественники абсолютно убеждены, что Айячин воскрес из мертвых. Сабр, вероятно, произносит какую-нибудь речь — набор бессвязных банальностей, — а затем во вспышке света и грохоте грома появляется видение и подтверждает все его слова. Это, конечно, только догадка, но, скорее всего, она недалека от истины.

— Значит, это искусное мошенничество?

— Если вам предпочтительнее так думать, ваша светлость.

— Но ведь ты так не думаешь, Спархок?

— Я приучен к тому, чтобы не отвергать невозможное, ваша светлость. Да и не в том дело, реально ли явление Айячина, или это только хитрый трюк. Важно, что думают люди, а я уверен, что они искренне считают, что Айячин воскрес и что Сабр — его глашатай. Вот что делает Сабра таким опасным. С призраком Айячина он способен убедить людей в чем угодно. Вот почему мне необходимо разузнать о нем все, что только возможно. Тогда я знал бы его намерения и сумел бы помешать ему.

— Пожалуй, я поступлю так, будто верю тебе, Спархок, — обеспокоенно проговорил Монсел, — хотя в глубине души я уверен, что ты нуждаешься в духовной помощи. — Лицо его посерьезнело. — Мы знаем, кто такой Сабр, — сказал он наконец. — Нам известно это уже год с лишним. Вначале мы думали то же, что и ты, — что Сабр всего лишь беспокойный фанатик со склонностью к мелодраме. Мы полагали, что тамульцы сами с ним управятся, а потому не считали нужным вмешиваться. Впрочем, в последнее время я немного изменил свое мнение. Если вы оба поклянетесь никому, кроме духовных лиц, не открывать того, что я скажу, — вы узнаете, кто такой Сабр. Вы согласны с этим условием?

— Да, ваша светлость, — сказал Эмбан.

— А ты, Спархок?

— Разумеется.

— Что ж, отлично. Сабр — молодой шурин одного мелкого дворянчика, владеющего землями в нескольких лигах к востоку от Эсоса.

В мыслях Спархока все, доселе виденное и слышанное, с громким лязгом легло на свои места.

— Имя дворянчика — барон Котэк, тупой и ленивый осел, — продолжал Монсел. — И ты был совершенно прав, Спархок. Сабр — незрелый юнец со склонностью к мелодраме, и зовут его Элрон.