"Фаворитки" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

Глава 3

Король уже несколько раз быстрым шагом обошел свои личные сады. Было раннее утро; он привык рано вставать, как бы поздно ни приходилось ему укладываться спать, так как энергией своей он превосходил большинство своих придворных. И когда утром он бывал один, то ходил совсем в другом темпе — отличном от темпа его любимых медленных прогулок, когда он приноравливался к шагам дам, прогуливавшихся с ним, и останавливался время от времени, чтобы сказать своим спутницам комплимент или сделать через плечо остроумное замечание в ответ одному из острословов, которые всегда сопровождали его в этих прогулках.

Но рано утром о» любил подниматься вместе с солнцем, чтобы одному крупными шагами обойти свои владения — торопливо пройти по саду во внутреннем дворе, быстро осмотреть свой аптекарский огород, разок пройти вдоль лужайки для игры в шары. Иногда он доходил даже до канала в парке, чтобы покормить уток.

Во время этих хождений он был совсем не тем праздным, доброжелательным Карлом, каким его знали возлюбленные и придворные. На утренних прогулках заметнее становились морщины на его лице, оставленные заботами. Иногда он вспоминал вчерашнюю пирушку и сожалел о данных на ней обещаниях, которые, как он знал, не сможет выполнить; или он размышлял о добрых и благородных поступках, которые не совершил, и обо всех уловках, к которым ему пришлось прибегать из-за своей беззаботности и любви к покою.

Прошло уже более семи лет с тех пор, как он с триумфом въехал во дворец Уайтхолл, тогда город выглядел праздничным от цветов, усыпавших улицы, от знамен и ковров, от фонтанов, наполненных вином, а больше всего — от веселящихся, преисполненных надежд горожан.

И как же осуществились надежды людей за это время? Чума их выкосила так, как редко бывало в прежние ее нашествия. Большая часть столицы разрушена. Они претерпели постыдное поражение от голландцев в своих собственных водах. Они не одобряли пуритан за то, что те портили им жизнь чрезмерными строгостями, а что теперь вместо них? Любящий удовольствия король, который чаще попусту тратит время со своими любовницами и распущенными придворными острословами, окружающими его, чем занимается государственными делами! Тот факт, что он обладал живым умом, что мог бы, если бы был более деятельным и политику любил больше, чем женщин, стать одним из самых проницательных государственных мужей своего времени, заставлял еще больше не одобрять свое поведение.

Но даже во время этих прогулок и размышлений о себе и положении в стране на его губах появлялась насмешливая улыбка, когда он вспоминал, что при его появлениях на улицах люди все еще приветствовали его. Он был их королем и, оттого что он был высоким и внушительным внешне, оттого что женщины, стоящие на балконах и машущие ему, когда он проезжает, признавали его всепокоряющее обаяние, оттого что мужчины на свой лад тоже признавали это обаяние, компенсировавшее им перенесенные ими трудности, когда король обращался к ним в непринужденно-приятельской манере, принятой им по отношению к своим подданным, — все, и богатые, и бедные, бывали удовлетворены и согласны с ним.

«Такова человеческая природа, — думал Карл, отдавая себе отчет в своей непоследовательности, — почему я должен пытаться изменить ее, если она мне выгодна?»

Летом в Бреде он заключил мир с французами, датчанами и голландцами и вскоре надеялся заключить тройственное соглашение, по которому Англия, Швеция и Голландия будут обязаны помогать Испании в войне против Франции. Недавно французы повели себя явно как недруги, и, хотя открытая борьба между ними была бы достойна сожаления, Карл знал, что человеком, которого он должен остерегаться более других, был именно Людовик XIV, король Франции.

Было время, когда он увлекался политическими играми, но быстро от них устал. Тогда он предпочел жить в окружении остроумных вельмож своего двора — а более всего в окружении женщин, ибо за годы своего изгнания он стал таким циником, что ему было трудно верить во что бы то ни было и кому бы то ни было. Удовольствия же никогда не обманывали его ожиданий. Тут он всегда получал то, чего ожидал. А планы, как он много раз наблюдал, кончались ничем, причем часто не по вине планировавших. Он видел, что нередко люди, старательно трудившиеся во имя идеала, бывали обмануты превратностью судьбы. Он не мог забыть годы горечи и изгнания, трагедию Бустера. В то время он направил весь свой юношеский идеализм на то, чтобы вновь обрести королевство; результат — катастрофическая неудача и унижение. Он изменился после Бустера. Он вернулся к жизни странствующего изгнанника, когда больше всего его волновали не планы о возврате королевства, а планы покорения новой женщины. Потом фортуна вдруг улыбнулась ему. Он не приложил к этому никаких усилий, не было ни битв, ни кровопролития — его позвали занять королевский трон. Его встречали цветами, музыкой и криками радости. Англия приветствовала распутника и беззаботного циника; а почти за десять лет до этого, после рокового Бустера, она с гневом изгнала со своих берегов идеалиста. Эти наблюдения оставили глубокий след в натуре, столь любящей удовольствия.

Вот отчего сейчас, когда он шел по саду, насмешливая улыбка не сходила с его лица. Надо не подпускать к себе беды и наслаждаться жизнью.

Но с течением жизни и род удовольствий меняется. Он до глубины души устал от Барбары Каслмейн. В первые годы их близости он находил ее вспышки раздражения забавными, теперь же так не думал. Почему он не выслал ее из своего королевства? Ее амурные связи приобрели дурную славу. Но он не мог заставить себя сделать это. Она снова будет гневаться и беситься от злости; а он уже давно привык избегать приступы гнева и злости Барбары. Было проще оставить ее в покое, избегать ее и не мешать ее бесконечным романам. О нем говорили, используя язык картежников: «Его величество никогда не сбрасывает; он только прикупает». И это было правдой. Ему не нравилось сбрасывать: можно же держать на руках неинтересные карты, хотя их редко пускают в ход. Этот метод не нарушал его спокойного расположения духа.

Фрэнсис Стюарт его глубоко разочаровала — маленькая глупышка Фрэнсис, у которой совершенно детский ум и такие необыкновенно прекрасные лицо и фигура!.. Несмотря на все ее простодушие, он с радостью, будь он свободен, женился бы на Фрэнсис, так как мысль о ее красоте преследовала его днем и ночью. Но Фрэнсис сбежала и вышла замуж за этого пропойцу Ричмонда. Счастья ей это не принесло. Бедная Фрэнсис стала жертвой оспы и потеряла свою былую красоту, из-за которой так страдал король.

Или вот еще Екатерина, его жена — бедняжка Екатерина с ее печалью во всем облике, с кроличьими зубами и непреодолимым желанием постоянно нравиться ему. С какой стати его собственная жена должна была в него влюбиться? Именно эта пикантная ситуация возбуждала любопытство придворных острословов. Может быть, все это так и было, но он был человеком, не лишенным некоторой чувствительности, и для него вид страдающей женщины всегда представлялся ему даже тяжелее необходимости отказывать в ее просьбе. Он был обречен постоянно видеть страдания Екатерины. Она воспитывалась в строгих правилах португальского королевского двора. Он сожалел о том, что огорчает ее, но ничего не мог с этим поделать, как не мог перестать быть самим собой. Он не мог не прогуливаться со своими любовницами: его любовницы были для него важнее его короны. Он был очень чувственным мужчиной и имел по этой части ненасытный аппетит, так что желание утолить его подавляло в нем все прочие желания.

Поэтому он не мог не удручать своими бесчисленными любовными связями королеву, которую по ребячьей глупости угораздило влюбиться в него.

Женщины доставляли ему массу забот. Более всего его устраивали нетребовательные любовницы, которых можно было посещать, когда заблагорассудится. Ничего удивительного, что голландцы изображали его на карикатурах убегающим от женщин и двумя руками поддерживающим на бегу корону.

Именно ему удалось произвести ряд перемен в Англии. Еще и десяти лет не прошло с тех пор, когда повсюду в Англии господствовали строгие пуританские нравы, и ему нравилось думать, что с ним в Англию вернулся смех. Правда, нередко это был смех издевательский…

Изменились и разговоры людей: теперь они открыто обсуждали темы, при упоминании о которых десять лет тому назад их лица покрывались бы краской стыда, либо они делали бы вид, что не понимают, о чем речь. Примеру короля последовали по всей стране — и мужчины так же естественно обзаводились теперь любовницами, как прежде прогуливались в солнечную погоду. Поэты высмеивали целомудрие. Девицам внушали, что время быстротечно, что противиться возлюбленным — это отсталость; пьесы были откровенно непристойными и на одну тему — любовные приключения.

Король ввел в Англии французские обычаи, а во Франции при дворе вместе с королем правила его любовница, а не королева, на которой он женился из сугубо практических соображений.

Литераторы, окружающие его, — а его ближайшими друзьями и людьми, которым он более всего покровительствовал, являлись остроумцы от литературы, — почти все до одного были распутниками и вольнодумцами. Бекингем устроил недавно шумную ссору с Генри Киллигрю в Герцогском театре; спектакль еще не окончился, а они выпрыгнули из лож в партер, чтобы в драке доказать свою правоту; дрались они из-за леди Шрусбери, репутация которой по части нескончаемой смены любовников равнялась репутации любовницы короля Каслмейн. После этого Киллигрю, тоже порядочный повеса и известный обманщик, сбежал во Францию.

Генри Балкли дрался на дуэли с лордом Оссори, а в таверне на кулаках — с Джорджем Этериджем. Лорд Бакхерст недавно пировал в Эпсоме в компании Седли и актрисы из собственного его величества Королевского театра. Рочестер, лучший из поэтов и самый знаменитый из острословов и вольнодумцев, обладавший самым красивым лицом при дворе, похитил молодую богатую наследницу — Елизавету Мале. Сочли необходимым заключить его на какое-то время в Тауэр — правда, ненадолго, так как Карл любил, чтобы этот весельчак был всегда рядом. Никто не мог писать лучших, чем он, эпиграмм; а если они и бывали верхом грубости и эта грубость временами бывала направлена против самого короля, то при этом все же не было в королевстве эпиграмм более точно бьющих в цель и более остроумных. Немного спустя Рочестер, самый дерзкий и заносчивый из людей, женился на охотно согласившейся на этот брак Елизавете Мале, сбил с толку всю ее семью и теперь распоряжается ее огромным наследством.

Все эти события были весьма характерны для придворной жизни…

Идя по саду, король заметил направляющегося ему навстречу молодого человека; по мере того как он вглядывался в высокую, статную фигуру, насмешливая улыбка сходила с его лица. Этот молодой человек, тоже, без сомнения, обладавший столь ценимым королем остроумием, был любим королем, как никто из придворных.

— О, Джемми! — воскликнул он. — Что-то ты рано вышел сегодня.

— Следую привычкам вашего величества, — ответил юноша.

Он подошел и без церемоний остановился около короля, а Карл обхватил его рукой за плечи.

— Я полагал, после вчерашней веселой пирушки ты будешь дольше нежиться в постели.

— Сомневаюсь, что моя попойка может идти в сравнение с пирушкой вашего величества.

— Я привык сочетать пирушки и ранний подъем, но эту привычку перенимают не многие из моих друзей.

— Я буду во всем подражать вам, отец.

— Будет лучше, если ты пойдешь своим путем, мой мальчик.

— Нет, люди любят вас. Поэтому я тоже буду любим.

Карл насторожился. Слова Иакова были не просто лестью. Иаков смотрел в будущее, когда настанет его черед носить корону: он представлял, как проезжает по столице, улыбается бурно приветствующим его людям, как останавливает взгляд на самых хорошеньких женщинах на балконах.

Карл с нежностью прижал к себе сына. Он сказал:

— Счастливчик Иаков, тебе никогда не придется быть постоянно в центре внимания, как мне. Ты сможешь наслаждаться радостями королевского дома, не ведая никаких утомительных обязанностей.

Иаков не ответил; он был еще слишком молод и не смог удержаться, чтобы не надуть недовольно губы.

— Ну, Джемми, — сказал Карл, — будь доволен своей судьбой. Она вполне благополучна, а ведь могла быть и совсем другой… Ты не понимаешь своего счастья. Не стремись к тому, чего тебе никогда не добиться, сын мой. На этом пути можно столкнуться с бедой… С бедой и трагедией. Ну, пора нам возвращаться во дворец. Мы пройдем через мой аптекарский огород. Хочу показать тебе, как выросли мои лекарственные травы.

Они шли рука об руку. Иаков сознавал, что король выказывает ему свое расположение. Карл знал, что он поглядывает в сторону дворца в надежде, что многие увидят, как он идет вот так с королем. Увы, думал Карл, он хочет идти под руку со мной из любви не ко мне, а к моей королевской власти. Он не думает о моей отцовской любви к нему, но хочет сказать: «Смотрите, как король любит меня! Разве я не его сын? Разве у него есть законный наследник? Родит ли когда-нибудь эта женщина с кроличьими зубами сына? Он так редко бывает с ней!.. Какое чувство может пробудить подобная женщина в таком мужчине, как мой отец? Посмотрите, как он разбрасывает свое семя среди окружающих его женщин. У него много детей, но ни одного ребенка от кроличьезубой, которого он мог бы назвать своим законным сыном и наследником престола. Я — его сын. Я сильный и крепкий, и он меня очень любит. Он признает меня своим сыном, он пожаловал мне титулы барона Тиндейла, графа Донкастера и герцога Монмута. Я по положению старше всех герцогов, за исключением герцогов королевской крови. Я имею право на королевский герб — увы, с этой злополучной косой полосой, и все же это показывает, как приятно королю почтить меня титулом. Почему бы ему не сделать меня своим законным наследником, если ясно, что эта португалка никогда ему не родит?»

«О, Джемми, — думал Карл, — я бы хотел, чтобы это было возможно…»

Но, право, не переусердствовал ли он из-за своей любви в проявлении благосклонности к этому порывистому юноше, которому еще нет и двадцати и коего все ласкают и льстят ему из-за любви к нему короля?

Как часто Карл видел в нем его восхитительную мать — Люси с большими карими глазами! Люси, казалось, была идеальной возлюбленной для юноши, каким Карл был в те далекие дни изгнания. Это было до того, как он потерпел поражение у Бустера. Он любил Люси, недолго, но любил, а она обманула его. Бедная Люси! Мог ли он винить ее, если так хорошо сам знал, как легко обманывать? И от той связи остался этот красивый юноша.

Он рад, что любил Люси. Он бы давно забыл ее, ибо так много было после нее возлюбленных, но как забыть ее, если она живет в этом красивом мальчике?

Иаков унаследовал красоту своей матери и, увы, ее же ум. Бедный Джемми! Он никогда не сможет парировать остроты Рочестера, Малгрейва, Бекингема и прочих. Однако он преуспел в вольтижировке, прыжках, танцах и уже хорошо зарекомендовал себя в обращении с дамами.

Сейчас Карл счел необходимым напомнить Иакову о скромном положении его матери, чтобы он не возносился в своих мечтах слишком высоко.

— Вот в такой же день, как сегодня, Энн Хилл привезла тебя ко мне, Джемми, — сказал он. — Это было задолго до того, как я вновь обрел свое королевство, как ты знаешь. Был я бедным изгнанником, когда встретился с сыном, которому было совсем немного лет от роду. Ты был тогда бойкий маленький паренек, и я гордился тобой. Мне хотелось, чтобы твоя мать была женщиной, на которой я мог бы жениться, и чтобы ты мог быть моим законным сыном. Но, увы, это было не так. Твоя мать умерла в нищете в Париже, Джемми, и ты был с ней. Что бы было с тобой, если бы славная Энн Хилл не привезла тебя и твою сестру Мэри ко мне, я не знаю.

Иаков старался не хмуриться, но ему не нравилось, когда ему напоминали о матери.

— Это было очень давно, — сказал он. — Люди никогда не вспоминают мою мать, и ваше величество тоже почти забыли ее.

— Тогда мне думалось, что я не забуду ее, пока ты будешь оставаться со мной и напоминать мне о ней…

Они помолчали; неожиданно подняв глаза, король увидел, как к нему подходит брат. Он улыбнулся. Он любил брата Иакова, герцога Йоркского, но никогда не мог освободиться от чувства легкого презрения к нему. Иаков, как ему казалось, был во всем неловок — и неуклюжий физически, и несообразительный… Он был плохим дипломатом, бедняга Иаков, и совершенно постыдно пребывал под каблуком у своей жены — этой волевой дамы Анны Гайд, дочери опального Кларендона.

— Как! — воскликнул Карл. — Еще одна ранняя птичка?

— Ваше величество подает столь хорошие примеры, — ответил герцог, — что мы должны им следовать. Я увидел вас из дворца.

— Ну, доброе утро, Иаков. Мы как раз собирались пойти взглянуть на мои лекарственные растения. Не присоединитесь ли вы к нам?

— Как вам будет угодно, сир.

У Карла невольно менялось выражение лица, когда он переводил взгляд с одного из них на другого, шагавших с ним рядом: молодой Иаков, красивый, мрачный и отчужденный, которому не удается скрыть раздражение из-за того, что им помешали побыть вдвоем; старший Иаков, гораздо менее красивый, тоже не сумевший скрыть своих чувств — выражение его лица ясно говорило о недоверии к юному Монмуту и о чрезвычайном интересе к предмету разговора этого молодого человека со своим отцом.

«Бедный Иаков! Бедный брат! — размышлял тем временем Карл. — Боюсь, его ждут одни неприятности».

Иаков, герцог Йоркский, был действительно неловок. Он женился на Анне Гайд, когда она уже ждала от него ребенка; совершил он этот благородный поступок против воли и желания своей семьи, но Карл поддержал его. А потом, оставаясь верным себе, Иаков пренебрегал ею как раз тогда, когда многие в обществе одобряли проявление его воли; своим пренебрежительным отношением — конечно, после женитьбы — он глубоко оскорбил Анну Гайд, а Карл не сомневался, что Анна была не из тех женщин, которые прощают обиды. Ныне Анна крепко держала мужа в руках.

Вот уж бедняга, этот Иаков!.. Размышляя о нем, Карл почти склонялся к убеждению, что было бы неплохо объявить молодого Монмута законным сыном.

Монмут был, по крайней мере, непоколебимый протестант, а Иаков заигрывал — нет, даже больше, чем заигрывал, — с католиками. Иаков имел дар выискивать себе все новые заботы. Думает ли он о том, как отнесется народ Англии к монарху-католику? При малейших признаках появления католического влияния улицы оглашались криками: «Не хотим папизма!»И Иакову — который однажды, если у короля не появится законный наследник, наденет корону — следует хорошо подумать, прежде чем становиться католиком!

«Если он когда-нибудь станет королем, — думал Карл, — то да поможет Бог ему и Англии».

Карл вдруг оценил многозначительность их прогулки, вот так втроем, ранним утром, до того как пробудился весь дворец. Сам он — посередине, с одной стороны от него Иаков, герцог Йоркский, предполагаемый наследник английской короны, с другой — Иаков, герцог Монмутский, который мог бы стать королем, если бы его отец женился на его матери; этот молодой человек получил так много знаков любви и титулов, что стал надеяться, будто его не лишат и самого почетного титула из всех.

«Да, — думал Карл, — я нахожусь в центре, поддерживая равновесие… и стоя между ними. Над моей головой витают недоверие и подозрительность. Дядя и племянник начинают ненавидеть друг друга, а причиной тому — корона, моя корона, которой оба они жаждут.

Какие неудобства может причинять корона!

Что мне сделать, чтоб они подружились? Есть лишь один способ: родить законного сына. Это единственный ответ, Я должен положить конец их надеждам и таким образом рассеять те подозрения и недоверие, которые они испытывают друг к другу; если изменится положение дел, почему бы меж ними не возникнуть благорасположению вместо растущей ненависти?..»

Король повел плечами. «Ничего не поделаешь, — размышлял он. — Я обязан чаще делить ложе с моей женой. Увы, увы! Не следует оставлять попыток подарить Англии сына».

В то же утро Говарды испросили аудиенции у короля.

Карлу не очень хотелось с ними встречаться; он находил их, несравненно скучнее остроумного Рочестера. Для Карла было характерным то, что, уважая человеческие достоинства Говардов и признавая недостатки Рочестера как джентльмена, он предпочитал общество человека, который смог бы его позабавить, обществу людей, отличающихся неколебимой пристойностью.

Эдвард Говард недавно подвергся нападкам остряков, которые немилосердно раскритиковали его литературные достижения. Шедвелл выставил его на осмеяние в пьесе «Угрюмые любовники», и все острословы решили, что Эдварда и Роберта Говардов не стоит воспринимать серьезно как писателей. Только всесильный Бекингем, которого — единственного из всех острословов — больше интересовала политика и дипломатия, остался их союзником. Теперь Роберт говорил Карлу:

— Сегодня вашему величеству стоит побывать в Герцогском театре. Очаровательная малютка Молл Дэвис никогда не танцевала лучше, чем в последнее время. Я уверен, что, когда вы увидите ее танцующей, у вас поднимется тонус.

— Я обратил внимание на эту даму, — ответил Карл. — Она действительно очаровательна. Братья счастливо заулыбались.

— Кажется, она хорошеет день ото дня, ваше величество. Кроме того, она славная девушка и почти благородных кровей.

Карл лукаво взглянул на брата.

— Я, кажется, слышал, что у нее есть связи в высшем свете. Я этому рад, потому что уверен, что ее родственники делают, конечно, все, что в их силах, чтобы изменить ее положение к лучшему, компенсируя ее знакомство с изнанкой жизни.

— Может быть, — согласился Роберт.

— Не будет ли угодно вашему величеству посетить Герцогский театр сегодня и увидеть ее в роли? — спросил Эдвард несколько поспешно.

Карл размышлял.

«Это правда, — думал он, — они действительно болваны, эти Говарды. Почему бы им не сказать мне:» Молл Дэвис — наша родственница, незаконнорожденная; но мы бы хотели ей как-то помочь. Она актриса, и хорошая актриса; нам бы хотелось улучшить ее положение, предложив ее вам в любовницы «? Такая откровенность позабавила бы его больше.

— Может быть. Может быть… — ответил он. Роберт подошел к королю поближе.

— Девчонке показалось, что она видела, как ваше величество с одобрением смотрели на нее. Глупышка чуть в обморок не падает от радости, думая об этом!

— Мне никогда особенно не нравилась склонность падать в обмороки, — задумчиво проговорил Карл.

— Но я выразился в переносном смысле, ваше величество, — поторопился ответить Роберт.

— Я рад. Мне бы хотелось сохранить хорошее мнение о малышке Молл Дэвис. Необыкновенно хорошенькое создание.

— И по-своему благородная, — добавил Эдвард. — Девчонка умеет быть благодарной, а благодарность так редко встречается в наше время!..

— Да, это так! Ну, друзья мои, я вынужден проститься с вами. Государственные заботы, государственные заботы…

Они поклонились и ушли, а он внутренне рассмеялся. Но продолжал думать о Молл Дэвис.» Я так ленив по натуре, — говорил он сам себе, — что меня забавляет и устраивает, когда друзья доставляют мне удовольствия и мне не приходится самому отправляться на их поиски. А красивых женщин так много!.. Мне трудно остановить свой выбор на ком-то, поэтому, полагаю, что мои придворные поступают заботливо, делая выбор за меня. Это избавляет меня от необходимости с сожалением отворачиваться от прелестного создания и бормотать извинения: «В другой раз, моя милая. Я не против, но все в свое время».

Ко двору явился Бекингем.

— Ваше величество, видели ли вы миссис Нелл Гвин в возобновленной пьесе Бомонта и Флетчера «Пилястр»?

Грустные глаза Карла еще сохраняли задумчивое выражение.

— Нет, — кратко ответил он.

— В таком случае, сир, вы пропустили лучший спектакль, когда-либо поставленный на сцене. Она играет Белларио. Как вы помните, ваше величество, Белларио страстно влюблена и сопровождает своего любовника под видом юноши-пажа. Это дает Нелли возможность расхаживать по сцене в мужском костюме. Что за ножки, сир! Что за фигура! И вся она такая маленькая, — просто кажется, что это ребенок, если бы не ее соблазнительные формы.

— Может показаться, — заметил король, — что вы увлечены этой актрисой.

— Весь Лондон увлечен ею, сир. Удивительно, что она до сих пор не пришлась вам по вкусу! Какая энергия! Какое жизнелюбие!

— Меня утомила энергия в дамах в последнее время. Я перебрал с энергией.

— Все это моя прекрасная кузина, а? Что за женщина! Хотя она и родня мне и урожденная Вилльерс, мне жаль ваше величество. Мне жаль вас от всего сердца.

— Я полагаю, что вы и эта дама поссорились. Как это получилось? Вы же всегда были добрыми друзьями.

— Найдется ли человек, который бы не поссорился с Барбарой раньше или позже, сир? Вы это знаете лучше любого из нас. А вот Нелли совсем другое дело. Миловидна. И такая комедийная актриса, что люди хохочут до слез. Нелли — несравненна, сир. На сцене никто не сравнится с Нелли.

— А что вы скажете об этом хорошеньком создании в Герцогском театре — Молл Дэвис?

— Чушь! Простите меня, сир, но чушь! Снова и снова чушь! Молл Дэвис? Жеманная девчонка в сравнении с Нелли. Никакого огня, ваше величество, никакого огня вообще.

— Я слегка обжегся уже, Джордж. Может быть, мне необходимо немного бальзама, имеющегося у жеманных девчонок?..

— Молл надоест вам за одну ночь.

Карл расхохотался. «Что это за игра?»— удивлялся он. Бекингем настроен привести Барбару в замешательство; мне известно, что они поссорились. Но почему Говарды и мой благородный герцог одновременно превратились вдруг в сводников?

Молл Дэвис? Нелл Гвин? Он пригласит одну из них сегодня вечером, чтобы развлечься.

Бекингем немного вывел его из себя; большую часть прошлого года он был в немилости, а незадолго до того ему запретили какое-то время бывать при дворе, так как он появился без королевского позволения. Бекингем был блестящим человеком, но он постоянно мешал этому блеску своими опрометчивыми планами. Кроме того, благородный герцог держался слишком высокомерно и преувеличивал значение собственной персоны и расположение короля к нему.

Карл положил руку на плечо герцога. — Дорогой Джордж, — сказал он, — ваша забота о крошке Нелли трогает меня. Я понимаю, что человек, имеющий такое высокое мнение о хорошенькой актрисе, сам мечтает о ней. Так идите же сегодня в мой театр и ухаживайте за Нелли. А я отправлюсь в Герцогский театр и проверю, так ли обворожительна Молл Дэвис, как меня уверяли.

Нелл услышала новость, она быстро обошла театр.

Король послал за Молл Дэвис. Она ему понравилась, и он подарил ей кольцо, оцененное в кругленькую сумму — семьсот фунтов.

Он стал часто бывать в Герцогском театре. Ему нравилось смотреть, как она танцует. Он аплодировал громче всех, и все в Лондоне говорили о новой любовнице короля — о Молл Дэвис.

Леди Каслмейн сердилась, она не посещала театры. Ходили дикие слухи о количестве любовников, бывающих у нее каждый день.

Затем однажды, вместо того чтобы идти в Герцогский театр, король пришел в свой собственный.

В артистической уборной царило возбуждение.

— Что бы это значило? — воскликнула Бек Маршалл. — Неужели его величеству надоела Молл Дэвис?

— Это тебя удивляет? — спросила ее сестра Энн.

— Вот уж меня это не удивило бы, — вступила в разговор Мэри Кнепп. — Никогда не видела более глупой жеманницы.

— Как мог король… после миледи Каслмейн? — спросила Пег Хьюджес.

— Может, — сказала Нелл, — потому что Молл Дэвис не похожа на миледи Каслмейн. После палящего солнца дождь бывает весьма кстати.

— Но он за ней так часто посылает, и он подарил ей кольцо за семьсот фунтов.

— А сегодня, — сказала Бек, — он здесь. Почему? Может быть, у него склонность к актрисам? Не после ли Молл появилась у него такая склонность?

— Давайте не тратить зря время, — заметила Нелл. — Если он пришел сюда не с той целью, чтоб посмотреть представление, мы скоро об этом узнаем.

— Нелл становится мудрой. Увы, Нелл, это признак старости. И в самом деле, Нелли, ты стареешь. Клянусь, тебе уже восемнадцатый год.

— Почти столько же, сколько тебе, Бек, — ответила Нелл. — Я определенно скоро начну считать себя дряхлой.

— Я больше чем на год моложе тебя, — воскликнула Бек.

— У тебя замечательный дар, — парировала Нелл. — Ты можешь поворачивать время вспять. В этом году ты на год помолодела. Я это заметила.

Вмешалась Энн:

— Успокойтесь. Вы не успеете вовремя подготовиться, и король будет вас ждать!

Во время исполнения своей роли Нелл все время чувствовала его присутствие. Все это чувствовали, конечно, но Нелл играла свою роль для него одного.

Чего она хочет? Другой роман, подобный тому, который был у нее с милордом Бакхерстом, только на более высоком уровне? Нет. Этого она не хочет. Но Карл Стюарт — это не Карл Сэквилл. В этом она была уверена. Король был главным вольнодумцем в городе вольнодумцев, и тем не менее он держался особняком. Она чувствовала это. У него было нечто, отличавшее его от других. Его титул? Как могла Нелл, выросшая в переулке Коул-ярд, знать, что это было? Она твердо знала лишь одно: больше всего на свете в тот вечер ей хотелось услышать такие слова: «Король прислал за Нелли».

В тот вечер она играла с необыкновенным воодушевлением и искрометной веселостью. Она важно расхаживала по сцене в своем наряде пажа. В партере постоянно раздавались неистовые аплодисменты; весь театр был с ней заодно, но она играла только для темноглазого человека, сидевшего в ложе, подавшись вперед, чтобы лучше видеть ее.

В конце спектакля она вышла на поклон. Она стояла на краю авансцены совсем близко от королевской ложи. Он смотрел на нее — только на нее, она знала это. Его темные глаза сияли, и пухлые губы улыбались.

Она была в артистической уборной, когда пришла весть.

Ее принес Моухан.

— Нелли, тебе надо тотчас отправляться во дворец Уайтхолл. Король хочет, чтобы ты выступила перед ним у него во дворце.

Итак, с ней это тоже случилось, как случилось в свое время с Елизаветой Вивер. Она не смотрела, как переглядываются другие, но чувствовала вокруг большое возбуждение.

Моухан надел ей на плечи богатую накидку.

— Пусть тебе повезет, Нелли, — сказал он.

В больших апартаментах собрались леди и джентльмены из наиболее близкого круга приближенных короля. Со многими из них Нелл была лично знакома. Был Рочестер с женой. Она была этому рада, ибо, несмотря на его подчас язвительные замечания, она знала, что он ей друг. Он превыше всего на свете ценил ум — и Нелл, одаренная умом в полной мере, пользовалась его расположением. Был Бекингем со своей герцогиней. Глаза герцога удовлетворенно сияли. Он старался устроить все, это и теперь наслаждался соперничеством с Говардами, выдвигавшими Молл Дэвис. Наконец-то ему удалось привезти Нелл во дворец, и он не сомневался, что хорошенькая остроумная Нелл вскоре одержит победу над хорошенькой, но не столь задорной Молл Дэвис.

Были там и Балкли, Этеридж, Малгрейв, Сэвил и Скроп. А также герцоги Йоркский и Монмут и несколько дам.

Нелл приблизилась к королю и присела перед ним в глубоком реверансе.

— Поднимитесь, милая дама, — сказал король. — Прошу без церемоний.

Она поднялась, глядя ему в глаза, и почувствовала, что вся ее смелость покидает ее. Не потому, что это был король. В глубине души она чувствовала, что это что-то другое, а теперь была в этом совершенно уверена.

Больше всего ей хотелось доставить ему удовольствие, и это ее желание было даже сильнее тех, которые она ощущала когда-то, желая стать продавщицей апельсинов, а позднее — играть на сцене.

Нелл, лишившись своего задора, сама себя не узнавала. Но Бекингем был начеку.

— Полагаю, ваше величество уговорит миссис Нелли подарить нам песню или танец.

— Если она этого пожелает, — ответил король. — Миссис Нелли, я хочу, чтобы вы знали, что приглашены сюда как гостья, а не для того, чтобы развлекать присутствующих.

— Я весьма благодарна вашему величеству, — сказала Нелл. — Но если вы пожелаете, я охотно спою и станцую.

И она пела и танцевала; и снова обрела свою смелость. Эта была Нелл, с которой гости встречались прежде — находчивая Нелл; Нелл, которая задорно парировала брошенные ей милордами Рочестером и Бекингемом замечания, будучи убеждена, что оба они хотят представить ее королю в самом лучшем свете.

Потом был ужин за небольшим столом, во время которого король усадил ее рядом с собой. Взгляды его выражали восхищение, он говорил с ней о пьесах, в которых она играла. Она была удивлена, что он так хорошо знал пьесы и мог приводить большие цитаты из них; она обратила внимание на то, что ему нравились стихотворные части пьес.

— Вы поэт, сударь? — спросила она.

Он ответил отрицательно. Но Рочестер начал цитировать короля:

«Это было весной в тихой роще лесной,

Мы бродили с гобой по тропинке одной;

Было тихо вокруг, Филлис, милый мой друг,

Говорил я тебе о сердечном огне;

Лес окутался мглой, мы расстались с тобой,

Но забыть о тебе не смогу я нигде».

— Красивые стихи, — заметила Нелл. Король лукаво улыбнулся.

— Лести при дворе предостаточно, Нелли, — сказал он. — Я надеялся, что вы принесете с собой что-то другое.

— Но это правда, ваше величество, — ответила Нелл.

Рочестер наклонился к ней.

— Его всемилостивейшее величество написал эти слова, когда был глубоко влюблен.

— В Филлис? — спросила Нелл. — Его величество совершенно открыто говорит об этом?

— Под именем Филлис скрыта некая красивая дама, — ответил Рочестер. — Но мне начинает надоедать этот обычай. Что вы об этом скажете, сир? Почему наши Бесс, наши Молл и наши маленькие Нелл должны выступать под этими вымышленными именами? Филлис, Хлорис. Дафна, Люсинда! Как говорил наш приятель Шекспир, «роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет».

— Некоторые дамы предпочитают любить втайне, — сказал король. — Если вы, поэты, не можете не воспевать своих возлюбленных, то уважайте их желание держать любовь в тайне, прошу вас.

— Его королевское величество является самым благоразумным из людей, — заметил Рочестер с поклоном. — Он очень добр. Он одинаково добр в политике, любви и религии.

И Рочестер снова принялся цитировать:

«Такого благородства свет не видел

Среди властителей судеб и душ людских;

Он веру подданных ни разу не обидел,

Не путал дел церковных и мирских.

И посему, евреи, турки, христиане, до скончанья дней

Пребудут с нами Иисус, и Магомет, и Моисей».

— Вы — непочтительный малый, Рочестер, — сказал Карл.

— Я заметил, что королевских губ коснулась улыбка. Полагаю, она была вызвана моей непочтительностью.

— Тем не менее бывают моменты, когда вы испытываете мое терпение. Я вижу, миледи Рочестер, что вы несколько утомлены. Думаю, вы бы рады были отдохнуть.

— Если это доставит вам удовольствие, ваше всемилостивейшее величество… — начала леди Рочестер.

— Все, что приятно вам, моя дорогая леди, приятно и мне. Вы устали, вы хотите отдохнуть. Поэтому я приказываю вашему мужу проводить вас в ваши покои.

Это был знак. Всем пришла пора уходить. Королю хотелось остаться наедине с Нелл.

Нелл смотрела, как все они уходили. Делалось это с соблюдением этикета, и, наблюдая за ними, она почувствовала, как забилось ее сердце.

Когда все ушли, король, улыбаясь, повернулся к ней. Он взял обе ее ручки и поцеловал их.

— Они все развлекают меня… но эти развлечения хороши лишь тогда, когда нет более увлекательных.

Нелл робко сказала:

— Я надеюсь, что смогу доставить вам удовольствие, ваше величество. Он ответил:

— Мои приятели привели меня в поэтическое настроение, — и начал цитировать стишок Флекно:

«Но те, кто в объятья ее заключают,

Еще сотни прелестей в ней замечают.

Ее речистость и чарует, и разит;

А в жестах озорство ее сквозит».

Он помедлил, улыбаясь ей, прежде чем закончить:

— А дальше, помнится, там есть такие строчки:

«Вы понять уже успели —

Это наша крошка Нелли».

— И это написал о вас тот, кто, клянусь, очень хорошо вас знает.

— Это написал обо мне тот, государь, кто видел меня лишь на сцене.

Карл притянул ее к себе и поцеловал в губы.

— Достаточно видеть вас, чтобы знать, что это правда. Ба, Нелл, да вы боитесь меня? Вы думаете:

«Это король». Но сегодня вечером мне бы не хоте лось быть королем.

Нелл ответила мягко:

— А я всего-навсего девушка из Коул-ярда, одна из самых скромных подданных вашего величества.

— Король обязан любить всех своих подданных, Нелл, какими бы скромными они ни были. Мне бы и в голову не пришло, что я увижу вас застенчивой. Я видел, как вы подчиняли себе партер.

— Государь, передо мной не партер.

— Пойдемте со мной и, ради вашей красоты, давайте забудем сегодня вечером, что я — Карл Стюарт, а вы — Нелл со старой Друри-лейн. Сегодня вечером я — мужчина, вы — женщина.

После этого он обнял ее и увел в небольшую бывшую рядом спальню.

Так Нелл Гвин стала возлюбленной короля.

Нелл покинула дворец ранним утром. Она была ошеломлена. Еще никогда чувства так не обуревали ее; никогда еще у нее не было такого возлюбленного.

Ее доставили домой в портшезе, ибо не подобало ей идти по улицам в ее красивом одеянии. Она была теперь не просто миссис Нелли, драматическая актриса. Ее жизнь прошлой ночью изменилась. Люди будут лукаво поглядывать на нее, ей будут дивиться, о ней будут шептаться, многие станут ей завидовать, многие станут ее осуждать.

«А мне до них дела нет!»— подумала она.

Войдя в дом, она сбросила туфельки и сплясала джигу. Такой счастливой она не была еще никогда в жизни. Не потому, что король прислал за ней; не потому, что она пополнила королевский гарем, а потому, что она влюбилась.

Такого, как он, больше нет на свете. Не потому, что он король. Или потому? Нет! Не все короли добрые, нежные, пылкие, очаровательные, каким должен быть любовник. Он больше не был для нее «вашим величеством», он был просто Карлом. Она так и обращалась к нему прошлой ночью — Карл.

— Карл! — громко сказала она и теперь. И снова — уже про себя: «Карл, Карл, Карл… Карл — мой возлюбленный, — пела она. — Самый красивый, самый добрый возлюбленный в мире. Он оказался английским королем, ну и что? Для меня он Карл… мой Карл. Этот Карл принадлежит всей стране, но и мне тоже… мне особенно!»

Потом она смеялась, и поздравляла себя, и вспоминала подробности прошлой ночи. И тут ей страстно захотелось, чтобы она никогда прежде не знала никаких других Карлов; не знала Карла Харта, не знала Карла Сэквилла…

«В моей жизни было слишком много Карлов, — думалось ей. — Как бы мне хотелось, чтобы был только один!»

Потом она немного поплакала, потому что, несмотря на ее нынешнее счастье, о многом она очень сожалела.

После той ночи король на какое-то время забыл о Нелл. Она была очень хорошенькой, но он знал много хорошеньких женщин. Возможно, он был разочарован; он слышал, как расхваливали ее остроумие такие, как Бекингем; это можно, конечно, не принимать во внимание, ибо у Бекингема свои расчеты, чтобы продвигать Нелл; ему хотелось расстроить планы своей кузины Барбары и, без сомнения, Говардов. Но ведь и Рочестер, кажется, похваливал ее. Может быть, Рочестер был ее любовником и до сих пор является им?

Король пожал плечами. Нелл — просто хорошенькая актриса. Она была весьма старательным партнером в промежуточном эпизоде, как и многие другие. Он полагает, что у нее большой опыт, он ведь слышал о ее побеге с Бакхерстом. Вне сомнения, это хорошенькое создание не против поменять герцога на короля.

Молл Дэвис больше отвечала его нынешнему настроению. Молл была такой нежной, она не претендовала на какое-то особое остроумие, она была просто миловидной молодой женщиной, которая способна выучить роль и красиво ее преподнести, и танцует она на сцене не хуже всех прочих.

Он вдруг понял, что чаще, чем за кем-нибудь другим, он посылал за Молл.

Его несколько утомили прошлые беды. Может быть, он стареет? В его темных волосах под париком появилось много серебра.

После изгнания Кларендона ему очень не хватало его. Надо сформировать новый совет. Бекингем явно хочет получить в нем место и, конечно, получит его.

Государственные дела требовали его внимания; когда он отвлекался от них, крошка Моля Дэвис, так мило улыбавшаяся и немногословная, давала ему то, в чем он нуждался. Она была полной противоположностью Барбаре. Кроме того, Уилл Чэффинч и его жена, белошвейка королевы, частенько ночью приводили дам в его апартаменты по черной лестнице, а рано утром провожали их вниз к реке, где их ждали барки. Чэффинч был благоразумным и хитрым малым, и его апартаменты находились рядом с апартаментами короля. Он уже давно ведал наиболее личными и интимными делами короля.

Но время от времени Карл вспоминал о бойкой маленькой актрисе из своего театра и посылал за ней.

Ему нравилось ее общество. Она была необыкновенно хорошенькой, она становилась все забавнее, и все чаще он замечал в ней остроумие, которое так развлекало Бекингема.

Потом он снова забыл о ней, и казалось, что Молл Дэвис окончательно заменит леди Каслмейн в качестве женщины, которая нравится ему больше всех других…

Нелл была опечалена, и главной ее заботой в те дни было скрыть эту печаль. Она для него никто, всего лишь очередная проститутка. Теперь она это поняла. Она ошиблась. Обходительные манеры, обаяние, любезность щедро предлагались любой ветренице, способной занять его в течение ночи.

Она была всего лишь одна из дюжин и дюжин. Сегодня вечером, может быть, ее очередь, а может быть, и не ее.

Не ей предназначалось семисотфунтовое кольцо. Молл Дэвис победила. Говарды торжествовали.

Что касается Бекингема, то он благополучно забыл о своем намерении покровительствовать ей в этом. Его цель была достигнута через Говардов и Молл Дэвис, так как его кузина Барбара бесилась от злости всякий раз, как только упоминали эту девушку. Гордая Барбара была унижена; Барбара теперь знала, что ей надо не один раз подумать, прежде чем оскорблять могущественного герцога Бекингемского — своего двоюродного брата и любовника… впрочем, бывшего любовника. Какова же роль Нелл в планах Бекингема? Да никакая! Он уже забыл, что когда-то прилагал усилия, чтобы обратить на нее внимание короля. Такова была судьба всех его планов. Он забавлялся ими какое-то время, а потом забыл о них. И вот Говарды дарят Молл Дэвис красивые наряды и драгоценности, помогают ей появиться перед королем, как только он начинает о ней забывать, а покровитель Нелл совсем оставляет ее!..

Да, Нелл оказалась всеми покинута.

В артистической уборной женщины посмеивались между собой, глядя на Нелл — Нелл, которая удостоилась чести быть приглашенной королем.

— У Коул-ярда, — шептала Бек Маршалл, — нет ничего общего с Уайтхоллом. Это была ошибка. Его величество первый понял это. Бедняжка Нелли скоро получит приказ на марш.

— Она была звана еще раз или два, — сказала ее сестра Энн.

Пег Хьюджес, за которой ухаживал принц Руперт, была настроена более добродушно.

— Без сомнения, ее снова пригласят. Король никогда не ограничивался одной любовью. Нелл останется в его веселой команде, не сомневаюсь.

— Она будет в категории игроков, занятых дважды в год, — сказала Бек.

— Ну, лучше уж играть дважды в году, чем вообще оставаться вне игры, — тихо заметила Пег.

Когда Нелл подошла к ним, Бек обратилась к ней:

— Слышала последние новости, Нелл? Молл Дэвис получает прекрасный дом и, как говорят некоторые, оставляет сцену.

Впервые Нелл не смогла ничего ответить. Она почувствовала, что не в состоянии говорить с ними о короле и Молл Дэвис.

Она изменилась. И все чаще задумывалась: «Неужели я однажды стану, как Елизавета Вивер, напрасно ждать приглашения короля?»

В начале того года граф Шрусбери вызвал Бекингема на дуэль из-за любовной связи герцога с леди Шрусбери; дуэль окончилась тем, что Шрусбери был убит. Король был взбешен. Он запретил дуэли, и Бекингем в тревоге ожидал исхода этой истории. Теперь он совершенно забыл о своем решении продвигать Нелл в Уайтхоллском дворце.

Летом она исполняла роль Джасинты в пьесе Драйдена «Вечерняя любовь, или Мнимый звездочет». Партнером ее был Карл Харт.

Драйден, будучи восторженным поклонником Нелл, всегда имел ее в виду, когда писал свои пьесы, и Джасинта была Нелл, так говорили все: «Нелли до последней буквы» и «.

Король находился в своей обычной ложе и, играя роль, Нелл не могла удержаться, чтобы не глядеть в его сторону. Возможно, что ее глаза, голос, все ее движения были невольно исполнены мольбы.

« Любить короля — это настоящая трагедия «, — пришла она к заключению. У нее не было возможности быть с ним, если за ней не посылали; невозможно выяснить, чем она не угодила.

Карл Харт в роли Уайлдблада ухаживал за ней на сцене на глазах у короля.

— На что может надеяться джентльмен, ухаживая за вами? — спросил он.

А Нелл, словами, Джасинты, должна была отвечать:

— Ему может быть позволено провопить со мной время, пока не найдется кто-то лучший; он может быть самой нижней ступенькой моей лестницы, чтобы по нему я добралась до дворянина, а от дворянина до лорда, а от лорда до маркиза, а от него до герцога, пока не поднимусь так высоко, как смогу.

Публика громко и долго смеялась.

Многие украдкой поглядывали на короля в его королевской ложе и на бойкую Нелл на сцене. У нее был ее лорд, она добралась до своего короля — но она не удержала своего короля!..

На лице короля никак не отразилось его отношение к услышанной бестактности. Но Нелл, всеми помыслами будучи с ним, была уверена, что он недоволен.

В тот вечер после театра она сразу отправилась домой и поплакала, но немножко. Перед людьми ей следует держаться мужественно. На следующий день она снова была веселым сорванцом.

— Нелли… прежняя Нелли… вернулась, — говорили вокруг.

А через какое-то время все забыли, что она была еще недавно другой. Вот она, самое озорное, самое развязное создание, которое когда-либо играло в Королевском театре, и люди толпами ходили смотреть на нее.

Время от времени в театре бывал король. Изредка он присылал за Нелл. Но Молл Дэвис получила свой прекрасный дом неподалеку от дворца Уайтхолл и оставила сцену.

Все актрисы говорили о везении, сопутствующем Молл; многие удивлялись, почему хорошенькая и остроумная Нелл нравится королю значительно меньше, чем Молл.

Труппа играла» Каталину» Бена Джонсона. Леди Каслмейн послала за миссис Кори, которая исполняла роль Семпронии — очень непривлекательного персонажа, — и вручила ей определенную сумму денег, чтобы она, исполняя свою роль, передразнивала злейшего в тот момент ее врага — леди Елизавету Харви, муж которой недавно уехал из Лондона в Константинополь в качестве королевского посла.

Во время первого же представления, когда на сцене спросили: «Но что же вы будете делать с Семпронией?», леди Каслмейн вскочила с места и во весь голос крикнула: «Пошлите ее в Константинополь!»

Леди Харви была в такой ярости, что добилась того, чтобы миссис Кори за оскорбление отправили в тюрьму. После этого леди Каслмейн использовала все свое влияние, которое было еще очень велико, чтобы вызволить ее оттуда. И когда миссис Кори в следующий раз играла эту роль, ее забросали всякой дрянью, а несколько человек, нанятых леди Елизаветой, расхватали все апельсины из корзин апельсинных девушек, чтобы швырять их на сцену в актеров.

Каждый вечер, когда игрался этот спектакль, в театре возникали перебранки между людьми, нанятыми леди Елизаветой Харви, и людьми, преданными леди Каслмейн. Страдала пьеса и актеры, но театру от этого была одна выгода, так как он был полон каждый раз, когда эта пьеса игралась.

Позже театр поставил пьесу Драйдена «Тираническая любовь, или Королевская мученица», в этой пьесе Нелли играла Валерию, дочь императора Максимина, казнившего святую Екатерину. Это была небольшая роль, в конце которой Нелл закалывает себя, потом шел эпилог, ставший ее большим успехом.

Весь день она была возбуждена. Ей наконец удалось выйти из недавнего уныния. Она отчитала себя дурой за то, что таила такие романтические мечты о короле.

— Нелли, перестань ребячиться, — уговаривала она себя. — Конец мечтаниям! Кто ты ему, кем ты можешь быть для него, как ни мимолетным увлечением?

Она лежала на авансцене в роли покончившей в собой Валерии и, когда санитары с носилками приблизились к ней, она неожиданно вскочила с криком:

«Стойте, я же не мертвец!

Мне еще играть конец».

После этого она подошла к самому краю авансцены — буйная Нелли, самая экспрессивная из всех актрис, прехорошенькая, острая на язык Нелл, завоевавшая сердца публики.

Король, сидя в ложе, подался вперед. Она чувствовала на себе его одобрительный взгляд. Она знала, что как бы ни пытался, он не сможет отвести от нее глаз, и она верила, что ни леди Каслмейн, ни Молл Дэвис не смогут его заставить это сделать.

Она продолжала громко, насмешливым тоном, говорить своим звонким голосом:

«Да, господа, превратностями наша жизнь чревата:

Я — призрак той, что звали Нелл когда-то.

Ну-ну, не бойтесь, дамы, я тут меняю лица,

А в жизни остаюсь все той же озорницей…»

Публика вытянула вперед шеи, чтобы слышать, что такое она говорит, так как некоторые уже тряслись от смеха, а другие, боясь пропустить слова Нелл, кричали: «Тише!»

«Как мог придумать ты, поэт, несносный человек,

Чтоб Нелл из-за любви свой сократила век!

К тому ж в разгар весны и в праздник воскресенья;

Уж лучше пудинг я доем и вкусное печенье».

Она откинула назад головку; ее миловидное личико оживилось. У многих перехватило дыхание от необыкновенной красоты изящного маленького создания, а она продолжала:

«Для своего надгробия слова,

Не доверяя никому, я подберу сама:

« Хоть Нелл, лежащей здесь, подчас и приодеться было лень,

Она принцессой умерла, играя роль ее в последний день «.

Партер ревел от восторга. Нелл позволила себе бросить взгляд в королевскую ложу. Король по-прежнему сидел, наклонившись вперед, он от души аплодировал, улыбка его была такой сердечной, что Нелл поняла — сегодня вечером он пришлет за ней.

Голова ее закружилась от радости. Она старалась, исполняя эту роль, потому что любила короля. В будущем она станет самой собой. Кто знает, может быть, если бы Карл узнал настоящую Нелли, он смог бы тоже полюбить ее.

Карл действительно послал за Нелл в тот вечер, но тайно. Уилл Чэффинч пришел к ней домой сказать, что его величество хочет, чтобы она навестила его через боковой вход.

В приподнятом, хорошем настроении Нелл готовилась к визиту; вскоре после прихода Чэффинча к ней домой она уже поднималась потайной лестницей в королевскую спальню.

Карл был рад видеть ее.

— Мы давно не виделись, Нелл, — сказал он, — в интимной обстановке, но я часто о вас думал и всегда с величайшей нежностью.

От этих слов выражение лица Нелл невольно смягчилось, хотя она и думала:» Правда ли? Или это один из тех случаев, когда его стремление быть добрым заставляет говорить не правду?»

Но, возможно, его величайшее обаяние и выражалось в том, что он мог заставить верить всему хорошему, что он говорил, пока был рядом, и только после расставания с ним начинали появляться сомнения.

— Государственные заботы, — с легким сердцем говаривал он.

И на самом деле, размышлял он, то, что не позволяло ему встретиться с Нелл, действительно было делом большой государственной важности: последнее время он проводил ночи с Екатериной, своей женой.

Он выполнил свой долг, решил он, и слегка улыбнулся. Он горячо надеялся, что старания не окажутся бесплодными.

« Мне нужен законный сын „, — говорил он себе сто раз на дню. Каждый раз, когда он видел своего брата Иакова, каждый раз, когда он видел своего красивого отпрыска, молодого Монмута, вышагивающего при дворе с желанием, чтобы никто ни на секунду не забывал, что он сын короля, Карл говорил сам себе:“ Я должен иметь сына «.

Положение дел было явно ненормальным. У него много здоровых детей, среди них есть и сыновья, достигающие зрелого возраста, многие повторяют черты его лица, но все они незаконнорожденные дети. Не было ни одной любовницы, которая не родила бы ребенка, как она божилась, от него. Клянусь, думал он, я настоящий жеребец. И все же в моей законной постели или я бесплоден, или Екатерина. Бедная Екатерина! Ей так же страстно хочется иметь ребенка, как и мне. Почему же, почему, ради всего святого, все наши усилия не приносят успеха?

Подчиняться зову долга — это тяжкий труд; проводить длинные ночные часы с Екатериной — надоевшей, навязчивой Екатериной, когда такие великолепные создания, как Барбара, такие очаровательные хорошенькие куколки, как Молл Дэвис, и такие необыкновенно миловидные душки, как эта маленькая Нелли, могут быть доставлены по одному его слову!..

Когда он в тот день видел Нелл на сцене, поднимающейся с носилок и кажущейся воплощением очарования, остроумия и всего самого восхитительного и забавного в этом мире, он решил избежать исполнения долга в ту ночь.

— Моя дорогая жена, — сказал он Екатерине, — я рано лягу сегодня вечером. Я чувствую себя нездоровым.

Как она встревожилась, его бедная жена! Но он никогда не болел. Ни у кого при дворе не было более крепкого здоровья. В игре в теннис он превосходил всех; если после полудня он бывал в театре, а вечером развлекал дам, то утро он часто посвящал плаванию, рыбной ловле или парусному спорту. Он позволял лениться своему уму, телу же — никогда. Он мало спал, утверждал, что часы, проведенные в бессознательном состоянии, являются потерянными часами; он еще не настолько насладился всем тем прекрасным, что может предложить жизнь, чтобы тратить столь длительные периоды жизни на сон. Ему просто не нравилось то, что он называл» эта глупая, грубая штука, полагаемая делом «, и он больше предпочитал принимать» свое обычное лекарство на теннисном корте» или на лошади.

Может быть, было неразумно с его стороны просить извинить себя, ссылаясь на здоровье. Екатерина была сама заботливость. Это была простая душа, которой предстояло еще многое узнать о нем, и с его стороны было очень глупо, что он не мог себя заставить сказать, как это обычно говорил милорд Бекингем своей жене, или милорд Рочестер — своей, что ему изредка необходимо побыть в другой компании. Ему приходится лгать, так как, если не лгать, он обидит ее, а видеть, что она обижена — значит портить себе удовольствие; а что он не терпел, так это портить себе удовольствие.

При следующей их встрече она будет надоедать ему своей заботой, а ему надо будет выдумать головную боль или боль в каком-нибудь другом месте и точно запомнить указанное им место. Ему, может быть, даже придется согласиться выпить лечебный напиток «посеет», приготовленный ею лично, ибо она, простодушное создание, всегда была готова демонстрировать свою супружескую преданность…

Но довольно этих раздумий; вот она — Нелл, восставшая из мертвых. Прелестнее, чем когда бы то ни было, с глазами, в которых светится ум и добрый юмор.

«Эта малышка Нелли нравится мне все больше», — думал про себя король; и, убрав с кровати одну из многих болонок, которые всегда находились у него в спальне, он нежно обнял Нелл, и Нелл с наслаждением утонула в этих объятиях.

Они предавались любви. Потом задремали и, проснувшись, увидели у постели жену Уилла Чэффинча.

— Ваше величество! Ваше величество! Прошу вас, проснитесь. Сюда идет королева. Она несет для вас посеет.

— Прячься, Нелли! — велел король. Нелл выскользнула из постели и, как была, нагая, спряталась за балдахином.

Екатерина вошла в комнату, едва Нелл успела спрятаться; с длинными и красивыми волосами, покрывающими плечи, она подошла к постели. Ее бесхитростное лицо было взволновано.

— Я не могла заснуть, — сказала она. — Я только и думала о том, как вам больно.

Король взял ее за руку, когда она села на постель и тревожно на него посмотрела.

— О, — ответил он, — о боли можно сожалеть лишь потому, что она нарушила ваш сон. Она прошла. Я уже даже забыл, где она была.

— Я очень рада. Я принесла вам это лекарство. Уверена, что при необходимости оно немедленно вам поможет.

Нелл, слушая, думала: «Вот король и королева Англии, и он обращается с ней так же очаровательно любезно, как и со своими шлюхами».

— А вы, — говорил он, — в это время должны отдыхать в своей постели. Иначе мне придется приносить вам лекарство, если вы будете бродить в одном пеньюаре.

— И вы это сделаете, — ответила она. — я знаю. У вас самое доброе сердце на свете.

— Прошу вас, не будьте обо мне столь высокого мнения. Я этого не заслуживаю.

— Карл… Я останусь рядом с вами сегодня ночью…

Неожиданно наступила тишина и, не в силах удержаться, Нелл раздвинула складки балдахина и посмотрела в проделанную ею щелку. Она увидела, что одна из королевских болонок вскочила на королевскую постель с ее туфелькой в зубах и положила ее там, как бы предлагая туфельку Нелл королеве Екатерине.

Нелл одним взглядом охватила всю сцену — замешательство короля и лицо королевы, покрасневшее от унизительного положения.

Королева быстро обрела чувство собственного достоинства. Она уже не была той неопытной женщиной, которая когда-то упала в обморок при встрече с Барбарой Каслмейн, когда эта отвратительная женщина поцеловала ей руку.

Она сказала резко:

— Впрочем, не останусь. Хорошенькая дурочка, которой принадлежит эта туфелька, может простудиться.

Король ничего не ответил. Нелл услышала, как дверь закрылась. Она медленно приблизилась к постели. Король нежно поглаживал уши той маленькой болонки, которая их выдала… Он задумчиво смотрел перед собой, пока Нелл устраивалась рядом.

Потом он сочувственно обернулся к ней.

— На свете случается много странных вещей, — сказал он. — Многие женщины добры ко мне: я — король, а проявлять доброту к королям выгодно, поэтому тут нет ничего удивительного. Но для меня остается тайной, почему эта добрая и достойная женщина, моя королева, любит меня?

Нелл ответила:

— Могу сказать вам, государь.

И она ему это сказала; ее объяснение было понятным и остроумным. Она помогла ему вновь обрести свое добродушие…

Вскоре после этого Нелл обнаружила, что ждет ребенка от короля.

Теперь, когда Нелл забеременела от короля, она уже не могла исполнять свои прежние роли. О ней позаботился Уилл Чэффинч, который ведал подобными статьями королевских расходов, и она переселилась в район Ньюменз-роу, находившийся рядом с Уэтстоунским парком.

Нелл ликовала при мысли, что она родит ребенка от короля, но у Карла это обстоятельство не вызвало особенного интереса. У него и так было много незаконнорожденных детей, ему был крайне необходим один законнорожденный. Еще до того, как ему вернули трон, у него была большая и все увеличивавшаяся семья, в которой герцог Монмут был старшим сыном. Некоторых он держал около себя, остальные ушли из его жизни. Одним из таких был Джеме де ла Клош, рожденный Маргаритой де Картере в то время, когда он был в изгнании на острове Джерси. Он полагал, что Джеме стал теперь иезуитом. Леди Шэннон родила ему дочь; Екатерина Пегг — сына и дочь. Было много других, утверждавших, что они его дети. Он всех их принимал с веселым добродушием. Он гордился своей способностью производить на свет сыновей и дочерей, и когда некоторые из его подданных звали его «Олд Раули»— по имени жеребца из королевских конюшен, от которого родилось больше прекрасных и здоровых жеребят, чем от других, — он не возражал. Барбара Каслмейн родила ему уже пятерых детей. Всех их он нежно любил. Он обожал своих детей, больше всего он любил с ними разговаривать и слушать их забавные замечания. Ему больше нравилось бывать у Барбары в детской комнате, чем у нее в спальне. Они росли более занятными — юные Анна, Чарльз, Генри, Шарлотта и Джордж, — чем их мегера-мать.

Он признал своими детьми девять или десять человек, он делал для них что мог — давал им титулы, назначал им денежное обеспечение, не упускал из виду выгодные для них браки… О, да, он на самом деле любил своих детей!

И вот теперь крошка Нелл должна подарить ему еще одного.

Это было интересно, он с удовольствием поглядит на ребенка, когда тот появится, но до того времени ему есть чем заняться в других местах.

Какое-то время его немного тревожили его сын Монмут и собственный брат, герцог Йоркский, поведение которых могло бросить тень на королевскую власть.

Монмут становился все более распущенным.

Что касается амурных дел, то говорили, что он в будущем обещает сравняться с отцом. Карл только пожимал плечами, слыша это. Пожалуй, ему бы и не хотелось, чтобы юный Джемми был другим, с другой стороны, имея таких родителей, он просто не мог быть другим.

Однако ему бы очень не хотелось, чтобы его сын ввязывался в каждую уличную драку. Карл выделил ему конный отряд, и когда он ездил недавно в Харидж инспектировать фортификационные сооружения, ему доложили, что сын с приятелями весьма весело проводили время, совращая в округе деревенских девушек.

«С моей стороны было бы нелюбезно лишать его удовольствий, которые мне самому доставляли так много радости», — говорил Карл сам себе. И все же он бы предпочел, чтобы юный Джемми развивал в себе какие-нибудь более серьезные способности. Конечно, друзья короля тоже не отказывались от таких удовольствий, но они были умными людьми. Будучи проказниками и распутниками, они интересовались и духовной жизнью, а не только физической — так же, как и сам Карл. А его сын Джемми усвоил пока, как ему казалось, все дурное, что пришло с эпохой Реставрации, и ничего хорошего из ее добрых обычаев.

Джемми с каждым днем становился все более заносчив и задирист. Он бросал тень на королевский дом. Брат Иаков тоже заставлял короля волноваться. Он был совсем не похож на юного Джемми. У Иакова были любовницы, много любовниц, и всякий раз, как только он мог ускользнуть от Анны Гайд, он отправлялся к любовницам и делал им детей. Иаков не был дурным человеком, Иаков был просто дурак. У Иакова был замечательный талант делать то, что приводит к неприятностям, — главным образом для него. «Ax, — частенько говаривал Карл, — спаси меня от la sottise de mon frere. Но прежде всего спаси от его глупости его самого».

Сейчас у Иакова были нелады с Бекингемом. Это еще один, который тоже был обречен доставлять неприятности, но в основном себе. «Два нарушителя спокойствия; если бы они объединили свои способности и варили бы кашу в одном котле, мне было бы легче, — размышлял Карл. — Но каждый из них стремится заварить кашу отдельно, в своем собственном котле, и мне предлагается двойная порция неприятностей».

Бекингем — из них двоих он несравненно умнее — решил, что Иаков должен стать его другом. Он заигрывал с герцогом, предлагая, чтобы они забыли споры и действовали заодно. Бекингему хотелось освободиться от своего основного соперника в «кабальном» совете (как, потешаясь, называло его народное остроумие), милорда Арлингтона, и с этой целью он домогался союза с Иаковом.

Иаков, твердо уверенный в своей правоте, устранился от их интриг. Он дал им понять, что считает ниже своего достоинства попадать в такую «кабалу»; он намерен по-своему служить королю.

К необузданному и отчаянному Бекингему следовало подходить с большим тактом.

Отныне Бекингем считал Иакова своим врагом; а каково болезненно честолюбивому человеку терпеть врага, который является к тому же предполагаемым наследником короны?

Бекингем бушевал от ярости, и сумасбродные планы теснились в его изобретательном мозгу. Королю необходимы были законнорожденные дети: герцогу Йоркскому никак нельзя позволить взойти на трон!

И тут вдруг Бекингем высказывает свой дикий план о разводе короля — этого отменного жеребца, много раз доказавшего, что он способен производить детей с самыми разными женщинами, — и бесплодной Екатерины, чья неспособность исполнить свои обязанности королевы может ввергнуть страну в отчаянное положение.

Карл отклонил заботы Бекингема о себе, который предлагал постараться расторгнуть брак с Екатериной или похитить ее и в последующем отправить в одну из заморских колоний, где от нее не будет ни слуху ни духу.

Кроме того, Карл предупредил Иакова.

— В буйной голове милорда Бекингема роятся безумные мысли, — сказал он. — И главный смысл их в том, чтобы вы не смогли наследовать трон. Не смейтесь над этим, Иаков. Бекингем — опасный человек.

Бекингем занялся Монмутом. Какие дикие семена мог бы он посеять в этой невежественной голове?

Да, тучи над троном сгущались, и у короля почти не было времени думать о ребенке, которого Нелл должна была вскоре произвести на свет.

В комнате нечем было дышать. Шторы на окнах были задернуты, чтобы не беспокоил свет; в спальне горели свечи. Нелл лежала в постели и думала, что настал ее последний час. Так много женщин умерло при родах.

С ней была Роза, и она была рада этому.

— Нелли, — прошептала Роза, — не лучше ли тебе походить туда-сюда по спальне? Говорят, это облегчает роды.

— Не могу больше, Рози. Не могу, — простонала Нелл. — Я уже достаточно ходила, а эти муки, кажется, я не вынесу.

Ее мать сидела у кровати; сквозь полузакрытые глаза Нелл увидела, что она принесла с собой бутылку джина.

Она уже плакала. Нелл слышала, как она бормочет что-то о своей красивой дочери, которая покорила короля. Вдруг голос матери, высокий и резкий, казалось, заполнил всю спальню:

— Эта маленькая шельма, моя девочка Нелл, родит королевского сына. Кто бы это подумал… про мою маленькую Нелл!

«Как далеко, — думала Нелл, — от борделя в Коул-ярде до родов королевского побочного ребенка…»

А где был король в тот день? В Лондоне его не было. Он скакал в Дувр, чтобы приветствовать заморских гостей. «Государственные дела, — бормотал он, — государственные дела… Вот почему я не могу быть рядом при рождении нашего ребенка, милая Нелл».

Он, бывало, говорил ей подобные вещи, чтобы она знала, что ребенок, которого она ждет, для него так же важен, как и те, что родились у его любовниц благородного происхождения. Актриса или герцогиня… ему было все равно. Вот что он хотел сказать. И если бы он был около нее и сказал бы это, она бы ему поверила.

— Я завсегда говорила, — прохрипела миссис Гвин, обращаясь к Мэри Кнепп и Пег Хьюджес, которые вошли в спальню, чтобы пополнить число присутствующих и посмотреть, как миссис Нелли разродится королевским внебрачным ребенком. — Я завсегда говорила, что моя Нелл слишком мала, чтобы рожать детей.

Тут вдруг Нелл села, в постели и громко воскликнула:

— Кончай свой кошачий концерт, ма! Я еще пока не труп. И не собираюсь им быть. Я буду жить и королевский ублюдок тоже!

Это было совершенно в духе Нелл, так что все принялись хохотать, а потом Нелл еще кое-что добавила — и они никак не могли остановиться, пока боль не усилилась, и она не позвала Розу и повитуху.

Вскоре после этого Нелл в изнеможении откинулась на подушки, на руках она держала королевского сына.

Головка его была покрыта мягким темным пушком.

Женщины, наклонившиеся над ним, восклицали:

— Он настоящий Стюарт! Да, в отпрыске Нелли ясно просматривается королевский жеребец.

А Нелл, крепко прижимая его к себе, была уверена, что ее ждет еще неизведанное счастье. Никогда еще она не чувствовала такой усталости, но и такой удовлетворенности своей судьбой.

Это крошечное создание в ее руках никогда не должно ползать по мостовой переулка Коул-ярд, он никогда не должен держать лошадей для благородных джентльменов, да и сам он должен быть благородным джентльменом — герцогом, не меньше!

А почему бы и нет? Разве отпрыски Барбары не герцоги? Почему бы самому прекрасному младенцу Нелл тоже не стать им?

— Как ты назовешь его, Нелли? — спросила Роза.

— Я назову его Карлом, — ответила Нелл; она говорила очень решительно:

— Карлом, конечно, — в честь отца.

И вот в этот момент, впервые в своей жизни, Нелл поняла подлинный смысл честолюбия. Оно родилось в ней, сильное и неистовое, и все ее надежды и желания добиться величия теперь были связаны с лежащим в ее руках младенцем. ***

Карл, направлявшийся в Дувр, совершенно не думал о Нелл и их ребенке. Он знал, что приближается один из важнейших моментов его правления.

Встреча в Дувре не только даст ему возможность увидеться с горячо любимой сестрой, но и положит начало союзу, который должен быть заключен между ним и Францией; именно так между ним и Францией, а не между Англией и Францией, ибо договор, который он подпишет, будет секретным договором, содержание статей которого будет известно лишь ему самому и четырем из его самых даровитых политиков — Арлингтону, Арунделю, Клиффорду и Беллингсу.

Секретность была необходима. Если бы его народ узнал, что за договор намерен подписать король, он бы восстал против него. Французов ненавидели; и как можно объяснить людям, что их страна еле удерживается на грани банкротства? Как можно объяснить, что последствия чумы, пожаров и войн против Голландии еще сохраняются? Англия нуждалась в деньгах Франции, и, если Франция требовала уступок, следовало согласиться с ее условиями. Будут ли они выполнены или нет — это будет касаться одного Карла, когда придет время их выполнять. Пока же суть в том, что или подписывается тайный договор, или страна оказывается в состоянии банкротства, нищеты и голода, а вскоре и в том прискорбном состоянии, которое возникает вслед за этими несчастьями и является величайшим из всех, — в состоянии революции.

Карл уже видел одну революцию в Англии; в его намерения не входило увидеть другую. Десять лет тому назад он вернулся домой; теперь он был полон решимости — если в его силах предотвратить это — никогда больше не блуждать по свету.

Итак, он ехал в Дувр. Жизнь часто вознаграждает за неприятности.

Вот и он должен был встретить дорогую Минетту, самую милую из всех его братьев и сестер, самую младшую из них, которую он всегда очень любил и которая, судя по часто присылаемым ею письмам, казалось, была его верным другом. Она была замужем — бедная милая Минетта — за самым отвратительным месье Франции, постыдно плохо с ней обращавшимся, а она была влюблена — она проговорилась в своих письмах, и его шпионы, которых он имел при французском королевском дворе, подтвердили это — в Людовика XIV, выдающегося и красивого монарха Франции. Трагедией Минетты было то, что ее брат слишком поздно вернул себе престол, поэтому ее брак с королем Франции не состоялся, и она была вынуждена выйти замуж за его брата…

Замечательно, что он увидит сестру, поговорит с ней, услышит от нее новости и поведает ей свои; замечательно то, что они подтвердят друг другу, как много значит в их жизни их постоянная переписка и заверят друг друга, что никогда еще брат и сестра не любили друг друга так, как любят они.

Не было ничего удивительного в том, что Карл забыл, что одна из его второстепенных возлюбленных рожала сына. Он чествовал свою сестру и подписывал договор, из-за которого, если бы тайные его статьи стали широко известны, его власть монарха могла бы оказаться не в меньшей опасности, чем власть его отца более двадцати лет тому назад.

Но он не позволит этим обстоятельствам портить себе настроение. Его дражайшая сестра будет гостить у него всего две недели — ее ненавистный муж не позволит ей остаться дольше, — а Людовик должен выплатить ему два миллиона ливров в течение шести месяцев с тем, чтобы он в подходящий момент исполнил свой обет стать католиком. Карл передернул плечами. В договоре не обусловливалось время, когда Карл должен объявить об этом; если бы это было так, он бы никогда, какой бы соблазнительной ни была награда, не подписал бы этот договор. Он мог объявить себя католиком, когда ему заблагорассудится. Это будет через много-много лет, а может быть, и никогда. А Англия крайне нуждалась в этих французских ливрах.

Он обязывался объявить войну Голландии в любой момент по требованию Людовика, и за его услуги в этом отношении ему было обещано три миллиона ливров в год, пока будет продолжаться война.

В связи с этим он не испытывал сомнений. Голландцы были врагами Англии, и было нетрудно, с помощью писак, подогреть в стране ненависть против коварного врага, который недавно вошел в одну из рек Англии и сжег ее корабли прямо на глазах у англичан.

Да, размышлял Карл, воевать они пойдут без возражений. Что они не проглотят, так это мое признание папизма.

Но он всегда помнил слова своего деда со стороны матери, великого Генриха IV, когда тот занял Париж и прекратил религиозные войны.

«Мы с ним похожи», — подумал Карл. Это отличная сделка. Моя страна почти банкрот, а мне должны заплатить два миллиона ливров за то, чтобы я в подходящий момент объявил себя католиком. Кто знает, подходящий момент может и не наступить, а вот мои два миллиона ливров поступят и окажутся весьма кстати.

Итак, он подписал этот договор и доставил этим удовольствие своей дорогой сестре, так как Людовик, которого она любила, будет доволен ею, когда она вернется во Францию и преподнесет ему подпись своего брата на этом договоре.

Милая Минетта! Она должна возвращаться во Францию… Возвращаться к своему ненавистному мужу!..

Она протянула ему свою шкатулку с драгоценностями и сказала: «Выберите то, что захотите, милый брат. Все, что вам понравится, — на память обо мне».

В это мгновение он поднял глаза и увидел очаровательную девочку, которая стояла рядом с его сестрой и которая принесла по просьбе Генриетты шкатулку с драгоценностями.

— Мне по душе только одно сокровище, — сказал он. — Вот эта прелестница, что затмевает все в вашей шкатулке, милая сестра.

Девочка опустила глаза и слегка порозовела.

Минетта обратилась к ней: «Луиза, дорогая, пожалуйста, оставьте нас с братом».

Девочка сделала реверанс и ушла, но прежде чем выйти, она бросила через плечо быстрый взгляд на короля Англии.

— Нет, Карл, — укоризненно сказала Минетта, — она слишком молода.

— Это легко исправимый недостаток, — ответил Карл. — Время проходит быстро, и вот уже молодые… становятся не такими молодыми.

— Я не могу ее оставить.

Карл был несколько разочарован. Он редко домогался женщин; в этом не было необходимости. Луиза была прелестным ребенком, но он не сомневался, что здесь, в Дувре, есть и другие очаровательные дети, его собственные подданные. Единственный раз, когда он домогался женщины, — это период его страстной увлеченности Фрэнсис Стюарт.

— Я буду сожалеть о том, что она уехала, — сказал Карл. — Если бы она осталась, она могла бы мне быть хоть небольшим утешением в разлуке с вами.

— Может быть, дорогой брат, я вскоре снова приеду в Англию, и я буду молить судьбу, чтобы тогда мне не надо было так быстро уезжать.

— Бедная моя Минетта, вам трудно живется?

Она, улыбаясь, повернулась к нему.

— Сейчас моя жизнь преисполнена счастья, — сказала она. После этого она обняла его и немного всплакнула.

— Когда я вернусь во Францию, — попросила она, — пишите мне чаще, Карл.

— Конечно, я буду писать. Это единственное утешение, которое нам остается.

— Рассказывайте мне обо всем, что происходит у вас при дворе, а я буду вам писать обо всем, что случится в Версале. Людовик ревниво относится к моей любви к вам.

— А я — к вашей любви к нему.

— Это разные вещи, Карл.

— Да, я всего лишь брат, а он… Она печально улыбнулась.

— Часто лишь ваши письма, напоминавшие о нашей близости, давали мне почувствовать, что я живу не напрасно.

Он нежно улыбнулся ей, он все понимал. Она любила его, но еще больше она любила короля Франции; и ей пришлось выбирать между ними, когда она приехала с этой миссией доверенного лица короля Франции. Все же из-за этого он не стал любить ее меньше.

Он увидел молодую фрейлину сестры перед их отъездом во Францию.

Он неожиданно встретился с ней в передней, перед тем как войти в апартаменты сестры. Его занимало, не постаралась ли она сделать так, чтобы они встретились.

Она красиво присела в реверансе, а затем, будто неуверенная в том, что поступила согласно английскому обычаю, стала перед ним на колени.

— Нет, — запротестовал он, — так выражать почтение не обязательно. Пусть красота ни перед кем не становится на колени — даже перед величием.

Она поднялась и стояла, зардевшаяся, перед ним.

— Вы — очаровательное дитя, — сказал он. — Я просил сестру оставить вас здесь, чтобы мы могли стать добрыми друзьями, но она отказывается сделать это.

— Сир, — ответила девушка, — вы видите, я не очень хорошо владею английским языком.

— Вам следует овладеть им, дитя мое, а лучший способ выучить язык какой-нибудь страны — поселиться в этой стране. Когда я был в вашем возрасте и позже, я провел много лет в вашей стране, и мне пришлось говорить на языке вашей страны. — Он начал говорить по-французски, а молодая девушка напряженно слушала его.

— Хотели бы вы приехать и остаться в Англии на какое-то время?

— О, да, ваше величество.

— Пожить, скажем, при дворе, где я мог бы показать вам, как живут в Англии? Она засмеялась совсем по-детски.

— Это доставило бы мне величайшее удовольствие!

— Увы, сестра говорит, что она несет за вас ответственность перед вашими родителями и обязана привезти вас обратно. — Он положил ей руки на плечи и притянул ее к себе. — И это, — сказал он, — приводит меня в отчаяние.

— Благодарю, ваше величество.

— Не благодарите меня. Благодарите добрых фей, которые подарили вам эти прекрасные вьющиеся волосы. — Он ласково погладил ее волосы. — Эту нежную кожу… — Он дотронулся до ее щек, до шеи.

Она ждала, затаив дыхание. Вдруг он изящно наклонился и поцеловал ее в губы. В комнате позади них послышался какой-то шорох.

Он проговорил:

— Может быть, мы еще встретимся.

— Не знаю, ваше величество.

— Скажите мне, как вас зовут, прежде чем мы расстанемся.

— Луиза.

— Луиза… Очаровательное имя. Кто ваши родители?

— Я — Луиза Рене де Пенанкуэт де Керуаль.

— Итак, прощайте, милая мадемуазель де Керуаль; я буду молиться, чтобы мы поскорее встретились снова.