"Миланцы убивают по субботам" - читать интересную книгу автора (Щербаненко Джорджо)1– Итак, – без вопросительной интонации произнес Дука Ламберти, приготовившись слушать. Сидящий напротив пожилой, но еще крепкий, широкоплечий и мускулистый человек с густыми бровями и торчащими из ушей кустиками волос заговорил: Комиссар меня уверяет: «Не волнуйтесь, найдем вашу девочку, потерпите, мы так завалены работой...» Я раз в неделю хожу в полицию и слышу один и тот же ответ: найдем вашу девочку, но уже пять месяцев прошло и до сих пор никаких известий... Пожалейте отца, бригадир, в ней вся моя жизнь! Бригадиром Дука Ламберти не был, однако не поправил собеседника, потому что не привык учить людей уму-разуму. Он взглянул на пожилого – хотя и не слишком, наверняка ему нет еще шестидесяти – человека, чьи мужественные черты в данный момент приняли какое-то жалкое, плаксивое выражение. – Мы, разумеется, сделаем все возможное, – заверил Дука. История драматичная, но по нынешним временам довольно обыденная: девочка внезапно сбежала из дома, отец заявил в районный полицейский участок, и там приложили все силы, чтобы найти беглянку – хотя о каких силах может идти речь?.. За пять месяцев отец, убежденный (чисто по-итальянски), что, чем выше чиновник, тем верней дело, добрался до квестуры, до самого Карруа, но у Карруа своих дел под завязку, не может он отвлекаться на такие мелочи, поэтому препроводил несчастного отца к нему, Дуке Ламберти. – Жаль старика, сделай, что сможешь, а? Вот он и пытается. Уже достал из ящика ручку и чистый блокнот. – Сколько лет вашей девочке? – Дука невольно пытался подражать задушевной интонации, с какой любящий отец повествовал о своем единственном чаде. – Двадцать восемь, – ответил старик, и плаксивая гримаса исчезла с его лица. Дука Ламберти положил крохотную шариковую ручку на стол, рядом с блокнотом. Может, он ослышался, может, «восемь»? Да нет, старик выговорил предельно четко: «двадцать восемь», Дука не мог ослышаться. Он уж было приготовился искать малолетнюю шалунью, но двадцать восемь лет – это уже не девочка! Так он и сказал старику, у которого заросли волосами лицо, уши и даже ладони. – Но двадцать восемь лет – это уже не девочка. Чтобы не глядеть в серые глубоко запавшие глаза, Дука стал рассматривать густой и разноцветный – от черного до белого – волосяной покров на руках. – Допустим, ваша дочь решила уйти со своим избранником, и это не считается побегом. Двадцативосьмилетняя женщина вправе решать сама... Стасик затряс головой. – Она не женщина, она девочка и останется ею, даже если доживет до ста лет. Дука промолчал: не хотелось противоречить человеку, страдающему так искренне и глубоко; обожаемая дочь останется для отца девочкой и в сто лет – это понятно, однако, с точки зрения закона, в том, что дочь обманула отцовские чувства, нет состава преступления, он только не знал, как это объяснить старику, пришедшему в его кабинет таким ясным и теплым весенним утром. – Я вас вполне понимаю, но на законном основании мы ничего не можем поделать с женщиной двадцати восьми лет, решившей уйти из отчего дома. В ответ сидящий напротив человек проговорил с какой-то отчаянной, горькой решимостью: – Моей дочери двадцать восемь лет, но у нееум десятилетнего ребенка... она неполноценная, понимаете? На Рождество она так просила у меня игрушечную швейную машинку, что я не мог отказать. При этом дома у нас стоит последняя модель «Борлетти», за которую я еще не полностью расплатился... Но девочка к ней не притрагивается. Она шьет куклам платья на игрушечной машинке... Представьте, моя дочь до сих пор играет в куклы, их у нее полна комната. Дука встал. Теперь история выглядела еще драматичнее, чем вначале, и к тому же становилась гораздо более запутанной. Неполноценная! Повернувшись к старику спиной, он спросил: – Вы лечили ее в специальной клинике? – О, нет! – глухо отозвался голос сзади. – Мы ее держали дома. Дука, не оборачиваясь, кивнул. Есть несчастья, которые приходится прятать от чужих глаз. – И в школу, конечно, не пускали? – Нет, к чему выставлять ее на посмешище, ведь она все равно ничему бы не научилась. Ясно. – А читать и писать она хотя бы умеет? – Да, моя бедная жена выучила ее. – Под словом «бедная» он, очевидно, подразумевал, что жена его умерла и он, следовательно, является вдовцом – типично миланская манера речи. – А еще моя бедная свояченица, которая стала ей второй матерью. Ага, надо понимать, вдовец лишился и свояченицы. Дука повернулся к нему. – Но у вас, вероятно, был домашний врач, который ее наблюдал? – А как же! – В просторечной интонации не было ни капли бахвальства, он просто выразил таким образом свое удивление: «Неужели вы думаете, я мог оставить девочку без медицинской помощи?» Затем тон снова стал интеллигентным: – Разумеется, врач посещал нас как минимум раз в месяц. Ежедневного наблюдения не требовалось, ведь моя девочка не сумасшедшая, она... она... Сейчас скажет «недоразвитая», подумал Дука. Человек, сидящий на месте допрашиваемого, произнес: – Она недоразвитая. – И сглотнул слюну – Вернее, физическое развитие происходит за счет умственного. С горьким осадком в душе Дука вернулся к столу. В мире сотни, тысячи, десятки тысяч родителей, которые держат дома неполноценных, увечных, умалишенных детей – даунов, эпилептиков, паралитиков, сексуальных маньяков. Те, кто побогаче, как правило, помещают их в частные клиники, а семьям среднего достатка и беднякам приходится прятать свое несчастье и свой позор дома, кормить с ложечки, возить в инвалидной коляске двадцатилетних дебилов и монголоидов, весом под центнер, и едва ли они когда-нибудь научатся ходить; при этом большинство родителей старается скрыть от друзей и знакомых истинное положение вещей, представляя своего ребенка тяжело больным, но вполне нормальным. Вот так и старик со своей «бедной» женой оберегали дочку от чужих глаз, пока ей не исполнилось двадцать восемь и она не сбежала. – И кто ваш лечащий врач? – спросил Дука. – Профессор Фардаини, – сообщил отец не столько с гордостью, сколько с чувством выполненного долга. Да уж, подумал Дука, едва ли можно лучше выполнить родительский долг. Джованни Фардаини – светило психиатрии, неврологии, эндокринологии и прочих наук, первый в Италии кандидат на Нобелевскую премию и, безусловно, один из самых дорогих специалистов в Европе. Дука не счел нужным спрашивать человека, по виду спасем не похожего на Рокфеллера или нефтяного короля, откуда у него деньги, чтобы платить профессору Фардаини. Бывает, что старые обедневшие аристократки воруют в супермаркете, чтобы прокормить своего шелудивого издыхающего кота. – И какой диагноз поставил профессор Фардаини вашей дочери? Старик прикрыл глаза ладонью. – Слоновья болезнь. Гм, слоновья болезнь – это слишком общо и специалисту еще ни о чем не говорит. Профессор Фардаини наверняка более точно сформулировал, но из всех медицинских терминов бедняга запомнил только слоновью болезнь – видимо, по ассоциации с зоопарком. А значит, бесполезно задавать ему чисто профессиональные вопросы, поэтому Дука спросил: – Сколько весит ваша дочь? Серые глаза удивленно блеснули, однако старик ответил без заминки: – Девяносто пять килограммов. – А рост? Ответ опять не заставил себя ждать, хотя прозвучал немного вымученно, как будто в нем было нечто постыдное: – Метр девяносто пять. Дука кивнул. Вот это уже яснее. Избыточным весом страдают многие, но метр девяносто пять – для женщин редкость. – Скажите, есть ли в телосложении вашей дочери какие-либо диспропорции... ну, скажем, одна рука короче другой, или одна нога толстая, а другая тонкая, или не хватает нескольких пальцев? Старик отрицательно замотал головой. – Моя дочь – красавица! – И порывисто выхватил из бумажника пачку фотографий шесть на шесть. – Вот, взгляните, я сам ее снимал, я очень люблю фотографировать. – Он веером разложил на столе снимки; в его голосе вдруг затрепетали нежность и гордость за свою дочь. Дука одну за другой пересмотрел очень качественно сделанные фотографии. Действительно красавица. Пожалуй, северного типа. Римский профиль. В лице ни единой жиринки, даже несколько худощавое – ну конечно, что такое девяносто пять килограммов при этом росте! Роскошные светло-пепельные волосы, как у червонной дамы. – Это у нее свой цвет волос? – спросил Дука. – Свой, бригадир, конечно, свой! – горячо отозвался старик. – Мы ведь даже погулять ее не выводили – так на нее все пялились; представьте, что было бы, если б она вошла в парикмахерскую. А волосы у нее свои, вот как раз такого цвета и длинные, по пояс. Стричь я запретил, и мои бедные жена и свояченица уж так за ними ухаживали!.. Дука взял другую фотографию – в полный рост. Девушка стояла в комнате, у дивана; дневной свет мягко, но четко подчеркивал ее скульптурную красоту. Ни дать ни взять – статуя Свободы, только факела в руке не хватает. На третьем снимке исполинская красавица была изображена в купальнике на пустынном пляже. – Летом мы всегда возим ее к морю, – объяснил отец. – Это непросто, но мы нашли одно место близ Комакью, где пока еще безлюдно. Там на берегу рыбачья хижина, в ней можно спрятаться, если кто-нибудь появится на горизонте. Нет, все-таки ни одна статуя не обладает пропорциями и гармонией человеческого, особенно женского тела, когда оно столь совершенно. Только плечи были, пожалуй, чуть шире, чем того требует классическая красота, но девушку это нисколько не портило. – Почему вы ее прятали? – спросил Дука. – Ваша дочь, конечно, крупновата, но никакого криминала тут нет. У баскетболисток бывает такой рост. Старик опустил голову. – Потому что... – произнес он вдруг и осекся. |
|
|