"Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда)" - читать интересную книгу автора (Фалетти Джорджо)5Выезжая на финишный отрезок Уотер-стрит, Джордан отметил, что солнце поделило улицу на две половины. Левую и правую, светлую и темную, горячую и холодную. Он отрешенно подумал о том, что некогда и его жизнь подходила под эту избитую метафору. Теперь все это казалось далеким, как фильм, из которого помнишь какие-то фрагменты, но не можешь вспомнить названия. Его нисколько не удивило присутствие огромного корпуса репортеров наряду с обычными силами полиции. Газетчики толпились между машинами с включенными мигалками, фургонами «Айуитнесс-ньюс» и Четвертого канала телевидения. Знакомая журналистка из «Н.-Й. 1» (он запамятовал ее имя) вела прямой репортаж на фоне огороженной зоны. Засилье масс-медиа объяснялось тем, что в полиции всегда найдется кто-нибудь, кому надо выплачивать кредит или платить за обучение отпрыска в колледже, и он за определенную мзду соглашается играть роль «достоверного источника». Джордан поставил мотоцикл в тени, чтобы потом не садиться на раскаленное седло, слез и направился к зданию, напустив на себя вид стороннего наблюдателя и не сняв шлема, дабы остаться неузнанным. В данный момент ему вовсе не улыбалось протискиваться сквозь репортерскую толпу и принимать микрофоны, словно букеты цветов. Группа ребят в синей форме с надписью НЙПУ, подбежав, преградила ему дорогу. Это были курсанты полицейской академии во главе с инструктором. Все они возбужденно жестикулировали, глядя на подъезд, ведущий к месту преступления. Джордан заставил себя не смотреть на них, обогнул синий фургон судебной экспертизы и подошел к заграждению. Там, против входа в подъезд, поставили двоих полицейских. Одного он знал: парень из Главного полицейского управления. Собственно, иначе и быть не могло. До штаба, если по прямой, отсюда меньше километра, понятно, что дело поручено им. Полицейский двинулся было ему наперерез, но тут Джордан снял шлем, и тот его узнал. Дождавшись, когда он подойдет поближе, полицейский отодвинул заграждение, давая ему пройти. – Здравия желаю, лейтенант. Джордан наклонил голову, якобы смотря под ноги, чтоб не оступиться, и полицейский не смог прочитать то, что написано у него на лице. – Я уже не лейтенант, Родригес. – Так точно, лей… Так точно, извините. Родригес на мгновение отвел взгляд. Нечестно взыскивать с парня за то, в чем он не виноват, подумал Джордан. – Да ничего, Оскар. Все наверху? Лицо Родригеса просветлело: неловкий момент миновал. – Да, на последнем этаже. Правда, мэр еще не прибыл. – Знаю. Он будет с минуты на минуту. Глаза Оскара Родригеса на смуглом лице сузились до щелочек. – Мои соболезнования, мистер Марсалис. Наступила пауза. Джордан понял, что разговор не окончен. – Виноват, но для меня кто был лейтенантом полиции, так им и останется. – Спасибо, Оскар. Если бы все было так просто. Я могу подняться? – Конечно. Мне этого никто не говорил, но я чувствую: вас там ждут. Родригес отступил в сторону, пропуская его в подъезд. Пока он поднимался в неверном свете лифтовой кабины, ему подумалось, что жизнь порой гораздо четче размечает расстояния, нежели метрическая система. Между мэрией Нью-Йорка, где заседает Кристофер Марсалис, и Уотер-стрит, где жил Джеральд, не будет и мили – за несколько минут можно дойти. Но никто, как бы он быстро ни бегал, не в силах преодолеть тот отрезок жизни, что разделял отца и сына. Джордан ни разу не был в студии племянника. Как-то вечером они встретились в «Виа делла Паче», итальянском ресторане в Ист-Виллидж. Джеральд сидел в полутьме, с группой юношей и девушек, по виду вполне подходивших к его образу жизни. Выражение глаз у всех одинаковое: с одной стороны, вызов человека, который сам себе хозяин, с другой – опустошенность и потерянность. По многим признакам было ясно, что Джеральд – их некоронованный король. Когда Джордан подошел к столу, племянник прервал свою тираду и без удивления, без удовольствия взглянул на дядю голубыми глазами, в точности такими же, как у Джордана, только намного старше. – Привет, Джордан. – Здравствуй, Джеральд. Племянник скривил губы. – Джеральда больше нет. Я отказался от этого имени. Все, чем я был раньше, обратилось в прах, в ничто. В его глазах Джордан прочел подтверждение и словам, и стоящему за ними приговору. Он заговорил примирительным тоном: – «Все» и «ничто» – это крайности. Иной раз и не заметишь, как они сближаются. – Красивые слова, отец Марсалис. Я и не знал, что ты балуешься философией. А сюда пришел проповеди мне читать? Джордан качнул головой. – Нет, сюда я пришел утолить голод. Но, как видно, ошибся адресом. – Да, я тоже так думаю. Последовало гнетущее молчание людей, которым больше нечего сказать. Джордан повернулся и вышел. В шепотке, провожавшем его, он явственно расслышал слова: «Шпик и больше никто». С тех пор племянника он не видел. И вот теперь поднимается, чтобы взглянуть на убитого Джерри Хо, человека, который так сжился с Джеральдом Марсалисом, что даже умер за него. Двери лифта раскрылись, и в нос ему ударил резкий запах краски. Дверь квартиры была распахнута, внутри суетились эксперты. Учитывая личность жертвы, можно не сомневаться, что к делу будет привлечена армия, намного превышающая журналистскую. Видимо, Кристофер предупредил о прибытии брата, поскольку детектив Джеймс Буррони вышел на площадку прежде, чем охранник успел преградить Джордану дорогу. – Порядок, Поллард, это ко мне. Буррони он знал давно, неплохой полицейский. Они работали вместе в Девятом округе, когда он еще был пограничным, и отношения у них всегда были прохладные. Джордан его не осуждал. Кому понравится, что твой коллега одновременно главный сыщик убойного отдела и родной брат мэра? Естественно, многие считали, что своей блестящей карьерой он обязан не личным качествам, а родственным связям. Как ни странно, Джордан почувствовал себя лишним на месте преступления, хотя оно впрямую касалось его жизни. Уж если он сам это чувствует, что говорить о Буррони? – Здравствуй, Джеймс. – Привет тебе. Прими мои соболезнования. Джордан неопределенно кивнул, не зная, как сгладить неловкость. Оба понимали, что им еще предстоит покопаться в грязи. – Проходи. Но предупреждаю: зрелище не из приятных. Следуя за детективом, Джордан с любопытством озирался. На чердаке царил неописуемый кавардак, бывший частью обстановки, но больше всего его поразил какой-то потусторонний весенний свет, некая умиротворенная атмосфера, совершенно неуместная в помещении, где Джерри Хо вел войну против самого себя и всего мира. И тут Джордан увидел его. Огромным усилием воли он попытался сохранить невозмутимость перед лицом человеческой жестокости и этой новой иконы – парня, которому не было и тридцати, которого убили и над которым поиздевались уже после смерти. Он опустился на колени перед телом племянника, упершись взглядом в закрытые глаза и эту адскую, марионеточную краску, которая еще больше подчеркивала дурашливую нелепость позы. Затем обернулся к Буррони, и тот поспешно ответил на его безмолвный вопрос: – По предварительным данным, его задушили и после усадили вот так. Смерть наступила несколько часов назад. Джордан указал на запястья и щиколотки, не покрытые краской. – Возможно, он был связан. Скажем, липкой лентой. – Возможно. Врачи установят во время вскрытия. – А что еще говорят эксперты? Буррони взмахом руки обвел помещение. – Ты видишь, что творится? Барахла скопилось на много веков. По-моему, здесь никто и никогда не прибирал. Куда ни глянь – всюду исторические экспонаты. – А это что такое? Джордан кивнул на палец убитого, засунутый в рот, и на уголок одеяла, надвинутый на ухо. – Клей. Эксперты сделали соскоб. В лаборатории установят. – А краска? – Он сам себя раскрасил. Владелец галереи пояснил, что это была его обычная техника. Авангардистские штучки… Буррони вспомнил о родстве Джордана с покойным и прикусил язык. Возможно, он бы начал извиняться, но в эту минуту в мансарду вошел Кристофер Марсалис в сопровождении вездесущего фактотума Рубена Доусона. На ходу брат распекал судмедэксперта: – …раз мой сын так решил, значит, так и будет! В конце концов, я мэр или не мэр этого проклятого города? Делайте свое дело! И забирайте отсюда тело как можно быстрее! Не вставая с колен, Джордан ждал, когда брат выйдет из-за шкафа и увидит, что сталось с его сыном. И тот увидел. Кристофер смотрел на труп, а Джордан не сводил глаз с его лица: оно окаменело и в тот же миг словно осыпалось. Глаза помутнели, что было особенно заметно в этой залитой солнцем комнате. Джордан не знал, сколько еще суждено прожить его брату, но был совершенно уверен, что сейчас, в данный момент, он умер. Крис круто повернулся и ушел за спасительную преграду шкафа. Джордан поднялся, глядя на спину брата в просветы полок, заставленных банками с краской. Было видно, что Крис закрыл лицо руками. Его седая голова составляла резкий контраст с цветными аэрозольными флакончиками и перемазанными краской тряпками. Джордан подошел, положил руку ему на плечо. Кристофер, не оглядываясь, понял, чья это рука. – Всемилостивый Боже, Джордан, кто же сотворил с ним такое? – Не знаю, Крис, ей-богу, не знаю. – Я не могу на него смотреть. Мне не верится, что это мой сын. Кристофер прислонился к стене, опустил голову и стал нервно ковырять пол носком ботинка, будто стремясь просверлить дыру к центру Земли. В этой позе он простоял до тех пор, пока тело не увезли. Рубен Доусон подошел и молча встал рядом с мэром – как всегда, в полной боевой готовности. Труп упаковали в пластиковый мешок. Джерри Хо покинул свою студию под шорох полиэтилена и скрип каталки – подобие похоронного марша. После него эпитафией на стене остался номер в дурацком облачке из комиксов, неуместном в такой момент, как звуки колыбельной. Теперь их в студии осталось четверо. Четыре соляных столба, одержимых вопросами, которые возникают после каждого убийства. Первым опомнился Кристофер Марсалис. В душе его клокотал гнев, и, может быть, благодаря этому гневу мэру удавалось владеть собой. Он подошел к стене, туда, где еще недавно сидел его мертвый сын. – Что означает этот номер? Вопрос повис над головами присутствующих на невидимой нити, которая терялась в небытии. Джордан шумно перевел воздух и отошел в сторону. Природа наградила его огромным даром прозрения. Еще в полицейской академии, во время психологических тестов он поражал преподавателей своей способностью вникнуть в предложенную ситуацию и проанализировать ее до поистине микроскопических деталей. Повинуясь инстинкту, он сверлил взглядом стену, пока вместо нее перед мысленным взором не возникло видение: кто-то подтаскивает труп Джеральда к стене и усаживает в странной, нелепой позе, а затем рука с зажатым в ней баллончиком краски выводит на стене облачко и… – Это функция те-девять, – уверенно заявил он. Три головы разом повернулись к нему. Рубен Доусон вновь обрел роль верного помощника мэра. – Что такое функция те-девять? Джордан достал из кармана сотовый телефон и начал быстро набирать номер, время от времени сверяясь с надписью на стене. Подтвердив свою догадку, он не изменил интонации и выражения лица, чтоб не выглядеть первым учеником в классе. – Это система ввода текста SMS – посланий по мобильному. Программа телефона по нескольким буквам распознает возможные слова и выводит их на экран, так что вам не надо набирать слово целиком. Джордан подошел к стене. – Вот смотрите. Если вспомнить позу тела… Ему с некоторым усилием удалось сдержаться и не назвать убитого по имени. В полиции не принято называть жертву по имени, поскольку это означает излишнюю пристрастность ведущего розыск. – Увидев позу тела и эту надпись, я подумал, что между ними есть связь. Я набрал эти цифры на телефоне в функции те-девять, и вот что у меня получилось. Джордан протянул присутствующим свой телефон. На цветном дисплее высветилась фраза: «Врач пришел». Три головы вскинулись на удивление синхронно, и три пары глаз вопросительно уставились на Джордана. Секундное молчание было красноречивей любого вопроса. Джордан продолжал идти своим путем. Всем, кто хорошо его знал, было ясно, что сейчас он обращается скорее к самому себе, чем к собеседникам. – Жертве придали позу, вызывающую в памяти привычку Линуса, персонажа комиксов Чарльза Шульца, сосать большой палец и натягивать на ухо свое одеяло-фетиш. Он ткнул в дисплей с выведенной фразой. – Этот слоган вывешивает другой персонаж «Мелюзги»,[3] выставляя на улицу лоток психиатра. Буррони смотрел на него невозмутимо, но в голосе невольно пробивалось восхищение. – И что, по-твоему, это значит? Джордан засунул мобильник в карман кожаной куртки. – Едва ли убийца думал, что послание на стене трудно будет расшифровать. Схема так проста, что любая программа в полиции или ФБР в момент ее взломает. Из того же кармана Джордан выудил сигарету, не доставая пачку. Не спеша закурил и одновременно выпустил дым и окончание своей версии: – Я думаю, для убийцы это был своего рода дивертисмент, шутка, рассчитанная на то, чтобы указать нам… Джордан вдруг осекся. – …рассчитанная на то, чтобы указать вам его следующие шаги. Никто не заметил или сделал вид, что не заметил этого уточнения, тонкого нюанса, унесшего Джордана от них за миллионы световых лет. Кристофер шагнул к нему. Буррони побледнел до синевы. – Это в каком же смысле, Джордан? Бывший полицейский, который, по словам Оскара Родригеса, останется им навсегда, вновь показал рукой на цифры. – В прямом. Убийца обошелся с жертвой, как с Линусом, персонажем «Мелюзги». Вероятно, к следующей будет применен тот же критерий. Сам того не сознавая, Джордан взял инициативу в свои руки, и все теперь смотрели ему в рот. – Не знаю, кому уготовано это несчастье, но, если не ошибаюсь, весьма вероятны две вещи. Во-первых, это будет женщина… – А во-вторых? – спросил Кристофер. – В своем извращенном сознании убийца называет ее Люси. |
||
|