"Братья по оружию или Возвращение из крестовых походов" - читать интересную книгу автора (Джемс Джордж Рейнсфорд)

ГЛАВА I

Воздав последние почести своему отцу, Тибольд, граф Овернский, стал собираться в обратный путь – у него еще оставались дела в Париже. Поручив управление имением своему дяде, он покинул Вик-ле-Конт с многочисленной свитой. По пути он смог наконец исполнить свое давнее намерение заехать в Дижон, где с прискорбием узнал, что Галон говорил правду: Филипп действительно завладел всеми землями графа Танкервильского.

Но была и другая причина заглянуть в этот славный город. О Дижонском соборе в последнее время носилось столько слухов, причем, слухов абсолютно противоречивых, что и любой на месте Тибольда захотел бы лично удостовериться, какие из них более соответствуют истине.

В полночь он был. разбужен звоном колоколов. Встав, Тибольд наскоро завернулся в плащ, надвинул на глаза шляпу и, выйдя на улицу, смешался с толпой. Вместе со всеми он вошел в собор, где было собранно в эту ночь все духовенство. Начали петь meserere, по окончании которого легат объявил, что отныне во Франции запрещены все обряды, приказал запереть церковные двери, а иконы и кресты покрыть занавесами. Было запрещено венчать, хоронить и отправлять все церковные празднества до тех пор, пока Филипп не откажется от Агнессы и не вызовет свою законную жену Ингельборгу. И в заключение было произнесено проклятие Филиппу.

– Да будет проклят в городах, селах и на дорогах, как в этой, так и в будущей жизни! И будут прокляты его дети, его стада и поместья! Да не назовет никто его своим братом и да не дарует ему дружеского поцелуя! Ни один священник да не молится за него! Да избегают его все люди в продолжение жизни и да будет лишен он надежды и утешения на смертном одре! Да останется он без погребения и солнце убелит его кости! Да будет проклят он в этом и будущем мире, и во веки веков!

Все молящиеся вместе с духовенством хором произнесли: аминь.

В ту же минуту глубокое молчание воцарилось в церкви, свечи и факелы были погашены, и толпы народа, покинув собор, растворились во тьме.

Мрачное уныние распространилось по всей Франции; союз объединявший ее с другими государствами, был расторгнут. Церкви были заперты, образа покрыты черным сукном, колокола не призывали верующих к молитве. Ежеминутно и ежечасно все напоминало о более и более ужасных последствиях отлучения. Первыми начали действовать епископы и священники Дижона и его окрестностей, и постепенно прекращение всех церковных обрядов распространилось по всей Франции. Однако в северной части королевства, а особенно в предместьях столицы, духовенство медлило еще повиноваться столь строгому определению; и, прежде чем отлучение утвердилось на берегах Сены, прошло какое-то время, в течение которого немало перемен произошло в жизни Гюи де Кюсси.

Как раз в это время сир Джулиан должен был проезжать через лес, принадлежавший храброму рыцарю. Желая хоть каким-нибудь образом заманить старика Джулиана в свой замок, и полагая, что тот добровольно не согласится погостить у него несколько дней, де Кюсси решил под видом разбойника захватить его, якобы в плен, и силой доставить в замок. А после он объяснит своим гостям, что это была всего лишь веселая шутка – подобные розыгрыши считались безобидными и были весьма распространены в те времена.

Не теряя времени, де Кюсси приступил к осуществлению своего замысла. Он приказал одному из воинов подняться на сторожевую башню, чтобы тот подавал сигналы, как только заметит кого-нибудь из проезжающих, а сам со свитою, переодевшись в лохмотья, отправился на дорогу, по которой должны были ехать сир Джулиан с дочерью. Он затаился, укрывшись в густых зарослях, и стал терпеливо ждать, внимательно вглядываясь вдаль. Но вот уже первые тени легли на землю. Близилась ночь. Будучи уверен, что граф не отважится в такой поздний час путешествовать по стране, наводненной разбойниками да бродягами, де Кюсси со своими воинами в задумчивости отправился назад. Но каково же было его удивление, когда, подъехав к замку, он увидел здесь большую группу людей, мужчин и женщин. Рыцарь остановился в растерянности. В первое мгновение ему показалось, что все эти люди ему незнакомы, но минуту спустя заметил среди них Изидору, и радостно поспешил навстречу.

Войдя во двор, он увидел оруженосцев, прогуливающих лошадей, а вскоре показался и сир Джулиан. Он попросил приютить их на эту ночь, а также сказал, что у него к де Кюсси есть дело, срочное и весьма важное.

– Но что это за маскарад, сир Гюи? – удивился старик. – В честь чего вы так нарядились?

– Узнав, что вы будете проезжать здесь, – отвечал де Кюсси со всей откровенностью, – я приказал своим людям переодеться разбойниками и устроить засаду, чтобы, сделав вас своим пленником, заставить поохотиться в моем лесу да послушать баллады. Словом, чтобы вы отрешились от тех проблем и важных занятий, которыми всегда утружден ум ваш.

– Какая прелестная шутка! – восхитился сир Джулиан. – Но пойдемте со мной. Это юным красоткам, таким, как моя Изидора, нравится восторгаться прекрасными видами, я же любому ландшафту предпочитаю разговор о политике.

Де Кюсси кивнул, соглашаясь, и быстро стал подниматься по узкой лестнице на смотровую площадку.

– Помедленней, сир Гюи, подождите меня! – взмолился старик. – Вы идете так быстро, что я за вами не успеваю.

Де Кюсси должен был умерить свое нетерпение и подождать Джулиана. Наконец они вышли на площадку, где находилась Изидора. Едва она увидела рыцаря, как краска разлилась по ее щекам, а глаза радостно заблестели. Но, не желая выдавать своих чувств к нему, девушка отвечала на все вопросы ровно и даже чуть-чуть небрежно.

Между тем барон рассказал своей дочери о неудавшемся маскараде и, весело рассмеявшись, добавил:

– Как бы то ни было, но мы теперь в замке. И сир Гюи приглашает нас погостить у него несколько дней. Я согласен. А что скажешь ты, Изидора?

– Не беспокойтесь, батюшка, – отвечала она с напускным безразличием, – я как покорная дочь буду рада любому жилищу, которое вам понравится.

Мы не станем рассказывать, как прошел этот вечер и весь следующий день, лишь только упомянем о том, что сир Джулиан выкроил-таки время объяснить де Кюсси свои намерения. Он сообщил, что несколько весьма влиятельных баронов, возглавляемых Иоанном, английским королем, и Фердинандом, графом Фландрии, объединились с целью противостоять усилиям Филиппа-Августа, а также сказал, что был бы рад, если бы и де Кюсси присоединился к заговорщикам. На рассмотрение этого вопроса он дал рыцарю два дня, чему тот был очень рад, поскольку боялся прогневить графа немедленным отказом.

Ранним утром следующего дня молодой рыцарь и красавица Изидора прогуливались в прекрасной роще, прилегающей к замку. Горничная Алиса, сопровождавшая свою госпожу, то и дело удалялась, – она то собирала цветы, то гонялась за бабочками, – и влюбленные получили наконец возможность поговорить наедине.

– Ах, де Кюсси, если бы я была уверена, что эти чувства навсегда останутся в вашем сердце! Но они так слабы, так легковесны…

– Поистине, милая Изидора, – отвечал рыцарь, – вы не справедливы к моему сердцу. А оно совершенно не такое, каким вам кажется. Не знаю уж почему, но я всегда скрывал свои чувства. Возможно, я делал это из опасения быть осмеянным… Возможно. Я знаю лишь одно: с раннего детства я привык быть скрытным, уже тогда я умел прятать свою грусть за фальшивой улыбкой, и эта привычка вошла в мою плоть и кровь. Но верьте мне, Изидора, я никого, кроме вас, не любил. Мои надежды, мое счастье и даже сама жизнь зависят от вас. Вы верите мне?

В глазах Изидоры блеснули слезы.

– О, не пугайтесь, мой рыцарь, это не горестные слезы, нет. Я плачу от радости. Быть любимой вами – мое единственное желание. Но меня беспокоит, как к этому отнесется мой отец. Боюсь, он не даст своего согласия: он богат, а у вас почти ничего нет. Ах, если бы это зависело лишь от меня, я, не раздумывая, отдала бы руку и сердце рыцарю, который так меня любит. Но мой отец… Смею ли я противиться его воле?..

– Как! Не хотите же вы сказать этим, милая Изидора, – вскричал де Кюсси, – что согласны идти под венец с первым же богачом, которого представит вам ваш отец? Неужели покорность ваша столь велика, что вы готовы стать невольницей человека, которого не любите, в то время как сердце ваше принадлежит другому?

– Нет, вы не так все поняли, де Кюсси. Я лишь хотела сказать, что никогда не выйду замуж без согласия моего отца: долг дочери – повиноваться родителям. Но я не отдам руки никому… никому, кроме того, кого люблю.

– Добавьте еще одно словечко, прекрасная Изидора, – взмолился рыцарь, – что сказанное вами относится ко мне.

– Согласна, – отвечала она так поспешно, словно боялась, как бы слова эти не замерли на ее губах. – Никому, кроме вас. Довольны ли вы? Даже если отец заточит меня в монастыре, что, однако, я думаю не случится, так как он любит меня, то я все равно останусь вашей и мыслями и душой. Однако, отец может угрожать и настаивать на моем браке с кем-либо из рыцарей по его выбору, поэтому, прошу вас, де Кюсси будьте осторожны в разговорах с ним, чтобы он не отказал вам в моей руке: что сир Джулиан скажет раз, того уже не изменишь, даже если он будет видеть нас умирающими у его ног.

– Я буду сдержан и осторожен в разговорах с графом, – обещал де Кюсси. Он сел рядом с Изидорой на дерновую скамейку около дуба, созданную самой природой, и излил в словах, подсказанных ему пламенной страстью, всю свою любовь к девушке. Глаза смотрели в глаза, руки девушки доверчиво лежали в руках рыцаря: они были полностью поглощены друг другом.

Это сладкое забвение двух любящих сердец, прервал голос Алисы. Они отвели взгляд друг от друга и увидели перед собой сира Джулиана.

– Очень хорошо! Превосходно! – воскликнул старый рыцарь. Ступай в замок, Изидора; и ты также, Алиса. Я задержусь. Мне надо поговорить наедине с нашим благородным хозяином.

Изидора повиновалась в молчании. Уходя, она бросила умоляющий взгляд на де Кюсси как бы напоминая ему об обещании сохранять терпение и не раздражать дю Монта.

– Не ожидал, сир Гюи, что вы такой прыткий! Вот так гостеприимство! Что ж, спасибо за урок. Нечего сказать, порадовали старика. Теперь мне понятно, для чего вы устроили этот спектакль с переодеванием. Но говоря, что сделали это из благих побуждений, вы так и не открыли истинной причины. Правда же заключалась в том, что вы без моего ведома хотели жениться на моей дочери, – не так ли? Да что говорить… еще раз покорнейше благодарю за горький урок. Впредь буду знать, с кем водить дружбу…

– Вы ошибаетесь, сир Джулиан, – отвечал де Кюсси спокойно. – В моих намерениях и поступках не было злого умысла. Если вы в чем и правы, так только в одном: да, я беден… Но разве бедность – такой уж тяжелый грех? Так уж случилось, что мы с Изидорой полюбили друг друга, и мне бы хотелось надеяться, что вы, узнав о наших взаимных чувствах, не откажете нам в согласии.

– Что?! – гневно прервал старик. – Да как вы посмели вообразить такое! И что вы можете предложить взамен десяти тысяч марок ежегодного дохода, который унаследует моя дочь? Ваш ветхий замок? Или вот этот старый жиденький лес? Нет уж, увольте: я не столь великодушен, как вам могло показаться. И, чтобы впредь не возвращаться к этому разговору, хочу сообщить вам, – добавил он важно, – что я обещал руку моей дочери Вильгельму де ла Рош Гюйону, человеку благородному да и богатому к тому же.

– Вы обещали ему ее руку! – вскричал де Кюсси. – Какая несправедливость! Клянусь крестом, я вызову на поединок этого предателя, и он заплатит мне жизнью за эту измену!

– Нет, вы не сделаете такой глупости, сир Гюи. Лучше послушайте, что я вам скажу, а главное, хорошенько запомните: если Вильгельм де ла Рош будет убит вами, то вам не видать моей дочери никогда, – Бог в том свидетель. Если же она решится выйти за вас без моего согласия, то проклятие мое будет тяготеть над ней всю жизнь. И даже если он умрет не от вашей руки, а будет убит на предстоящей войне, то и тогда я соглашусь на ваш брак только в том случае, если вы в состоянии будете представить десятину за десятину против моих земель. Надеюсь, вам все стало ясно? Или вы по-прежнему намерены удерживать меня в своем замке?

– Нет, граф, на такое я не способен: мост будет опущен по первому вашему требованию. Но позвольте хотя бы надеяться, что…

– Не тратьте слов зря, сир Гюи: я никогда не меняю своих решений!

Сказав это, сир Джулиан пошел в замок и распорядился готовиться к отъезду. Вскоре лошади были поданы. Гюи проводил их и, помогая Изидоре взобраться в седло, тихо шепнул ей на ухо: «Будьте верны мне. Может быть, мы будем счастливы».

Едва гости покинули замок, вошел оруженосец и вручил де Гюи небольшой конверт. Рыцарь тотчас же распечатал его и нашел внутри прядь черных волос и записку. «Твоя до смерти!» – писала ему Изидора. Он спрятал конверт на груди и вошел в замок.

– Ах-ах-ах! – кривлялся Галон, забавляясь над этой сценой. – Ах-ах-ах!