"Месть под расчет" - читать интересную книгу автора (Джордж Элизабет)

Глава 1

Леди Хелен Клайд была окружена атрибутами смерти. Экспонаты с мест, где побывала смерть, лежали на столах; фотографии трупов висели на стенах; вызывающие ужас предметы располагались в застекленных шкафах, и среди них один особенно отвратительный – клок волос с куском скальпа. Несмотря на чудовищное окружение, мысли леди Хелен крутились вокруг еды. Чтобы отвлечься, она просмотрела копию полицейского отчета, лежавшего перед ней на столе.

– Симон, здесь все так, как и должно быть. – Леди Хелен выключила микроскоп. – Б – отрицательное, АБ – положительное, О – положительное. Полицейским это понравится?

– Хм-м-м-м, – прозвучало в ответ.

Когда ее напарник работал, ответы всегда были такими, но сейчас леди Хелен едва не рассердилась, ибо часы пробили четыре и она уже пятнадцать минут как думала лишь о чашке чая. Не замечая этого, Саймон Алкурт-Сент-Джеймс принялся откупоривать стоявшие перед ним бутылки. В них были заключены мельчайшие частицы, которые он собирался исследовать, подтверждая свою упрочивавшуюся репутацию судебного эксперта, способного установить те или иные факты по обрывкам окровавленных ниток.

Поняв, к чему ведут его приготовления, леди Хелен вздохнула и подошла к окну. Стоял конец июня, на верхнем этаже дома Сент-Джеймса окно было открыто. Оно выходило в красивый сад, окруженный кирпичной стеной. Разросшиеся цветники привлекали взгляд буйством красок. Дорожки закрывала трава.

– Пора тебе нанять кого-нибудь и привести сад в порядок, – сказала леди Хелен.

Ей было известно, что последний садовник работал тут не меньше трех лет назад.

– Да, – ответил Сент-Джеймс, доставая пару пинцетов и коробку с предметными стеклами.

Где-то внизу открылась и со стуком закрылась дверь.

Наконец-то, подумала леди Хелен, представляя, как Джозеф Коттер поднимается по лестнице из расположенной в подвале кухни, неся поднос с теплыми лепешками, свежим маслом, клубничным пирогом и чаем. К сожалению, приближавшиеся звуки – топанье и шарканье, сопровождаемые громким ворчаньем, – развеяли радостные надежды. Отодвинув один из компьютеров Сент-Джеймса, леди Хелен выглянула в обшитый деревянными панелями холл.

– Что там такое? – завопил Сент-Джеймс, и его вопрос эхом прокатился по всему дому, словно били металлом по дереву. Он вскочил с табурета, с грохотом опустив левую ногу на пол.

– Это Коттер. Он доблестно сражается с чемоданом и пакетами. Коттер, вам помочь? Что вы несете?

– Спасибо, я справлюсь, – с уклончивостью дипломата ответил Коттер, находясь тремя этажами ниже.

– Какого черта?..

Леди Хелен увидела, как Сент-Джеймс стремительно отлетел от двери и вернулся к своей работе, словно Коттеру не требовалось никакой помощи.

Все выяснилось почти тотчас. Когда Коттер маневрировал со своим грузом по нижней площадке, солнечный луч из окна высветил наклейку на чемодане. Даже с верхнего этажа леди Хелен разглядела черную надпись: Д.Коттеру/С.Ш.А. Итак, Дебора возвращается, и, судя по всему, очень скоро. А Сент-Джеймс как ни в чем не бывало поглощен своими волокнами и стеклами. Он наклонился над микроскопом, регулируя фокус.

Леди Хелен спустилась вниз по лестнице, но Коттер отмахнулся от нее.

– Я сам, – проговорил он. – Не утруждайте себя.

– А я хочу утруждаться. Как вы.

Коттер улыбнулся, ведь им-то двигала отцовская любовь к дочери, о чем леди Хелен, естественно, знала; он отдал гостье широкий плоский пакет, который пытался удержать под мышкой, но чемодан оставил в своем ведении.

– Дебора возвращается домой? – тихо спросила леди Хелен.

– Возвращается. Сегодня, – так же тихо ответил Коттер.

– Саймон ничего не говорил.

Коттер покрепче ухватил чемодан.

– Неудивительно, правда? – мрачно отозвался Коттер.

Одолев последний лестничный пролет, Коттер втащил чемодан дочери в ее спальню, находившуюся слева, тогда как леди Хелен помедлила на пороге лаборатории. Она прислонила пакет к стене и задумчиво постучала по нему, не сводя взгляда со своего друга. На Сент-Джеймса это не произвело впечатления.

Такое поведение казалось ему самым эффективным. Рабочие столы и микроскопы стали для него надежной защитой от всех, а постоянная работа – наркотиком, заглушавшим боль потери. Оглядевшись, леди Хелен вдруг поняла, что лаборатория из центра профессиональной жизни Сент-Джеймса превратилась в его убежище. В большой комнате стоял слабый запах формальдегида, на стенах висели анатомические таблицы, диаграммы, полки, на полу скрипели доски, потолок был стеклянным, и молочно-белое теплое солнце казалось здесь безликим. Все пространство внутри было уставлено поцарапанными столами, высокими табуретами, микроскопами, компьютерами и другим оборудованием для исследования всего – от крови до пуль. В боковой стене была дверь, что вела в темную комнату Деборы Коттер. Она оставалась запертой все годы отсутствия Деборы, и леди Хелен не представляла, как поступит Сент-Джеймс, если дверь вдруг распахнется и ему не удастся избежать попытки Деборы вновь завладеть его сердцем.

– Саймон, сегодня возвращается Дебора. Почему ты не сказал мне?

Сент-Джеймс вынул стеклышко из микроскопа и заменил его другим, настроив микроскоп на большее увеличение. Через пару минут он сделал короткую запись.

Перегнувшись через стол, леди Хелен выключила микроскоп.

– Она возвращается домой, а ты за весь день ни разу не упомянул об этом. Почему, Саймон? Ответь мне.

Не произнося ни слова, Сент-Джеймс довольно долго смотрел куда-то мимо нее.

– Коттер, в чем дело?

Леди Хелен обернулась. В дверях, хмурясь и вытирая лоб белым носовым платком, стоял Коттер.

– Вам не надо ехать в аэропорт, мистер Сент-Джеймс, – торопливо проговорил он. – Лорд Ашертон встретит ее. И я тоже. Он звонил час назад. Мы обо всем договорились.

Ответом Коттеру было тиканье настенных часов, пока откуда-то с улицы не послышался яростный младенческий вопль.

Сент-Джеймс пошевелился на своем табурете:

– Отлично. Лучше не придумаешь. У меня полно работы.

Ничего не понимавшей леди Хелен хотелось кричать от возмущения. Одно ей все же было ясно – жизнь круто переменилась. Не зная, кому задать свои вопросы, она переводила взгляд с Сент-Джеймса на Коттера и обратно, однако выражение их лиц предостерегало ее от излишней торопливости. И все же Коттеру как будто было что сказать. Он ждал, когда Сент-Джеймс что-нибудь произнесет и это позволит ему расширить границы откровенности. Но Сент-Джеймс ограничился тем, что пригладил непослушные волосы, после чего Коттер переступил с ноги на ногу и сказал:

– У меня еще есть дела.

Он кивнул головой и вышел из лаборатории, сгорбившись, словно все еще нес чемодан, и устало передвигая ноги.

– Как это понимать? – спросила леди Хелен. – Томми будет встречать Дебору в аэропорту? Почему Томми? Почему не ты?

Вопросы были резонные. Томас Линли, лорд Ашертон, был старым другом Сент-Джеймса и леди Хелен, отчасти и коллегой, поскольку последние десять лет служил в отделе расследования уголовных преступлений Нью-Скотленд-Ярда. И в том, и в другом качестве он был частым гостем в Чейн-Роу-хаус, но когда, спросила себя леди Хелен, он сумел познакомиться с Деборой настолько близко, чтобы встречать ее в аэропорту? Вот так запросто позвонить ее отцу, словно он приходится… так кем же, черт побери, Томми приходится Деборе?

– Он навещал ее в Америке, – сказал Сент-Джеймс. – Много раз. Разве он не говорил тебе?

– Боже мой. – Леди Хелен была в замешательстве. – Откуда ты знаешь? Во всяком случае, не от Деборы. А Томми знает, что ты всегда…

– Коттер сказал в прошлом году. Думаю, его как отца некоторое время мучили сомнения относительно намерений Томми.

Этот сухой немногословный комментарий сказал леди Хелен куда больше, чем если бы Сент-Джеймс позволил своим чувствам вылиться наружу, и она всей душой рванулась ему навстречу:

– Наверно, это было ужасно, я говорю о трех последних годах, когда ее тут не было?

Сент-Джеймс придвинул к себе другой микроскоп и долго, самым тщательным образом стирал пылинку, которая никак не желала подчиниться ему.

Тем временем леди Хелен не сводила с него внимательного взгляда, отлично понимая, что уходящее время в сочетании с его проклятым нездоровьем с каждым годом все больше лишали его уверенности в себе как в мужчине. Ей хотелось сказать ему, что он не прав. Ей хотелось сказать ему, что все это его выдумки. Однако это выглядело бы почти как жалость, а у нее не было ни малейшего желания причинять ему лишнюю боль.

Стукнула парадная дверь, избавив Сент-Джеймса от необходимости отвечать. Потом послышались быстрые шаги. Одолеть три этажа без единой передышки и с такой скоростью мог лишь один человек.

– Похоже, Сидни вернулась, – произнес Сент-Джеймс за несколько мгновений до того, как его младшая сестра буквально влетела в лабораторию.

– Так и знала, что ты здесь, – объявила Сидни Сент-Джеймс, целуя брата в щеку. – Мне нравится твое платье, Хелен, – усевшись на табурет, проговорила она вместо приветствия, обращаясь к приятельнице брата. – Новое? Как ты умудряешься выглядеть такой свежей в четверть пятого?

– Уж коли мы заговорили о свежести…

Сент-Джеймс не без удивления рассматривал довольно странный наряд сестры. Сидни рассмеялась:

– Кожаные брюки. О чем ты подумал? У меня была еще и шуба, но я оставила ее у фотографа.

– Не слишком ли тепло для лета? – спросила леди Хелен.

– Ужасно, правда? – весело согласилась с ней Сидни. – Меня с десяти часов утра продержали на мосту Альберта в кожаных штанах и шубе. Больше на мне ничего не было. И еще я с шофером сидела на крыше такси 1951 года – не могу понять, откуда берутся такие манекены. Глядел на меня, как извращенец. Ах да, еще немножко au naturel тут, там. Если уж совсем честно, то моего au naturel. Шоферу только и нужно было, что смотреть на меня, изображая Джека Потрошителя. Рубашку я позаимствовала у одного из осветителей. Потом нас осчастливили перерывом, и я подумала, почему бы мне не нанести визит братику. – Она с любопытством оглядела комнату. – Уже пятый час. Где чай?

Сент-Джеймс кивнул на пакет, который леди Хелен оставила прислоненным к стене:

– Сегодня мы не в форме.

– Сид, вечером прилетает Дебора, – сказала леди Хелен. – Ты знала?

Сидни просияла:

– Наконец-то! Это ее? Отлично! Посмотрим.

Она соскочила с табурета, потрясла пакет, словно это был преждевременный рождественский подарок, и стала сдирать обертку.

– Сидни, – попытался остановить сестру Сент-Джеймс.

– Да ну. Ты же знаешь, она никогда не против. – Сидни развернула коричневую бумагу и, развязав шнурки на черном портфолио, достала верхний портрет. Внимательно вглядевшись в него, присвистнула сквозь зубы. – Господи, она еще никогда так хорошо не работала.

Сидни протянула фотографию леди Хелен, а сама стала смотреть следующую.

Я в ванне. Так было написано небрежным почерком внизу. На фотографии оказалась сама обнаженная Дебора, повернутая в три четверти к фотоаппарату. Композиция была тщательно продумана: неглубокая ванна, наполненная водой, нежный изгиб позвоночника, рядом стол с кувшином, головными щетками, расческой, проникающий в комнату свет падает на левую руку, левую ногу и левое плечо. С помощью фотоаппарата, изобразив себя как модель, Дебора скопировала «Ванну» Дега. Это было очень красиво.

Леди Хелен подняла взгляд на Сент-Джеймса, который кивнул вроде бы одобрительно, а потом вернулся к своим микроскопам и принялся что-то искать в бумагах.

– Вы знали? Неужели вы не знали? – нетерпеливо спрашивала Сидни.

– Что? – переспросила леди Хелен.

– Что у Деборы роман с Томми. С Томми Линли! Мне сказала мамина кухарка. Хотите верьте, хотите – нет. Судя по ее словам, Коттер против. Правда, Саймон, ты должен поговорить с Коттером. И с Томми тоже. С его стороны нечестно закрутить с Деб, не посоветовавшись со мной. Кстати. – Она вновь уселась на табурет. – Мне надо рассказать вам о Питере.

Леди Хелен с облегчением вздохнула, когда Сидни переменила тему.

– О Питере? – переспросила она, поощряя Сидни продолжать.

– Представляете, – Сидни развела руками, нарочито драматизируя сцену, – Питер Линли и фея ночи – вся в черном, с гривой черных волос, ну прямо туристка из Трансильвании – были застуканы в Сохо flagrante delicto! [1]

– Брат Томми? – уточнила леди Хелен, зная способность Сидни все запутывать. – Не может быть. Ведь он на все лето уехал в Оксфорд, разве нет?}

– Оказалось, он занимается куда более интересными делами, чем учеба в университете. К черту историю, литературу, искусство.

– Сидни, о чем ты говоришь? – спросил Сент-Джеймс, когда она спрыгнула с табурета и стала, как щенок, красться по комнате.

Включив микроскоп леди Хелен, Сидни заглянула в него:

– Боже мой! Что это?

– Кровь, – ответила леди Хелен. – Так что с Питером Линли?

Сидни поправила резкость.

– Это было… подождите… В пятницу вечером. Да, правильно, потому что на пятницу у меня была назначена вечеринка в Уэст-энде, и тогда-то я видела Питера. Он катался по земле. Дрался с проституткой! Как вы думаете, Томми понравится, когда он узнает об этом?

– Уже целый год Томми нет покоя с Питером, – сказала леди Хелен.

– Еще бы! – Сидни жалобно поглядела на брата. – Чай все-таки будет? Еще есть надежда?

– Надежда есть всегда. Заканчивай со своей историей.

Сидни скривилась:

– Это почти все. Джастин и я случайно наткнулись на Питера, который в темноте дрался с женщиной. Он бил ее по лицу, словно так и надо, и Джастин оттащил его. А женщина – вот что немного странно – вдруг стала смеяться. Наверно, это была истерика. Но прежде, чем мы смогли удостовериться, так это или не так, она убежала. Питера мы отвезли домой. У него жалкая квартирка в Уайтчепел. А на лестнице, Саймон, его поджидала желтоглазая девица в вонючих джинсах. – Сидни пожала плечами. – Как бы то ни было, Питер ни слова не сказал мне ни о Томми, ни об Оксфорде. Наверно, ему было стыдно. Уверена, меньше всего он ожидал увидеть знакомых, когда воевал на темной улице.

– А ты что там делала? – спросил Сент-Джеймс. – Это Джастин привез тебя в Сохо?

Сидни отвела взгляд.

– Как ты думаешь, Деб пофотографирует меня? Теперь, когда я постриглась, мне надо делать новый портфолио. Ты ничего не сказал, Саймон, а ведь теперь у меня волосы короче, чем у тебя.

Однако не так просто было отвлечь внимание Сент-Джеймса.

– Разве ты не рассталась с Джастином Бруком?

– Хелен, что ты думаешь о моей прическе?

– Так как насчет Брука, Сид?

Взглядом извинившись перед леди Хелен, Сидни вновь повернулась к брату. Внешнее сходство брата и сестры было поразительным: одинаковые черные вьющиеся волосы, одинаковые худощавые лица с орлиным профилем, одинаковые голубые глаза. Вот только зеркало было кривым. С одной стороны живое подвижное лицо, с другой – смиренная отстраненность. Они были как до и после, как прошлое и будущее, соединенные неразрывными узами крови.

И все-таки Сидни попыталась это опровергнуть.

– Не изображай наседку, Саймон.

***

Звон будильника разбудил Сент-Джеймса. Три часа ночи. Довольно долго – в полусне – он соображал, где находится, пока боль в шее не разбудила его окончательно. Поерзав в кресле, он медленно встал, с трудом управляясь с затекшим телом. Осторожно потянулся и подошел к окну, чтобы поглядеть на Чейн-Роу.

Лунные лучи посеребрили листья на деревьях, коснулись отреставрированных домов напротив, музея Карлейля, церкви на углу. В прошедшие несколько лет здесь случился настоящий ренессанс, перенесший все пространство на берегу реки из богемного прошлого в неведомое будущее. Сент-Джеймсу это было по душе.

Он вернулся в кресло. Рядом на столике стояла рюмка, в которой было немножко бренди. Сент-Джеймс выпил ее, выключил лампу и вышел из кабинета, держа путь по узкому коридору в направлении лестницы.

По ступенькам он шел медленно, волоча больную ногу и наваливаясь на перила. С раздражением покачал головой из-за своего нелепого кривляния по поводу возвращения Деборы.

Коттер уже несколько часов как вернулся из аэропорта, но его дочь задержалась всего на несколько минут и носа не показала из кухни. Сидя в своем кабинете, Сент-Джеймс слышал ее смех, голос ее отца, лай собаки. Ему было легко представить, как кот спрыгнул с подоконника, чтобы поздороваться с ней. Воссоединение семьи продолжалось около получаса. А потом вместо Деборы у него в кабинете появился Коттер и неловко сообщил, что Дебора уехала вместе с лордом Ашертоном. С Томасом Линли. Со старым другом Сент-Джеймса. Смущение Коттера из-за поведения дочери лишь усугубило и без того непростую ситуацию.

– Она сказала, что ненадолго, – пробормотал Коттер. – Сказала, что сразу вернется. Сказала, что…

Сент-Джеймс хотел остановить его, но не мог придумать предлог. В конце концов ему пришло в голову объявить, что уже поздно и пора спать. После этого Коттер оставил его в покое.

Понимая, что ему не заснуть, Сент-Джеймс остался в кабинете и взял в руки научный журнал. Шли часы, он ждал возвращения Деборы. Умом он понимал, что в их встрече нет никакого смысла. А сердце не желало ничего понимать и не давало покоя нервам.

Вот идиотизм, думал он и продолжал восхождение по лестнице. Более того, подчиняясь сердцу, которое противостояло уму, он направился не в свою спальню, а в Деборину – на последнем этаже. Дверь была открыта.

Спальня Деборы представляла собой маленькую комнатку с разнородной обстановкой. Старый дубовый шкаф на ненадежных ножках, но с любовью отреставрированный, стоял у стены. Под стать ему дубовый стол украшала белликская ваза с розовыми краями. Выцветший овальный коврик, связанный матерью Деборы ровно за десять месяцев до смерти, лежал на полу. У окна – узкая железная кровать, в которой Дебора спала еще ребенком.

Три года, пока Деборы не было, Сент-Джеймс не входил в эту комнату. Да и сейчас он сделал это с неохотой, но все же подошел к открытому окну, на котором ночной ветерок теребил белые занавески. Даже на такую высоту долетал легкий аромат цветов из сада.

Пока Сент-Джеймс наслаждался запахами ночи, серебристый автомобиль выехал из-за угла Чейн-Роу на Лордшип-плейс и остановился возле старых садовых ворот. Сент-Джеймс узнал «Бентли» и мужчину за рулем, который повернулся к молодой женщине, сидевшей рядом, и обнял ее.

Луна, освещавшая улицу, осветила и автомобиль, и Сент-Джеймс, не в силах пошевелиться и отойти от окна, даже если бы хотел – а он не хотел, – смотрел, как светловолосый Линли наклоняется к Деборе. Она подняла руки, провела ими по его волосам, потом по его лицу и притянула голову Линли к своей шее, к своей груди.

Сент-Джеймс заставил себя перевести взгляд на сад. Гиацинт, живокость, бурачок, мысленно произносил он. Нужно что-то делать с южноафриканскими лилиями. Пора привести сад в порядок. Надо заняться им. Нет, смешно думать, что сад излечит его от сердечной боли.

Дебору он знал с самого ее рождения. Она выросла членом небольшой семьи в Челси, будучи дочерью полуняньки, полуслуги, полунаперсника, полудруга Сент-Джеймса. В самые тяжелые времена она была постоянно рядом с ним, и ее присутствие не раз спасало его от отчаяния. А теперь…

Она сделала свой выбор, думал он и пытался убедить себя, что ему это безразлично, что он в состоянии это принять, что, потеряв ее, он может жить как ни в чем не бывало дальше.

Сент-Джеймс пересек лестничную площадку и вошел в лабораторию; включил самую сильную лампу и направил ее луч на отчет о токсикологическом анализе. Несколько минут он безуспешно пытался понять прочитанное – жалкая попытка взять себя в руки, – прежде чем услыхал шум мотора и вскоре после этого шаги Деборы.

Включив еще одну лампу, он подошел к двери, охваченный тревогой, желанием найти какие-то слова, объяснить, почему он наверху, одетый, в три часа ночи. Однако ему не хватило времени, ибо Дебора взбежала по лестнице так же быстро, как это обычно делала Сидни, положив конец ожиданию.

Ступив на последний лестничный пролет, она остановилась, увидав его:

– Саймон!

Все было враз забыто. Саймон протянул к ней руки, и она тотчас оказалась в его объятиях. Иначе и быть не могло. Она принадлежала этому дому. Они оба знали это. Забыв обо всем на свете, Сент-Джеймс наклонился в поиске ее губ, но наткнулся на гриву волос и учуял запах сигарет Линли, с горечью напомнив себе, что она уже не та, какой была когда-то.

Запах сигарет привел его в чувство, и он отпустил ее. От него не укрылось, что время и расстояние сделали свое дело и он в своем воображении весьма преувеличивал ее физическую привлекательность, приписывая ей то, чего у нее никогда не было. Пришлось признать очевидное. Дебора не была красавицей в обычном смысле этого слова. У нее не было аристократичности Хелен. Не было и провоцирующей живости Сидни. Зато у нее были теплота и любовь, понимание и мудрость, что с очевидностью выдавало ее милое лицо, копна медных волос, веснушки на переносице.

Однако Дебора заметно изменилась. Слишком похудела, так что тонкие жилки почти выходили на поверхность. Но разговаривала она с Саймоном, как прежде:

– Ты работал? Но ведь не ждал меня, нет?

– Только так мне удалось отправить твоего отца в постель. Он думал, что Томми похитит тебя уже сегодня.

Дебора засмеялась:

– Похоже на папу. Ты тоже так думал?

– Томми сглупил, что не сделал этого.

Сент-Джеймсу оставалось только поражаться, как они умудрялись разговаривать словно сразу на двух языках. Обнявшись, они аккуратно обошли молчанием разговор о причинах отъезда Деборы из Англии, как будто заранее сговорились разыгрывать прежнюю дружбу, к которой, увы, не было возврата. Но даже фальшивая дружба предпочтительнее разрыва.

– У меня кое-что есть для тебя.

Сент-Джеймс повел Дебору в лабораторию и открыл дверь в ее темную комнату. Когда он включил свет, то услыхал, как она вскрикнула от изумления, увидав на месте старого черно-белого увеличителя новый, цветной.

– Саймон! – Она прикусила губу. – Это!.. Ты очень добр. Правда… Ведь ты не должен… И все-таки ты ждал меня.

Лицо Деборы пошло некрасивыми пятнами, напоминая Сент-Джеймсу, что она никогда не умела скрывать свои чувства.

Дверная ручка, которую он сжимал в ладони, казалась ему необычно холодной. Сент-Джеймс был уверен, что подарок обрадует Дебору. Не тут-то было. Получилось так, что, не спросив разрешения, он нарушил границу между ними.

– Мне хотелось как-то отметить твое возвращение, – сказал он. Дебора не отозвалась. – Мы скучали по тебе.

Дебора погладила увеличитель.

– Перед самым отъездом у меня была выставка в Санта-Барбаре. Ты знал? Томми сказал тебе? Я звонила ему, потому что, ну, об этом всегда мечтаешь. Приходят люди, им нравится то, что они видят. Даже покупают… Я так волновалась. Мне пришлось пользоваться школьными увеличителями, и мне помнится, я думала о том, смогу ли когда-нибудь купить новые фотоаппараты, без которых… А тут твой подарок. – Она прошлась по своей лаборатории, осмотрела все бутылки и все коробки, новые лотки и даже фиксаж и приложила ладонь к губам. – Ты все предусмотрел. Ох, Саймон, такого… Правда, я не ожидала этого. Всё… Тут всё как я хотела. Спасибо. Огромное тебе спасибо. Обещаю, буду приезжать каждый день и работать тут.

– Приезжать?

Сент-Джеймс оборвал себя, осознав, что только отсутствие здравого смысла, когда он наблюдал сцену в автомобиле, не позволило ему предвидеть очевидное.

– Ты не знаешь? – Дебора выключила свет и вернулась в лабораторию Сент-Джеймса. – У меня есть квартира в Паддингтоне. Томми снял ее для меня в апреле. Он не сказал тебе? И папа не сказал? Я переезжаю туда завтра.

– Завтра? Как это понимать? Сегодня?

– Сегодня. И если мы не поспим хотя бы немного, то завтра нам лучше не показываться никому на глаза. Поэтому спокойной ночи. И спасибо, Саймон. Правда спасибо.

Дебора легко коснулась щекой его щеки, пожала ему руку и исчезла.

Ничего не попишешь, думал Сент-Джеймс, как завороженный глядя ей вслед.

И направился к лестнице. В своей комнате Дебора прислушивалась к его шагам. Эти звуки крепко сидели в ее памяти и, наверно, не покинут ее до самой могилы. Легкое движение здоровой ноги и тяжелое – больной. Его побелевшая рука, вцепившаяся в перила. Вздох облегчения, когда равновесие восстановлено. А по лицу никогда ничего не заметишь.

Дебора подождала, пока захлопнется дверь этажом ниже, и подошла к окну, как некоторое время назад Сент-Джеймс, о чем, естественно, она не догадывалась.

Три года, подумала она. Как же сильно он похудел, каким выглядит изможденным и больным! На угловатом некрасивом лице словно выгравирована история его страданий. Как всегда, слишком длинные волосы. Она вспомнила их шелковистость. Его глаза – они говорили с ней, даже когда он молчал. Губы, нежно касавшиеся ее губ. Чувствительные руки – руки художника, касавшиеся ее подбородка, – привлекавшие ее к нему.

– Нет. С этим покончено.

Дебора спокойно произнесла эти слова, обращаясь к наступающему утру. Потом отвернулась от окна, стащила с кровати стеганое покрывало и легла не раздеваясь.

Не думай о нем, приказала она себе. Ни о чем не думай.