"Леди и лорд" - читать интересную книгу автора (Джонсон Сьюзен)

2

Пятью часами позже, тряся головой, чтобы стряхнуть воду, что текла по волосам и попадала в глаза, Джонни Кэрр вошел в свою оружейную комнату. Усталый и растерянный, он расстегнул пояс с мечом, повесил его в нишу в стене и принялся мерить комнату шагами.

Его промокшие до нитки помощники, которые вошли в зал вслед за ним, также освободились от своего оружия и устало расселись по стоявшим здесь деревянным скамьям и стульям. Никто не произнес ни слова. Над всеми ними довлела ярость, которой был охвачен их начальник. Пять часов провели они в седлах — в такую-то мерзкую погоду — и все равно опоздали, не успев перехватить англичан, которые похитили младшего брата лэйрда Равенсби. Поскольку похитители имели преимущество в два часа, шотландцы и так понимали, что их шансы на успех весьма призрачны и только плохая погода может сыграть им на руку. Однако группа англичан-похитителей сумела добраться до Харботтла раньше их и, по всей видимости, Робби Кэрр в настоящее время уже томился в сырых подземельях замка Харботтл.

— Если по вине Годфри хоть один волос упадет с головы Робби, я живьем сдеру с него кожу! — прорычал Джонни Кэрр. В гулкой тишине оружейной комнаты его низкий голос звучал отчетливо и внятно, а зловещее звяканье шпор словно подчеркивало произнесенную им угрозу и придавало ей дополнительный вес.

Дойдя до стены, могучий воин и гроза Приграничья резко развернулся на каблуках и двинулся в обратную сторону по выложенному плиткой полу. С промокшей кожаной куртки Джонни Кэрра падали капли воды, оставляя позади него мокрую дорожку.

— Будь прокляты эти чертовы англичане! — Ярость и отвращение звучали в его голосе. — Если подворачивается возможность схватить шотландца, для них сгодится любое оправдание.

В прошлом году в шотландском парламенте господствовали яростные антианглийские настроения, а учитывая также войну, полыхавшую на континенте[5], у Шотландии впервые в этом веке появилась реальная надежда на обретение независимости. Страсти разгорались по обе стороны границы.

Пламя свечей в тяжелых серебряных подсвечниках трепетало, когда могучая фигура Джонни Кэрра в очередной раз быстро проходила мимо тяжелого дубового стола. Танцующие огоньки боязливо освещали его резко очерченное лицо, полное мужественной красоты.

— Мы сможем вызволить Робби? — раздался встревоженный голос одного из молодых клансменов, и глубокая озабоченность вновь омрачила лица всех сидевших в зале. Замок Харботтл — английская цитадель на Срединных землях — охранялся мощным гарнизоном. В последнее время, учитывая твердое намерение шотландцев добиваться независимости, Англия усилила защиту своих северных границ.

Несмотря на владевший им гнев, Джонни пребывал в растерянности. Он думал о том, как бесславно окончилась устроенная ими погоня за похитителями его младшего брата, и поначалу не ответил на прозвучавший вопрос. Казалось, он его просто не услышал. Молодой человек откинул голову на высокую резную спинку деревянного стула, до блеска отполированную руками эрлов[6] Грейденов, снова открыл рот, намереваясь повторить свой вопрос, но тут Джонни Кэрр тихо произнес:

— Нет. Если он в Харботтле, то нет.

И в этот же момент его осенила какая-то мысль, и молодой лэйрд словно вкопанный остановился у одного из неоклассических окон. Такими его отец украсил их хорошо укрепленный замок после того, как вернулся с Дугласом из Феррары в семьдесят девятом году.

Когда умолк звук его слов, в комнате повисла тишина — еще более гнетущая, нежели прежде. Оружие, висевшее в стенных нишах, развешанные по стенам мишени, мечи с чашеобразными гардами на эфесах, мушкеты и пистоли своим блеском, казалось, опровергали мрачное пророчество Джонни Кэрра.

Дождевые струи подобно бичам хлестали в оконные стекла, порывы северного ветра завывали, словно лишившиеся рассудка валькирии[7]. Ночь была угольно-черной, мокрой, как царство Нептуна, холодной и туманной. Пытаться что-либо предпринять сейчас было бы чистейшим безумием.

Точно таким же безумием, как попробовать пробраться в замок Харботтл, подумалось лэйрду Равснсби. В связи с обострением англо-шотландских отношений и принятия парламентом Шотландии Акта о безопасности, поставившего две страны на грань войны, англичане решили усилить защиту замка, укрепив его гарнизон еще одной драгунской ротой. А это означало, что если Робби и можно как-то спасти, то уж, по крайней мере, не с помощью лобовой атаки. Нужно было искать какие-то иные способы.

Джон Кэрр, лэйрд Равенсби, глава роксбургских Кэрров, одиннадцатый эрл Грейден, медленно повернулся к своим друзьям и кровным родственникам. Его движения, как и голос, уже были сдержанными, эмоции — под контролем, а мозг перебирал все возможные варианты действий.

— Сколько коней мы потеряли?

После того как лэйрду сообщили о похищении его брата Робби, они немедленно бросились в погоню — несмотря на Дожди, беспрестанно лившие целую неделю, поздний час и почти непроходимые места, образовавшиеся в результате этого потопа.

— Восемь.

— Окончательно?

— Ред Рован будет знать это к утру. Хуже других пострадал неаполитанский жеребец. А что ты задумал?

— Мы должны захватить что-нибудь очень ценное, на что можно было бы… выменять Робби. — Тон эрла был сухим и деловитым. — Пошевелите мозгами.

Произнесенное им самим слово «выменять» заставило мозг Джонни работать еще активнее, прокручивая все новые и новые варианты возможных действий.

— Разве ты можешь предложить лорду Годфри что-нибудь достаточно интересное, чтобы заставить его поторговаться? — недоверчиво приподняв бровь, спросил один из мужчин.

— Может быть, торговаться и не придется. — В голосе молодого предводителя роксбургских Кэрров послышалась едва заметная насмешливая нотка.

Приграничные набеги, история которых тянулась с незапамятных времен, для скоттов[8] всегда совмещали в себе элементы игры, работы и драмы, но неизменно веселили кровь жителей Приграничья. Что же касается англичан, то они относились ко всему в этой жизни куда более серьезно и прагматично.

— Первым делом мы направим сиятельному королевскому смотрителю границы вежливое послание с просьбой освободить Робби.

Джонни уже полностью взял себя в руки и теперь выстраивал необходимую последовательность действий, которые следует предпринять для вызволения младшего брата.

— А когда он выбросит это твое «вежливое послание» в выгребную яму… — с насмешкой начал один из соратников лэйрда.

— …Тогда мы предложим ему что-нибудь, что его очень и очень заинтересует, — спокойным тоном закончил за говорившего темноволосый лэйрд Равенсби. Разрозненные мысли, бродившие в его голове, уже выкристаллизовались в конкретный план.

— Что именно? — Этот вопрос был задан Адамом Кэрром, но говорил он от имени всех сидевших в зале. Глаза каждого из мужчин были устремлены на высокую поджарую фигуру лэйрда, одетого на манер флибустьера: в пламени свечей тускло поблескивали стальные наплечники на его кожаной куртке, за широкий пояс из дубленой кожи до сих пор были заткнуты два пистолета, на бедре болтались ножны, из которых торчала янтарная рукоять кинжала. Поскольку лэйрд отказался надеть головной убор, его длинные черные волосы были все еще мокрыми, через одно плечо переброшен зеленый охотничий плед, что так надежно скрывал своего хозяина в зарослях листвы, на коричневых — цвета земли — сапогах для верховой езды позвякивали шпоры.

Он родился и вырос в Приграничье, и с самого детства ему суждено было стать настоящим воином.

Приграничье… Здесь никто и никогда не передвигался в одиночку, тем более не имея при себе откупных — денег, которые в любой момент могли потребовать за проезд через чьи-то владения. До сих пор здешние предводители могущественных кланов в течение считанных часов могли собрать под свои знамена до двух тысяч всадников. Честолюбивый, отважный и мужественный юноша мог достичь здесь всего… Именно таким был Джонни Кэрр.

В ответ на вопрос своего соплеменника он любезно произнес:

— Я слышал, что самым дорогостоящим имуществом английского смотрителя границ является его сказочно богатая дочь. Старый Хотчейн Грэм умер, и теперь дочь Годфри — вдова. Очень богатая вдова. Так вот, ходят слухи, что лорд Годфри присматривает для дочери другую выгодную партию. — На тонко очерченных губах Джонни Кэрра заиграла лукавая улыбка.

— Ее берегут как зеницу ока. Подумай только, как тщательно ее охраняют! — в один голос воскликнули несколько клансменов, не скрывая изумления и растерянности, вызванных словами предводителя. На память им пришли изумительные платиновые волосы Элизабет Годфри. Каждый житель Приграничья прекрасно помнил, как обошелся Харботтл с заявившимися в город людьми из Ридсдейла и как отчаянно защищал Гарольд Годфри, эрл Брюсиссон, свою бесценную дочку. Пусть в свои двадцать четыре года она уже не могла считаться молоденькой, но приданое, которое Элизабет принесла бы своему второму супругу, было огромным. И даже если она являлась бесплодной — а это вполне могло быть, учитывая, что ее длившийся восемь лет первый брак не принес супругам ни одного ребенка, — несметное приданое Элизабет вполне компенсировало этот изъян.

— Может, Годфри и стережет свою бесценную дочку, но не заточил же он ее в подземелье Харботтла под охраной двух драгунских рот! — ответил молодой лэйрд, снимая свои промокшие перчатки из зеленой замши. Наконец-то он нашел способ вызволить своего брата и испытывал от этого огромное облегчение. — Так что, — продолжал он, одарив соплеменников ослепительной улыбкой, — я думаю, мы можем готовиться к пирушке по поводу возвращения Робби домой.

— Для начала отправь послание Годфри, — посоветовал Джонни его как всегда практичный кузен Кинмонт, понявший по блеску в глазах двоюродного брата, что тот уже принял решение. — Об увеселениях подумаем позже, времени для этого у нас еще будет предостаточно.

— Конечно. — На лице молодого эрла появилось просто ангельское выражение, голос его стал мягче бархата. — Мы напишем этому скоту и иноверцу что-нибудь чрезвычайно любезное… И даже не станем упоминать о том, что Робби похитили противозаконно.

В течение многих десятилетий, начиная с 1603 года, когда Англия и Шотландия были объединены, видимость мира в Приграничье обеспечивалась сначала высылкой мятежных кланов, а также резней и бойней, которую превосходящие силой англичане устраивали применительно ко всем, кого считали мятежниками. Затем стали применяться более цивилизованные методы: кому-то даровали английские титулы и жалованье, кого-то гноили в лондонском Тауэре и эдинбургском Толбуте. Весьма эффективными также считались такие меры, как лишение всех прав или изгнание, а самым строптивым просто отрубали головы. Однако похищение Робби, даже несмотря на царившую в Приграничье военную лихорадку, являлось вопиющим беззаконием.

— Учитывая, что представляет собой этот человек, состоящий на службе у английской королевы, — мягко продолжал Джон Кэрр, — а также принимая во внимание понятия Годфри о чести, свидетельства нежной привязанности, оставленные покойным Хотчейном своей супруге, которые оцениваются примерно в шестьдесят тысяч английских фунтов, — губы лэйрда Равенсби растянулись в ухмылке, — я не отказался бы от того, чтобы Элизабет Годфри Грэм нанесла нам короткий визит. Это стало бы не только справедливой расплатой за похищение Робби, но и весьма выгодным финансовым предприятием. Вопросы есть?

— Когда мы выступаем? — сверкая глазами, горячо воскликнул молодой клансмен.

— Сначала Кинмонт отправит им послание с вежливой просьбой освободить Робби. Годфри получит его завтра к вечеру. Через день-другой они пришлют нам ответ. Итого — три дня отсрочки. — Эрл с улыбкой хлопнул перчатками по ладони, словно он всего лишь перечислял продукты, которые необходимо закупить для кухни. — Затем еще два или три дня на подготовку операции «Вдова». — На последнем слове он сделал ударение. — Нам необходимо выяснить распорядок дня леди Грэм.

С этими словами Джонни швырнул великолепные, отделанные тонкой вышивкой перчатки на стоящий рядом стол и потянулся к своим пистолетам. Вытащив их из-за пояса и взвесив на ладонях, словно они могли подсказать ему, когда лучше всего устроить похищение высокородной дамы, он аккуратно положил пистолеты рядом с перчатками.

— К тому времени я как раз успею подготовить комнату в восточной башне к приему дорогой Элизабет…

Теперь уже улыбались и его соплеменники, даже Кинмонт — человек, которого Джон называл своим «голосом разума».

— Возможно, на высокомерии лорда Годфри тебе удастся заработать неплохие деньги, — заметил Кинмонт Кэрр. Как и многие жители Приграничья, в душе он был немного делягой. При том, что набеги несли в себе опасность и веселили душу, они также рассматривались здесь в качестве весьма выгодного бизнеса.

— Ты, надеюсь, не откажешься взять на себя эту сторону нашего предприятия? — мягко осведомился Джонни, прекрасно зная, как любит его кузен все, что связано с получением денег. — Можешь начать с долгового письма, которое затем должен будет подписать этот негодяй Годфри.

— С превеликим удовольствием!

— В таком случае все остальные свободны и могут заняться дегустацией новых рейнских вин, доставленных вчера из Бервика.

Впрочем, несмотря на будничный тон, которым говорил эрл Грейден о похищении своего брата, душу его грызли самые мрачные сомнения. Ему было прекрасно известно, что Гарольд Годфри — мерзавец и плут, а подземелья замка Харботтл уже сгубили многих шотландцев. Теперь время решает все. Он не позволит, чтобы Робби томился в этой дьявольской норе больше недели. Поэтому хотя Джонни в тот вечер и выпил не меньше, чем его приятели, когда он оказался в спальне, то чувствовал себя совершенно трезвым. И протрезвел еще больше, найдя в своей постели Джанет Линдсей.

Будучи эрлом, Джонни Кэрр привлекал к себе женщин одним лишь своим титулом, но даже если бы он в одночасье лишился его, женщины все равно тянулись бы к нему — хотя бы из-за его мужественной внешности.

— Разве Джэми снова отправился на юг? — осведомился он, пытаясь не выказать своего удивления и плотно закрывая дверь в спальню. Находясь у себя дома, в Голдихаусе, Джонки обычно развлекался с несколькими женщинами, живущими в близлежащих окрестностях, и жена его соседа являлась одной из них. Однако сейчас, зная, что Робби спит в каком-нибудь грязном подземелье замка Харботтл, он не чувствовал желания резвиться в постели.

— Муж уехал на целых две недели, дорогой, — ответила Джанет Линдсей — графиня по рождению и браку, привыкшая всегда делать только то, что ей вздумается.

— Ты, наверное, слышала, что англичане похитили Робби. Причем с нашей стороны не было ни малейшего повода. — Джонни все еще не сдвинулся с места.

Джанет кивнула, и ее черные, как ночь, волосы блеснули в пламени свечей.

— Что ж, это война. Вот я и подумала: может быть, ты нуждаешься в… утешении?

Джонни отказался — вежливо и мягко, по-прежнему оставаясь достаточно далеко от кровати.

Однако не для того Джанет проделала верхом четыре мили в грозу и дождь, чтобы теперь ее отвергли. Выросшая в богатой привилегированной семье, не знавшая ни в чем отказа и не привыкшая к этому, она проигнорировала слова Джонни, как если бы они были адресованы кому-то другому. Отбросив в сторону покрывало, женщина поднялась с постели во всей своей зрелой, цветущей красоте и медленно пошла по направлению к нему через большую, освещенную камином спальню. Обнаженная, соблазнительная и розовая, как яблоневый цвет, она явно хотела воодушевить своего любовника с более близкого расстояния.

Когда Джанет оказалась рядом, Джонни почувствовал, что его естество берет верх, а принципы медленно, но верно отступают под могучим натиском желания. Испытывая угрызения совести, он глубоко вздохнул.

— Робби никогда бы не оттолкнул меня, — промурлыкала Джанет, поднимаясь на цыпочки и целуя его в щеку, покрытую темной, словно вечерняя тень, щетиной. Одновременно она прижималась своей пышной грудью к его кожаной куртке так сильно, что Джонни пришлось прислониться спиной к двери.

Он понимал правоту Джанет, и это отнюдь не способствовало победе принципов над плотью. В свои восемнадцать лет Робби еще не был ни с кем помолвлен и щедро расточал ласки красоткам, живущим по обе стороны границы.

— Я очень устал, — честно признался лэйрд Равенсби. Действительно, двое суток без сна и пять часов, проведенных в седле, подорвали даже его сверхчеловеческую выносливость. Коли уж даже чувство вины перед Робби не смогло осилить его мужское начало, то, может быть, достаточным извинением станет его неподдельная усталость?

— А тебе и не надо ничего делать, дорогой, — проворковала графиня, легко водя кончиком пальца по небритому лицу своего любовника. — Тебе нужно всего лишь лечь, а уж я сама тебя оседлаю.

Джонни ничего не ответил, но его тело непроизвольно откликнулось на столь откровенное предложение женщины. Она была теплой и призывной, ее маленькая ручка скользнула по грубой коже его куртки, на секунду задержалась на пряжке ремня, а затем опустилась ниже, остановившись наконец на том месте, под которым уже ощущалось недвусмысленное шевеление.

— Ну вот, видишь! — прошептала она, снова подымаясь на цыпочки, чтобы поцеловать его. — Не так уж ты и устал.

В ноздри Джонни проник жасминовый запах ее духов — интригующий, зовущий, напоминающий о других ночах, проведенных с нею.

— Обожаю смотреть на тебя в воинском облачении! — Жаркий шепот Джанет опалял его лицо. Она стояла, приподнявшись на цыпочках и прижавшись к его затянутому в кожу телу, а металлические пластины, пришитые к его куртке, оставляли отметины на ее нежной коже. — Джонни Кэрр, военачальник…

Он слабо покачал головой, словно отвергая тот мелодраматичный образ, который создавала ему женщина. Практичный, в сущности, мужчина, он просто делал то, что должен был делать, — то же самое, что делали его отец, и дед, и все другие предки, чтобы защищать свои владения.

— Убил ли ты сегодня хоть одного англичанина? — горячо выдохнула Джанет Линдсей. Ее розовый язычок оставлял влажную дорожку на его мошной загорелой шее, и она чувствовала, как промокшая одежда Джонни холодит ее разгоряченное тело. Подвиги, которыми отличался каждый набег эрла Грейдена на земли Приграничья, возбуждали ее не хуже, чем его мускулистое тело и мрачная чарующая красота, не меньше, чем выносливость и неуемная фантазия, отличавшие его в постели.

— Боже мой, Джанет…

Джонни постарался отстраниться от женщины.

— Ты не можешь сказать мне «нет». — Ее руки еще крепче обвились вокруг широких плеч Джонни Кэрра. — Я не отпущу тебя. — Язык Джанет уже достиг его подбородка. — А Робби от этого, поверь, хуже не будет. Он не стал бы возражать. Поэтому… поцелуй меня, и я обещаю: ты не пожалеешь об этом…

И тут же, откинув голову назад, она сама одарила его горячим долгим поцелуем. Джонни понял, что не имеет ничего против, а если и имеет, то недостаточно для того, чтобы быть невежливым. И под конец он действительно не пожалел об этом, ибо в науке любви графиня была женщиной выдающихся способностей.

Однако позже, когда жена его соседа уже крепко спала, Джонни, презрев соображения вежливости, покинул се. В короткие минуты страсти можно было позабыть обо всем и ненадолго снова стать свободным от всех земных печалей. В конце концов, то, где и с кем он спал в данный момент, не имело никакого значения. Даже если бы сейчас рядом с ним не было Джанет, это не смогло бы освободить Робби и помочь ему оказаться под кровом отчего дома. Однако наступил момент, когда рассудок вновь вернулся к Джонни, и тогда он поднялся с постели.

Набросив стеганый халат японского шелка, который был теплее любого меха — когда-то он купил его в Макао, — Джонни осторожно вышел из спальни и по тускло освещенному коридору направился в комнату с картами. Он разложил их перед собой и еще несколько часов сидел за столом, выбирая наиболее удобные дороги, связывающие Равенсби и Харботтл. В первую очередь его интересовали тропы наименее гористые, пустынные с английской стороны границы и с самыми широкими проходами через Шевиотские горы.

Он принимал в расчет всевозможные пути, которыми может пойти за ними погоня, когда они отправятся в обратный путь.