"Леди и лорд" - читать интересную книгу автора (Джонсон Сьюзен)

21

Они покинули хижину в Шевиотских горах, когда тонкий серпик луны завис точно посередине зимнего ночного неба. Спуск с заснеженных склонов был полон опасностей — после солнечного дня снег покрылся настом. У берберского жеребца, на котором ехал Джонни, подломились ноги, и он рухнул на колени посреди камней и льда. Коню удалось подняться лишь благодаря проворству всадника, который в мгновение ока соскочил с седла. После этого Джонни повел лошадей по горной тропе с чрезвычайной осторожностью, не желая, чтобы подобная неприятность приключилась с конем Элизабет.

Когда же они в конце концов спустились в долину, Джонни, несмотря на все нетерпение Элизабет, пустил коней шагом. Вскоре перед ними показался Экклз. Эту деревню путники обошли стороной. Лишь две дотошные деревенские собаки обратили внимание на появление чужаков, однако Джонни тут же свернул в сторону, на нераспаханную равнину, взяв курс на Блэкэддер, принадлежавший его кузенам.

Они уже целый час ехали краем леса, когда перед ними на вершине холма словно из-под земли выросла темная громада дома пастора. При виде знакомого силуэта сердце Джонни сжалось от нахлынувших воспоминаний о беззаботной юности. Теперь, когда его преследовали враги, грозя пытками и смертью, этот старый дом казался ему воплощением мира и спокойствия.

В том, что он превратился в изгнанника, был виноват прежде всего Годфри. Да еще марионетка Годольфина — алчный мерзавец Куинсберри, которому, сколько ни дай, все будет мало. Жажда мести горела в сердце Джонни, едва не сводя его с ума. Дайте только доставить Элизабет в Голландию, думал он, подальше от опасности, и уж тогда можете быть уверены: он немедленно обнажит свой меч, чтобы как следует проучить врагов. До этого Джонни еще ни разу не уклонялся от боя, и если бы не Элизабет и ребенок, то сейчас наверняка он мчался бы на коне в поисках Годфри, чтобы расквитаться с ним за все раз и навсегда.

Джонни поглядел на луну, прикидывая, сколько времени прошло с тех пор, как они отправились в путь. Полный опасностей спуск с гор оказался более долгим, чем он предполагал. При такой задержке нельзя было наверняка сказать, доберутся ли они до моря, прежде чем рассветет.

— Сколько сейчас времени, как ты думаешь? — спросила Элизабет, догадываясь о причинах его тревоги.

— Уж скоро полночь. Хочешь передохнуть?

Элизабет покачала головой.

Наклонившись к жене с седла, он дотронулся до ее руки.

— Холодная ночь выдалась. Вряд ли кто-нибудь высунет нос на улицу.

— Надеюсь, и дозорные сидят сейчас в тепле, — добавила она.

— Скорее всего, так оно и есть. Вопреки всем приказам твоего батюшки или Куинсберри. Уж кто-кто, а простой солдат точно знает, что оба эти господина сейчас храпят в теплых постелях.

— Теплая постель… Одно воспоминание о ней согревает, — улыбнулась Элизабет.

Медленно продвигаясь к морю, они даже не догадывались, сколь драматические события происходят в это время в стране. Между тем эти события вполне могли нарушить планы бегства.

Вестминстер в конце концов принял Акт об иностранцах, и в соответствии с этим законом быстроходные корабли Британии бороздили сейчас прибрежные воды, чтобы «перехватывать все шотландские суда, торгующие с врагами Ее Величества». Масла в огонь подлил инцидент с зашедшим в Темзу шотландским судном, которое Британская Ист-Индская компания арестовала и конфисковала под тем предлогом, что никому не дозволено нарушать ее исконную привилегию нанимать английских моряков в английских портах. Взбешенная таким произволом, Шотландия в отместку в порту Лейт захватила корабль «Вустер», который, по утверждениям, принадлежал Ист-Индской компании. Капитану, а вместе с ним и всему экипажу были предъявлены обвинения в пиратстве, грабежах и убийствах. Каждое из этих преступлений в отдельности предусматривало жестокое наказание — казнь через повешение. Британские моряки предстали перед судом в Эдинбурге. Разгоряченные толпы, требующие крови, заполнили улицы городов по обе стороны границы.

Англия и Шотландия содрогались от бешеной ненависти друг к другу. Зрела буря мщения… Буря, которая грозила помешать планам двух беглецов.

Они все-таки добрались до бухты Маргарт. Травянистый луг сменился каменной полоской берега, когда восток окрасился в розовый цвет, а луна начала бледнеть. Однако, обозревая небольшой укромный залив, где их должен был поджидать корабль Робби, Джонни и Элизабет не увидели ничего, кроме свинцовых вод зимнего моря.

Кораблей не было. Только белые барашки волн да несколько чаек, презирающих ветер. И безмолвие.

Джонни разразился длинным проклятием. А Элизабет расплакалась, ненавидя себя за слабость. Минувшая ночь стала для нее самой кошмарной в жизни. Каждую милю приходилось преодолевать чуть ли не ползком, обмирая от страха и вздрагивая при малейшем звуке. А теперь, когда они пришли к цели, где их должно было ждать спасение, призрак свободы испарился на глазах.

Приблизившись к жене, Джонни отер слезы с ее глаз тыльной стороной ладони, затянутой в перчатку. Сквозь замшу Элизабет почувствовала тепло его тела.

— Британские дозоры, должно быть, рыскают сейчас по всем дорогам. Нам лучше оставаться здесь. Не плачь, милая, вот увидишь, Робби приплывет.

— А что, если они захватили его?

Уставившись на мгновение невидящим взором в морскую даль, Джонни отрицательно тряхнул головой:

— Они придут за ним позже… После того как вынесут мне обвинительный приговор. Конечно, он им тоже нужен, поскольку является сейчас моим наследником, но… — Джонни на секунду замолк, вспомнив, как часто деспоты попирают все законы, — но даже если бы меня приговорили заочно, Монро все равно успел бы заранее предупредить Робби о грозящей ему опасности.

— О Господи! — тихо охнула Элизабет, услышав слово «приговор», у которого было только одно значение — смерть. Слезы снова ручьями потекли по ее щекам. — Прости, — прорыдала она, зная, что Джонни нуждается сейчас в силе и решимости, а вовсе не в женских слезах. — Я только и делаю, что плачу… А ведь никогда не плакала, честное слово, — вымолвила она, сдерживая рыдания.

— Господи, милая, да стоит ли так убиваться? — попытался успокоить Джонни жену, положив ей на плечо руку. — Я и сам готов был разрыдаться, не увидев этого чертова корабля. Кстати, — оживился он, не выдавая владевшего им беспокойства, — тут неподалеку, к югу от Сент-Аббса, есть небольшой постоялый двор. Стоит он далеко от дороги, людей там мало. До него всего-то несколько миль. — Теперь его голос звучал заметно мягче. — Ты уже, наверное, устала ехать верхом. Может, мне лучше нести тебя на руках?

Она покачала головой и улыбнулась, слизнув с губы слезинку, сбежавшую по щеке в уголок рта.

— Как ты думаешь там хорошо кормят?

Джонни рассмеялся: даже в такой ситуации его жена продолжала думать о еде.

— Думаю, их стряпня все же чуть получше, чем наша с тобой.

— Одно это заставляет меня всерьез рассмотреть твое предложение, — попыталась улыбнуться Элизабет, еще не уверенная до конца, не скривится ли ее рот в плаксивую гримасу. У нее хватило духа казаться несгибаемой. Выпрямившись в седле и взяв крепче поводья, она решительно сказала: — Поехали!

Через час, когда утренние сумерки не успели еще полностью рассеяться, Элизабет лежала на пуховой перине, раздумывая, стоит ли есть третье вареное яйцо со сдобной лепешкой, и удивляясь собственному аппетиту, который, казалось, не могли умерить никакие опасности. Джонни, не раздеваясь, сидел у окна, устремив задумчивый взор на море, раскинувшееся за невысокими холмами. В его руке была кружка эля, рядом на столе остывали остатки завтрака. Отсюда ему было хорошо видно, как вдалеке один за другим проплыли два британских корабля. Патрулируют побережье… Значит, скоро будет установлена настоящая блокада. Едва они прибыли на постоялый двор, его хозяин, обрадовавшись новым людям, сразу же выложил им все свежие новости, касающиеся принятия Акта об иностранцах, захвата судна «Аннандейл» и последствий, которые могут иметь оба этих события.

— Красные мундиры все заполонили, чтоб им пусто было. Понаехали на прошлой неделе из Харботтла. И вот ведь что интересно, пьют, сучьи дети, а платить не желают. Будто не всю еще кровушку из нас высосали, проклятые англичане!

— Спрашивали ли они о чем-нибудь? — осведомился Джонни, вышедший вместе с Элизабет из комнаты, пока горничная наводила там порядок.

— Похоже, ищут какого-то лорда. Вроде вас — такого же чернявого, — ответил кряжистый трактирщик, с хитрецой посмотрев на собеседника. — А у леди его, говорят, волосы светлые. — Он перевел взгляд на Элизабет, сидевшую на скамейке у стены, и глаза его сузились. — Но даже если эти господа и попадутся кому-то на глаза, — продолжил хозяин харчевни, все так же хитро улыбаясь, — сомневаюсь, чтобы хоть один честный шотландец побежал доносить на них этим чертовым красным мундирам.

Джонни тоже улыбнулся. Впервые за последние дни у него отлегло от сердца.

— А нельзя ли поставить наших лошадей где-нибудь подальше от гостиницы? — вкрадчиво поинтересовался он. С головы до ног одетый в черное, лэйрд Равенсби выглядел мрачно и загадочно. — Им, знаешь ли, покой нравится…

— Не извольте беспокоиться, у старика Джорджа Фа-улиса и для лошадок место найдется. — Трактирщик мотнул головой в сторону скотного двора через дорогу. — Местечко тихое, укромное…

— Да тут у тебя все удобства, — произнес Джонни, кладя на край стола тугой кошелек.

Теперь, когда Элизабет могла наконец как следует отдохнуть, а лошади находились в стойле, подальше от чужих глаз, он раздумывал над тем, как передать Робби весточку, разыскать его или… на худой конец самому нанять судно, которое доставило бы их в Голландию. Постоялый двор «Аббс-Инн» был безопасным местом, здесь можно было задержаться, но только ненадолго. Чем дольше они находились бы здесь, тем больше был бы риск оказаться замеченными. Хотя хозяин деревенской гостиницы, несомненно, был добрым шотландцем, его работники богатством не отличались, а потому кое-кто из них вполне мог польститься на звонкие гинеи англичан. Ведь если даже в шотландском парламенте многие уважаемые государственные мужи готовы были продать свой голос за весьма умеренную сумму, то чего уж ожидать от какой-нибудь горничной или конюха?

Однако все свои сомнения Джонни держал при себе. После всего, что им пришлось пережить, уходя от погони, Элизабет нуждалась в отдыхе, и сейчас ничто не должно было нарушить ее покой. В любом случае нечего было и думать о том, чтобы снова отправиться в путь до того, как стемнеет. Тихо вздохнув, он поудобнее расположился в деревянном кресле, поставил пивную кружку на живот и закрыл глаза.

— Ты не хочешь прилечь? — спросила Элизабет. Ее зеленые глаза озабоченно ощупывали длинную фигуру мужа. Джонни выглядел смертельно усталым, и ей очень хотелось, чтобы он хоть немного отдохнул.

— Через минуту прилягу. — Он повернул голову, чтобы улыбнуться ей. — Но ведь тогда тебе будет не до сна.

— Я готова спать неделю напролет, — тяжело вздохнула она, не обращая внимание на насмешку в его голосе. Каждая мышца ее тела ныла от усталости.

Допив остатки эля и поставив кружку на стол, Джонни с трудом встал на ноги и потянулся всем телом, подняв руки высоко над головой. А потом, снова расслабившись, обошел всю комнату, проверяя, хорошо ли заперта дверь и надежны ли запоры на окнах. Пододвинув к кровати стул, он положил на него пистолеты, отстегнул от ремня ножны с кинжалом и повесил их на столб в изголовье кровати.

— Когда вокруг такие украшения, нам вряд ли удастся заснуть безмятежным сном, — усмехнулась Элизабет, в то время как Джонни, сидя на краешке кровати, пытался стянуть с ноги сапог.

Он взглянул на нее через плечо, многозначительно приподняв бровь.

— Не знаю, как тебе, а мне с двумя заряженными пистолетами под рукой будет спаться гораздо спокойнее. — Сапог наконец грохнулся на пол, за ним — второй, а через секунду их хозяин уже лежал на подушке в блаженной расслабленности.

— Ты даже кожаный жилет не хочешь снять?

Джонни усмехнулся.

— Во всяком случае, не сегодня. В Голландии — может быть. Кстати, не забудь мне напомнить об этом, когда мы туда доберемся.

— Куда же, интересно, запропастился Робби?

В голубых глазах Джонни отразилась тревога.

— Должно быть, прячется где-нибудь от проклятых англичан. Я еще никогда не видел, чтобы их флот так плотно патрулировал побережье. За один час — два корабля, подумать только… Один уставился в корму другому. Робби должен объявиться сегодня вечером. В противном случае увидимся с ним где-нибудь подальше от побережья. Остается только определить время и место встречи.

— Каким образом? — Идея о том, чтобы искать Робби на безбрежных просторах океана, казалась ей бредом.

Джонни зажмурился, наслаждаясь расслабляющим удобством мягкой постели.

— Мне нужно передать ему весточку. Сегодня вечером я еду в Бервик. — Он уже засыпал. Его веки смежились, дыхание стало ровным, а голос — еле слышным. — Разбуди меня… в случае чего…

Как это часто случалось, Джонни заснул, будто провалившись в черный колодец. И, глядя на него, Элизабет вспоминала о других днях, других постелях, о счастливых временах, когда он засыпал точно так же, словно ни одна злая сила в мире не могла побеспокоить его. Хотя корабль не встретил их, одно то, что они все-таки добрались до побережья, как ни странно, вселяло в нее покой. Море, искрившееся за стенами деревенской гостиницы, обещало свободу; самая трудная часть пути была позади. В этой наполненной солнцем комнате ей было удивительно хорошо. Один лишь солнечный лучик дарил столько тепла, сколько, казалось, не мог дать камин, полный пылающего угля. Она не отрываясь смотрела на человека, которого любила с какой-то загадочной, темной, почти болезненной горячностью, и во сне он казался ей еще прекраснее. Черты его лица обрели античное спокойствие и царственность, какую можно увидеть лишь у облаченных в доспехи каменных статуй, венчающих мраморные гробницы рыцарей в храмах.

Его шелковистые волосы рассыпались по подушке темными волнами, обтекая лицо и плечи. Один непокорный завиток упал на лоб. Густые брови оттеняли глубоко посаженные глаза с ресницами, длинными и изогнутыми, как у ребенка. Нос с изящно вырезанными ноздрями был тонок и прям. Достаточно было только взглянуть на его чувственный рот, чтобы сразу понять, почему перед этим человеком не могла устоять ни одна женщина. С размытыми, нежными очертаниями верхней губы контрастировал резкий, волевой изгиб полной нижней, свидетельствующий о широте и страстности натуры. Рот необыкновенной красоты был обрамлен темными усами и бородкой, отросшими за дни тревожных странствий.

Он и спящий сохранял какое-то удивительное достоинство. Его руки были вытянуты вдоль тела, длинные ноги плотно сдвинуты и прикрыты одеялом. И лишь выглядывавшие из-под него ступни в вязаных носках в желтую и черную клетку портили общее впечатление, абсолютно не гармонируя с этой величественной позой. Но все же иначе как величественным это длинное мускулистое тело назвать было нельзя. Одетый в кожаную безрукавку и черные бриджи, Джонни Кэрр был воплощением великолепной и суровой силы.

Не удержавшись, Элизабет осторожно поцеловала его в щеку, и он, заворочавшись во сне, притянул ее к себе и положил голову ей на плечо. «Должно быть, привычное движение от постоянного общения с женщинами», — подумала она с внезапно нахлынувшей неприязнью.

— Это я, — произнесла Элизабет спокойно, но вместе с тем с какой-то почти неуловимой заносчивостью.

— Знаю… — сонно протянул он, положив ей на плечо еще и ладонь. — С тобой хорошо…

Через несколько часов их разбудил тяжелый стук в дверь. В мгновение ока Джонни был на ногах, держа наготове оба пистолета с взведенными курками.

— Кто там?! — выкрикнул он, выглянув одновременно в окно и оценивая ситуацию.

— Ваша милость велела сказать, когда будет пять часов.

Глубокий вздох облегчения свидетельствовал, что Джонни узнал голос владельца гостиницы.

— Благодарю, — крикнул постоялец сквозь закрытую дверь. — Через полчаса подай ужин.

Повернувшись лицом к Элизабет, он вопросительно поднял брови.

Она жестами дала понять, что хотела бы умыться.

— Вода вон там, — кивнул он в сторону западной стены.

— Мне бы ванну, — умоляюще прошептала она, молитвенно сложив руки.

— И согрей воду для ванны! — прокричал Джонни вслед удаляющимся шагам хозяина.

Шаги смолкли, затем прозвучал ответ:

— Слушаюсь, милорд.

Шарканье ног возобновилось, а потом стихло.

Положив пистолеты обратно на стул, Джонни рухнул в постель.

— Уф, чуть сердце не лопнуло. Послушай, как стучит… Надо же, не дал досмотреть сон! — тихо воскликнул он, положив ладони на лоб. — Жаль, занятный сон был…

Положив руку на кожаную жилетку, Элизабет ощутила торопливые толчки.

— Нам нужна сторожевая собака, — сказала она с улыбкой.

— Нам нужен чертов корабль!

— Кто знает, может быть, сегодня вечером ты выяснишь, где нам искать Робби.

— Хотелось бы надеяться…

— А может… его схватили? — Эти слова застряли у нее в горле.

Джонни обескураженно уставился на нее.

— Не знаю, — ответил он. — Солдат и кораблей здесь хоть отбавляй. И угораздило же их принять этот Акт об иностранцах.

— Нам можно будет остаться здесь, пока ты не найдешь его? — В этой маленькой гостинице было на редкость спокойно. Подозрительно спокойно.

— Нам нигде нельзя задерживаться слишком долго. Встретив нас за пять миль от главной дороги, и дурак поймет, что мы не простые путешественники.

— Может, в Бервике нам будет лучше? Все-таки город, народу там больше, и на нас будут меньше обращать внимания.

Черноволосая голова Джонни отрицательно мотнулась.

— Слишком уж много англичан в этом славном городе, — пробормотал он. — Во всяком случае, завтра мне кое-что удастся прояснить.

Ее брови сошлись у переносицы.

— Мне надоело ждать… Не знать, где ты, что ты собираешься делать…

— Я не могу взять тебя с собой в Бервик, — спокойно и властно прозвучал его голос.

— Знаю, знаю… — вздохнула она. — Я не могу ездить верхом, не могу слишком быстро ходить. Я вообще еле передвигаюсь и ничем не могу тебе помочь. Все это так угнетает, так злит меня.

— Тише, тише, — успокоил он ее, нежно дотронувшись до щеки. — Потерпи, любимая. Каких-нибудь несколько дней, и все будет позади.

— Честное слово? — К отчаянию в ее голосе теперь при-мешалась надежда.

У них просто не было другого выбора, и Джонни Кэрр знал это. Они не могли ждать сложа руки, в то время как кругом рыскали многочисленные отряды англичан.

— Честное слово, — пообещал он.

Первым делом в комнату внесли два корыта. Их поставили перед пылающим камином и начали наполнять горячей водой, почти кипятком, которую таскали в больших медных ведрах. После того как служанки, сделав свое дело, ушли, Элизабет, замирая от блаженства, медленно опустилась в воду. Положив голову на специальный выступ на краю, она издала удовлетворенный вздох.

— Очень похоже на рай, во всяком случае, такой, каким я его себе представляю сейчас, после нескольких дней в дороге. Разбуди меня, — попросила она, закрывая глаза, — когда вода начнет остывать. Надеюсь, от такой ванны мне не будет вреда?!

— Сиди, сколько тебе заблагорассудится, — ответил Джонни, раздеваясь. — Горячей воды нам вполне хватит. Они оставили еще несколько ведер у двери. Скажи, когда тебе нужно будет еще, и я принесу.

Элизабет уже дремала в ванне, оставляя в согревающей воде усталость, накопившуюся за несколько нелегких дней, проведенных в горах. Джонни опустил ступню в свое корыто. В отличие от жены он в тот вечер чувствовал себя уже отдохнувшим, собранным и готовым к действию. Рискованные планы встречи с Робби лишь придавали ему дополнительную энергию. Джонни с головой погрузился в горячую воду и, вынырнув, тут же принялся мыться, с ожесточением отскребая грязь. Хотя медное корыто имело изрядные размеры, оно было явно маловато для столь рослого человека. Поэтому ему вскоре потребовалась еще вода, для чего пришлось выскочить ненадолго за порог.

Одно ведро Джонни вылил на себя и некоторое время стоял в корыте, ожидая, пока вся вода стечет по его поджарому смуглому телу. Затем, вытершись досуха широким льняным полотенцем, он опустился на стул, стоявший рядом. Он все еще верил, что Робби обязательно объявится в этих местах, а потому главным для него сейчас было то, как дать брату знать о собственном появлении. Эту задачу предстояло решить сегодня вечером. Вытянув длинные ноги, Джонни расслабился, и его задумчивый взгляд остановился на соблазнительных формах жены, дремавшей в ванне. Сейчас, с запрокинутой головой, Элизабет была особенно красива. Его взору открылась необыкновенная шея — белая, нежная, изящная. В ямке над ключицей собралось маленькое озерцо воды. Как два великолепных острова поднимались над водной поверхностью ее груди. Их белизна была ослепительной в комнате, начавшей наполняться вечерним сумраком. От легкого дыхания Элизабет по воде бежала еле заметная рябь, словно шаловливый ветерок гнал по бескрайнему морю усталые волны. А ее мокрые белокурые волосы были похожи в этот момент на морские водоросли.

Джонни почувствовал странное умиротворение, будто не было никаких патрулей, шныряющих по проселочным дорогам в поисках двух беглецов, будто не надо было никуда торопиться и волноваться по поводу отъезда, который все время откладывался. «Достаточно просто быть рядом с ней, — пришла ему в голову неожиданная мысль, — и тогда остальной мир исчезает сам по себе».

Через несколько минут Джонни встал, чтобы зажечь свечи. Как раз в этот момент принесли ужин. Обернув бедра полотенцем, он принял подносы у молоденьких горничных, не желая, чтобы их появление в комнате тревожило Элизабет. Не замечая их оценивающих взглядов и игривых смешков, Джонни трижды проделал путь от порога к столу и, рассеянно поблагодарив девушек, закрыл за ними дверь.

Тоненькое хихиканье вывело Элизабет из состояния забытья.

— Всюду у тебя находятся поклонницы, — добродушно проворчала она, остановив пристальный взгляд на совершенном теле мужа. Всю одежду Джонни в этот момент составляло лишь полотенце, обернутое вокруг бедер, и практически все его достоинства были на виду.

— Да? А я и не заметил, — откликнулся Джонни. — Что, в общем-то, неудивительно. Лишь одна поклонница на всем свете имеет для меня значение, — добавил он с ленивой улыбкой. — Вот она — нимфа, на которой не осталось ни одного сухого места. Так что бы ты желала сделать в первую очередь — вымыться или поесть? — осведомился заботливый супруг, все еще державший поднос в руках. — Или и то, и другое одновременно?

— Думаю, и то и другое. Вода так тепла и ласкова, а я, как всегда, умираю от голода.

— В таком случае ты идеально подходишь для гарема. Для восточных гурий еда и ванны — две главные услады. В сочетании эти два занятия способствуют пышности форм, столь ценимой хозяевами гаремов.

— А откуда это тебе известно? — В ее голосе прозвучали настороженные нотки, свойственные ревнивым женам.

Выражение его лица между тем оставалось совершенно невозмутимым.

— Когда торгуешь со странами Леванта[23], то и тебе иной раз перепадают лакомые кусочки со стола их богатой культуры.

— Надеюсь, ты должным образом усвоил из этой культуры умение ценить полных женщин. Уж чем-чем, а этим я похвалиться могу. Живот у меня вырос так, что я собственных ног не вижу.

— Еще как усвоил, — ласково заверил он. — Для меня чем женщина полнее, тем лучше. Так ответь мне, чем бы ты желала полакомиться в первую очередь? Должно быть, десертом?

За пять месяцев супружеской жизни Джонни успел хорошо узнать наклонности жены, в том числе ее привычку съедать в первую очередь сладкое, и теперь пристраивал стол рядом с ванной.

Он кормил ее, как маленькое дитя, из ложечки, чтобы ей не приходилось поднимать рук из теплой воды. Вначале они съели пирог с крыжовником, сдобренный сбитыми сливками, а затем принялись за вкуснейший и свежайший сыр. В перерыве между этими двумя блюдами Джонни притащил и вылил в корыто еще одно ведро горячей воды, чтобы не озябла Элизабет, и поворошил уголья в камине, чтобы те горели еще жарче.

Чтобы удобнее было двигаться, он отбросил в сторону полотенце, которым обернулся ранее, когда к ним пожаловали горничные с едой. Элизабет пристально следила за каждым его движением. Темные волосы, достигавшие плеч, были все еще влажны. Бицепсы и грудные мышцы волнами перекатились под упругой кожей, когда он поднял тяжелое ведро, добавляя воды в ванну. Его нагота была олицетворением полной свободы. Джонни передвигался с природной грацией, как вольный зверь, — широкоплечий, изящный, мускулистый.

Его спина и ягодицы казались словно сотканными из толстых жил сейчас, когда он сидел на корточках перед камином, подбрасывая в огонь новую порцию угля. Джонни перенес центр тяжести с одной ступни на другую, и между ног у него мелькнул «мужской цветок», озаренный пляшущими отсветами пламени очага.

— Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, — прошептала Элизабет, зачарованная этим зрелищем мужской силы, которая всегда заставляла ее трепетать от желания.

Оглянувшись через плечо, он улыбнулся.

— Сейчас закончу…

Кинув еще два совка угля, Джонни поднялся и подошел к ней. Опершись обеими руками на края ванны, он нагнулся, чтобы поцеловать жену.

Однако его губам не суждено было достичь своей цели. Джонни застыл в полусогнутом состоянии, поскольку мокрая ладонь жены ловко поймала и нежно стиснула самую чувствительную часть его тела.

— Давай не будем, — постарался он урезонить ее, неимоверным усилием воли погасив моментально вспыхнувшее желание. — Ведь прошло всего лишь несколько дней с тех пор, как ты ушиблась. — Разогнув пальцы Элизабет, Джонни на всякий случай отошел от нее подальше.

— Но я прекрасно себя чувствую. Просто превосходно! Да и ты… выглядишь отлично, — промурлыкала она после краткой паузы, поскольку на секунду онемела, завороженная зрелищем его быстро наливавшегося силой живого утеса.

Он чувствовал себя беспомощным перед зовом плоти, но все же решил сопротивляться до последнего, так как в памяти его еще жива была сцена страданий Элизабет в пастушьей хижине. При одной мысли о том, что такое может повториться в любую минуту, у него мурашки пробежали по коже.

— Вымой меня, — прошептала она.

— Хорошо, но только сперва обещай вести себя пристойно. — Его голос охрип от возбуждения. Он и сам еле сдерживал просившееся наружу пламя.

— Попытаюсь… — У Элизабет был вид умиравшей маленькой русалочки. Суровый взгляд мужа, казалось, насквозь пронзал ее.

— Честное слово, попытаюсь, — торопливо добавила она.

Джонни сокрушенно вздохнул. Его чувства никак не хотели жить в ладу с разумом.

— Сама же видишь, — произнес он примирительным тоном, — я и сам бы с радостью…

— Иди сюда, ко мне…

— Не хочешь ли ты сказать «в меня»? — снова раздраженно пропыхтел муж, раздираемый пламенным желанием и чувством долга. — Но пойми же, наш ребенок…

— Но сегодня меня ничто не беспокоит, ни чуточки… Я отдохнула, мне хорошо и тепло и хочется любить. А ты такой… — Ее глаза опять остановились на огромном столбе, и от Джонни не укрылся мелькнувший в них знакомый ненасытный огонек.

— Нет, — сказал он мягко и решительно. — Не пойду.

Это был явный отказ, в его словах не было и доли двусмысленности.

— Я все понимаю, — смиренно произнесла Элизабет. — Но говорю же тебе, я буду вести себя, как послушная девочка.

Взяв кусок мыла, который дала им в дорогу госпожа Рейд, Джонни вернулся к корыту и сразу же, как опытная служанка, принялся за дело. Сперва он намылил волосы Элизабет, и от густой сверкающей пены по всей комнате распространился аромат клевера. Несмотря на все заверения Элизабет, он старался держаться от нее на безопасном расстоянии и не слишком сильно нагибался, чтобы не встречаться с ней взглядом.

Наконец Джонни, очистив ванну от хлопьев пены, промыл жене волосы чистой водой.

— Ну вот, — удовлетворенно подытожил он. В его усталом голосе звучала гордость мужчины, только что поборовшего медведя.

— Господи, до чего же хорошо ощущать, что твои волосы снова чисты, — блаженно произнесла Элизабет, разглаживая мокрые пряди. Она подняла руки, и ее груди выглянули из воды, как два набравших силу полумесяца на чистом небе. Соски были покрасневшими и набрякшими, по гладкой белой коже сбегали струйки воды.

— Прошу тебя, не делай этого, — полузадушенным шепотом взмолился Джонни.

— Чего?..

Однако за внешним непониманием скрывалась тайная сила обольщения. Она проглядывала во всем ее облике, особенно в глазах — таких коварных и притягательных. Сейчас, в этой жарко натопленной комнате, когда изнурительное путешествие почти подошло к концу, рядом с обожаемой женой, раскинувшейся в позе опытной куртизанки, устоять перед соблазном не было почти никакой возможности.

— Сама мойся, — не слишком вежливо буркнул Джонни, подавая ей мыло.

Ее рука бессильно опустилась, скрывшись под водой.

— Я так устала…

— Ну тогда мы быстро, — деловито пробормотал муж, решительно приблизившись к обольстительной супруге. Он начал намыливать ей груди, повторяя про себя в алфавитном порядке названия созвездий неба над Южным полушарием. Однако и это не помогало — столб становился все больше и тверже. Дело ухудшалось тем, что соски Элизабет затвердевали как камень при малейшем прикосновении, возбуждая его еще больше. А когда он в конце концов добрался до ее ягодиц, их призывная мягкость едва не лишила его последних крох рассудка.

Едва завершив процесс мытья, Джонни резким движением поставил жену на ноги. Самообладание улетучивалось катастрофическими темпами. Он быстро и с нарочитой небрежностью окатил ее чистой водой. Затем, не говоря ни слова, поднял из ванны, поставил на пол, обернул полотенцем и поспешно отошел в сторону.

Непривычный к воздержанию, да еще в присутствии обнаженной супруги, Джонни, едва не воя от отчаяния, стоял в самом дальнем углу комнаты, опустив руки и старатсльно разглядывая в окошке ночное небо. Несколько секунд спустя он услышал, как Элизабет приблизилась сзади, но в этот момент практически не отвечал за себя, а потому остался стоять, даже не шелохнувшись.

Ощутив прикосновение ее горячей руки к своему бедру, он слегка вздрогнул, пытаясь унять нестерпимый зуд сродни волчьему голоду в самом низу живота. Пришлось сделать вид, что его по-прежнему интересует только тьма за окном.

— Может, поменяемся местами? — тихо спросила она.

— Если от такой перемены мест разразится буря, подобная той, которая сблизила нас, — проговорил он непривычно резким голосом, — то могу сказать только «нет».

— Теперь все намного проще.

— О какой простоте ты говоришь? — огрызнулся он. До сих пор ему ни разу не приходилось проявлять подобную сдержанность в отношении женщины. И все же у него хватит сил не поддаться чарам, если от этого зависит судьба ребенка, находящегося в ее чреве. Так пусть же она соблазняет его, пусть говорит все, что ей заблагорассудится. Все равно ничего у нее не выйдет.

— Тебе не придется заниматься со мной любовью.

Джонни с трудом поверил своим ушам. Эти слова слишком напоминали хитроумную западню. И все же, поразмыслив секунду, он обернулся.

— Слушаю тебя, — произнес он недоверчиво.

— Я могла бы укротить его, — дотронулась она до вздыбленного боевого коня, подававшего все признаки нетерпения. Был заметен даже беспокойный пульс вен под его бархатистой кожей.

— Я и сам бы не прочь, — повторил он, отводя ее руку.

— И все же как хорошо было бы, если бы это смогла сделать я.

— Я еле сдерживаюсь. Разве не видишь? И только потому лишь, что по-настоящему беспокоюсь за тебя.

— Тогда в горах, когда я упала, все было совсем по-другому. Поверь, Джонни. Я очень сильно ушиблась, да еще дрова навалились сверху… — Ее голос снизился до шепота. Она сделала глубокий вдох, пытаясь справиться с волнением. — Все, все было совсем не так, как сейчас. Видишь, я вся горю. Прикоснись же ко мне.

Джонни колебался. Несмотря ни на что, у него хватало сил противиться соблазну. Казалось, внутри его тела возник стальной стержень, неподвластный никаким эмоциям. Никаким, кроме сочувствия к жене, страдания которой были сейчас столь очевидны.

— Послушай, не то чтобы мне не хотелось этого. Понимаешь?..

Она едва заметно кивнула.

Джонни шумно вздохнул.

— Вероятно, я мог бы… помочь тебе каким-нибудь другим образом, — несмело предложил он.

Ее улыбка почему-то напомнила ему ту непосредственность, с которой эта женщина занималась с ним любовью в памятную первую ночь в Голдихаусе. Еще не зная наверняка, к каким последствиям это может привести, она тем не менее отдавалась ему со всей страстью.

— Была бы очень тебе признательна. — Ее невинный шепот заключал в себе всю силу обольщения, которой прекрасная половина человечества за многие века научилась пользоваться в совершенстве.

— Я буду очень осторожен, — предупредил Джонни, все еще стоя в отдалении и надежно контролируя собственные порывы.

— Знаю, — откликнулась она, неподвижно замерев на месте. Лишь ее пальцы слегка подрагивали от нетерпения.

Беря ее за руку и ведя к кровати, Джонни не был уверен, сможет ли до конца сохранить благоразумие. Он опустил ее на ложе под балдахином. В жарко натопленной комнате их тела, чистые и молодые, пахли ароматическим мылом, волосы были все еще влажны, а неодолимая тяга друг к другу стала едва ли не материальной субстанцией.

Чтобы ей было удобнее, Джонни подложил под спину Элизабет взбитые подушки. И она лениво откинулась на них — само воплощение женского начала, дарящего жизнь. На фоне белоснежных простыней ее кожа казалась красной — она пылала от горячей ванны и нестерпимого желания, охватившего ее роскошное тело. Изнывая от потребности телесной близости, Элизабет прикрыла глаза.

Его первые движения были чрезмерно осторожны. Джонни не знал, насколько далеко ему позволено зайти, насколько полно можно отвечать на ее желания. Сидя рядом с женой, он несмело притронулся к ее соску. На нежно-розовом комочке плоти тут же появилась капелька. Заинтригованный, он наклонился, чтобы попробовать, какова эта жидкость на вкус.

При его прикосновении Элизабет еле слышно охнула, груди ее затрепетали, горячие волны забились между ног. На сосках появились новые капельки перламутровой жидкости.

Приподняв ее тяжелые груди на ладонях, Джонни сперва зачарованно посмотрел на эти капельки, а затем слизнул их. Элизабет едва не разразилась воплем страсти, когда его губы бережно прильнули к ее воспаленным соскам. Новая горячая волна окатила ее с головы до ног.

— Гляди-ка, — пробормотал Джонни, слегка стискивая ее груди, — у тебя появилось молоко…

При этих словах, в которых звучало простодушное восхищение, она открыла глаза. Улыбнувшись ей, он склонился и снова поймал влажный сосок губами. Джонни начал сосать ее грудь, и словно тысячи маленьких молний пронзили все ее тело до кончиков пальцев ног. Это было как стихийное бедствие — землетрясение, ураган и засуха одновременно. Ее глаза снова закатились, а руки крепко прижали его голову к груди. Так она стала обладательницей нового, не изведанного до сих пор богатства, от которого вся плоть ее словно пела.

— Еще, еще… — лепетала Элизабет в полузабытьи.

Не выпуская ее соска изо рта, Джонни слегка повернул голову.

— Вот так?

— М-м-м… — Стон получился необычно низким и гортанным. Пальцы Элизабет впились ему в волосы. Разум оставлял ее.

Джонни до сих добросовестно выполнял ее желания. Однако ей хотелось все большего. Она страстно хотела его — целиком. И тогда он осторожно пристроился у нее между ног и медленно, с величайшей бережностью открыл ее. Розовый бутон в ложбинке оказался в его власти. Джонни легко, одними лишь подушечками пальцев начал ласкать набухшую плоть. Его тонкие пальцы совершали размеренные круговые движения.

Казалось, что под его ладонью все жарче разгораются уголья. Через каких-нибудь несколько секунд она, потеряв последние остатки терпения, в немом призыве выгнулась перед ним дугой. Его нетерпение было не меньше.

Однако действовали по-прежнему лишь пальцы — все так же осторожно, продвигаясь миллиметр за миллиметром. Что же касается его собственной страсти, то она по-прежнему оставалась несчастной пленницей железной воли. Опытные пальцы неспешно блуждали по заветным уголкам, поглаживая, лаская, массируя… А Элизабет уже не владела собой.

Ей нужен был только он, и никакая замена, какой бы заманчивой ни казалась на первый взгляд, ее не устраивала. Опьяненная желанием, мощный пульс которого набатом гудел в ее мозгу, докатываясь до самых потаенных уголков ее тела, Элизабет попробовала притронуться к живому утесу, вздымавшемуся перед ней с прежним непокорством, однако Джонни, властно прижимавший ее к подушкам, не дал ей поднять руки.

Собрав все самообладание в кулак, он предупредил:

— Не делай этого, или я остановлюсь.

Она, сдавленно всхлипнув, подалась назад, и он, словно прося прошения за вынужденную жестокость, прильнул горячими губами к шелковистой коже ее бедра. Его язык заскользил вверх, чертя влажную дорожку, которая оборвалась, когда рот впился в трепетную плоть между ее ног. Нежная пряная мякоть словно таяла у него на губах. Его язык скользнул внутрь и ощутил пульсирующую сладость.

Руки и рот Джонни чувствовали, как извивается в любовном экстазе Элизабет. Он легонько сжал зубами нежный бугорок, и ответом на его укус стал спазм, тут же прокатившийся по скользким стенкам заветного туннеля. Элизабет страстно застонала. Тогда, по-прежнему упиваясь сладостью ее бутона, он ввел три пальца в этот туннель, открывавшийся под его ртом. Вздох перерос в вопль восторга…

— Теперь лучше? — осведомился Джонни, когда она наконец пришла в себя.

— Думаю, что оставлю тебя при себе, — промурлыкала Элизабет с ленивой полуулыбкой удовлетворенной женщины. — Ты сдал все экзамены на «отлично».

— Благодарю вас, миледи, — пробормотал Джонни, ложась рядом. Его губы расплылись в бесстыдной ухмылке. — Готов приложить все силы, чтобы служить вам.

— Это видно, — все так же лениво проворковала жена. — Я так обессилела, что не могу даже шевельнуться.

— Обессилела от любви… Утомленная, потрясенная, оцепеневшая — и все это от любви… — Джонни провел воображаемую линию от ее ключиц через холмик груди и гору большого живота к светлокудрому треугольнику. — Что ж, всегда к твоим услугам, — добавил он, поглаживая ее светлые локоны, — в любой момент, когда только пожелаешь.

— Кажется, ты хоть сейчас готов взяться за дело, — проговорила она, остановив взгляд на его инструменте, все еще пребывавшем в возбужденном состоянии.

Джонни тоже мельком взглянул вниз.

— Нет, сейчас у нас с ним время отдыха. До тех пор, пока не родится ребенок.

— Тебе не чуждо сострадание, — прошептала она.

Его брови на секунду удивленно изогнулись.

— Может быть, и так, — мягко согласился после недолгих раздумий владетельный дворянин, который значительную часть своих юных лет провоевал в Приграничье, не зная пощады к врагам, — во всяком случае, по отношению к тебе и нашему ребенку…

Элизабет раскинула руки, чтобы заключить его в жаркие объятия, и на глазах у нее навернулись слезы.

— Я люблю тебя, Джонни Кэрр, люблю до слез!

Он нежно обнял ее, заботливо поправив на ней одеяло и прижав к себе так, чтобы ей было удобно лежать. Его поцелуи покрывали ее нос, брови, мочки ушей. Осыпая ее поцелуями, Джонни признавался ей в любви на десятках известных ему языков. Оба рассмеялись, когда и Элизабет постаралась говорить на этих непонятных наречиях, которые он постиг в школе и во время дальних странствий. Потом, успокоившись, они снова слились в поцелуе, погрузившись в состояние блаженства, которое согревало и омывало их, щекотало ноздри и пальцы ног.

Они снова жили в своем сладком мирке, а под окнами их комнаты ласково шумело море, обещая скорое избавление от бед.

Супруги завершили трапезу довольно поздно, когда наконец нашли в себе силы выбраться из уютной постели. На ужин у них были семга, густая похлебка с мясом и овощами, а также картофель. Эта невзыскательная еда в компании друг друга доставила им невыразимое удовольствие.

И когда около восьми часов вечера Джонни наконец начал собираться в путь, оба старались не думать о том, что он может не вернуться из этого рискованного путешествия. Ласково обняв жену, Джонни пообещал:

— К утру вернусь. Где деньги, ты знаешь.

— Не говори так, — прошептала Элизабет, не желая допускать даже мысли о том, что ей, возможно, придется самой воспользоваться этими деньгами в том случае, если он не приедет, чтобы забрать ее с собой.

— В таком случае просто до свидания, любовь моя… — Еще раз поцеловав ее на прощание, он медленно снял ладони с ее раздавшейся талии. — Поспи, — мягко прошептал Джонни, — тогда и ожидание покажется не таким долгим. Не забудь запереть за мной дверь.

Отправившись в Бервик окольным путем, он прибыл на окраину города незадолго до десяти вечера и уже оттуда поехал прямиком в таверну на берегу моря, хозяину которой — Чарли Фоксу — Кэрры долгие годы поставляли французские вина и коньяк. Чарли доводился хорошим приятелем отцу Джонни.

Одетый в простой синий плащ и темные бриджи, не выставляя на вид никакого оружия, кроме шпаги, Джонни Кэрр, согнувшись, вошел в дверь и сел на лавку у стены, настороженно озираясь в этом небольшом прокуренном помещении с низким потолком. Здесь в любой момент можно было ожидать появления британских солдат или людей Харли, «короля шпионов», которых будет не столь легко распознать. Во всяком случае, солдат в таверне не было. Джонни несколько ослабил пальцы, сжимавшие рукоять пистолета во внутреннем кармане накидки. Через несколько минут к столу подбежала его знакомая — молоденькая служанка Мег. По ее испуганному взгляду он понял, что о нем здесь уже наводили справки.

— Что, не ожидала? — спросил он с усмешкой.

— Тебя же ищут повсюду, Джонни, — от Вика до Лондона, — ответила Мег шепотом, наклонившись к его уху, чтобы никто не подслушал ее. — Сматывайся в Голландию, и чем скорее, тем лучше.

— Именно это я и пытаюсь сделать. Не знаешь ли случаем, где может быть Робби?

— Как не знать… Был здесь три дня назад, спрашивал о тебе. Ждет тебя, да вот незадача — корабли так и шныряют вдоль побережья, никакого житья от них нет. Наш паренек как раз об этом и толковал с Чарли. Послушай, я сейчас сбегаю, скажу старику, что ты здесь, а ты пока посиди вон в том уголке, где потемнее.

Чарли Шокс появился буквально через несколько секунд, но гостя не заметил. Выйдя из тени, Джонни хлопнул хозяина таверны по плечу.

— Святые угодники! — испуганно воскликнул толстяк, вздрогнув всем телом от неожиданности. Его глаза, остановившись на лице молодого человека, стали холодными и колючими. — А ну-ка давай обратно в темноту, — засуетился старик, заталкивая Джонни в закуток, из которого тот неосмотрительно появился. — Они замок Голдихаус вверх дном перевернули, разыскивая тебя, — торопливо сообщил он. — За твою голову такая цена назначена, что и честный человек не устоит — предаст.

— Годфри не терпится прибрать к рукам мои владения.

— Тебе следовало проткнуть этого мерзавца еще тогда, когда умер твой батюшка.

— Ошибка молодости, — задумчиво протянул Джонни. — Ничего, у меня еще будет шанс ее исправить, а сейчас мне в первую очередь необходимо каким-то образом передать весточку Робби или на худой конец самому подыскать судно, идущее в Голландию.

— Правительственные агенты уже успели побеседовать со всеми капитанами в округе, так что я на твоем месте не доверял бы ни одному из них. Робби курсирует вдоль берега, стараясь держаться подальше от крейсеров. Он ждет тебя. Но не мог же он бросить якорь в бухте, когда блокада усиливается день ото дня.

— Когда он придет в следующий раз, скажи ему, что каждую ночь я буду ждать его на берегу бухты, о которой мы говорили. Он должен прийти за нами при первой же возможности.

— Все понял. А теперь иди. Не ровен час, агенты нагрянут. Они сейчас повсюду шныряют — не успеешь мигнуть, а эта братия уже тут как тут. Заходи как-нибудь попозже — тогда и выпьешь со мной, — добавил Чарли с улыбкой, пожимая ему руку. — Бог даст, дождемся лучших времен.

— Когда Годфри сгинет с этого света, — сказал Джонни старику, которого знал с детства.

— Что верно, то верно. Тогда всему свету дышать будет легче, клянусь Богом.