"Деревянное море" - читать интересную книгу автора (Кэрролл Джонатан)

На электрическом стуле как у себя дома

— Джи-Джи, еше бекона?

— Спасибо, мэм, не откажусь. Очень вкусно.

— «Мэм» — это уж совсем как из ковбойского кино. Зови меня Магдой. Ведь мы родственники. Фрэнни, меня просто оторопь берет, как вы с ним похожи. Он вполне мог бы сойти за твоего сына. Ты уверен, что не соврал, кем он тебе приходится?

«Ну, ты, Фрэнни, и гусь», — говорила улыбка, с которой моя жена посмотрела на меня, выкладывая еще три толстых ломтика канадского бекона на тарелку Джи-Джи. Он тут же отправил в рот здоровущий кусок и проглотил как собака, почти не жуя. Итого за два завтрака в течение двух часов он слопал вместе с этим семь ломтей бекона. Просто какая-то черная дыра. Куда девалась вся пища, которую он пожирал? Может, у него несколько желудков, как у коровы? Или защечные мешки, как у хомяка? Неужели я столько ел, когда был в его возрасте?

Магда и Паулина не могли оторвать от него глаз, хотя и по разным причинам. Магда была абсолютно счастлива угощать завтраком юного двойника своего мужа. Что касается Паулины, то казалась, ее оглушили сексуально или хватили по голове дубиной. Результат один и тот же. Снаружи нас поджидали пришельцы, вознамерившиеся нас пожрать, а внутри в самом разгаре был завтрак. Я вот только не мог понять, как это Джи-Джи так быстро успокоился.

Когда мы пришли, обе женщины сидели в гостиной, ждали нас. У меня к нему был миллион вопросов, но я не мог расспрашивать его о маленьких зеленых человечках и умершей Антонии в присутствии двух этих невинных душ. Они вдвоем готовили завтрак, что в нашем доме случалось редко и лишь в исключительных случаях. Мне только и оставалось, что сидеть, поглядывая то в свою полную тарелку, то на Джи-Джи, в надежде получить от него хоть какой-нибудь знак. Один раз я поймал его взгляд, но он только улыбнулся и едва заметно покачал головой. Я решил, он имеет в виду: мол, не волнуйся, будет время — поговорим. А ведь он только что устроил на улице такую панику. И вот теперь, когда мой страхомер почти зашкалило (чего со мной никогда не случалось), этот тип как ни в чем не бывало уписывает бекон и блинчики с черникой.

— Фрэнни, почему ты никогда нам не рассказывал о Джи-Джи?

Магда этим утром была как никогда хороша, хотя вообще-то красавицей ее не назовешь. То же и Паулина. Я видел двух прекрасных женщин и был счастлив, что живу с ними под одной крышей. Под крышей того самого дома, который в настоящую минуту вполне мог быть окружен космическими пришельцами, если верить этому Беконному Рылу, ухмылявшемуся напротив меня за столом.

Я поднял глаза на Магду, изобретая на ходу мало-мальски достоверную ложь.

— Потому что его родители — сукины дети, и я не хотел иметь с ними ничего общего. Я и о его существовании-то узнал совсем недавно. Да, Джи-Джи, помнишь, ты говорил, что ждешь каких-то гостей ?

Он даже не посмотрел в мою сторону.

— Ну?

— Так придут они сюда или нет?

— Откуда мне знать? Можно еще сиропа?

— Какие такие гости? — всполошилась Магда. — Может, приготовить еще блинчиков?

Джи-Джи помахал вилкой.

— Да так, знакомые ребята в городе.

— В городе ? прошипел я.

— Это твои друзья, да?

Слова так и выпрыгивали у Паулины из горла: шутка ли — еще дюжина Джи-Джи вот-вот заявятся в дом. Держи карман шире, детка!

— Ну, это скорее знакомые, а никакие не друзья, вы же понимаете.

Магда и Паулина переглянулись, и неожиданно на лицах у обеих расцвели совершенно одинаковые улыбки: нашествие мальчиков!

Все эти его увертки — уж не знаю, какую они цель преследовали, — вывели меня из себя; не мог я больше сидеть сложа руки. Не придумав ничего лучше, я встал и подошел к кухонной раковине. Я выглянул в окно и, к своему облегчению, не увидел во дворе ничего, кроме старых качелей, — никаких тебе пришельцев. Ни одна летающая тарелка пока что не приземлилась на нашем заднем дворе. Я повернул кран и стал смотреть, как серебристая струйка воды стекает в раковину и исчезает в сливном отверстии. Долго она так бежала, пока наконец Магда не спросила, чем это я там занимаюсь.

— Считаю молекулы. — Головы я не поднял. Ощущение было такое, что вот сейчас я окочурюсь.

— Фрэнни…

— Все в порядке, Маг. Не беспокойся обо мне.

Вдруг Джи-Джи сказал:

— Выгляни в окно, дядя Фрэнни.

— Только что туда смотрел.

— А ты еще разок погляди как следует. Осмотри внимательно задний двор.

Я пропустил его слова мимо ушей и продолжал любоваться струей воды, потом выключил ее, потом снова включил, потом еще раз выключил.

Паулина привстала со своего стула.

— Твои друзья пришли, Джи-Джи? Они на заднем дворе?

— Не-а. Я просто хочу, чтобы дядя Фрэн посмотрел — ему это интересно.

Послышался звук отодвигаемого стула. Через секунду Паулина оказалась рядом со мной. Она положила руку мне на плечо и оперлась о него подбородком. Вообще-то ей такие нежности были совсем несвойственны. Я решил, что это она перед Джи-Джи выделывается. Да и бог с ним — мне все равно было приятно чувствовать ее рядом. Я наклонил голову набок — наши виски соприкоснулись.

— Ты хорошо пахнешь.

— Правда?

— Ага. Гвоздикой и горелой листвой.

— Ух ты, здорово сказано, дядя Фрэн. Гвоздика и горелая листва. Мне нравится.

Я повернулся к Джи-Джи. К моему изумлению, он смотрел на меня с истинным восхищением.

— Черт подери, я еще не слышал, чтобы о ком-нибудь так говорили.

— Когда доживешь до моих лет, малыш, ты еще получше придумаешь.

Он усмехнулся, и тут кусок желтоватого блинчика с синей начинкой упал с его вилки. Паулина ущипнула меня за бок.

— Какой ты вредный. Он от чистого сердца сделал тебе комплимент.

— Ты права. Положи снова голову мне на плечо. Это так приятно.

Паулина послушалась. Я еще раз взглянул в окно, проверить, не упустил ли чего минуту назад.

— Куда подевались качели?

— Какие качели? — полусонным голосом пробормотала Паулина.

— Смотрите, смотрите, дядя.

Я уже говорил, что наш дом прежде принадлежал семье моего приятеля детства Сэмюэла Байера. В дальнем углу их двора стояли качели, потихоньку ржавевшие. Люди, у которых я купил этот дом, от них избавились. Но поскольку на наш задний двор сегодня утром вернулись шестидесятые годы, качели оказались на своем привычном месте — рыжие от ржавчины, печально неподвижные. Сколько ребятишек взмывали на них под самые небеса в те счастливые годы, когда мы были детьми. Минуту назад, когда я разглядывал двор, качели были на своем месте в дальнем углу двора. Теперь они исчезли.

— Джи-Джи, что происходит?

— Смотрите-смотрите.

— Мать моя!

— В чем дело, Фрэнни? — забеспокоилась Магда.

— Можно мне еще блинчиков, тетя Магда?

— Конечно, зайчик. Ты не заболел, Фрэнни?

— Нет-нет.

На заднем дворе исчезли уже не только качели. На моих глазах там менялось все, хотя и не так быстро, как при перемотке видеопленки. Но если ты, не отрываясь, несколько секунд смотрел в одну точку, то видел, что все вокруг нее так или иначе меняется. За тем местом, где раньше были качели, стоял деревянный забор. Несколько месяцев назад мы с Джонни Петанглсом потратили все воскресенье, раскрашивая его в кирпичный цвет. В шестидесятые, когда здесь жили Байеры, забор был белый. Он и был белым несколько минут назад, когда перед ним еще стояли старые качели. Теперь они исчезли, а забор сделался зеленым. Постепенно этот цвет сменился на ярко-синий, потом на белый, потом зеленый, но уже другого оттенка, и, наконец, на кирпичный. Когда я покупал дом, забор был белым. Я его покрасил в зеленый цвет того, второго, оттенка и только недавно покрыл его красным. Менялся не только цвет забора — менялись и вещи вокруг него. Первым, что бросилось мне в глаза, был оранжевый цветочный горшок, висевший на какой-то штуковине, похожей на черную вешалку, прикрепленную к вершине забора. Оранжевый горшок на белом заборе. Забор стал из белого зеленым, а горшок исчез. Появился прислоненный к забору и исчез серебристый велосипед «Би-эм-экс». Можете себе представить? Возник и растворился в воздухе коричневый баскетбольный мяч. Желтый трехколесный велосипед с толстыми шинами. Щелк-щелк-щелк — все это появлялось на несколько коротких мгновений, а потом исчезало.

Не в силах оторвать глаза от этого шоу с ускоренной перемоткой, я спросил Паулину, видит ли она тоже.

— Что именно?

— Как там все меняется. — Я ткнул пальцем в окно. — Видишь серебристый велосипед? Смотри: раз — и нет!

Паулина ткнула меня в бок.

— Какой такой велосипед? Что ты несешь?

Я бросил взгляд на Джи-Джи. Он мотнул головой и сказал одними губами:

— Она не видит.

Я разочарованно вздохнул и снова уставился в окно.

— Мать моя!

— Что это ты заладил, Фрэнни?

То и заладил — в течение, может, секунд пяти я видел моего дружка Сэма Байера лет этак пятнадцати, он стоял у забора в чем мать родила и писал. Кажется, я расхохотался и открыл рот, но времени подумать об этом у меня не было, потому что Сэм тут же исчез. На лужайке возник дешевенький надувной бассейн. В нем резвились двое малышей. Резвились-резвились, да и растворились в воздухе.

— Это глупо! — сказала Паулина и выбежала вон. Чуть позже раздался телефонный звонок. Магда пошла ответить. Джи-Джи встал у меня за спиной.

— Они возвращают внешний мир в настоящее время. Но им приходится делать это медленно, как ныряльщик, который поднимается с большой глубины. Поэтому я тебя торопил — надо было вернуться сюда, пока это не началось. Им нужно исправить то, что насрал Астопел.

— И пока мы в доме, с нами ничего не может случиться?

Он помотал головой.

— Но окажись мы снаружи…

— И нам бы не поздоровилось. Видимо, это и произошло с татуировкой Паулины.

История моего заднего двора за несколько минут. Тридцатилетняя история Крейнс-Вью за несколько минут. Что происходило в городке, пока мы тут смотрели из окна? Я бы все на свете отдал за то, чтобы находиться в эти минуты на Мейн-стрит!

— Значит, они возвращают мир в настоящее время? В сегодняшний день?

— Ну да.

— Они — это те самые пришельцы?

— Ага.

— Но почему тогда ты до сих пор здесь?

— Потому что я тебе нужен, дядюшка Фрэнни.

— Как опухоль мозга.

Тем временем перед глазами у нас появился бассет, завалился на траву, принялся чесаться и исчез. Пожалуйста вам. Судья. Пес принадлежал семейству Ван Гельдеров, которые владели домом до меня. Этот пес прославился на весь город тем, что его без конца сбивали легковушки и грузовики, но он оставался живехонек. От него почему-то всегда воняло болотной тиной, наверно, он так расплачивался за свои девять жизней. Судья умер естественной смертью в глубокой старости. Это случилось за месяц до того, как Ван Гельдеры съехали отсюда.

Когда забор снова покраснел, возле него опять появилась моя старая газонокосилка. В кухню вернулась Магда с переносным телефоном.

— Это Джордж. У него что-то важное.

Я взял трубку. Джи-Джи вернулся на свое место за столом и стал доедать блинчики.

— Привет, Джордж. Случилось что-нибудь?

— Пес вернулся, Фрэнни. Сидит у моих ног.

— Твой пес? Чак?

— И Чак, и Олд-вертью. Сидят рядышком у меня в гостиной. И он живой, Фрэнни. Олд-вертью снова живой. Здесь у меня есть еще кое-кто, с кем тебе надо встретиться. Он-то их и привел. Говорит, что знаком с тобой. Его зовут Флоон.

— Каз де Флоон, — донесся до меня голос Флоона.

— Сейчас буду.

Я нажал кнопку отсоединения, и рука моя бессильно упала.

— Что, появились друзья Джи-Джи? — спросила моя красавица жена.

— Ага. Один из них у Джорджа. Мы сейчас за ним съездим.

Мы с мальчишкой стояли по безопасную сторону входной двери. Я сжимал ладонью дверную ручку, Джи-Джи — булочку с корицей, которую Магда подогрела и дала ему на дорогу.

— Думаешь, теперь можно?

Он откусил от булочки едва ли не половину и заговорил с набитым ртом:

— После того как твой забор покраснел, мы долго смотрели, не изменится ли что еще. Выходит, на дворе опять день сегодняшний. Послушай, есть только один способ выяснить.

Я сощурился — почти зажмурился — и распахнул дверь. Видимо, я полагал, что если снаружи меня поджидает конец света или существа из других миров, то, закрыв глаза, я их отпугну.

Все снаружи было в полном порядке. Я перевел дух. Как в точности выглядел Крейнс-Вью, или по крайней мере моя улица, за день до этого? У дома напротив припаркован белый «сатурн», а вовсе не «ягуар» моего отца. Есть. На веранде соседнего дома висит огромный гамак. Есть. На подъездной дорожке — мой мотоцикл, похожий на злобную желтую жабу. Есть. Полет нормальный.

Я медленно и осторожно стал спускаться по ступеням крыльца. Когда я поставил ногу на последнюю — в нескольких дюймах от «террор-фирмы», — что-то ухватило меня за плечо и потащило назад:

— Берегись!

Я так испугался, что забыл свалиться от инфаркта. Джи-Джи зашелся в приступе идиотского смеха. Я схватил его руку на моем плече и собрался было перебросить через себя, но он заорал:

— Не надо. Моя коленка! У меня коленка раздолбана!

— Ты зачем, паразит, это сделал? По-твоему, это смешно, да?!

— Успокойся. Я пошутил. Держи хвост пистолетом.

— Это когда тут вся эта херня творится? Ты что, совсем глупый?

— Нет, дядюшка Фрэнни. Ведь я — это ты.

— Вот и веди себя соответственно. Я хочу сказать… Слушай, пошли скорей и хватит дурака валять, ладно?

Из окна нашей спальни послышался голос Паулины:

— Пока, Джи-Джи! До скорого!

Она опиралась о подоконник, и, ей-богу, рубашки на ней не было.

Пока, Паулина! Я скоро.

— Давай возьмем «дукати». Так будет быстрее.

Он помотал головой.

— Плохо придумал, босс. Лучше пешком.

— Почему это?

— Погляди вокруг. Обрати внимание на деревья и дома. Возврат к настоящему все еще продолжается, ты сам разве не видишь? Мы пока еще не обрели полной силы.

После ливня мир на некоторое время меняется. В воздухе пахнет свежестью, трава блестит на солнце, листва на деревьях тоже, роняя на землю капли и изменяя цвет. Ветки снова выпрямляются, все окутано паром, животные вылезают из укрытий, отряхиваются как безумные… Мелочи, но из них-то и складывается целое. Последовав совету Джи-Джи, я снова внимательно присмотрелся ко всему вокруг и понял, что он был прав: ехать на мотоцикле к дому Джорджа сейчас и в самом деле не следовало. Потому что все вокруг продолжало меняться — совсем как мир после грозового ливня. Эти пришельцы, надо отдать им должное, вернули нас в нормальное время, но со всем остальным им еще предстояло повозиться.

Прежде всего мне бросилась в глаза длинная черная трещина на белой стене соседнего дома — она исчезала, как макаронина, которую медленно втягивают в рот. Потом у начала дорожки другого дома появились два больших побеленных камня. Еще секунду назад их там не было. Я хорошо помнил эти камни, каждый день их видел, но они стали настолько привычными, настолько примелькались, что я их словно бы и не замечал. Но они были важны теперь, когда в буквальном смысле возвратились в мир, который, как мне казалось, я хорошо знал. Откуда эта фраза? «Бог — в подробностях». Аминь.

Если бы мы поехали к Джорджу на моем мотоцикле, то вполне могли угодить по дороге в яму, которая была там лет двадцать назад и по забывчивости какого-нибудь пришельца осталась незасыпанной.

Хотя нам и нужно было как можно скорее попасть к Джорджу, мы все время оглядывались по сторонам.

— Посмотри на телефонные провода.

— А эта береза — секунду назад она была вдвое ниже и тоньше!

— А здесь только что висели другие занавески.

Перемены продолжались. Мелкие, незначительные, но они происходили непрерывно и, казалось, повсюду.

— Ничего себе. Эти ребята свое дело знают.

— Джи-Джи, а ты их видел? Я хочу сказать — по-настоящему?

Он ответил не сразу — казалось, взвешивал, что можно и чего нельзя говорить.

— Да, видел. Потому-то я и потащил тебя из машины домой. Это они мне приказали. И еще велели держать рот на замке, если станешь задавать вопросы. А посмотрев, что они тут понатворили, хер я буду им возражать.

На полпути к дому Джорджа мне-малышу было новое откровение.

— Хочу тебе кое-что сказать. Боюсь, ты будешь не в восторге.

Я как раз думал, что будет, если брызнуть пришельцу в физиономию (физиономии) перечным спреем. Над нашими головами пролетела и исчезла птица. Чирик-чирик — и нет ее.

— Ни фига себе! Ты видел, что случилось с птицей?

— Видел, не слепой. Слушай, я вроде как торчу от Паулины.

Молчание. Идем дальше.

— Ты слышал?

Молчание.

— Ну же, скажи что-нибудь.

Я ткнул в его сторону пальцем:

— Чем больше знаешь, тем больше помалкиваешь.

— Здорово звучит, — присвистнул он. — Сам придумал?

— Нет, Джи-Джи, я это вычитал в книжке. Настанет время, и ты поймешь: книжки — это классная вещь, а разыгрывать из себя крутого глупо. Можешь мне не верить, но ты откажешься от одного ради другого. И сэкономишь кучу времени.

— Скажи еще что-нибудь вроде этого. Ну, цитату какую-нибудь.

Он говорил совершенно серьезно. В глазах любопытство и просительное выражение.

— Ну, вот одна, сейчас в самый раз: «Я иду искать великое „быть может“». Предсмертные слова знаменитого писателя.

Он шел, засунув руки в карманы, и не отставал от меня, хотя и прихрамывал.

— Что-то вроде, мол, никто не знает, что такое смерть, но я собираюсь это выяснить?

— Или я умираю и мне ничего другого не остается, кроме как попытаться выяснить, что же это такое.

— Ну да, я это и хотел сказать.

— Здесь направо.

— Не могу поверить, что вы с Джорджем Дейлмвудом дружки. Он же был чокнутый, псих!

— А ты был маленький гаденыш, садист тупоголовый. Почему ты ни о чем меня не спрашиваешь, Джи-Джи? Я — твое будущее, а ты даже не попытался узнать, как я живу. Почему? Тебе не интересно? Или ты до такой степени лишен любопытства?

Настал его черед отмалчиваться. Мы продолжали идти. Он дважды поднимал взгляд на мое лицо, но долго ничего не говорил.

— Они мне сказали кое-что. А тебе велели не говорить, чтобы это не повлияло на твои действия. Но я все равно скажу.

— Говори. Что это?

— Они сказали, когда это все закончится, если выйдет, как они задумали, я вернусь в мое время и обо всем позабуду. Я, наверно, стану жить своей жизнью, той самой, какой жил ты, а потом и кончу… как ты. — На лице у него появилось несчастное выражение.

— И тебе это не нравится?

— Застрять в Крейнс-Вью? Жениться на Магде Островой? Я рассчитывал на большее.

— Обзавестись белыми коврами с пушистым ворсом в холостяцком гнездышке в Лос-Анджелесе? Будет тебе больше. Для начала ты отправишься во Вьетнам…

— Нет уж, спасибо, — поморщился он.

— Помалкивай и слушай про свою жизнь, тем более что все равно ты потом это забудешь. После Вьетнама ты попутешествуешь по белу свету. Ну а после поступишь в крутой колледж в Миннесоте.

— Миннесота?! Ты рехнулся! Да там зимой больше ста градусов мороза!

— Ш-ш-ш! Именно там ты повстречаешь свою первую жену, красавицу, которая станет продюсером в Голливуде и заработает кучу денег. Изрядный кусок этого пирога перепадет тебе за идею довольно посредственного телешоу, которое будет пользоваться большим успехом. Ты вкусишь лос-анджелесской жизни, но она тебя испортит. Когда ты почувствуешь, что сыт ею по горло, вернешься сюда и впервые в жизни изведаешь настоящее счастье. Совсем неплохая биография. Так что не беспокойся, впереди у тебя много чего интересного, уж поверь.

— Это там не твоя собака?

Увидев вдалеке ожившего Олд-вертью, который трусил за нами по улице, я ничуть не удивился. И не такое видывали. Меня озадачило другое: пес стал гораздо больше, чем когда я видел его в последний раз. Больше, чем в любую из наших прежних встреч. И еще — двигался он уж больно шустро. Как это ему удавалось на трех с половиной лапах?

— Эта уродина, по-моему, настроена не очень дружелюбно и, по-моему , не очень-то рада тебя видеть. Ну ее в жопу, давай-ка скорее уносить ноги.

Вертью, бешено мотая из стороны в сторону хвостом и опустив голову, направлялся прямиком к нам. И двигался он очень быстро. Гораздо быстрее, чем мгновение назад. Даже не посмотрев, едут ли машины, Джи-Джи хромой стрелой бросился на другую сторону улицы. Я колебался, у меня еще оставалось желание подпустить к себе пса поближе. Ведь когда я его видел в последний раз, Флоон сказал, что это Джордж. Кем он стал теперь? Почему так увеличился в размерах? Пес зарычал. Рык был ужасно громкий.

— Сматывайся! Он на тебя сейчас прыгнет!

Джи-Джи предусмотрительно забрался на крышу сверкающего черной эмалью «ауди ТТ». Я хотел рассмеяться — кто бы ни был хозяин этой маленькой машинки, он будет tres[9] зол. Но не рассмеялся, потому что, снова взглянув на пса, обнаружил: он уже вдвое сократил расстояние между нами и несется во всю прыть.

С волками жить — по-волчьи выть. Я как раз поравнялся со стареньким микроавтобусом «фольксваген». Если удастся доставить на его высокую крышу мою задницу, то никакие Вертью мне не страшны. Но попробуйте-ка забраться на крышу старого «фольксвагеновского» микроавтобуса — ни ногу некуда поставить, ни рукой не за что зацепиться, ни…

Клац-клац. Этот звук произвели собачьи челюсти на пути ко мне. Разве я не спас это глупое животное, перед тем как он умер? Разве не я дважды с почетом его похоронил, хотя он и не желал оставаться в могиле? Ничего себе благодарность! Восстав из мертвых (в который раз), эта зверюга вознамерилась меня сожрать. Да она еще и прыгать наловчилась! Я карабкался на крышу «фольксвагена», а эта трехногая скотина, нацелившись на мой зад, подпрыгивала не хуже профессионального баскетболиста.

Джи-Джи стоял на крыше одной машины, я — на другой. Моя была выше, его — круче. Я предпочитал высоту. Тем временем пес смотрел на меня так, словно я был пиццей с анчоусами, которую он заказал в «Домино».

Я воздел руки к небесам:

— Ну и что будем делать?

Вертью зарычал и щелкнул зубами.

— А давай вызовем полицию, — сказал умник, оседлавший «ауди», выдавив из себя неестественный смешок.

Его слова вдохновили Олд-вертью, и тот опять принялся подпрыгивать. Паразит, с каждым разом он прыгал все выше.

— Он-таки тебя достанет, босс. А зубищи-то, зубищи — так и щелкают! Придумай что-нибудь поскорее.

— Что?

— А ты его примочи. Пушка-то твоя с собой?

— Эту собаку нельзя убить. Он уже два раза помирал с тех пор, как мы знакомы.

Паршивец продолжал ухмыляться:

— Так может, на третий тебе повезет.

— Джи-Джи, ты должен мне помочь выпутаться. А то придуриваешься целый день. Не забудь: помогая мне, ты и себе помогаешь.

— Как его звать?

— Олд-вертью.

— Это что еще за такое собачье имя! Вертью, Вертью! Ко мне, песик!

Но тот и ухом не повел. Вдруг у него потекла слюна. У него текла слюна, и он не переставал щелкать зубами. Я видел его обнажившиеся десны. Они были розовые и блестящие, как жевательная резинка.

— Валить надо отсюда. Мы должны добраться к Джорджу — посмотреть, что там с ним происходит.

— Ага, только где бы раздобыть воздушный шар или, на худой конец, ходули? — Он приставил ладонь ко лбу козырьком и сделал вид, что всматривается в далекий горизонт. — Лестницы тоже что-то не видать. Корабельный канат и тот бы сгодился, но некому нам его сбросить.

— Спасибо, что поделился соображениями.

— Не за что. А знаешь, кто этот пес? Он настоящий СЕП.

— И что бы это значило?

— Да то, что большинство псов — это собаки как собаки. Ничем особым не выделяются. Собачий пес — и все тут. Но этот им не чета. Этот — настоящий собачий ебопес. СЕП.

Клац-клац. Я опустил глаза на Вертью и впервые заметил, что зубы у него коричневато-табачного цвета. Розоватое, коричневатое, блестящее. Клац-клац.

Эй, дядя Фрэн.

— Что тебе?

— Есть идея.

Выпрямившись, я посмотрел на него.

— Ну?

— Мы отсюда улетим.

— Блестяще. На чем именно?

— Своим ходом, старина. Мы ведь оказались в спятившем мире, так? Тогда почему бы нам не летать? Разве мы не можем прямо сейчас подпрыгнуть и взлететь? Кто сказал, что у нас ничего не выйдет?

— Тяготение.

— Послушай, умник, все эти заморочки, с тех пор как я здесь, — это натуральный электрический стул: пять тысяч вольт по мозгам с утра и до ночи. Я уже совсем поджарился, но первым делом — мозги. Так почему бы не попробовать — мы ведь ничего не потеряем. Мы же видели — тут нет ничего невозможного. Так почему бы этим не воспользоваться? Весь мир вокруг съехал с катушек — одно то, что мы здесь с тобой одновременно, чего стоит. Это что, не безумие? Мы путешествуем во времени, мертвый пес встает из могилы, птицы исчезают на лету… Так чего ж нам не полететь? Мы хотим полететь, так попробуем. Не получится, так не получится. Почему бы нет?

Это говорил я, но тот я, которого я не знал долгие годы. Чтобы я верил в «почему бы нет»? Я, который верил только в «не пойдет», «ваши не пляшут», «тупик», «нет — и точка». Мое скептическое сорокасемилетнее «я» стало подниматься с кресла, собираясь покинуть этот кинотеатр. Но остальное мое «я» крикнуло скептическому — сядь и досмотри до конца. Почему бы не взлететь? Почему бы нет?

— Идет, давай.

Джи-Джи ухмыльнулся — ни дать ни взять тыква на Хэллоуин — и дважды хлопнул в ладоши.

— Отлично. — Без малейших колебаний он вытянул руки вперед, как если бы собрался нырнуть с вышки, а потом спрыгнул с крыши «ауди». Секундой позже он рухнул наземь, взвыв от боли. Олд-вертью покосился на него и снова уставился на меня, а я в этот момент оттолкнулся ногами от крыши «фольксвагена»… и полетел.

Можно ли передать, что это такое — летать по воздуху? Конечно можно. Стану я это делать? Да ни за что на свете. Вот что я вам скажу: помните ли вы свой самый сладкий поцелуй? Как вдруг все звуки, вся жизнь, все вокруг вас исчезло? Как на время этого восторга вся ваша жизнь сосредоточилась в губах? Примерно так я чувствовал себя в первые мгновения, когда понял, что это случилось, что это происходит наяву.

Я летел, как астронавт над поверхностью Луны. Спрыгнув с микроавтобуса, я поплыл по воздуху футах в десяти над землей, потом медленно начал снижаться. Оказавшись у самой земли, я оттолкнулся одной ногой и снова поднялся на прежнюю высоту. Так я легко и плыл вперед, вроде как летел.

— Вот ведь сукин сын, полетел-таки! Получилось! Я же тебе говорил. Я знал, что получится. Пошел, пошел вон, пес!

Джи-Джи почти догнал меня, он бежал внизу, подо мной, возбужденно махая руками. На секунду моя тень накрыла его, как если бы я был самолетом, темный силуэт которого скользит по земле. Он вскрикнул, когда Олд-вертью задел его за ногу, и споткнулся. Опустившись в первый раз на землю футах в пятидесяти от «фольксвагена», я увидел, как Джи-Джи со всей силы пнул пса по голове. Оранжевым ковбойским ботинком по собачьей черепушке. Результат? Передышка. Вертью остановился и пару раз тряхнул башкой. Мне этого хватило, чтобы энергично оттолкнуться от земли и снова взлететь, а Джи-Джи — чтобы припустить еще быстрей.

— Здорово у тебя получается, дядюшка. Ты прирожденный воздухоплаватель.

Я оглянулся на Олд-вертью. Он хотя и поотстал от нас с Джи-Джи, но явно не собирался прекращать погоню. Потом я еще раз оглянулся и тут почувствовал, что снижаюсь. Но теперь-то я знал, что это не беда, что стоит мне только коснуться земли — только коснуться, — и я снова поднимусь ввысь.

— Вот это класс! Ты и вправду летаешь !

Это целиком твоя заслуга, Джи-Джи. Самому мне такое и в голову бы не пришло.

— Ну да, я знаю. Какая разница, как это получилось? Это просто класс!

Он был прав. Но что я должен был делать, добравшись до жилища Джорджа, кроме приземления, разумеется? Там был Флоон, там был Джордж, а Олд-вертью был здесь — хотел меня покусать, а ведь я пытался добраться к ним…

Словно прочитав мои мысли, Джи-Джи прокричал снизу:

— Что мы станем делать, когда попадем в дом Дейлмвуда?

Я хотел было ответить, но тут увидел внизу какого-то типа — он бежал трусцой нам навстречу. Интересно, как он отреагирует — мужик парит в воздухе, словно воздушный змей, внизу бежит мальчишка, одетый по моде тридцатилетней давности и подстриженный под Элвиса, а следом — трехногий одноглазый пес, клацающий зубами. Картинка — закачаешься.

На этом типе был смешной спортивный костюм — ни один настоящий бегун трусцой такого не наденет. От пестроты несочетаемых цветов просто в глазах рябило, а оттого что они налезали друг на друга, одеяние это казалось еще уродливее. Кто станет покупать такое тряпье? Что-то подобное я недавно видел, но что, где — никак не мог вспомнить. Пока не заимел возможность подумать хорошенько.

Я радовался от того, что кто-то видит нашу троицу. Мне не терпелось узнать, как окружающие станут реагировать на эту нелепую картинку. Я забыл обо всем на свете, кроме того, что этот тип в спортивном костюме приближается к нам. Что он подумает?

Сначала он пристрелил мальчишку. Этот тип пристрелил Джи-Джи.

В десяти футах от нас он небрежно сунул руку в свой желтый-на-розовом карман и вытащил пистолет. Я это увидел, воспринял, переработал своим неповоротливым мозгом. Но, находясь в десятке футов над землей, я был бессилен что-либо предпринять. Я успел только крикнуть:

— Пистолет! Осторожно, у него пистолет!

С невозмутимым видом Каз де Флоон прицелился в Джи-Джи и выстрелил ему в шею, в грудь, в живот. Парнишка согнулся пополам — он умер, прежде чем его тело успело упасть на землю. Флоон повернулся к Олд-вертью и выстрелил ему в голову.

Бабах-бабах-бабах.