"Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера" - читать интересную книгу автора (Линн Джонатан, Джей Энтони)

4 Ключ

Первым, кто пришел ко мне в кабинет сегодня утром, была Дороти Уэйнрайт, мой главный политический советник. Весьма привлекательная блондинка лет сорока, стройная, элегантная, деловитая и на редкость прагматичная.

Хотя я говорю «мой» главный политический советник, это вряд ли соответствует действительности, поскольку она занимала этот пост при моем предшественнике, и мне не советовали ее менять. Но сэр Хамфри Эплби откровенно дал понять, что толку от нее мало. Ну нет, мне нужны, очень нужны люди, которые не зависят напрямую от секретаря Кабинета. Однако с тех пор, как я предложил ей остаться, ее нигде не было видно. Каково же было мое удивление, когда я увидел ее сегодня утром, причем вызвано оно было не столько тем, что она вошла в мой кабинет без стука и приглашения, сколько обращением к премьер-министру, то есть ко мне.

– Послушайте, Джим, если я не нужна вам как политический советник, лучше так и скажите, – свойственным ей отрывистым тоном вместо приветствия отчеканила она.

Поразительно! А зачем же тогда я предложил ей остаться? Ведь она была по сути единственной, которой удалось удержать моего предшественника от утраты контакта с реальным миром. Неужели у нее сложилось ложное впечатление, что ее собираются лишить персонального кабинета и отправить на «чердак».

– Мой кабинет всегда находился рядом с вашим, разве не так? Это что, риторический вопрос, или он требует ответа?

– Да, – на всякий случай осторожно ответил я.

– Значит, это вы распорядились перевести меня на «чердак» в другое крыло здания: три этажа выше, вдоль по коридору, две ступеньки вниз, за угол, четвертая дверь справа? Рядом с фотокопировальной лабораторией!

Для меня это новость. А кстати, где она пропадала?

– Вообще-то мне казалось, что вы в отпуске или что-то в этом роде. – Честно говоря, я был настолько занят все это время, что даже не заметил ее отсутствия. (Что вряд ли следует считать причинно связанным. – Ред.)

– Может и была, – резко ответила она. – Но когда через неделю вернулась, то увидела, что мой кабинет превратили в приемную для членов Кабинета, министров и прочих визитеров, а все мои вещи были перенесены туда, на «чердак». Хамфри сказал, что это было сделано по вашему прямому распоряжению. Ну и как прикажете все это понимать?

Как это понимать? Неужели я на самом деле давал такое распоряжение? Нет-нет, вряд ли. И тут я вспомнил. Да, давал! Не прямое, конечно, а, так сказать, в своем роде.

– Видите ли, Дороти, Хамфри действительно приносил мне на утверждение план, как он тогда сказал, более эффективного использования офисных помещений, ну и…

Она покачала головой. С явным осуждением.

– Неужели вы до сих пор не поняли, что госслужба вот уже три года пытается выгнать меня из этого кабинета. Любыми средствами!

Откуда мне знать?

– А почему?

– Потому что топографически этот кабинет занимает ключевое, стратегическое положение во всем нашем здании.

Я пожал плечами.

– Не вижу здесь никакой разницы. Вы же все равно в Номере 10.

– Не более того, – поджав губы, ответила она.

– Вы получаете все необходимую документацию.

– Да, получаю. Кое-какую, – признала она.

– Вы можете сколько угодно говорить по телефону.

– Только когда коммутатор мне это позволяет.

Мне показалось, что у нее приступ самой обычной женской неврастении, о чем я ей честно и откровенно сказал. В ответ Дороти почему-то начала объяснять мне разницу между Албанией и Кубой. Первая, по ее мнению, практически не имеет никакого влияния на политику Соединенных штатов, а вторая имеет, причем достаточно сильное. Почему? Да потому что Албания далеко, а Куба рядом! Номер 10, по ее мнению, тоже что-то вроде зарубежья, где степень влияния напрямую зависит от расстояния.

– А меня, главного политического советника премьер-министра, взяли и отселили на самую обочину политической жизни! – раздраженно воскликнула она.

– Но вы не в Албании, – заметил я.

– Нет, на «чердаке»! Вот, смотрите! – и мой главный политический советник начала двигать все, что находилось на моем письменном столе. – Перед вами схематический план Номера 10. Эта папка – кабинет, в котором мы с вами сейчас находимся. Там, за дверью, – она приложила первую попавшуюся книгу к одной из сторон папки, – ваша комната для отдыха. Эта линейка – коридор. Этот коридор, – Дороти схватила нож для резки бумаги и положила его вдоль папки и книги, – идет от вашего кабинета к закрытой светло-зеленой двери, за которой находится кабинет секретаря Кабинета, которым будет вот это пресс-папье. Эта кофейная чашка будет лестницей к вашему кабинету, это блюдце – мужской туалет, а вот это – мой кабинет, то есть было моим кабинетом, – она поставила пепельницу рядом с папкой, изображавшей рабочий кабинет ПМ.

– Итак, мой письменный стол стоял прямо напротив входной двери, которая практически всегда была открыта. И что, по-вашему, мне было там видно?

– Ну, наверное, вам было видно, как кто-либо входил или выходил из моего кабинета или из кабинета секретаря Кабинета, или поднимался или спускался по лестнице, – медленно и осторожно ответил я.

Последовала многозначительная пауза, затем Дороти подняла блюдце и снова поставила его на место.

– Кроме того, я сидела напротив мужского туалета. Мне просто положено находиться против этого туалета.

Я поинтересовался, не стоит ли ей обратиться к доктору, но, похоже, чего-то недопонял.

– Мужского туалета, Джим, – напомнила она мне. – И поскольку практически все члены Кабинета – мужчины, то мне удавалось услышать почти все, о чем они говорили, входя туда. Тем самым я имела прекрасную возможность информировать вашего предшественника о всех их недостатках и слабостях.

– А его это интересовало? – удивленно спросил я.

– Когда они готовили против него очередную интригу или даже заговор, то, естественно, да!

Потрясающе! Теперь понятно, почему Хамфри превратил ее кабинет в приемную, а саму Дороти сослал на чердак.

Я вызвал Бернарда, который практически немедленно вошел через двойные белые двери своего кабинета и сказал:

– Послушайте, Бернард, я хочу, чтобы вы вернули Дороти в ее кабинет.

– Вы хотите сказать, отправить ее туда? – он ткнул пальцем в потолок.

– Нет, я хочу сказать, отправить ее в нашу приемную рядом с моим кабинетом.

– Вы хотите сказать, до того, как она вернется в свой кабинет? – озадаченно спросил он.

– Нет, Бернард, я хочу сказать – в нашу приемную, которая раньше была ее кабинетом и которая снова будет ее кабинетом, – терпеливо объяснил я своему главному личному секретарю.

– Ну а как же тогда быть с приемной?

Все еще сохраняя спокойствие, я попросил его напрячься, внимательно слушать и смотреть на движения моих губ.

– При-ем-ная сно-ва станет ка-би-не-том Дороти Уэйнрай!

Он вроде бы понял, но почему-то продолжал спорить.

– Да, конечно же, господин премьер-министр, но ожидание…

Потеряв терпение, я рявкнул:

– Нет, нет, никаких ожиданий, Бернард, немедленно!

И все равно до него, похоже, не все дошло. Потому что он продолжал упрямо стоять на своем.

– Да, я понимаю, господин премьер-министр, немедленно, никаких ожиданий, но если нет приемной, то где же люди будут ждать, пока их пригласят пройти?

Ах, вот что он, оказывается, имеет в виду… Наша короткая перепалка была не более чем небольшим недоразумением, только и всего. Хотя его вопрос, честно говоря, был не самым умным.

– В здании полно комнат, где можно ждать, – назидательно заметил я. – Например, все залы для приемов, которыми редко кто пользуется, вот этот холл, – я ткнул пальцем на свой письменный стол.

– Где-где? – недоуменно переспросил Бернард.

– Вот тут. Между пепельницей, чашкой и блюдцем, видите?

Он удивленно посмотрел сначала на письменный стол, затем снова на меня.

– Между кофейной чашкой и блюдцем?…

Иногда мой главный личный секретарь такой тупой Не может понять с первого раза.

– Блюдце – это мужской туалет, Бернард. Проснитесь!

Иногда мне даже приходит в голову странная мысль: а соответствует ли он своей должности.

«Я, само собой разумеется, незамедлительно выполнил указание своего премьер-министра. Ведь лично у меня не имелось никаких корыстных намерений. На перемещении миссис Дороти Уэйнрайт с се стратегической позиции напротив мужского туалета на „чердак“ настоял никто иной как секретарь Кабинета сэр Хамфри.

На следующий день он сам позвонил мне и потребовал объяснений. Я сказал ему, что объяснять, собственно, нечего – какой-то пустяковый, самый обычный рутинный вопрос, не заслуживающий особого внимания.

Буквально через час от него пришла записка, написанная его собственной рукой».

(К счастью для историков, сэр Бернард Вули, неизвестно почему, не выполнил настоятельную просьбу сэра Хамфри немедленно уничтожить эту записку. – Ред.)

«Но я ее, конечно же, не уничтожил, поскольку счел своим долгом встать на защиту интересов ПМ. Предчувствуя это, сэр Хамфри немедленно заскочил ко мне в офис, чтобы, так сказать, продолжить разговор… Похоже, ему явно не понравился мой, с его точки зрения, слишком независимый подход.

Я прямо сказал ему, что Хэкеру миссис Уэйнрайт явно понравилась, но этот аргумент, похоже, его не убедил. „Самсону тоже нравилась Далила“, коротко заметил он. К счастью, в кабинете кроме нас никого не было, так как Хамфри предусмотрительно зашел ко мне в самом конце рабочего дня, поэтому я мог не стесняться в определениях. Прежде всего сказал ему, что, на мой взгляд, Дороти не представляет серьезной опасности хотя бы потому, что не очень много знает. Мы всегда старались держать ее как можно дальше от наиболее важных и деликатных документов.

Секретаря Кабинета моя точка зрения явно не устроила. Он тут же напомнил мне, правда, вполне корректно, что главная обязанность государственного аппарата заключается в обеспечении надежного правления Британией, в то время как единственная обязанность миссис Уэйнрайт – обеспечить переизбрание Хэкера на следующий срок.

Лично мне казалось, что если Хэкеру удастся править Британией, принимая популярные решения, он практически наверняка будет переизбран. В этом-то, собственно, и состояла суть наших разногласий с секретарем Кабинета. Он до конца своих дней упорно настаивал на том, что популярные решения и правильные решения не только не одно и тоже, а наоборот – вряд ли вообще хоть в чем-нибудь совпадают. По его глубочайшему убеждению, если бы Хэкер принимал нужные или „правильные“ решения, он бы с треском провалился на выборах. Поэтому каждый раз, когда мы будем подводить ПМ к правильному решению, Дороти неизбежно будет предупреждать его о потенциальной потере голосов. Тем самым практически сводя нашу работу на нет.

Короче говоря, основной тезис сэра Хамфри Эплби заключался в следующем: политике не место в работе правительства, в силу чего Дороти Уэйнрайт самое место не рядом с кабинетом ПМ, а на „чердаке“!

Он не успел закончить свою последнюю фразу, как двойные двери позади него вдруг открылись, и из кабинета ПМ вышла… Дороти Уэйнрайт. Собственной персоной. Вот уж поистине: „Вспомни о черте, и он тут же появится“. Впрочем, сэр Хамфри справился с этой весьма неожиданной ситуацией. Со свойственным ему апломбом.

– О, это вы! Добрый вечер, госпожа главный политический советник, – произнес он, оборачиваясь к ней. – Какая приятная встреча…

На нее это не произвело ровно никакого впечатления.

– Привет, Хамфри. Ждете, когда вас пригласят к ПМ?

– Увы, жду, само собой разумеется.

– А почему не в приемной?

Ответить ему было нечего. Мне этот маленький диалог показался весьма забавным, но я, как всегда, должен был скрыть свое удовольствие.

Чтобы достойно выйти из неудобного положения, секретарь Кабинета повернулся ко мне и проинформировал, что не далее как вчера в Номере 10 был обнаружен „чужак“. Причем этим „чужаком“ оказался член избиркома округа Хэкера, которому удалось проникнуть сюда без положенного спецпропуска.

На мой взгляд, Хамфри просто валял дурака. Все охранники прекрасно знали этого человека в лицо. Никакой опасности он не представлял. Тем не менее, секретарь Кабинета напомнил мне – скорее, в несколько унизительной манере отчитал как школьника, – что в мои прямые обязанности входит обеспечение того, чтобы любой визитер, подходящий к воротам Номера 10, имел либо спецпропуск, либо соответствующее официальное приглашение.

Какое-то время миссис Уэйнрайт молча слушала наши препирания, но затем, когда я собирался высказать свои соображения, она меня перебила:

– Бернард, извините, что вмешиваюсь в вашу высокоинтеллектуальную беседу, но господин премьер-министр настоятельно попросил меня сделать все необходимые приготовления для возврата в мой старый кабинет.

И что теперь делать? Хамфри в упор смотрел на меня пронизывающим взглядом, явно ожидая моего решительного отказа. Но как отказать, если просьба исходит лично от самого ПМ?!

Я, конечно, попытался уклониться от прямого ответа, сказав ей, что сна-чата должен заняться требованием секретаря Кабинета навести порядок со спецпропусками, но она просто отмахнулась. Сказала, что требование Хамфри может подождать. Он тут же возразил, что не может, поскольку речь идет о вопросах безопасности.

– Нет, может! – категорически заявила она.

Сэр Хамфри молча повернулся к ней спиной и вошел в кабинет премьер-министра…

Должен заметить, что за все годы моего пребывания в Уайтхолле мне никогда не приходилось видеть столь откровенной грубости в отношениях между сэром Хамфри и миссис Уэйнрайт. Интересно, это следствие ее прямолинейности? Хамфри, конечно же, ее недолюбливал, но если вначале у него не было для этого особых оснований, то в конечном итоге они у него, безусловно, появились».

Сегодня после очередной встречи с Дороти я начитывал на диктофон обычные деловые письма. Миссис Уэйнрайт была очень раздражена тем, что ее до сих пор не вернули в ее старый офис. Хотя, с чего бы? Ведь мое распоряжение было отдано только вчера! В Уайтхолле так быстро важные дела не делаются. Но по ее твердому убеждению госслужба намеренно чинит ей преграды…

Не успела она уйти, как до меня донеслись громкие голоса из приемной. И тут же в моем кабинете появился сэр Хамфри.

– Господин премьер-министр, до меня дошли слухи, что у вас появились сомнения относительно наших планов реорганизации, это так? – пристально глядя мне в глаза, спросил он.

– Нет, – твердо ответил я. – Просто я решил вернуть Дороти в ее прежний офис.

– Боюсь, это, увы, невозможно.

– С чего бы это? – поинтересовался я и демонстративно включил свой диктофон, показывая тем самым, что не намерен заниматься глупостями, что у меня нет времени и что я твердо решил продолжить начитку своих деловых материалов.

– Господин премьер-министр, ведь речь идет о реорганизации, ключевым моментом которой является удаление этой дамы от стратегического пункта информации.

Причем здесь стратегический пункт? Это же всего лишь приемная!

– Нет, не только. – Он подошел к моему письменному столу. – Прежде всего, это жизненно важное место.

– Ждать можно и в нашем холле, – сказал я, не осознавая, что мой магнитофон уже включен. – Или, например, в зале для приемов.

– Кто-то, возможно, и может, – сухо ответил Хамфри. – Но некоторым необходимо ждать в таком месте, где другие не могут видеть тех некоторых, которые ждут там. Те, которые приходят раньше других, должны ждать там, где они не могут видеть тех, которые пришли позже них, но были приглашены к ПМ раньше них. Кроме того, те, которые пришли снаружи, должны находиться там, где они не могут видеть тех, кто пришел изнутри, чтобы сообщить вам, с какой именно целью эти снаружи пришли на прием. А те, которые пришли в то время, когда вы заняты с другими, и которым не следует знать, что вы с этими другими заняты в настоящее время, должны находиться в определенном месте до тех пор, пока не уйдут те, о визите которых им не следует знать…

Запомнить всю эту галиматью, конечно, было невозможно, хотя суть его путанной тирады была предельно ясна. – Вы хотите сказать, что пока я здесь спокойно занимаюсь текущими делами, там, за дверями моего кабинета, происходит весь этот фарс Уайтхолла? («Фарс Уайтхолла» был расхожим термином, используемым для описания целого ряда вполне аналогичных фарсов, вполне реально имевших место в театре Уайтхолла. Ведь Уайтхолл было также названием улицы, соединявшей Даунинг-10 с Парла-ментсквер, на которой располагались наиболее значимые министерства и департаменты правительства Великобритании. – Ред.)

– Понимаете, господин премьер-министр, Номер 10 – это нечто вроде железнодорожного узла. Он не может функционировать без должного набора депо, запасных путей, разъездов и точно выверенных расписаний. Кабинет миссис Уэйнрайт – один из таких жизненно важных разъездов.

– Вы что, намерены убрать ее с путей? – как мне казалось, не без иронии поинтересовался я.

– Да упаси господь, господин премьер-министр!

– И все-таки, Хамфри, по-вашему, она всем мешает? Только по-честному.

– Ни в коем случае. Милая, прекрасная женщина. Прямая, открытая, решительная…

Что ж, в словах секретаря Кабинета на самом деле время от времени проскальзывает некая романтическая поэзия. В чем, в чем, а в этом ему не откажешь.

– И тем не менее, помеха, не так ли? – настойчиво спросил я, не желая терять явного преимущества.

– Видите ли, – осторожно признал он. – Были случаи, когда ее критика нашей службы была, э-э-э, как бы это поточнее сказать, чересчур откровенной. А ее встречи с прессой были… э-э-э… потрясающе полными и исчерпывающими. Кроме того, ее требования в отношении информации и поддержки могли бы быть чуть менее агрессивными и настойчивыми. Моему персоналу, большая часть которого за последние три года благодаря этому пережила немало нервных срывов, пришлось пройти и через это.

– Да, но ее советы и рекомендации стоят того, разве нет? – напомнил я ему.

– Конечно же стоят, господин премьер-министр, – понимающе согласился Хамфри. – Вы их и будете получать. Только на бумаге. А какая, собственно, разница?

– А как о них будете узнавать все вы? – спросил я и тут же понял, что сам себя подставил, потому что он тут же поинтересовался, уж не собираюсь ли я держать такие вещи в секрете от секретаря Кабинета.

Ответить мне на это, естественно, было нечего, поэтому оставалось только еще раз повторить суть аргумента.

– Она хочет быть там, где происходят события.

– Господин премьер-министр, подумайте, пожалуйста, а справедливо ли это будет по отношению к ней самой?

Странный вопрос. К чему это он клонит? Впрочем, его разъяснение не заставило себя ждать.

– Кроме миссис Дороти Уэйнрайт, все остальные в этой части Номера 10 – абсолютно карьерные госслужащие. Лояльные. Преданные своему делу. Заслуживающие полного доверия и, главное, надежные. Их предусмотрительность и осторожность в решении самых щепетильных, самых деликатных, самых взрывоопасных государственных вопросов доказана десятилетиями. Если среди нас по тем или иным причинам окажется «госслужащий со стороны», то в случае любой утечки секретной информации подозрение, прежде всего, падет на нее. Для женщины, какой бы милой и привлекательной она ни была, это, поверьте, слишком тяжелое бремя.

Интересно, так ли это на самом деле? На первый взгляд его аргументация выглядит вполне правдоподобно. Они, конечно же, постараются свалить все именно на нее. И тем не менее, я настойчиво повторил Хамфри, что ценность ее политических рекомендаций не вызывает ни малейших сомнений.

– Само собой разумеется, господин премьер-министр, никто и не спорит, но, – он выдержал многозначительную паузу, – но ведь для политических рекомендаций в вашем полном распоряжении весь Кабинет министров.

– Единственно, что они мне рекомендуют, причем с завидным постоянством, это давать деньги их собственным министерствам. Хамфри, мне нужен кто-нибудь, кто был бы на моей стороне!

Он мило улыбнулся.

– Но, во-первых, на вашей стороне, как вам прекрасно известно, лично я и, кроме того, весь аппарат. Шестьсот восемьдесят тысяч честных, лояльных и, главное, надежных профессионалов. По-моему, более чем достаточно.

Сильный аргумент, ничего не скажешь, но лучше в него не влезать. Надо твердо стоять на своем. Но теперь, боюсь, уже слишком поздно. Они втянули меня туда, откуда выбраться практически невозможно. Хотя попробовать стоит.

– Вы все даете мне одни и те же рекомендации, – с ноткой безнадежности сказал я.

– Но это же прекрасно, – с радостной готовностью подтвердил он. – Значит, все мы даем вам правильные рекомендации, разве нет? Поэтому, господин премьер-министр, давайте лучше вернемся к нашему первоначальному плану.

Я умею проигрывать. Поэтому молча кивнул головой.

Довольный Хамфри тут же постарался подсластить пилюлю комплиментом.

– Как же приятно иметь дело с решительным премьером, который всегда точно знает, что делает…

Я попросил Бернарда пригласить ко мне Дороти. Оказалось, она дожидалась в моей приемной и тут же вошла. Но секретарь Кабинета, несмотря на мой выразительный взгляд, и не думал выходить. Пришлось деликатно объяснить ему, что мне хотелось бы поговорить с моим политическим советником наедине.

Он только мило улыбнулся.

– Вы можете свободно говорить в моем присутствии. У нас ведь друг от друга нет секретов, правда ведь?

Дороти сразу же поняла, откуда ветер дует.

– Может, господин премьер-министр и может, а вот я нет! – тут же резко отреагировала она.

– А мне почему-то кажется, можете, – невозмутимо ответил Хамфри.

Иначе чем ужасной и крайне неудобной возникшую ситуацию назвать было просто невозможно. Причем, прежде всего, по моей вине – надо было более решительно возразить Хамфри! Дороти резко развернулась и стремительно пошла к двери, бросив через плечо моему главному личному секретарю:

– Бернард, надеюсь, вас не затруднит дать мне знать, когда господин премьер-министр будет свободен?

Я остановил ее, попросил немедленно вернуться и, повернувшись к секретарю Кабинета, предложил ему оставить нас одних.

Он даже не пошевелился.

– Да, естественно, господин премьер-министр. Если вы, конечно, считаете это на самом деле необходимым. Но, как мне представляется, вам с ней надо обменяться всего лишь несколькими фразами, а нам с вами – обсудить много срочных и по-настоящему важных вопросов.

Срочных? Важных? Каких это, кроме его упорного желания выселить миссис Уэйнрайт из офиса рядом с моим кабинетом? Пока я мучительно размышлял, какое решение все-таки принять, Дороти повернулась к секретарю Кабинета.

– Простите, Хамфри, – буравя его глазами, сказала она. – По-моему, я отчетливо слышала, как сам премьер-министр попросил вас оставить нас одних, я не ослышалась?

Я задумчиво продолжал молчать. Поняв, что другого выхода у него просто нет, Хамфри, раздраженно пожав плечами, повернулся и вышел из кабинета. Следуя моему выразительному взгляду, Бернард послушно последовал за ним.

Двери закрылись. Дороти уселась напротив меня. Ситуация была ей прекрасно известна, поэтому она сразу же перешла к сути дела.

– Знаете, господин премьер-министр, у него нет никакого права вести себя таким образом!

Пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, я поинтересовался, что, собственно, она имеет в виду. Дороти с готовностью пояснила, что имеет в виду его привычку бесцеремонно входить и выходить из моего кабинета, не потрудившись даже попрощаться, и указывать мне, что я могу или не могу делать, включая трату времени на разговоры со своим главным политическим советником.

– Он секретарь Кабинета, – напомнил я ей.

– Вот именно, секретаре.

Теперь, похоже, надо было «спасать лицо» Хамфри.

– Он глава государственной службы…

Она криво усмехнулась.

– Знаете, просто смешно видеть, как люди, которые считаются кроткими государственными служащими, ведут себя совсем как надменные хозяева.

Теперь, похоже, надо было снова «спасать лицо». Только теперь самому себе.

– Что вы имеете в виду? Я здесь хозяин! – без излишнего апломба, но как можно серьезнее произнес я.

– Да, само собой разумеется, – с готовностью согласилась она.

Воодушевленный такой готовностью, я подтвердил свою готовность быть твердым и решительным и сказал ей, что готов поговорить об ее офисе и что фактически уже переменил свою точку зрения.

Дороти упрямо переспросила, насколько твердо и решительно. Это просто возмутительно! Я потребовал объяснений, что все это может значить. Она, столь же упрямо, ответила.

– Вы сами переменили свою точку зрения, или вам кто-нибудь помог?

– Нам нужна приемная, – прямо сказал ей я

Она спросила, почему.

– Видите ли, – начал я, но тут же понял, что вряд ли смогу вспомнить точное определение Хамфри. Но, тем не менее, попробовал. – Потому что если те, кто приходит, могут увидеть тех, о приходе которых они не знают, или если они увидят тех, которые пришли раньше и могут увидеть их самих, то… короче говоря, пароход государственной машины может сесть на мель. Вот так! Хотя…

Я внезапно остановился. Дороти в упор посмотрела на меня своими пронзительными голубыми глазами. Как бы оценивая.

– Скажите, вы сами все это придумали?

– Послушайте, ведь должна же быть справедливость! – воскликнул я, пытаясь хоть как-нибудь защититься. – Не может же премьер-министр заниматься каждой деталью. Мне, хочешь не хочешь, приходится полагаться на советы моих подчиненных, неужели не понятно?

– Да, вполне, – почему-то неожиданно легко признала она. Но при этом отметила, что мне совсем не следует так уж полагаться на советы и рекомендации только своих подчиненных. Особенно из госслужбы. По ее мнению, Хамфри пытается перекрыть все независимые каналы информации. И прежде всего ее! Потому что хочет быть единственным источником такой информации.

Звучит несколько забавно, хотя… У нее наверняка куда больше опыта в подковерных делах Номера 10, чем у меня, и к тому же она на моей стороне. По крайней мере, не на стороне Хамфри, что, кстати, совсем не одно и то же.

Да, но как, интересно, секретарь Кабинета может быть единственным источником информации, если весь Кабинет регулярно собирается каждый четверг? Не говоря уж о его бесчисленных комитетах и подкомитетах…

На этот вопрос мне легко ответить и самому – члены моего Кабинета практически всегда почему-то высказывают точку зрения своих постоянных заместителей. То есть на самом деле – аппарата! Такое же, кстати, нередко случалось и со мной. Потому что Хамфри неформально встречается с ними ровно за день до заседания Кабинета, предположительно для того, чтобы согласовать точки зрения соответствующих министров. Отсюда и все проблемы с моим «великим почином» – госслужба против! Да, но ведь у нас есть «Мозговой банк»! (Центр политического анализа. – Ред.) Я немедленно напомнил Дороти, что он работает только на премьер-министра, то есть на меня.

– «Мозговой банк»? Не удивлюсь, если Хамфри сначала «уговорит» их работать на него, – пожав плечами, скептически заметила она, – а затем потребует для них больше места в Номере 10.

– Причем тут Номер 10? – недоуменно спросил я. – Ведь «Мозговой банк» должен находиться в здании Кабинета (отдельное здание, примыкающее к Даунинг-10, войти в которое возможно только с улицы Уайтхолл – Ред.).

– Потому что им вдруг потребуется намного больше места, – мрачно предрекла Дороти. – Под этим предлогом ваш секретарь Кабинета будет методично отвоевывать метр за метром именно здесь, в Номере 10. Зачем? Затем, что это даст ему право считать вашу территорию своей! Равно как и весь Уайтхолл. А догадываетесь, что за этим последует? Он начнет медленно, но верно, так сказать, «убирать вас со своего пути».

Невероятно! Может, миссис Дороти Уэйнрайт слегка того?…

– Вы на самом деле предполагаете, что он сам хочет стать премьер-министром? – встревожено спросил я.

– Да нет, конечно же нет, – нетерпеливо ответила она. – Ему не нужны ни пост, ни ответственность. Ему нужна власть! Реальная власть! Поэтому, сделав себя фактически единственным источником правительственной информации и, соответственно, рекомендаций, он начнет настойчиво и вроде бы достаточно аргументировано отправлять вас в длительные зарубежные вояжи. А пока вас здесь не будет, ему придется принимать ряд важных решений, простите, рекомендовать их Кабинету, и тому придется фактически принимать их, поскольку физически вас здесь не будет. Равно как и членам Кабинета, потому что они, собственно, будут получать те же самые рекомендации от своих постоянных заместителей.

Чудовищный сценарий! В него даже трудно поверить. И тем не менее, нашего секретаря Кабинета надо несколько укоротить. На всякий случай. Значит, не далее как завтра же я верну Дороти в ее прежний кабинет.

Сегодня я с самого утра проявил твердость и решительность. Какое восхитительное чувство!

Прежде всего, я вызвал к себе Дороти. Твердо и решительно сообщил ей, что снова передумал – ей вернут ее старый кабинет!

Затем поинтересовался ее мнением относительно Хамфри. Но только мнением, не более того. Мне было очень интересно узнать, не решится ли она порекомендовать мне просто взять и уволить его.

Мое предположение буквально повергло ее в ужас. Зато у нее тут же возникло другое предложение – не хотелось бы мне слегка подрезать ему крылышки? Более того, она знает, как это можно сделать. Будучи секретарем Кабинета, Хамфри одновременно является главой государственной службы, отвечающим за кадровые вопросы – назначения, перемещения и тому подобное, оплата и обеспечение которых находятся в руках сэра Фрэнка. Тем самым, две важнейшие функции госаппарата успешно разделены между сэром Хамфри и сэром Фрэнком. В полном соответствии с традиционным британским правилом – разделяй и властвуй. Предложение Дороти, кстати, потрясающе простое и более чем понятное, заключалось в следующем: отобрать у Хамфри половину его обязанностей и передать их сэру Фрэнку!

Правда, потенциальная опасность от такого шага оставалась – не сделает ли это сэра Фрэнка таким же всесильным, как Хамфри? А мне от этого будет лучше или хуже? Трудно сказать. Честно говоря, я его не слишком-то хорошо знаю. Но серьезно ввязываться во все это, думаю, пока не стоит. Достаточно слегка напугать секретаря Кабинета. Дать ему знать, что это может случиться. Чего, в каком-то смысле, своим последним решением я, как мне кажется, все-таки добился.

Я попросил пригласить ко мне секретаря Кабинета. Он вошел, когда Дороти еще не успела уйти. Прежде всего, я без всяких церемоний сообщил ему, что окончательно решил вернуть моему политическому советнику ее законный кабинет.

Он попытался было возражать, но мой выразительный жест заставил его замолчать. Тогда он сказал, что хотел бы переговорить со мной с глазу на глаз. Дороти, криво усмехнувшись, мстительно заметила, что он может свободно говорить в ее присутствии.

Такое в его планы явно не входило. Я спросил Хамфри, не собирается ли он оспаривать мое решение.

– Естественно, нет, господин премьер-министр. Как только это станет решением, – осторожно ответил он.

– Прекрасно, – довольно произнес я, закрывая тему. – Тогда давайте обсудим другие неотложные вопросы. – И кивком головы я попросил Дороти оставить нас одних. Они мило улыбнулась мне и с видом триумфатора направилась к двери.

А Хамфри, даже не дав мне возможности высказать свою угрозу передать часть его полномочий сэру Фрэнку, вдруг заявил такое, чему трудно было поверить. Во всяком случае, сразу.

– Прежде всего, господин премьер-министр, – начат он, как только за миссис Уэйнрайт закрылась дверь, – мне хотелось бы подумать о нашем «Мозговом банке».

Господи, неужели Дороти точно знала об этом? Или это была ее интуитивная догадка, основанная на ее хорошем знании нашего секретаря Кабинета? Так или иначе, но теперь все подозрения в том, что она, возможно, «слегка не в себе», в любом случае отпадают.

– А что, мой «Мозговой банк» уже не в состоянии сам за себя подумать? – как можно равнодушнее поинтересовался я.

– Честно говоря, господин премьер-министр, меня несколько беспокоят их методы передачи важнейшей государственной информации.

– С чего бы? – удивленно спросил я. – Они ведь, кажется, подчиняются лично мне!

– В оперативном плане – да. Но в административном – мне.

Поскольку Хамфри, похоже, усматривал во всем этом серьезную аномалию, мне надо было сделать вид, будто я не совсем понимаю, что он, собственно, имеет в виду.

– Так, понятно, значит, вы хотите, чтобы их переподчинили мне также и в административном плане?

Такой интерпретации своего предложения он явно не предвидел. Потому что с несвойственной ему торопливостью воскликнул: – Нет-нет, ни в коем случае! Обременять вас административными функциями было бы большой ошибкой, господин премьер-министр. Нет, совсем наоборот. Мы хотели бы максимально облегчить ваше бремя, поэтому предлагаем передать нам также и оперативное управление «Мозговым банком».

Внутри у меня все кипело, но я постарался скрыть это.

– Значит, вы хотите сказать, что они должны направлять все свои отчеты не сразу премьер-министру, а сначала вам?

– В общем, да, но… только для предварительной проверки, требуемых уточнений, редактуры, ну и так далее, и тому подобного, – довольно улыбнувшись, ответил он и откинулся на спинку стула. Вроде как празднуя очередную победу. – Чтобы важнейшая информация поступала к вам, так сказать, в наиболее приемлемом виде.

Я улыбнулся своей самой неискренней улыбкой.

– Послушайте, Хамфри, с вашей стороны это, безусловно, очень мило. Что-то вроде щедрого дара. Но ведь тем самым вы возлагаете на себя непосильную ношу.

Он принял вид горделивого британца и даже слегка выпятил вперед подбородок.

– Кому-то же надо исполнять свой гражданский долг, господин премьер-министр.

Тут мне пришла в голову удачная мысль проверить теорию Дороти на практике.

– Да, само собой разумеется, – невинно сказал я, – но… как же тогда быть с офисными площадями?

Он довольно кивнул головой.

– Именно об этом мне тоже хотелось бы с вами поговорить. Мы, естественно, не сможем разместить весь требуемый дополнительный персонал на Даунинг-10, но, как мне кажется, нам удастся найти для них несколько свободных помещений здесь у вас, в Номере 10.

Ничего себе? Значит, она, черт побери, и в этом была права!

– Прямо здесь? – как можно более безразличным тоном спросил я.

– Да, здесь вполне можно найти подходящее помещение.

– Ну а зачем же, в таком случае, потребовалось отбирать у моего главного политического советника ее кабинет?

На какой-то момент он выглядел на редкость растерянным.

– Ну… видите ли… вообще-то, если она останется здесь, мы смогли бы разместить пару наших новых сотрудников в ее новом офисе. Ее старом офисе. То есть, ее старом новом офисе…

– Продолжайте, продолжайте, пожалуйста, – поощрил я его, ловко играя с ним, почти как кошка с мышкой…

– Значит, мы договорились? – с надеждой спросил он.

– Нет-нет, пока еще не совсем, – с милой улыбкой ответил я. – Хотя все это звучит весьма интересно. Кстати, у вас имеются иные не менее интересные предложения?

– Да, господин премьер-министр, конечно же, имеются. – Он передал мне какие-то бумаги. – Речь идет о некоторых зарубежных визитах. – Я чуть со стула не упал. – Вам следует рассмотреть их. В практическом плане. Ведь они имеют как политическое, так и государственное значение.

Итак, посмотрим, посмотрим: конференция НАТО, ассамблея ООН, переговоры в Гонконге о будущем колоний, очередное заседание Британского содружества наций в Оттаве, протокольные встречи в Москве и Пекине… Прекрасно. Еще одно подтверждение того, насколько хорошо Дороти знает саму систему и тех, кто управляет ею изнутри. Просто потрясающе!

Впрочем, Хамфри я сказал совсем другое.

– Если меня все это время не будет в стране, не прибавит ли это вам слишком много дополнительной работы?

– Господин премьер-министр, полагаю, лидеру великой державы не помешает лишний раз показать себя на мировой арене.

– Конечно же, не помешает, – с готовностью согласился я. – Но не за счет же секретаря Кабинета! Для начала надо, скажем, несколько уменьшить вашу нагрузку.

Он бросил на меня подозрительный взгляд. В высшей степени подозрительный.

– Ну что вы, господин премьер-министр, в этом нет никакой необходимости. Совершенно никакой, поверьте.

Я постарался как можно искреннее пролить «крокодиловы слезы».

– Как же нет, Хамфри? Есть, конечно же, есть. Я много об этом думал, поверьте. Вы все-таки пока еще и глава государственной службы, разве нет?

Его ответ был, как всегда, уклончивым:

– Да, но вопросами оплаты и материального обеспечения занимается казначейство.

– Зато вы занимаетесь кадрами, назначениями, ну и так далее, и тому подобное. Не многовато ли для одного человека?

Хамфри с пренебрежительным смешком отверг это предположение.

– Ну что вы, господин премьер-министр, нисколько. Практически это вообще не занимает времени. Мелочи, так сказать…

Меня это начинало искренне забавлять.

– Вы хотите сказать, что кадровые вопросы и назначения для шестисот восьмидесяти тысяч государственных служащих – это, так сказать, мелочи?

– Нет, конечно, но в данном случае мы имеем дело с так называемой «делегированной ответственностью», – осторожно ответил он.

– Ах, значит, с делегированной! – радостно воскликнул я. – Ну, в таком случае проблем с делегированием части ваших обязанностей казначейству, надеюсь, не будет?

– Господин премьер-министр, но это же невозможно! – не скрывая раздражения, воскликнул он. – У казначейства и так слишком много власти… э-э-э… извините, я имел в виду, работы.

– Видите ли, Хамфри, – без малейшего сожаления продолжил я, – когда вы занимаетесь кадрами и назначениями такой армады государственных служащих, а казначейство – их оплатой и обеспечением, то разделение функций, согласитесь, становится весьма расплывчатым. А это, на мой взгляд, никак нельзя считать удовлетворительным. Серьезная, знаете ли, получается аномалия. Вы так не считаете?

Хамфри, похоже, увидел в моих словах некую возможность. У него, кажется, даже загорелись глаза.

– Да, господин премьер-министр, считаю. Но ведь в таком случае и мы могли бы взять на себя все вопросы по оплате и обеспечению, почему бы и нет?

Хороший ход, ничего не скажешь. Я сочувственно покачал головой.

– Помимо всех остальных многочисленных забот? Нет-нет, Хамфри, такой жертвенности мы просто не можем допустить.

– Да нет в этом никакой жертвенности! – чуть ли не взмолился он. – С этим вообще нет никаких проблем!

Вот тут мой секретарь Кабинета полностью прав. Возможно, впервые за всю свою жизнь.

– Хамфри, вы слишком благородны, – покачав головой, сказал я. – Хотя мне также предельно ясно, что именно стоит за вашим предложением.

Он посмотрел на меня словно затравленный хорек, которого только что выгнали из его теплой и уютной норы. – На самом деле?

– Да. Вы пытаетесь принести себя в жертву, чтобы избавить своего премьер-министра от лишних хлопот, я не ошибся?

Мой вопрос поставил его в тупик. Он явно не знал, как сформулировать ответ таким образом, чтобы поставить в тупик меня.

– Э-э-э… да, – сначала пробубнил он. И тут же промычал: – М-м-м… нет. – А затем уже более членораздельно произнес: – Вообще-то никакой жертвы тут нет.

Устав от пустого препирательства, я твердо сказал ему «нет».

Однако ему этого было мало. Он хотел услышать конкретные ответы на свои другие предложения. В частности, в отношении нашего «Мозгового банка».

Мой ответ прозвучал приблизительно следующим образом:

– А знаете, Хамфри, чем больше я обо всем этом думаю, тем больше меня тревожит один забавный вопрос: не слишком ли много у вас на тарелке лакомых кусочков? Впрочем, не буду задерживать вас. Не сомневаюсь, у вас и так достаточно важной государственной работы в своем собственном офисе, разве нет?

Он, казалось, не поверил своим ушам. Его просят выйти! Видя его явное замешательство, я решил определить его положение несколько точнее.

– Можете идти, Хамфри. Если секретарь Кабинета понадобится здесь, в Номере 10, его вызовут, не сомневайтесь.

Он медленно встал. Чтобы поправить меня.

– Не если, а когда, господин премьер-министр.

– Да-да, вы правы. Само собой разумеется, когда, – вежливо извинился я. Он, пожав плечами, направился к двери, но… – Кстати, и если тоже, – зловредно добавил я ему вслед.

На секунду сэр Хамфри буквально застыл, затем, почему-то снова пожав плечами, медленно вышел. Оказавшись один, я тут же, пока Хамфри был еще в приемной, связался с Бернардом по интеркому и как можно громче, чтобы секретарь Кабинета тоже услышал, попросил вызвать ко мне сэра Фрэнка. Немедленно!

Вчера сэр Фрэнк был очень занят, поэтому мы поговорили с ним по телефону.

– Слушай, Фрэнк, хотел бы узнать твое мнение. О нашем секретаре Кабинета. Как ты думаешь, не слишком ли много у него на тарелке лакомых кусочков?

Фрэнк, как и следовало ожидать, поспешил заверить меня в том, что Хамфри прекрасно справляется со своими обязанностями, что его потрясающие способности никогда не вызывали и не вызывают никаких сомнений, что у него нет необходимости особенно перенапрягаться и что у него все под контролем. Никаких проблем…

Терпеливо выслушав все это, я заметил, что поскольку секретарь Кабинета одновременно является и главой государственной службы, значит, несет на себе в каком-то смысле слишком тяжелое бремя, то… скажем, не мог бы сэр Фрэнк помочь своему давнему другу. Короче говоря, взять на себя часть его обязанностей. Так сказать, облегчить участь…

Полагаю, читателя не очень удивит тот факт, что после моих слов Фрэнк больше ни словом ни обмолвился о «потрясающих способностях» Хамфри. Вместо этого просто заметил, что хотя подобного рода предложения требуют некоторого осмысления, в этом, безусловно, имеется большой смысл.

Я попросил его завтра же найти время и заскочить ко мне в Номер 10, а до этого подготовить служебную записку, в которой будут отображены его профессиональные соображения относительно реальной перегруженности секретаря Кабинета, и уже сегодня переслать мне, чтобы я имел возможность тщательно ее проанализировать.

Не позже чем через час его соображения были доставлены мне в Номер 10. Естественно, должным образом оформленные как «конфиденциальная служебная записка» на имя премьер-министра.

Вот она:

Я внимательнейшим образом перечитал его записку несколько раз. Мой вывод: он вполне мог бы взять на себя определенную часть функций Хамфри.

Сегодня ближе к полудню ко мне в Номер 10 приехал Фрэнк. Но наша встреча, к сожалению, так и не состоялась.

Когда мне доложили о его приезде, я проинструктировал Бернарда проследить за тем, чтобы нас никто не прерывал. Особенно секретарь Кабинета! Наша беседа требует полнейшей конфиденциальности.

– Само собой разумеется, господин премьер-министр, – с готовностью подтвердил он. – Сделаю все, что в моих силах.

– Боюсь, ваше «все, что в моих силах» может оказаться недостаточным, – мрачно предрек я. О, мои чертовы пророчества!

Еще до этого мне удалось переговорить с Дороти. Она напомнила мне, что по протоколу, прежде чем войти сюда, в Номер 10, сэр Хамфри должен позвонить из своего офиса на Даунинг-10 и предупредить о своем приходе.

Я вопросительно посмотрел на Бернарда. Он почему-то заколебался, но потом в свойственной ему уклончивой манере сказал.

– Наверное, так оно и есть, господин премьер-министр, но… только в теории. На практике это не более чем простая формальность.

– Что ж, тем лучше. Сэр Хамфри обожает формальности.

Мой главный личный секретарь, хотя и без особой охоты, однако все-таки согласился.

– Да, конечно же, господин премьер-министр, но, как у нас принято говорить, «здесь в большем почете нарушение правил, а не следование им».

Должен признаться, иногда все они, и Бернард, и Хамфри, сэр Фрэнк и все остальные из этого чертового аппарата, буквально выводят меня из себя. Ну почему, скажите на милость, им всегда надо говорить на своем «птичьем языке»? Почему никогда не высказывают свои мысли, если, конечно, они у них есть, просто и понятно, а всегда только вокруг да около, всегда так, что кроме них никому ничего не понятно?! Например, вся эта абракадабра насчет большого почета, когда нарушаются правила… Ну зачем им, скажите, так корежить и портить самый красивый язык в мире, язык Шекспира? (Хэкер, очевидно, даже не осознавал, что Бернард процитировал самого Шекспира: «Гамлет», действие 1, сцена 4. – Ред.)

«Тот день стал для меня поворотным пунктом всей моей жизни и карьеры. До этого я даже и предположить не мог, что, став главным личным секретарем премьер-министра, смогу стать таким влиятельным и, главное, таким независимым от своего бывшего господина. Для меня это было настоящим открытием, лучом света в темном царстве, прямой дорогой к славе и высокому положению!

Тогда, проводив сэра Фрэнка в кабинет премьер-министра, я вернулся в свой кабинет и тут же набрал номер телефона секретаря Кабинета.

– Сэр Хамфри?

И тут же услышал его громкий отчетливый голос:

– Да?

– Сэр Хамфри? – повторил я.

– Да, – снова произнес он, и тут до меня вдруг дошло, почему его голос звучал так громко и отчетливо: он стоял прямо позади меня, уже войдя в нашу приемную.

– Это Бернард, – тупо сказал я.

– Да уж вижу, – спокойно ответил он. Я положил трубку. А потом, не менее тупо, добавил: – Именно с вами я и хотел переговорить, сэр.

– Ну что ж, я здесь, вот и говорите. По-моему, так даже и лучше. Вы же этого хотели, Бернард?

– Да как вам сказать? Вообще-то, и да, и нет, сэр, – смущенно пробормотал я, имея в виду, что вообще-то всего лишь хотел с ним переговорить по некоторым текущим вопросам, поэтому и позвонил, а зачем же еще? В заключение я поставил его в известность, что ПМ настоятельно попросил меня напомнить ему, что было бы намного удобнее, если бы он звонил сюда из своего офиса, прежде чем неожиданно появляться у нас в Номере 10.

Сэр Хамфри с необычной для него готовностью заверил меня, что с этим нет никаких проблем.

– Да, но…

– Нет, Бернард, абсолютно никаких.

– Нет, да, сэр, – почему-то решительно возразил я.

Он пристально посмотрел на меня. А затем вдруг подчеркнуто спокойным тоном спросил, занят ли сейчас премьер-министр.

У меня не было иного выхода кроме как сказать, что да, занят.

Хамфри поинтересовался, чем именно. Я как можно более уклончиво ответил, что он занят работой с важными документами. Знаете, в те далекие времена мне, честно говоря, приходилось опасаться гнева секретаря Кабинета.

– Ну что ж, если это только работа с важными документами, и ПМ там один, значит, к нему можно заскочить на пару-тройку минут и обсудить кое– что не менее важное.

Я был вынужден признать, что ПМ работает с важными документами не один.

Сэр Хамфри пристально посмотрел на меня. Судя по всему, ему было ясно: я не совсем искренен с ним, а может, даже попросту лгу!

– Вы хотите сказать, у него там с кем-то встреча? – Я молча кивнул. – С кем, Бернард? – своим самым противным тоном потребовал он ответа.

Нисколько не сомневаюсь, он и сам уже догадался. Это витало в воздухе последние два дня, и практически все в Номере 10 знати или догадывались об этом. Поэтому не успел я честно признать, что премьер-министр встречается с постоянным заместителем канцлера казначейства, как сэр Хамфри был уже в кабинете ПМ. Остановить его физически я при всем своем желании просто не смог бы – к сожалению, у меня не такая быстрая реакция».

Странно, но факт: не успел я перейти к главной части моего разговора с сэром Фрэнком Гордоном, как в кабинет ворвался (другого слова не придумаешь) сэр Хамфри. Я вежливо, насколько это было возможно при данных обстоятельствах, поинтересовался, что ему, собственно, надо. Он сказал, что, собственно, хотел убедиться, не нужна ли господину премьер-министру его помощь. Я, в свою очередь, поинтересовался, не предупредил ли его мой главный личный секретарь о том, что у меня важная встреча. Бернард, стоя в дверях, отчаянно закивал головой. Хамфри честно признал, что был предупрежден.

– Ну и в чем тогда дело?

Сказать ему явно было нечего. Глава государственной службы меня просто-напросто проверял. Интересно, на что?

– Дело в том, что поскольку вы встречаетесь с одним из моих профессиональных коллег, я подумал… О, привет, Фрэнк, Может, и я смогу чем-нибудь помочь? – Он от всей души улыбнулся Фрэнку, который, как, во всяком случае, мне показалось, вряд ли улыбнулся ему в ответ. Максимум – изобразил некое подобие улыбки.

– Ясно-ясно, Хамфри. Спасибо, конечно, но, думаю, ваша помощь вряд ли потребуется, – как можно доброжелательнее ответил я и стал нетерпеливо ждать, когда он наконец-то откланяется и уйдет. Сэр Хамфри даже и не подумал.

– Благодарю вас, – более чем отчетливо повторил я.

– Благодарю вас, господин премьер-министр, – более чем отчетливо повторил он, но, тем не менее, не сделал ни шага. Просто продолжал стоять у двери, терпеливо ожидая, когда мы попытаемся лишить его кое-каких полномочий.

– Послушайте, Хамфри, – сказал я с возрастающим раздражением. – До вас еще не дошло, что у нас конфиденциальная встреча?

– Ах, да, конечно же, – с готовностью согласился он. – Надо закрыть дверь?

– Да, уж будьте любезны, – как можно тактичнее попросил я его. И только представьте мое изумление, когда секретарь Кабинета, довольно улыбнувшись, повернулся и закрыл дверь… изнутри! – Нет-нет, Хамфри, с другой стороны, пожалуйста.

– Могу я узнать, почему, господин премьер-министр? – рассерженно, более того, с вызовом поинтересовался он.

Фрэнк тоже занервничал. Резко встал из-за стола, явно намереваясь уйти. Я выразительным жестом попросил его сесть, а сэра Хамфри – нас оставить.

Секретарь Кабинета предпочел изобразить из себя эдакого «деревенского простачка», но не уйти.

– В каком смысле слова вы имеете в виду оставить? – с невинным видом спросил он.

Пришлось приказать ему выйти. То же самое, кстати, касалось и сэра Фрэнка. Я был настолько рассержен и расстроен подобным поворотом событий, что в такой обстановке дальнейшее обсуждение столь важных вопросов вряд ли имело какой-либо смысл.

Мой главный личный секретарь Бернард Вули все это время усердно прятался за дверью.

– Не прячьтесь, немедленно идите сюда, – крикнул я ему.

Теперь мы были одни.

– Бернард, почему вы позволили Хамри войти в кабинет? – требовательно спросил я. – По-моему, я однозначно распорядился не допускать этого, разве нет?

Он беспомощно пожал плечами.

– Мне не удалось остановить его, господин премьер-министр.

– Интересно, почему?

– Он… видите ли, он крупнее меня.

– В таком случае, – с мрачной решимостью сказал я, – его надо изолировать. В пределах Даунинг-10.

– Каким, интересно, образом? – вежливо поинтересовался он.

Господи, это же предельно просто.

– Заприте соединительные двери, только и всего.

– Но у него есть свои ключи…

– Так отберите их у него!

Бернард, похоже, не поверил своим собственным ушам.

– Отобрать ключи у него? У секретаря Кабинета?

– Да, заприте двери и отберите у него ключ! – повторил я.

– В таком случае, вам лучше самому попробовать отобрать у него ключи, господин премьер-министр, – с неожиданной решимостью возразил Бернард.

Признаться, с такой дерзостью и неповиновением со стороны моего главного личного секретаря мне пока еще не приходилось встречаться.

– Что-что? – невольно воскликнул я.

Бернард сделал глубокий вздох, задержал его и наконец-то разродился:

– Извините, господин премьер-министр, но вряд ли это в моих силах. Мой главный личный секретарь в высшей степени академичен и, безусловно, высокообразован, но настолько натаскан государственной службой делать только то и только как «положено» и не более того, что иногда не способен, как у нас говорят, даже увидеть деревья в лесу.

– Бернард, я же дал вам все необходимые инструкции и полномочия, а вы… Как такое могло случиться?

– Но он… Господин премьер-министр, я не знаю, как это случилось, но… он будет вне себя от ярости!

Я изобразил нечто вроде дружеской улыбки. Бернард улыбнулся мне в ответ. Правда, затем его улыбка увяла, и он нервно облизнул губы. Ему все еще не хватало смелости.

– Решать вам, Бернард, – мягко поощрил я его.

– Да, но…

– Свобода, Бернард, свобода действий, свобода принятия решений.

– Да, но…

– Не забывайте, я предоставляю вам далеко не шуточные полномочия, – напомнил я ему.

– Да, но…

– Только вы и никто другой будете иметь свободный доступ к премьер-министру, – коварно пообещал я. И выразительно посмотрел на него.

Но даже это, похоже, не совсем убедило моего главного личного секретаря.

– Но… но… – Он почему-то никак не мог сформулировать свои возражения. Весь его мир каким-то странным образом переворачивался вверх ногами. Прямо у него на глазах!

– «Но мне никаких но…», Бернард. Это Шекспир. – Пора им показать, что и у меня с образованием все в полном порядке.

Но, как оказалось, образование, особенно когда с ним все в полном порядке, довольно опасная штука. Мой главный личный секретарь тут же ухватился за возможность затащить меня в совершенно бессмысленную, чисто академическую и не имеющую никакого отношения к нашему разговору полемику.

– Нет-нет, господин премьер-министр, «Но мне никаких но…» – это широко известная цитата из девятнадцатого века, где-то около 1820 года.

Впервые эту фразу использовала в одной из своих «дамских» новелл, кажется, Сюзанна Сентиливр, известная писательница тех времен, однако популярность она приобрела, насколько мне известно, только после того, как Вальтер Скотт упомянул ее в своем всемирно известном романе «Антиквар».

Я, с трудом сдерживая раздражение, как можно вежливее поблагодарил Бернарда и поинтересовался, не могли бы мы вернуться к теме нашего разговора. Он сделал вид, будто меня не понял – думаю, намеренно, – чтобы как можно скорее прекратить разговор о доступе сэра Хамфри в кабинет премьер-министра. То есть в мой кабинет.

– Да, само собой разумеется, господин премьер-министр, но… видите ли, все дело в том, что, ради бога, простите меня, но, боюсь, вы путаете миссис Сентиливр со старым Капулетти в «Ромео и Джульетта», действие III, сцена V, когда он сказал: «Не благодарите меня, если не за что благодарить, и не заставляйте меня гордиться, если гордиться нечем».

Я снова поблагодарил Бернарда и попросил его передать это сэру Хамфри.

Он тупо посмотрел на меня.

– Передать что?

– «Не заставляйте меня гордиться, если гордиться нечем, сэр Хамфри».

– Да, конечно же. господин премьер-министр, – покорно ответил Бернард. Хотя назвать его вид счастливым было бы весьма затруднительным. – Но… дело в том, что есть одна маленькая проблема. Если мне предстоит отобрать у него ключ, то придется объяснить и причину. Какую?

Мое терпение почти лопнуло. Да, он прирожденный аппаратчик. Один из тех, кто умеет видеть только проблемы. Но ведь у каждой проблемы есть решение, разве нет?

– Вы же профессионал, Бернард. Так найдите причину! – рявкнул я. – Неужели так трудно?

Услышав слово «профессионал», он тут же пошел на попятную.

– Да, само собой разумеется, господин премьер-министр. Благодарю вас, господин премьер-министр.

Я бросил на него довольный взгляд поверх моих узких профессорских очков.

– Не благодарите меня, если не за что благодарить, Бернард.

(Через два года после описываемых событий мемуары Дороти Уэйнрайт под названием «Большое ухо премьер-министра» стали самым настоящим бестселлером. В приведенном ниже отрывке мы узнаем ее точку зрения на то, что произошло позже, когда Бернард Вули попытался воспользоваться полномочиями, которые «милостиво» предоставил ему Хэкер. – Ред.)

(Позже, в тот же самый день, 3 марта, в офисе сэра Хамфри Эплби состоялась обычная еженедельная встреча постоянных заместителей. А недавно нам посчастливилось найти в личных записках сэра Фрэнка Гордона весьма интересную бумагу, описывающую обмен мнениями о том, что, собственно, происходило на той встрече. – Ред.)

Мой план полностью сработал. Наконец-то Хамфри поставили на место! Как я предлагал Дороти всего день или два назад, ему давно пора подрезать крылышки. (От внимательного читателя не ускользнет тот факт, что где-то в самом начале этого раздела Хэкер признавал, что предложение «подрезать Эплби крылышки» исходило не от него, а от Дороти Уэйнрайт. – Ред.)

Бернард сменил замки на двери, соединяющей офис Хамфри с Номером 10, и теперь, чтобы попасть сюда, Хамфри будет просто вынужден испрашивать официальное разрешение. Более того, когда сегодня утром Хамфри позвонил, чтобы испросить такое разрешение, мой главный личный секретарь ему… от-ка-зал!

Вскоре после этого Бернард и Дороти услышали громкий стук в дверь, сопровождаемый не менее громкими криками:

– Откройте дверь! Немедленно откройте дверь!

Не получив никакого ответа, Хамфри выбежал из своего офиса через парадный вход на улицу Уайтхолл, завернул за угол, торопливо поднялся по Даунинг-стрит и, запыхавшись, подошел ко входу в Номер 10. Но стоявшие у двери двое полицейских категорически отказались его пропустить, потому что у него не было ни положенной гостевой карточки с приглашением, ни специального пропуска в Номер 10, а только пропуск в собственный офис.

Следуя строгим инструкциям, полученным им от самого Хамфри, на прошлой неделе Бернард ввел новые правила безопасности: теперь ни один человек не мог пройти в Номер 10, не имея при себе указанных выше карточки или пропуска. Или хотя бы если не был внесен в список для приглашенных.

Полисмены, конечно же, прекрасно знали секретаря Кабинета в лицо, поэтому один из них тут же позвонил наверх, чтобы получить необходимое разрешение, однако к тому времени и Бернард, и Дороти уже ушли в мой кабинет для беседы со мной.

Хамфри, очевидно, вернулся в свой офис, выпрыгнул через окно во внутренний садик Номера 10, пробежал через лужайку и цветочные клумбы и, словно вор-домушник, вскарабкался по стене на балкон моего кабинета.

Естественно, что я узнал обо всем этом, только когда через стеклянные двери балкона увидел взлохмаченную голову Хамфри. Я улыбнулся и приветственно помахал ему рукой. Он лихорадочно схватился за дверную ручку, энергично ее дернул, пытаясь открыть, и… нас всех моментально оглушил вой сирен. Буквально через несколько секунд в мой кабинет ворвалась целая орава полицейских в форме и с собаками, а также детективов в штатском.

Мы все закричали, что с нами все в полном порядке, что нас не надо защищать от секретаря Кабинета, каким бы разгневанным или обиженным он ни казался, что…

После чего сирены были сразу же выключены, а охрана покинула кабинет.

Сэр Хамфри подошел ко мне и вручил письмо, написанное его собственной рукой.

– Что это, Хамфри? – удивленно спросил я.

Но он был не в состоянии выговорить хоть слово: только молча стоял, сердито пыхтел, с трудом сдерживая слезы, пытаясь не потерять лица и сохранить достоинство. Единственно, что ему удалось сделать, это выразительно ткнуть пальцем на свое послание. Я внимательно его прочитал.

Я внимательно его прочитал. Потом еще раз перечитал. Затем поднял глаза на Хамфри.

– Вы хотите сказать, что потеряли свой ключ?

– Господин премьер-министр, – с отчаянием в голосе произнес он. – Я вынужден настаивать на том, чтобы мне дали новый.

Мне стыдно признаться в этом, но меня забавляла возможность снова поиграть с ним словно кошка с мышкой.

– В должное время, Хамфри, – ответил я. – При соответствующих обстоятельствах. Когда созреют требуемые условия. Ну а пока нам надо принять другое решение. Куда более срочное. О кабинете Дороти.

– Вот именно! – охотно подтвердила она.

Хамфри попытался в свойственной ему манере отмахнуться, но я не доставил ему такого удовольствия.

– Нет-нет, Хамфри, этот вопрос должен быть решен немедленно. В ту или другую сторону. Впрочем, равно как и с вашим ключом…

По его мгновенно напрягшемуся лицу было видно, что до него все дошло. Пока он мучительно боролся сам с собой, я попробовал дать ему возможность «спасти лицо».

– А знаете, мне бы очень хотелось услышать вашу личную точку зрения на все это. В каком-то смысле она имеет ключевое значение. Как вы считаете?

Он как бы глубоко задумался, якобы в поисках взвешенного решения и достойного компромисса. Затем медленно произнес.

– Знаете, господин премьер-министр, при здравом размышлении, мне тоже кажется, что… миссис Уэйнрайт на самом деле нужно сидеть где-то рядом с вашим кабинетом.

Слава богу, все наконец-то образовалось. Мы все вздохнули с облегчением.

– Значит, возвращаем ее на старое место? – спросил я. Он согласно кивнул. – Немедленно? Прямо сейчас? – Он снова кивнул.

Я попросил Бернарда дать ему новый ключ, поблагодарил за помощь и взаимопонимание и позволил им всем идти заниматься своими делами.

В тот же день, только несколько позже, Бернард сообщил мне, что звонил сэр Хамфри и просил разрешения поговорить со мной с глазу на глаз.

– Конечно же! Пусть приходит, – довольный, разрешил я. Бернард великодушно пригласил его. Хамфри вошел в кабинет с куда большей степенью уважительности, чем раньше, и сразу же вежливо поинтересовался, решена ли другая проблема.

Другая проблема? Ума не приложу, что он, собственно, имеет в виду… Он прочистил горло.

– Могу я… э-э-э… спросить, кто будет главой государственной службы?

– Возможно, вы, – сказал я. Он расплылся в улыбке. – Или, возможно, сэр Фрэнк, – добавил я. Его улыбку будто стерли с лица. – Или, возможно, вы продолжите делить эти обязанности между собой. Как и раньше. Но, что бы не случилось, это будет мое решение, так ведь, Хамфри?

– Да, господин премьер-министр, – покорно ответил он; теперь передо мной стоял куда более печальный, но и более мудрый человек!