"Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера" - читать интересную книгу автора (Линн Джонатан, Джей Энтони)

8 Пенсионный гамбит

Закончив всю работу (за исключением «красных кейсов»[36]) к шести вечера, мы с Бернардом удобно уселись перед телевизором смотреть вечерние новости… Ничего нового. Хотя наши средства массовой информации буквально из кожи вон лезут, чтобы «раскрутить» историю молодой британской медсестры по имени Фиона Мак-Грегор, которую задержали в Кумране, одном из крошечных государств Персидского залива, якобы за хранение бутылки шотландского виски.

Ее приговорили к десяти годам заключения и сорока ударам плети, но приговор не может быть приведен в исполнение до тех пор, пока он не будет «подтвержден», что бы это ни означало.

По телевизору показали, как мать девушки и член парламента от их избирательного округа (Стюарт Гордон, один из наших заднескамеечников) пытаются вручить петицию в кумранском посольстве. Которую там в конечном итоге так и не приняли.

В заключение зачитали официальную ноту МИДа, в которой говорилось, что наш министр иностранных дел описал данный инцидент как «достойный сожаления», но добавил, что никаких специальных шагов в этом отношении предпринимать пока не планируется.

Затем диктор заговорил о дальнейшем ослаблении фунта, я выключил телевизор и попросил пригласить ко мне секретаря Кабинета. Когда он вошел, я сказал ему, что ситуация с медсестрой вызывает у меня опасения – симпатии британской общественности, похоже, явно на ее стороне.

Он кивнул головой, соглашаясь.

– Ну и что посоветуете делать? – спросил я.

– Не сомневаюсь, наш министр иностранных дел даст вам куда более квалифицированный совет, – равнодушно ответил он.

– Он советует мне ничего не делать!

– Ему лучше знать.

Обычное противодействие со стороны МИДа. Сколько же это будет продолжаться?!

– Если мы ничего не будем делать, то будем выглядеть бездушными, – объяснил я. – А также слабыми. Правительство не должно выглядеть и бездушным, и слабым одновременно! – Я повернулся к своему главному личному секретарю. – А вы что обо всем это думаете, Бернард?

От неожиданности он даже вскочил со стула.

– Может, попробовать выглядеть бездушными и слабыми не одновременно, а по очереди!

Я проигнорировал его довольно плоскую остроту и еще раз повторил секретарю Кабинета, что нам что-то надо делать. А поскольку мне совсем недавно пришлось, так сказать, «наказывать» и самого сэра Хамфри, и его приятеля Дика Уортона, постоянного заместителя министра иностранных дел, можно было надеяться, что на этот раз их сопротивление будет не таким упорным.

Увы, мои надежды пока не очень-то оправдывались. Хамфри вежливо сообщил мне, что, по мнению министра иностранных дел, никаких шагов нам предпринимать не стоит. Естественно! МИДу и его функционерам совершенно неинтересно знать, чего хочет наш электорат!

Затем секретарь Кабинета довел до моего сведения официальную аргументацию.

– Кумранцы – добрые друзья Британии. Они только что заключили с нами крупный оборонный контракт и регулярно сообщают нам о намерениях Советов в Ираке. В случае нашей просьбы они готовы даже саботировать соглашения ОПЕК. Нет-нет, мы никак не можем позволить себе их огорчать. Во всяком случае, в настоящее время.

– Все это мне известно и без вас, Хамфри, – устало заметил я. Иногда он разговаривает со мной так, будто принимает меня за полного идиота. – Но ведь речь идет о британской подданной! Которую ожидает варварское наказание за тривиальный проступок в иностранной стране. Для чего же там тогда наш МИД, если не защищать граждан Британии?

Секретарь Кабинета покачал головой и печально улыбнулся.

– Они там, чтобы защищать интересы Британии.

– Не в ее интересах быть выпоротой, – настаивал я.

– Не в наших интересах пытаться предотвратить это, – с неожиданной твердостью заявил он.

Такая точка зрения для меня никогда не была и не будет приемлемой! Я возражал против нее и раньше, возражаю и сейчас. (Британский МИД совершенно не возражал против того, чтобы Хэкер постоянно отказывался принимать их точку зрения, поскольку это, судя по всему, позволяло ему выплеснуть свои накопившиеся эмоции, но только до тех пор, пока ПМ не пытался заставить их внести какие-либо изменения в предлагаемую МИДом политику. – Ред.) Хамфри упорно доказывал, что это не более чем один из тех маленьких пожаров, когда несколько кустов загораются в открытом поле, а через пару дней сами по себе затухают. Главное здесь – не подливать в них горючее. Жесткие заявления, акции, ультиматумы, санкции – все это только усугубит ситуацию. Именно поэтому наш МИД настоятельно рекомендует мне отстраниться и ничего не делать.

Хотя сам МИД, по утверждению секретаря Кабинета, что-то все-таки делает. Например, не позже чем завтра мы намерены направить кумранцам довольно резкую ноту протеста.

– А почему мы не можем сделать это сегодня? – спросил я.

– Потому что мы еще не получили их согласия, – объяснил он. – Как раз сейчас ведутся приватные переговоры с их послом. Как только они одобрят наши формулировки, мы немедленно вручим им наш протест. И тогда, – Хамфри самодовольно ухмыльнулся, – тогда можно смело считать, что мы сделали все возможное.

Интересный подход к выражению протеста, ничего не скажешь. Чисто дипломатический и только для «внутреннего потребления». Его не назовешь даже беззубым. И Хамфри считает это вполне достаточной акцией в защиту той бедной девушки? – Если следовать логике нашего МИДа, то Понтий Пилат тоже сделал все возможное!

К моему искреннему удивлению, секретарь Кабинета целиком и полностью со мной согласился.

– Да, из Понтия Пилата, безусловно, вышел бы превосходный министр иностранных дел. Недопустимо рисковать интересами нации из-за наивной сентиментальности в отношении справедливости. Это глупо и непродуктивно. Если бы мы исходили из моральных принципов в каждом конкретном случае несправедливости или допущенных жестокостей, то никогда бы не смогли передать Гонконг китайцам или привести Мугабе к власти в Зимбабве. Именно слепое следование требованиям морали и расстроило планы британского МИДа тихо и без лишнего шума передать Фолькленды Аргентине – с тех пор они больше не хотят даже слышать о так называемом «подходе с моральных позиций».

Я тяжело вздохнул. Возможно, он и прав. Во всяком случае, с чисто практической точки зрения. Похоже, мы действительно не в состоянии что-либо сделать.

– И все-таки, это бездушно, очень бездушно, – мрачно заметил я.

Хамфри наклонился ко мне и ободряющим тоном сказал:

– Лучше быть бездушным, чем бездумным, господин премьер-министр. Вся история человечества являет собой блестящий пример триумфа бездушия над бездумием.

Он выиграл и знал об этом. Мы все немного помолчали, затем секретарь Кабинета встал и попросил разрешения покинуть нас, поскольку у него важная деловая встреча. Когда он был уже у дверей, я заметил ему вслед, что МИДу никогда не удастся заставить Кабинет согласиться с этой политикой.

Он резко повернулся.

– Британский МИД никогда и не ожидает, чтобы Кабинет соглашался с каким-либо из его политических решений. Именно поэтому он никогда полностью их не разъясняет. Все, что ему надо, – это чтобы Кабинет должным образом следовал решениям после того, как они были приняты.

И, молча поклонившись, вышел.

Я угрюмо посмотрел на своего главного личного секретаря.

– Бернард, скажите, в нашей общественной жизни имеются ли такие люди, которых можно было бы считать таким же бесхребетными, как функционеры британского МИДа?

Бернард искренне удивился.

– Но их никак нельзя считать бесхребетными, господин премьер-министр! Наоборот, ничегонеделание всегда требует немалой силы воли, а иногда даже мужества.

Надо же, такого мне еще никогда не доводилось слышать.

– На самом деле? – спросил я.

– Да, господин премьер-министр. Именно поэтому многие считают вас по-настоящему сильным лидером.

Интересно, это комплимент или оскорбление? Судя по всему, Бернард был сам не очень уверен, потому что торопливо добавил:

– То есть они имеют в виду вашу способность противостоять давлению. – После чего уже более спокойным тоном напомнил, что мне пора начать готовиться к предстоящему вечернему приему.

Я попросил его кратко перечислить наиболее важных гостей. Таковыми оказались представители синода Англиканской церкви. В приходе Бери Сент-Эдмундс образовалась вакансия, и мне предстоит сделать выбор между двумя кандидатами, которых они собираются представить на утверждение. И хотя по существующей традиции на выбор должны представляться два имени, они, само собой разумеется, постараются сделать все возможное, чтобы мой выбор, упаси господь, не выпал не на того кандидата. Пришлось спросить у Бернарда, как мне узнать, кого выбирать.

– По аналогии с тем, как выбирают в государственном аппарате, господин премьер-министр. Как в известном карточном фокусе: «Выберите любую карту», предлагают тебе, и ты всегда выбираешь именно ту, которую фокусник заставляет тебя взять.

Смело! Услышать такое от госслужащего? Очень смело! Поэтому я задал ему еще один вопрос.

– А что если я ее не возьму?

Он снисходительно улыбнулся.

– Возьмете.

Еще посмотрим, подумал я про себя.

– И кто же эти «церковные карты», которые они собираются мне предложить, Бернард?

– Когда имеешь дело с церковью, господин премьер-министр, – усмехнулся он, – то вам обычно предлагают сделать выбор между валетом и королевой.

(В тот вечер сэр Хамфри имел важную деловую встречу, которая проходила за «высоким столом»[37] в столовой его оксфордской альма-матер Бейли-колледж. Там, во время поистине королевского обеда, разговор о предстоящем уходе сэра Хамфри на заслуженную пенсию неожиданно пересекся с вопросом о предстоящем выборе премьер-министром приемлемой кандидатуры на освободившуюся вакансию епископа. Содержание последовавшей за этим беседы, которую сэр Хамфри должным образом отразил в своих личных записях, само собой разумеется, осталось неизвестным для Хэкера. – Ред.)

Встречался также с Питером Хардингом, секретарем по назначениям. Ему около шестидесяти – основательный, уверенный в себе… Похоже, вполне надежный.

Лично я немного волновался, так как мне пока еще никогда не приходилось назначать епископов. (То есть рекомендовать монарху кандидата на назначение. – Ред.)

Кандидатур было две. Первая из них – каноник Майк Стэнфорд. Скорее всего, Майкл, хотя все почему-то называют его просто Майк. Странно, но когда я был маленьким, никому и в голову не пришло бы называть епископов «Майк». Может, это потому, что он часто выступает по радио?

По словам Питера, Майк – убежденный модернист. Для меня это что-то новое.

– Это специальный теологический термин, господин премьер-министр, – объяснил мне Питер. – Они считают, что некоторые из описываемых в Библии событий в буквальном смысле слова не соответствуют действительности и являют собой не более чем метафоры, легенды или мифы. Их, скорее, интересуют стоящие за всем этим духовные и философские истины.

Я попытался пересказать это своими словами, чтобы убедиться в том, что правильно понял смысл.

– Вы хотите сказать, он не считает, что Бог сотворил мир за семь дней, что Ева была сделана из ребра Адама, ну и тому подобное?

Мои слова привели Питера в полный восторг.

– Именно так, – с готовностью согласился он. По его мнению, мне также следовало бы знать, что Майк Стэнфорд учился в университете Винчестера, Нью-колледже и Оксфорде, и что в списке кандидатов он стоит первым. – И к тому же, – многозначительно подняв вверх указательный палец, добавил Питер, – у него в высшей степени удобная жена.

– Удобная в том смысле, что предана и обладает массой добродетелей? – уточнил я.

Питер искренне удивился.

– Нет-нет, господин премьер-министр. Удобная в том смысле, что она дочь графа Дорчестерского!

Теперь настала моя очередь удивляться. Ну и что тут такого особенного?

– Хорошо, а кто следующий в списке? – спросил я.

– Следующий? – Питер почему-то слегка замялся. – Второй в списке… доктор Поль Гарви, – медленно протянул он.

Я, естественно, ждал продолжения, но Питер почему-то молчал.

– Ну и? – попробовал я ему подсказать.

– Ну и… он замечательный человек…

– Но?…

Питер тяжело вздохнул, затем посмотрел мне прямо в глаза.

– Выбирать, конечно же, вам и только вам, господин премьер-министр, но есть все основания подозревать, что он весьма склонен к отделению церкви от государства.

– Ах, вот оно как! – я понимающе кивнул и тут же, к своему стыду, понял, что далеко не уверен, что понял, и попросил его прояснить мне хоть какие-нибудь детали. Чтобы как можно яснее представлять себе суть вопроса…

– Суть вопроса? Это просто. По убеждению так называемых «отделенцев» англиканская церковь не должна быть частью государства. Ее следует отделить от него, как, скажем, методистов или католиков. Они считают, что простые люди рассматривают государственную церковь не как оплот веры, а, скорее, как нечто вроде клуба для представителей правящего класса.

И снова замолчал. Пришлось снова спросить его, в чем, собственно, дело. Правда, уже более настойчивым тоном.

– Решение, конечно же, ваше, господин премьер-министр, но… боюсь, Ее Величество будет несколько удивлена, если вы попросите назначить епископом человека, считающего, что ее следует вынудить нарушить свой королевский обет всемерно защищать и оберегать церковь.

Справедливо, ничего не скажешь. Но тогда почему его вообще включили в список кандидатов? Питер довольно уклончиво объяснил, что Гарви пока еще не совсем полноправный член союза сторонников отделения. Он просто так думает. И высказывается. Вот в результате всех этих разговоров и обсуждений всплыло его имя… Да, вот еще что. Определенные сомнения вызывает состояние его здоровья. К тому же он толстеет…

Мне было ясно одно: кто-то его явно старается опорочить! Иначе его имя никогда бы не оказалось в списке. Хотя выбором это в любом случае не назовешь! – Значит, вы хотите сказать, мне предстоит выбирать между каноником Стэнфордом и каноником Стэнфордом?

– Нет-нет, – вкрадчиво возразил он. – Решение ваше и только ваше. Но в данном случае, на мой взгляд, довольно простое. – Лицо его при этом оставалось абсолютно бесстрастным. – Господин премьер-министр, комиссия по назначениям предлагает вам на выбор две кандидатуры и…

– Скажите, Питер, выборы были свободными? – перебил я его.

Он бросил на меня осуждающий взгляд.

– Свободных выборов в таких случаях просто не может быть, господин премьер-министр. Епископы рассматриваются как неотъемлемая часть апостольской преемственности.

Не будучи одним из тех, кто регулярно ходит в церковь, я потребовал объяснений.

– Все очень просто. Это воля Бога. Когда Иуда Искариот подмочил свою репутацию и его надо было кем-то заменить, решение было доверено Святому Духу.

– Да, но как люди узнавали о Его решении? – недоуменно поинтересовался я.

– Бросали жребий, – невозмутимо ответил Питер.

– Тогда почему бы нам не доверить решение Святому Духу и на этот раз? – как мне кажется, вполне резонно спросил я.

Питер и Бернард посмотрели друг на друга. Мое предложение явно не проходило.

– Наверное, потому что никто не может быть до конца уверенным, что Святой Дух правильно поймет, какими качествами должен обладать хороший епископ англиканской церкви, господин премьер-министр, – попытался объяснить мой главный личный секретарь.

Я поинтересовался, каким именно образом этот «выбор» материализовался. Секретарь по назначениям загадочно ответил, что при помощи специальных опросов и исследований.

– Питер, – я понимающе улыбнулся. – Когда я был студентом, то любил играть в покер. И уж «заряженную колоду», поверьте, сумею отличить с первого взгляда…

Бернард неожиданно встал и, напомнив мне о назначенной встрече с секретарем Кабинета, предложил перенести беседу с господином секретарем по назначениям на завтра. Питер благодарно улыбнулся и оставил нас.

Когда Хамфри вошел, я первым делом налил нам по бокалу шотландского виски – как-никак почти конец рабочего дня. Деликатно оставляя нас одних, чтобы собрать необходимые данные о «послужном списке» Майка Стэнфорда, Бернард успел шепнуть мне на ухо, что назначение Майка могло бы оказаться чем-то вроде гола в собственные ворота.

Мы с Хамфри стоя выпили, пожелав друг другу доброго здоровья, и удобно устроились в глубоких кожаных креслах. Я спросил его, как, собственно, следует понимать слово «модернист».

Не совсем меня поняв, он переспросил, кого конкретно я имею в виду – композитора Шостаковича или художника Марселя Дукампа? Я пояснил, что имею в виду каноника Майка Стэнфорда.

Как и следовало ожидать, ответ секретаря Кабинета последовал тут же.

– В англиканской церкви слово «модернист» обозначает «неверующий».

– Атеист? – удивился я.

– Не совсем, господин премьер-министр. Атеист-церковник не смог бы получать за работу свое законное вознаграждение. Поэтому, когда они перестают верить в бога, то начинают называть себя модернистами.

Я был потрясен.

– Как же англиканская церковь может рекомендовать атеиста на пост епископа? Да еще в такой приход, как Бери Сент-Эдмундс!

Хамфри поудобнее скрестил ноги и мило улыбнулся.

– Может, и очень просто. Ведь англиканская церковь не столько религиозная, сколько социальная организация.

Для меня это что-то новое… Впрочем, я родом из не очень-то «социальной» среды.

– Да-да, социальная, – довольным тоном продолжил Хамфри. – Неотъемлемая часть социальной структуры нашего общества. Епископами назначаются те, кто умеют красиво говорить нужные вещи и правильно держать нож с вилкой. Тем самым вызывая у прихожан законное почтение.

Так вот, значит, что имел в виду Питер, говоря, что у Стэнфорда «в высшей степени удобная жена»!

– Неужели нет какого-нибудь более подходящего кандидата? – поинтересовался я.

По мнению Хамфри, на данный момент вряд ли. Видимо, потому что в последнее время появились две-три более привлекательные вакансии.

– Что же может быть более привлекательным, чем должность епископа, – невольно спросил я.

– Как что? – искренне удивился Хамфри. – Например, декан Виндзора. Или, скажем, декан Вестминстера… Поскольку обладатели этих высоких должностей получают возможность быть на короткой ноге с особами королевской крови.

Что ж, немного яснее.

– Значит, быть епископом – это просто вопрос статуса? – подытожил я. – А также возможность наряжаться в сутану и епископские гетры…

Хамфри одобрительно кивнул.

– Совершенно верно, господин премьер-министр. Хотя гетры сейчас одевают только в случае значительных религиозных событий… Например, для королевских приемов на открытом воздухе.

– Кстати, а почему сутаны и гетры сейчас, похоже, вышли из моды? – поинтересовался я.

– Потому что Церковь старается выглядеть более значимой, – ответил Хамфри.

– В глазах Бога?

– Конечно же нет, господин премьер-министр. Я имел в виду в социологическом смысле.

Короче говоря, идеальный кандидат, с точки зрения Церкви, являет собой нечто среднее между светским львом и социалистом.

Нас прервал приход Бернарда, который принес мне часть «послужного списка» Майка Стэнфорда. И часть эта действительно оказалась весьма поучительной: после окончания теологического колледжа он стал простым священником при епископе шеффилдском, затем получил повышение на должность епархиального советника по вопросам этнических сообществ и социальной ответственности. Организовывал конференции по проблемам межконфессиональных отношений, взаимодействия между христианами и марксистами, а также между христианами и женщинами «Гринэм-коммон» (частично феминистский, частично лесбийский лагерь пацифистски-марксистски настроенных женщин, незаконно разбитый у ворот военно-воздушной базы близ Ньюбери, графство Беркшир, где размещались американские крылатые ракеты. Только женщинам и детям было разрешено принимать участие в этой протестной акции, направленной против ядерных ракет, Соединенных Штатов и мужчин. Возможно, кстати, и в обратном порядке… Ракеты рассматривались в качестве фаллического символа. По мнению фрейдистов, для этого типа женщин характерен острый синдром явной зависти к пенису. Выражение любой формы поддержки женщинам «Гринем-коммон», даже весьма ограниченной, считалось «прогрессивным подходом». – Ред.) После чего Стэнфорд сначала стал священником Эссекского университета, затем вице-ректором теологического колледжа, ну а теперь он секретарь комитета по разоружению при Британском совете церквей.

В его curriculum vitae [40] был только один серьезный пробел.

– А простым викарием в приходе он когда-нибудь служил? – любопытства ради поинтересовался я.

Бернарда мой вопрос явно удивил.

– Нет, господин премьер-министр, священнослужители, которые хотят стать епископами, обычно избегают конкретной работы с паствой.

– Честолюбец, – заметил Хамфри.

– Как и Икар, – с загадочным видом произнес мой главный личный секретарь.

– Так или иначе, но политический смутьян нам ни к чему. Особенно в столь чувствительной области, как религия, – подвел я черту.

Бернард понимающе кивнул.

– Каким упрямцем был тот глупый грек, кто сына своего учил искусству летать как птица!

Я недовольно потребовал, чтобы он прекратил морочить мне голову греческими премудростями.

(Хэкер ошибался. Бернард Вули процитировал ему пьесу Шекспира «Генри VI», часть III. – Ред.)

Секретарь Кабинета отреагировал на мое решение осторожным одобрением. Сказал, что, выступая в качестве епископа и члена палаты лордов, Стэнфорд добавил бы нам всем немало лишней головной боли и проблем.

– Он совсем не тот человек, на которого можно рассчитывать, – добавил я. – От этих епископов вообще мало проку. Все, на что они способны, это постоянно выклянчивать у меня деньги на благотворительность. Но ведь нельзя же решать проблемы, каждый раз выбрасывая на это кучу денег! Особенно денег наших налогоплательщиков. Нет, нашей стране куда нужнее высокий дух моральной ответственности и больше надежды на себя и только на себя одного…

А Хамфри с понимающей улыбкой заметил.

– До чего же забавно наблюдать, как политики в наши дни все чаще говорят о морали, а епископы – о политике.

Что ж, в общем и целом он прав. К тому же Бернард привел нам еще один впечатляющий эпизод из карьеры Стэнфорда. Оказывается, в свое время он предложил возвести новую церковь в южной части Лондона, строительный проект которой предусматривал специальные помещения для приготовления апельсинового сока, «планирования семьи» и организации демонстраций, но никакого зала для Святого причастия. Впрочем, справедливости ради, следует добавить, что для этого вполне можно было использовать один из залов так называемого «двойного назначения».

– Да-да, конечно же, – многозначительно подтвердил Хамфри. – Ведь руководство Церковью находится в руках истинных теологов.

– Ну и что, интересно, это может означать? – спросил я.

– Видите ли, – с готовностью объяснил он, – теология – это отличное средство помогать агностикам оставаться в лоне церкви.

– Возможно, я несколько наивен, но… – начал было я, однако Хамфри не дал мне договорить.

– Господин премьер-министр, что вы! Никогда о себе не говорите так. Иначе…

Глупая лесть! Неужели ему было трудно употребить что-нибудь вроде ложной скромности! Конечно же, я совсем не считаю себя наивным! Я жестом заставил его замолчать и продолжил.

– Мне кажется, Церковью должны управлять простые, чистые, искренне верящие в Бога люди, а не приземленные политиканы, для которых главное – их собственная карьера.

– Да, само собой разумеется, хотя здесь можно возразить, что, по их глубочайшему убеждению, чем большего они добьются, тем больше смогут сделать для общества, – по-отечески улыбнувшись, парировал секретарь Кабинета. При этом даже не повысив голос.

– Все это не более чем лицемерное словоблудие, Хамфри.

Он пожал плечами.

– Собственно, вы хотели того же самого, когда добивались Номера 10, разве не так, господин премьер-министр?

Тут до меня дошло: а ведь он прав, тысячу раз прав! И тем не менее этого Стэнфорда я все равно не хочу.

Хамфри терпеливо объяснил мне, что, конечно же, можно пойти самым простым путем – взять и отвергнуть обоих кандидатов. Хотя… прецедент получился бы поистине беспрецедентный, и в соответствующих кругах вряд ли вызван бы одобрение.

– Даже если один из предложенных кандидатов хочет убрать из церкви Бога, а второй убрать из нее королеву?

– Королева неотделима от англиканской церкви, господин премьер-министр. Она ее естественная составная часть.

– На самом деле? А Бог?

– Лично мне кажется, он, что называется, предмет выбора. Добровольного выбора! – ответил мой постоянный заместитель, допивая свой бокал с виски.

Произошел интересный поворот событий в кумранском деле Фионы Мак-Грегор, той самой несчастной медсестры. Последние несколько дней от МИДа не было практически никаких известий. Что совсем неудивительно, поскольку наш МИД существует вовсе не для того, чтобы что-то делать, а в основном для того, чтобы объяснять, почему этого не следует делать!

За ужином я попытался было как можно популярнее растолковать это своей жене Энни, но она никак не хотела понять саму идею. Все время перебивала меня какими-то детскими, не имеющими прямого отношения к делу вопросами вроде: «Неужели им нет до этого дела?»

– Нет, – коротко ответил я. Однако она, похоже, не поняла ответа и снова спросила:

– Но разве это не ужасно?

Конечно же, это ужасно! И наносит правительству непоправимый ущерб. Однако, несмотря на это, все эти мидовцы только пожимают плечами и тупо повторяют, что нам ни в коем случае не следует огорчать кумранцев.

– Наши функционеры просто не желают видеть ничего, что выходит за рамки их собственных эгоистических интересов, – не скрывая раздражения, констатировал я.

– Как же ей, наверное, тяжело, – сочувственно сказала Энни.

– Кому? – недоуменно спросил я, потом понял, что моя жена имеет в виду ту самую медсестру, и поспешил добавить. – Да, естественно, нелегко.

Энни холодно посмотрела на меня.

– Судя по всему, о ее судьбе ты волнуешься не больше, чем твой МИД, Джим.

Не думаю, что это так уж справедливо. Впрочем, по мнению моей жены, если МИД больше всего беспокоит его популярность среди арабов, то меня больше всего беспокоит моя собственная популярность среди британского электората. Но это не совсем так! Хотя если в какой-то части это и так, то что тут плохого? Я являюсь законно избранным представителем народа и, значит, просто обязан всемерно заботиться о том, чтобы мой электорат был доволен, разве нет?

К нам в квартиру, хотя и постучавшись, вошел Бернард. Ну надо же! Нельзя даже спокойно поужинать со своей собственной женой! Обязательно кто-нибудь ворвется и испортит аппетит! Мой главный личный секретарь был в пальто и явно собирался домой.

Он вежливо извинился, но сказал, что это важно и срочно.

– Только что позвонили из МИДа, господин премьер-министр. Епископ банбурийский и Церковное общество миссионеров только что объявили о направлении в Кумран декана Бейли-колледж с миссией милосердия. Оказать всю требуемую поддержку Фионе Мак-Грегор, той самой несчастной медсестре.

Что ж, отличная новость, ничего не скажешь. Не совсем понятно, правда, почему они направляют туда именно оксфордского профессора. По мнению Бернарда, потому что он верит в арабов.

– Узнать о том, что один из высших чинов англиканской церкви хоть во что-то верит, конечно же, приятно, – заметил я и, чуть подумав, спросил: – А вам не кажется, что эта миссия практически безнадежна?

– Надеюсь, нет, – ответил Бернард. – Поскольку, являясь истинным христианином, он одновременно великолепно знает и любит ислам. Так что, по сути, это может стать прямым контактом веры с верой.

Я довольно улыбнулся, попросил своего главного личного секретаря передать МИДу, что полностью поддерживаю данную поездку, и… Но Бернард, к моему глубочайшему удивлению, яростно затряс головой.

– Нет-нет, господин премьер-министр, наоборот, МИД очень хочет, чтобы вы ее немедленно отменили! Они просто вне себя от бешенства. Утверждают, что это совершенно бесполезный жест, который только нанесет вред нашим отношениям с дружественным государством.

Ну нет, это уж слишком! С чего бы мне ее отменять? Ведь сама идея весьма продуктивна. Ведь при любом исходе все будет выглядеть так, будто мы искренне беспокоимся о судьбе попавшей в беду британской подданной и, кто знает, может даже, спасем ее! Бернарда я отправил домой сразу же после того, как он напомнил мне, что Ламбетский дворец (лондонская резиденция архиепископов Кентерберийских – Ред.) настаивает на скорейшем принятии решения насчет вакансии в Бери Сент-Эдмундс.

Видимо, ничего не поняв, Энни попросила меня объяснить, что, собственно, происходит.

– Мне надо решить, кого назначить епископом.

Она громко расхохоталась.

– Тебе? Но это же нелепо!

Интересно, что здесь смешного? Меня, конечно, религиозным не назовешь, однако вера здесь совершенно ни при чем! Я – премьер-министр, и этим все сказано. Но поскольку моя жена упорно не хотела понимать, почему религия не имеет ничего общего с епископами, пришлось терпеливо объяснить ей, что они не более чем самые обычные менеджеры, только в маскарадных облачениях.

Я даже показал ей кое-какие бумаги из красного кейса: англиканская Церковь является владелицей свыше 172 тысяч акров земли, нескольких тысяч арендных единиц собственности и инвестиций на общую сумму приблизительно в 1.6 миллиардов фунтов стерлингов, включая сельскохозяйственную, промышленную, коммерческую и жилую собственность, а также обширные лесные угодья. Поэтому на самом деле идеальный епископ являлся чем-то вроде корпоративного управляющего высшего звена – смесью банкира, менеджера и агента по недвижимости.

Особого впечатления на мою жену это почему-то не произвело.

– Поскольку я из тех, кто ходит в церковь, – сказала она, – то предпочла бы, чтобы ты, Джим, выбрал все-таки человека божьего.

– Послушай, Энни, один из тех, кого мне предложили, полон желания превратить англиканскую Церковь в некое религиозное движение.

Она кивнула головой.

– Понятно.

– А другой, которого мне пытаются навязать, кто бы ты думала? Модернист!

Поскольку Энни была верующей, она прекрасно знала, что это означает.

– Хочешь сказать, он марксист или атеист?

– И тот и другой! Причем если атеист – еще куда ни шло, то марксист для меня сплошная головная боль. Особенно когда он начнет произносить свои речи в палате лордов.

– Неужели ты не можешь его отвергнуть? – поинтересовалась Энни. – Решение ведь твое и только твое.

– Лично мне очень хотелось бы, но… такое решение будет выглядеть как чисто политическое.

Энни, похоже, чего-то недопоняла.

– А разве ты сам только что не утверждал, что церковь и есть политика?

Я с трудом сдержался.

– Да, но это не должно выглядеть как политика!

Она ненадолго задумалась.

– Тогда почему бы тебе не отказать ему по религиозным мотивам?

Поскольку теперь я не совсем понимал, что она имеет в виду, Энни начала терпеливо задавать мне наводящие вопросы.

– Как ты считаешь, он верит в рай или ад?

Наивный вопрос.

– Конечно же нет.

– А в непорочное зачатие?

– Вряд ли.

– Воскрешение?

– Не думаю. – До меня постепенно начинала доходить вся гениальность ее идеи.

А она с улыбкой спросила:

– Разве этого мало?

Моя жена просто великолепна! Простой здравый смысл, а как здорово все придумано! Ведь теперь я смогу сделать то, что предлагал мне Хамфри – потребовать других кандидатов, не рискуя, что это будет выглядеть как дискриминация по политическим мотивам… Великолепно!

– Знаешь, мне нужен кандидат, который смог бы ладить со всеми и каждым, – сказал я Энни.

– То есть он не должен иметь никаких убеждений?

Конечно, звучит это несколько цинично, но… она права. Впрочем, есть и одно условие: было бы просто отлично, если бы он тяготел к христианству. Особого вреда от этого не будет, зато у меня появится что-то вроде своего, ручного христианина.

(На следующий же день, сопровождаемый громкой шумихой в прессе, достопочтенный Кристофер Смит, декан Бейли-колледж, отправился с широко разрекламированной миссией милосердия в Кумран. По прибытии туда он на целых три дня неожиданно пропал из вида, а затем столь же неожиданно объявился вновь с сенсационным заявлением, что ему удалось добиться освобождения Фионы Мак-Грегор, той самой молодой британской медсестры, которая находилась там в тюрьме и которой грозило суровое и позорное наказание. Их триумфальное возвращение в Англию ожидалось уже на следующий день. Для Британии это стало благой вестью – особенно учитывая тот печальный факт, что фунт стерлингов снова заметно пошатнулся. Постоянный заместитель министра иностранных дел сэр Ричард Уортон сделал в своем личном дневнике соответствующую запись, которую мы относительно недавно обнаружили в архиве МИДа в папке под грифом «Строго конфиденциально». – Ред.)

(На следующий день сэр Ричард получил записку от сэра Хамфри Эплби – Ред.)

«Меня вызвали на срочное совещание с Хамфри вскоре после успешного освобождения той медсестры из кумранской тюрьмы.

Ему было прекрасно известно, что МИД возражал против миссии милосердия декана Бейли-колледж, равно как и то, что мне об этом было известно тоже.

Однако в целях предотвращения враждебных нападок прессы, смакующих пассивную роль МИДа в данном деле, сэр Ричард Уортон предложил, чтобы МИД сообщил газетчикам, будто инициатива направить эту миссию милосердия в Кумран принадлежит Хэкеру. Наш ИМ вряд ли откажется от такой чести (а если даже вдруг и откажется по причине, что это было не так, то все равно большого вреда не будет).

А затем, специально для воскресных газет, МИД организует утечку, будто именно они предложили ИМ провести эту акцию, когда поняли, что обычные дипломатические каналы не работают. Таким образом, никто не будет виноват, и все с удовольствием пожнут положенные лавры.

Что ж, план вполне разумный, но, безусловно, нуждается в помощи главного личного секретаря премьер-министра, то есть в моей. На что я дал свое согласие без малейших колебаний».

(После этого совещания с Бернардом Вули сэру Хамфри Эплби позвонил Мастер Бейли-колледж. В своем дневнике сэр Хамфри лишь мельком упомянул о своей встрече с Вули, зато куда более подробно описал упомянутый телефонный разговор и последующую беседу с секретарем по назначениям Питером Хардингом. – Ред.)

Заголовки утренних газет – это самый настоящий триумф. Мой триумф!

Вчера в вечерних теленовостях мои заслуги в этом деле признавались, как говорят, по полной программе, хотя я, честно говоря, не знаю почему. Наверное, потому, что без моего непосредственного участия ничего бы в любом случае не вышло. В конце концов, кто как не я не дал МИДу возможности отменить эту благословенную миссию милосердия, разве нет?

И все-таки что-то здесь не так. Ведь обычно за признание твоих заслуг в любом добром деле приходится драться не на жизнь, а на смерть, а тут мне просто преподнесли славу на блюдечке! Несмотря даже на то, что моя роль в общем-то была, так сказать, скорее косвенной.

Впрочем, какой смысл что-либо менять, когда все уже прозвучало на всю страну. Полностью и в исключительно выгодном для меня свете! Теперь если уж что и делать, так это воздать хвалу Господу…

Сегодня утром первым делом провел последнее совещание по вопросу о кандидатах на вакантную должность епископа. Дворец уже не скрывает своего нетерпения получить от меня требуемые рекомендации. Как можно скорее! Тем не менее, когда Хамфри и Бернард вошли в мой кабинет, я прежде всего поинтересовался их мнением по поводу того, что пресс-служба МИДа предпочла отдать все лавры за столь удачное вызволение Фионы из плена премьер-министру, то есть мне.

По мнению Хамфри, они никак не могли рассчитывать на эти лавры, потому что возражали против самой миссии милосердия. Но зато теперь все это выглядит не как достижение Церкви, а как достижение правительства!

Наверное, так оно и есть. Во всяком случае, это полностью подтверждают первые строки редакционной колонки «Дейли телеграф»:

Затем мы перешли к главному вопросу – о новом епископе Бери Сент-Эдмундс. Лично я вначале склонялся к кандидатуре Стефена Соумса. Кстати, Питеру он нравился тоже. А вот декан, хотя и очень хорошо проявил себя в кумранской миссии, славится излишней эксцентричностью. Некоторые даже считают его чокнутым. Однако, когда я поинтересовался мнением секретаря Кабинета, его ответ серьезно меня напугал. – Уверен, Соумс – это именно тот выбор, которого ждет от вас Корона, господин премьер-министр.

Весьма зловещее предостережение, ничего не скажешь. Питер тоже обратил на это внимание. Я спросил у Хамфри, в чем, собственно, проблема с Соумсом.

– Да вроде бы ничего особенного, если, конечно, не считать слухов, что он нечто вроде фанатика, – коротко ответил секретарь Кабинета.

Интересно, что на их языке может означать слово «фанатик», невольно подумал я и наугад спросил:

– Вы хотите сказать, он верит в Бога?

– Нет, господин премьер-министр, просто он очень, как бы это попроще сказать, слишком религиозен, – попытался помочь мне Бернард.

– Но ведь для епископа это вполне нормально, разве нет? – упрямо продолжал я.

– М-м-м… и да и нет, господин премьер-министр, – осторожно начал Хамфри. – Он, например, склонен поднимать вопросы, которые правительство, чаще всего, не хотело бы поднимать. Кроме того, Соумс резко и постоянно выступает против абортов, контрацепции для подростков, полового образования, порнографии, «легких» разводов и ненормативной лексики на телевидении.

Впечатляющий перечень. Это уже не шутки. Мне совершенно не нужны церковные крикуны, бросающие фарисейские вызовы моему правительству по этим и тому подобным проблемам.

Все это было бы не так уж и плохо, если бы у нас была достаточно четкая политика по этим, да и по всем остальным вопросам. Вот только речь чаще всего идет о тех вопросах, по которым правительство всячески избегает иметь любую политику. Наша политика – это отсутствие политики!

Я изложил это секретарю Кабинета.

– Вполне, – согласился он. – Соумс решительно против вашей политики «никакой политики», господин премьер-министр.

В наш разговор неожиданно вмешался мой главный личный секретарь. Видимо, желая внести большую ясность.

– Он будет требовать, чтобы вы отменили аборты, контрацепцию для подростков, половое образование…

– Благодарю вас, Бернард, – перебил я его. – Суть вопроса мне вполне понятна.

Оказалось, это еще не все.

– Соумс также против гонений и притеснений в Африке, – добавил Хамфри.

– Ну и что? А разве мы нет?

– Да, мы тоже, – согласился секретарь Кабинета. – Но Соумс против независимо от того, кто это практикует: черные правительства или белые. Значит, он расист! (Столь забавный поворот в логике, возможно, объясняется тем фактом, что раньше, когда Хэкер находился еще в оппозиции, он обычно читал «Гардиан». – Ред.)

Я был в полной растерянности. Ну и как мне теперь быть? Хамфри сочувственно пробормотал, что поскольку Соумса пока еще не сняли с гонки, можно остановить свой выбор и на нем. Если мне, конечно, этого так уж хочется… Естественно, мне не хочется! Но кого же мне тогда выбрать из двух других кандидатов?

Пришлось снова вернуться к декану Бейли-колледж. И снова перечислять все аргументы против него. – Нет-нет, это совсем не то, что надо. Говорят, он очень ленив, непомерно тщеславен и… совершенно не интересуется христианством.

– Да, не интересуется, – согласился Хамфри и тут же возразил: – Но зато и не против! По-моему, из него мог бы получиться вполне приемлемый британский епископ: крикет, паровые машины и… полнейшее равнодушие к теологии. А теология, должен заметить, может причинить серьезный ущерб вере.

Не говоря уж о главном препятствии – его абсолютной профессиональной непригодности! Ему никогда не приходилось заниматься настоящей церковной деятельностью, поскольку всю свою сознательную жизнь он провел в Оксфорде. Хотя, с другой стороны, он показал себя с самой лучшей стороны в кумранской миссии, поэтому его назначение было бы весьма благоприятно встречено избирателями…

Но тут секретарь Кабинета, как говорят, «достал скелет из шкафа».

– Простите, господин премьер-министр, но у нас, кажется, образовалась небольшая проблема. Дело в том, что декан собирается объявить прессе, будто идея кумранской миссии милосердия принадлежит совсем не вам, господин премьер-министр. У него сохранилось соответствующее письмо от епископа Банбурийского, датированное еще до того, как вы проявили практический интерес к этому делу.

Ужасные новости! Которые могут поставить меня в крайне нелепое положение. Теперь все может выглядеть так, как если бы я пытался присвоить себе заслугу за то, чего на самом деле не совершал! У меня перед глазами уже стояли крупные заголовки ведущих газет: ПРЕМЬЕР-МИНИСТР ПРИСВАИВАЕТ СЕБЕ НЕЗАСЛУЖЕННЫЕ ЛАВРЫ! Или: ДЖИМ ТУТ СОВЕРШЕННО НИ ПРИ ЧЕМ!

Значит, все сводится к тому, чтобы не допустить этих убийственных откровений декана? Судя по информации, имеющейся у Хамфри, его крайне раздражает публичная недооценка его роли в столь успешной кумранской миссии. Или роли Церкви. И вообще!

На первый взгляд ответ казался вполне простым. Я попросил Бернарда пригласить декана сегодня вечером ко мне на «рюмку чая». А заодно и нескольких фотокорреспондентов. Думаю, пара моих хороших снимков вместе с деканом не помешает…

Однако Хамфри со свойственным ему сарказмом тут же зарезал эту идею на корню. Сказал, что пока я рассматриваю двух кандидатов на столь высокий пост, как епископство, принимать одного из них в домашней обстановке было бы, на его взгляд, по меньшей мере весьма неуместным.

Наверное, он прав. Но ведь надо же хоть что-нибудь делать! Нельзя же допустить, чтобы он нес всякую чушь перед прессой!

Впрочем, тут у секретаря Кабинета, слава богу, промелькнула неожиданная идея. Возможно, совсем не плохая.

– Вот если бы вы уже назначили его на этот пост, господин премьер-министр, то тогда…

Да! Чем больше я думал над всем этим, тем больше мне казалось, что декан вполне мог бы оказаться совсем неплохим епископом Бери Сент-Эдмундс. В конце концов, он не такой уж и размазня, прекрасно проявил себя в Кумране.

– Ну а что касается эксцентричности, – многозначительно заметил я своему главному личному секретарю, – то ее можно считать и достоинством: достаточно лишь назвать ее индивидуальностью, и все станет на свои места.

Бернард с готовностью согласился.

– Это ведь одно из тех самых неоднозначных определений, не так ли? «У меня независимое мышление, ты эксцентрик, у него сдвиг по фазе». Что-то вроде этого?

Мы обсудили это в деталях и пришли к единодушному выводу, что в палате лордов нам нужен человек, который хорошо разбирается в арабском мире. И в крикете. И, само собой разумеется, в паровых машинах. Поэтому после зрелого размышления я принял твердое решение остановить свой выбор на достопочтенном Кристофере Смите, декане Бейли-колледж. После чего попросил Бернарда доставить мою официальную рекомендацию во дворец. Незамедлительно! Кроме того, я выразил свое настоятельное желание: (а) чтобы данное назначение было объявлено еще до обеда, (б) чтобы декана информировали об этом немедленно и (в) чтобы сегодня вечером, не позже шести, он был у меня с дружеским визитом. Вместе с парой фотокорреспондентов.

Итак, все разрешилось к всеобщему удовлетворению. Надвигавшийся кризис был благополучно предотвращен, у нас появился новый епископ Бери Сент-Эдмундс, британская медсестра успешно освобождена из этой ужасной кумранской тюрьмы, и все лавры заслуженно достались премьер-министру, то есть вашему покорному слуге!

Хамфри был тоже в высшей степени доволен. Не поленился даже одобрительно заметить, что назначение декана на епископство было настоящим актом мудрости. Государственной мудрости. Вообще-то секретарь Кабинета был настолько доволен, что у меня невольно возникло подозрение – с чего бы это?

Мне вдруг вспомнилось, что Бейли – это ведь альма-матер Хамфри!

Вот почему ему было так много известно о декане. Поэтому я поинтересовался, уж нет ли здесь варианта «теплых местечек для своих парней».

Он возмущенно отверг саму возможность такого варианта.

– Наоборот, господин премьер-министр, мы с ним вряд ли даже знакомы. Более того, насколько мне известно, он меня недолюбливает. Можете сами его об этом спросить. Кстати, мне он тоже не очень-то нравится.

– Значит, вы от этого назначения ничего не выигрываете?

– Каким бы, интересно, образом, господин премьер-министр?

Откуда мне знать, каким? Но не слишком ли много мелких совпадений? Нет, все-таки надо проверить. Поэтому, когда мы с новым епископом позировали перед фотографом на фоне весело потрескивающего камина, я шепотом спросил у него, как он относится к сэру Хамфри Эплби.

– Честно говоря, терпеть его не могу, – тоже шепотом произнес он. – По-моему, он слишком самодоволен.

Значит, Хамфри сказал мне чистую правду. Я очень, очень признателен ему за добрый и, главное, непредвзятый совет в лучших традициях нашей государственной службы.