"Отклонение от нормы" - читать интересную книгу автора (Уиндем Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис)Глава 4Время, о котором я сейчас рассказываю, было для меня временем перехода к другой, более осмысленной, жизни. Произошли события, каждое из которых в отдельности случалось и раньше, но теперь они связались для меня воедино и приобрели совершенно иное значение. А кое с чем мне пришлось столкнуться впервые. Первым таким событием была моя встреча с Софи. А вскоре дядя Аксель обнаружил то, что происходило между мной и моей двоюродной сестрой Розалиндой. Дядя (на мое счастье, это был он, а не кто-нибудь другой) наткнулся на меня как раз в тот момент, когда я Возможно, это был просто инстинкт самосохранения, который заставил нас обоих (меня и Розалинду) скрывать до сих пор наши «разговоры», поскольку разумом мы еще не понимали, что нам грозит. Когда дядя Аксель наткнулся на меня, сидящего возле стога сена и громко бормотавшего что-то вслух, я даже не пытался скрыться или утаить от него, чем я занимаюсь. Он постоял сзади меня некоторое время, потом я обернулся и глаза наши встретились. Дядя Аксель был высоким и сильным мужчиной. Когда я видел его за работой, мне казалось, что его пальцы слиты воедино с рукоятью инструмента. Теперь он стоял у меня за спиной в своей излюбленной позе, тяжело опираясь на толстую палку, которой ему приходилось пользоваться из-за неправильно сросшейся ноги. Черные брови его были нахмурены, но загорелое лицо не выражало ни озабоченности, ни недовольства, разве что только любопытство. – Ну, Дэви! – обратился он ко мне ласково. – С кем это ты тут так весело болтаешь? Небось, с лешими или с гномами – кого вы, мальчишки, еще там выдумываете? А может быть, с зайцами, ведь их тут полным-полно? А? Я отрицательно покачал головой. – По-моему, куда интереснее болтать с другими ребятишками… Куда интереснее, – протянул он, – чем сидеть здесь вот так, одному, и бормотать что-то себе под нос. А? Секунду я колебался… Но ведь это был мой дядя – дядя Аксель – самый лучший друг. – Я… говорил не… не сам с собой… – неуверенно протянул я. – С кем же? – озадаченно спросил дядя. – Ну… с приятелем… Вернее, с приятельницей, – поправился я. – А с кем именно? – С Розалиндой. Помолчав, он как-то странно на меня поглядел. – М-м-да… Но я что-то не вижу ее здесь. – Он продолжал смотреть на меня в упор, и тогда я решился все ему объяснить. – Здесь ее и вправду нет. Она у себя дома… То есть, я хотел сказать, недалеко от дома, в маленьком шалаше на дереве, который ее братья сделали в рощице. Она очень любит там прятаться, – пояснил я. Поначалу он никак не мог взять в толк, что я имею в виду, и говорил со мной так, словно это была игра. Но в конце концов мне удалось объяснить ему все как есть. Тут выражение его лица изменилось. Таким серьезным я его еще никогда не видел. Некоторое время он молчал, что-то обдумывая, потом спросил: – Ты не разыгрываешь меня, Дэви? Все это была не выдумка? Ты… ты говорил мне сейчас правду? – Ну конечно, правду! – уверил я его. – А ты никому… никому не говорил обо всем этом, кроме меня? – Конечно, нет. Это – наш секрет. Так интересней. Выплюнув травинку, он вздохнул, как мне показалось, с облегчением, но когда он вновь поднял на меня глаза, я увидел, что выражение его лица стало еще более серьезным и даже мрачным. – Дэви, – сказал он, – я хочу, чтобы ты пообещал мне одну вещь. – А что это за вещь, дядя? – спросил я. – А вот что, – сказал он, не отрывая от меня своего серьезного и мрачноватого взгляда. – Я хочу, чтобы это было по-прежнему В его голосе звучала не только озабоченность, но и какая-то угрюмая, мрачная настойчивость. Это поразило меня: никогда раньше он со мной так не разговаривал. И когда я поклялся ему, что буду молчать, у меня было ощущение, будто я делаю что-то куда более важное, чем просто выполняю обычную дядину просьбу. Пока я уверял его, что буду строго хранить наш секрет, он не спускал с меня глаз, и наконец, кивнул, почувствовав, что до меня дошла вся серьезность нашего разговора. Мы скрепили наш договор крепким рукопожатием, и он сказал: – Вообще-то, лучше было бы, если бы ты… ну, забыл про это… Забыл как – Наверно, это у меня уже не получится, дядя, – подумав, честно сказал я. – Это… Это просто – Все равно как забыть, что ты умеешь говорить или слушать? – спросил он. – Да… почти, – кивнул я. Он опять ненадолго задумался. – Ты слышишь слова внутри головы? Прямо внутри? – Не совсем так. Я не то, чтобы слышу их и не то, чтобы вижу. Это… это как тени, и если при этом еще произносить слова вслух, тени становятся яснее. Я лучше их различаю. – Но тебе не обязательно произносить эти слова вслух, как ты это делал, когда я подошел к тебе, а, Дэви? – Нет, конечно, нет… Просто это иногда помогает… Ну, делает наш – И делает его гораздо опаснее для вас обоих, Дэви! – угрюмо пробормотал дядя. – Я хочу, чтобы ты мне пообещал еще кое-что. Ты никогда не должен больше произносить эти слова вслух. Понимаешь? – Хорошо, дядя Аксель! Раз вы так хотите… – пожал я плечами. – Когда ты станешь старше, ты поймешь, почему это так важно, – вновь повторил он. – Да! Непременно заставь Розалинду пообещать вести себя также осторожно! Слышишь? Я решил ничего не говорить ему об Дядя еще раз крепко сжал мою руку, и я постарался ответить ему таким же крепким рукопожатием в знак того, что никогда не нарушу своего слова. В тот же вечер я рассказал Розалинде и всем остальным о нашем разговоре с дядей Акселем. Мне показалось, что тревога, которую этот разговор вызвал у меня, уже коснулась всех остальных. Быть может, кто-то из нас уже ловил на себе настороженно-удивленные взгляды, чувствовал какое-то Впервые мы Это событие, касавшееся только нас, совпало с другим – вооруженным набегом из Джунглей. Как всегда в таких случаях, организованного плана сопротивления не было. Селение наше было разбито на участки, и все взрослые мужчины по тревоге должны были собираться на своих участках и уже на месте решать, как дать отпор банде. С небольшими бандами обычно справлялись легко, но когда люди Джунглей находили вожаков, способных организовать большую банду, нам приходилось туго. Банды легко сминали небольшие отряды нашей милиции на границах и, не встречая серьезного сопротивления, вторгались в наши земли миль на двадцать – двадцать пять вглубь. Но на этот раз наши люди не были застигнуты врасплох, да и вооружены они были неплохо: у многих были ружья, тогда как у вторгшейся банды кроме нескольких старых, когда-то украденных ружей, были лишь ножи, луки и стрелы. И все же сладить с ними было трудно: они гораздо лучше умели прятаться в лесу, да и дрались, надо отдать им должное, неплохо, поэтому настигнуть их и заставить принять открытый бой удалось лишь в глубине нашей территории, милях в пятнадцати от пограничной зоны. Набег, сражение, погоня – что может быть интереснее для мальчишки?! Люди Джунглей были не более, чем в семи милях от Вакнука, и наш двор стал местом военного сбора. Отец, который в первые же дни набега был ранен в руку, помогал сколачивать отряды добровольцев, и несколько дней на нашем дворе выстраивали все новых и новых бойцов, а женщины со слезами провожали уходящие отряды. Когда ушел последний отряд и вместе с ним все рабочие с нашей фермы, во дворе стало как-то непривычно тихо. Через некоторое время прискакал одинокий всадник и, задыхаясь, рассказал нам об удачном сражении и бегстве банды, несколько вожаков которой, по его словам, были взяты в плен. – Бежали так, что только пятки сверкали, – закончил он свой короткий рассказ и поскакал с этой вестью дальше. В тот же день небольшой отряд всадников заехал к нам во двор. С ними были два пленных вожака. Узнав об этом, я бросил все свои дела и побежал смотреть на пленных. Поначалу зрелище разочаровало меня: по многочисленным рассказам о Джунглях я ожидал увидеть как, минимум, чудищ с двумя головами, заросших шерстью, с дюжиной рук и ног, похожих на щупальца осьминога. Вместо этого я увидел двух в общем-то обыкновенных бородатых мужчин, правда, ужасно грязных и оборванных. Один из них был коротышка с жесткими клочковатыми волосами, торчащими так, словно их отхватили тупым ножом. Когда же я глянул на второго, у меня перехватило дыхание. Я просто остолбенел и никак не мог оторвать от него взгляд, потому что… Потому что, если бы он был одет более или менее прилично и борода его была бы аккуратно подстрижена, он был бы точной копией моего отца… Его взгляд на миг задержался на мне. Он цепко глянул мне в лицо, и в глазах его мелькнуло странное выражение, которое показалось мне одновременно отталкивающим и притягивающим. Какие-то слова были уже готовы сорваться с его языка, но тут из дома вышла группа людей и с ними мой отец. Отец остановился на ступеньке крыльца и здоровой рукой помахал всадникам. Потом он, как и я, заметил того человека. Несколько секунд он не отрывал от него пристального взгляда, и вдруг кровь отхлынула у него от лица – он посерел у меня на глазах. Я быстро перевел взгляд с отца на его «двойника». Он не шевелясь сидел на лошади, но от выражения его лица у меня что-то екнуло в груди. Никогда до сих пор мне не приходилось видеть ненависть, такую страшную в своей неприкрытой откровенности: неожиданно прорезавшиеся складки возле глаз и губы, приоткрывшие злобный, звериный оскал. Эта внезапная вспышка злобы подействовала на меня, как пощечина. Я столкнулся с чем-то, чему не мог еще дать названия, чем-то непонятным и настолько страшным, что это звероподобное лицо навсегда врезалось в мою память. Отец, по-прежнему без кровинки в лице, здоровой рукой ухватился за дверной косяк, несколько секунд постоял так, прикрыв глаза, и медленно, как дряхлый старик, повернулся и пошел в дом. Один из охранников перерезал веревку, связывающую пленника, тот расправил затекшие руки и плечи и я, наконец, понял, чем он отличался от нормальных людей: он был сантиметров на сорок выше, чем все, стоящие вокруг, но совсем не потому, что был уж очень рослым и здоровым мужчиной. Дело было в его ногах. Они были чудовищно длинные и почти такие же тонкие, как руки. Руки его тоже были непропорционально длинными, и эта уродливая длина конечностей делала его похожим на паука… Стражники дали ему поесть и выпить пива, и он присел на скамью возле крыльца: его костлявые колени при этом стали почти вровень с плечами. Жуя хлеб с сыром, он внимательно оглядывал двор, не упуская ни одной детали, и его взгляд снова остановился на мне. Он поманил меня к себе, но я сделал вид, будто не заметил этого. Он поманил меня снова, и я устыдился своего страха. Я подошел ближе, но все же мысленно прикинул расстояние так, чтобы «паук» не мог дотянуться до меня своими длиннющими руками. – Как тебя звать, парень? – спросил он. – Дэвид, – сказал я, – Дэвид Строрм. Он кивнул, словно я подтвердил то, что он и без того знал. – Человек на крыльце с рукой на перевязи – твой отец, Джозеф Строрм, не так ли? – был следующий его вопрос. – Ну, да, – сказал я. Он опять кивнул и снова внимательно оглядел наш дом и весь двор. – Стало быть, это Вакнук? – не то спросил, не то просто отметил про себя он. – Да, – сказал я в третий раз и стал ждать следующего вопроса. Может быть, он и спросил бы меня о чем-нибудь еще, но тут один из стражников велел мне отойти подальше. Вскоре маленький отряд уехал по направлению к Кентаку, и я, честно говоря, был этому рад: мое первое знакомство с людьми из Джунглей оказалось совсем не таким интересным, как я себе представлял, и лишь оставило у меня в душе какой-то неприятный осадок. Позже я слышал, что обоим пленникам удалось той же ночью сбежать. Я не помню, кто сказал мне об этом, но во всяком случае, не отец: от него я ни разу не слышал ни слова об этом странном человеке, а у меня самого так и не хватило мужества спросить его, кто такой был этот «паук». Когда все постепенно успокоились после набега и наши люди вернулись к своим обычным делам и заботам, отец вновь рассорился с моим дядей Ангусом Мортоном. Они вообще были настолько несхожи во всем, что уже много лет находились в очень натянутых отношениях. От отца мы постоянно слышали о беспринципности Ангуса и его разлагающем влиянии на соседей. Ангус же неустанно повторял, что Джозеф Строрм – упрямый догматик, в башке у которого нет ни капли здравого смысла. Поводом к очередной крупной ссоре стала на этот раз пара здоровенных лошадей, купленных Ангусом. Слухи об этих лошадях просочились в Вакнук, но никто их до сих пор в глаза не видел. Однако сам факт, что лошади появились именно у Мортона, насторожил отца, и он не поленился поехать взглянуть на них. Одного взгляда на этих громадных животных было достаточно для отца, чтобы немедленно счесть их – На сей раз вы не правы, – с ядовитой улыбкой сказал инспектор отцу, весьма довольный тем, что данный случай никаких споров и пререканий не вызовет. – На них есть разрешение правительства и говорить, стало быть, тут не о чем. – Не верю я в это! – раздраженно буркнул мой отец. – Никогда еще Бог не создавал лошадей такого размера, и правительство не могло дать на них разрешения. – Однако разрешение есть, – твердо сказал инспектор. – Более того, сам Ангус, зная своих соседей, выпросил на своих лошадей специальное разрешение в – Люди, выдающие подобные разрешения, не заслуживают никакого уважения! Это ни в какие ворота не лезет! – вышел из себя отец. – Вы оспариваете законность официального документа? – ледяным тоном осведомился инспектор. Но отца этот тон не смутил. – Я прекрасно понимаю, – В официальном заключении сказано, что порода выведена обычным путем, но никто не лишает вас прав искать у них отклонения от НОРМЫ, – миролюбиво заметил инспектор. – Все это от того, что держать таких монстров – Повторяется история с дэйкеровской кошкой? – насмешливо спросил инспектор отца. Отец покраснел и раскашлялся. …Дело в том, что около года назад отец узнал о бесхвостой кошке, которую подобрала жена Бена Дэйкера. Выяснив, что кошка эта была бесхвостой от рождения, отец потребовал от инспектора санкции на ее уничтожение, которую тот и выдал. Однако Дэйкеры подали жалобу, и это так разозлило отца, что он собственноручно привел приговор в исполнение, не дожидаясь официального судебного решения. Однако дело обернулось весьма неожиданно: пришло официальное уведомление о том, что существует признанная и утвержденная порода бесхвостых кошек (кстати, порода весьма ценная), и отцу пришлось публично извиниться, не говоря уже о возмещении Дэйкерам нанесенного им материального ущерба. – Это дело гораздо серьезнее, – оправившись от смущения, твердо сказал отец. – Послушайте, Строрм! – уже теряя терпение, сказал инспектор. – Порода имеет официальное разрешение. На – Ваш долг – выдать мне разрешение на казнь этих ублюдков! – не унимался отец, пока окончательно не вывел инспектора из себя и тот в сердцах не крикнул: – Мой долг – защищать их от догматиков и кретинов! Не знаю, дошло ли у них дело до драки, думаю, что нет, но несколько дней отца буквально трясло от ярости и злобы. Следующую субботу он заставил всех нас воссылать проклятия укрывателям мутантов, оскверняющих чистоту всего поселка. Он призывал к бойкоту владельцев «нечисти», разглагольствовал о коррупции и попустительстве властей и закончил тем, что объявил некоторых официальных лиц поборниками сил «Зла и Порока». Инспектор не стал раздувать публичного скандала, но кое-какие реплики его относительно религиозных «маньяков» и «кретинов» дошли до отца. Это была последняя капля, переполнившая его терпение. Пускай у него была куча неприятностей из-за злополучной дэйкеровской кошки, но лошадей Ангуса он вынести не мог… Может быть, окажись их владельцем кто-нибудь другой, но Ангус! Ярость его искала выхода… Вся эта накаленная атмосфера в доме позволяла мне делать, что вздумается и убегать из дома, когда захочется. На меня никто не обращал внимания. Незнакомые люди перестали появляться в наших окрестностях, и родители Софи опять стали отпускать ее из дому на песчаную насыпь. Часто и мне удавалось пробраться туда незамеченным. О том, что Софи ходила в школу, как все остальные дети, не могло быть и речи: все обнаружилось бы очень быстро, будь у нее даже фальшивая Метрика. Родители сами учили ее читать и писать, но никаких книг у них не было, поэтому во время наших прогулок и игр я старался как можно подробнее рассказать ей о том, чему нас учили и что читал сам. – Мир, где мы живем, очень большой, – рассказывал я Софи, – цивилизованная часть его, к которой принадлежит наш Вакнук, – лишь крохотный пятачок. Называется он Лабрадор. Говорят, что название это дали ему еще Древние, но точно никто этого не знает. Вокруг почти всего Лабрадора очень много воды, она называется морем, и там полно всякой рыбы. Никто из тех, кого я знал, не считая дядю Акселя, не видел моря, потому что оно очень далеко отсюда – миль триста на восток или северо-восток. Если же идти к югу и к юго-западу, можно прийти лишь к Джунглям, а дальше, еще дальше – к Плохой Земле, которая убивает. Еще нам говорили, хотя этого тоже никто точно не знал, что во времена Древних Лабрадор был очень холодной землей, такой холодной, что жить здесь никто не мог. Древние лишь выращивали здесь деревья и занимались какими-то своими таинственными делами. Но все это было очень давно. Тысячу? Две тысячи лет назад? А может быть, еще раньше? Обо все этом можно лишь гадать. Трудно сказать, сколько поколений людей жили, как звери, до наступления Очищения и начала письменности. Одни лишь «Раскаяния» (или, как их еще называли, «Откровения») Никольсона дошли до нас от тех времен, да и то потому, что пролежали много столетий искусно спрятанными в скале. Только Библия осталась от Древних. Все, о чем рассказывалось в этих двух книгах, относится к далекому-далекому прошлому. А о том, что было в промежутке между Карой, ниспосланной на Древних, и нашим временем, никто толком ничего не знает. Об этом промежутке существует множество легенд и сказаний. Собственно, и само название Лабрадор возникло из этих легенд – ни в Библии, ни в «Раскаяниях» о такой земле не упоминалось. Может, и вправду, это была холодная земля, хотя сейчас здесь холодно только два месяца в году? Кто знает… Долгое время шли споры: были ли обитаемы раньше другие части света кроме Лабрадора и большого острова Ньюфа? Считалось, что все они были плохими – на них пришлась вся тяжесть Великой Кары. Но местами там были найдены остатки земли, напоминавшей Джунгли. Конечно, они были совершенно неправильные. Жить там было нельзя, во всяком случае сейчас… Не так уж много я мог рассказать о мире, в котором мы живем, но в любом случае говорить об этом было куда интереснее, чем об Этике, которой нас по воскресеньям обучал высокий, седой старик – учитель. Этика… Он объяснял нам, что можно делать, а чего нельзя. Большинство запретов совпадало с теми, которые вдалбливал в нас дома отец, но объяснения иногда были разными, чего я не всегда мог уразуметь. Человечество, гласила Этика, то есть люди в цивилизованных местах, находится в процессе возврата к былому процветанию. Тернистым и нелегким путем идем мы к тем достижениям, которые когда-то утратили. Кроме Истинного пути к этим достижениям, есть множество ложных, которые порой кажутся более легкими, и потому заманчивыми, но ведут они к гибели. Есть лишь один Истинный путь, и следуя ему, мы с Божьей помощью, как гласила нам Этика, обретем в назначенное время то, что когда-то потеряли. Но так много на этом пути скользких дорог и ловушек, что каждый шаг наш должен быть осторожен, и не следует человеку полагаться в делах своих лишь на собственный разум. Только облеченные властью способны судить о каждом шаге нашем, только они могут отличить путь истинный, ведущий к благу, от ложного, ведущего к гибели. Нужно извлечь урок из Великой Кары, постигшей мир Древних, с верой пройти весь тернистый путь, и если мы одолеем все искушения, будет нам Прощение и Награда: Золотой век. Были некогда ниспосланы на людей различные кары: землетрясения, потопы, мор, град, гибель городов и народов. Великая же Кара была последней и самой страшной, как если бы все предыдущие кары объединились в одну. Почему была она ниспослана и за что? Никто не знает, но, судя по всему, было это во время всеобщего кощунства и поругания веры. Все заповеди и примеры в Этике сводились к тому, что долг и назначение человека – бороться со злом и пороком. Каждый должен следить за тем, чтобы не было среди нас отклонений от НОРМЫ. В эту часть Этики я старался не посвящать Софи. Не то, чтоб я считал ее мутантом, этого у меня и в мыслях не было. Но все же в разговорах с ней я старался не касаться этой щекотливой темы. |
||
|