"Ночные гоцы" - читать интересную книгу автора (Мастерс Джон)

гл. 9

Прошло десять дней и Кишанпур удалился на тысячи миль — казалось, что прошли сотни лет с тех пор, как некто, носящий его имя, убил тигрицу и лежал с Шумитрой на алых подушках. Он почти не видел Хаттон-Даннов и совсем не видел Кэролайн Лэнгфорд. Сонный поток полковой жизни унес прочь сплетню, распущенную о нем Викторией и ей на смену приплыли новые, более свежие толки: ухаживание де Форреста за Кэролайн, роман Виктории с Хеджем, новая индийская наложница Гейгана, выздоровление Тома «Еще бутылочку» от белой горячки, и заявление его дочери Рэйчел о том, что ей было небесное видение.

Жара усиливалась. Офицеры и сипаи истекали потом в своих тяжелых саржевых мундирах, на поясных и нагрудных ремнях проступали влажные темные пятна. На смену толстым повседневным штанам для холодного сезона во всех трех полках пришли белые холщовые. Кавалеристы Шестидесятого полка надели заостренные шлемы с белыми назатыльниками. Седьмой год подряд оба пехотных полка пытались получить новые белые килмарнокские фуражки взамен тяжелых киверов — и в седьмой раз им было отказано «за неимением возможности». Построение на плацу начиналось все раньше, послеполуденный отдых становился все длиннее, и все труднее было уснуть раньше полуночи. Клуб до пяти или шести вечера представлял собой накаленный солнцем мавзолей. После шести почти все жители городка собирались там посплетничать и сыграть в вист, криббедж или крокет. В это время года дамы усиленно занимались стрельбой из лука, так как в субботу в клубе должен был состояться «Ежегодные весенние дамские стрельбы» (четвертого апреля, начало ровно в половине пятого), и мистер Делламэн намеревался вручить победительнице серебряную стрелу.

В день турнира Родни и Джоанна приехали в клуб в пятнадцать минут пятого. Чашка чая не смогла избавить его от неприятного привкуса во рту, оставшегося после дневного сна. Деревья уже начали отбрасывать косые тени, но газон по-прежнему заливало ослепительное солнце, а неподвижный воздух был горяч и сух. По ветвям деревьев прыгали серые белки, и откуда-то с дороги Клайва раздавалось пение медника. Птица, как испорченный метроном, отбивала ритм жаркого сезона: «донн — донн — донн, донн — донн, донн — донн — донн — донн — донн». Клубный слуга бесцельно слонялся у дальних мишеней, сдвинув на затылок тюрбан и таская с собой моток бечевки. В тени передней веранды толпились кучками около дюжины англичан. Они разговаривали и расстегивали футляры с луками.

Стоявшая к ним ближе всех Виктория де Форрест едва потрудилась ответить на сухой поклон Родни. С недавних пор, видимо, под влиянием постоянных знаков внимания от Хеджа, у нее появилась новая, не слишком приятная и на редкость самоуверенная манера держаться. Хедж и теперь стоял рядом с ней, как и майор Андерсон, заместитель командира Тринадцатого полка. Пока Джоанна доставала лук и наващивала тетиву, Родни в пол-уха слушал их разговор.

Виктория говорила:

— Мой дорогой майор, я уверена, что вскоре мне придется покинуть пост хозяйки в отцовском доме. За развлечения Шестидесятого полка станет отвечать кое-кто другой.

— А Эдди, чтобы не уступать, тоже захочет обзавестись хозяйкой, а? Хе!

Это произнес Андерсон; Родни, и не глядя, знал, что он почесывает верхнюю губу и щурит маленькие глазки.

— Не надо меня дразнить. Я действительно считаю, что папеньке следовало бы строже соблюдать приличия, пусть мы и в Индии. Эти поездки вдвоем — вы знаете, что они и сейчас куда-то отправились? Во всяком случае, папенька уехал верхом, а я не могу себе представить, что он нашел себе другую компанию.

— И куда же они ездят, Виктория? И, — тут майор понизил голос, — долго они там остаются, а?

Девушка захихикала. Маленькая шлюшка с грязными мыслишками. То, что де Форрест ездит на прогулки с мисс Лэнгфорд, было для Родни новостью. Ядовитое замечание, сделанное Джоанной на балу о том, что эти двое вполне подходят друг другу, похоже, содержало в себе долю правды.

Виктория продолжала своё.

— Я, во всяком случае, не знаю, куда они ездят. Папенька мне не говорит. Они уезжают вдвоем, в самую жару, и возвращаются часов в семь или восемь, а то и позже. Конечно, с ними ездит грум, но я не имею привычки откровенничать со слугами.

— Вот как, дорогая? А я думала, ты прекрасно ладишь с айями.

Родни опустил голову и усмехнулся — холодный воркующий голос принадлежал леди Изабель. Она, когда хотела, могла поставить на место кого угодно, и уж конечно, не могла потерпеть, чтобы Виктория распространяла непристойные слухи про ее кузину. Удар был нанесен красиво и метко — все, до кого донеслись болтовня Виктории и замечание леди Изабель, знали, что Виктория постоянно выведывает у нянек самые разные гинекологические, акушерские и матримониальные тайны Бховани.

Виктория замолчала. Родни украдкой взглянул на нее и увидел, что ее хмурое широкое лицо залила краска. Леди Изабель, улыбнувшись ему спокойными глазами, тяжело похромала мимо. Джоанна залилась серебристым смехом. Это было ошибкой — по отношению к ней Виктория вовсе не испытывала того ощущения неполноценности, которое вызывали у нее репутация и титул леди Изабель.

Виктория отчетливо проговорила:

— Пошли, Эдди? Только боюсь, что нам придется стрелять из рук вон плохо, чтобы комиссар мог вручить серебряную стрелу тому, кому следует.

Джоанна поджала губы, раздраженно рванула лук и продела петлю тетивы в верхнюю щель. Эта пустяковая колкость задела ее; его тоже — тем, что ее этим можно было задеть. Боже, что за место, что за сборище мегер! Не поднимая головы, он пристегнул к ее левому запястью ремни кожаного напульсника, и поспешил вслед за ней вниз по ступенькам на выжженный газон.

Вскоре Юстас Кавершем вежливо призвал всех к вниманию и объявил о начале состязаний. Первый выстрел Джоанны был не слишком удачен; если она будет продолжать в том же духе, другим действительно придется стрелять из рук вон плохо. Они подождали, пока в каждой паре были сделаны выстрелы на запад; затем пронзительный голос Кавершема объявил:

— Все закончили? Будьте добры, перейдите на другой конец.

Родни был в широкополой соломенной шляпе и светло-сером длинном сюртуке. Он расстегнул пуговицы на сюртуке, надвинул шляпу на глаза и лениво побрел за Джоанной и ее напарницей, миссис Булстрод. Летали стрелы, участники и зрители двигались взад и вперед по газону. Если бы только под ногами росла сочная зеленая трава, густая после веков ухода; если бы у края газона текли Темза или Эйвон, если бы под построенным римлянами мостом пряталась форель, и если бы на английском небе сквозь английские облака вырисовывался английский собор!

Они двинулись на восток. Пояса, с которых свисали колчаны, тесно охватывали женские талии, делая юбки еще пышнее. Стрелы со звоном врезались в набитые соломой мишени. Они перешли на запад, и оперенные стрелы торчали во все стороны из колчанов на правом бедре. Летали стрелы — и женщинам следовало бы носить кокетливые маленькие шляпки с загнутыми полями и кудрявыми перышками вместо огромных панам, которые мешали натягивать тетиву; вдали, как смятый ковер, раскинулись, исчезая в мареве равнины, горы Синдхия, и медник монотонно вбивал заклепки в медную тарелку неба. А женщины разговаривали.

— Я слышала, что капитан Хедж крепко сел на крючок.

— Ах, дорогая миссис Сэвидж, я бы не стала так говорить. Виктория еще молода, я уверена, что она переменится, когда встретит подходящего человека.

— Вы не поняли меня, миссис Булстрод. Я считаю, что капитан Хедж и есть самый подходящий человек. Лучшего он не заслуживает.

Еще одна ошибка — миссис Булстрод восхищалась неукротимостью и наплевательским отношением ко всему Эдди Хеджа. Возможно, так выглядел в ее глазах Джордж Булстрод, каким он был тридцать лет назад. И даже она знала, как защититься от Джоанны. Через голову Джоанны она обратилась к Родни:

— Какое у вас красивое кольцо, капитан Сэвидж. Мне оно так нравится. Вам ведь Рани его подарила — за то, что вы в тот день спасли ее жизнь? Мы все так гордились вами!

Родни пробормотал «Да», переступил с ноги на ногу, и тут же нашел предлог, чтобы уйти. Он удалялся с нарочитой беззаботностью, пока за его спиной Джоанна готовилась отразить нападение, ответив миссис Булстрод ударом на удар.

Отойдя немного, он остановился под деревом в пяти ярдах от мишеней и зажег черуту. Поблизости стреляла миссис Аткинсон. Ее напарница, миссис Камминг, наблюдала за ней вместе с двумя зрительницами — Луизой Белл (урожденной Кавершем) и ее маменькой. Как ему было известно, Гарриет Кавершем считала, что стрельба из лука не подобает леди, а Луиза Белл слишком недавно родила, чтобы принимать участие в состязаниях. Она выглядела бледной и утомленной. С ее стороны вообще было глупостью выезжать так скоро после родов; но она и была дурой.

Говорила миссис Аткинсон.

— Близнецы снова чувствуют себя отлично. Том уже берет на пони барьеры по меньшей мере двухфутовой высоты.

Она замолчала. Звякнула тетива.

— Мимо! Черное, я полагаю. И, можете себе представить, грум имел наглость потребовать за его обучение еще рупию в месяц — а он и так уже получает пять с половиной.

— Ваш муж, надеюсь, не согласился?

— Конечно нет, миссис Камминг. Так! Уже лучше — красное. Я слышала, — она слегка (но не слишком сильно) понизила голос, — что миссис Херролд ожидает в декабре маленького братика или сестричку для Урсулы.

Спичка обожгла Родни пальцы. Он быстро прикинул в уме: декабрь — сейчас начало апреля. Не может быть! Том и Руфь Херролд едва успели встать с кровати, а эти женщины уже говорили о ребенке, зачатом в ней. Он попытался вычислить источник сведений: раньше всех, конечно, узнал метельщик Херролдов, он рассказал другим слугам, их айя рассказала айе Аткинсонов, а та — миссис Аткинсон. Ну и страна! С тем же успехом они могли бы заниматься самыми тайными своими делами посреди Хребта. Он торопливо отбросил спичку прочь. Миссис Аткинсон снова повысила голос, потому что остальные ее новости не были такими секретными.

— Ребенок Дотти ван Стингаард пока не слишком сильно толкается. Доктор МакКардль боится, что он может пойти спинкой.[52] Он попытается в течении этих трех недель повернуть его.

— Ох, только не это!

— Придется, миссис Белл. Конечно, это очень печально и неприятно. Со мной такое было перед тем, как родился Билли — отлично! Золото!

Луиза Белл сказала:

— Мне также невозможно попасть в золотой кружок, как отрастить золотистые волосы.

— Стрелять из лука вовсе не трудно, миссис Белл, стоит только немного постараться.

Это произнесла миссис Камминг.

Вмешалась миссис Аткинсон:

— Как кому, миссис Камминг. У некоторых не получается, как они не стараются. Это дар, как скажем… умение ездить верхом.

Гробовая тишина. Родни попятился за пределы слышимости. На газоне одновременно происходило два состязания, одно — с деревянными, другое — со словесными стрелами. Счет в первом из них подсчитать было легко: миссис Камминг выпустила в мишень три стрелы подряд и попала в черное, красное и золото — итого девятнадцать очков. Чтобы оценить выстрелы в другом состязании, где шли в ход отравленные стрелы, надо было кое-что знать о Бховани. Луиза Белл открыла счет замечанием о золотистых волосах (миссис Аткинсон не без основания подозревали в том, что она красит волосы) — не бог весть что. Луизе можно засчитать черное — три очка. Миссис Камминг тут же пробила оборону Луизы; но чтобы оценить ее выпад, следовало знать, что столпы местного общества считали Беллов поверхностной, претенциозной и легко увлекающейся парой — так что пять очков. Удивительно быстро оправившись от первоначального натиска Луизы, миссис Аткинсон немедленно нанесла удар миссис Камминг — она действовала в обход, но от этого не менее точно. («Капитан Эрнст Камминг из Восемьдесят Восьмого полка Бенгальской туземной пехоты — ваш муж; все знают, что он на редкость неуклюже держится в седле, как бы не старался. Умение ездить верхом — это умение или дар, которым с рождения должен обладать каждый джентльмен; следовательно, ваш муж не джентльмен; следовательно, вы — не леди».) Блестяще — и как быстро! И притом направлено против той, кто напала на ее обидчицу, и, следовательно, заслужила скорее благодарность, чем оскорбление — верное золото, девять очков! Миссис Кавершем пока еще не вступила в состязание — но за ней дело не станет!

Дойдя до конца стоящих в ряд мишеней, он поймал за рукав куда-то спешащего низенького светловолосого человека, и воскликнул:

— Джон Маккардль! Остановись и поговори со мной! Ты никогда не сплетничаешь и не ругаешься, ты всегда серьезен, ты думаешь, прежде, чем сказать, и я люблю тебя.

У Маккардля было квадратное лицо, покрытое пестрыми веснушками, какие часто бывают у людей с соломенными волосами и бровями. Сейчас его веснушки казались струпьями на мертвенно бледной коже.

— Отпусти меня, Родни. У меня дурные новости. Я не смог найти де Форреста. Теперь разыскиваю Госса. Сейчас уже не имеет смысла скрывать. Джулио мертв.

Родни медленно опустил руки.

— Джулио? Мертв? Но этого не может быть, Джон. Мы только несколько дней назад были вместе на рыбалке. Я слышал, что он поехал навестить отца д'Обриака.

— Это была ложь, старина. Он умер. Бешенство.

— Господи помилуй!

— Да, это сделал Он — но Он не станет миловать. Родни, обещаешь, что сегодня напьешься со мной в стельку, до чертиков? Я в жизни не брал в рот ни капли. Останься в клубе после состязания.

— Но, Джон, как это случилось?

Маккардль уставился на него в ледяном бешенстве. В его голубых глазах застыл ужас.

— Откуда, к дьяволу, я могу знать? С собакой Джулио все в порядке. Яд может таиться в крови полгода, год. Любой из нас уже сейчас может быть болен. Переносчиком может быть любая собака в Бховани. Вот твой Джуэл — он же дралась в январе с шакалом? Так это может быть он. Никто не знает. И лекарства от этого нет.

Он говорил быстро, словно не мог остановиться, почти не разжимая ни губ, ни зубов.

— Поэтому Джулио умер. Ты помнишь, каким он был вялым и нервным, когда вы рыбачили? И говорил без остановки? Так это и начинается. Мы тайно отвезли его в мою маленькую лечебницу. Никакой пены у него на губах не было, все это чушь. У него просто все сильнее и сильнее болела голова. Он лежал и смотрел в окно, а там было голо и жарко, как в аду. Он безумно хотел пить, но не мог — начинал задыхаться и впадал в бешенство на пять-десять минут. Порой его рвало черной жидкостью, а порой у него начинались судороги, но когда он приходил в себя, он полностью сознавал, что с ним происходит. Кроме меня и мисс Лэнгфорд, требовалось пять ординарцев, чтобы его удержать. Богом клянусь, эта девушка — просто ангел, но я ничего не мог сделать, совсем ничего. Господи, Родни, я послал за пистолетом, но во мне не больше храбрости, чем в хнычущем кролике, и я не смог этого сделать. Родни, он чуть не сломал себе спину, выгибаясь все сильнее и сильнее, пока… он умер во время припадка, и не мог говорить. Но он знал! Знал! Я собираюсь напиться, я плакал на плече у мисс Лэнгфорд, а бедная девочка сама была полумертвой от усталости.

Маккардль, шатаясь, как будто он уже был пьян, пошел разыскивать Госса. Родни услышал за спиной дрожащий всхлип, и, обернувшись, глянул в искаженное мукой лицо Рэйчел Майерз. Он подхватил ее и позвал на помощь. К ним бросилась миссис Кавершем, слуга побежал к мишеням за миссис Маейрз. Стрельба прекратилась, вокруг столпились женщины. Родни проталкивался прочь. Его мутило. За спиной причитала Рэйчел:

— Он говорил ужасные вещи… Я не поняла… Как он мог?

Он стиснул зубы и побрел, сам не зная куда. Маккардль, который никогда не божился; угрюмый шотландец, всегда живший со всеми в мире. Индия, эта страна-убийца! Страна-палач! Выблевать ошметки своего горя непристойными словами! Счастливица Рэйчел — она может забыться в подростковых видениях Совершенства. Бедняга Джон Маккардль! Джулио — целые дни в аду, целые дни. Был ли с ним Христос? Только вечно лезущая в чужие дела девица Кэролайн Лэнгфорд. Почему никто не послал за ним, Родни?

Позади очутилась леди Изабель. Она взяла его под руку.

— Что случилось?

— Умер Джулио. Бешенство.

— Дорогой мой, я уже знаю. Кэролайн два дня ухаживала за ним. Джулио взял с Маккардля слово держать все в тайне, ради нашего блага — чтобы могло состояться состязание в стрельбе, и мы не думали о том, что с ним происходит. И особенно — ради тебя, Родни. Он не хотел, чтобы ты знал, пока все не кончится.

Она перекрестилась и минуту помолчала. Он чувствовал, как его поддерживает ее сострадание. Но… но самую тяжелую часть дороги с Джулио прошла вместо него Кэролайн Лэнгфорд; она не каталась верхом с де Форрестом, по крайней мере последние два дня. Он ревновал к ней.

Изабель сказала:

— Боюсь, жаркий сезон в этом году будет тяжелым. Вверх по Хребту уже были случаи холеры, а у прислуги Беллов — оспы.

Внезапно его охватило такое бешенство, что его затрясло:

— Оспа! А Макс и Луиза Белл явились сегодня сюда, как ни в чем не бывало, будь они прокляты. Прошу прощения, Изабель, но о чем они только думают? Они могут заразиться, а может, они уже заражены, а нам возвращаться домой, к детям! Робин может заболеть!

Она твердо посмотрела ему в глаза.

— Родни, я понимаю твои чувства, но мы вынуждены рисковать. Мы сойдем с ума, мы захотим покончить с собой, если станем запираться в своих бунгало каждый раз, когда кто-то заболеет.

Он рывком засунул руки в карманы.

— Я полагаю, дорогая, что ты права — как всегда. Где Джоанна? Я хочу, чтобы она немедленно вернулась в бунгало. Это глупо, я знаю. Мы все равно ничего не можем сделать. Ну и пусть глупо. Я собираюсь приглядеть за Джоном Маккардлем. Мы с ним вечером напьемся как свиньи. Только подумаю об этом, и мне хочется… не знаю, что мне хочется сделать… а он врач!

Он сжал ее руку и поспешил сквозь перешептывающуюся толпу, избегая направленных на него взглядов. Он вольет в Джона не меньше бутылки бренди, и вторую бутылку — в себя. Женщины, их свары, вся эта скотская мелочность теперь уже не казались ему такими уж мелкими. Они защищали свой рассудок от этой мерзкой страны, втыкая булавки в человеческую плоть, чтобы изгнать бесформенных духов, притаившихся в каждом углу их повседневной жизни. У всех у них были дома, мужья, дети, слуги; и домашние любимцы, с которыми они забавлялись, зелень, которую они ели, вода, которую они пили… солнце на небе, нищий на дороге, воздух, который они вдыхали… могли завтра же уничтожить все это. Да уж, в смелости Кэролайн Лэнгфорд не откажешь.

Мысленно он видел Робина, своего сына Робина, лежащего в кроватке. Детская спинка прогибалась все сильнее и сильнее; он скрежетал маленькими белыми зубками; черная блевотина расплескалась по его ночной рубашке. Под ногой Родни хрустнул сучок — хрустнула спина Робина.

Он побежал вокруг здания к подъездной аллее. Бледная и напуганная Джоанна садилась в коляску. Он схватил кучера за руку и яростно зашептал:

— Мангу, как только доедете, передай Рамбиру, чтобы застрелил Джуэла… Именно так, и Арлекина — и немедленно. Понял? Если через полчаса они не будут убиты и закопаны, я застрелю тебя! Понял? Джоанна, сегодня вечером отправишься на вист к Госсам одна — если у них будет вист. Скажешь, что я напился… в очередной раз.

Он поспешил в клуб. Маккардля он нашел в баре. Перед ним стояла бутылка бренди «Эксшо № 1». Она была наполовину пуста, а МакКардль — полностью трезв.