"...И скрылся с места преступления..." - читать интересную книгу автора (Кризи Джон)Глава 12 Проповедник собственной персоной– Я вынужден признать: мы ни на шаг не продвинулись в поисках вашей жены и находимся в той же стадии, что и утром, – сказал Роджер. Он сделал паузу, давая возможность стряпчему высказать свое мнение, но Джексон лишь смотрел на него горящими глазами. Они находились в кабинете Роджера в Скотленд-Ярде. Шесть часов вечера того же дня. – Мы знаем, что ее увезли в черном "остин-изо", но у нас нет ни номера машины, ни свидетелей, которые помогли бы опознать ее. Мы также знаем, что машина повернула на Гроувенор-сквер – и это все. Больше мы никакой информацией не располагаем. "Остин-изо" – одна из самых популярных моделей, а черный цвет – самый распространенный. Он вновь сделал паузу. – А что водитель? – спросил Джексон. – Мы знаем, что это человек небольшого роста в темно-сером костюме: шофер "роллс-ройса" видел его лишь со спины. Он ростом примерно пять футов шесть дюймов, узкоплечий, в темно-серой мягкой фетровой шляпе и черных ботинках. Но такому описанию соответствуют тысячи мужчин, сотни из них разъезжают в "остинах-изо". – И что вы намерены делать? – мрачно буркнул Джексон. – Все лондонские полицейские предупреждены, окрестные графства оказывают нам содействие. О любом черном "остин-изо", припаркованном в необычном месте или просто вызывающем подозрения, будут немедленно докладывать мне. Но я был бы лицемером, если б стал уверять вас, что мы возлагаем на это большие надежды. Имеющаяся на данный момент информация не дает нам такого права. – Неужели это все? – В завтрашних утренних газетах будет опубликована фотография вашей жены, описание машины и водителя, – сказал Роджер. – Мы используем все методы, которые обычно применяются при розыске пропавших без вести. – Включая больницы и морги? – хрипло спросил Джексон. – Включая больницы и морги, – согласился Роджер и решил хоть немного облегчить горе этого человека. Он достал пачку сигарет, протянул ее Джексону и как бы между прочим произнес: – Я абсолютно отвергаю возможность того, что мы найдем ее мертвой. Если бы они хотели убить ее, они бы уже сделали это прямо в квартире. Очевидно, ее просто похитили, это и было их целью. Его слова зажгли огонек надежды. – Думаю, вы правы, – медленно произнес Джексон и взял сигарету, – спасибо. Они закурили. – Но зачем? – недоуменно спросил Джексон. – Не вижу никакого смысла. – О, смысл есть, – быстро сказал Роджер. – Когда мы ее найдем, мы практически выйдем на человека, который это сделал. Мы все еще обрабатываем информацию на тех, кто мог иметь что-то против вас. Мы проверили те два имени, которые вы мне дали, – тех, кто угрожал вам местью, после того как их приговорили. Один уже мертв, другой, выйдя из тюрьмы, узнал, что его жена приобрела птицеферму, и, насколько мы сумели выяснить, сейчас полностью погружен в сельское хозяйство. Человек исправился, и за это надо благодарить его жену. В любом случае он не подходит под описание водителя. – Все это выглядит ужасно, Уэст, – сказал Джексон. – Он задумался и вдруг резко произнес: – Что же мне делать? Я не могу работать, а мои партнеры считают, что я должен сам предпринять какие-то действия. Ничего другого Роджер и не ожидал. – Самое лучшее, что вы сейчас можете сделать, – припомнить все, что было в вашей жизни, и попытаться понять, давали ли вы кому-нибудь повод для такой острой ненависти. И если вы придете к выводу, что такового не было, попытайтесь проанализировать прошлое вашей жены. Вы что-нибудь знаете о нем? Джексон заколебался: – Немного, – признался он. – Мы познакомились случайно, на вечеринке у одного нашего знакомого. Вообще-то у нее и прошлого как такового почти нет: отец ее умер, когда она была совсем маленькой, а мать всю жизнь сражалась за существование и за то, чтобы Розмари вначале поступила, а потом и закончила колледж. Я знаю ее школьных знакомых, это, конечно, не кадры, но... – Мать жива? – Да, она живет в Оксфорде – одному Богу известно, что с ней будет, когда она узнает об этом, – добавил Джексон. – Я связался по телефону с одним ее знакомым, но надо будет поехать и рассказать ей обо всем лично. Нет, я не могу поверить, что в прошлом Розмари есть что-то... – он замолчал. – Я сделаю все, что в моих силах, – наконец сказал он, – но если вы считаете, что я могу быть еще чем-то полезен, ради Бога, умоляю, скажите! – Непременно, – пообещал Роджер. – Возьмите карандаш и бумагу и припомните все, что можете, о ваших взаимоотношениях с миссис Китт, когда вы работали в Лайгейте. Особенно то, что касается этого конкретного дела, – он достал из бумажника копию газетной вырезки, одну из тех, которые нашли в доме миссис Китт. – Над этим работает и Коннолли, но, может быть, вы найдете иной ракурс, о котором он и не подозревает. Джексон прочитал заметку. – Сразу не могу вспомнить, – несколько секунд он жевал нижнюю губу, потом медленно продолжил, – не уверен, но, кажется, припоминаю. Рядом с тем местом в Лайгейте произошло подряд несколько несчастных случаев, возник даже неофициальный наблюдательный комитет, который поднял по этому поводу дикий крик. Это было рядом с электростанцией – да, вы, наверное, знаете то место, там два очень неприятных перекрестка. История эта произошла утром, около девяти часов, на глазах у нескольких человек. Этот неофициальный комитет настаивал на том, чтобы водителя осудили. Я даже подумал, что полиция дала им слишком много воли, – похоже, Коннолли опасался, что если обвиняемого оправдают, комитет покажет зубы уже по-настоящему, – Джексон умолк, вспоминая обстоятельства, а потом, уже более уверенно, заговорил: – Да, теперь вспомнил. Жертвой была молодая женщина, беременная, если не ошибаюсь, – точно, беременная, потому-то дело и привлекло внимание. Вы же знаете, какой мечтательной может быть женщина, особенно в таком положении, – а кроме того, еще и очень медлительной. В общем, она вышла из автобуса, обошла его сзади и очутилась как раз на пути "ягуара", двигавшегося в противоположном направлении. Удар был очень сильным, – у нее произошел выкидыш. Я защищал водителя – добавил Джексон поспешно, – мы еще спорили в конторе, надо ли нам это делать – общественное мнение было целиком на стороне пострадавшей. Неофициальный комитет представил обвинению нескольких свидетелей, но и у меня были свидетели защиты. Среди них одна пожилая женщина – забыл ее имя. Спокойная, уверенная в себе. Абсолютно надежный свидетель. Был еще полицейский, он видел все, что произошло. И я отлично помню его – такой степенный, непоколебимый, но, видимо, с великолепной реакцией и очень наблюдательный, такой человек незаменим на перекрестке. Лицо, словно высеченное из куска дерева... – Вы помните, как его звали? – очень мягко спросил Роджер. – Да, припоминаю. Аткинсон. За несколько недель до моего отъезда из Лайгейта его перевели то ли в Клапамуэй, толи в Тоттинг. Он... – Джексон вдруг замолчал. Роджер встал из-за стола. Это был один из тех моментов, когда скрыть волнение невозможно. Сержант Аткинсон! Он-то мог воспроизвести картину в мельчайших деталях. Молодая женщина, "ягуар", визг тормозов и крики, спокойный и уравновешенный полицейский, столь же спокойная и надежная миссис Брей, Джексон, эффективно и умело действующий в пользу подзащитного, и миссис Китт, категорично отрицающая обвинения. – Этот наблюдательный комитет... – сказал Роджер. – Вы можете вспомнить, кто в него входил? – Вряд ли, – ответил после некоторого раздумья Джексон. – Я смутно помню, как выглядели их свидетели, но имя могу назвать лишь одно. Вы сможете установить остальных. – И кто же это? – Проповедник. Тот самый, который до сих пор сотрясает воздух по поводу дорожных происшествий, – газеты называют его "Проповедник Пит". Это о нем вчера говорила Розмари, несколько недель назад они встречались и... Он словно споткнулся и откинулся на стуле, судорожно хватая ртом воздух: – Не мог же он... – Пожалуй, я встречусь с проповедником Питом, – очень спокойно произнес Роджер. – Вы сейчас очень заняты? – Уэст, мне действительно надо повидать мать Розмари, – Джексон боролся с желанием отправиться к проповеднику с Роджером. – Конечно же, я ненадолго, – если я поеду прямо сейчас, то буду у нее в половине девятого, а где-то к полночи вернусь домой. Если будут какие-то новости, вы можете позвонить к ней или перехватить меня по дороге. Та информация, что вы хотите от меня получить насчет миссис Китт, – это может подождать до утра? – Да, но если вы вспомните что-то такое, что покажется вам важным, немедленно звоните в Скотленд-Ярд или мне. По-моему, у вас есть мой домашний телефон, не так ли? – Да. Куда же я его сунул? – сказал Джексон, роясь в бумажнике. – А, вот он. Уэст... – он тяжело дышал, потом резко отвернулся, чтобы скрыть подступившие слезы, – впрочем, какой смысл умолять вас. Я же знаю, что выделаете все возможное. Вскоре после этого он выехал к теще, за ним следовала полицейская машина – все полицейские на дороге в Оксфорд также были предупреждены. А Роджер позвонил в Лайгейт. Коннолли уже ушел, но инспектор с готовностью пообещал разыскать все материалы по наблюдательному комитету и по делу водителя "ягуара". Хотя сегодня это вряд ли возможно, уже вечер, и секретарь суда, скорее всего, закончил работу. – Прошу вас, сделайте это немедленно, – сказал Роджер, – это может быть очень важно. А что сейчас слышно об этом наблюдательном комитете? – О, он распался сразу же после того дела, – ответил инспектор. – Единственным отголоском остался "островок безопасности", который сделали рядом с тем местом. Это уже кое-что, скажу я вам. Я тогда только пришел на службу и знаю об этом деле только по разговорам. Но имена найду. С адресами. Заправлял всем проповедник Пит – он и председатель комитета, и секретарь, да и все остальные должности, по-моему, тоже занимал он один. – Спасибо, – сказал Роджер. – Я поговорю с ним. За этот день Роджер собрал массу информации о проповеднике Пите, или преподобном Питере Уэйте. Питер Уэйт был еще молод, не более тридцати пяти лет. Был он священником небольшой секты нонконформистов – титул "преподобный" был скорее почетным, нежели результатом упорной религиозной деятельности. Имя Уэйт досталось ему по иронии судьбы: история его жизни представляла собой череду каких-то взрывов и протуберанцев – преподобный Пит был нетерпелив и не мог ждать результатов своего труда.[1] Все высказывались о нем примерно одинаково. Приятная внешность, хорошая литературная речь, искренний человек, много времени уделяющий всевозможным общественным комитетам; кроме того, еще и лидер ассоциации бойскаутов. Репутацией он пользовался самой благополучной и мог бы иметь невероятную популярность, если б не одна слабость: его фанатизм по отношению к дорожным происшествиям: "Водитель, сбивший пешехода, – не уставал повторять он, – это убийца, а к убийцам надо применять соответствующие меры". Церковь нонконформистов имела всего два прихода – один в Лайгейте, другой в Тоттинге. Он был священником в Тоттинге уже три года и жил в одном из больших домов неподалеку от поля. Подобно большинству домов в том районе, дом проповедника тоже был многоквартирным. Часть своей квартиры он использовал как штаб кампании по борьбе с дорожно-транспортными происшествиями – оттуда он распространял буклеты и плакаты и, видимо, писал свои письма. Кстати, он послал письмо и Розмари Джексон, а вскоре после этого ей позвонил. Совпадение? Домой Роджер попал уже после семи вечера. Настроение у него было отвратительное: пришло сообщение из больницы, что у Четуорта нет практически никаких шансов. Роджер всегда понимал, сколь велика роль Четуорта в жизни Департамента уголовного розыска, но лишь сейчас осознал, что значит для всех этот человек, – не было ни одного полицейского, который не расстроился и не горевал бы о помощнике комиссара. Роджер позвонил в Тоттинг и сообщил, что выезжает. На углу – том самом, где был убит Аткинсон, – он встретился с Дэвисом. Дэвис был не один, с сержантом, но тому явно не хотелось влезать в эту историю, и всю инициативу он передал Дэвису. – Я предпринял две попытки, сэр, но не смог найти связи между сержантом Аткинсоном и проповедником... я хотел сказать, мистером Уэйтом, сэр. Миссис Аткинсон помнит его по Лайгейту. Сержант Аткинсон очень тогда на него злился, но это все. – Понятно. А как чувствует себя миссис Аткинсон? – К ней приехала сестра из Манчестера, я думаю, сейчас ей будет легче. Я буду в курсе. – И меня, пожалуйста, информируйте, – сказал Роджер. – Вы не знаете, Уэйт сейчас дома? – Он вернулся в полдень, сэр, – вставил сержант, – и наши люди не видели, чтобы он выходил. – Вход в доме один? – Да, сэр. Правда, ворот двое, но все они выходят на дорогу. – Хорошо, спасибо. Я не думаю, что возникнут какие-то проблемы, мне надо просто с ним поговорить, но я хочу, чтобы в случае необходимости у меня был под рукой еще один человек. Дэвис сейчас на дежурстве или свободен? – Он в вашем распоряжении, сэр, – сказал сержант. – Отлично. Пойдемте, Дэвис, – и дни направились к подъезду. К дому вела дорожка, окаймленная низкорослыми деревьями и кустарником, стены были увиты плющом. В подъезде горел свет – это было хорошо видно через веерообразное окно над входной дверью; остальные окна в доме были темными. На пороге Дэвис достал фонарик и посветил на табличку со списком жильцов и кнопками звонков: "Квартира № 6: мистер Питер Уэйт, штаб-квартира кампании по борьбе с убийцами на дорогах". Роджер нажал кнопку, через секунду послышался резкий щелчок, и дверь открылась. – Никакой осторожности, – скептически заметил Дэвис. – Открывает дверь, даже не узнав, кто пришел. Хотя, может быть, он кого-то ждет? Мне остаться на лестнице, сэр? – Да. Лучше на верхней площадке. – Слушаюсь, сэр. Лестница освещалась отвратительно, на дверях красовались ободранные плакаты и лозунги, штукатурка отваливалась кусками, под линолеумом жалобно скрипели доски. Две квартиры на первом этаже, две – на втором, еще две – на третьем, последнем. Из-за дверей не доносилось ни звука, и в целом впечатление было довольно жутковатым. – Здесь, сэр, – сказал Дэвис и высветил фонариком табличку с цифрой "6". – Я спрячусь, чтобы он меня не заметил. – Хорошо. Да, из Дэвиса, пожалуй, получится отличный детектив. Роджер нажал кнопку, и в квартире громко зазвонил звонок. Через некоторое время послышались шаги, потом щелчок – кто-то включил свет в прихожей. В следующее мгновение дверь широко распахнулась, и на пороге появился мужчина с копной светлых волос. Глаза его округлились, рот чуть приоткрылся, словно от удивления. – Добрый вечер, – вежливо произнес Роджер. – Мистер Уэйт? – Я... Нуда, это я, – сказал проповедник Пит, – мистер Уэйт это я, да, – он казался удивленным, может быть, даже расстроенным. – Чем могу быть полезен? Если вы пришли на собрание, то, боюсь, вы ошиблись – оно состоится завтра. Но если вам нужны плакаты или буклеты... Он замолчал, по лицу его было видно, что на самом деле он и не думал, что посетитель пришел за плакатами. – Я бы хотел поговорить с вами, – сказал Роджер и достал удостоверение. Раскрыв его, он наблюдал за проповедником, который рассматривал документ. Преподобный Питер Уэйт оказался более хрупким, чем можно было предположить по газетным фотографиям. Выглядел он довольно молодо, бросались в глаза пухлые яркие губы. Он прищурился, разглядывая удостоверение, и Роджер решил, что проповедник близорук. На нем был высокий воротничок пастора и светло-серый костюм, который топорщился на плечах, словно его хозяин попал под дождь, а потом сушил утюгом. Проповедник поднял глаза: – Из Скотленд-Ярда? Старший инспектор Уэст? Наслышан, наслышан... Но проходите, инспектор, проходите. Честно говоря, ждал-то я не вас, а одну молодую леди, но, наверное, еще рано – она сказала, что придет в половине восьмого. Признаюсь, я несколько расстроен, но ведь еще нет половины восьмого, не так ли? Надеюсь, ваше дело не займет много времени, мисс Эйкерс и я собирались... В общем, прогуляться. – Я вряд ли задержу вас надолго, – сказал Роджер. – Мисс Эйкерс? Он вошел в квартиру. В небольшой прямоугольный холл выходили три двери. Одна из них была открыта настежь, там горел очень яркий свет. Он освещал стену, сплошь увешанную плакатами и лозунгами, – большинство из них были цветными и довольно примитивными, словно рисунки ребенка. Также были видны ряды стеллажей, забитых буклетами. – Мы... э-э... могли бы пройти в гостиную, – Уэйт заметно нервничал. – Любопытно было бы взглянуть на штаб-квартиру вашей кампании, – сказал Роджер и вошел в ярко освещенную комнату. Она оказалась больше, чем он предполагал. Все стены были заклеены неумело выполненными рисунками, преобладали красный и зеленый цвета. Посередине стояли четыре составленных вместе стола, заваленных конвертами, карандашами, ручками и бутылями с чернилами, – там же были и четыре стула. У окна стоял небольшой письменный стол. На этом столе тоже лежала гора бумаг, за которыми виднелась портативная пишущая машинка. – Больше похоже на штаб-квартиру предвыборной кампании, – весело сказал Роджер. – Вы находите? Важно, чтобы создавалось впечатление активности, это действительно очень важно. Когда приходят мои помощники, мне кажется, они ощущают определенный прилив энтузиазма, понимая, что до этого здесь поработали другие, такие же, как они, – они видят, что их здесь ждут, что им осталась работа. А вы знаете о моей кампании, старший инспектор? Я... Ах нет, а то я снова оседлаю своего конька. Вначале ваше дело! Чем могу быть полезен? Роджер продолжал оглядываться по сторонам: – Извините за нескромный вопрос, мистер Уэйт. А многие ли из тех, кто начинали с вами, продолжают оказывать помощь? – Что? А, из первых помощников, пожалуй, остались только двое или трое самых преданных. Но начинал я в Лайгейте – вы, может быть, знаете. А оттуда довольно далеко добираться. Пара помощников живут поблизости, они приходят регулярно, но, должен признаться, общественная поддержка очень незначительная. Прискорбно малочисленная группа, если говорить откровенно. Роджер внимательно посмотрел на него и промолчал: надо дать ему время, пусть соберется с мыслями. Тем временем с проповедником что-то происходило, некая метаморфоза, и наблюдать за нею было довольно любопытно. Большие детские глаза уставились на Роджера с немой мольбой, словно требуя внимания и поддержки. Проповедник схватил себя за лацканы – должно быть, так он выступает на митингах, для беседы же один на один жест несколько странный. В позе появилось нечто патетическое, но в целом фигура пастора являла собою образец достоинства и уверенности в себе. Голос стал тверже, в нем появились низкие грудные нотки: – Человек испытывает страх за свою драгоценную жизнь и в то же время равнодушен к ближним. Нет, нет, в этом равнодушии есть и зерно сострадания, уверяю вас, но к чему это холодное сострадание мужчинам, женщинам, маленьким детям, раздавленным колесами автомобиля, – покалеченным, изуродованным, тем, кто не может больше вести нормальную человеческую жизнь, или погибшим? Убитым. Им не нужно сострадание, сэр. Сострадание – это пустая чаша, в какой бы форме она им ни предлагалась. Жертвам нужно не сострадание, а война против убийц, вопль негодования всей страны, негодования против убийц на наших дорогах. Миллионы граждан должны потребовать от правительства, чтобы оно подняло свою стальную длань и покарало преступников. Надо потребовать от правительства, чтобы оно узаконило – и это надо было сделать еще давно – отношение к преступникам на колесах как к подлинным убийцам. Разве они заслуживают иного? Кто они, как не убийцы? Сейчас в этих детских глазах горел гнев – воздев руку с устремленным в небо перстом, хрупкий человечек почти кричал: – Ответьте мне! Тот, кто убивает безнаказанно, тот, кто калечит и увечит, – кто он? Разве не убийца? Почему же он не должен нести наказание, какое несут другие убийцы? Скажите мне, почему? |
|
|