"Долгая зима" - читать интересную книгу автора (Кристофер Джон)

Глава 2

Сейчас, оглядываясь назад, было почти невозможно вспомнить, хорошим ли выдалось последнее лето. Статистика говорила о четвертом месте по засушливости и о третьем – по солнечным дням за все столетие. Однако предыдущие годы, с которыми можно было бы сравнить последнее лето, безнадежно перемешались в памяти. Лишь одно воспоминание до сих пор звучало в сердце мощным мажорным крещендо – любовь, ставшая водоразделом, как будто взметнувшимся над сумрачной долиной забытья… Погода ощутимо портилась лишь дважды – в июле и в начале сентября. Остальное время небо оставалось безмятежно голубым, а ненастья казались лишь паузами, в которых природа готовила людей к еще более лучезарным дням. Европа, от Сицилии до скалистых фьордов Норвегии, нежилась на солнышке.

В жизни Эндрю все представлялось в те дни не менее ясным. Работа соответствовала сразу трем критериям, гарантирующим удовлетворение: она была Эндрю по душе, он не сомневался в своих профессиональных способностях, к тому же его труд благосклонно одобрялся начальством.

Тылом была семейная жизнь, наполненная всем, о чем только может помыслить мужчина.

Лидоны состояли в браке одиннадцать лет и имели двух сыновей, десяти и восьми лет. К моменту замужества Кэрол была удивительно красивой девушкой; она не утратила красоты и к тридцати с небольшим годам. У нее были густые каштановые волосы, голубые глаза, чистая кожа, тронутая румянцем, а черты лица не только отличались правильностью и соразмерностью, но и сулили мужчине довольство и покой. Последнее впечатление оказалось обманчивым: в ее натуре обнаружилось куда больше эгоизма и лени, нежели великодушия. Однако ее пороки не выходили за пределы терпимого, жизнь с нею не становилась из-за них труднее.

Кэрол брала простотой и естественностью, не изменявшими ей ни в кризисные моменты, ни при обычных осложнениях, какими изобилует семейная жизнь. Эндрю справедливо полагал, что все это с лихвой компенсирует ее недостатки. Его влекло к жене, ее тело по-прежнему его возбуждало. Самое главное, Эндрю гордился ее красотой, самим ее присутствием рядом с ним, и даже спустя одиннадцать лет не переставал удивляться своему семейному счастью. Он никогда, даже на мгновение, не сожалел о сделанном выборе, никогда не чувствовал к другим женщинам ничего, кроме мимолетного желания К сыновьям Эндрю относился с непредубежденной, трезвой привязанностью. Старший, Робин, был агрессивным, непоседливым ребенком, способным на блестящие результаты в учебе при условии, что предмет ему интересен. Робин внешне был похож на отца: высокий, худой, слегка сутулый. Эндрю замечал, что Робин чувствует себя одиноким, однако не решался прийти к нему на помощь из опасения, что потерпит неудачу.

Джерими был совсем другим: широким в плечах, с замедленными движениями, целеустремленным, добродушным и немного вялым. У него были глаза и лоб Кэрол, а волосы каждое лето выгорали добела. Он нравился взрослым, а мальчишки его возраста автоматически признавали в нем лидера.

Оба учились в интернате. Эндрю всегда заранее предвкушал их возвращение домой в конце триместра, а потом на протяжении нескольких дней после их отъезда с трудом привыкал к порядку и тишине в доме; однако все остальное время он чувствовал себя вполне счастливым, погрузившись в обычную работу на телевидении и общение с друзьями.

Кэрол писала детям каждую неделю; Эндрю иногда приписывал что-нибудь от себя.

Спустя неделю после отъезда мальчиков на Михайлов триместр[1] Мак-Кей, главный редактор, зашел в кабинет Эндрю, когда тот что-то диктовал секретарше. Мак-Кей был щуплым рыжеволосым человечком с личиком хорька и белесыми ресницами; у него была напористая манера разговора, призванная, по всей видимости, компенсировать недостатки внешности, в остальном же он был вполне приветлив. Эндрю легче работалось с ним, чем с прежним телевизионным начальством, так как он умел быстро принимать решения и в дальнейшем старался не вмешиваться в служебную деятельность подчиненных.

– Ничего, если я прерву вас? – спросил Мак-Кей. – Что-нибудь важное?

– История в Торпли, – ответил Эндрю.

Так называлась деревушка в графстве Суффолк, где разгорелся скандал с канализацией, которым собиралась заняться их программа: две тамошние коммунальные службы спихивали друг на друга ответственность и отказывались что-либо предпринимать. Тем временем некоторых местных жителей успели выселить в лачуги на окраине.

– Мы все равно не сможем воспользоваться этим материалом на текущей неделе – слишком мало прошло времени после Литтл-Шиптона. Ладно, Сью, думаю, ты можешь собирать манатки.

Они дождались, пока секретарша – спокойная, неглупая девушка, одевавшаяся с неизменным вкусом, – соберет бумаги и выйдет из кабинета.

– Мы приглашены в одно местечко, – сообщил Мак-Кей.

– Куда и насколько? – спросил Эндрю. – Если надолго, то мне надо позвонить домой. Этот вечер должен был быть у меня свободным, помнишь?

– «Уинстон и Пек», с пяти тридцати до семи, но ты можешь улизнуть и через полчаса.

Это было название издательства средней руки, специализировавшегося на документальной и научной литературе, хотя иногда грешившего и неплохой беллетристикой. Эндрю озадаченно наморщил лоб:

– Стоящее дело? Что-то не припомню, чтобы у них ожидалось что-нибудь завлекательное.

– Мемуары лорда Бенчитта.

– Нам там нечем поживиться?

– Я думал сперва поручить Керли поколдовать над этим, но потом решил, что даже плохая реклама – слишком щедрый подарок для этой старой бестии. Нет, просто там будет один тип, с которым я хотел тебя познакомить. Некто Картвелл из министерства внутренних дел.

Эндрю знал, что Мак-Кей считает его большим специалистом по части общения с разными людьми и выуживания из них ценной информации. Собственные способности в этом деле Мак-Кей не без основания считал весьма скромными и уже неоднократно выставлял вперед Эндрю. Надо бы выяснить, что он задумал на этот раз.

– Так, вообще или для чего-то конкретного?

– И то, и другое. Такой человек всегда может оказаться полезным. Для начала попробуй выведать, знает ли он что-нибудь вот об этом.

Мак-Кей протянул Эндрю вечернюю газету и указал пальцем на статью, вызвавшую у него интерес.

– Видел, – кивнул Эндрю. – Нас ждет холодная зима.

Разве Картвелл может располагать какими-то особенными сведениями?

– Солнце выделяет меньше тепла. Чем не сенсация?

– Различие весьма невелико, его улавливают только особо чувствительные приборы.

– Важна идея. Мы полностью зависим от солнца. Может получиться любопытный материал.

– И нам требуется мнение министерства внутренних дел?

– Вдруг им известно что-то еще? – Мак-Кей посмотрел на Эндрю и пожал плечами. – А может, и нет. Но тебе все равно не мешает познакомиться с Картвеллом. Теперь, после ухода Прайса в промышленность, у нас не осталось своего человека в министерстве внутренних дел.

В его голосе звучало раздражение. Эндрю усмехнулся:

– Очень неосмотрительный поступок. Всего-то удвоенная зарплата, сколько угодно денег на расходы, самая высокая пенсия. Какая ерунда!

Мак-Кей тоже улыбнулся.

– Ерунда, – подтвердил он.

– В любом случае я буду рад туда зайти, – сказал Эндрю. – В последний раз «Уинстон и Пек» порадовали хорошей выпивкой.

– Как всегда. Хотя Бенчитту стоило бы поднести яду.

Фирма «Уинстон и Пек», подобно многим своим конкурентам, долго путешествовала по разным адресам, пока не осела окончательно в новом офисе в Мейфэре, на одинаковом расстоянии от Керзон-стрит и от Гайд-парка. У двери поблескивала скромная медная табличка, служившая единственным указанием на то, что это не жилой дом. Аналогичные таблички висели и на всех окрестных зданиях; поблизости практически не было жилья. Напитки ждали гостей на втором этаже, в комнате, имевшей форму буквы «L». Когда-то здесь была гостиная, а теперь благодаря передвижным перегородкам размещались три директора. Из помещения временно удалили всю мебель, и взору посетителей предстала дюжина стульев в стиле регентства и два дивана. Эндрю и Мак-Кей застали почти всех гостей в сборе. Большинство напоминали пишущую братию, и поспешность, с какой они опрокидывали спиртное, свидетельствовала о солидной доле неудачников и алкоголиков среди приглашенных.

– А, это вы, Картвелл! – обрадовался Мак-Кей. – Вот, познакомьтесь: Эндрю Лидон, составитель программы.

Процедура представления в его нервозном исполнении свидетельствовала о полном отсутствии уверенности в собственных способностях по части цивилизованного общения.

– Рад познакомиться, – улыбнулся Картвелл. – Я уже говорил Мак-Кею, что всегда смотрю ваши передачи, когда выпадает такая возможность. Это одна из трех телевизионных программ, нечасто вызывающих рвотный рефлекс. Я бы даже сказал, лучшая из трех.

Во всех движениях этого невысокого улыбчивого брюнета сквозила природная живость. Костюм на нем был добротный, но, на взгляд Эндрю, чересчур светлый; на шее красовался галстук-бабочка, что тоже не вызвало у Эндрю одобрения.

Представив их друг другу, Мак-Кей воспользовался первой возможностью, чтобы улизнуть. Он поступал так и раньше – Эндрю находил это трогательным и в то же время слегка действующим на нервы.

– Йэн говорит, что вы служите в министерстве внутренних дел…

– Стоит ли уточнять? Разве грубая внешность не выдает государственного чиновника?

Эндрю улыбнулся:

– Не сказал бы.

– Слава богу! – Картвелл схватил бокалы с подноса у проходящего мимо официанта. – А то я уже встаю в оборонительную стойку. Надо будет за собой последить.

– Значит ли это, что вы не любите свою работу или считаете, что ее не следует любить?

– Скорее и то, и другое, но только понемножку. – Он заинтересованно взглянул на Эндрю. – Но вы верно мыслите.

Вместо того чтобы кружить в толчее, они проговорили, не отходя друг от друга, до конца приема. Дэвид Картвелл оказался, на взгляд Эндрю, хорошим собеседником, умеющим внимательно слушать. Что еще более ценно, он был наделен даром задушевности, не переходящей в навязчивость.

Когда пришло время расставаться, Эндрю сказал:

– Надо будет встретиться как-нибудь еще.

Картвелл кивнул:

– Знаете что, приходите пропустить рюмочку в воскресенье. Часиков в одиннадцать устроит? С женой. Денхэм-Кресент, семнадцать – знаете, где это?

– За угол от станции метро «Саут-Кенсингтон»?

– Вот-вот.

– Что ж, благодарю. С радостью придем.

Лишь когда они распрощались и Эндрю шагал по Парк-Лейн к автобусной остановке, он припомнил, что Мак-Кей поручал ему выведать у Картвелла что-нибудь насчет уменьшения солнечной активности, предвещавшего холодную зиму.

Он слегка разозлился на себя за забывчивость. Единственным утешением служила явная пустячность поручения.

Кэрол попыталась было возразить против визита на основании шапочного знакомства. Она не любила входить в контакт, не имея возможности оценить, что за люди новые знакомые. В воскресенье она еще поговаривала о том, чтобы уклониться от встречи и заставить Эндрю принести за нее извинения. Однако, как следовало из откровенного признания Кэрол, прежние аргументы отошли в тень благодаря неприкрытому восхищению, которое всегда вызывали у нее дома на Денхэм-Кресент – стиль регентства, белая штукатурка и итальянские портики: ей не терпелось взглянуть, каковы они изнури.

Их впустила в дом розовощекая брюнетка – нечто большее, чем гувернантка, и нечто меньшее, чем au pair[2] – проводившая их в гостиную с окнами, выходящими на улицу. Утро выдалось солнечным, и темная листва подстриженного кустарника томно лоснилась в маленьком садике у парадного.

Кэрол оглядела обстановку.

– Кое-что очень даже ничего, – заметила она. – Вон тот пузатый сундучок в углу…

Ей пришлось умолкнуть, потому что в гостиной появилась худенькая блондинка. Ей можно было дать лет двадцать пять. Она оказалась очень простенькой, что вызвало у Эндрю некоторое удивление: он ожидал, что у Картвелла будет более изысканная супруга.

До них донесся ее нервный, хрипловатый голосок:

– Мистер и миссис Лидон? Я Мадлен Картвелл. Дэвид сейчас спустится.

Она чуть-чуть улыбнулась, готовая улизнуть, но в этот момент раздались стремительные шаги, и перед ними предстал Дэвид Картвелл. Он и сейчас выглядел франтом: на нем были модные серые брюки и бордовая шелковая рубашка; последняя вызвала у Эндрю не меньшее осуждение, чем его галстук-бабочка на приеме. Кэрол также не одобряла франтов. Оставалось надеяться, что это не отпугнет ее раньше времени: обычно первое впечатление перерастало у нее в стойкое предубеждение.

– Вы, кажется, не заблудились, – сказал Дэвид. – Здравствуйте, Энди. Миссис Лидон?

– Кэрол, – сказал Эндрю. – А это Дэвид.

Здороваясь с Кэрол за руку, Картвелл посмотрел на нее пристальным взглядом, после чего повернулся к Эндрю:

– Вы осознаете, какая у вас красивая жена? Надеюсь, что да. Хотя возможно, что и не до конца. Длительное обладание перерастает в привычку.

Кэрол слегка улыбнулась. Казалось, ее забавляет этот разговор.

– Не смущайтесь и не обращайте на него внимания, – приободрила гостей Мадлен.

Улыбка Кэрол обрела уверенность.

– Не буду, – пообещала она.

– Нет, просто писаная красавица, – не унимался Дэвид. – Ты согласна, Мадди? – Он перевел взгляд на Эндрю. – Я немного балуюсь цветной фотографией. Вот бы запечатлеть вашу жену! Не возражаете?

– Конечно, нет, – со смехом ответил Эндрю. – Ей придется раздеться прямо здесь, или у вас наверху есть студия?

Дэвид расхохотался:

– Я ограничиваюсь лицами. Взгляните – портрет Мадди. Моя работа.

Эндрю подошел поближе, чтобы разглядеть фотографию.

Мадлен была снята в профиль, с чуть повернутой головой, на фоне чего-то расплывчатого, в коричневатых тонах. Даже такая искусная работа не смогла сделать ее ни красивой, ни даже просто хорошенькой, однако портрет выхватил изысканность отдельных черточек ее облика – лба, подбородка, нежной линии шеи; Эндрю вынужден был отметить про себя, сравнивая фотографию с оригиналом, что последний обладает всеми этими достоинствами в полной мере.

– Да, – сказал он, – запечатлейте, сделайте одолжение. Только не забудьте дать один экземпляр мне.

– Непременно, – ответил Дэвид. – Так, что мы пьем? «Тичерс», «Хейг»? Джин, водка? Кажется, с прошлого Рождества у нас осталось немного шерри.

Кэрол уговорила Мадлен провести ее по дому, и мужчины остались одни. Девушка, впустившая гостей в дом, внесла серебряный сосуд с орешками и поставила его на миниатюрный столик. Дождавшись ее ухода, Эндрю сказал:

– До чего розовощекая девушка!

– Результат жизни в высокогорье, – ответил Дэвид. – Она из деревушки в Итальянских Альпах. Заберитесь на высоту полутора тысяч метров – и вы станете таким же.

Разрыв мелких капиллярных сосудов – то ли от пониженного давления, то ли от зимнего холода. Возможно, от того и другого одновременно.

– Да, да, я вспоминаю, как много видел горящих лиц в Зерматте.

– Конечно. Приятная особа, вам не кажется?

Эндрю кивнул:

– Вполне.

– И соблазнительная. Если бы не ее простодушная католическая добродетель, пока еще, по-моему, не подвергшаяся порче, ее присутствие было бы обременительным для Мадди.

Речь Картвелла отличалась откровенностью, заставившей Эндрю пересмотреть свое первоначальное впечатление. Он мысленно перебрал в памяти знакомых, которые уделяли бы женщинам столь неприкрытое внимание, как Дэвид – Кэрол, хотя бы только на словах; нет, развратники действуют не так прямо, предпочитая обходные маневры. Однако замечание Дэвида в адрес гувернантки, в особенности его тон, вынудили Эндрю присмотреться к нему повнимательнее.

Отчасти для того, чтобы не поддерживать нового поворота беседы, отчасти в порядке вызова он молвил:

– Мадлен показалась мне очень милой.

– Еще бы! – согласился Дэвид. – Прямо не знаю, как ей удается меня выносить.

Та же тема всплыла неделю-другую спустя, когда мужчины встретились, чтобы хлебнуть пива за ленчем. К этому времени Картвеллы уже успели нанести ответный визит Лидонам в Далидж; состоялся также совместный поход в театр. Все указывало на то, что общению предстоит стать тесным. Дэвид достаточно нравился Эндрю и в смешанной компании, однако в отсутствие женщин он преображался: успокаивался, забывал о напыщенных речах. Пока они попеременно подносили ко рту тяжелые кружки, возвышающиеся на сверкающей дубовой стойке, Эндрю подумал, удивляясь собственной мысли: этот человек мог бы стать его другом. Подобное чувство ни разу не посещало его за последние десять лет. Со времени женитьбы он познакомился со многими людьми, но ни с кем не подружился.

– Мне нравится этот паб, – сказал Дэвид. – Потому, наверное, что здесь за стойкой всегда стоит мужчина, а не женщина.

– А чем тебе не угодили барменши?

Картвелл усмехнулся:

– Мадди зовет это атавизмом. Древняя, глубоко гнездящаяся потребность время от времени ускользать от женского пола. В любом из нас сидит вольный каменщик.

– В общем-то да. Хотя не могу сказать, что недоволен, когда женская рука наливает мне пива.

– Мой протест чрезмерен? Что ж, ты прав. Чаще всего я не могу устоять перед женскими чарами; отсюда и потребность в передышках.

В его признании не было слышно ни печали, ни хвастовства.

– Бывают мании похуже, – сказал Эндрю.

– Похуже, но не сильнее. Хочешь пообедать как следует или просто перекусить? У них тут сносные сосиски.

– Вот и отлично.

Дэвид подозвал бармена и заказал сосиски и булочки с маслом. Удостоверившись, что их кружки почти пусты, он добавил:

– И еще по пиву. – Он полез в карман за мелочью. – Все перерастает в привычку – тошнота, суета, все. Спустя год после того, как я пристрастился к пиву, я уже не мог переносить его вида. Сохранилось только стремление не отставать от других парней. Даже потом, когда я стал более выносливым, с меня всегда хватало одной пинты. Однако со временем мне стал нравиться этот вкус. Теперь я даже не замечаю, как пиво льется в желудок.

– Вот тут позволь тебе возразить. Конечно, многое утратило былое очарование, но глоток доброго пива – совсем другое дело!

Дэвид неожиданно расплылся в улыбке:

– Неплохие у них тут запасы, верно? Ладно, не обращай внимание на разочарованное бурчание, свойственное людям не первой молодости. Слишком много удовольствий и так мало озарений.

– Это ко мне подходит.

– И ко мне. В том-то и беда.

Выпивать на пару в середине дня два-три раза в неделю стало для них привычным. Кроме того, время от времени Дэвид затаскивал его к себе на Денхэм-Кресент, чтобы пропустить еще по рюмочке, а то и закусить. Обычно это происходило по вторникам и пятницам, когда транслировали «На сон грядущий». Сперва Эндрю беспокоился, не будет ли Кэрол возражать. Но стоило ему заикнуться об этом с нотками покаяния в голосе, как он услыхал:

– Господи, Энди, чего ради я стану возражать? Мне нравятся Картвеллы. – Она улыбнулась. – И я не буду подозревать, что ты ухаживаешь за Мадлен.

Настал его черед улыбнуться.

– Нет. Это весьма маловероятно.

– Разве что совсем чуть-чуть…

Минула еще неделя, и Дэвид, встретившись с Эндрю за ленчем в пятницу, сказал:

– Ты собирался заскочить вечерком, да?

– Если я приглашен.

– А что, тебе непременно подавай открытку с монограммой? Понимаешь, меня самого не будет.

– Что ж, тогда в другой раз.

– Нет, – сказал Дэвид, – ты должен прийти. Мадди будет тебя ждать.

– Если окажусь поблизости, загляну.

– Мне бы хотелось, чтобы ты обязательно зашел, – настаивал Дэвид.

– Это так важно? – удивился Эндрю.

– Дело в том, что моя вечерняя задержка – непредвиденное осложнение. Твое присутствие поможет ей взбодриться.

Эндрю пожал плечами:

– Раз ты так считаешь, то конечно…

– Я еще не принес ей своих супружеских извинений.

Позвоню, когда вернусь в офис. И скажу, что ты зайдешь.

В тени стоящих полукругом разноцветных домов и густых деревьев царила прохлада, приятно контрастировавшая с жарой и гамом на Денхэм-стрит. Дверь отворила сама Мадлен. На ней были белые брюки и светло-голубая блузка, волосы гладко зачесаны назад. Эндрю не мог не заметить в который уже раз, что в ее неброской внешности чувствовалась какая-то свежесть, а от острых скул, обтянутых нежной кожей, трудно было оторвать взгляд.

– Входите, Энди, – сказала она. – Рада вас видеть.

Прошу в гостиную. Джин, еще что-нибудь?

– А вы?

Она показала на свою рюмку, стоящую на столике:

– Чинзано с содовой.

– Мне то же самое.

Он наблюдал, как Мадлен наполняет бокал. Потом она вышла в кухню. Донесся звук открываемой дверцы холодильника, хлопок. Хозяйка вернулась и опустила в бокал кубик льда.

– Я точно не создаю вам хлопот таким приходом?

Она с улыбкой покачала головой.

– Вы виделись с Дэвидом за ленчем?

– Да.

– Он сказал вам, что задержится допоздна?

– Сказал. Я собрался было отложить визит, но он убедил меня, что вы не станете возражать.

– И объяснил почему?

– Почему вы не станете возражать?

– Почему он сам не придет.

– Нет. Я решил, что у него что-то неотложное на службе.

Она подала ему бокал, и Энди взял его со словами благодарности. Мадлен осталась стоять, глядя на него со странным выражением на лице, которое ему не удавалось расшифровать. Нечто смешанное с усталостью.

– Раньше я думала, что мужчины всегда доверяют друг другу свои тайны. Эту уверенность в меня вселил знакомый юноша, когда мне было девятнадцать лет. Он, во всяком случае, поступал, как выяснилось, именно так.

– Тайны? Насчет женского пола?

Мадлен уселась в кресло напротив и положила ногу на ногу. На ногах у нее были кожаные тапочки без каблуков с замысловатым золотым узором.

– «Женский пол» – какое милое выражение! Именно это мне в вас и нравится, Энди, – некоторая старомодность.

– Ладно, – буркнул он, – а теперь объясните, что я сделал не так.

– Дэвид вам действительно ничего не сказал?

– Значит, у вас тут проблемы? – неуклюже вырвалось у него.

– Ваша старомодность мне действительно по душе. Нет, он и не должен был ничего говорить, учитывая обстоятельства. – Она сделала ударение на последнем слове. – Ничего особенного – если разобраться. Дэвид встречается… с одной женщиной.

– Он сам вам об этом сказал? – удивленно спросил Эндрю.

– Нет. На этой стадии он обычно ничего не говорит.

Никогда не могла понять, в чем тут дело – то ли он взаправду воображает, что обманывает меня, то ли попросту избегает неприятных разговоров.

Эндрю сделалось немного не по себе. Его все это не касалось, и вообще не стоит вести подобные беседы. Было бы понятнее, если бы Мадлен поделилась своими неприятностями с Кэрол.

Он промолчал, и Мадлен продолжила:

– Вы не видите разницы, да? Обычно я не говорю о таких мелочах, Энди. – Она помялась, словно собираясь что-то добавить. – Ладно, не обращайте внимания.

Он был тронут ее несчастным видом.

– Мне очень жаль. – Эндрю запнулся. – Что вы имеете в виду, говоря об «этой стадии»?

Она пожала плечами:

– Дэвид рассказывает мне о своих увлечениях уже потом, когда все благополучно завершается. Так он понимает честность. И так добивается отпущения грехов.

– Вы его, конечно, прощаете.

– Конечно. – В ее голосе звучала легкая ирония. – Разве могут быть хоть малейшие сомнения?

– Все это, разумеется, просто детство, но взрослые иногда ведут себя как дети. Это несерьезно.

– Несерьезно? – Мадлен посмотрела на него в упор. – Несерьезно?

– Как бы понарошку.

– Признайтесь, Энди, вы когда-нибудь изменяли Кэрол?

– Нет, – сказал он, – не изменял. Нам обязательно обсуждать меня и Кэрол?

– Нет. – Ее голос звучал жалостно. – Обсуждать вас и Кэрол нам не обязательно. Простите меня, Энди. Мне не следовало навязываться. Тем более что вы наверняка не в силах помочь. Жаль, что ему не хватает ловкости, чтобы скрываться получше. Счастливому неведению нельзя иногда не позавидовать.

Чувство осуждения, которое Эндрю только что испытывал по отношению к ней, перешло на Дэвида. Он представил его в этот самый момент с девушкой, смеющимся и болтающим, и оскорбился за Мадлен.

– Хотите, я с ним поговорю?

– Поговорите с ним? – Она широко раскрыла глаза. – О его увлечениях? Не думаю, чтобы от этого был какой-то толк.

– А вдруг?

Она усмехнулась:

– Уверена, что нет. Выбросьте это из головы.

– Хоть в чем-то я мог бы помочь!

Мадлен окинула его задумчивым взглядом и улыбнулась.

– Кажется, можете. Мне нечего вам предложить, кроме pasta sciutta и остатков салата. Можете пригласить меня поужинать, если хотите.

Эндрю кивнул:

– С большой радостью.