"Долгая зима" - читать интересную книгу автора (Кристофер Джон)

Глава 8

– Что-то я запамятовал – ты был с нами во дворце Александры?[9] – спросил Мак-Кей.

– Нет, – ответил Эндрю, – я тогда еще работал на радио.

– Все возвращается на круги своя, – сказал Мак-Кей. – Мы снова перебираемся туда, причем не мешкая.

– Почему?

– Там небольшое помещение, которое нетрудно защитить. Все под одной крышей; кроме того, нам будут приданы две роты солдат. Хотя что с нас возьмешь?

– А как будем ездить туда и обратно – на бронеавтомобиле? Или ночевать придется прямо на работе?

– Пока до этого не дошло. Нас будут возить под охраной от дворца до станции метро.

– Хорошо хоть так.

– Да. Тебя это удивляет?

– Необходимость эскорта? Отнюдь. Меня чуть не зада вили при разгроме универмага «Харродз».

Мак-Кей устремил на него задумчивый взгляд:

– На твоем месте я бы задумался, сколько времени еще можно полагаться на метро!

– И сколько же?

– Мне не положено разглашать секреты, однако новость все равно прозвучит в вечерней сводке, поэтому было бы чудачеством продолжать темнить. Метро закроют сегодня вечером – целиком, кроме линии «Пиккадилли». Да и там поезд будет останавливаться всего на трех станциях: «Пиккадилли» в центре, «Вуд Грин» на севере – чтобы доехать до дворца Александры – и «Уэст Хаунслоу» на западе.

– «Уэст Хаунслоу»?..

– Ближайшая к аэропорту станция.

До Эндрю все еще не доходил смысл услышанного. Понимая, что демонстрирует глупость, он все-таки спросил:

– При чем тут подземка?

На столе Мак-Кея была разложена крупномасштабная карта центральной части Лондона. Он схватил толстый синий карандаш и прочертил линию от реки на север.

– От засыпанных снегом газонов Чейни-Уок;[10] к Эрлз-Корт-Роуд[11] затем по прямой – Холланд-парк-авеню, Бейсуотер-Роуд, Оксфорд-стрит и Хай-Холборн. Затем Кларкенуэлл и Олд-стрит, потом по Бишопсгейт, маленькое отклонение по Лиденхолл-стрит в сторону Монетного двора, Тауэр и несколько причалов в Заводи. Что же мы получим, приняв реку за южную границу? – Мак-Кей оторвался от карты и сверкнул глазами. – Лондонский Пейл.[12] Это неофициальное название, но оно вполне к месту. В этих границах сохраняется порядок, за их пределами – хаос и варварство. Ну, еще наш крохотный оазис во дворце Александры и аэропорт.

– Это серьезно?

– Очень.

– Ты хочешь сказать, что власти оставят на произвол судьбы весь Большой Лондон? Что же станет с людьми вне границ Пейла? Как насчет тех, кто приезжает в центр на работу?

– Основные предприятия уже втихую договорились с необходимым им персоналом. Остальным укажут на дверь.

Отныне они будут предоставлены самим себе.

– А провинция?

– Аналогичный принцип: удержание ключевых позиций.

– Нельзя же бросить народ на произвол судьбы!

– Такой была и моя первая реакция. Но ведь и защитить его невозможно! Если попытаться рассредоточить вооруженные силы по всей территории, то от страны вообще ничего не останется. Так по крайней мере удастся сохранить порядок в центре.

– Надолго ли?

– Думаю, у этого плана есть и иная сторона, – сказал Мак-Кей. – Когда жизнь вернется в нормальную колею, будет нетрудно выйти из цитадели и восстановить порядок.

Ряды противника за это время сильно поредеют.

– Бог мой!

– Действительно, следовало бы поблагодарить Его, попав в число счастливчиков. Ты, кажется, обретаешься в пределах Пейла?

– Саут-Кен, – кивнул Эндрю.

– Я перевожу своих из Хэмпстеда, – сообщил Мак-Кей. – Насколько я понимаю, нас расквартируют в «Савое». – Он улыбнулся, но улыбка вышла холодной и совсем не радостной. – Никогда бы не подумал, что все так обернется. Между прочим, держи язык за зубами, пока не передадут новости. Такие вести распространяются быстро, но давай хотя бы не подстегивать их.

– Хорошо.

Раздался стук в дверь.

– Войдите! – крикнул Мак-Кей.

Появился посыльный с красочной картинкой. Это была репродукция зимнего пейзажа Утрилло.

– Что за чертовщина? – удивился Мак-Кей.

– Пасха прошла, – сообщил рассыльный. – Вы всегда меняете пейзаж на Пасху.

– Только не в этом году, – промолвил Мак-Кей. Рассыльный нерешительно переминался у двери со своей картинкой. – Давай ее сюда, – сжалился Мак-Кей. – Клади на стол.

Он некоторое время молча взирал на белые обводы парижских домов.

– Разве кому-нибудь нужно теперь это вдохновенное воспевание зимы? – обратился он к Эндрю. – Полагаю, что нет. – Наклонившись над столом, Мак-Кей принялся с таким ожесточением черкать своим синим карандашом по репродукции, что в конце концов наделал в ней дыр, однако не удовлетворился этим и продолжал рвать ни в чем не повинную бумагу. Наконец он выбросил затупившийся карандаш в корзину и смахнул пейзаж со стола.

– Забери, сынок, – велел он рассыльному. – Это может гореть. Хотя бы погреешься холодным весенним вечерком.

Через три дня после создания Пейла Эндрю в сопровождении двух операторов выехал на патрулирование в северном направлении. Предлагая эту авантюру, Мак-Кей подчеркивал сугубую добровольность участия в ней.

– Не уверен, что мы сможем воспользоваться материалом, который вы привезете, – сказал он. – Полагаю, что бы вы ни сняли, пускай всего лишь безлюдные улицы, это только посеет в сердцах людей лишнюю тревогу и уныние.

Разве пригодится как документальный материал на будущее… В общем, если не горишь желанием – то и не надо.

Патруль состоял из двух бронированных автомобилей.

Эндрю с операторами залезли в первый. Командовал вылазкой капитан Чисхолм, высокий худой блондин двадцати с небольшим лет. Он был совершенно невозмутим и говорил с йоркширским акцентом. Эндрю поинтересовался маршрутом.

– Заранее не определено, – последовал ответ. – Прочесывание местности. Я бы направился к северу по Бейкер-стрит, затем к Риджентс-парку, в Кемден-Таун, на Кингз-Кросс – и обратно, по Пентонвилл и Олдерсгейт. Можно и отклониться, если вас заинтересует какое-то другое место.

Главное – оставаться на широких магистралях. На узких улицах легко угодить в ловушку.

– Пока ничего не приходит в голову, – сказал Эндрю. – В чем смысл патрулирования? На первый взгляд это неоправданный риск.

– Наверное, в том, чтобы просто помахать флагом, – ответил Чисхолм. – Видимо, начальство считает, что вынудит этим самые зловредные шайки убраться подальше, а не околачиваться поблизости в надежде просочиться в Пейл.

Прошлой ночью нас атаковали из Фулхэма. Есть жертвы.

– Вот не повезло!

Чисхолм взглянул на него:

– Кому, нам или им?

– И тем и другим.

– Моя родня тоже в Пейле. Только в Лидсе, – сообщил Чисхолм. – По крайней мере надеюсь, что они там. Как вы думаете, скоро все утихомирится?

Эндрю пожал плечами:

– Через месяц-другой. Или больше.

– Если хотите знать, я рад, что это не мой родной город, – заявил Чисхолм. – Наверное, я выполнял бы свой долг и дома, но здесь все-таки спокойнее.

Бронированные машины громыхали по Бейкер-стрит со скоростью свыше тридцати миль в час. Кое-где продолжалась призрачная жизнь; в дверных проемах возникали неясные силуэты, пропадавшие при приближении патруля, из окон раздавались крики о помощи; какие-то люди пытались их догнать. Неожиданно на середину улицы вышел какой-то человек и, воздев руки, преградил им путь.

– Не сворачивать! – приказал Чисхолм водителю.

В последний момент человек не выдержал и отскочил в сторону. Оглянувшись, Эндрю увидел, как он выкарабкивается из снега. Вторая машина промчалась всего в двух футах от него, но он не обратил на нее ни малейшего внимания.

После пересечения с Мэрилбоун-Роуд Чисхолм показал на окно одного из домов. Там за стеклом сидела откормленная, довольная жизнью черная кошка.

– Кто-то проглядел неплохой обед, – прокомментировал он. – Сомневаюсь, что им еще долго станут брезговать.

Киска доживает последние часы.

Справа показались заснеженные просторы Риджентс-парка.

– Что стало с животными из зоопарка? – поинтересовался Эндрю.

– Их забили накануне установления границы. Все съедобные туши были перевезены в Пейл.

– Кто же решал, что съедобно, а что нет?

Чисхолм рассмеялся:

– Тут вы правы. Но стандарты меняются довольно быстро. Думаю, сейчас кто-нибудь жует гремучую змею или дикобраза – может, жареных, а может, и в сыром виде.

Непробиваемой бесчувственности капитана оставалось позавидовать. В его деле это было ценным качеством. Эндрю заметил, как один из операторов навел камеру на тело, скорчившееся в канаве, и поддержал ему объектив, чтобы гарантировать надежную съемку. Приходилось завидовать тем, кто мог позволить себе роскошь иллюзий и самообольщения, – мясникам же не свойственны сантименты; кстати, кожаную обувь носят все, даже вегетарианцы. Хотя иллюзии и самообольщение остались в прошлом…

Теперь мимо проносились пустынные лужайки зоопарка. Между домами поднимался дым – слишком стремительно, чтобы его можно было принять за дымок от костра, на котором мирно разогревается пища. Где-то начался очередной пожар. Пожары пожирали Большой Лондон со времени учреждения Пейла; по ночам небо озарялось зловещими сполохами. Однако пока по городу еще не прокатывался огненный вал; то ли везение, то ли просто слишком много снега и льда, чтобы дать разгуляться огню.

Беда подстерегала их напротив станции метро «Кингз-Кросс». Стоило машине выехать на перекресток Каледониэн-Роуд и Пентонвилл, как один из солдат вскрикнул: вторая машина, отставшая ярдов на двадцать – тридцать, неожиданно остановилась. Головной автомобиль вернулся назад, затормозив совсем рядом.

– Что случилось? – окликнул Чисхолм.

– Заглохли, – прокричал в ответ сержант, командовавший вторым экипажем. – Бриггс пытается разобраться, в чем дело.

Водитель поднял капот и, не поднимая головы, буркнул что-то про свечи.

– Вылезай-ка и помоги ему, Сэнди, – приказал Чисхолм своему водителю.

Когда умолк второй двигатель, воцарилась тревожная тишина Здесь, на пересечении пяти улиц, они были как на ладони. Эндрю поделился своими опасениями с Чисхолмом.

– Верно. Но все-таки открытое пространство предпочтительнее. Нас не смогут застать врасплох. – Капитан обвел взглядом безмолвные строения. – Идиллия, не правда ли?

Идиллия продолжалась до тех пор, пока не появились люди. Сперва их было немного и они невинно стояли в дверях и на углах улиц, откуда можно было незаметно улизнуть. Однако постепенно число зевак росло, они становились все смелее. В двадцати ярдах от замерших машин на мостовую вышел мужчина, потряс кулаком и принялся осыпать оскорблениями неподвижно наблюдающих за ним солдат. Эндрю чувствовал, что Чисхолм с трудом сдерживает гнев. Однако приказа стрелять не прозвучало.

Как ни странно, крикуна образумили его же товарищи.

Вняв их призыву успокоиться, он умолк и неуклюже заковылял к тротуару. Однако тут же, словно по условному сигналу, к машинам устремились доселе молчавшие фигуры.

Люди имели мирные намерения – более того, пока они демонстрировали дружелюбие.

Вперед выступил низкорослый человечек в драном пальто:

– Хотите помогу, командир? Я разбираюсь в двигателях – как-никак работал в гараже.

Пытаясь скрыть тревогу, Чисхолм ответил:

– Спасибо, мы справимся сами.

В толпе оказались по меньшей мере три женщины. Одна из них, здоровенная особа лет пятидесяти, радостно прокричала:

– Не подвезешь меня в город, паренек? С самого утра не могу дождаться автобуса.

Послышались смешки. Заулыбались и солдаты. Женщина приободрилась:

– Может, все-таки потеснитесь? Могу пристроиться у кого-нибудь на коленях. Цена автобусного билета – и я ваша со всеми потрохами. Смотрите не упустите такой возможности! Скоро меня уже не купишь!

Чисхолм смотрел прямо перед собой, не мигая. Остальные относились к этой болтовне всего лишь как к шутке – триумфу английского чувства юмора над нечеловеческими условиями существования. Однако атмосфера резко накалилась, когда крикунье стала вторить еще одна женщина – худая как смерть, седовласая, лет на пять – десять старше первой, с яростно горящими голубыми глазами:

– Возьмите меня с собой, мистер!

Ответа не последовало. Смех утих. Вторая женщина шагнула вперед и очутилась на расстоянии протянутой руки от машины.

– Потом я уйду, – не унималась она. – Я не прошу, чтобы меня там оставили. Там моя дочь. Она вот-вот родит.

Просто посмотреть, все ли у нее в порядке. И тут же назад.

Чисхолм все так же хранил молчание.

– Обещаю, что уйду и не причиню вам хлопот, – умоляла женщина.

По толпе пронесся шумок. Раздался мужской голос:

– Разве вы не можете ее захватить?

Женщина подошла еще ближе, остальные двинулись за ней следом.

– Назад, все назад! – прикрикнул Чисхолм. – Это военный патруль. Назад!

Тот же мужской голос укоризненно произнес:

– Когда я служил в армии, мы сражались за свой народ, а не против него. Что же это за армия, если она обрекает женщин и ребятишек на голодную смерть? Вам бы следовало брать их под защиту, а вы только и знаете, что кричать «назад!».

– Мы обязаны подчиняться приказам, – выдавил Чисхолм.

Видимо, он просто не мог оставить свои действия без оправданий, подумал Эндрю; однако именно этого ему не следовало делать. Толпа немедленно ответила яростным воплем и ринулась на машины. Чисхолм снова крикнул «назад!» – впустую. Стоило ему дать понять, что солдат – нечто большее, чем просто фигура в форме, как он уже вызывал меньше страха, меньше уважения. Толпа ожесточилась, в ней проснулась слепая надежда на победу.

Из задних рядов кто-то басовито выкрикнул:

– Отберите у них винтовки! Мы найдем им применение!

Если бы люди получили приказ открыть огонь, то на столь близком расстоянии это превратилось бы в форменный расстрел; кроме того, никто не мог бы поручиться, чем все кончится. На одного солдата пока приходилось по три горожанина, но из боковых улочек выходили все новые и новые люди. Если не открыть огонь, их судьба не вызывает сомнений… Замерев при этой мысли, Эндрю не расслышал новой команды, которую успел отдать Чисхолм:

– Маски надеть!

Слова эти были произнесены совсем другим тоном – тоном человека, уверенного в своих силах.

Лишь увидав, что солдаты поспешно натягивают противогазы, он завозился со своим, полученным перед отъездом из Пейла и болтавшимся у него на животе. Эндрю еще не успел толком разобраться, что с ним делать, когда раздалась следующая команда:

– Гранаты к бою!

Над белым снегом заклубился серый туман. Большинство людей, обступивших машины, бросились врассыпную, спотыкаясь и сбивая друг друга с ног. Некоторые замешкались, но очень скоро и они, отчаянно растирая кулаками глаза, вынуждены были отступить. Эндрю наконец совладал со своим противогазом, однако слезоточивый газ не пощадил и его. Сквозь слезы, застилающие глаза, он с трудом разглядел происходящее. Толпа рассеялась целиком; даже голубоглазая женщина, согнувшись в три погибели, торопилась покинуть поле боя.

Громким голосом, искаженным противогазом, Чисхолм спросил:

– Ну что, Сэнди, разобрался?

– Пока нет, сэр. Даже не знаю, что тут можно поделать.

Прошло еще минут десять, прежде чем мотор спасительно затарахтел. За это время никто и не подумал к ним приблизиться. Эндрю опасался, что в них станут швырять из окон всякую дрянь и оскорблять из-за угла, но страхи оказались напрасными. Он снял маску и поделился своими мыслями с Чисхолмом.

– Нам повезло, – бесстрастно отозвался капитан. – Повезло, что поломка случилась посреди широкой улицы, повезло, что в их числе не оказалось ни хитрецов, ни людей с инициативой. – Моторы обеих машин мирно заурчали, первый водитель начал разворачиваться. – Все равно, в следующий раз я угощу их газом побыстрее.

– Что теперь будет с этой женщиной? – задумчиво произнес Эндрю.

Прежде чем ответить, Чисхолм выдержал паузу.

– Мы знаем, что с ней будет. – Его голос звучал отстраненно, нарочито язвительно. – Вот только когда… Думаю, чем скорее, тем лучше.

После этого молчание не нарушалось до тех пор, пока машины не устремились в южном направлении. С каждой минутой они приближались к Пейлу. Проезжая мимо погасшего светофора, обросшего сосульками, Эндрю вспомнил, как ровно год назад застрял на этом перекрестке в фургоне Би-би-си: они тогда опаздывали в больницу, где им предстояло отснять ролик, и светофор долго держал их на Одном месте.

Обращаясь скорее к самому себе, он пробормотал:

– Интересно, что творится в «Варфоломее»?[13]

– Насколько я знаю, ничего, – откликнулся Чисхолм.

– Они тоже эвакуировались в Пейл?

– Это было невозможно. Большинство врачей и медсестер остались в больнице.

– Может быть…

– Заехать туда? Пришлось бы отклониться от маршрута. – Размышлял он недолго. – Хорошо, раз вам этого хочется.

Из нескольких окон больницы свисали флаги Красного Креста; сами окна напоминали издали пустые глазницы; в некоторых не осталось стекол. Однако при приближении патруля показались кое-какие признаки жизни: человеческие лица, поднятая в приветствии рука. Сквозь шум моторов до них доносились пронзительные крики, хотя слов было не разобрать. На месте входной двери зиял провал. На снегу валялись скорченные фигуры; некоторые из них определенно выпали – или были выброшены – из окон.

– Любопытно, скольким из них удалось вырваться на волю, – произнес Чисхолм. Его лицо побелело от ярости. – Проклятые болваны! Так и должно было произойти. И что хорошего?

Машины замерли. В наступившей тишине в уши прибывших ворвались крики – здесь были и глумливые приветствия, и мольбы о помощи. Общий гвалт перекрыл душераздирающий визг, в котором звучала агония. Он донесся не из здания больницы, а откуда-то с улицы.

Чисхолм обернулся к водителю:

– Давай туда! Кажется, это где-то слева. Только осторожно.

Стоило машине завернуть за угол, как все стало ясно: посередине улицы барахтались в снегу четыре фигуры. Завидя патруль, трое бросили свою жертву и неуклюже заковыляли прочь. Женщина осталась лежать, судорожно одергивая задранный до пояса халат медсестры.

– Срежь их! – приказал Чисхолм.

Вдоль улицы засвистели пули, и один из насильников повалился в снег. Остальным удалось уйти целыми и невредимыми. Чисхолм выскочил наружу и, подбежав к медсестре, помог ей подняться на ноги. Через минуту они стояли перед машиной. Капитан поддерживал девушку, не давая ей упасть. Рядом с ним она казалась настоящей пигалицей: в ней было не больше пяти футов росту. Над нежным личиком вздымалась шапка когда-то роскошных, но теперь перепутавшихся огненно-рыжих волос.

Девушку подсадили в машину и потеснились, чтобы она расположилась удобнее. Она то и дело тихонько всхлипывала и, не произнося ни слова, разглядывала свои руки, крепко сцепленные на коленях. Ее разодранный подол был перепачкан грязным снегом. На левой ноге остался меховой сапожок, правая оказалась босой.

– Сейчас все будет хорошо, – приговаривал Чисхолм. – Вас уложат, напоят теплым…

Машины неслись по вымершим улицам к вырастающему над крышами куполу собора Святого Павла. Наконец показалась изгородь из колючей проволоки, которой был обнесен Пейл. Машины затормозили перед воротами, охраняемыми часовым. Водитель первой машины трижды надавил на гудок. Из будки вышел офицер в сопровождении двух солдат. Ворота чуть-чуть приоткрылись, пропуская их к машинам.

– Северный патруль. Возвращаемся с дежурства. Пропустите нас.

Лейтенант отдал честь.

– С вами гражданские лица, сэр?

– Телевизионная бригада. У них пропуска.

– А юная леди? – медленно произнес лейтенант.

– Мы подобрали ее рядом с «Варфоломеем». На нее напали. Ей требуется медицинская помощь.

Лейтенант выдержал паузу и отчеканил:

– Сегодня утром поступил новый приказ, сэр. Не пропускать людей в Пейл без особого разрешения Главного штаба. Мне очень жаль.

– Слушайте, – взмолился Чисхолм, – она же медсестра! Нам понадобятся такие люди. Она не станет отлынивать ни от какой работы!

Лейтенант был почти ровесником Чисхолму, только круглолицым, темноволосым, с меланхолическим выражением лица.

– У меня приказ, сэр, – сказал он. – Ничем не могу помочь.

Чисхолм посмотрел на него в упор.

– Она медицинская сестра, осталась в «Варфоломее», чтобы ухаживать за пациентами. На больницу напали мародеры. Мы нашли несчастную девушку на улице, когда ее пытались изнасиловать. Я возьму на себя всю ответственность за ее нахождение в Пейле.

Лейтенант покачал головой.

– Это невозможно, сэр. Здесь ответственный я. – Его печальное лицо исказила озлобленная гримаса. – Господи, какие еще сцены Ты нам уготовил?

Чисхолм вышел из машины, отвел лейтенанта в сторонку и повел с ним задушевный разговор. Однако лейтенант все так же качал головой.

Эндрю в первый раз услышал голос девушки.

– Пожалуйста, помогите мне выйти, – попросила она его с легким ирландским акцентом.

Эндрю решил, что она собирается прийти на помощь Чисхолму; он не сомневался, что, какими бы строгими ни были приказы, ни один человек на свете не сможет отказать ей. Эндрю выскочил из машины и подал руку. Медсестра побрела прочь от ворот.

– Нет, – крикнул он ей вдогонку, – сюда!

Не обращая внимания на его призыв, она продолжала ковылять по заросшему льдом тротуару.

– Сестра! – позвал Чисхолм. – Вернитесь! Мы сейчас обо всем договоримся!

Но она и не думала останавливаться. Эндрю бросился было за ней следом, и тут же замер, прикованный к месту решительностью удаляющейся фигурки. Прояви она хоть малейшее колебание, оглянись назад, он обязательно устремился бы за ней. Если бы девушка бросилась бежать, он догнал бы ее. Но она просто брела от них прочь будничным шагом, воплощающим собранность и спокойствие. Им оставалось только смотреть ей в спину, пока она не исчезла за углом.

– Я верну ее, – сказал Чисхолм.

– Нет, сэр, – сказал лейтенант и загородил ему путь.

Они уставились друг на друга, испытывая одновременно ярость и презрение к самим себе. Чисхолм обреченно пожал плечами:

– Ваша взяла. – Он нырнул обратно в машину. Эндрю последовал за ним. Чисхолм еще раз посмотрел в ту сторону, где только что брела рыженькая медсестра, и отвернулся. – Открывайте ворота! – приказал он лейтенанту.