"В ожидании" - читать интересную книгу автора (Голсуорси Джон)VIIIТот неистребимый беспорядок, который присущ любой из комнат старого английского поместья и отличает его от всех загородных домов на свете, был в Липпингхолле особенно ощутим. Каждый устраивался у себя в комнате так, словно собирался обосноваться в ней навсегда; каждый немедленно привыкал к атмосфере и обстановке, делающей её столь непохожей на соседние. Никому даже не приходило в голову, что помещение следует оставить в том виде, в каком его застали, ибо никто не помнил, как оно выглядело. Редкая старинная мебель стояла вперемежку со случайными вещами, приобретёнными ради удобства или по необходимости. Потемневшие и порыжелые портреты предков висели рядом с ещё более потемневшими и порыжелыми голландскими и французскими пейзажами, среди которых были разбросаны восхитительные старинные олеографии и не лишённые очарования миниатюры. В двух комнатах возвышались красивые старинные камины, обезображенные кое-как приделанными к ним современными каминными решётками. В тёмных переходах вы то и дело натыкались на неожиданно возникающие лестницы. Местоположение и меблировку вашей спальни было трудно запомнить и легко забыть. В ней как будто находились бесценный старинный ореховый гардероб, кровать с балдахином, также весьма почтенного возраста, балконное кресло с подушками и несколько французских гравюр. К спальне примыкала маленькая туалетная с узкой кушеткой и ванная, порой изрядно удалённая от спальни, но непременно снабжённая ароматическими солями. Один из Монтов был адмиралом. Поэтому в закоулках коридоров таились старинные морские карты, на которых изображены драконы, пенящие моря. Другой Монт, дед сэра Лоренса и седьмой баронет, увлекался скачками. Поэтому на стенах была запечатлена анатомия чистокровной лошади и костюм жокея тех лет (1860—1883). Шестой баронет, занимавшийся политикой, благодаря чему он и прожил дольше остальных, увековечил ранневикторианскую эпоху – жену и дочь в кринолинах, себя с бакенбардами. Внешний облик дома напоминал о Реставрации, хотя на отдельных частях здания лежал отпечаток времени Георгов и – там, где шестой баронет дал волю своим архитектурным склонностям, – даже времени Виктории. Единственной вполне современной вещью в доме был водопровод. Когда в пятницу утром Динни вышла к завтраку, – начало охоты было назначено на десять часов, – трое дам и все мужчины за исключением Халлорсена уже сидели за столом или прохаживались около буфета. Она легко опустилась на стул рядом с лордом Саксенденом, который чуть приподнялся и поздоровался: – Доброе утро! – Динни! – окликнул её стоявший у буфета Майкл. – Кофе, какао или оршад? – Кофе и лососину, Майкл. – Лососины нет. Лорд Саксенден вскинул голову, пробурчал: – Лососины нет?" – и снова принялся за колбасу. – Трески? – спросил Майкл. – Нет, благодарю. – А вам что, тётя Уилмет? – Рис с яйцом и луком. – Этого нет. Почки, бекон, яичница, треска, ветчина, заливное из дичи. Лорд Саксенден поднялся, пробормотал: "А, ветчина!" – и направился к буфету. – Динни, выбрала? – Будь добр, Майкл, немного джема. – Крыжовник, клубника, чёрная смородина, мармелад? – Крыжовник. Лорд Саксенден вернулся на своё место с тарелкой ветчины и, уписывая её, стал читать письмо. Динни не очень ясно представляла себе, как он выглядит, потому что рот у него был набит, а глаз она не видела. Но ей казалось, что она понимает, чем он заслужил своё прозвище. Лицо у Бантама было красное, короткие усики и шевелюра начинали седеть. За столом он держался необыкновенно прямо. Неожиданно он обернулся к ней и заговорил: – Извините, что читаю. Это от жены. Она, знаете ли, прикована к постели. – Как я вам сочувствую! – Ужасная история! Бедняжка! Он сунул письмо в карман, набил рот ветчиной и взглянул на Динни. Она нашла, что глаза у него голубые, а брови темнее, чем волосы, и похожи на связку рыболовных крючков. Глаза его слегка таращились, словно он собрался во всеуслышание объявить: "Вот я какой! Вот какой!" Но в эту минуту девушка заметила входящего Халлорсена. Он нерешительно, осмотрелся, увидел Динни и подошёл к свободному стулу слева от неё. – Мисс Черрел, – осведомился он, кланяясь, – могу я сесть рядом с вами? – Разумеется. Если хотите есть, все в буфете. – Это кто такой? – спросил лорд Саксенден, когда Халлорсен отправился на фуражировку. – По-моему, он американец. – Профессор Халлорсен. – Вот как? Тот, что написал книгу о Боливии? Да? – Да. – Интересный малый. – Мужчина с большой буквы. Лорд Саксенден удивлённо уставился на девушку: – Попробуйте ветчины. Я когда-то знавал вашего дядю. В Хэрроу, если не ошибаюсь. – Дядю Хилери? – переспросила Динни. – Да, он мне рассказывал. – Мы с ним однажды заключили пари на три порции клубничного джема, кто скорей добежит с холма до гимнастического зала. – Вы выиграли, лорд Саксенден? – Нет. И до сих пор не расплатился с вашим дядей. – Почему? – Он растянул себе связки, а я вывихнул колено. Он ещё кое-как доковылял до зала, а я свалился и не встал. Мы оба проболели до конца семестра, потом я уехал. – Лорд Саксенден хихикнул. – Так я и должен ему до сих пор три порции клубничного джема. – Я думал, что у нас в Америке завтраки плотные. Но оказывается, это пустяки в сравнении с вашими, – сказал Халлорсен, усаживаясь. – Вы знакомы с лордом Саксенденом? – Лорд Саксенден? – переспросил Халлорсен и поклонился. – Как поживаете? У вас в Америке нет таких куропаток, как у нас, а? – Нет. Полагаю, что нет. Я мечтаю поохотиться на этих птиц. Дивный кофе, мисс Черрел. – Да, – подтвердила Динни. – Тётя Эм гордится своим кофе. Лорд Саксенден поплотнее устроился на стуле: – Попробуйте ветчины. Я ещё не читал вашей книги. – Разрешите вам прислать? Мне будет лестно, если вы её прочтёте. Лорд Саксенден продолжал жевать. – Вам следует её прочесть, лорд Саксенден, – вмешалась Динни. – А я пришлю вам другую книжку по тому же вопросу. Лорд Саксенден широко открыл глаза. – Очень мило с вашей стороны. Это клубничный? – спросил он и потянулся за джемом. – Мисс Черрел, – понизил голос Халлорсен, – я хотел бы, чтобы вы просмотрели мою книгу и отметили места, которые сочтёте несправедливыми по отношению к вашему брату. Я был страшно зол, когда писал её. – Не понимаю, какой мне смысл читать её теперь? – Я мог бы, если вы пожелаете, выбросить все это во втором издании. – Вы очень добры, профессор, но зло уже совершено, – ледяным тоном отрезала Динни. Халлорсен ещё больше понизил голос: – Страшно сожалею, что причинил вам неприятность. Чувство, которое можно было бы, пожалуй, приблизительно выразить словами: "Ты сожалеешь? Ах ты…" – преисполнило все существо Динни злостью, расчётливым торжеством и сарказмом. – Вы причинили зло не мне, а моему брату. – Давайте подумаем вместе, нельзя ли его исправить. – Сомневаюсь. Динни встала. Халлорсен поднялся, пропустил её и поклонился. "Вежлив до ужаса!" – подумала девушка. Остальную часть утра она просидела над дневником в одном из уголков парка, настоящем тайнике – до того густо он зарос тисом. Здесь грело солнце, над цинниями, пенстемонами, мальвами и астрами успокоительно гудели пчёлы. В этом уединении Динни снова почувствовала, как тяжело ей будет выставить переживания Хьюберта на суд толпы. Нет, в дневнике не было никакого хныканья, но, предназначенный для глаз лишь того, кем был написан, он с предельной откровенностью обнажал все раны души и тела. Издалека долетали выстрелы. Облокотясь на заросшую тисом изгородь, девушка смотрела в поле, откуда доносилась стрельба. Сзади раздался голос: – Вот ты где! Её тётка в соломенной шляпе с такими широкими полями, что они задевали за плечи, стояла внизу на дорожке в обществе двух садовников. – Я за тобой. Босуэл и Джонсон, вы можете идти. Портулаком займёмся после обеда. Леди Монт подняла голову и выглянула из-под своей огромной шляпы: – Такие носят на Майорке. Отлично защищает от солнца. – Босуэл и Джонсон, тётя? – Сначала у нас служил один Босуэл, но твой дядя не успокоился до тех пор, пока не подыскал Джонсона. Он требует, чтобы они всюду ходили вместе. Ты веришь доктору Джонсону, Динни? – Я считаю, что он слишком часто употребляет слово "сэр". – Флёр унесла мои садовые ножницы. Что это у тебя, Динни? – Дневник Хьюберта. – Тяжело читать? – Да. – Я следила за профессором Халлорсеном. Его следовало бы кое от чего отучить. – Прежде всего от самоуверенности, тётя Эм. – Надеюсь, наши подстрелят пару зайцев. Суп с зайчатиной был бы прекрасным добавлением к меню. Уилмет и Хенриет Бентуорт уже разошлись во мнениях. – По какому поводу? – Не знаю. Я была занята. Не то насчёт премьер-министра, не то насчёт портулака. Они вечно спорят. Хен, видишь ли, всегда была принята при дворе. – Это так опасно? – Хен – прелестное создание. Люблю её, хотя она вечно кудахчет. Зачем ты привезла дневник? – Хочу показать его Майклу и посоветоваться с ним. – Не делай этого, – сказала леди Монт. – Майкл – хороший мальчик, но ты этого не делай. У него масса каких-то странных знакомых – издатели там и прочие. – Потому-то я и хочу с ним посоветоваться. – Посоветуйся лучше с Флёр: она человек с головой. А у вас в Кондафорде тоже такие циннии? Знаешь, Динни, мне кажется, что Эдриен скоро сойдёт с ума. – Тётя Эм! – Он ходит как во сне. Я думаю, если его уколоть булавкой, он и то не заметит. Конечно, не следовало бы говорить с тобой об этом, но он должен на ней жениться. – Согласна, тётя. – Но он этого не сделает. – Или она не захочет. – Они оба не захотят. Словом, не понимаю, чем всё это кончится. Ей уже сорок. – А дяде Эдриену? – Он ещё совсем мальчик. Моложе его один Лайонел. Мне пятьдесят девять, – решительно объявила леди Монт. – Мне пятьдесят девять, я знаю, а твоему отцу шестьдесят. Твоя бабушка была очень чадолюбива. Она непрерывно рожала. Что ты думаешь насчёт детей? Пузырёк поднялся на поверхность, но Динни успела проглотить его и ответила только: – Ну, раз люди женаты, это неплохо – в меру, конечно. – У Флёр будет ещё один в марте. Плохой месяц – какой-то легкомысленный. А ты, Динни, когда собираешься замуж? – Когда заговорят мои юные чувства, не раньше. – Весьма благоразумно! Не за американца, надеюсь? Динни покраснела, улыбнулась – в улыбке было что-то опасное – и ответила: – С какой стати мне выходить за американца? – Не зарекайся, – возразила леди Монт, обрывая увядшую астру. – Когда я выходила за Лоренса, он так за мной ухаживал! – И сейчас ещё" ухаживает, тётя Эм. Замечательно, правда? – Перестань смеяться! И леди Монт так глубоко погрузилась в воспоминания, что, казалось, окончательно исчезла под шляпой – ещё более необъятной, чем раньше. – Кстати, раз уж мы заговорили о браке, тётя Эм, – я хотела бы подыскать Хьюберту девушку. Ему нужно отвлечься. – Твой дядя посоветовал бы ему отвлечься с какой-нибудь танцовщицей, – заметила леди Монт. – Может быть, дядя Хилери знает что-нибудь подходящее? – Динни, ты – испорченное существо. Я всегда это говорила. Погоди, дай подумать. У меня была одна девушка; нет, она вышла замуж. – Может быть, она уже развелась. – Нет, кажется, пока только разводится, но это долгая история. Очаровательное создание. – Не сомневаюсь. Подумайте ещё, тётя. – Это пчелы Босуэла, – ответила тётка. – Их привезли из Италии. Лоренс говорит, что они – фашистки. – Чёрные рубашки и никаких лишних мыслей. В самом деле, они производят впечатление очень агрессивных. – О да! Стоит их потревожить, как они налетают целым роем и начинают тебя жалить. Но ко мне они относятся хорошо. – Одна уже сидит у вас на шляпе, милая тётя. Согнать её? – Подожди! – воскликнула леди Монт, сдвигая шляпу на затылок и слегка открыв рот. – Вспомнила одну. – Кого это "одну"? – Джин Тесбери, дочь здешнего пастора. Старинный род. Денег, разумеется, нет. – Совсем? Леди Монт покачала головой. Шляпа её заколыхалась. – Разве у девушки с такой фамилией могут быть деньги? Но она хорошенькая. Немного похожа на тигрицу. – Как бы мне познакомиться с ней, тётя? Я ведь знаю, какой тип не нравится Хьюберту. – Я приглашу её к обеду. У них дома плохо питаются. Кто-то в нашем роду уже был женат на одной из Тесбери. Насколько я помню, это произошло при Иакове, так что они с нами в родстве, но страшно отдалённом. У неё есть ещё брат. Он моряк: у них все служат во флоте. Знаешь, он не носит усов. Сейчас, по-моему, он здесь, в увольнении. – В отпуске, тётя Эм. – Да, да, я чувствовала, что это не то слово. Сними пчелу с моей шляпы. Какая прелесть! Динни обмотала носовым платком руку, сняла с огромной шляпы крохотную пчёлку и поднесла к уху. – До сих пор люблю слушать, как они жужжат, – сказала она. – Я его тоже приглашу, – отозвалась тётка. – Его зовут Ален. Славный мальчик. Леди Монт взглянула на волосы Динни: – Я назвала бы их каштановыми. Кажется, он не без перспектив, но какие они – не знаю. Во время войны взлетел на воздух. – Приземлился, надеюсь, благополучно, тётя? – Да. Даже что-то получил за это. Рассказывает, что во флоте сейчас очень строго. Всякие, знаешь, там азимуты, машины, запахи. Ты расспроси его. – Вернёмся к девушке, тётя Эм. Что вы имели в виду, назвав её тигрицей? – Понимаешь ли, она так смотрит на тебя, словно из-за угла вот-вот появится её детёныш. Мать её умерла. Она вертит всем приходом. – Хьюбертом она тоже будет вертеть? – Нет. Но справится с каждым, кто захочет им вертеть. – Это лучше. Можно мне отнести ей записку с приглашением? – Я пошлю Босуэла и Джонсона. – Леди Монт взглянула на ручные часы: Нет, они сейчас обедают. Всегда ставлю по ним часы. Сходим сами – туда всего четверть мили. Моя шляпа не очень неприлична? – Напротив, милая тётя. – Вот и прекрасно. Выйдем прямо здесь. Они дошли до конца тисовой поросли, спустились в длинную заросшую травой аллею, миновали калитку и вскоре достигли дома пастора. Динни, полускрытая шляпой тётки, остановилась в увитой плющом подворотне. Дверь была открыта, в полутёмной отделанной панелями прихожей, словно приглашая войти в неё, гостеприимно пахло ветхим деревом. Из дома донёсся женский голос: – А-лён! Мужской голос ответил: – Хэл-ло! – Будешь завтракать? – Звонка нет, – сказала племяннице леди Монт. – Придётся стучать. Они дружно постучали. – Какого чёрта! На пороге вырос молодой человек в сером спортивном костюме. Широкое загорелое лицо, тёмные волосы, открытый взгляд глубоких серых глаз. – О! – воскликнул он. – Леди Монт! Эй, Джин! Затем, взглянув поверх шляпы, встретился глазами с Динни и улыбнулся, как умеют улыбаться только во флоте. – Ален, не зайдёте ли вместе с Джин к нам вечером пообедать? Динни, это Ален Тесбери. Нравится вам моя шляпа? – Превосходная вещь, леди Монт. Появилась девушка, крепкая, словно отлитая из одного куска, с упругой, пружинящей походкой. Руки и лицо у неё были почти того же цвета, что светло-коричневые юбка и джемпер-безрукавка. Динни поняла, что имела в виду тётка. Лицо Джин, довольно широкое в скулах, суживалось к подбородку, зеленовато-серые глаза прятались под длинными чёрными ресницами. Взгляд открытый и светлый, красивый нос, широкий низкий лоб, коротко подстриженные тёмно-каштановые волосы. "Недурна", – решила Динни и, поймав улыбку девушки, ощутила лёгкую дрожь. – Это Джин, – сказала её тётка. – Моя племянница Динни Черрел. Тонкая смуглая рука крепко сжала руку Динни. – Где ваш отец? – продолжала леди Монт. – Папа уехал на какой-то церковный съезд. Я просила его взять меня с собой, но он не согласился. – Ну, он теперь в Лондоне ходит по театрам. Динни заметила, как девушка метнула яростный взгляд, потом вспомнила, что перед нею леди Монт, и улыбнулась. – Значит, вы оба придёте? Обедаем в восемь пятнадцать. Динни, нам пора, иначе опоздаем к ленчу. Ласточка! – заключила леди Монт и вышла из подворотни. – В Липпингхолле гости, – объяснила Динни, увидев, что брови молодого человека недоуменно поднялись. – Тётя имела в виду фрак и белый галстук. – Ясно. Форма парадная. Джин. Брат и сестра, держась за руки, стояли в подворотне. "Красивая пара!" – подумала Динни. – Ну что? – спросила её тётка, когда они снова выбрались на заросшую травой аллею. – Да, я тоже увидела тигрицу. Она показалась мне очень интересной. Такую надо держать на коротком поводке. – Вон стоит Босуэл-и-Джонсон! – воскликнула леди Монт, словно вместо двух садовников перед ней был всего один. – Боже милостивый, значит, уже третий час! |
||
|