"Через реку" - читать интересную книгу автора (Голсуорси Джон)XIVВторой экскурс Крума в историю Англии был первым для трёх остальных участников устроенного Дорнфордом обеда, причём по странному стечению обстоятельств, которому он, видимо, и сам способствовал, молодой человек достал такие билеты в Друри Лейн, что сидеть пришлось по двое: Тони с Клер – в середине десятого ряда, Дорнфорду с Динни – в ложе против третьего. – О чём вы задумались, мисс Черрел? – О том, насколько изменились лица англичан по сравнению с тысяча девятисотым годом. – Всё дело в причёске. Лица на картинах, которым лет сто – полтораста, куда больше похожи на наши. – Конечно, свисающие усы и шиньоны маскируют выражение лица. Но разве лица людей начала века что-нибудь выражали? – Вы, надеюсь, не думаете, что во времена Виктории в людях было меньше характерного, чем теперь? – Возможно, даже больше, но они его прятали. У них даже в одежде было столько лишнего: фраки, рубашки со стоячими воротничками, не галстуки, а целые шейные платки, турнюры, ботинки на пуговках. – Ноги у них были невыразительные, зато шеи – очень. – Согласна, но только насчёт женских. А посмотрите на их меблировку: кисти, бахрома, салфеточки, канделябры, колоссальные буфеты. Они играли в прятки со своим "я", мистер Дорнфорд. – Но оно всё-таки то и дело выглядывало, как маленький принц Эдуард из-под стола матери, когда он разделся под ним за обедом в Уиндзоре. – Это был самый примечательный его поступок за всю жизнь. – Не скажите. Его царствование – вторая Реставрация, только в более умеренной форме. При нём словно открылись шлюзы… – Он уехал наконец. Клер? – Да, благополучно уехал. Посмотрите на Дорнфорда. Он окончательно влюбился в Динни. Мне хочется, чтобы она ответила ему взаимностью. – А почему бы ей не ответить? – Милый юноша, у Динни было большое горе. Оно до сих пор не забылось. – Вот из кого получится замечательная свояченица! – А вы хотите, чтобы она стала ею для вас? – Господи, конечно! Ещё бы не хотеть! – Нравится вам Дорнфорд? – Очень приятный человек и совсем не сухарь. – Будь он врачом, он, наверно, замечательно ухаживал бы за больными. Кстати, он католик. – Это не повредило ему на выборах? – Могло бы повредить, не окажись его конкурент атеистом, так что вышло одно на одно. – Политика – страшно глупое занятие. – А всё-таки интересное. – Раз Дорнфорд сумел шаг за шагом пробиться в адвокатуру, значит, он человек с головой. – И с какой ещё! Уверяю вас, он любую трудность встретит так же спокойно, как держится сегодня. Ужасно люблю его. – Вот как! – Тони, у меня и в мыслях не было вас дразнить. – Мы с вами всё равно что на пароходе: сидим бок о бок, а ближе всё равно не становимся. Пойдёмте курить. – Публика возвращается. Приготовьтесь объяснить мне, в чём мораль второго акта. В первом я не усмотрела никакой. – Подождите! – Как это жутко! – глубоко вздохнула Динни. – Я ещё не забыла гибель "Титаника". Ужасно, что мир устроен так расточительно! – Вы правы. – Расточается все: и людские жизни, и любовь. – Вы против такой расточительности? – Да. – А вам не очень неприятно об этом говорить? – Нет. – Не думаю, что ваша сестра расточит себя напрасно. Она слишком любит жизнь. – Да, но она взята в клещи. – Она из них выскользнет. – Мне нестерпимо думать, что её жизнь может пойти прахом. Нет ли в законе какой-нибудь лазейки, мистер Дорнфорд? Я хочу сказать – нельзя ли развестись без огласки? – Если муж даст повод, её почти не будет. – Не даст. Он человек мстительный. – Понятно. Боюсь, что тогда остаётся одно – ждать. Такие конфликты со временем разрешаются сами по себе. Конечно, предполагается, что мы, католики, отрицаем развод. Но когда чувствуешь, что для него есть основания… – Клер только двадцать четыре. Она не может всю жизнь оставаться одна. – А вы намерены оставаться? – Я – другое дело. – Да, вы не похожи на сестру, но если и вы расточите свою жизнь, будет ещё хуже. Настолько же хуже, насколько обидней терять погожий день зимой, чем летом. – Занавес поднимается… – Странно! – призналась Клер. – Глядя на них, я всё время думала, что их любви хватило бы ненадолго. Они жгли её с двух концов, как свечку. – Боже мой, будь мы с вами на этом пароходе… – Вы очень молоды. Тони. – Я старше вас на два года. – И все равно моложе на десять. – Клер, вы вправду не верите, что можно любить долго? – Если вы имеете в виду страсть, – не верю. Вслед за ней, как правило, сразу же наступает конец. Конечно, для парочки с «Титаника» он наступил рановато. И какой – холодная бездна! Бр-р! – Я подам пальто. – Не скажу, чтобы я была в таком уж восторге от пьесы, Тони. Она выворачивает человека наизнанку, а я не испытываю ни малейшего желания выворачиваться. – Мне тоже пьеса куда больше понравилась в первый раз. – Весьма признательна! – Она и задевает тебя и проходит мимо. Самое лучшее в ней то, что относится к войне. – После этого спектакля мне что-то расхотелось жить. – Он слишком сатиричен. – Герои словно издеваются над собой. Удручающее зрелище, – слишком похоже на нас самих. – Зря мы не пошли в кино. Там я хоть подержал бы вас за руку. – Дорнфорд смотрит на Динни так, словно она мадонна будущего, а он хочет сделать из неё мадонну прошлого. – Верно. – Лицо у него в самом деле приятное. Интересно, понравилась ли ему та часть пьесы, которая посвящена войне? Внимание, занавес! Началось. Динни сидела, закрыв глаза, чувствуя на щеках горячую влагу. – Никогда бы она так не сделала, – хрипло сказала она. – Не стала бы ни размахивать флагом, ни кричать ура. Никогда в жизни! С толпой, может быть, смешалась бы, но так – никогда. – Конечно, нет. Это просто сценический эффект. Жаль, потому что в целом акт превосходный. Очень удался. – А эти несчастные нарумяненные девчонки с их песенкой! Вы заметили чем они несчастней, тем больше нарумянены. А как солдаты насвистывают "Типпеоери"! Страшная, должно быть, вещь война! – Человек на ней как бы пребывает в исступлении. – И подолгу? – В известном смысле – всегда. Вы находите это отвратительным? – Не берусь судить о чужих переживаниях. Впрочем, брат тоже рассказывал мне кое-что похожее. – То, что мы испытывали, не похоже на боевой пыл. Можете мне поверить – я ведь по характеру совсем не солдат. Но что там ни говори, война самое большое событие в жизни человека. Это давно уже стало прописной истиной. – Вы и теперь в неё верите? – До сих пор верил. Но… Я должен вам сказать, пока есть возможность. Я люблю вас, Динни. Мы ничего не знаем друг о друге, но это неважно. Я полюбил вас, как только встретил, и люблю всё сильнее. Я не жду ответа, я только прошу вас помнить об этом и… Клер пожала плечами: – Неужели люди на самом деле вели себя так в день перемирия? Тони, неужели они… – Что? – Действительно так себя вели? – Не знаю. – Где вы были тогда? – В Веллингтоне. Только что поступил. Моего отца убили на войне. – Моего тоже могли убить. И брата! Но все равно так нельзя. Динни говорит, что мама плакала, когда объявили перемирие. – Моя, наверно, тоже. – Больше всего мне понравилась сцена между сыном и девушкой. Но в целом пьеса отнимает слишком много нервов. Пойдёмте, я хочу курить. Нет, лучше останемся. Здесь того и гляди встретишь знакомых. – Чёрт бы их побрал! – Я пришла сюда с вами, и это самое большее, что я могу для вас сделать. Я ведь торжественно обещала целый год блюсти приличия. Ну, не надо огорчаться. Мы будем часто видеться… – "Величие, достоинство, мир!" – повторила Динни, вставая. – Помоему, достоинство – это самое важное. – Во всяком случае, самое труднодостижимое. – Ах, как эта женщина пела в ночном клубе! И небо – все в рекламах! Я страшно благодарна вам, мистер Дорнфорд. Я долго буду помнить сегодняшний спектакль. – А то, что я вам сказал? – Вы очень добры, но алоэ цветёт лишь один раз в столетие. – Я умею ждать. Для меня вечер был чудесный. – А где же наши? – Наверно, ждут нас в вестибюле. – Как по-вашему, были когда-нибудь величие, достоинство и мир уделом Англии? – Нет. – Но ведь "высится где-то зелёный холм вдали от стены городской"!.. Благодарю вас… Я ношу это пальто уже три года. – Оно прелестно. – По-видимому, теперь почти вся публика отправится в ночные клубы. – Процентов пять, не больше. – Сейчас мне хочется одного – подышать родным воздухом и долгодолго смотреть на звёзды. Клер отвернула голову: – Нельзя, Тони. – Ну, почему? – Вы и так провели со мной целый вечер. – Разрешите хоть проводить вас. – Нельзя, дорогой. Пожмите мне мизинец и возьмите себя в руки. – Клер! – Смотрите, вон они, как раз перед нами. А теперь исчезайте. Пойдите В клуб, выпейте глоток чего-нибудь, и пусть вам ночью снятся лошади. Ну, довольно! И так уж чересчур крепко. Спокойной ночи, милый Тони. – О господи! Спокойной ночи! |
||
|