"Бледно-серая шкура виновного" - читать интересную книгу автора (Макдональд Джон Д.)

Глава 7

Рождественским утром явился Мейер с громоздким чаном гоголь-моголя и с тремя помятыми оловянными кружками. С северо-запада на нас накатил хороший дождь с ветром, от которого «Флеш» раскачивался, стонал и вздрагивал. Я поставил рождественские песнопения, ибо доверять радиопрограммам в такой день нельзя. Мы с Мейером уселись за шахматы, Пусс Киллиан в желтом махровом комбинезоне уселась писать письма. Кому — она никогда не рассказывала, а я никогда не спрашивал.

Мейер выиграл партию пешечной атакой, тяжеловесным массированным наступлением, которое всегда до того меня раздражало, что я начинал совершать глупости, например, жертвовал в его пользу, просто чтобы освободилось местечко, на которое можно было бы опереться локтем.

Когда мы доиграли, подошла Пусс, сунула свое письмо в карман и спросила:

— Не следует ли позвонить Джан, пожелать счастливого Рождества? Я все гадаю, что хуже — звонить или не звонить?

— На этот счет есть один закон Мейера. Процитируй, Мейер. Он одарил ее сияющей улыбкой.

— Охотно. При всех эмоциональных конфликтах, милая девушка, следует делать то, что кажется труднее всего сделать. Так что, по-моему, надо звонить.

— Большое спасибо. Тревис, ты позвонишь? Будь добр. А потом передашь трубку мне, ладно?

И я позвонил. Тон у Конни был чересчур сердечным. Я догадывался, что в «Гроувс» этот день не особенно удачный. Джанин старалась соответствовать всем дружеским и праздничным требованиям, но ее голос был мертвым. Я знал, она не сломается под тяжестью навалившегося на нее ужаса. Высказав все, что мог придумать, большей частью тупые, постыдные банальности, я передал трубку Пусс. Она, сев на стол, долго тихо беседовала с Джанин. Потом сообщила о желании Конни поговорить со мной еще раз. По словам Конни, Джанин ушла к себе в комнату, так что она имеет возможность говорить свободно. Спросила, когда заберут тело. Я ответил, что отдал распоряжения, за ним придут и заберут завтра. Отсрочка связана с праздниками. И спросил в свою очередь:

— Были какие-нибудь контакты с солнечным Саннидейлом, Конни?

— Никаких. Пока никаких.

Я положил трубку, повернулся, увидел, как Пусс почти" бегом выскочила из каюты, услышал громкое хриплое рыдание, взглянул на Мейера, который пожал плечами и объяснил:

— Потекли слезы, потом она зашмыгала, а потом убежала. Я наполнил кружки и познакомил его с современным состоянием моих финансовых дел в округе Шавана. Он, взвесив все, заключил:

— Весьма неопределенно. Дело может обернуться как угодно.

— Это общая идея. Чтобы остаться в белых одеждах, я должен законно продать свою законную собственность, представляющую собой пристань и мотель. По-моему, тут я вчистую обыграю Ла Франса. Если он предлагает тридцать две пятьсот, соглашаюсь на сорок и передаю ему закладную. Ему придется на это пойти, потому что единственный способ завладеть участком, который можно предложить Санто, это объединить его собственные пятьдесят акров, десять моих, плюс премиальный опцион со стариком Карби на двести. Этот Ла Франс просто жадный и вороватый подонок. Он пытался как можно ловчее самостоятельно обстряпать сделку, прищучив Таша и задешево получив десять акров. Полагаю, он так и остался жадным и вороватым подонком, и, по-моему, предложив ему маленький лишний куш, всучив под столом наличные, я и сам получу наличные, предположительно от его шурина из окружного управления… — я пошел посмотреть в записной книжке имя, — П.К. Хаззарда. По прозвищу Монах. Он — я имею в виду Престона Ла Франса — будет сильно шустрить, поэтому мы с тобой разработаем маленькую вариацию с ляпнувшей на голову голубиной какашкой.

Большие кустистые брови полезли на неандертальский лоб Мейера.

— Мы?

— Мейер, по-моему, из тебя выйдет весьма симпатичный эксперт по размещению промышленных предприятий, некто, уполномоченный давать твердые рекомендации милой, крупной и жирной богатой компании.

— Это точная наука, мой дорогой друг, — объявил он. — Мы учитываем все факторы — обеспеченность рабочей силой, местные школы, места отдыха и развлечений, расходы на транспортировку, затраты на строительство, расстояние от основных рынков — и, записав все это в виде формулы перед программированием компьютера, можем прийти к ценному заключению, каким образом… Тревис, что там насчет голубиной какашки?

— В отличие от того, что первым приходит на ум, Мейер, в данном случае она ляпнется прямо на голову голубку.

— Яснее не скажешь. И еще одна вещь. Не ступаешь ли ты на скользкую почву с похищением тела?

— С похищением тела? Я? Мейер! Абсолютно законное похоронное бюро в Майами собирается забрать тело в лицензированном гробу, привезти его назад в Майами и отправить оттуда по воздуху в Милуоки.

— А руководит этим бюро человек, очень сильно тебе обязанный, гроб совершит остановку в отлично оборудованной и оснащенной патологической лаборатории по окончании рабочего дня, где еще одна парочка твоих странных друзей намеревается установить, нет ли какой-то другой причины смерти, кроме падения на Таша дизельного мотора.

— Мейер, я тебя умоляю! Просто нормальное любопытство. Джан дала разрешение. Против этого есть какой-нибудь закон?

— Как насчет сокрытия улик?

— Если ты беспокоишься об уликах, которых у нас пока нет, то не обязан мне помогать в играх с Ла Франсом.

— Кто из нас беспокоится?

— Я. Немножко.

Мы сидели молча. Музыка доиграла и выключилась. Я раздумывал, не пойти ли слегка приласкать Пусс, излечив ее рождественскую хандру. Под веткой омелы прошлое слишком сильно наваливается на тебя. Печалишься из-за всякой ерунды.

— Мейер!

— К твоим услугам.

— После продажи пристани Ла Франсу Джан получит чистыми тридцать тысяч. Если выгорит дело с голубиной какашкой, может получить сверх того пятьдесят, а то и все сто. Ее потерю не окупишь деньгами, но будет очень приятно отхватить для нее настоящий, хороший, большой кусок. Если мне удастся выяснить, что Гэри Санто было известно о случившемся с Бэнноном, что он знал и плевал на это, заставляя Ла Франса скупать прилегающие участки, чтобы приобрести их для перепродажи, будет радостно и у него отхватить горбушку.

— Да подожди ты минутку! Голубиная какашка ляпнет на голову не кому-нибудь. Этот тип действует с очень широким размахом, друг мой. Его юристы и счетоводы перепроверяют каждый шаг.

— Я подумываю о неком законном деле. Нечто в твоем стиле. Например, о вложении капитала туда, где он сгинет, причем ты будешь об этом знать, а Санто нет. А потом, может, найдется какой-нибудь способ перекачать эти деньги в карман Джанин? Черт возьми, Санто азартный игрок. При всей своей осторожности все равно азартный игрок. Что-нибудь вроде котирующихся биржевых акций, наподобие тех, которые вздували на фондовой бирже, как ты мне однажды рассказывал.

— А почему Санто будет слушать Мейера?

— Потому что сперва ты засветишься. Покопаешься в своих картах, совершишь несколько выездов на участок, осмотришься и придешь к очень волнующим выводам, о перспективах развития. И по-моему, чтобы все это ему скормить, я смогу воспользоваться нефтепроводом, если чуть-чуть его подготовлю. Нефтепровод носит имя Мэри Смит. Прямые блестящие темные волосы, маленькая, ладненькая, с виду сердитая и голодная.

— А если великому Гэри Санто ничего не известно о твоем друге Бэнноне?

— Я знаю, что Таш пытался увидеться с ним и не пробился дальше девицы-привратницы. Он не причислял Санто к тем, кому хочется переехать колесами маленького человека. Думал, Санто нажал на Ла Франса, а Ла Франс принялся нажимать на разных людей, среди которых случайно оказался Таш. Если Санто знал и позволил, чтобы на Таша рухнула крыша ради понадобившегося ему вшивого клочка земли, мне бы хотелось ужалить его в самое больное место. Можешь ты в таком случае что-нибудь сделать?

Мейер встал, прошелся туда-сюда, щуря яркие голубые глазки, волосатый, сосредоточенный, как обезьяна, остановился и сказал:

— Не знаю, Макги. Просто не знаю. Проблема распадается на две взаимосвязанные части. Во-первых, я должен узнать о какой-то гиблой ситуации, вроде той, в которую попал «Уэстек», пока еще не потонул. Эти типы нарушили свои прежние обязательства держать акции на высоком уровне, чтобы иметь возможность поглощать более мелкие компании на выгодных условиях. Потом один деятель выбросил на Американскую фондовую биржу на восемь миллионов акций, не сумел явиться с деньгами, чтобы их выкупить, и торги были приостановлены. Так вот, если бы я почуял нечто подобное, сулящее катастрофу, если бы мог потом подобрать нескольких законно победивших игроков, чтобы ему показалось…

— Считай, что ты кое-кого подобрал, Мейер. Он на секунду опешил, потом улыбнулся широкой мейеровской улыбкой, в результате чего одна из безобразнейших в Западном полушарии физиономий превратилась, как выразилась однажды смышленая девчонка из нерегулярной армии Мейера, «в прекрасное доказательство, что у человеческой расы когда-нибудь как-нибудь все образуется».

— Официальное, отпечатанное, датированное подтверждение покупки акций на официальном бланке авторитетной брокерской конторы! Оглянемся назад! Идеально! Один-два дня в Нью-Йорке, и я вернусь с доказательством своей собственной гениальности в связи с приобретением…

— С данной мне рекомендацией приобрести…

— Да. Понятно. Я рекомендовал тебе покупать высоко взлетевшие акции именно в тот момент, когда они падали, и в любом случае мне не придется оглядываться больше чем на год назад. «Галтон», «Экстра», «Лиско дейта», «Тексас галф салфер», «Голдфилд Мохаук дейта». Фантастическое представление! Слушай, я не хочу, чтобы все было слишком уж хорошо. Подозрительно, если любая покупка успешная. Скажем, ты купил «Галтон» не по пятьдесят долларов за акцию, а по шестьдесят пять.

— Сколько они сейчас тянут?

— Поднимались почти до ста десяти, раздробились на два к одному[21], а когда я в последний раз проверял, были долларов по шестьдесят. — Он сел и снова опустошил оловянную кружку. — Тревис, какое ты хочешь иметь состояние? Я могу попросить одного старого доброго друга, который с радостью поможет, и обеспечу тебе ежемесячные отчеты о маржинальных счетах[22], отражающие степень инвестиций в ценные бумаги, дебет и прочее.

— Скажем, начал я год назад с сотней тысяч.

— Прими мои поздравления! Теперь у тебя четверть миллиона.

— Успех не испортил меня, ты заметил, Мейер?

— Я заметил только твои преступные инстинкты, дорогой Тревис, опрометчивость с ферзем, которая позволяет мне обставлять тебя в шахматы, и твою полную поглощенность в данный момент делом Таша. Ты в него чересчур глубоко погрузился. Будь осторожен. Не хочу тебя потерять. Какие-нибудь ужасающие субъекты могут явиться на слип Ф-18. Непьющие, те, кто бродят вокруг и приказывают: «Умолкни!"

В салон вплыла Пусс Киллиан, имевшая весьма бледный вид. Лицо распухло, глаза покраснели. Она чихнула, высморкалась в салфетку «Клинекс» и попросила:

— Пожалуйста, процитируй еще разок тот закон Мейера. Только точно.

— При всех эмоциональных конфликтах следует делать то, что кажется труднее всего сделать.

— Боюсь, Мейер, слова твои справедливы. Все мы ищем оправданий, чтобы не делать трудные вещи. Вроде извинений, визита к умирающему, общения с занудами…

— Немедленно прекрати заниматься мазохизмом, милая девушка, — приказал Мейер.

— Я всегда так и делаю. Может быть, слишком поспешно. Господи! Я себя чувствую так, будто меня в лепешку размяли и засушили в плохой книге, как старый цветок. Сделайте что-нибудь, джентльмены!

И мы сделали. Разошлись с Мейером в разные стороны, отправившись на охоту за головами. Ему было назначено пять голов — три женщины и двое мужчин. Мне — две пары. Это старое развлечение. Люди могут быть друзьями, знакомыми или совсем незнакомыми. После веселья мы их оцениваем по десятибалльной шкале, руководствуясь следующим критерием: согласился бы ты пробыть с ними месяц на маленьком судне. Мы припасли неплохую рождественскую корзинку, желая хорошо провести время. Отдали все швартовы, которые удерживали «Флеш» на месте, и, имея восемнадцать святочных душ на борту, вышли на широкие просторы Бискейнского залива под проясняющимися небесами, держась как можно ближе к пляжу, простояли всю ночь в хорошем укромном местечке близ Саутвест-Пойнт, выпивали, спорили, почти не спали, гуляли по пляжу, храбрые души отважно кидались в декабрьскую воду, покрываясь гусиной кожей. На следующий день мы поплыли обратно Домой, на базу.

Иногда это вовсе не помогает, но на сей раз сработало. Несколько умных мыслей и смелых суждений, яростные перебранки, смех до слез, игры, состязания, признания и обвинения, слезы, широкие улыбки. Но никакой пьянки до умопомрачения, никакого битья посуды, никаких выбитых зубов. Мы направлялись домой усталые и довольные, почти все подружившиеся. Мейер называл это групповой водной терапией. Она оживила Пусс Киллиан.

К концу дня во вторник мы оценивали наших последних приятелей, и, когда разошлись во мнениях, Пусс, выступавшая в роли арбитра, спросила:

— Еще кому-нибудь кажется, будто эта пирушка тянулась, как минимум, неделю?

— Когда этого не кажется, — изрек Мейер, — пирушки не приносят пользы.

Это могло бы стать очередным законом Мейера, но чересчур смахивало на афоризм и поэтому не имело особого смысла.