"Синдром Фауста" - читать интересную книгу автора (Данн Джоэль)ЧАРЛИЯ сидел в машине, когда зазвонил сотовый. Терпеть не могу, когда кто-нибудь звонит, когда я еду. – Да! – рявкнул я яростно. – Чарли, – послышался голос Абби. – Это я… Едва сдержался, чтобы не сказать вслух: какого черта?! Она почти рыдала. – Слушаю тебя… – Мне надо с тобой срочно увидеться… – в ее голосе слышалась мольба. Я прикинул свое расписание и предложил: Ладно. Вечером после восьми. – А что, если… – она задержала дыхание: – Во время перерыва? «Во время перерыва» – это значит, что я опоздаю, и пациенты будут меня ждать. Но отказать ей я не мог. – Ладно, где? – Где тебе было бы удобней… Может, там у тебя, неподалеку от Уилшира? В торговом центре? Тогда в кафе на втором этаже. Это рядом с ювелирным магазином… – В половине третьего, – сказал я, поглядев на часы. Я так торопился, что свернул налево со средней линии. Меня тут же настиг заливистый полицейский свисток. А для меня после Южной Африки любое столкновение с полицией – травма. Сам вид стражей порядка вызывает во мне скверные ассоциации. Мои бока и через три с лишним десятка лет ломит при виде форменных ботинок. Руки, кстати, еще хуже – немеют от стального захвата наручников. Черная леди в мужской фуражке с козырьком стала выписывать мне штраф. А я, хотя повод для встречи с полицией был пустяковым, чувствовал себя как когда-то на родине… За полгода, проведенные в Йоханнесбургской тюрьме, у меня нашлось немало времени поразмыслить о причинах полицейского садизма. Вывод оказался совершенно неожиданным: для стражей порядка это своего рода самооправдание. Работа у полицейских – грязная и сволочная, но выполнять ее все равно нужно. И если не убедить себя, что, занимаясь ею, ты спасаешь ближних, невольно возникнет вопрос: а чем ты сам отличаешься от преступника?! В предлогах для оправдательного приговора самому себе недостатка никогда не ощущалось. Выбирай, что по душе: от искалеченного детства до идеологических догм. И от религиозных заповедей до суперпатриотизма… Южноафриканская Фемида, конечно же, с удовольствием засадила меня за решетку. С надеждой, кстати, что очень надолго. И хотя я получил стипендию и учился в Париже на медицинском факультете, кому нужно, хорошо знал, что я – связной черного подполья в Европе. Когда через семь лет я с дипломом врача вернулся на свою обожаемую родину, меня взяли в оборот. Только вот прямых улик у них не было, а поднявшийся во Франции шум властям не понравился. Если между нами, защита диссидентов – профессия на Западе не только почитаемая, но и нередко вполне рентабельная. А почему, собственно, и нет? Правда, моя жена утверждала, что из тюрьмы меня вызволил не международный скандал, а ее папочка – племенной вождь. Выпущенный на волю, я пытался взять ее и детей с собой в Штаты, но она наотрез отказалась. В результате я удрал при первой же возможности и вскоре возник в Лос-Анджелесе в качестве претендента на политическое убежище. Там я и познакомился, а вскоре и подружился с Руди Грином. А еще через несколько месяцев стал фактически вторым сыном мамы Розы… Хотя на штраф, который мне выписала суровая матрона в полицейской шапке, мне было наплевать, настроение испортилось. А тут еще – встреча с Абби. И где! В «каньоне»?![8] Любой «каньон» чем-то напоминает презерватив. Такой же эффективный, неудобный и выхолащивающий. В нем нет ни души, ни своего лица. Все они похожи один на другой, но попахивают не резиной, а моющими средствами с добавленными в них дезодорантами. Я бегом проскочил по первому этажу. Здесь, наполняя воздух экзотическими запахами, кашеварили в своих углах корейские, японские, индийские и мексиканские повара. Вскочив на эскалатор, поднялся на второй этаж. В кафе за столиком сидела Абби. Глаза у нее были красные. Видно, она не спала и много плакала. – Что случилось? – спросил я, едва присев. Она покопалась в сумочке и достала оттуда платочек. Ничего хорошего это не предвещало. Жди слез… – Чарли, я не знаю, что делать… Я достал сигару, давая ей время собраться с мыслями. Холера, здесь тоже нельзя закурить. Но даже такая кастрированная курительная церемония меня успокаивала. – Это ужас, Чарли… – О чем ты? – тянул я время. – Руди… – Что – Руди, Абби? – Он так изменился, Чарли… Посмотри на его внешний вид… На эту косичку, дурацкий бант… – Это все, что тебя волнует? Она посмотрела на меня с осуждением: – Я понимаю, ты его друг… Но именно как друг ты должен вмешаться… Сколько терпения с ней нужно! Как выдерживал ее Руди столько лет?! Она никогда и ничего не скажет прямо. Сначала обязательно начнет ходить вокруг да около. Ее манерность могла вывести кого угодно. – Что ты болтаешь! Он дома всего несколько дней… – Я и представить себе такое не могла… – Руди болен, Абби. Понимаешь? Болен! И если что не так, виноват не он, а его болезнь… – Он стал груб. Просто невыносим. Но если бы только это… Я сбил пепел с сигары в пепельницу. «Ну, – подстегивал я ее молча, взглядом, – ну! Ну же!» – Он требует от меня заниматься с ним сексом… Я чуть не поперхнулся от такого поворота. Чего в ней больше – наивности, глупости или наглости? – А это что, запрещено законами штата Калифорния? Она прикрыла глаза. Мой вопрос задел ее, словно я на людях расстегнул ширинку. – Мы уже не в том возрасте… Но я и не думал ее закрывать: пусть видит все своими глазами, а не через батистовую занавесочку. – Эй! – задвигал я из стороны в сторону сигарой. – Если ты не хочешь трахаться, то это не значит, что не хочет он… Она вздрогнула, но продолжала держать себя в руках. Тяжелые латы ее сдержанности надо было во что бы то ни стало пробить. Чем? Только такой мощной кувалдой, как цинизм. – Абби, я врач-проктолог, копаюсь в жопах, а не в вагинах. Вагины – для сексолога… Если тебе нужен специалист… Ее губы сжались в плотную щель. Впечатление было такое, что она вот-вот проглотит смертельный яд или, как королева Мария Стюарт, взойдет на эшафот. Но сделать это она должна была ярко и элегантно, чтобы навеки остаться в памяти у потомков. И она решилась: – Он хочет, чтобы я занималась с ним английским сексом… Ах, вот оно что?! Я чуть не расхохотался ей в лицо. Но мне удалось сдержаться. – Когда-то тебя это не шокировало, – хмыкнул я… Терпеть не могу, когда люди разыгрывают по пустякам шекспировские страсти. По лицу ее вдруг разлилась смертельная бледность. Видно, я все-таки слегка переборщил. Черт его знает, еще не хватало, чтобы она здесь, в кафе, устроила мне крещение слезами. Тоже мне – Иоанн Креститель… Однако я не принял во внимание железный парадокс. Обида и унижение бледнеют, когда обиженному что-то надо от обидчика. Они отходят на задний план. Абби смотрела в другую сторону. Я заметил только, с какой силой вцепились ее пальцы в сумочку. Мне даже стало ее немножечко жаль… До Руди она недолго встречалась со мной. Мы тогда работали в одной больнице. Я – как стажер. Абби – как медсестра. Незадолго до этого она рассталась со своим парнем и нуждалась в ком-то, кто бы был с ней рядом, на чье плечо можно было бы опереться. Поплакать, забыться, утешиться. Тогда бы скорей зарубцевались любовные раны. Иначе это – как водолазу подняться на поверхность с большой глубины без барокамеры: кессонная болезнь обеспечена. Абби была довольно аппетитна. Но ее ломанье и капризы наскучили мне довольно быстро. Все у нее было связано с какими-то рамками, запретами, границами, церемониями. Разделено по полочкам. Зарегистрировано. Расфасовано. Вот это можно, а этого – ни в коем случае нельзя. Помню, как я нахохотался, когда впервые услышал, что в ее глазах является развратом. – Эй, – сказал я ей, – девочка, запомни и учти: ханжа куда грязней любого грешника. Когда два человека нравятся друг другу, ничто в их отношениях не разврат. А если скромность вызвана фригидностью, лучше иметь дело с импотентами. Она сдавалась. Но это требовало от меня усилий. И я все чаще и чаще задавал себе вопрос «Зачем мне это надо?» Энергия на работе была мне нужней, чем в постели. А тут еще Роза, обеспокоенная затянувшимся романом Руди с Лолой, обратилась ко мне с просьбой: – Познакомь его с кем-нибудь, Чарли, – попросила она меня. – Роза, – пытался я отмахнуться, – но ведь вокруг него в ночном клубе столько телок! И они совсем его не сторонятся… – То-то и оно, – улыбнулась Роза и потрепала меня за щечку. – Понял? Ему пора браться за ум… Обида, к счастью, сказалась только на цвете лица Абби. От неловкости за собственную грубость я, наверное, повел бы себя дальше мягче и миролюбивей. Но она сама пресекла возможные сантименты: – С тобой все было по-другому… Тут я не выдержал. Всадил ей под дых: – Что значит, «с тобой все было по-другому»? Ты на что это намекаешь, а? – скривил я гримасу. – Что я негр?! И со мной пристало то, чего не позволишь себе в приличном обществе?! В ее голосе, как взвившийся белый флаг, затрепетала растерянность. Но слишком уж много электричества между нами накопилось. Один раз стоило выдать ей по первое число. Пусть поперхнется собственной стервозностью. – Чарли!.. – Что «Чарли»?! В таких ситуациях и проявляется расизм. Кем бы я ни был, чего бы ни достиг, я всегда – Чарли. Черный Чарли… – Ты меня не понял, – встрепенулась она. – Понял, и еще как! – Меня несло: – Знаешь, что меня поражает? Вы оба играли друг перед другом чужие роли. Ты – Исключительно Порядочной Леди. Он – Истинного Джентльмена. И просвистели, просрали с годами настоящее чувство… Абби снова взяла себя в руки. Ох уж эта мне немецкая сдержанность! Она еще холодней британской. И куда более жесткая. – Ты что же, считаешь меня шлюхой? Только потому, что до Чарли я была с тобой? – Ну, положим, и я был не первым… Блеснувшие было в ее глазах слезы отлились в металл: – Ты – свинья, Чарли! Такая же, как он… Но если она думала, что я из тех, кто при пощечине по правой щеке подставляет левую, она ошибалась. – Нельзя стыдиться собственного «Я», Абби… С игры и притворства начинаются самые безнадежные трагедии. Если ты честен с собой и другими, к тебе нет, не может быть никаких претензий. Страдальческое выражение на ее лице сменила маска судьи и прокурора: – В чем ты меня обвиняешь, Чарльз Стронг?! В том, что я хотела создать нормальную семью? Я осуждающе покачал головой: – Не передергивай, Абби. У тебя ничего не выйдет… – Ты – жестокий эгоист, Чарли… Бросил в Южной Африке жену и двоих детей. Живешь себе припеваючи со своей одалиской. Она, я надеюсь, не возражает против английского секса? Вот сучка! – У моей жены заняло не очень много времени выйти замуж снова. Кстати, я предлагал ей уехать вместе со мной. – Оправдываешься?.. В ее голосе звучало торжество победителя… |
||
|