"Князь вампиров" - читать интересную книгу автора (Калогридис Джинн)Глава 8ДНЕВНИК АБРАХАМА ВАН ХЕЛЬСИНГА Он знает... Бедный Джон, он тоже знает об этом. Возможно, для него это не столь очевидно, как для меня, но он видел сон, схожий с моим. Это может означать лишь одно: судьба, Бог или какая-то иная сила, действующая на стороне добра, пытается предупредить нас обоих. Такие предупреждения нельзя оставлять без внимания, ибо они означают, что опасность приближается. Как ни старался я уберечь Джона от его наследия, сколько усилий ни прикладывал, голос крови все равно привел его к истокам. Наверное, нам, европейцам, стоит признать истинность буддистского учения о "карме". Биологически и психологически Джон связан с Владом, и "карма" (мне привычнее говорить – участь) велит ему помочь отцу в освобождении своего рода от многовекового проклятия. Значит, моя интуиция меня не обманула и мы не зря приехали сюда. Теперь я просто не решусь оставить Джона одного. Не имею права. ДНЕВНИК ЖУЖАННЫ ДРАКУЛ Мы уже целую неделю в Лондоне. Никогда прежде я не ощущала себя настолько живой, как сейчас! Я живу в полном смысле этого слова! Очевидно, Элизабет сказочно богата, ибо исполняет малейшие мои прихоти с заботой матушки, не смеющей ни в чем отказать своему избалованному чаду. Я и в самом деле ощущаю себя девчонкой, которой взрослые устроили волшебный праздник. С этим чувством я хожу по модным магазинам, посещаю лучшие обувные ателье и везде примеряю все самое красивое и дорогое. Ни в моей жалкой смертной жизни, ни потом я даже мечтать не смела о таком количестве платьев, шляп, туфель и перчаток, которые я успела накупить здесь всего за неделю. Везде, где бы я ни появилась, ко мне относятся как к настоящей леди, здешнее общество (я бы написала, мои жертвы) принимает меня с распростертыми объятиями. Впрочем, леди – это слишком скромно. Принцесса. Неделю назад в Лондон приехали графиня Надаши и принцесса Дракул. Я пыталась спорить с Элизабет по поводу своего титула, ведь правильнее было бы именовать меня княжной. Но она со смехом объяснила мне, что английский язык не различает подобных тонкостей. Для англичан господарь Валахии – все равно что король, поэтому я могу смело именоваться принцессой. До чего здесь придают значение титулам! Как все лебезят перед нами! Мы купили дом в самой богатой части Лондона – просторное chateau[20] во французском стиле, и Элизабет сразу же наполнила наше жилище слугами. Для поездок у меня есть на удивление обаятельный кучер Антонио. Он мулат, сын негритянки и итальянца. Ради развлечения я флиртую и кокетничаю с ним. Он принимает все за чистую монету и невероятно горд вниманием, оказываемым ему светской дамой. Еще бы: обычный кучер и принцесса... Знал бы бедняга, с Но дом... до чего же прекрасно наше лондонское жилище! Оконные стекла из горного хрусталя превращают солнечный свет во множество маленьких радуг. Полы и стены украшают роскошные турецкие ковры. А сад! В нем важно расхаживают павлины, благоухают все мыслимые и немыслимые цветы, журчат фонтаны и стоят прекрасные копии античных статуй Бахуса, Пана и Афродиты... Для англичан особы из высшей венгерской и румынской знати – своеобразная экзотика, новое и увлекательное развлечение. Наш дом постоянно полон гостей, которых мы угощаем (не забывая угощаться сами!) восхитительными французскими пирожными – маленькими и прихотливо украшенными. Помню, как у меня текли слюнки, когда я видела их в витринах венских кондитерских. Да, я поглощаю эти бесподобные пирожные, запивая их... лондонской элитой. В основном лощеными джентльменами, которым не терпится остаться со мной наедине. Бедняги! Викторианская мораль держит их, что называется, впроголодь. Я не изображаю из себя недотрогу и не читаю им проповедей о благочестии. Они получают от меня то, что жаждут... а потом наступает мой черед. Я еще никогда не была так сыта, как сейчас. Однако стоит мне подумать о грядущем появлении Влада, как мою блистательную и беззаботную жизнь затягивает мрачная и угрюмая завеса. Он наверняка попытается нанять смертных для расправы с нами (аналогичным образом мы пытались сделать Харкера его палачом). Англичанина мы оставили в Будапеште на грани помешательства. Он бредил, словно в лихорадке. Думаю, Харкер еще не скоро очнется. Элизабет предусмотрительно стерла из его памяти все, что касалось нас, оставив лишь воспоминания о Владе. Родные Харкера решат, что по пути из Трансильвании он тяжело заболел и от этого у бедняжки помутился рассудок, и поэтому, когда он наконец более или менее окрепнет и доберется до своего Эксетера[21], его состояние ни у кого не вызовет подозрений. Мы найдем способ вытащить его в Лондон. Я столько лет мечтала оказаться в этом замечательном городе (хотя и достаточно грязном), что мне ненавистна сама мысль о вторжении в мое счастье. Меня так и тянет сказать Элизабет: "Давай, сражайся с Владом, своди свои счеты, а меня оставь в покое!" Элизабет, как и я, наслаждается лондонской жизнью (правда, в последние два дня она выглядит чем-то озабоченной). Иногда мы с ней вместе развлекались с мужчинами, домогавшимися меня. Но вчера и сегодня она избегала моего общества. Элизабет окружила себя чрезвычайно плотным барьером, и я так и не смогла определить, где она находится. Полагаю, она готовится к неизбежному столкновению с Владом или взывает к помощи Владыки Мрака. Потом она все-таки появилась, но лицо ее было непривычно угрюмым, а сама она – столь же непривычно молчаливой. Я напомнила ей, что мы собирались проехаться по магазинам. Элизабет сослалась на неотложные дела и предложила мне ехать одной. Похоже, она намеренно выпроваживала меня из дома. Сегодня повторилась та же история. Элизабет со мной не поехала. Я не слишком опечалилась, поскольку могу развлечь себя и сама. Домой я вернулась довольно поздно. Элизабет в комнатах не было. И вдруг я почувствовала, что найду ее в подвале. Так оно и оказалось. Элизабет распаковывала и расставляла весьма странные предметы, которые прислали из ее венского дома. Меня даже сейчас передергивает при воспоминании о том, что я увидела... Моему взору предстала Железная Дева – выполненная из металла статуя, высотой и пропорциями повторявшая обнаженное женское тело. Ее груди были нарочито выставлены вперед, а соски окрашены в тошнотворный красный цвет. Из ухмыляющегося рта торчали белые, желтые и уже почерневшие человеческие зубы. С головы ниспадали тонкие нити золотой проволоки, изображающие волосы. Такие же проволочные волосы красовались на лобке статуи. Поблизости стояло отвратительное сооружение: узкая цилиндрическая клетка, внутрь которой могла поместиться женщина. Из прутьев клетки торчали длинные острые шипы, обращенные внутрь. Любой (точнее, любая, ибо клетка явно предназначалась для женщин), кто оказывался внутри, вскоре сам себя насаживал на эти жуткие шипы. Я в молчаливом ужасе наблюдала, как Элизабет руководит действиями Дорки и еще одного слуги, стоявшего на стремянке. Он прикрепил к потолку металлическое колесико блока, через который перебросил веревку. Один конец веревки они привязали к верхним прутьям клетки. Потом слуга взялся за другой конец и проверил, насколько легко эта пыточная камера поднимается и опускается. – Что это такое? – дрожащим голосом спросила я. Конечно же, я и так понимала предназначение страшной клетки. Однако мне нужно было услышать объяснение Элизабет. Улыбающаяся Элизабет отвлеклась от дела и повернулась ко мне. Глаза ее сияли, как у ребенка, которому не терпится поиграть с хитроумной игрушкой. – Добро пожаловать в нашу маленькую подземную тюрьму, дорогая Жужанна. От ее угрюмости не осталось и следа. Казалось, Элизабет искренне обрадовалась моему появлению. Она притянула меня к себе и крепко поцеловала в губы. Я замерла в оцепенении и никак не реагировала на ее ласки. Я всегда ненавидела "театр смерти" Влада и его гнусное обыкновение жестоко и изощренно мучить своих жертв. Разумеется, я и сама не была невинной овечкой. Я убивала других, чтобы жить, не особо сожалея о загубленных душах. Но у меня никогда не было склонности к истязаниям. Достаточно того, что мои жертвы навсегда расставались с жизнью. Едва став вампиршей, я поклялась себе: смерть они будут встречать только в радостном и блаженном состоянии. По большей части так оно и было. Поэтому, увидев орудия пыток и лихорадочный блеск в глазах Элизабет, я испытала панический ужас. До сих пор я считала ее доброй и благородной женщиной, способной на сострадание к тем, чья кровь служила ей пищей. Неужели я вырвалась из рук Колосажателя лишь за тем, чтобы стать верной спутницей жестокой садистки? В ответ на мою холодность Элизабет весело засмеялась и обняла меня за талию. – Жужанна, глупенькая, не бойся этих игрушек! Они – не более чем инструменты. Средства для достижения цели. Прижавшись губами к самому моему уху (чтобы не слышали слуги), она шепотом добавила: – Дорогая моя, любимая моя Жужанна. Со временем ты все поймешь. Не торопись делать выводы, пока не увидишь сама... – Я не желаю ничего видеть, – сердито молвила я и высвободилась из ее объятий. Больше никто из нас не упоминал о "пыточном подвале". Не хочу даже думать об этих ужасах, тем более что стоит мне вспомнить о Железной Деве или клетке с шипами, как все очарование лондонской жизни пропадает. А мне так хорошо в этом городе. Я люблю Элизабет. Сегодня вечером мы замечательно поужинали в ресторане, где познакомились с людьми из высшего общества: баронетом, лордом и их женами. Нам подали устриц, веллингтоновскую говядину[22], сливочный бисквит и шампанское. Сказочное наслаждение! Я пообещала себе, что не стану делать скоропалительных выводов относительно "игрушек" Элизабет, пока не увижу, для чего она их использует. Трудно, конечно, вообразить, будто они могут служить каким-то добрым целям, но я все же должна доверять своей благодетельнице... ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА Побеседовав с Ван Хельсингом относительно своего пациента по фамилии Ренфилд, я согласился на сеанс гипноза, который профессор намеревается провести с этим "пожирателем живности". Почему-то личность и поведение Ренфилда заинтересовали профессора. Возможно, я делаю слишком смелое допущение, но мне кажется, что Ван Хельсинг усматривает какую-то связь между этим пациентом и... вампирами. Профессор находится здесь уже почти два месяца, но за все время лишь пару раз говорил со мной о своей "миссии", и то в весьма расплывчатых выражениях. Я до сих пор не могу убедить себя в том, что вампиры действительно существуют. Думаю, я по-настоящему поверю в это лишь в том случае, если получу неопровержимые доказательства. Вчера я до позднего вечера раздумывал об этом несчастном "пожирателе живности" (или, если угодно, зоофаге) и никак не мог предположить, что мысли о нем будут иметь такие странные последствия. Отправившись спать, я моментально заснул и увидел необычайно яркий сон. Мне приснился Ренфилд, изрыгавший из себя окровавленных полупереваренных воробьев, кошек, крупных собак и даже... лошадь, которая выскочила из его глотки почти целехонькой. Вокруг него в воздухе плавало множество птичьих перьев, разрисованных кровью, причем узоры отличались необычайной прихотливостью, какую не встретишь в природе. Неожиданно на Ренфилда упала чья-то громадная тень. Я сразу вспомнил о Тьме из своих предыдущих снов, о которых рассказывал профессору. Тьма окутала зоофага со всех сторон и поглотила. Сон поверг меня в неописуемый ужас. Он стал еще сильнее, когда я разгадал значение сна. Тьма подобна Ренфилду, только вместо воробьев и бабочек она пожирает человеческие души. Тьма – пожирательница жизней. Она уничтожает людей: одного за другим, одного за другим. Ей не нужен Ренфилд. Она стремится поглотить Ван Хельсинга... и меня. ДНЕВНИК АБРАХАМА ВАН ХЕЛЬСИНГА Дракула все ближе. Об этом говорит моя интуиция и кое-какие факты. Когда Джон рассказал мне про Ренфилда – своего пациента, который сравнительно недавно вдруг начал ловить и пожирать живьем насекомых и даже мелких птиц, – я сразу подумал, что дело здесь отнюдь не в обострении душевной болезни. Влад приближается, и Ренфилд попал под его влияние. Я попросил Джона позволить мне провести с его пациентом гипнотический сеанс. Джон согласился. По моим предположениям, Влад должен был появиться в Лондоне еще две недели назад. Но пока что Герда никак это не подтвердила. Восторженным голосом Жужанны она говорит только о таинственной Элизабет – непонятной для меня особе, не являющейся ни смертной женщиной, ни вампиршей. Вопросы про Влада неизменно вызывают у нее недовольную усмешку: – Фу! Чего о нем думать раньше времени? И так скоро уже появится... Я нахожу этому лишь единственное объяснение: между Владом и Жужанной произошла размолвка, и они отправились в Англию каждый своим путем. Такой поворот событий существенно осложняет дело (мысль об этом на какое-то время привела меня в полнейшее смятение), поскольку Влад может отправиться в любой город Англии или вообще в другую страну. Впрочем, нет, из слов Жужанны следует, что "скоро уже появится". Я твердо уверен: она в Лондоне. Пока мне не известно, где именно, но я должен узнать об этом как можно скорее и найти ее раньше, чем она разыщет меня. Наконец-то! Днем я услышал от Герды: "Он здесь". Это все, что я сумел из нее выудить. Затем Герда подтянула колени к подбородку и отвернулась, надув губы. Совсем как девчонка, для которой кончилась беззаботная жизнь, поскольку приехал кто-то из ненавистных ей взрослых. Известие о прибытии Влада заставило меня вздрогнуть (едва ли жители Лондона представляют, какой опасности они отныне подвергаются), и в то же время, глядя на Герду, я не мог не улыбнуться. Сейчас моя жена целиком копировала позу, жесты и слова Жужанны. Эта "детская" сердитость вампирши меня удивляет, хотя слова, употребляемые ею (и повторяемые Гердой), вполне взрослые. Все замечания касательно Влада делаются исключительно пренебрежительным тоном. Больше всего Жужанна опасается за свою свободу. А ведь когда-то она обожала и боготворила Влада! Значит, моя догадка оказалась верной: между ними произошла размолвка. Но намерен ли Влад помириться с Жужанной и вообще встретиться с нею? Его путешествие в Лондон заняло более месяца, следовательно, он ехал морем. – Где он сейчас? В Лондоне? Этот вопрос я задавал Герде несколько раз, пытаясь добиться от нее ответа. Она молчала и только отрицательно мотала головой. Мне лишь остается надеяться, что Влад все-таки помирится с Жужанной, в противном случае моя задача значительно осложнится. Если Жужанна потеряет его из виду, я пропал. Из обрывочных сведений, которые мне удалось получить от Герды, получается, что Жужанна обитает где-то близ Ист-Энда или Пиккадилли. Я тщательно обследовал те места, перемещаясь то в кебе, то пешком, но до сих пор не обнаружил ничего, что годилось бы вампирам для устройства их логова. Это самая богатая часть Лондона, где живут люди из высших слоев английского общества: аристократия, банкиры, промышленники. Там нет ни кладбищ, ни полуразрушенных церквей – словом, никаких мрачных и угрюмых мест, соответствующих вкусам и привычкам Влада. Пока мне остается только гадать, где, в каком месте произойдет его встреча с Жужанной. Может случиться и так, что я буду вынужден выслеживать каждого из них по отдельности. Этого я опасаюсь больше всего. Надеюсь, однако, что мне не придется воевать на два фронта. Влад в Лондоне, в этом меня убедил странный случай, произошедший вчера вечером. У Ренфилда – того самого "пожирателя живности", о котором я уже писал, – случился припадок лунатизма. Он перемахнул через стену и убежал на территорию соседнего поместья (к счастью, он не успел никого там напугать). Я услышал шум, а поскольку "келья" у меня без окна, вышел узнать, что случилось. Через некоторое время, когда запыхавшийся Джон вернулся в лечебницу, он все мне рассказал. Более всего мое внимание привлекли некоторые фразы, которые Ренфилд произносил в своем сомнамбулическом состоянии. Он говорил, что приехал "хозяин", чьи повеления он готов безоговорочно выполнять. По словам Джона, Ренфилд говорил примерно следующее: – Я поклонялся тебе, еще когда ты был далеко. Теперь ты близко. Приказывай. Я жду твоих повелений... Впервые увидев этого пациента, я сразу понял, что он обладает необычайной восприимчивостью, присущей практически всем душевнобольным (прости меня, дорогая Герда, но и тебе тоже). Ренфилд ощущает близость вампира, вводя его образ в свой искаженный мир. Но в данном случае положение намного серьезнее. Мы должны внимательно следить за Ренфилдом, ибо он заявил о своей готовности служить Владу. Этот лунатик, пожирающий мух, потенциально становится очень опасен для нас. Полагаю, что Влад находится не так уж и далеко от Парфлита, возможно, в Лондоне и вместе с Жужанной. Завтра, во время гипнотического сеанса с Гердой, попытаюсь проверить это предположение. Все указывает на разрыв между Жужанной и Владом и на то, что теперь они живут отдельно друг от друга. Сколько я ни расспрашиваю Герду, она отказывается говорить о нем. Теперь мне ясно, что Жужанна обитает в Лондоне и делит жилище только с Элизабет. Но если ее презрение к Владу столь велико (я склонен думать, что так оно и есть), зачем ей было ехать в Лондон? Почему она не выбрала какой-нибудь другой большой европейский город? Все это вдвойне усложняет мою миссию. Я могу узнавать о маневрах Влада только через Герду, а она молчит. Страшно подумать: вампир разгуливает где-то поблизости, наверняка уже появились первые жертвы, а я не в состоянии вмешаться и прекратить его кровавые трапезы. Нужно будет подвергнуть Ренфилда интенсивному гипнозу. Иного выхода я не вижу. Возможно, его воспаленный мозг хранит нужную нам информацию. Небольшие изменения в поведении Герды. Когда я ввожу ее в гипнотический транс, она становится удрученной и сердитой. Похоже, Жужанна поссорилась и с Элизабет. Теперь, слыша имя своей "возлюбленной", она реагирует на него, как и на имя Влада, – потоком яростных проклятий. Но где сейчас находится Жужанна, Герда не говорит. Еще одна интересная деталь. Сыпля проклятиями в адрес Влада, Жужанна упоминает о каком-то "манускрипте" или "свитке". Подробностей о нем она не сообщает, однако по тону и выражению лица (повторяю, Герда в точности копирует Жужанну) чувствуется, что она хочет во что бы то ни стало завладеть этим документом или сделать так, чтобы он не попал к Владу. ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА 3 Сегодня мы с Ван Хельсингом отправились в Хиллингем, чтобы нанести Люси Вестенра чисто профессиональный визит (он настоятельно попросил меня взять его с собой, правда, я сообщал Арту Холмвуду, что собираюсь приехать вместе со специалистом). Бедная девушка! Когда я увидел, в каком она состоянии, у меня сердце едва не разорвалось на части. Люси страшно исхудала, превратившись в хрупкий прутик. У нее та форма малокровия (причем сильнейшего), которая унесла немало молодых жизней. Но даже болезни не удалось нанести сколько-нибудь заметный урон красоте Люси. Окно в спальне было открыто, и сквозь него лился яркий и теплый солнечный свет. Печально видеть, что слабость не позволяет девушке насладиться последними днями уходящего лета. Люси предстала перед нами в белом платье, расшитом белыми атласными нитями. Ее темно-рыжие волосы были стянуты большим белым бантом, как у школьницы. А солнце делало их совершенно необыкновенными, ибо его лучи зажигали на прядях золотые искорки. Люси лежала в шезлонге, утопая в подушках. Несмотря на теплый день, ее ноги были укутаны шерстяным пледом. Второй плед укрывал ее плечи. Когда служанка ввела нас в спальню, Люси даже не подняла головы и с заметным усилием протянула нам руку. Но даже в таком состоянии она, несомненно, очаровала Ван Хельсинга... и, разумеется, меня. Уверен, что и профессор тоже понравился ей, хотя он вновь нацепил на себя личину рассеянного иностранца, попирающего все нормы английской грамматики. Было бы значительно лучше, если бы он не прибегал к этой клоунаде, по крайней мере, в моем присутствии. Мне больно видеть, как один из умнейших и образованнейших людей прикидывается шутом. Иногда Ван Хельсинг изобретает такие обороты речи, что мне просто не удержаться от смеха (вдобавок он как будто намеренно выбирает самые неподходящие моменты!). Тем не менее Люси было приятно разговаривать с профессором. Когда настало время врачебного осмотра, я счел это благовидным предлогом и отправился бродить по саду. Слушать, как он бормочет и коверкает слова, осматривая Люси, – это уже слишком. Вскоре после осмотра мы покинули Хиллингем и, сев в двуколку, отправились на вокзал. От шутовства профессора не осталось и следа. Обеспокоенный взгляд Ван Хельсинга красноречивее любых слов подтвердил худший из моих страхов: Люси смертельно больна. – Неужели это так серьезно? – все-таки спросил я. Мы ехали через парк. День был по-летнему великолепен. Сияло солнце, приятный ветерок овевал лица, в еще зеленой, сочной листве весело распевали птицы. Но мне было не до окружающих красот. У меня внутри все похолодело. Неужели сейчас я услышу подтверждение того, о чем боялся даже подумать? Неужели у Люси – злокачественное малокровие? Но услышанное мною... Если бы это сказал не Ван Хельсинг, а кто-то другой, я посчитал бы подобный ответ дурацкой и неуместной шуткой. Профессор заговорил не сразу. Он посмотрел по сторонам, затем перевел взгляд на кудлатую голову кучера и только потом сказал: – Да, это серьезно. Она укушена. – Укушена? – недоуменно переспросил я, поначалу восприняв его ответ в сугубо медицинской плоскости. – Но как мог... Я хотел спросить: "Но как мог укус вызвать столь значительную потерю крови?" Да и рана от такого укуса ни в коем случае не осталась бы незамеченной. Я категорически не хотел принимать в расчет рассуждения профессора о вампирах, по-прежнему относя их к разряду недоказанных. Однако по лицу Ван Хельсинга я понял, что речь идет об одном из этих существ: вампир прокусил Люси шею и высосал немало ее крови. Мое недовольство и раздражение не ускользнули от профессора. Он сочувственно посмотрел на меня и негромко спросил: – Вы до сих пор не верите в них, Джон? Точнее, вы так и не поверили сердцем, что они существуют? Голубизна неба, шелест листвы, птичье щебетание – на все это вдруг легла какая-то зловещая тень. Мир стал совсем не таким, каким казался. Красота, окружавшая нас, была лишь успокоительным фасадом, за которым скрывалось зло. Когда я впервые услышал от Ван Хельсинга о вампирах? Кажется, в первые же дни после его приезда. Я не склонен считать профессора жертвой собственных заблуждений, но мой разум по-прежнему отказывается принимать этих существ как часть этого мира. И в то же время я не могу отмести и объявить полной чепухой свои тревожные сны, не могу заглушить в себе голос интуиции. Что же сделать? Отмахнуться от диагноза, который поставил Люси мой друг и наставник, и заявить, что не желаю даже слышать о подобной ерунде? Или же отбросить собственный скептицизм? Расскажи я кому-нибудь из коллег-медиков о своей способности ощущать человеческую ауру, меня тут же подняли бы на смех или, хуже того, сочли сумасшедшим. Я решил воздержаться от каких бы то ни было заявлений, ибо во всем, что не касалось вампиров, профессор безусловно являлся человеком здравомыслящим. Но признать его утверждение значило бы распахнуть разум навстречу неописуемому ужасу. – Да, профессор, мне до сих пор трудно это принять. Но я верю вашим словам. И если сказанное вами – правда, как и чем мы должны помочь Люси? Ван Хельсинг не ответил, а приложил палец к губам и выразительно поглядел на спину кучера. До самого вокзала мы ехали в тягостном молчании. К счастью, поезд оказался полупустым, и мы легко нашли место, где можно было разговаривать, не опасаясь чужих ушей. – Мне нужно будет уединиться, – сообщил профессор, когда мы возобновили беседу. – Знаете ли вы такое место, где в течение хотя бы трех дней меня бы никто не потревожил? – У меня есть загородный дом. Думаю, он вполне отвечает вашим требованиям. Уж там ни одна живая душа не нарушит вашего уединения. Ван Хельсинг облегченно вздохнул. – Замечательно. – Но прежде чем дать вам ключи, вы должны ответить на два моих вопроса. Профессор промолчал. Чувствовалось, мое требование пришлось ему не по душе, но он не стал возражать и, судя по всему, был готов удовлетворить мое любопытство. – Почему вы настолько уверены, что Люси укусил вампир? И второе: почему вам вдруг понадобилось уединяться? Мои вопросы не отличались тактичностью (особенно второй), но уж если мы по-настоящему решили противостоять этому злу, нормы приличия нам будут только мешать. Профессор вздохнул. Он как будто заранее знал: я не сумею не то что поверить его словам, но даже понять их. – Ответ первый: это мое интуитивное ощущение и не более того. Ответ второй: я должен принять необходимые меры для спасении жизни мисс Вестенра. И еще я должен попытаться с ее помощью выследить Влада. Влад? Где-то я уже слышал это имя. Вспомнил! Это было во время того сеанса гипноза, который я испортил своим вторжением. – Так Влад и есть вампир? – обратился я к Ван Хельсингу. – Один из них. Есть еще вампирка по имени Жужанна, а также некая особа, которую зовут Элизабет. О ее природе я пока ничего толком не знаю. Профессор наморщил лоб. – Джон, мне сейчас пришла в голову одна мысль. Перед тем как отправиться в ваш загородный дом, я хотел бы провести сеанс гипноза с Ренфилдом. Вы не согласитесь мне помочь? Ваш пациент непредсказуем, и дополнительная пара рук надежного человека будет отнюдь не лишней. Скажу вам откровенно: Ренфилд имеет настолько тесную связь с миром зла, что я не удивлюсь, если психически он связан с Владом. Возможно, я сумею выудить из Ренфилда все необходимые сведения, и тогда мне и вовсе не понадобится уезжать. Я согласился. Вернувшись в лечебницу, я сразу же отправился в палату к Ренфилду, чтобы взглянуть, в каком он состоянии. К сожалению, пациент был излишне возбужден, и мы решили отложить сеанс. Профессор выбрал время – сразу же после захода солнца. Поскольку в его палате не было окна, он попросил меня постучаться к нему минут за пятнадцать до этого. В оставшиеся часы я написал и отправил письмо Арту. Оно было более чем на две трети выдумкой. Я живописал доктора Ван Хельсинга как крупного голландского специалиста по заболеваниям крови, но о поставленном диагнозе сообщил несколькими обтекаемыми фразами. Боюсь, мое письмо лишь встревожит и насторожит Арта, хотя кое-какие крупицы истины он и мог бы обнаружить между строк (но для этого нужно верить в существование вампиров и знать об их повадках). Родители привили мне убеждение, что джентльмену непозволительно опускаться до лжи. Но как воспринял бы Арт эту "чистую правду"? Скорее всего, посчитал бы, что его старый друг Джон и крупный голландский специалист оба спятили, и лучше держаться от них подальше. Да, я ревную Арта к Люси, но все равно не смог бы нанести ему такой жестокий удар. Думаю, даже если бы Ван Хельсинг вдруг потребовал от меня рассказать Арту о реальном положении вещей, я бы не решился поведать другу обо всех этих ужасах. По договоренности с профессором, я предварительно дал ему прочитать это письмо. Кажется, Ван Хельсинг получил массу удовольствия, вдоволь поиздевавшись над всеми эпитетами, которыми я его наградил. Согласно нашему замыслу, и у Арта, и у других людей должно сложиться впечатление, будто мы постепенно замечаем какие-то странные признаки, но не называем их и не делаем выводов. Выводы пусть все делают сами. Профессор считает, что тогда не нужно будет тратить дополнительное время и силы, убеждая людей в существовании вампиров. Про себя могу сказать лишь одно: если раньше меня и интересовали такие вещи, как ясновидение, психическая связь и прочее, то события сегодняшнего дня полностью отбили всякий интерес к ним. Я словно заперт внутри некоего странного, фантастического сна, каждый эпизод которого пугает меня не меньше, чем тот сон о всепоглощающей Тьме... ДНЕВНИК АБРАХАМА ВАН ХЕЛЬСИНГА Уитби![23] Очаровательная (невзирая на свое состояние) мисс Вестенра рассказала, что ее странное недомогание началось примерно в середине августа. Она приехала в Уитби, чтобы отдохнуть на побережье. Судя по словам девушки, первые симптомы болезни проявились почти сразу же после появления в гавани «корабля-призрака». Значит, Влад высадился на берег в этом городке и пробыл там неделю, прежде чем направиться в Лондон, где его вновь потянуло к своей жертве. Джон может сколько угодно делать вид, что "мисс Люси" – просто его знакомая, но по лицам обоих я легко догадался: это она глубоко ранила сердце самонадеянного парня, категорически отвергнув его ухаживания. Когда он отправился бродить по саду, я предпринял все доступные мне меры для защиты спальни Люси. Найдя укромное место, я положил туда маленькое серебряное распятие. Девушка скептически относится к религии, поэтому я даже не пытался уговорить ее надеть крестик на шею. С чесноком будет проще. Когда из Амстердама прибудет посылка с цветками чеснока, я расскажу об их лечебных свойствах, и это не вызовет подозрений или насмешек. Мне пришлось действовать очень быстро. Наверное, со стороны моя спешка выглядела весьма забавно, хотя ни тогда, ни сейчас у меня желания посмеяться не возникало. С разрешения Люси я погрузил ее в глубокий гипнотический транс, убедив девушку, что так я сумею больше и подробнее узнать о причинах странной болезни. После того как я задал ей все вопросы, касавшиеся Уитби и "большой птицы, которая била крыльями по стеклу", и получил достаточно подробные ответы, я не сразу вывел мисс Вестенра из транса. Она лежала с закрытыми глазами. В это время я проделал ментальное упражнение (говоря старинным языком – наложил заклинание), позволившее мне двигаться бесшумно. Держа в руке распятие, я взобрался на радиатор водяного отопления и, вытянувшись во весь рост, засунул "амулет" в щель между оконной рамой и стеной (все ответы Люси указывали, что вампир появлялся через окно). Помимо распятия, я незаметно разместил в этой же щели насколько головок чеснока. А что, если Люси вдруг раньше времени выйдет из транса? Или в ее спальню неожиданно войдет служанка? Как я раньше об этом не подумал? Нужно было вначале сделать себя невидимым. Все эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове, включая и ту, что я слишком поздно спохватился... Сейчас воспоминания о стоянии на радиаторе вызывают у меня улыбку, но в тот момент мне стало страшно. К счастью, меня никто не увидел. Надеюсь, что принятых мною мер пока будет достаточно. Я дам телеграмму своему другу Вандерполю в Харлем и попрошу его как можно быстрее прислать сюда цветы чеснока. Этому человеку я полностью доверяю, к тому же его посылка избавит меня от необходимости объясняться с кем-нибудь из английских фермеров. Жаль, что мне не удалось напрямую спросить Люси про Влада и его местонахождение (я знал, что служанка дежурит под дверью, готовая при первом подозрительном звуке или шорохе ворваться в спальню мисс Вестенра). Возможно, я еще сумею это сделать, когда повезу цветы чеснока... А пока попробую "разговорить" Ренфилда. ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА Ну и денек! Еще до восхода солнца я отпустил дежурного санитара, чтобы никто не узнал о визите профессора в палату Ренфилда. Ван Хельсинг считает нашего "зоофага" связанным с вампиром и надеется выведать у него какие-либо полезные сведения о перемещениях Влада. Я вошел первым. Ренфилд спокойно спал. Я подал сигнал профессору. Тот приблизился к кровати и, к моему удивлению, сумел почти мгновенно загипнотизировать Ренфилда. – Где вы находитесь? – с непривычной для меня властностью в голосе спросил Ван Хельсинг. – Не знаю, – удивительно степенным, полным достоинства голосом ответил Ренфилд. Должен отметить: когда этот пациент спокоен, он ведет себя достаточно воспитанно и выглядит вполне культурным человеком, если не считать всклокоченных волос и такой же неопрятной бороды. (Мы не отваживаемся дать ему в руки расческу, не говоря уже о бритве, а санитарам никак не удается привести внешность Ренфилда в подобающий вид – он быстро теряет терпение и начинает вырываться из рук.) Но если бы причесать его седые волосы и сбрить начинающую седеть бороду – перед нами предстал бы человек с аристократическими чертами лица и умными серо-стальными глазами, над которыми нависают густые черные брови. Жена Ренфилда утверждает, что ее мужу пятьдесят девять лет, но тело его лишено признаков дряхлости. Ренфилд хорошо сложен, мускулист и очень силен физически (теперь это могут подтвердить не только санитары, но и мы с Ван Хельсингом). – Постарайтесь рассказать о том, что вас окружает, – велел Ренфилду профессор. – Кажется, я нахожусь в закрытом ящике. Вокруг – совсем темно и тихо. Только слышно, как поют птицы. Словно по сигналу, в эту минуту за окном послышалось щебетанье малиновки. Мы с Ван Хельсингом улыбнулись этому совпадению. – Вы сейчас в Лондоне? – осведомился профессор. Похоже, вопрос смутил Ренфилда. Не открывая глаз, он морщил лоб и медлил с ответом. – Нет... да... не знаю. Что вы понимаете под словом "Лондон"? Теперь настал черед профессора удивиться неожиданному повороту беседы. – Город. Лондон – это самый большой город в Англии. – Ну конечно! – раздраженно ответил душевнобольной. – Я знаю, что такое Лондон! Я просто не знаю... В это время вдалеке прокричал петух. Ренфилд вдруг спрыгнул с кровати и молнией метнулся к профессору. Прежде чем я успел шевельнуться, Ренфилд сдавил своими ручищами шею профессора и принялся его душить. Ван Хельсинг, обхватив запястья безумца, пытался оторвать от себя его цепкие руки. Лицо профессора вмиг налилось кровью, затем приобрело тревожный синюшный оттенок. Ренфилд лишил его возможности дышать. Все судорожные попытки втянуть в легкие хоть глоток воздуха были безуспешными. Я вызвал звонком санитара и бросился на Ренфилда, схватив его за предплечья. В считанные секунды (мне они показались часами) прибежавший санитар навалился на Ренфилда, прижав его к стене своим могучим телом. Вскоре пациент уже бился в смирительной рубашке. Я поспешил к профессору. Ван Хельсинг судорожно втягивал в себя воздух и осторожно массировал помятую шею. Ногти Ренфилда оставили на коже профессора длинные кровоточащие царапины. Я опасался, не сломаны ли у моего наставника шейные позвонки. Но профессор махнул рукой. Через несколько минут он уже смог говорить. Сегодня Ван Хельсинг отправляется в мой загородный дом. Я очень волнуюсь за него. Если он прав и Ренфилдом управляют вампиры, тогда уединение может обернуться для Ван Хельсинга смертельной ловушкой. |
||
|